RSSЛифт. Красные жуки
11 Июл 2018 No Comments
рубрика: Проза Все произведения: Семён Петриков (Альмаухль)
Эта странная история произошла в лифте, в старой шестнадцатиэтажке на окраине города. Но начало всему было положено в клубах пахнущего специями дыма от кальянов, в самом центре города, в только что открывшемся баре с броским вычурным названием. Тимьян сидел, развалившись на мягкой подушке, и отрешённо курил, выпуская изо рта густой сизый туман. Ему уже давно стало скучно. Играло техно и люди танцевали, совершая прерывистые движения, похожие на движения муравьиных усиков. Танцующие мало смотрели друг на друга, каждый совершал свои движения в каком-то небольшом секторе пространства, как будто бы пытаясь заполнить этот небольшой кусочек пространства эфемерными проекциями себя. Вечеринка казалась скучной, и её не спасал даже выкуренный у входа косяк, к тому же уже стало отпускать. Лучше бы остался дома, укурился бы и рубился в плейстейшн. Однако Тимьяну надоело курить и рубиться в плейстейшн в однюху, поэтому он и выбрался сюда, в поисках общения, ну в такие места люди же обычно приходят пообщаться и послушать музыку, так рассуждал он, но тут не только треки были похожи один на другой — люди тоже вызывали какое-то стрёмное впечатление, как будто бы это один человек, скопировав себя бессчётное множество раз, загримировался под множество различных мужчин и женщин, и пришёл в бар, притворяться всеми этими разными людьми, чтобы выпивать с самим собой, танцевать с собой и трахать себя в туалете бара. Тимьян усмехнулся этой мысли и подумал ещё, что видимо план всё же достаточно забористый, раз уж ему приходят в голову такие мысли, это просто вечеринка скучная, и надо уже собираться и ехать домой. Он решил, что так и сделает, только покурит ещё этого кальяна.
Во рту пересохло. Тимьян подумал, что надо бы что-нибудь выпить, и пошёл к барной стойке. По пути в его голову закралась мысль — а что если познакомиться тут с кем нибудь, накуриться, поугарать и поиграть в танчики? Лучше с какой-нибудь девушкой, но вообще-то это уже даже не принципиально. Тимьян вспомнил, что в последний раз отвисал в компании уже больше месяца назад, а теперь всё больше сидит дома, как сыч, и так недолго и плесенью обрасти. Но тогда, для облегчения построения контакта, ему точно надо выпить. За барной стойкой в очень неустойчивой позе сидел какой-то типок, со стаканчиком зелёной, кажется даже светящейся жижи, в шляпе набекрень, с беспорядочно бегающими глазами и болтающейся как на шарнирах челюстью. Он бешено жестикулируя рассказывал что-то барменше, та не слушала, но его это, похоже, мало интересовало. Структуры в том что он говорил не было — Тимьян ухватил обрывок знакомого сюжета про человека, который превратился в жука, проснувшись однажды утром, и незнакомую историю о говорящей заднице, из которой комик выпёрдывал слова, пока задница не стала говорить за него. Наверное, задница, которая может разговаривать — это звучит смешнее, чем есть на самом деле. «Мне то же самое, что и этому господину!» крикнул Тимьян, перекрикивая музыку, и видимо, он слишком старался её перекричать, потому что чувак в шляпе посмотрел на него.
-Этот коктейль называется «Член Лепрекона», забавно, да? И был один фильм, там был герой-лепрекон, исполняющий желания с помощью магии, так вот, у него члена вовсе не было, что весьма символизирует.
-Да, забавно. У меня в Киеве есть приятель с никнеймом Лепрекон. Так вот, когда я буду в Киеве, я пойду с ним в бар, закажу этот коктейль, он выпьет, и я спрошу его «Ну как тебе на вкус собственный член?»
-Да, и он замкнётся в узле полной самодостаточности, как какой-нибудь уроборос.
-Ну, стопроцентный самоотсос. И разомкнуться его заставит только светопреставление.
-Шива открывает свой третий глаз, и уроборос выпускает хвост изо рта.
-Член.
-Хаха, точно. А интересно, для уробороса, пока он находится в замкнутом состоянии, время тоже движется по кругу?
-Но ведь если время движется по кругу, оно, можно сказать, вообще отсутствет.
-А значит отсутствует и тот, кто может его осознать.
-Если только сознание не присуще даже полной пустоте.
-Именно так, он висит в полной пустоте и жуёт свой хвост, и ему кажется что время идёт по кругу, в то время как на самом деле никакого времени и вовсе не существует.
-Единственное, что можно понять о времени, это то, что о нём невозможно понять ничего путного, но по мере разрастания этого непонимания, становится понятным что нет ни того кто мог бы это понимать, ни времени.
-У тебя совсем нет времени, и в то же время ты окружён вечностью!
-И сколько цитат из Кастанеды ты ещё помнишь наизусть?
-Только одну. Зато я знаю, что если горы трясутся — это дон Хенаро срёт.
Оба загоготали.
Коктейль принесли, зелёная жижа опалесцировала в свете ультрафиолетовых ламп. Собеседник Тимьяна поднял руку, соединив пальцы в капиттхака мудру, жест, который держит Бафомет на его классическом изображении, и прикоснулся этой фигурой из пальцев к краю шляпы. При этом его голова дёрнулась и как бы хрустнула.
-Меня зовут Розмарин.
-А меня Тимьян.
-Из вас бы получился отличный суп, ребята! — сказала барменша.
Коктейль провалился в желудок комком сладковатой жижи, и придал отрыжке запах каких-то лекарств. Этим его воздействие на Тимьяна и ограничилось — его почему-то совершенно перестал цеплять алкоголь. Он наклонился к уху Розмарина, и полупрошептал-полупрокричал «Хочешь дунуть плана?». Розмарин оживился, и таким же полушёпотом-полукриком ответил «Давай сначала понюхаем сибири. У меня как раз осталось на две персоны».
