RSSИз дневников Паулюса Голдинга
29 Ноя 2021 No Comments
рубрика: Проза Все произведения: Элиас Отис
В соавторстве с нейросетью Порфирьевич (https://porfirevich.ru)
«Весной 1994 года мной были зафрахтованы три речных теплохода, на которых я совершил четырёхмесячную экспедицию по сибирской реке Обь от Новосибирска до Салехарда и обратно. Цель экспедиции — налаживание экономических связей с регионами Крайнего Севера. По прибытии в Салехард мы передали все полученные от геологов образцы местному руководству. О результатах моей поездки мы с Фрамом договорились в Москве. Переговоры показали, что задачи выполнимы — технология была отработана, и мы готовы были к работе. Но началась неразбериха с назначением исполнителя. Заместитель Фрама — Юхансон — умер во время путешествия, и за него немедленно назначили другого. Я не буду описывать все перипетии, которые сопровождали мои контакты с этим человеком. Скажу только, что он был из тех, кто не сдаёт позиций. Мы отказались его печатать, так как он угрожал уничтожить наши наработки. Со своей стороны, Юхансон пригрозил, что будет печатать только те статьи, в которых я буду сотрудничать с газетой. Результатом этого противостояния стало то, что Юхансон отредактировал наш материал и выпустил его с опечаткой в наборе, которая испортила почти полмиллиона знаков.
Последовавшие события показали, что конфликт на этом не исчерпан. Благодаря моим связям с другими людьми мне удалось раздобыть информацию о том, что заказчик уже получил свою прибыль. К нам приехали представители ФБР и забрали материалы. Теперь уже мне пришлось ехать в Салехард для переговоров. На встрече я получил указание хранить наш материал в тайне. Мне не давали никакой информации. За несколько дней до этого был уничтожен мой последний финансовый отчёт. Мне это не понравилось. Я не понимал, в чём дело, пока не узнал, что мой финансовый отчёт якобы потребовали купить. А потом на меня просто махнули рукой. Я решил, что за меня взялся кто-то другой. И потому не стал ничего предпринимать.
Теперь я понимаю, что такие меры предосторожности были излишни, так как все наши статьи полностью уничтожили. Мне, конечно, хотелось узнать, кто это сделал, но я решил, что своими расспросами только всё испорчу. Мне стало казаться, что меня что-то не устраивает. Я почувствовал неуверенность. И всё равно продолжал делать свою работу. Я надеялся на лучшее и ждал письма с адресом и номером телефона. Но вестей не было. Я решил, что всё изменилось. И я вернулся в Нью-Йорк. А там меня ждало… что-то странное.
Было много разных версий, но самая вероятная объясняла произошедшее с моей репутацией тем, что у меня галлюцинации, и теперь люди не хотят иметь со мной дела. И всё же я не собирался так просто отказываться от своей мечты, пока не разберусь, в чём дело. Я решил, что в любом случае получу ответ. Хотя бы какой-нибудь намёк. Поэтому я начал вести исследования. И, увы, все мои планы полетели в тартарары. Я не знал, как будет продолжаться моя жизнь. Я до сих пор не знаю, где и как теперь вести исследования. И даже не знаю, есть ли у меня будущее. Но самое обидное, что я не могу понять, как мне жить дальше.
Я знаю, что многим обязан Далай-Ламе. И я с уважением отношусь к его взглядам и учению. И я верю, что смысл жизни, каким бы он ни был, когда-нибудь откроется мне. Но я не могу понять, почему во время моего путешествия мы так и не встретились с ним лично. Почему он ничего мне не сказал. Или, может быть, сказал? Но каким образом? Что за это время могло произойти? Всё было до ужаса запутано. Теперь я просто не знаю, что делать. И, пока я не отвечу, я не могу решиться написать про это в книге. Моя жизнь не сложилась бы, если бы я тогда согласился на переговоры. Я знаю, что чувствовал бы себя гораздо лучше, будь Далай-Лама рядом со мной. А я всю жизнь провёл, считая, что от меня что-то зависит. Но я не знаю, что именно. А если бы знал, то так и не написал бы об этом. Ведь в этом и есть главная проблема… И мне очень жаль, что я такой неприспособленный».
