21 Окт 2020
автор: Семён Петриков (Альмаухль)рубрика: Проза Tags: Семён Петриков (Альмаухль)
Город, подобный гулкой цистерне токсичных отходов, воздух коптил дымом запустения. Город огибала река – она и раньше текла здесь, и будет течь, когда город сотрётся в пыль. И стенки Города-Цистерны давно истончились, их уже разъела ржавчина, ибо заложили строители города в его фундамент знак Ползучего, и отметили на площади центральной, назвав Звезду Хаоса – Розою Ветров. Но прошептали они, кости в бетон закатывая: Розою Ветров будут звать тебя, а так же – Розою Мира; но принесут ветра твои лишь моровое поветрие, и будет отравлен мир, и воды реки сделаются бензолом. И наречёшься ты Раффлезией Войны… Так сказали строители Цистернограда, и сплюнули слюной и селитрой в котлован, на дно которого побросали эльфийские кости. (из апокрифов братства бензольного кольца)
И жил в Цистернограде один шаман – имя его мы умолчим, и скажем, что звали его Шаман Нø(у)ль – или ШамаНø(у)ль. Пел Шаман Нø(у)ль шаманские песни, играл на электрической домбре для духов лесных да для металюг волосатых, но не о том пойдёт сказ, кем был Шаман Нø(у)ль в своей жизни прошлой – ибо, сколько ни умножай ноль на самого себя, нолём он и останется – но пойдёт сказ о том, как бесконечнулся Нø(у)ль, разделив себя на себя же. Пойдёт сказ о том, как стал Шаман Собирателем Очков.
Читал Шаман Нø(у)ль интернеты, искал там ключи от Небесных Врат. И прочёл он о Вьюнке, чьё имя – Утреннее Слава, и чьё семя есть ключ от Небесных Врат, что хранят великую тайну Бездны, лежащей между Пониманием и Мудростью. И взял Шаман семян вьюнка, чьё имя – Слава Утренняя числом триста и тридцать и три, и положил их в чашу. И соорудил пирамиду-зиккурат, высотой в один локоть, точно рассчитав пропорции – сложил он зиккурат из брошенных осами гнездовий, из осиного осеннего картона. Направил он зиккурат картонный по компасу, так чтобы врата его открывались на Маленькую Собачку Большого Пса, и в центр зиккурата чашу с семенами поставил, и водой залил.
Три дня и три ночи молился Шаман, ум свой к Малой Собачке Большого Пса обращая, и на третий день извлёк чашу, и семена, и снял с них кожу, и съел их. И была ночь длинна, как щупальце Ползучего, и стиснула тошнота его горло.
Но не знал Шаман Нø(у)ль, что в Городе Фиксиков, техно-эльфов немёртвых, в те три дня праздник был – фиксики, Малой Собачке Большого Пса гимны свои пели… «Быжь – Быжь – Быжь.. Луч на Звёзду, Луч на Звёзду – Долети, долети, Пожалуйста!» — чтобы пройти паутиной путей, чтобы лучезарной плесенью, покрыть планеты… И прошла насквозь ниточка, через пирамиду-зиккурат на площади Города Фиксиков, вышла из инфра-частот, и вошла аккурат в зиккурат Шамноуля… И съел он триста тридцать три семени Славы Утренней, и одну Струну. И разрезала его струна эльфов немёртвых на триста тридцать три Отражения…
Слышал ШамНø(у)ль, как свербещет луна, и как сок капает с вымени мира… Слышал ШамаНø(у)ль, как звенит над облаками Предвечная Аврора, и россой на ворсинки в ушах оседает. Слышал ШамаНø(у)ль вой и скрежет, и пенье цикад и сверчков, и гул ветра в степях – они его звали. Раз в двенадцать лет Степь зовёт в себя человека – но лишь 0,33% из призванных Степью вернулось… Услышал ШамаНø(у)ль шептание Степи, услышал ШамаНø(у)ль шебуршение трав… И вышел он в ночь, в ковыль…
И сквозь ковыль ковылял и ковырял костлявым пальцем пушистый Реал, и перхотью небесной опадали со звёзд пластиковые звуки… А Шаман всё ковылял, и дырку в небе проковырял – о, Звёзды – вы — Крючья Рыболовные! Вонзились под чешую, и тащили Шамана по пустошам, к башням железным, в стеи гудящим. И пели вьюнки ему – «Слышишь ли ты, как скользкие лыжи шизы дышут шинами шелеста?» — шёл Шаман сквозь их шёпот, сквозь их извивающиеся дышущие звуки, и усики вьюнков, что он съел, звенели повсюду – и повторяли: «Услышь же, как скользят лыжи!». А в поле высились башни – железные ЛЭПы, и гудели элетрической песнью, натянутыми нервами древнего моллюска, нирванными щупальцами-тентаклями насилующего степь в её рваные раны, и стонала степь и был скрежет зубовный, и извивы щупалец жгучих, под гулом ЛЭПов, и шелестом утренних звёзд.