Они вошли в туалет бара, все стены которого были зеркальными, и увидели бесконечные повторы самих себя, повторяющие все движения оригиналов. Розмарин опустил крышку унитаза, и достал из кармана кошелёк — бесконечное количество его клонов повторило его движение. Тимьян облокатился на раковину, которая выглядела слишком маленькой и игрушечной, и принялся разглядывать бесконечный коридор между зеркал. В нём возникло какое-то странное чувство, которое он никак не мог однозначно интерпретировать, что-то вроде напряжённого ожидания и интереса, но не однозначного, и будто бы смешанного с угнетённостью и боязнью. Он решил, что так на него действует бесконечность. «Если долго вглядываться в бесконечность, она начнёт вглядываться в тебя» — подумал Тимьян. «Именно так!» — ответил Розмарин. Хотя Тимьян был уверен, что он именно подумал это, а не сказал. Он решил не обращать внимания на эти мелкие странности.
-А почему у тебя сибирь такого странного, неоново-жёлтого цвета? Это вообще она?
-Тут смесь. Основной компонент — сибирь, она даёт эйфорию и энергию, жёлтый цвет придаёт азот-н-бом, он вообще жёлтый как куркума. Тут он выступает в роли визуального компонента. Ещё здесь немного ту-си-т-7, и немного хлор-н-бома, последний вызывает аутосенсорную мередиональную реакцию, проще говоря, мурашки. Я очень долго подбирал этот коктейль, дело в том, что я, можно сказать, фанат мурашек. У меня есть коллекция, несколько гигов аудио и видео разного контента, вызывающего мурашки. Шелест перелистываемых страниц, звук сыплющегося песка, цоканье языком, хруст и шуршание целлофана, фольги, всевозможные виды шёпота и дыхания в микрофон. Не то что бы всё это действительно необходимо, но когда начинаешь коллекционировать асмр-контент, бывает трудно остановиться. Хантер Томпсон коллекционировал дурь. Я коллекционирую аудио, вызывающие асмр. Хотя и дурь тоже, разумеется. Вот например, психоделики — они позволяют не только ощутить мурашки, но и увидеть их цвет. Понимаешь, цвет мурашек? Следишь за ходом моих мыслей? Смешение сенсорных каналов позволяет не только увидеть их цвет, но и попробовать их на вкус. И это бесценно!
-Да вы, батенька, синестет! — усмехнулся Тимьян, сворачивая купюру в трубочку. До него дошло, что Розмарин так много болтает, потому что находится под воздействием каких-то стимуляторов. Коллекционеры дури — оказывается, они существовали не только на страницах книг битников. Всё приобретало весьма интересный оборот.
-Сейчас как раз будет играть свой сет Северный Олень. Я пришёл сюда только для того, чтобы его послушать. Всё остальное здесь — полная лажа. Так что, давай скорее, пойдём. Я не хочу пропустить начало. — Розмарин резко вдохнул дорожку лимонно-жёлтого порошка, и стал тереть переносицу.
Тимьян проделал то же самое. И сразу же в его носовой полости будто бы заработали тысячи крошечных дрелей. Он схватился за голову. К такому жжению он не был готов. Из глаз потекли слёзы, от чего пространство пошло искажениями и поплыло. На поверхности глаз будто бы появилась опалесцирующая плёнка. Пытаясь отвлечься от жжения в носу, Тимьян решил расспросить про этого северного оленя. Занять сознание чем угодно, только отвлечься.
-А кто такой этот северный олень? Ничего о нём не слышал.
-О, он же легенда. Он ни на кого не похож, и его невозможно свести к какому-то определённому жанру, он всеобъемлющ. И каждое его выступление — это визуальное шоу. Он гипнотизирует публику, как гамельнский крысолов, и уводит в свой мир. Это отдельная реальность.
-Тогда почему я о нём ничего раньше не слышал?
-Он широко известен в очень узких кругах. Пошли, щас сам всё увидишь.
-Ой, подожди. Я ещё немного здесь посижу. — Тимьян всматривался в зеркала, и от того, что он начал различать там, ему делалось немного не по себе. Он увидел в глубине какое-то шевеление, как взмах огромного рыбьего хвоста. Это было очень далеко в глубине зеркала, и он подумал, что хорошо, что эта зеркальная рыбина находится далеко, и скорее всего, никак не может выплыть на поверхность. А может быть, может? Когда он это подумал, он увидел совсем вблизи огромную рыбью физиономию с выпученными флегматичными глазами, полными мутной воды. Морда рыбы обросла сидячими раками и кораллами, по бокам рта свисали длинные тоскливые усы. Рыба открывала и закрывала пасть.
-Что такое? — Розмарин выглядел так, будто бы чувствовал себя в этом искажённом пространстве как рыба в воде (опять рыба!) — ловил руками какие-то волны, открывал и закрывал рот как та зервальная рыбина. Его разговорчивость куда-то пропала, взгляд развернулся вглубь себя. Он терял сходство с человеком.
-О, чёрт. Кажется, мне pizdа. — сказал Тимьян, и почему-то тут же начал смеяться. Зеркальный коридор начал заворачиваться в спираль, и он вспомнил японский комикс про город, в котором всё было проклято спиралями, спирали были везде — в керамических изделиях, в дыме крематория, в еде, и даже некоторые жители этого города превращались в спирали. — Слушай, Розмарин, а ты когда-нибудь чувствовал себя улиткой? Мне кажется, это должно быть забавно.
-Только когда увлекался Зигмундом Фрейдом. И не улиткой, а слизнем, или даже, морским голожаберным моллюском. Слизни и моллюски — андрогинны, а Фрейд утверждал что психика каждого из нас андрогинна от рождения, а представление о гендерной роли формируется социумом. Но это не главная причина, по которой я ощущал себя слизнем. У них, у слизней, нет раковины, и костей тоже нет. Я ощущал , что моя психика — так же мягка и уязвима, как голожаберный моллюск, и поможет только одно — стать как можно более токсичным. И я впитывал все самые токсичные идеологии этого мира, чтобы вобрать в себя весь яд, какой только можно представить. Поэтому увлечение Фрейдом быстро прошло — он совершенно не ядовит. Сальвадор Дали сравнивал его с виноградной улиткой, и он абсолютно прав. Фрейд — улитка.
