10 Янв 2020
автор: Семён Петриков (Альмаухль)рубрика: Проза Tags: Семён Петриков (Альмаухль)
Пиво со вкусом песчаной пыли, тут же вспомнилась «Книга песка» Борхеса, очевидно, надо её перечитать. Ощутимо активизируется гуна раджас, ассоциативные цепочки выстраиваются вокруг отсутствующих двух башен на горизонте, которые моё воображение достраивает из фрагментов лунной дорожки, собачьего лая за рекой, ветра доносящего звуки скрипки, запаха свежего хлеба. У всех народов есть сказка про говорящий хлеб, то есть про колобка, единственное исключение — египетская мифология. Однако, сама по себе структура мифа об Осирисе, указывает на то, что он и есть «говорящий хлеб» — Джон Ячменное Зерно. Как Парторг Дунаев из МЛК. Пасхальный кулич это фаллос египетского бога, да и не только пасхальный, любое применяемое в ритуале «мучное изделие» становится «измученным изделием», это лежит в основе традиционных ценностей, интересно что древние цивилизации всегда строили культовые сооружение в виде фаллоса, пронзающего небо, но, вы как хотите, а я вижу в этих украшенных шпилями минаретах и крышах католических соборов вовсе не фаллос, а шприц, вспоминая несуществующее эссе Владимира Сорокина «Шприц как главный образ в русской литратуре», которое никак не гуглится и возможно он такого никогда не писал, я думаю что Маркс ошибся, назвав религию опиумом для народа, она вне всякого сомнения опиум, но не для народа. «Играть в декаданс» придумали фараоны — была найдена древнеегипетская стелла, на которой был изображён цветок мака, и написано «Я есть лекарство от любой болезни, но от меня лекарства нет». Западные Земли — страна опиумных грёз. Ренессанс древних форм декаданса, интуиция подсказывает мне, что именно это нужно нашему миру — в каком-то смысле, наш метафорический аппарат упрощается, и компенсируется это эклектикой и разрывами смысловой ткани. Небольшой фрагмент ничего не значащих или означающих всё и сразу мыслей.
Смерть в каждом звуке, в каждом движении и в каждом кадре. Восприятие предельно обостряется, каждая мысль оставляет за собой красочные шлейфы метафор, ассоциаций и гипербол. В каждой из них — зародыш смерти. Звуки секундной стрелки часов становятся подобны небесному грому. Тонкая плёнка, отделяющая моё сознание от мира, становится ещё тоньше и исчезает. Острые симметричные грани снежинок — проекции человеческих судеб на срез пятимерной реальности, застывшие в совершенном мгновении, в котором в их гранях преломляется ледяное совершенство вечности. Я давно мётрв, я разложился на плесень и липовый мёд. Но это сияние вечности пробуждает спящие во мне грибрницы, и я цвету грибами.
Слова как скальпель, разделяющий сиамские секунды. Люминофорный кивсяк времени распят на гиперкубе тишины. Максимальная контрастность, артефакты сжатия, в промежутках между пикселями провалы, ведущие в лабиринты, песчаные дюны, страницы этой книги неисчислимы и подобны песку. Сад расходящихся тропок на срезе мускатного ореха.
10 Янв 2020
автор: Семён Петриков (Альмаухль)рубрика: Проза Tags: Семён Петриков (Альмаухль)
В процессе занятий ментальной археологией, откопал один неологизм: «унасяпа». Историю об этом слове когда-то рассказал мне поэт Радик Гимранов. История была такая: у него был сосед, сильно пьющий, и вот однажды ночью, он услышал из-за стенки повторяющиеся звуки «шшш… унасяпа…шшш… унасяпа… шшш… унасяпа…». Он зашёл чтобы увидеть источник этого загадочного звука — дверь соседа была не заперта, и он застал соседа спящим, а рядом стоял патефон, крутивший заевшую пластинку, которая и издавала этот звук. Он толкнул пластинку, и услышал песню «Унося покой и сон…». Слово «Унасяпа» стало иллюстрацией для идеи, что все наши знания о мире не полны, мы видим лишь узкий фрагмент, по которому мы не всегда можем восстановить целостную картину реальности. Павел в свовеём послании к коринфянам говорит, что сейчас мы видим как через мутное стекло, гадательно, но обещает, что потом мы увидим лицом к лицу. Увидим ли?
