А у нас жара

А у нас жара.
Честно, я её так ждала.
Не то, чтобы я люблю лето
или ходить раздетой,
скорее я жду момента,
когда вновь белого цвета
станет больше, чем зелёного.
Пока любуюсь волнами
с экрана смартфона,
так хочу на море,
что очень печальной хожу.
Верю, что там окажусь
этим же летом.
Устала так, что не спасают сигареты.

Билет на самолёт и…
Взлететь бы.

С этого дня

Ребёнок ловит флешбеки, ревёт.
Я не могу его успокоить.
Ни одно из решений он не принимает,
что его никто не тронет,
ему как объяснить?

Ждёт пощечин, прячет плечи,
не может двух слов связать,
сопроводить бы его мечом,
да в дорогу.
А толку?

Потеряет, угробит себя,
он не сумеет дать отпор,
и в гробу
часто видит спасение.

Чему я могу его научить?
Столько лет он в скорпуле,
что позабыл, каково это
просто идти к своей мечте.
За каждым камнем злой Кощей
мерещится ему.

Ну, что я ещё могу?
Ненужных вещей
типа курительных смесей
положить в рюкзак,
да отправить в дорогу
в новый город,
где каждый второй из старого.

Зачем, спрашивается, молиться,
если ежесекундно
хочется умереть ему?

Но я не желаю смерти.
Хочу сделать ребёнка сильней.
Получается слабо,
и я чувствую себя виноватой.

Но я знаю, как поступлю.
С этого дня
я буду учить его
бегать настолько быстро,
насколько смогу.

Самое драгоценное…

Самое драгоценное:
тяга к искусству
и возможность его
постигать.

Я выбираю продолжать писать,

ведь

смысл жизни
в набивании шишек,
в череде проб и ошибок.

Раз за разом
создаю новые
очерки,
чтение которых
вопреки
мольбам
полностью
меня разрушает,
и вместе с тем

создатель
выбрал мою порой
посредственную
поэзию
для развития
ветви
искусства.

Я в истерике.

Но ведь так осознают себя
гении?
За мою заносчивость —
не бейте,
я пользуюсь лезвием,
но могу
за себя
постоять.

Я долго смотрела в зеркало…

Я долго смотрела в зеркало,
оно говорило со мной.
Мне нужно срочно
очиститься,
умыться холодной водой.

Рвотный позыв пересилил,
прости.
По подбородку слизью
к самому низу
груди
чёрная жидкость стекла.

Я была не права.

Во мне живут два человека.
Так было с самого
детства.

Первый излишне
добрый.
Весьма осторожен,
аж
с испугом на морде.
Чувствительный,
часто нуждается в
зрителях.

Второй как сказала бы милая
мама: моральный урод.
Говорит, что я тварь.
Бьёт.
Он сжирает меня, но порой даёт силы
идти,
когда я ломаюсь не только снаружи,
но и внутри.

Справка: ломает меня он один.

Второй побеждает. Он быстрый.
Хватит ли сил на убийство?
Ведь я
поэт с храбрым, но очень израненным
сердцем.

Иногда я могу до себя достучаться,
но в последний раз
это стоило мне
зарёванных щёк,
изрезанных рук,
дорогого мне друга,
бессонных ночей
и осознания, что я
ещё тупей,
чем могла бы подумать.

Не помогай.
Прошу, обними.
В твоих руках я чувствую силы
себя усмирить.

Теодору Роберту Банди

Нещадно красив до жути извилистый
жук!
Сколько успел погубить ты
подруг?
Возбуждённо слушая их мольбы
к богу, которым считал себя сам,
и был им
по мнению мамы.

Ты жаждал кровавых, недышащих тел,
но с одной
не успел.

Девчонка сбежала:
в цепях, синяках.
С ружьём отныне спит её папа.
Бояться тебя, а ты дурак
и попался.
Сбежал.
Попался опять.

Жаль,
что полиция не столь проворна, как ты,
и всё же довела тебя
до тюрьмы.

Бандит,
влюблённый в драму,
убит.

Толку, конечно?
Две стороны медали
взаимовыгодны.
Остальные проигрывают.

И боюсь, что ещё долго
я буду бороться с собой,
чтобы не стать
ни одной из сторон.

Вот, Москва…

Вот, Москва,
перед тобой потребитель!
Что жаждет потратиться,
имея рубли.

Что? Сколько стоит?
Москва, не груби!
Я из простой семьи.
Я не самых простых амбиций,
и всё же работаю чуть ли не
разносчиком пиццы.

Хочешь жить, вертись.
Чего стоит данный совет?
Бессонных ночей,
потерянных лет,
изношенных джинс
и отсутствия средств.