-Твоё отражение сейчас, Розмарин, ведёт себя весьма странным образом. То что оно делает, довольно странно, и не только для отражения, а даже само по себе.
-Что же в нём странного?
-Ну, сначала ты стал ярко малиновым, с салатовыми пятнами, а потом у тебя выросли щупальца на подбородке, и ты стал как бы жестикулировать ими. А потом по твоему лицу стала ползать улитка с лицом Зигмунда Фрейда, в очках и галстуке, и с мягкими рожками на голове. Фрейд посмотрел на меня поверх, и в его взгляде было столько всего. Мне кажется, он устал, он смертельно устал, и поэтому стал улиткой. Сколько лет назад умер Фрейд? Сто? А его до сих пор вспоминают, и каждый раз он переворачивается в гробу, и силы его вращения хватило бы чтобы обеспечивать электричеством небольшой город, а вы, фрейдисты, вы специально вертите Фрейда, как те медведи, которые на северном полюсе трутся спинами об ось, а старина Зигги заворачивается в спираль, как раковина улитки. Но для него, разумеется дела обстоят по-другому — он уверен, что он неподвижен, а вы все вертитесь вокруг него, потому что он вас всех вертел.
-Хороший финал для жизни, которая заканчивается бесконечностью.
-А то!
Тимьян и Розмарин вышли из уборной на резиновых ногах, шевеля пальцами и открывая рты как кистепёрые рыбы, и их зрачки пульсировали так, будто бы собирались проглотить весь окружающий мир. Как раз вовремя — Северный Олень встал за пульт. На экране появилось изображение головы оленя, подёрнутое цифровым глитчем и шероховатыми текстурами. Пространство деформировалось звуками вьюги и скрежета металлический конструкций, звук вращался по залу, затягивая в водоворот фантасмагорических образов. Толпа на танцполе содрогнулась в желеобразном рывке. Драм-машина Северного Оленя выдавала рваные ритмические конструкции, сложность доходила до той грани восприятия, что ещё немного — и под него невозможно было бы танцевать — но он балансировал чётко на этой грани, скручивая мозги слушателей в замысловатые узоры фрактального ковра. Изображение на экране задрожало и поплыло, глаза оленьей головы превратились в две чёрные воронки, расширяющиеся и затягивающие в себя изображение, на их дне открывался странный мир очень быстро меняющихся, подвижных структур, состоящих из деталей знакомых предметов, составленных необычным образом, как это бывает в бредовом горячечном сне. Северный Олень запел. Он сразу же объявил, что мир это пустота, и начал своё повествование о сворачивании пустоты в бредовый сон, который снится кому-то. Голос Северного Оленя, искажённый какими-то фильтрами, казалось, принадлежал существу, живущему вне времени- спокойный, вкрадчивый и пронизанный холодным одиночеством космоса, и вытекающей из него усталостью. Тимьян прислушивася к словам, потому что ощущал — всё что сейчас говорит Северный Олень, каким-то образом касается лично его (хотя возможно, такое же ощущение возникало у каждого, кто находился на танцполе и пребывал в таком же состоянии как и Тимьян). Слова сами по себе напоминали лирическую шизофазию, содержащую в себе такое наслоение смыслов, что при желании можно было, поворачивая своё восприятие разными гранями, услышать в них любой смысл. Но Тимьян ощущал, что в этом послании есть какой-то особенный смысл, предназначенный именно ему. Как будто бы Северный Олень пел голосом, комментирующим сновидения — этот голос без тела раздаётся как бы сразу в голове, без участия звука. И вот что рассказывал Тимьяну Северный Олень:
Сначала была пустота, и пустота смотрела на себя, и расходилась во все стороны, и не было ничего кроме расходящейся во все стороны тёмной и холодной пустоты, которая всматривалась в себя. Но поскольку больше ничего не было, она не видела ничего, соответственно, не было и никакого представления о бытии, однако, у этой пустоты, помимо способности наблюдать, была способность чувствовать. И чувствовала пустота тоску по существующей реальности, по разнообразию форм, и по восприятию. Пустота чувствовала одиночество, потому что кроме неё не существовало ничего, и она занимала собой всё пространство вселенной, и даже пространства как такового не было. Пустота чувствовала стремление в какое-то место, которого не было и нет. И тогда она решила спать. Тёмная материя заснула, и ей стало сниться пространство. Пустоте приснилось, как она нисходит через 16 слоёв абстракции, и последний слой небытия будто бы прокалывает яркая светящаяся игла — в пустоте зажигаются звёзды. Начинают вращаться галактики, огромные газовые облака, вспыхивают квазары — но на самом деле всё это только снится. Вселенская тьма видит сон. Начинается новый этап сна, когда ей снится, что она — живое существо. Оно живёт свою жизнь, не зная откуда оно взялось, и получает всякий (довольно хаотичный) опыт. Пытается понять других существ. Но они не в силах объяснить ему, откуда оно взялось, и что, собственно говоря, происходит. И вот ты наконец начинаешь догадываться, что мир тебе только снится. Мир отвечает на твои догадки знаками, и посылает тебе магические подсказки в виде символов, выстраивающихся в одну линию, как отверстия в небесных сферах, совпадающие раз в несколько миллионов лет, выстраиваясь в ряд замочных скважин, сквозь которые ты можешь увидеть что-то самое главное, то, что за всем этим стоит. Чувство предвкушения просветления оборачивается обманом — на другом конце провода находишься ты сам, и всё снится тебе. И все эти люди и магические символы хотели тебе сказать именно это.