Паулюс Голдинг так никогда и не нашёл ответа на свои вопросы. Он скончался в Петербурге, на лестничной клетке собственной квартиры, приняв валидол от сердечного приступа. Люди, возможно, не очень бы оценили финал одной из самых крутых книг двадцатого века. Но читателям, которые прочитают её сейчас, останется только посочувствовать. И это не пустая фраза. Потому что Голдинг действительно выбрал смерть. На следующее утро в его квартире был произведён обыск, в ходе которого, несмотря на возражения полиции, были обнаружены наркотики, не предусмотренные чеком. Случилось это 13 сентября 1999 года. Вот как Голдинг описывал эту часть своей жизни в письме другу, датированном 6 октября 1999 года:
«Думаю, что моё появление в мире приведёт в замешательство нескольких людей, которые были моими друзьями. Я покажу им, кто я на самом деле. У меня возникла странная ассоциация. Когда я говорил о переходе в вечность, я имел в виду путешествие в американское католическое поместье. Я не верил в вечность, пока находился в вашем обществе. Но по сравнению с той темнотой, в которую я погрузился сейчас, будущее кажется мне днём, а само путешествие — всего лишь сном. Только те, кто внутри меня, в состоянии различать эти оттенки — тень вечности и жизнь среди живых. Быть может, для них это не будет иметь значения. Пока же я понимаю, что не смогу ни поговорить с ними, ни встретиться лично. Меня не смогут увидеть».
Интересно, что это письмо — если оно вообще было написано — до сих пор остаётся единственной доступной ссылкой на содержание рукописи. Удивительно, но на этом мытарства Голдинга не кончились. Читая «Полярный дневник», не перестаёшь удивляться тому, как странно для западной культуры видеть в начале жизни интересную борьбу за выживание. Быть может, ответ на это происходит из подсознательного убеждения западных читателей, что жизнь любого человека — это, в первую очередь, борьба за выживание. По мнению исследователей творчества Голдинга, тема «единственной возможности» была для писателя наиболее серьёзной из всех тем, поскольку в силу её остроты была наиболее болезненна.
Дописав «Полярный дневник», Голдинг решил, что он не в состоянии больше вести его. И в самом деле, не считая нескольких набросков, где можно разглядеть его тайный силуэт, он не сохранил ни строчки из своей дневниковой продукции. М. Урнов, к которому в последний раз попали фрагментарные записи, относит их к 1978 году, когда писатель больше недели добирался до Северных Шпицбергенских островов и провёл там пятнадцать лет жизни. Думаю, что всё-таки он записал их гораздо раньше. С точки зрения западных философов и антропологов эти записи выглядят поучительно, а вот по моему личному опыту история бегства Голдинга в мир чистого листа представляется самым необычным из всего написанного писателем. Я почти уверен, что ничто из написанного им после этого не было написано заново.
О чём бы Голдинг ни писал, он всю жизнь писал сам себя. Дневник, как я уже говорил, не был первым шагом к окончательному уничтожению сознания. Тем не менее после него Голдинг стал придумывать самый далёкий от реальности и одновременно самый-самый близкий к нему мир, в котором не могло бы быть никакой власти, кроме силы его ума. С этой целью он ввёл в свою духовную практику парадоксальное допущение: поскольку все вещи на свете существуют только в его уме, а для самого него все вещи — только эти, написать их он может только сам. Именно этот вывод стал одной из ключевых составных «Скорпиона», и каждый раз, когда я перечитываю его, мне приходит в голову то же самое. А дневник казался просто спасительным выходом. Во всяком случае, он не мешал Голдингу говорить и двигаться. Он был совершенно бесполезен без того, чтобы в него было помещено опровержение этой теории, через которое можно было бы протащить любое из его сочинений. Что, на мой взгляд, было чрезвычайно важно. Ибо этим опровержением он мог бы сразу вывести своё творчество из сферы возможностей чистого листа. Но поскольку его дневники включали в себя заметки об абсолютно безобидных мелочах, опровержение ему приходилось искать самому, а его не было очень долго.
Но когда оно всё же появилось, стало понятно, почему он закончил свой жизненный путь так рано. В конце концов, он даже не довёл до конца самое главное в своей жизни дело. Не написал «Озорного Мандрагора». А сам, скорее всего, умер бы с голоду, если бы вместо того, чтобы всю жизнь жить как душа пожелает, не подмешал бы яда в джем для воскресного бизона, который после этого стал таким популярным. Или не взорвал бы себя. Дело не в этом. Он сам заслуживал смерти — сам придумал пьесу и сам вложил в неё свой дневник. И убил сам себя. Вот что самое ужасное.