Существуешь, ревёшь,
в норму входишь,
спустя десять дней —
всё по новой.

Крышу рвёт, зашиваешь,
Хочешь в гроб, обещаешь
сделать это хотя бы немного
попозже.
Переживёшь.
И ты переживаешь.

Несмотря на беды с башкой,
благодарю Москву
за возможность быть сущим
дерьмом.

В душистом лесу…

В душистом лесу,
что зовёт лаем пса верного,
я лежу
в тени неприметного дерева.

Тишина обрастает сомнением,
мне не страшно,
но чувствую себя пленным.
И уйти Ты не дашь мне.

Кажется, мне послышались:
голос издалека
родной матери,
неспешно бегущая река
скатертью,
вялый охотник с ружьём
и кровавою рожею.

Готовлюсь кричать,
почти бью кулаками землю,
но что оставлю я лет через пять?
Не лучше ли сразу в петлю?

Стемнело.
Я брожу в раздумьях
с одиноким фонарём на весь лес
в руках.

Крайнее

27–летний гитарист продал душу. Продал около 9-и лет назад. Это было почти зимой, почти любимое время года. Гитарист продал всё, что мог. Талант, гитары, душу. Гитарист падал каждую ночь, мечтая не проснуться. Он продал всё, что было за счастье виолончелистки. А она уехала со своей виолончелью. Гитарист умер. Ему было 27.

Тебе

До беспамятства открываешь рот, вливаешь в него чужую плоть, напитки – больше, конечно, алкоголя, — конфеты с запахом гнилых зубов и много тошнотворной каши. Ты имени своего не знаешь даже, а спрашиваешь фамилии чужих тебе животных. Очнись. Скорей очнись! И этот утренний рассудок пробуди! Себя спаси! Иначе под травой в окрестностях чужих владений, не зная правил их игры, ты не проснешься, как обычно. Ты вдруг ошибочно уснешь. И всё. Ты потеряешь своё сердце. Чужие двери – не твои. Чужие души – и подавно. Ты – как бездомная собака, ты лаешь, ты скулишь. Прости за грубые слова и афоризмы. Я в них ищу путь к твоей думе. Ты – призрак. И ты умираешь. Падаешь вниз, как бабочки, но. Есть кое-что. Взлети! Мечты! Мечты! Мечты тебя погубят, когда они чужие, не твои. Мечтай! Я знаю. Но ведь ты, мне кажется, умней.

Им

Живые струны, словно змеи
Печально-пахнущего грифа,
Обвиты томно вокруг шеи,
Несут меня всё дальше в Дельфы.

И Греция любит мои пороки.
Она восхваляет мои стихи.
Гермес в Германии – просто Локи,
Орфей в России – мои мечты.

В своих историях я похититель
Чужих обид и мечтательных снов.
В своей Вселенной ищу я обитель,
Мечтаю вырваться из оков.

Но только воля меня спасает,
И завтра снова бежать из подвала.
Орфей томится во мне столько лет,
Что Лира раньше слегка ревновала.

Теперь мне осталось вперёд.
Вечность и больше. И всё развиваться.
Буду глаза закрывать и рот
Так мечтательно открывать, и пальцы

Будут перебирать струны душ
Кифары и Лиры, и Арфы. Гитары!
Чего угодно я буду м у ж е м.
И собирать буду почестей лавры!

Официантке из Токио

Я бы тебя хотела.
Хотела бы откусить.
Потом ошметками мела
Укротить твою прыть.

У тебя губы – кровь,
И истязать не надо.
У тебя даже бровь
Смотрится с помадой.

Слова и голос твои–
Это реки в России.
А сама ведь ты
Из далекой Кореи.

Я хочу тебя полностью.
Хочу твою плоть и мысли.
И в твоей ротовой полости
Хочу пальцами вальсом.

У тебя глаза – звёзды.
Ты сама – космос.
Мои глаза – гвозди.
Я в тебя вонзаюсь.

Гайгерин

Твоя музыка заставляет меня раздеваться.
Оставляет у меня между ног синяки с космос
размером, ты же понимаешь, тут не до члена.
У меня от твоих нот порой так немеет голос,
что, кажется, вырвется на свободу в виде
чего-то пугающе-прекрасного, волнующего
моря и океаны. Я даже помешать не в силе.
А ты продолжай играть, не смотря на Его
и мои огромные, чёрные, полные злости глаза.
Мы просто завидуем твоим ручкам и струнам.
Мы так хотим с Ним (моим либидо) тебя.
Тебе звонит один и тот же человек, и ты: «Да, мам».
Так отвечаешь на всё. А у тебя потрясающая игра!
Можно мне твоей луны забрать? Солнце уже тут.
Спи, моя ласковая. Я постараюсь не будить.
«Майн либер Мэдхен. Дайн Гайге ист зер гут».
А струны твои – с моим сердцем нить.