Тимьян вдруг понял, что он всю жизнь наблюдал такое — что будто бы через людей с ним общается что-то глобалное, сообщение передаётся бессознательно, и люди не способны даже осознать смысл этого сообщения — они говорят ему что-то своё, но случайные слова и фразы складываются в другой, гораздо больший смысл, и вот сейчас это самое сообщение, которое ему передают Они (какие такие Они?) приобретает вид песни странного диджея, Розмарина, который танцует как листья водорасли (и у него такое выражение лица, будто бы он понимает, хотя бы отчасти, смысл этого сообщения от Коллективного Бессознательного), и всех этих людей на танцполе, движения тел которых заморожены вспышками стробоскопов — и то кто-нибудь встанет в позу известной античной статуи, то сложит пальцы в какую-то мудру — люди стали иероглифами, и Тимьян обрёл способность их читать. Он решил обсудить с Розмарином это.
Сет Северного Оленя закончился. Они вышли подышать, и стрельнули пару сигарет парламент. Воздух был прохладным, пахло надвигающейся осенью. Ощущение откровения догорало в нейросетях. Тимьян посмотрел на Розмарина, который пускал кольца дыма, с очень одухотворённым видом. Он подумал, что всё, что произошло, возможно, было обусловлено воздействием психоделиков и не имело никакого отношения к объективной реальности, и любая попытка обсудить это напрямую разрушит волшебство. Поэтому он решил прибегнуть к помощи метафоры, и начать с того конца, с которого получится. Пусть их диалогом руководит его величество Случай. Он начал фразу, не зная, как именно её закончит.
-Там, у барной стойки, ты рассказывал какую-то историю, про парня с говорящей задницей. В этот момент я понял, что всё не так просто, как кажется. Что с ним случилось?
-Ну, задница вышла из под его контроля. Она стала громко материться на улицах и требовать, чтобы он кормил её. Ей хотелось признания. И задница сказала ему, что он ей больше не нужен.
-Это, должно быть, было для него большим ударом.
-Да, так и было. Он втыкал в неё свечи. Пытался её заткнуть. Ничего не помогало.
-И он покончил с собой?
-Нет, всё сложилось ещё хуже. Его рот стал зарастать, и постепенно зарос. Его глаза стали пустыми, как у варёного краба.
-Какой головокружительный взлёт, и какое оглушительное падение.
-Да, очень поучительная история.
-Но чему она учит? Ведь если я не могу доверять собственной заднице, могу ли я доверять кому-либо ещё? Недавно со мной приключилось нечто пугающее — я спал, и проснулся от того, что кто-то сжимает мою руку. А я живу один. И я минут десять боялся открыть глаза. А когда открыл, оказалось, что это была моя другая рука. —Вот и как им теперь после этого верить?
-Мы живём в хищной вселенной. Остаётся только одно — всегда сохранять бдительность, и быть готовым к тому, что непознанное подстерегает тебя, совсем рядом. Буквально за следующим углом.
-В детстве я представлял, что если очень быстро повернуть голову, можно увидеть бога, или человека, двигающего декорации.
-Почему бы нам не проверить это?
-Действительно, почему бы и нет?
-Давай.
-Давай.
Они завертели головами, и засмеялись. Их взгляды пересеклись, Розмарин внезапно стал чуть более серьёзным.
-А я в детстве читал книжку, про древний город Помпеи. Их засыпало пеплом, потом человеческие тела сгнили, а в вулканическом камне образовались полости в виде человеческих тел. Я представлял, как меня засыплет пылью, пройдут тысячелетия, и люди будущего извлекут из горной породы мой слепок. Я думал об этом довольно часто, и предвкушал их лица, когда они меня увидят — вот человек из далёкого прошлого. И, я постоянно пытался принять позу поинтереснее, репетировал перед зеркалом то положение тела, в котором мне хотелось бы быть засыпанным вулканической пылью. Ведь мне пришлось бы провести в нём вечность. Сейчас мне смешно вспоминать об этом.
-По тебе не скажешь, что тебе смешно. Обычно люди при этом смеются.
-Я думаю, что смеяться это странный обычай.
-Да, пожалуй. И какая эта поза, в которой ты хотел бы застыть навсегда? Ты можешь показать.
-Пожалуйста. — Розмарин встал как цапля на одну ногу и выпучил глаза.
-Не так уж и плохо, как могло бы быть. Думаю, помпейцы, которых извержение застигло врасплох, застыли в очень нелепых позах.
-Им было некогда подготовиться. Думаю, если бы они знали заранее, они соорудили бы из своих тел скульптурную композицию. Хотя, может быть им было всё равно.
-Не это ли случилось с Содомом и Гоморрой? Люди жили, никак не ожидая того, что мир вокруг задумал сделать их моментальную фотографию. Однажды я видел кусок янтаря, а в нём — двух совокупляющихся жуков. Янтарь схватил их десятки миллионов лет назад. Потом он лежал где-то на дне моря, и миллионы лет тянулись одинаково. -А потом этот янтарь достали на поверхность, чтобы люди имели документальное, неоспоримое свидетельство того, что десять миллионов лет назад на нашей планете тоже жили жуки. Красненькие такие.
-От этого веет абсурдом и метафизикой вечного возвращения.
-Если бы не веяло, я бы об этом не вспомнил. Всё вокруг пропахло абсурдом, совсем как вечность у Летова, провонявшая нефтью.
-Когда я смотрю на любую биологическую форму жизни, я представляю нефть, в которую она превратится.
-Неплохо. Все мы рождены нефтью, и все мы станем ей.
-Сойдёт за цитату из постмодернистской книги мёртвых.
-Но её никто не напишет, потому что все настоящие постмодернисты давно мертвы. -Или за них пишет компьютер, что в принципе — то же самое.
Они немного помолчали, вдыхая пропахший абсурдом, осенними дворами и пластмассовой вонью воздух. Тимьян посмотрел куда-то вдаль, и задал вопрос, давно уже вертевшийся у него на языке.
