Сухою веткою, ржавою вилкою…

Сухою веткою, ржавою вилкою
Я процарапаю себе путь.
Спелые вены набиты опилками,
Руки подрагивают чуть-чуть.

Стоишь на ветру и плевки с моста
Попутному ветру беспечно вверяешь,
И тянет сорваться: река — пуста,
Но, чёрт возьми, много при этом теряешь.

Весёлый костёр из виски со льдом,
И содрогаются фонари,
А я картинно лежу — пронзён,
И ржавая вилка торчит в груди.

поздно…

поздно
в жаркой подушке искать
последние россыпи
тонущих звёзд
цепляться за руки
за кожу
покрытых укусами пальцев
молчать
молчать громче
чем стук крови
и звон
падающего на тебя окна
закрывать глаза
равнодушной рукою
зажимать равнодушные рты
давить тяжёлой подошвой
осколки трепещущих бабочек
ловить уходящие взгляды
и жесты
подхватывать
чужие сны в приоткрытую дверь
слушать чужое дыхание
наполнять себя чужими словами
поздно
все знают
что
ты
умер
в тишине
собственных голосов
которые доносятся
из тишины
твоего деревянного гроба
с нелепой красной обивкой

После Сологуба и Вертинского

Жёлтый яд будет течь во мне
И плескаться в твоём вине,
Жёлтым ядом, что брызнет из глаз,
Захлебнёшься в который раз.

Выжигает зрачков преграды
Заполняет меня тобой,
И горячечным, липким взглядом
Накрывает меня с головой…

Мы простимся средь улиц похожих,
А назавтра, при полной луне
Желтоглазый странный прохожий
Улыбнётся загадочно мне.

Ты так красива в этом платье…

Ты так красива в этом платье
В мерцанье траурного зала,
И пламя свеч ласкает бархат.
Ты улыбаешься… Так странно…

Ты молча смотришь мимо жизни,
Глаза закрытые прекрасны,
И на лице твоём улыбка…
Тебе не больно, мне не страшно.

Да, я боялся поначалу:
Казалось, ты тихонько дышишь,
Вот-вот ресницы затрепещут,
И губы вздрогнут.. Мне казалось…

Но ты лежишь, и я спокоен,
И нам никто не помешает,
Уста немые не исторгнут
Ни звука больше, нет, ни звука…

Мне было жалко резать тело,
Ты так мертва и так прекрасна,
Но  я хотел увидеть душу,
Что там томилась в заточенье…

Мне было жалко резать тело

Если бы я мог…

Если бы я мог
Убрать из своей головы
Всепоглощающий морг,
Где хранятся обломки мыслей,
Промерзающих всё глубже и глубже,
Таких же холодных и мёртвых,
Как и десять лет назад.
И я знаю, что ещё через десять лет
Моя голова всё так же будет
Моргом образцового содержания.

Твоя истерика живёт во мне…

Твоя истерика живёт во мне,
Она пульсирует и бьётся,
Она растёт…
Ты сошёл с ума раньше —
Тебе повезло,
Так кричи, кричи, бей,
Сломай меня —
Мне всё равно,
Так даже лучше.
Скоро рваные лёгкие
Выхаркнут воздух кровавый
В грязь у дороги,
И я покину себя,
Я оставлю себя,
Как оставляют старые книги и платья.
И когда перекошенный рот
Выплюнет последнее ругательство,
Когда сорванный голос,
Пропитавшийся ветром,
Раскатится эхом над колодцами дворов,
Когда твоя горячая и звонкая истерика…
Тогда я уйду от себя,
Чтобы никогда не вернуться,
И ты увидишь моё отражение
В стёклах проезжающего мимо автобуса,
Ты услышишь мой голос
В гудении проводов.
А потом ты пойдёшь на крышу,
Посмотришь на людей внизу,
Скажешь : «Ну здравствуй, я вернулся…»,
И шагнёшь мне навстречу.

