Мой любимый гештальт…

Мой любимый гештальт:
Человек человеку — маг.
Если выжить, то из ума,
Если нежить — под рёбра сталь.

На зашитых губах Самди
Расцветает сигарный дым:
Живи остро, умри любым,
Будет весело — приходи.

Мегабайты бегут вовне
И доносятся голоса,
Эта серая полоса
Для чего-то приснилась мне.

И по кругу твержу:
Человек человеку — маг,
Кто откажется — тот дурак…
И под рёбрами нож ношу.

Аурелиано, в Макондо снова идёт дождь…

Аурелиано, в Макондо снова идёт дождь…

А у меня внутри всё красное…

Знаешь, наверное, это потому,
Что я из мяса.
И немного из слёз,

Но это всё скоро опадёт,
Как листья.

Земля жирная и тёплая —
Лежать хорошо и приятно.

Но страшно.

Потому что я ещё немного жив,
Мне кажется.

Ты приезжай.

Забросай меня листьями
Или письмами.

И сожги.

Увидимся. Твой М.

Безвременье… Тёплый дождь…

Безвременье… Тёплый дождь…
Златые плоды тяжелы…
Когда-нибудь ты принесёшь
Сюда свои дивные сны.

Однако, ещё не сейчас,
Их время ещё не пришло.
Плоды золотятся и спят —
Я вижу в немое стекло.

Дано: уцелеть и менять
Реальности, словно слова,
Увидеть за гранью и знать —
Я здесь абсолютно жива!

Как будто окно в Париж незаперто снова…

Как будто окно в Париж незаперто снова,
И снова сквозит,
Гештальт открыт —
Ничего святого.

И мутные рыбы сверкают в прозрачной воде,
Как будто ни мне, ни тебе —
Ни знака, ни жеста, ни слова,
Ни своего, ни чужого.

Руками, руками не взять меня,
Взглядом не осязать,
Как будто немая печать,
Несломленная.

А я всё свечу и грею,
Тянусь изнутри вовне,
Как будто бы что-то во мне
Осталось от твоего Зверя.

Дороги проложены сетью,
Ветвятся, ветвятся сталью,
Как будто, как будто бы целым
Когда-нибудь станем мы.

И красная глина распластана струями вен…

Аурелиано, в Макондо идёт дождь…

И красная глина распластана струями вен,
Смывает дождем круговую поруку имён и колен,
И если прислушаться, кости смолкают в стенах.

В Хельхейме же осень, и листья кружат на ветру,
Желанья и время начертаны в их письменах.
По капле сочится медовое зелье ко рту,
Взамен оставляю болезненный, трепетный страх.

Холодной рукой проведёт по щеке, будто сон,
Реальность прогнётся, как будто шуршание трав,
И я уцелею в осколках зеркальных окон…
Дорога открыта, иду, начинаю — на старт!

Ты знаешь, всё это время я смотрела в чужое зеркало…

Ты знаешь, всё это время я смотрела в чужое зеркало,
Как в тихий омут.
Ты знаешь, как в таком тонут?
Как будто бы на роду начертано.

А потом вдруг шаманские реки несут тебя,
И лёгкие перья колышутся на ветру,
И костры полыхают, и плавится чешуя,
От чужой суеты остаются угли поутру.

От стоячей трясины тиной забился рот,
Скользкий ил под ногами проглатывает шаги,
Бесконечной клюквой сердце моё цветёт,
Подходи, сорви, обожгись и потом беги.

Шквальный ветер с моря сдувает гнилую хмарь,
Крик совы возвещает: герою — быть!
Я взяла не лампаду, а тёплый, живой фонарь,
Я найду дорогу, дорогу, которой жить.

Хель

Хрупкое мяско надето на косточки,
Длинным, коротким ли будет твой сон?
Тонкие иглы, игры, иголочки,
Будет ли проклят, будет спасён?

Две половины разными гранями,
Тёплой, холодной ли будет постель?
Меж двух миров встану я, овеваемый,
Ветром твоим, о великая…

Король мечей забирает своё по праву…

Король мечей забирает своё по праву,
А остальное — в сточную вон канаву,
Таков порядок в мире земных вещей.

В железном замке камень краюхой хлеба,
В окне глоток загорающегося неба,
А где-то там — пламя иных свечей.

Звезда восходит ясно над тёмным пиром,
Король мечей стремглав отступает с миром,
Такой порядок больше подходит ей.

Во сне я сильно потел…

Во сне я сильно потел
Я проснулся среди голых тел
Ещё не остывших
Моих будущих и моих бывших
Как будто бы я созрел
И я лежал между ними
А они остывая скользили
И я скользил как по глине
Из которой был слеплен Адам
О как это было приятно
И я заползал обратно
Как будто бы в проклятый храм
И я кричал и смеялся
Я любовно к ним прикасался
Когда провалился в туман
И проснулся в холодной постели
В своём отвратительном теле
Во сне я сильно потел

Щелкунчик и Мышиный Король

Я падаю замертво в сомкнутые ладони,
Смотрю, как он лижет сахар с лимонных долек,
Я хищник, я жертва, я выстрел, я часть погони…
А сердце выстукивает — о, я бы его покусал.

Ах, если бы можно — каждой башке по короне,
Ах, если бы можно — не просто сидеть на троне,
А опуститься туда, где никто, никогда и кроме…
О, если бы только — я бы его покусал.

Острые зубы — почти не доставят боли,
Жадные губы — почти не оставят крови.
Лейте вино, полупьяные, дикие боги,
Слушайте стоны — о, как я его покусал!

Я надену кожу, да без костей…

Я надену кожу, да без костей,
И доской прикроюся гробовой,
Милый, ты не спи, ты стели постель —
Затемно приду ночевать с тобой.