-Ты голубой?
-Нет, я бы не сказал «голубой». Голубым я бы себя не назвал. Но обстоятельства бывают порой сильнее нас.
-Превосходно. Если бы я был Дракулой, и меня спросили «вампир ли я», я бы ответил так же. Глупо иметь что-то такое в основе своей самоидентификации. То, что я иногда сосу кровь, не делает меня вампиром.
-Думаю, Дракула ответил бы на это «сосу не я, сосут все остальные».
-Именно.
-В детстве я верил в вампиров, и думал, что было бы неплохо встретить одного из них. Он посвятил бы меня в ряды вампиров, и мы улетели бы вместе в тёмное небо Трансильвании, и наводили бы ужас на безграмотных селян.
-А потом?
-А потом я начал читать фантастику, и верить в научно-технический прогресс и колонизацию Марса.
-Должно быть, после этого ты начал мечтать о том, чтобы тебя укусил научный работник, и вы улетели бы вместе на красную планету.
-Чтобы наводить ужас на прибывающих колонистов.
Действие препарата, кажется, начало ослабевать. Все вещи вокруг до сих пор были покрыты переливающейся плёночкой, и лица людей выглядели как-то странно. Тимьян подумал, что его отпускает, и предложил Розмарину поехать к нему, и догнаться плюшками. Нужно было дойти до дороги и поймать мотор. Ноги были всё ещё резиновыми, вывески на магазинах и ночных кафе складывались в загадочные надписи. За машинами оставались длинные, разноцветные шлейфы, прорезающие ночь и вибрирующие во тьме. Таксист с масляными глазами и турецким акцентом сказал «Садитесь, прокачу!» и уставился в точку, где пересекаются параллельные прямые. Из салона автомобиля играла суфийская музыка, и пахло сандалом и каким-то тяжёлым, растительным запахом, создающим восточную атмосферу. Тимьян и Розмарин переглянулись, и сели на заднее сиденье монстра советского автопрома, по лобовому стеклу которого змеилась арабская вязь. Тмузыка навеяла Тимьяну воспоминание о поэме «Парламент Птиц», повествующей о том, как птицы отправились искать птицу Симург, птичьего царя. Когда 30 птиц прошли 30 испытаний, они узнали, что «Симург» это и значит 30 птиц. Розмарин смотрел в окно и думал о том, что шлейфы от фар и огней ночного города напоминают ему тентакли, фаллоподобные щупальца из японского эротического анимэ, и представлял светящихся кальмаров, страстно совокупляющихся с японскими школьницами. Эти видения очень ярко представали перед его внутренним взором. Он подумал, что совокупление с кальмарами символизирует выход за рамки человеческого и слияние человечества с другими разумными расами. «Тесный контакт с негуманоидными расами… Как он желанен, и как он недостижим. Но я верю, близится день, когда мы сможем пожать их щупальца, и слиться с ними в едином экстазе, как школьница из японского аниме с глубоководным кальмаром». Водитель такси молчал, и в его голове плелись узоры семантического ковра, он думал о невыразимой красоте мира, и о том, что тот, кто пересёк бездну, отделяющую человека от познания этой невыразимой красоты, должен пересечь её ещё раз для того, чтобы иметь возможность выразить невыразимое, и что для этого нужно отказаться от пребывания в запредельном и вернуться в мир людей. Но ему не хотелось покидать запредельное, поэтому он был таксистом, а не поэтом, хотя его глазам открывались такие бездны, которые нам и не снились. Говорящий не знает, знающий не говорит. Они подъезжали к унылому кварталу на окраине, состоящему из одинаковых шестнадцатиэтажек, почти все окна на которых были темны. Машина остановилась, таксист посмотрел на них взглядом, в котором рождались и умирали галактики, и сказал «с вас 200 рублей». Больше таксист ничего не сказал.
От стен шестнадцатиэтажек веяло тоской и безысходностью, они были похожи на зубы скелета какого-то гигантозавра, бессильно и тщетно указывающие в серо-бардовое, низкое, беззвёздное небо. Они поспеши зайти в парадную. По стенам подъезда метались тени, обшарпанные стены нагнетали и давили, из покосившихся почтовых ящиков торчали уголки газет. Стены подъезда были украшены наскальной живописью, из калейдоскопа надписей и картинок особенно выделялся глаз в треугольнике, и размашистая надпись под самым потолком «Только здесь я могу рассказать правду о себе. Я ебу собак». Усмехнувшись над этим откровением, Тимьян и Розмарин вошли в лифт. Сеть трещин на зеркале, которое висело в лифте, наводило на мысль о существовании зеркального паука, живущего между нашим миром и зазеркальем, и пытающимся поймать что-то в зеркале при помощи сети концентрических окружностей. Тимьян вспомнил туалет в баре, в котором множились отражения в коридоре зеркал, легенду о Железном Императоре, остановившем войну между миром зазеркалья и миром людей, и о зеркальной рыбе. Розмарин, вглядывающийся в отражение очень пристальным взглядом, будто бы он что-то там заметил, наконец, цокнул языком и сказал
-Мы похожи на рептилий. Ну и вид у нас.
-Вероятно, галлюцинирующие рептилии думают, что они похожи на людей.
-Никогда не общался с галлюцинирующими рептилиями.
-Может быть, ты каждый день с ними общаешься. Они настолько уверены, что они похожи на людей, что выглядят как люди. Такая продвинутая мимикрия. Меня часто не оставляет ощущение, что все эти люди в метро и на улицах, с пустыми глазами — какие-то гекконы.
-Всё может быть. Они уже среди нас, и правят миром.
И в этот момент лифт закряхтел, припёрднул и затрясся. Свет замигал и выключился. Лифт остановился. Всё погрузилось в темноту и тишину. Первым нарушил молчание Тимьян.
-Блеять.
-Мой телефон разрядился. У тебя есть чем посветить?