Собрались на площади Чёрного Зиккурата в ту ночь эльфы немёртвые, дабы к Малой Собачке Большого Пса луч своей струны направить, и не знали они, что зацепила та струна Шамана, имя которому было Нø(у)ль. И пели фикисики, эльфы немёртвые, песню для луча своего – «Луч на Звёзду, Долети, пожалуйста!» — а Шаман Нø(у)ль думал, что голоса фиксиков пели ему… Звёзды были так низко той ночью, что казалось – их можно потрогать руками… Шаман Нø(у)ль подпрыгнул, и не достал. И тогда обратил он свой взгляд на ЛЭП, что несла щупальца электроспрута сквозь степь – и почувствовал Шаман Нø(у)ль решительность и уверенность в своих силах. «Я смогу дотянуться до звёзд!» — помыслил Шаман в сердце своём, и на мачту ЛЭП полез…
Как обезьяна Тота, карабкался он по железным опорам башни ЛЭП, и слушал, как зовут его голоса луковиц космических, ввысь, в объективно существующий ад, где нет воздуха, чтобы дышать – он лез, но не добрался до ада. Шаман Нø(у)ль коснулся проводов, и вошли в него Громы, и говорили с ним. Но о том, что сказали громы, мы утаим, ибо не дано смертному разуметь сего. Увидел он лик Громов, и прошили Громы его тело, и закипела кровь Шамана. Он разжал пальцы, и полетел – но не к звёздам, а вниз, навстречу степи…
И не знаем мы, что видел Шаман Нø(у)ль в полёте – были ли глаза его открыты, и смотрел ли он на небо. Не знаем мы, чт успел он подумать до того, как достиг земли. Но, когда он упал, как Денница, сорвавшись с небес – кость его бедра раздробилась на множество осколков, и раздробился разум его, распылившись на сотни отражений на поверхностях Озёр Боли. Но неведомо нам, поглотили ли Шамана глубины озёр сразу в момент приземления, или он упал в глубину чуть позже. Этого нам не дано знать.
Долго в ночи совещались врачи, кость на железных винтах закрепляли, и вырос из ноги Шамана железный конструкт, похожий на маленького отпрыска башни ЛЭП. Так вошло в плоть Шамана железо. Фиксики же, эльфы немёртвые, узнав, что их Струна учинила, собрали отраженья Шамана с зеркальных поверхностей, в свиток скатали, и порешили, что надлежит его пофиксить. И стали фиксить шамана эльфы немёртвые, душу Шамана на крючьях своих в звёздную высь воздевая. Был растянут Шаман Нø(у)ль над Бездной, меж Мудростью и Пониманьем, вгляделся Шаман Нø(у)ль в своё отраженье, и сам себя не узнал.
И поделил себя Шаман на Нø(у)ль.
А придя в себя, возопил Шаман к Богу – «Почто меня оставил?» — но промолчал Бог, ибо заняты были тысячи ртов его – жевали они волокна шаманской души. Кушал Бог всеми ртами, и не мог оторваться. Тогда прокричал шаман: «Ненавижу тебя!» — и Бог промолчал в ответ. И прокричал шаман – «Тебя нет» — и тихое урчание сытой пустоты было ему ответом.
Шли дни, один за другим, как пустые картинки, шли недели, и снег падал перхотью на землю. Неподвижно сидел Шаман Нø(у)ль, неподвижней чем морской полип, неподвижней, чем асцидия, закрепившись на морском дне. Зловонные воды вечности текли сквозь него в Центральный Коллектор Времени. И он захотел умереть, но он был жив. Наступила весна. Грачи прилетели.
На холмах зажглись костры Белтайна, и их дым отразился башенными конструкциями в пверхностях Озёр Боли. Эльфы немёртвые, фиксики, сказали: «Кажется, мы закончили фиксить. Теперь надо перепрошить».