Я тебе не дева и не сестра,
Я гулящий ветер в печной трубе,
Мне уже не вспомнить, как умирать,
Мне ещё лишь помнится о тебе.

Там, в болотах, сердце моё лежит,
Ягода кровавая в нём цветёт,
Мне теперь так весело стало жить —
Ничего в груди не болит, не жжёт.

Я качалась деревом во дворе,
Я светила в окна тебе луной…
Милый, ты не спи, ты стели постель —
Затемно приду ночевать с тобой.

Кокон раскрывается изнутри…

Кокон раскрывается изнутри
Принимай лобзания иль умри
Письма отправляются по местам
С некрасивыми открытками дальних стран

Каждое твоё невысказанное — долетит
Все миры расходятся на пути
С ветром мы отправимся — по реке
Звёзды тают гроздьями на руке

Пустота прольётся на нас, как мёд
Всё, что остаётся за ней — умрёт
Всё, что остаётся со мной — моё
Всё, что будет после — цветёт и ждёт

Твоё место в забытом лесу у корыта и старой печи…

» Я стала ведьмой от горя и бедствий,
                                       поразивших меня. Маргарита.»

Твоё место в забытом лесу у корыта и старой печи,
Где поет только ветер о тех, что не смог позабыть,
Где тяжёлую, горькую влагу приносят ручьи,
Наполняясь слезами о тех, что смогли оросить.

Не тягаться тебе с легкокрылыми девами снов,
Прах от праха — сочится в руках чёрный, мокрый комок.
Прорастая корнями в забытую, дикую чащу лесов,
Твоё сердце на месте, и дышит землёй между строк

Билет на стол, и гроздь рябин в кармане…

Билет на стол, и гроздь рябин в кармане,
Привет поцеловавшим провода!
Банальненько — и жизнь, и смерть в стакане —
Уеду я, как видно, навсегда.

Надевши шляпу, я по волосам не плачу,
Я выключу свой старенький торшер
И выйду из трамвая наудачу —
И попаду под грузовик или в Ташер.

Как я стал некрофилом

Я свою музу произвёл
                                  в жертвы - 
Я её взрезал и предал
                                  смерти,
Я разъял её тело и нашёл там 
                                  душу,
Я на неё ни за что свой гнев
                                  обрушил.
А потом я о ней пожалел - 
                                  поздно.
Я сидел у окна и смотрел
                                  в звёзды.
А после я долго и сильно жалел
                                  об этом.
И вот так я и стал некрофилом,
Хотя мог бы - поэтом.

Снится — лежу я в высокой ржи…

Снится — лежу я в высокой ржи,
Чье-то семя мне по губам бежит,
Я как будто ранен, почти убит,
Надо мной тихо реют слова молитв.

Снится — держит меня над землёй рука,
И травы касаясь слегка-слегка,
Я к земле склоняюсь, и смерть сладка,
Я смотрю в прозрачные облака…

Снится мне, будто в высокой ржи
Братец Каин подле меня лежит, —
Можно ли научиться жить не по лжи?, —
Он мне шепчет, и голос его дрожит.

Жёлтым светом мне в окна текла луноликая ночь…

Жёлтым светом мне в окна текла луноликая ночь,
Наполняя фантомное сердце теплом и тоскою,
И вагоны на рельсах протяжно, как будто невмочь,
Пели песни и звали — куда и кого? — за собою.

От фантомных сердец только сны с горсткой пепла внутри
И щемящая память о том, чего, вроде как, нет,
Я поставлю свечу на окно — и всё это сгорит,
Чтоб проснуться потом, через жизнь, или сразу же вслед…

Сквозь прорехи на платье врывается свет…

Сквозь прорехи на платье врывается свет,
Сквозь осиновый крест прорывается стон.
Так и взять, да попасть на вселенский обед —
Распластаться измученным телом на стол.
В свете кафельной плитки
Упрямо лежать,
Под ножом не дышать,
Никуда не бежать.

Во мраке снов…

Во мраке снов,
В тени шизофрении,
И время в перевёрнутом стакане.
Я полон слов,
Не сделав харакири,
Я захлебнулся новыми словами.
Порезать руки,
Не имея бритвы,
Весь мир вокруг своим забрызгав бредом,
Кромсая звуки
В хохоте молитвы,
Топить в себе расплавленное небо.

Прошлогодний снег меняю…

Прошлогодний снег меняю:
Вполбеды на полкопейки…
Да вполголоса на ёлке пели матерные песни,
Да вполсилы пили горе,
Тёплым хлебом заедали,
Да вприсядку, да внакладку
Всех землёю закидали.
Черпать ложкой свет из чашки
С тёплым чаем вперемешку,
Загасить свечу подушкой,
Да зарыть в неё усмешку,
Да запрятать своё сердце,
Задушить слезу в потёмках,
Опалить свечою дверцу
В паутинках, в жёлтых шторках…
Уронили мишку на пол,
Оторвали мишке лапу,
Лепестки лесной ромашки
Расплывались в битой чашке…
Да пойти слезой по миру,
Узнавая цену лиху,
А потом взбеситься с жиру,
Только тихо, тихо — тихо,
Чтоб никто тебя не видел,
Чтоб никто тебя не понял,
Чтоб никто тебя не мерил,
Не водил другой дорогой…
А то больше не получишь
Полбеды за полкопейки,
Прошлогодний снег не купишь
И не спрячешь в телогрейке,
Не сторгуешь за бесценок,
Не продашь,
Не перепрячешь.
И не купят сорный веник…
Не ищи — ты не обрящешь.

Назад Предыдущие записи