-Нет. Я не всегда беру телефон, и сегодня именно такой день, когда я его не взял.
-Чёрт, значит позвонить в аварийную службу тоже невозможно. Мы живём в эпоху сотовой связи. Не думал, что есть люди, которые ходят куда-то без телефона.
-Вообще-то, я делаю это сознательно. В прошлый раз когда я был в клубе, я брал с собой телефон. И до закрытия просидел на диване, читая Пелевина. Мог бы дома почитать с таким же успехом. Когда у телефонов не было столько функций, было как-то проще получать впечатления от реальной жизни. Теперь мы уходим в виртуальную реальность, всё глубже и глубже. Матрица имеет нас.
-Это звучит разумно. В лифтах обычно бывает кнопка вызова диспетчера. Её не видно, но мы можем нажимать все кнопки по очереди, и рано или поздно найдём нужную.
-Вообще-то у меня была зажигалка. Можно посветить ей.
-Замечательно!
Вспыхнуло пламя, и выхватило из темноты лица, похожие на маски из папье-маше. Кнопка вызова быстро нашлась, но её нажатие ничего не изменило. Из темноты не раздался никакой голос, двери не открылись, лифт никуда не поехал. Ничего этого не произошло, и поэтому Тимьян и Розмарин продолжили оставаться в темноте. Тимьян пару раз чиркнул зажигалкой, и её вспышки создавали моментальные фотографии, остающиеся медленно затухающим следом на сетчатке. После этого он вдруг засуетился и начал что-то нащупывать в щели между корпусом лифта и зеркалом.
-Закладку ищешь?
-Почти. Этой весной я заныкал за этим зеркалом убойный косяк с северным сиянием. Я тогда не знал, зачем я это делаю, ведь я не мог предвидеть того, что когда-нибудь лифт застрянет. И тем не менее, я зачем-то это сделал, повинуясь какому-то непонятному импульсу.
-Звучит довольно таки фантастично, как рояль в кустах.
-Что за рояль?
-Ну это из советской газеты, где журналист берёт интервью у какого-то чела, они идут по парку, и этот чел ему говорит «А ещё я играю на рояле». И тут в кустах они находят рояль, тот садится, и начинает на нём играть. И этот рояль в кустах стал советским мемом.
-Ну, знаешь ли, отличие действительности от фантастики как раз таки в том, что фантастика обязана быть правдоподобной, а действительность — нет.
-И не поспоришь.
-Эврика! — воскликнул Тимьян, доставая из щели сильно помятую беломорину, и освещая её пламенем зажигалки.
Они присели на корты, и раскурили беломорину, кашляя и давясь густым дымом. Когда они затягивались, огонёк разгорался и иногда выпускал искры. В эти моменты света становилось чуть больше, но его всё равно не хватало, чтобы разглядеть хоть что-нибудь. Через некоторое время огонёк прекратил существовать, и всё вернулось в темноту. Некоторое время они молчали, а потом Тимьян заговорил, слегка осипшим голосом.
-Знаешь откуда берутся эти искры? Пелевин писал, что это сгорают конопляные клопы, которых можно увидеть, если долго разглядывать коноплю через лупу. И якобы эти клопы начинают расползаться, почуяв ментов. Он целую легенду про этих клопов сочинил, но на самом деле этих клопов кроме него никто не видел, да и нет никаких клопов. А было всё так. Жил в древние времена царь Соломон, он же султан Сулейман, который был очень мудр, и знал все языки, в том числе язык ангелов и язык демонов, или джиннов. И все джинны подчинялись ему, потому что он знал не только их язык, но и истинные имена каждого из них. Соломон заключил их в специально созданное для этого измерение, астральное подпространство, при помощи магических печатей, и теперь джинны могут выйти оттуда, только если человек с какой-либо целью начертает такую печать и произнесёт имя джинна. В этом подпространстве темно и ничего не происходит. Джинны очень тоскуют по солнечному свету, и очень гневаются на Соломона. А когда царь Соломон умер, и его похоронили, на его могиле выросла волшебная трава, хранящая в своих листьях знания о ключах к астралу и подпространству. И когда кто-то курит траву, джинны чувствуют её запах, и их сердца начинают пламенеть, и они рвутся на волю, но пока человек не произнесёт их имена, они останутся там, замурованные в глухих и тёмных тоннелях. Так что это не конопляные клопы, это пламя демонических сердец.
-Ну охуеть теперь. Вспыхнуло раз 8, значит, мы скурили 8 демонических сердец.
-Это довольно таки сакральное число. Всё это что-то значит. Ты веришь в демонов?
-Я их видел. В детстве. Я тогда вообще видел много необычного. Фантастические города, пейзажи с других планет, сцены каких-то магических ритуалов и себя из будущего. А ещё я видел ангелов и демонов. И с демонами возникали проблемы. У меня в комнате стоял большой тёмно-коричневый шкаф, похожий на гроб. И по ночам рогатые зелёные черти выпрыгивали из него, и тянули ко мне свои суковатые пальцы с острыми когтями, крича что они доберутся до меня. Это наводило на меня ужас, я совершенно не знал, как реагировать на зелёных чертей, живущих в шкафу. И однажды меня отвели к детскому психологу, и я рассказал ему про этих шкафных чертей, хотя и не планировал ничего ему рассказывать. Сам не знаю, почему рассказал. Но после этого мне назначили особые таблетки. Если я съедал их сразу горсть (для этого приходилось их копить), у меня начинался приятный сон, и всегда снилось одно и то же — будто бы я попадаю в междумирье, особое пространство, состоящее из разноцветных шевелящихся ковров, и меня встречает Бог-Муравей. Мне нравилось летать к Богу-Муравью, с ним я чувствовал себя спокойно и очень гармонично, будто бы я должен находиться именно там. И демоны перестали выпрыгивать из шкафа, видимо чувствуя, что теперь на меня распространяется защита Бога-Муравья.