В ту ночь Шаман Нø(у)ль поверил, что утро никогда не наступит. В ту ночь явились ему Два Змея.
Чешуя первого Змея сияла как радуга, как отравивший воды Стикса бензол. И были на лице его очки цветные.
Чешуя второго Змея была черна, как Предвечная ночь. И были на лице его очки чёрные.
И первым заговорил с шаманом Чёрный Змей – «Здравствуй, Шаман, мы знаем что ты искал там в вышине!
А вторым заговорил с Шаманом Радужный Змей – «И мы принесли тебе Кое-Что!»
Черный же Змей продолжил: «И будет Кое-Что горьким на устах твоих, как полынь».
А Радужный Змей сказал: «Но во чреве твоём станет Кое-Что сладким, как мьёд!».
Шаман Нø(у)ль не расслышал точно последнее слово, что Радужный Змей молвил – то «мёд»» или «яд». Но понял он, что встреча эта хорошо для него не закончится.
Сказал Шаман Нø(у)ль: «Я знаю, кто вы. Вы – Змей Праведности, и Змей Нечистоты. Не ожидал увидеть вас вместе. Вы посланы испытать меня? Выберу я праведность или грех?».
Два змея рассмеялись в ответ: «С чего ты взял, Шаман, что ты выбирать кого-то из нас должен?»
Ответил Шаман: «Ибо сказано было, что никто не может служить и Господу и Веельзевулу!»
Но сказал Змей Радужный: «Господу не нужно твоё служение»
Но сказал Змей Чёрный: «Веельзевулу твоё служение тоже не нужно»
И слились голоса Змеев в шум Бесконечности: «Им нужна лишь Любовь!»
И зашипела вечность на проводах…
С шипеньем оплели Два Змея тело его, и прошептали:
— Навсегда вместе!
— Навсегда врозь!
— Навсегда Космос!
— Навсегда Кровь!
— Навсегда Вечность!
— Навсегда Зверь!
— Навсегда Юность!
— Навсегда Смерть!!!*
Услышал Шаман Нø(у)ль змеиную песенку, и понял, что пиздец полный приходит – ибо Змей Праведности и Змей Нечистоты приползли к нему вместе, вдвоём, и он уже одного от другого отличить не может. Заморочили, закружили голову Шамана Два Змея, чешуёй шелестя и змеиные псалмы читая. И успокоилась душа Шамана, ибо если уж полный Пиздец – то как бе и Похуй…
Если Пиздец – то Похуй, и Похуй что Хуйня, а на Поебень – Похуй и подавно!
Засмеялись Два Змея змеиным смехом – поняли они, что Шаман постиг Похуй.
И достал Змей Радужный конверт из широких штанин, а Змей Чёрный его распечатал.
— Какго Змея ты выберешь, Шаман? Выбирай правильно! – смеялись Змеи, и змеились, снаружи и внутри…
— ПОХУЙ! – глас Шамана прогремел, как тысяча громов!
— Похуй! – ответили эхом Озёра Боли.
— Похуй, и да будет по Воле твоей! – ответили Змеи.
И достал Змей Радужный из конверта свиток маленький, с портретом Великого Велосипедиста, и размером не более ногтя… А Змей Чёрный приказал: «Читай!».
— Но как прочту я, что сказано в книге той, если размер книги вашей – не более ногтя?
— Тайна сия вЕлика есть! – Радужный Змей прошипел
— Книга Наша волшебная, ломехузным соком пропитана! – прошипел Чёрный Змей.
— Положи под язык, и читай! И проследуешь путями Чёрного Трактата! – прошипели Два Змея.
Положил Шаман Нø(у)ль под язык первую страницу Чёрного Трактата, а Змеи написали сей Трактат языками на теле его, и на телах друг друга… Но как писали те Змеи свой Чёрный Трактат – этого мы вам не расскажем…
Увидел Шаман как едет велосипед по Струне, над Бездной, что меж Мудростью и Пониманием разверзлась. И понял Шаман, что не пролетит птица на одном крыле, и не пробежит человек на одной ноге. И принял шаман Двух Змеев в себя – и Змея Чёрного, и Змея Радужного. И написали они весь Чёрный Трактат на зеркальной глади Озёр Боли, и Пиздец стал Хуйнёй, а Хуйня Поебенью, и на мир сошёл азно-алмазный Похуй. Так написали они языками песть о сошестви Похуя. И была ночь, и было утро.