,,, ,,, ,,, ,,, ,,, ,,, ,,, ,,, ,,, ,,, ,,, ,,, ,,, ,,, ,,, ,,, ,,, ,,, ,,,

Работа думать

Мне не с кем танцевать на свадьбе,
не с кем обтанцовывать друзей,
как будто разом отменили казни,
и хочется теперь кричать: убей

себя, свою семью, морали, душу!
А люди все вокруг как будто спят,
не говорят, что я их жизни рушу
и подсыпаю в их лекарства яд.

Они не видят, как ночами томно
их жёны гнутся под моей рукой,
пускай это фантазии от рома,
но я ведь думаю не сердцем, головой.

Меня не привлекают ваши мысли:
они не ваши, вы их продали, отдали.
Откуда все ваши пороки вышли?
Добро, грехи, отвага, честь – вы знали?

Вы позабыли все про свой удел,
теперь ваша работа – ДУМАТЬ.
Ты сам ведь человек, который сел
себе на сердце, не пытаясь встать.

Круши, бей, рви на части, знаю,
я знаю, как охота быть сильнее
и после смерти быть поближе к раю,
а в жизни – просто прилепиться клеем

к какой-нибудь зажиточной судьбе,
немного грустной, с мраком – это норма.
Ведь мы все – механизм в одной игре,
осталось жить совсем недолго.

А многие ведь родились гнилыми
и мёртвые кричали: хочу жить!
Они все растеряли свои силы
и оборвали с жизнью нить.

К чему все люди любят измываться
над организмом, над собой, над богом?
Я так хочу немного поменяться
и мир наполнить жёстко-нежным роком.

Змею из библии

Мучения прекратятся на доли секунд,
и на деле в метре от твоего греха
их апостолы вызовут в божий суд.
Ты по телу должен будешь, слуга,

говори, кричи, беги, но в душе,
если в церкви ты её не промолил,
ноясь богу и его сыночку о судьбе.
Право, лучше бы ты водку с нами пил.

Ты станцуешь дьяволу приватный танец.
Бог немного выпил тут на днях
и тебя в картишки проиграл, засранец.
Или твоя вера просто на словах?

Будешь подливать в бутылки пиво
и менять на герыч кокаин.
Право, ты у нас такая рыба,
будто маленькая лужа – целый мир.

Крикнешь атеисту в след: ублюдок!
Скажешь маме, что пора на кухню,
и уйдёшь с разлитыми слезами
подтирать дерьмо священной рухле.

Крестик на цепи – как поводок у пса,
только псу охота быть любимым.
Что дают тебе библейские слова?
То, что бог поссал – и это иней?

На твоём месте оказаться не хочет никто.
Охота убить кого-то или самоубиться.
Ты бы вышел из церкви, а то ведь того,
многие ни за что отдавали богу лица.

Ттшш…

Ттшш. Остановись, солнце. Встань здесь и оглянись. Путей – как страниц в книгах. И у их ног целый мир. Мне недавно на глаза попалась статья – мол, читающие живут секунды. Сознание сразу оступилось. Я знаю, кто пишет подобное. Тот… тот, кто будет лежать без руки, терпеть боль, тонуть в крови, но продолжать играть роль палача, а не жертвы. Он станет смотреть на убийцу с таким видом, будто это он загубил губителя. Сам бог будет кричать ему: отомсти! Но он не шелохнется, его взгляд будет пронзать тысячи самых каменных сердец, говорить, даже когда рот окажется порван и изрезан. Его слова не несутся из горла. Он, наоборот, внимает всё в себя. И даже что-то плохое до самого конца он будет помнить. Его балкон – это единственное, что горит ночью, единственный свет на весь мир: луна устала, звёзды упали, фонари просто выключились, и его окна – они освещают путникам дорогу. Но утром, когда солнышко выйдет, и вдруг разгорится пожар в той самой маленькой уютной комнатке, пожарные обольют водой все дома, все окна, все улицы, но оставят нетронутой его. Людей будут ограждать от его пламени, но вот о нем никто не хочет думать. Это что-то вроде кармы за молчание. Но ведь его молчание – золото, у других даже умные слова не тянут на песок. Его место где-то далеко, но он никогда не уйдёт. Потому что его задача – помогать убогим. И он сам выбрал эту гнусную роль. Он мог бы стать Великим. Но выбрал путь великого в мелочах.