-Офигительная история. А расскажи, как ты познакомился с творчеством Карлоса Кастанеды.
-Мама читала мне его вместо сказок, перед сном. Сложно сказать, почему именно его. Наверное, сработало намерение вселенной, и эти книги каким-то образом оказались там где оказались, и произвели должный эффект. Спать под Кастанеду было приятно, под него снились хорошие сны.
-А я в школе посещал частного преподавателя игры на гитаре. Он был довольно странный тип — одновременно инженер и поэт. Такое сочетание встречалось мне не часто. Уроки музыки не сделали из меня музыканта, я даже не смог освоить нотную грамоту. Но, кроме занятий музыкой, мы много беседовали о литературе, и он давал мне книги из своей библиотеки. А у него хранилось множество специфической литературы, в том числе Гермес Триспегист, который показался мне тогда совершенно непонятным, и Карлос Кастанеда, вот он читался запоем, первое что я прочитал, было «Путешествие в Икстлан», а потом понеслось. Читал не по порядку, и первый том попался мне не сразу. Прочитав про «растения силы» я сразу же захотел поехать в Мексику, чтобы своими глазами увидеть стража другого мира, зелёного койота и прочее. А потом, через пару лет, у всех стал появляться интернет, и я наткнулся в интернете на текст «как упороться за 10 рублей». И вот, после прочтения этого текста, я взял деньги, которые родители дали мне на школьный обед, пошёл на рынок и купил несколько пачек мускатного ореха. И упоролся за 10 рублей. И вся жизнь разделилась на «до» и «после». Я не увидел ничего особенного в первый раз, но ощутил чувство причастности к древним видящим. Будто бы учение Дона Хуана вошло в мою плоть вместе с эфирными маслами мускатного ореха, и стало моей сутью.
-А ты практиковал контролируемую глупость?
-Многократно. Однажды я привязал к ушам два воздушных шарика, синий и красный, и целый день с ними ходил. Ещё как-то раз я покрасил кусок потолка в зелёно-коричневую клеточку. Но практика контролируемой глупости полностью вросла в мою жизнь, и теперь всё что я делаю — контролиремая глупость.
-А видел неоргаников?
-Так это те же джинны.
-Значит, ты не просто так про них рассказывал. Слушай, а почему бы не попробовать призвать кого-нибудь из них, и не перенестись с их помощью из этого лифта? Мы не сможем сидеть тут вечно. Сейчас всё идёт хорошо, но пройдёт время, и нам захочется есть. Что мы будем есть? Друг друга? Не думаю. А если кто-то из нас захочет срать? Это будет фиаско. Нам придётся сидеть в этом лифте и терпеть, или сидеть и терпеть вонь. А ещё у нас может начаться клаустрофобия, так что, самое время призвать какого-нибудь могучего демона.
-Вообще, я думаю, что ближе к утру лифт заработает сам. Ну или его отремонтируют. -Но мне тоже не очень хочется ждать.
-Ты знаешь какие-нибудь заклинания?
-Я похож на того кто знает?
-Вообще-то да.
-Не больше чем ты.
-Мы можем их придумать.
Они молча сидели в темноте, собираясь с мыслями, и один из них вдруг запел дурным голосом, а другой подхватил. Они пели по строке, и слова удивительным образом складывались в текст, который, казалось, имеет какой-то смысл. Вот только, явно не направленный на призыв могучих демонов. Слова были взяты из телепередач и рекламы. Через них просто вещало коллективное бессознательное. В песне упоминались Равшан и Джумшут, кубики Магги, слабое звено, граждане России, цены на нефть и почему-то фраза «это норма». Рефреном повторялось «не переключайте канал», Если это заклинание и могло призвать демона, то только демона телевидения.
-Хюйня какая-то получилась.
-Да, надо попробовать ещё раз.
Следующее «заклинание» повествовало про космического коня, мчащегося через всю вселенную. Конь питался только лапшой быстрого приготовления, и нёсся сквозь вселенную так быстро, что обгонял электроны и фотоны, не говоря уже о галактиках, чёрных дырах и звёздах. Космический конь в молодости был быстрым и игривым, но время шло, и космическое излучение откалывало от него атомы, один за одним, пока от коня не остался только анус, летящий сквозь пространство со сверхсветовой скоростью. Этот анус, появившийся на небосклоне, означал грядущий апокалипсис. Не было ни всадника, ни коня апокалипсиса. Только жопа.
-Вроде бы получше. Но ты точно уверен в том, что волшебная трава даёт знание языков демонов?
-Как можно быть в чём-то уверенным, когда вокруг такой непроглядный мрак? Я не уверен даже в том, что я на самом деле существую. Но, это наводит меня на мысль. -До сих пор мы пели по-русски. Давай теперь попробуем спеть на демоническом языке. И погромче, может быть, тогда нас услышат соседи, и выйдут посмотреть, кто там так надрывыется.
-Я бы не вышел, если бы у меня в подъезде кто-то выл в такое время. Значит, в существовании соседей ты уверен, а в своём нет?
-В их существовании я никогда не был уверен. К тому же, у меня давно возникает подозрение, что все они — воображаемые люди. Сегодня, в этом баре, я поймал себя на мысли, что мне кажется, будто бы все люди — это один и тот же человек, надевающий разные лица и разную одежду, чтобы играть роли в этом театре одного актёра. И этот человек я. Существует мнение, что во вселенной существую только я, и ты не сможешь доказать мне, что это не так. Можно даже не пытаться.
-Не буду пытаться, потому что существую только я, и это так же очевидно, как и то, что это некому доказывать. А все эти люди, и все ситуации, в которых ты мог их видеть — продукт воображения, как и весь этот мир. На самом деле не существует ничего, кроме вечной тьмы, и двух голосов в ней, которые в процессе диалога создают себе личности, с набором воспоминаний, прошлое, и весь этот мир с Джамшутами, Кастанедой и барами, в которых играет техно. Всего этого никогда не существовало, и мы придумали это сейчас, просто чтобы объяснить себе реальность.