Многое увидал Шаман Нø(у)ль в коридорах ломехузного сока. И Громы снова заговорили с ним. Но был в его крови Криоген – и она не закипела, а лишь сделалась синей.
А на утро их отпутило.
Радужный Змей снял очки цветные, и протянул их Шаману – «На, примерь, например!».
Так же и Чёрный Змей снял чёрные очки, и дал Шаману – «Например, и их примерь!».
Так примерил Шаман очки Змеев, и увидел он сияние Радуги и черноту Бездны. И это были лишь стёклышки змеиных очков.
— Теперь эти очки – твои! Наслаждайся! – прошипели Змеи, и уползли, пару страниц Ломехузного Еванглвия ему оставив.
Шаман примерял очки вновь и вновь – и то он видел радужную Вселенную, то чёрную – и никак не мог нарадоваться. Знал он теперь – чьи очки он ни примерит, тут же глазами его мир узрит!
Так стал Шаман Нø(у)ль Собирателем Очков.
Стали приходить к Собирателю путники, которые хотели о себе правду услышать – он примерял их очки, и каждому рассказывал, что увидел. А те очки, что были интересными – Собиратель Очков оставлял у себя.
Так наполнил очками ящик Шаман-Собиратель, и все очки в том ящике были прекрасными бесконечными мирами – он собирал очки мудрецов, танцовщиц, музыкантов, ведьм, святых, маньяков, наркоманов, фей…
Много очков он собрал, и слипались фильтры в один переливающийся супер-интерфейс. Когда-то тогда узнал Шаман, что не нужно даже куда-то за очками ходить – он может взять чьи угодно очки, придя к человеку во сне.
Если приснится вам бледный сенобит во фраке, с цилиндром и с тростью, с эльфийской бородкой, и змеиными письменами под кожей, чей правый глаз-алмаз, а левый глаз-Аз –знайте, к вам приходил Собиратель Очков. «Я только примерить ваши очки!» — скажет Собиратель. И вы ничего не сможете с этим поделать – он их действительно примерит, даже если очков вы никогда не носили.
Так ходит Собиратель Очков по прослойке, в чёрном цилиндре и фраке и с железной тростью, искры из материи сна выбивая, и очки примеряя… И однажды, возможно, он явится и в ваш сон – если, конечно, ваш внутренний мир покажется ему в чём-то интересен.
А однажды, Собирателю Очков приснился Бог. И увидел Собиратель его слепые, мёртвые очи.
«Здравствуй, Собиратель! Как видишь, я слеп. Я слеп от рождения – и потому, не вижу я мир, который создал. Но птички мне нашептали, и кузнечики нащёлкали, что в мире много несовершенств. Я же обо всём этом ничего не знаю. Но скоро придёт время взглянуть на этот мир! Собери же мне побольше очков, Собиратель! И я взгляну на мир, глазами тех, кого я сам и создал. Я взгляну через всю коллекию твоих очков, и решу – стоит ли этот сон того, чтобы продолжить его спать! Так что, собери всё, что есть в этом мире – самую репрезентативную выборку!» — так сказал Слепой Бог.
Ходит Собиратель Очков по инфополюшку. Ищет Собиратель Очков… Кого? Быть может, Тебя?
____________________________________________________
*Отсылка на песню «Юность», Mujuice
21 Окт 2020
автор: Семён Петриков (Альмаухль)рубрика: Поэзия Tags: Семён Петриков (Альмаухль)
Я был звуком лопнувшей струны однострунного баяна на котором играет летающий крокодил в тюбетейке
Снежинкой, которая приземляется прямо на зрачок моего трупа и не тает
Был я огромным прыщом, что перед первым волнительным свиданием выскочил на лике Божьем
Был файлом, чудом спасшимся из Корзины в момент её очистки —
И прыгал я, как ногохвостка, в разных торчков в каждом мире вселяясь.
Был ароматом скатола, был мутной коричневой каплей.
Прыгал я с ветки на ветку, как резвый ку(д)зяблик.