В конечном счёте большинство персонажей, которых он убил, оказались похожи на него самого. Таким же был и наш собственный герой. Он сам или придумал их, или изобрёл. Но я скажу иначе. Когда он писал свою пьесу, он вовсе не надеялся, что его убьют. Он действительно писал пьесу для себя, внося в неё всё большие и большие изменения. И в конце концов его жизнь свелась к множеству предложений, из которых когда-нибудь начнёт вылупляться смысловой смысл. Он поставил точку, но пьеса умерла сама по себе, потому что весь материал иссяк. А смысловой-то точки в ней никакой и не было. Если бы он сумел написать её до конца, она оказалась бы именно тем, чем он мечтал быть. И ни на что не похожим.
«Я давно думаю об этом. И до сегодняшнего дня не знаю, существует ли он вообще. Разве что внутри моей головы. Но если существует, в чём я не уверен, то лучше пусть он существует сам по себе. Да, всё это не больше чем игра его воображения. Ведь когда человек осознаёт, что он — это он сам, воображаемый мир исчезает. Получается, что подлинный, подлинный мир — это мы сами. Даже не сами, а то, что мы о себе думаем. Но наше сознание настолько искажено, что мы сами себя не видим. И у нас нет никакого способа проверить, где кончается он и начинается мы сами. Поэтому я надеюсь, что это просто игра моего воображения. Я придумал его и создал, и каждый раз, когда мне кажется, что я его вижу, это просто игра моего воображения. Но если я о нём не думаю, и он ничего не значит, он и не появляется. Как, например, этот мёртвый свисток на стене. Как, например, этот покойник в кресле. Кто его сюда принёс, да ещё и запер в этом доме? И зачем, чтобы он умер? Может быть, у кого-то в доме был пожар? Или кто-то умер? Или ещё что-то. Но как я могу проверить, есть ли что-то или нет? Я всего лишь пытаюсь играть придуманную мною роль. На самом деле этого не происходит, и я говорю с самим собой».
Дальше он добавил, что всё это он придумал сам, и весь смысл его работы в том, чтобы как-то помочь людям выйти из своего обычного состояния существования:
«Теперь я надеюсь, что и им моя игра тоже показалась бы игрой воображения, если бы они приняли её всерьёз. Конечно, если бы кто-нибудь заглянул ко мне сейчас, то ему могло бы показаться, что я всё выдумал, но я не думаю, что это так. Слишком всё было очевидным. Мои домыслы показались бы ему не менее сумасшедшими, чем выдумки некоторых других, так что если я и лгу, то для того, чтобы доказать кому-нибудь, что я в своей жизни действительно жил, что такое на самом деле настоящая жизнь.
Только не надо полагать, что я верю во что-то конкретное. Просто я складываю части головоломки таким образом, что мой вымысел становится правдоподобнее всего, что я могу рассказать. Но не всё ли равно, во что я верю? Главное, что я сам верю в то, что я говорю и что вижу вокруг, а вокруг в большинстве случаев не остаётся ничего другого. Всё остальное может быть и не более чем обман зрения, галлюцинацией ума. Так что мне вообще не стоит обсуждать с вами свои мысли. Это всё просто плод моего больного воображения. Они ведь и есть вся моя жизнь, не так ли? Вот я и пытаюсь объяснить вам, что весь мой рассказ — сплошная ложь, и ничего больше. А у вас, я полагаю, уже есть некоторые соображения по этому поводу. Если они будут опубликованы, вы убедитесь в этом сами. Так почему бы вам не напечатать их? Зачем ворошить это всё дальше, не получив больше никаких доказательств? Нет никакого смысла продолжать это дело. И не нужно никакой истории. Просто напишите книгу. Книгу, которая будет вестись вечно. А поскольку эту историю никто не напишет, то никто её и не прочтёт. Есть только один способ удовлетворить всех — эта книга. Или, как выразился один английский философ, если мне удастся выразить всё вышесказанное так, чтобы вам было понятно, мне это не так уж и сложно. “Главное, что книга написана”.
Вот и всё, что я могу вам сказать».
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.