-Но если существует только «Я», то почему тогда голоса во тьме — два? — Тимьян решил поддержать игру, ведь всё равно было нечего делать.
-Ну, видишь ли, Тьма — это пустое пространство. Вакуум. А в вакууме возникают пары частиц и античастиц. Теза и антитеза. Они тут же аннигилируют, поэтому их появление ничего не меняет во всеобщем небытии. Но за мгновение их существования, в их субъективном времени проходит вечность. И в их диалоге формируется описание реальности, необходимое для того, чтобы эту вечность чем-то заполнить.
-Ну хорошо, вот только есть один нюанс. Почему мы, если мы можем создать любую реальность, какую только захотим, создаём вместо этого тёмную железную коробку, из которой мы не можем выбраться, и унылую шестнадцатиэтажку вокруг неё? Это что, лучший из возможных миров?
-Я думаю, количество этажей в здании символизирует 16 слоёв пустоты. Если обратиться к нумерологии, это достаточно символично. Косяк стрельнул искрами 8 раз. У здания 16 этажей. У людей по 32 зуба, и именно поэтому мы приняли человеческую форму. У аджна-чакры 64 лепестка, отвечающие каждый за свой поток сознания. А сознание — это свойство пространства, и его структура намекает на то, что пространство это — виртуальное, потому что эти числа ассоциируются с компами. -Значит, матрица существует. И она действительно имеет нас.
-Тогда отымеем матрицу. Нужно вызвать джинна, но перед этим мы должны придумать, куда он перенесёт нас, и кем мы станем в новой реальности. Представим самый гармоничный мир, где мы чувствовали бы себя более счастливыми, чем где либо ещё.
-Когда я бывал в пространстве цветных ковров, у Бога-Муравья, мне казалось, что самая приятная жизнь — у насекомых. И их сознание коллективно, а значит, оно не умирает вместе с отдельным муравьём. Они бессмертны.
-Мне не очень нравятся муравьи. Слишком суетливые, а я люблю размеренность. А вообще, идея с миром насекомых очень даже ничего. Стоит попробовать. Нужно хорошенько представить себе, что мы стали насекомыми, вот только надо как-то выбрать самый подходящий вид. И лучше сделать это скорее, мне начинает не нравиться эта сгустившаяся вокруг тьма. Мне кажется, будто бы она выжидающе смотрит на нас.
-Она и правда смотрит. Пространство способно наблюдать. Если не муравьи, то кто? -Цикады? Сверчки? Стрекозы? Тля?
-Красные жуки!
-Красные жуки?
-Да, чёрт возьми, красные жуки! Когда я увидел тот кусок янтаря, с двумя красными жуками, я почувствовал исходящую от него ауру покоя, уверенности и благостного настроения. Я почти уверен, что нет лучшего способа воспринимать мир, чем быть красным жуком. Трудно объяснить, почему я так считаю, но чем больше я об этом задумываюсь, тем больше понимаю, что с тех пор, как увидел этот камень, всё, чего я хочу, так это хоть на мгновение оказаться красным жуком!
-Тогда давай сделаем это!
-Ты готов?
-Да, я готов.
-Поехали!
Он сказал поехали, и махнул рукой. Они запели песню на тарабарском языке, громко, с чувством, растягивая слова и местами переходя на рычание, горловое пение и визг. Вошли в настоящий шаманский транс. И тут паутина трещин на зеркале осветилась изнутри. В зеркале показалась зубастая физиономия рыбы-удильщика с фонариком на длинном отростке, который рос у него из лба.
-Чего хотели? — спросила зеркальная рыба-удильшик.
-Мы хотим стать красными жуками, и где-нибудь подальше отсюда.
-И нахера? — рыба флегматично усмехнулась
-Мы решили что их восприятие наиболее гармонично отображает мир, и что красные жуки — самые счастливые существа на Земле.
-Разумно. Ладно, а где?
-Что где?
-Ну, где вы окажетесь, став красными жуками?
-Ммм, нуууу… в Мексике! Да, точно, в Мексике!
-Почему именно там?
-Но почему бы и нет? Мексика — самое подходящее место для двух таких красных жуков как мы.
-Ну, следуйте за мной.
Они вошли в зеркало, которое вдруг стало жидким, как желе, которое чавкая сомкнулось за ними. Прошли по цветастым коврам междумирья, где флегматичная зеркальная рыба-удильщик плыла, указывая им путь фонариком, и открывая рот. Они увидели Бога-Муравья, который весь был покрыт неоновыми надписями, так быстро меняющимися, что их было невозможно прочитать. Рыба сказала Богу-Муравью «Так, вот эти двое хотят стать красными жуками в Мексике». Бог-Муравей пошевелил жвалами, щёлкнул лапкой, и всё завертелось… Пространство пошло глитчами и фрактальными узорами. Воронка выплюнула их на другой стороне планеты.
По кусту чапараля ползли два красных жука, и шевелили усиками. Солнышко грело их, горькие листья чапараля были самым изысканным явством. Жуки не хотели больше ничего, кроме как есть листья, и нежиться на солнышке.
-Ну и как тебе быть красным жуком? — спросил Розмарин.
-Ещё никогда я не был так счастлив. — ответил Тимьян.
И они поползли по веточке вверх, чтобы полюбоваться закатом. Солнце садилось над пустыней Сонорра, лучи пробивались через чапараль, и длинные тени ложились на сухую как пепел землю. Где-то в вышине пролетал орёл, и его клёкот разносился гулким эхом над бескрайними просторами. Жуки начали заползать в свои норки, чтобы переждать в тепле ночь, ведь ночи здесь прохладные. Каждый из жуков полностью доволен своим местом в мире, и жизнь каждого из них будет длиться, пока существует этот вид жуков, поскольку они живут в коллективном разуме, а значит, их счастье никогда не закончится.
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.