Дальше он рассказал мне следующее: будто бы он шёл, размышляя об унасяпе, и споткнулся об торчащую из земли медную проволоку. Когда он раскопал начало и конец проволоки, оказалось, что на одном конце там — медная лошадь с лассо на шее, а на другом конце медный монгол. А в начале, восприятию была доступна только проволока.
Этот неологизм я использовал в одном тексте, который давно утрачен. В этом тексте я рассказывал о разумном существе, которое сложилось из складок на занавеске — как больцмановский мозг. В какой-то момент конфигурация складок стала подходящей, для того чтобы породить самоосознающую сущность. И там я вспоминал про эту самую «унасяпу». Алекс Линде как-то раз взялся переводить этот текст на немецкий, и на слове «унасяпа» споткнулся — очевидно, что перевести унасяпу на немецкий напрямую невозможно, и ему следовало повторить ту же самую языковую игру с какой-нибудь немецкой песней. Он выбрал песню Марлен Дитрих Sac mir vo de blumen и получилось слово Sacmirvode. Унасяпа в реальности немецкого языка.
Павел в своём послании к коринфянам даёт нам надежду на возможность пересечения бездны. Христианство, как и всякая религия, в основе своей глубоко оптимистично. Оно предполагает возможность восстановления целостной картины по фрагменту. Это, скорее всего, свойство архаической конструкции ума — древнему человеку было жизненно необходимо, чтобы кто-то поддерживал свет в конце тоннеля. Даже если это ты сам.
Но мы, представители современности, то есть люди, у которых есть все шансы дослушать концовку анекдота, который бог рассказывает самому себе, мы так жить не хотим. Поэтому у нас есть пелевинский Ухряб. Фрагментарность, прорастающая во всех направлениях, куда мы можем направить своё сознание, бесконечно. В мире, пережившим смерть богов, смерть морали и смерть автора, а так же ряд других постмодернистских нелепых смертей, Ухряб становится сеткой трещин на мутном стекле, через которое можно уже и не пытаться разглядеть хоть что-то, кроме Ухряба — и блаженны те, кто смог убедить себя, что Ухряб — это то самое, что они на самом деле и хотели бы видеть!
10 Янв 2020
автор: Семён Петриков (Альмаухль)рубрика: Проза Tags: Семён Петриков (Альмаухль)
Прокуренный воздух бара мутной вуалью обтекал контуры предметов, пожелтевшие репродукции кубофутуристов на стенах и запах копчёных креветок. Была жуткая жара, но вентилятор под потолком только конвульсивно вздрагивал, даже не пытаясь освежать помещение. Тихо играло техно, бармен с отсутствующим видом полировал рюмки. В дальнем углу бара, за потёртым деревянным столиком, сидели Пупа и Лупа. Им очень хотелось унестись куда-то прочь от прогнившей реальности…
Бухло со вкусом молнии в бокалах. Глаза в точку, со лба Лупы стекает капелька пота. Пупа смотрит куда-то в пространство, улыбаясь и через его улыбку видны желтоватые искорёженные пни его зубов, зрелище не для слабонервных. Он качает головой взад-вперёд, впав в транс на полуслове. Лупа лопает арахис, смотрит через толстые линзы очков, и ждёт. Мимо проходит официант-лилипут в розовом пиджачке, несущий на подносе что-то, напоминающее истекающую кровью бычью голову сделанную из безе, и очень подозрительно косится на Пупу. Лупа делает ещё один глоток флюорисцентно-зелёной жижи, и вопросительно машет рукой перед Пупой.
— Эй!…
— Что? — Пупа икает и выходит из алкогольного транса.