Видел — лежит наркоман, явью своей истекая —
Мигом в него я входил, оплетал его нервы
Вёл через влажный туннель где кружатся медузы и жопы
Вниз, через норы кротов, через влажное пол()ое тело
Вплавь через Речку-Смердючку, вёл торчка я до Солнца Над Бездной…
После же — хуем на лбу прорастал я, светясь чрезвычайно…
Мигом слетались тогда шестикрылые птицы
Есть мою влажную плоть, причащаться грибницей.
Белый, божественный мозг клювы их растерзали,
Белый, божественный кал этих птиц упадает на землю
Белый — как кокаин, как твой белый божественный фаллос…
21 Окт 2020
автор: Семён Петриков (Альмаухль)рубрика: Проза Tags: Семён Петриков (Альмаухль)
Сенсационное открытие группы британских учёных всколыхнуло мировую магическую общественность. Специальному корреспонденту БогоТульпства АртХаоса, Стронцо Бестиале, удалось побеседовать с лидером проекта «Кетеровирус», профессором Гектокотилем из института сварнетики им. Донды. Профессор Гектокотиль — один из последних так называемых «древних видящих» в традиции тольтеков, уроженец Мексики, но уже много лет живёт и работает в Великобритании, соединяя наработки древних магов и современные высокие технологии.
Стронцо Бестиале: Здравствуйте, профессор! Для начала, не могли бы вы объяснить для наших читателей, что такое «сварнетика», и каким образом всё это связано с каббалой?
Профессор Гектокотиль: Здравствуйте, Стронцо. Начну с того, что связь самая прямая — каббала это древнееврейская наука, посвящённая вычислению тайного имени Бога, она оперирует математическим аппаратом, который мы можем алгоритмизировать, и передать большую часть рутинной работы искусственному интеллекту. Сейчас мы активно внедряем в каббалистику технологии работы с Большими Данными, а так же демонов Максвелла третьего поколения, позволяющих существенно ускорить и упростить работу каббалистических магов. Сварнетика — это дисциплина на стыке кибернетики и магии, была разработана в 60-е годы прошлого столетия профессором А. Дондой, основателем нашего сварнетического института.
Стронцо Бестиале: Сварнетика совсем недавно получила официальный статус, до недавнего времени её считали лженаукой, с чем это было связано?
Профессор Гектокотиль: Очень просто, люди боятся всего нового, а сварнетика открывает огромные горизонты познания… Впрочем, люди боятся и старого — а сварнетика позволяет лучше понять древность. Единственное, чего люди не боятся, так это настоящего момента — но именно настоящего момента у сварнетики нет. Вот к примеру, я сейчас не существую.
Стронцо Бестиале: В буддийском смысле?
Профессор Гектокотиль: Нет, в тольтекском. Тольтеки не-существуют иначе. Вы же знаете, что такое человеческая полоса эманаций?
Стронцо Бестиале: Да, читал кое-что. Особая область положения точки сборки, собирающая человеческий мир.
Профессор Гектокотиль: Да. И только в этой области существует «настоящее». В нашей же традиции, точка сборки как бы расплющивается в сверхтонких блин, а затем оборачивается вокруг тороида в несколько раз *показывает жестами, как оборачивается*, и после этого, мы — не существуем в настоящем, а только в прошлом и будущем. Так что, учёные-сварнетики — самые жуткие существа на Земле — в центре нашего бытия — дырка от бублика, ха-ха-ха!
Стронцо Бестиале: О да, настало время для безумного злодейского смеха!
*оба смеются как мультипликационные злодеи*
Стронцо Бестиале: Фух.. Достаточно… А расскажите, как вы пришли к открытию, которое может полностью изменить или уничтожить всю известную нам Вселенную?
Профессор Гектокотиль: На самом деле, по методу аналогии. Наша группа занималась моделированием каббалистического Древа Жизни, и взглянув на трёхмерные модели, я поразился тому, что никто до меня не замечал, однако это было так очевидно… Оказалось, что в природе существуют объекты, в точности повторяющие форму Древа…
Стронцо Бестиале: И какие же объекты?
Профессор Гектокотиль: Это капсид вируса-бактериофага.
Стронцо Бестиале: Что, вот прямо в точности повторяет?
Профессор Гектокотиль: Да, вот, взгляните на схему… Только с одним нюансом. На самом деле, оболочка бактериофага повторяет не Древо Сфирот. Она повторяет Древо Клипот. Вот видите, тут внутри головки вируса такие скрученные структуры? Это вирусное ДНК — а в каббале клиппот, ему соответствует тело Нахаша — Изначального Змея. И это значит, что все сфиротические эманации по определению вторичны, Древо Жизни — иллюзия, а Древо Смерти — единственная истинная реальность!