Только ангелы не плачут…

Только ангелы не плачут
Горько-мутными слезами…
Капли крови — капли боли
Растекутся под глазами.
Только ангелы в забвенье
Тихо кружатся над бездной,
В их замедленном скольженье
Ночь становится беззвёздной.
Звёзды падают из Рая,
Обжигая нам ладони,
Звёзды гаснут, замирая,
Нам темно, а им не больно.
Мы гуляем под луною,
Перепрыгивая крыши,
Наше имя — наша гибель,
Не зовите, тише, тише…
Мы закрытыми глазами
Видим — ангелы танцуют,
Мы протягиваем руки
И шагаем в ночь пустую.
Мы не чувствовали боли,
Только кровью наполнялись
Наши сны и наши слёзы,
Что на землю проливались.
Только ангелы не плачут,
Не дано им это счастье,
Радость боли не познают
И терзаться ей не властны.
Только ангелы не знают,
Чем влечёт к себе мученье,
Обречённое на пропасть
Смертоносное паденье,
Грубо порванные нервы
Ничего для них не значат.
Со святыми упокой нас…
Только ангелы не плачут.

Страдающее Средневековье

Сладкий запах лежалых подвальных книг
И нечитанных истин сырых страниц,
Если бы можно петь, не срываясь в крик,
Если бы можно жить — и не падать ниц,
Если бы можно
Быть,
Как прекрасные звери,
Что тихо паслись —
Мертвый лев рядом с мертвым ягненком,
И пальцы ее слишком тонки —
Поберегись.
И ангелы пляшут на кончиках игл,
И что, что среди могил?

Сиреневенькая глазовыколупывательница

«Если ты дурак — нет путей иных, 
Кроме как с узлом пиздовать в закат». 
(с) Нэлла 

А мотыльки серчали из ночи в ночь,
Жрали похлеще совести да вины.
Если в одно и то же вступать говно —
Можно решить, что нету путей иных.

Чья бы мычала — да не серчай зело
За полуфразы, снятые с языка.
Сколько ещё их, стянутых в узелок,
Спросит однажды: «Где там у вас закат?»

Воли до края — сами себе Рабле.
Станет ли сил — стоять поперёк блазни?
Вот тебе на семь вёрст миллион граблей,
Чтобы за ними — тысячу ли без них.

Короток ночи век — да случись чего,
Не отоспишься за стопицот пралай.
Если мышиный писк — будто волчий вой,
Значит, сестрица, не опускай крыла.

Значит, страница новая начата.
Значит, закатам этим не век сереть.
Кактусам жамалистовым не чета —
Пламенем Беллетейне горит сирень.

«Сиреневое пламя»

И когда я стану пищей для ночных мотыльков,
И когда я стану пристанью болотных огней,
Позови меня, приду на твой немолкнущий зов,
Не отринь меня, поелику ты тех же кровей!
(с) Тикки Шельен

Ты мне тоже снишься, увы и ах,
Как ножом в потрепанный миокард.
Словно хвост, оставшийся без Иа,
Я ищу такого же дурака.

Снишься то до слез зеленым-светло,
То мрачнее Босхова полотна.
Видно, сбоит где-то охранный блок,
Что паяла в мозг, посылая на.

Дураку на свете — что колоску —
Не увязан в сноп, а один как перст.
Если ливни-грады не посекут,
То и сам изломится по себе.

Если ты дурак — нет путей иных,
Кроме как с узлом пиздовать в закат.
Дураки заранее прощены —
Толку року злиться на дурака?

Узелок — не всякому по плечу,
И закат у каждого выйдет свой.
Хочешь, я на бреющем пролечу
Над твоей развенчанной головой?

И оставлю — можно? — шальные сны,
Хоть и каждый выжмет по литру сил.
Дураки живучие, словно сныть,
Только ни о чем меня не проси!

Не проси, я сделаю все сама,
Дотащу свой узел до края дня.
Мотыльков ночных накормлю в Самайн…
А потом по смеху найди меня!

Вперёд Следующие записи