Чёрный. Красный. Жёлтый II

Знаешь, в тебе побывать – было мечтой.
Было мечтою – забыться с росой
на твоих алых губах, в твоих тонких руках
обнажиться – так сказать, показать свою душу.
И я тебя никуда не пущу, без себя, без конца
своих ярких и чутких эмоций от твоего лица.
Люби меня, что ли, почаще, моя мечта,
согретая солнцем и небом дождя, открытая
перед Вселенной и её безграничным светом.
Как я ждала тебя, как я мечтала ночами
о встрече с тобою глазами!
Пусть я не всё понимаю, не все твои мысли,
но чувства открыты мне так искусно.
Я тебя не предам, не разрушу, слушай
меня и мои чёрные звезды на твоей белизне.
Всё как в сказке или во сне, ты моя,
моя любимая, нежная, верная.
Как я хотела тебя и лелеяла, помнишь?
Мечтала с тобой обойти сотни крыш,
зайти во все церкви, прочитать все молитвы,
услышать о всех твоих сказках, пороках.
Мне просто не передать все те уроки,
которые я ждала, где хоть чуть говорилось
п р о т е б я.
В тебе зарыто столько всего, что
мне суждено откопать и увидеть.
Любимая моя страна принцев и принцесс,
мне просто не счесть все твои заслуги.
Скоро я всё увижу, услышу, помни меня
и встречай, как никогда никого.
Я ведь запомню в с ё.

Верь ушам

Струны держат шею,
обвиты вокруг грифа.
Я от звука млею.
Как он её! Лихо.

Волшебные пальцы внизу.
Уши, крепитесь!
Глаза, держите слезу!
Идёт гитарный витязь.

Маг и бродяга,
я слышу шаги, замираю.
Грядёт рок-атака,
люди полюбят твою игру.

Звуки – призыв!
Люди услышат, очнуться.
Твоя дорога – ввысь!
И ты будешь лучшим.
Пока живу.

Возможности

Объезжу целый мир,
облечу крылатою спиной.
В переулке чёрных лир
изменю струны покрой.

У меня небесный гриф,
центр тяжкого метала.
Инструмент несёт призыв,
слышны ноты из подвала.

Пальцы точно дирижёра,
а лицо младенца, что ли.
Избежать нельзя позора,
пережив секунды боли.

Грань не вижу без очков
писка звуков из рояли
и древесных комаров
на кровавом пьедестале.

Жизнь без титров — чепуха,
без аплодисментов — стыдно.
И все матные слова
Лучше бы собрать в корзинку.

Потому что комплимент —
быть изгоем и глупцом.
Лучше написать сонет
и всю жизнь прожить творцом,

чем топить мечты с моста,
встав босым на табуретку,
у надгробного креста
украшать собою ветки.

Приоритеты

Уши подвластны реке,
течению звука души.
Доверься своей беде
и мигом её закружи.

Всплеск, пламя и брызги,
чистые руки в реке.
Я могу играть низко
и ноты ловить в тебе.

Создатель вышел из струн,
их данные сводят с ума.
Поставьте на поле стул
с гитарой такой, чтоб «АААА»!

Сам Дьявол сядет на место
и примется так играть,
что даже Твоя невеста
захочет к Нему убежать.

Я не пугаю, зачем мне,
просто хочу сказать:
гитара тебя не бросит,
как эта тупая блядь.

Убейте или вдохновите меня

Я не чувствую ничего,
что могло бы меня выдать,
не чувствую этого всего,
типа слов и рыданий.

Которые срываются с глаз,
но тихо, в виде моргания.
Пристрелите меня сейчас,
я против богопознания.

Я уходил, возвращался,
искал всё время, а смысл?
Чувствую, я зазнался,
глупость — моя мысль.

Не чувствую поддержки,
и это невыносимо,
жить в вечной спешке —
я выношу. Спасибо.

Умереть такому стыдно,
цели — пустота у скал.
Жить такому противно,
и я бы даже не закричал.

Ничего не имею сам,
но должен всем подряд.
Не вижу границ рам,
оттого так хочу рыдать.

Убейте или вдохновите меня,
уберите меня отсюда.
У глаз — пустая стена,
а в голове — простуда.

Уберите меня, уведите,
забейте камнями, что ли.
Я не такой, как все дети,
хочу чувствовать что-то.

Чувствовать желание жить,
я слишком апатичен,
я просто пугливая дичь,
мой талант уже не виден.

Я дрянь, знаю, спасибо.
Слишком много я.
Что ж, ухожу, простите.
Но помните меня.

Назад Предыдущие записи