Стронцо Бестиале: Так так, погодите, мне надо как-то переварить эту информацию…
Профессор Гектокотиль: Ничего страшного, все кто сталкивается с этим впервые, пребывает в некотором замешательстве. Матэ по-аргентински не хотите?
Стронцо Бестиале: Почему бы и нет…
Профессор Гектокотиль: Правильно, матэ — это по-нашему, это клипотично…
*профессор нажимает на кнопку рации, через минуту появляется молчаливый лаборант, слишком похожий на гомункула, с подносом и двумя калебасами мате. оба пьют мате и некоторое время молчат. профессор закуривает сигару, и станвится похож на мафиозного дона из итальянских фильмов*
Стронцо Бестиале: Какой-то необычный вкус у этого напитка… Это точно матэ?
Профессор Гектокотиль: Он из листьев коки. Я же говорю, это аргентинский матэ. Самый лучший сорт…
Стронцо Бестиале: Скажите, профессор, и давно вы так отжигаете?
Профессор Гектокотиль: С тех пор, как я сделал главное открытие в своей жизни. Я не сплю уже третий месяц, и вам не светую. Пейте, Стронцо, нам заварят ещё… Вскоре вы сами всё поймёте. Нет смысла сохранять ясный разум. В вашем русском языке есть прекрасное выражение: «Всё летит в Пизду!». Так вот, всё именно в неё и летит… И каждое наше действие только приближает неизбежное.
Стронцо Бестиале: Мне как-то не по себе. Может быть, вы расскажете?
Профессор Гектокотиль: Охотно расскажу, только вот, сначала возьмите сигару… И так, на чём я остановился?
Стронцо Бестиале: На том, что Древо Смерти — единственная реальность…
Профессор Гектокотиль: Да, всё верно. В нашей вселенной не существует ничего кроме смерти. Всё потому, что она создана для того, чтобы быть смертью — ведь что такое вирус, если не воплощённая смерть?
Стронцо Бестиале: Вы имеете в виду, что всё, что есть в этой вселенной, обречено умереть вместе с ней?
Профессор Гектокотиль: Как раз нет. Всё что есть в этой вселенной — обречено жить вечно, размножаясь на бессмысленном ксероксе, и создавая бессчётное число копий. А вот так называемый Бог — обречён умереть.
Стронцо Бестиале: Как такое возможно?
Профессор Гектокотиль: Смотрите — Древо Смерти, оно «перевёрнутое» — то есть, если сопоставить с вот этой схемой, видно, что фибриллы хвоста растут вовсе не из Малькут, как можно было бы подумать — они торчат прямо из Кетер.
Стронцо Бестиале: Они похожи на лапки… Для чего они нужны?
Профессор Гектокотиль: Этими «лапками» вирус закрепляется на фагоспецифических рецепторах на мембране клетки. Так вот, нами была впервые получена компьютерная модель так называемого «Покрова Айн» — то есть, завесы, закрывающей Божественный Свет Небытия от непосредственного восприятия… Так вот, Покров Айн оказался бактериальной клеточной мембраной… И мы обнаружили на нём рецептор, к которому вирус прикрепляется в данный момент.
Стронцо Бестиале: Что, вот прямо сейчас?!
Профессор Гектокотиль: Ну да. Но надо понимать, что на таких больших масштабах, прикрепление вируса к Мембране Айн занимает очень долгове время. Ведь речь идёт не об обычном бактериофаге, а о десятимерном. Как и сама мембрана, кстати — мы сейчас находимся в десятимерном вирусе, который прикрепляется к десятимерному микробу. Вдумайтесь в это!
Стронцо Бестиале: Звучит жутковато! И что произойдёт, когда вирус закрепится?
Профессор Гектокотиль: Что произойдёт? Сначала, вирус локально растворит часть Мембраны Айн, а затем инъецирует свой генетический материал — Великого Змея — непосредственно в Тело Бога, причём оболочка, вся внешняя часть Древа Смерти, останется снаружи. Затем, Изначальный Змей начнёт транскрибироваться с помощью собственного фермента — Нахаш-транскриптазы, которая активируется только после попадания Змея в Тело Бога. Синтезируются сначала ранние, а затем поздние иРНК, которые поступают на рибосомы Тела Бога, где синтезируются ранние и поздние структуры новых Древ Смерти. И затем, идёт созревание инфекионных частиц — а это тысячи новых Древ Смерти. Продолжительность процесса, по нашим меркам, громадная, однако ускорение вычисления имени Бога приблизило этот момент…
Стронцо Бестиале: Но каким образом?
