RSSБелый шиповник
23 Май 2018 No Comments
рубрика: Переводы Все произведения: Элиас Отис
Из Ганса Гейнца Эверса
I
Раскинулся за Сан-Джакомо сад
старинного, возвышенного рода —
семьи каприйца Николя Вуо́то.
Вот, предстоит тебе пройти сквозь сад,
коль следуешь до сарацинской башни,
Марлатто, что цеплялась за обрыв.
Коль будешь, незнакомец, осторожен,
поднимешься козлиной тропкой к морю:
и бросишь камни тяжкие в Вуото.
Но в башне той будь также осторожен:
коль ступишь на коварную плиту,
низринешься с неё в морские волны.
— Когда же снимешь туфли, незнакомец,
сними чулки и в руки нож возьми,
надрежь пяту и успокой порез,
чтоб кровь твоя сочилась лишь слегка:
она легко твои облепит стопы
и гладкие каменья Кастильоне.
Теперь тебе взойти немного выше —
и ты узришь, как на отвесных скалах,
белея, куст шиповника цветёт.
Вцепляйся, путник, глядя лишь на розы,
в сей куст, ни взгляда вниз не урони,
где моря синь волнуется, маня,
где много белокурых юных немцев
чела разверзли на солёных скалах,
багрянец крови с синевой смешав,
— О, я воздену ясны очи го́ре,
встречая солнце в море и ликуя,
ликуя, что срываю свой шиповник!
II
Коль ты взойдёшь немного над верандой,
увидишь пред собою Сан-Терезу,
бурбонских лет свидетельный дворец.
Приди туда, спроси о Господине —
и приведут тебя в прохладный зал;
се есть чертог стареющего Герна.
В былые дни он мчался на коне,
драгун лихих могучий предводитель,
летящих чрез французские поля.
В былые дни был остр его клинок,
когда взвивался перед эскадроном,
зовя сынов Италии на бой —
а нынче он неспешно век влачит
в прекрасном зале сей земли прекрасной,
живя теперь искусством и мечтой.
Коль бледные его узришь ланиты —
привет от соплеменника-поэта,
кого он привечал здесь, передай,
кто восхвалял его изящный профиль,
и узкие, точёные ладони,
и бездну тишины его чертога.
III
Я возвращался молча в Сан-Терезу,
я нёс неспешно белый свой шиповник
в хладнейший из своих холодных залов.
Я в вазе из базальта воду нёс
и в бездне тишины своих чертогов
с шиповником сидел наедине.
О диво! — как смеётся мой шиповник,
в невероятной бездне тишины,
в возвышенной невинности смеётся!
Но этот смех его звучит как плач,
— как плач без слёз, как безрассудный плач,
как отзвуки нелепых детских песен —
нелепых песен, будто водевиль
«Пяти Сестёр», что пелся в зимнем саде
для остроумных жителей Берлина.
Как Саломеи, пляшущей в Помаре:
— ради главы Предтечи Иоанна! —
жестока та высокая невинность!
Она была жестока — даже нервы
ей щекотало сладкое желанье
распутной жажды, сей жене библейской,
пусть ни одна кровавая волна
не протекла по этим тонким пальцам,
в глазах её не обитало света.
Её жестокость — будто белый мрамор,
она бела, как шёлковое платье,
она бела, как белый мой шиповник!
Она встряхнёт чарующей головкой,
взовьётся, ручки сложит, поклонится
и улыбнётся бледными губами:
«Папа не купит стрелы и лук,
Папа не купит стрелы и лук.
Пусть со мной моя киска,
И люблю её тискать,
Но всех лучше — стрелы и лук, тук-тук!»
— Да, она пела так — и улыбалась,
но этот смех её звучал как плач,
как плач шиповника, что я принёс домой.
Спроси: о чём ты плачешь? — засмеётся.
В невероятной бездне тишины,
в невинности высокой засмеётся.
Смех — без желанья, плач его — без слёз. —
Вот отголосок этих странных песен,
нелепых, безрассудных детских песен.
В прохладном зале сей шиповник тускл,
и бледен, и диковинно трепещет,
в возвышенной невинности белея.
— о чём смеётся — сможешь ли понять?
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.