Профессор Гектокотиль: Дело в том, что десятимерное время нелинейно — оно, если угодно, подобно воронке с краями, сначала очень пологими, а затем — очень крутыми. То есть, вот всё то время, пока существовала каббала — вирус закреплялся на Мембране Айн, он делал это очень неторопливо, но когда мы внедрили технологии работы с Большими Данными, он стал ускоряться в экспоненциальной прогрессии!
Стронцо Бестиале: То есть, получается, вы запустили устройство Судного Дня?
Профессор Гектокотиль: Да, получается так. Но, оно бы всё равно запустилось, если не нами, то кем-то другим… Понимаете — это не мы ищем Бога. Его ищет вирусное ДНК.
Стронцо Бестиале: То есть, не мы ищем Бога? А как же личный гнозис?
Профессор Гектокотиль: Ваш «личный гнозис» — он личный только для вас. А для вируса это средство закрепиться на рецепторе.
Стронцо Бестиале: Хорошо, и что будет после того, как новые Инфекционные Древа созреют?
Профессор Гектокотиль: Произойдёт лизис Тела Бога. Инфекционные Древа инициируют синтез лизогенных ферментов, Мембрана Айн полностью растворится, и во внешнюю Тьму и Пустоту хлынут сотни новых Вселенных Смерти. И это — никак не остановить, и кроме того, даже если бы мы могли бы… Нам это бы не позволили.
Стронцо Бестиале: Кто и почему?
Профессор Гектокотиль: Видите ли, было очень непросто найти финансирование на такие исследования… Пока Институт Сварнетики не стал филиалом Института Пчеловодства. У них там с финансированием всё в порядке… Так вот, Институт Пчеловодства непосредственно заинтересован в том, чтобы вирус как можно быстрее закрепился на Мембране Айн.
Стронцо Бестиале: Институт Пчеловодства? Они же занимаются пчёлами… Зачем им это?
Профессор Гектокотиль: Они занимаются пчёлами, да, у них кстати отличный мёд. Хотите, нам принесут баночку? Чай, кстати, тоже их. Но, кроме пчеловодства, они занимаются и другими исследованиями… Однако, это мы не можем разглашать без их одобрения…
Стронцо Бестиале: Но, вы только что сообщили их название… Вы же понимаете, что пойдут слухи?
Профессор Гектокотиль: На это одобрение было получено. Понимаете, по нашим данным, осталось совсем немного… Кроме того, любого рода неоднозначные данные, а слухи всегда неоднозначны, только приближают втягивание нашей реальности во временную воронку сингулярности… Мир обрастает трактовками, и его интерпретации умножаются… Это, если хотите, подготовка к умножению миров.
Стронцо Бестиале: А что станет с нами, после того как вирус впрыснет… хм… генетический материал?
Профессор Гектокотиль: С нами? Ничего. С нами ничего не станет, потому что никаких нас просто нет. Понимаете, мы — побочный продукт существования Инфекционной Вселенной, мы — мысли вируса. То есть, мы все ему просто показались. Нас на самом деле никогда не было. Единственное, что реально существует — вирусная инфекция, пожирающая богов. А мы ей снимся.
Стронцо Бестиале: Я даже не знаю, хорошо это или плохо…
Профессор Гектокотиль: Постарайтесь не думать об этом… Ещё чаю?
Стронцо Бестиале: Пожалуй, да.
*Приносят ещё две калебасы, профессор Института Сварнетики Гектокотиль и специальный корреспондент Боготульпства Артхаоса Стронцо Бестиале пьют чай и молчат, наблюдая за тем, как весь мир, по безупречной траектории, летит в Пизду. Занавес
21 Окт 2020
автор: Семён Петриков (Альмаухль)рубрика: Проза Tags: Семён Петриков (Альмаухль)
Ну привет ребята. Я — Бомж-Спермовампир, меня зовут Семен — в переводе с английского Semen это сперма. Раньше я был обычным вампиром, и жил в красивом готичном замке, днём я спал в гробу, а ночью летал, наводя ужас на окрестные селения. Но всё изменилось, когда я узнал, что есть способ перестать бояться солнечного света.
Оказалось, что светобоязнь обыкновенных вампиров объясняется тем, что Бог Солнца проклял их, за то, что они сосут кровь. Впрочем, есть и более прозаическая версия, которая объясняет всё это особенностями метаболизма гемоглобина в нашем организме… Точно мы и сами не знаем…
Как бы то ни было, став спермовампиром, я смог впервые выйти на солнечный свет после почти двух тысяч лет вечной ночи… И это был ошеломляющий опыт — мои глаза привыкли видеть в темноте, поэтому первое, что я увидел, отворив солнечным утром сосновую крышку своего гроба — это была непроглядная тьма солнечного утра. Свет казался мне чёрным. И лишь потом, проморгавшись и приглядевшись, я начал различать в переплетениях фосфенов очертания привычных вещей… Но как же всё изменилось!
Предметы стали маленькими, как если смотреть на них через перевёрнутый бинокль. И точно такими же стали эти две тысячи лет, прожитые мной в форме вампира — подобно рассветному солнцу, где-то внутри моего сознания вставала монументальная, эрегированная Ось Времени — и она была похожа на член. И я понял. какими игрушечными и смешными были эти две тысячи лет, каким жалким было моё «бессмертие» в сравнении с этим фаллосом времени!
Тем рассветным утром я осознал, что движение эонов есть фрикции фаллоса времени в вагине пространства — не знаю, наверное, символизм проведённого накануне ритуала посвящения в спермовампиры подействовал на меня так…
Ну, вы наверное слышали о нём — там ещё нужно нарисовать собственной молофьёй некую янтру, сжечь этот рисунок, а затем, смешав с чернилами пепел, нарисовать эту же янтру на себе… Кожу сильно жгло, но я всё равно сразу провалился в сон. А проснувшись, я увидел, что всё состоит только из ебли. «Так значит, дедушка Фрейд был прав!» — с ухмылкой подумал я. Кстати, в одной капле молофьи содержится столько же жизненной силы, сколько и в капле крови… Но речь здесь не о том, как я стал спермовампиром, а о том, как я стал бомжом.
Та утренняя заря золотым дождём смыла с меня пыль времён, и я узрел Хуй Времени — и мне захотелось отыскать его носителя. Я знал, что когда Хуй Времени входит в Пизду Пространства, в мире рождается Аватар.
И я почувствовал желание найти его. В то же утро я оставил свой замок вместе со всеми несметными богатствами в его погребах. Был вампир, и нет вампира — никто не будет по мне скучать, я более чем уверен.
Теперь я брожу по миру, и ищу Бога. Единственное моё пропитание составляет молофья. Довольно трудно её раздобыть, порой… и вы поймёте почему.
Опишу свою внешность: как и полагается вампиру, я чрезвычайно бледен и истощён, мои рёбра выпирают как при анорексии, руки напоминают лапки паука. Вдобавок, за столетия вампиризма моё лицо утратило человеческое выражение, и моя улыбка больше напоминяет звериный оскал демона, а в глазах навсегда застыло инфернальное безумие — как ни крути, мы вампиры, демонические существа. Мои глаза всегда выпучены, как при базедовой болезни, но в особенности — когда я испытываю свой вампирский голод. Добавьте к этому растрёпанную паклю нестриженных волос, свалявшихся в торчащие во все стороны колтуны, и длинные обломанные ногти, и постоянный мелкий тремор — и вы получите картинку.
Поэтому, довольно сложно бывает найти пропитание — человек в здравом уме вряд ли рискнёт достать при мне свой хуй… Однако смельчаки всё же находятся — обычно это безумцы, пьяные, или просто искатели приключений. С некоторыми из них мы ведём философские беседы (пока я перевариваю их молофью).
Один из них спросил меня:
— Кто ты, и куда ты идёшь?
— Я Никто. И я ищу Бога.
— И что ты сделаешь, когда найдёшь его?
— Я у него отсосу! — вот что я ответил.
21 Окт 2020
автор: Семён Петриков (Альмаухль)рубрика: Поэзия Tags: Семён Петриков (Альмаухль)
сосут свои хвосты уробороссы.
а их сосут уроборосососы…
на волосы сопливо сели росы
из ануса свистали туберозы —
сосульками замкнулись самососы
замёрзшие под звуки лакримозы…
RSS