— Так что ты там рассказывал про другую реальность?
— Вобщем, каждую ночь ко мне прилетала фея-суккуб, с крыльями и хоботком как у комара, и пила мой мозг. Это всегда начиналось одинаково. Я ложился спать, и на грани сна и бодрствования, меня охватывало состояние сонного паралича… Ик! я наблюдал себя со стороны, и слышал значит такой сту в окно. Ик!… Она всегда прилетала в эти моменты, скреблась лапками по стеклу, и каждый раз спрашивала «Помнишь меня, Пупа?». У неё были белёсые фасетчатые глаза, рога похожие на открывашки и длинные синие волосы. Соски у неё были тоже синие. Она седлала моё спящее тело, обхватывала его бёдрами, и начинала капать мне на лоб какой-то жижей, в то время как я смотрел на всё это со стороны. Лоб размягчался, и я видел извилины собственного мозга. Она вводила свой хоботок плавнымы поступательными движениями, и когда она просовывала его до конца, её сиськи оказывались прямо у меня на лице. А потом она начинала высасывать мой мозг, о, это ощущение не сравнится ни с чем! Представь, что ты весь превращаешься в эрегированный фаллос, медленно кончающий мозговым веществом.
— Охуительная история. На утро чувствовалось какое-то похмелье, или что-то вроде того?
— Нет, закончив, фея посыпала мой лоб волшебной звёздной пылью. Дыра затягивалась, и мозг за ночь восстанавливал свою массу, я проваливался в сон без сновидений, а утром как обычно был абсолютно бодр и трезв.
— Хорошо, уговорил. Я готов приобщиться к тайному знанию. Ты говорил, где-то в этой дыре есть человек, который может нам помочь?
— Да. Но сначала пообещай не пиздеть особо об этом… Сам понимаешь, если народ повалит толпами в измерение демонов, нормальных суккубих на всех не хватит, и хрен знает что прилетит оттуда тогда.
— Само собой, даю слово. Во сколько нам всё это обойдётся?
— Пиццот.
Лупа присвистнул — «Ладно, я готов приобщиться к твоему тайному знанию. Где твой человек?»
— Эй, карлик! — крикнул Пупа официанту.
Официант медленно и вальяжно подошёл к их столику, кромка которого находилась где-то на уровне его ноздрей, и привставая на цыпочки, гордым голосом произнёс:
— Мы называем себя «Маленькими людьми»!
Несколько лиц за столиками резко обернулись в их сторону, и Лупа подумал «Сейчас начнётся…», нащупывая в кармане массивное стеклянное пресс-папье, которое он прихватил в бар на всякий случай. Но ничего не началось — Пупа просто шептался о чём-то с официантом, и до Лупы доносились фразы «Каталог билетов», «Особое путешествие», «Посвящение неофита» и «Семантическая дегустация». Официант кивнул, и засеменил куда-то. Через пару минут он вернулся с большим альбомом, похожий на советский альбом для фотографий.
В альбоме была коллекция каких-то странных марок. «Это билеты — сказал Пупа». Рисунки были действительно странными — на одной была изображена пятиногая чёрная собака, поедающая солнце, на другой улыбающийся чёрт, на третьей грибочек. «Нам нужны такие» — сказал Пупа, показывая на бумажки с изображением голой бабы с комариными крыльями. Официант достал из нагрудного кармана маленький золотой пинцетик, которым аккуратно отделил защитную плёнку от альбомной страницы, достал пинцетиком две картинки с феей, и положил их на фарфоровое блюдце с голубой каёмкой, поставив его в центр стола. «Пиццот!» — сказал он тоненьким голосом. Лупа достал из кармана розовую, свежую бумажку, которую карлик долго разглядывал на свет, а затем скомкав в маленькой ладошке, небражно засунул себе в карман брюк.
— Спасибо, карлик! — улыбаясь своей наводящей ужас улыбкой, сказал Пупа.
— Мы называем себя «Маленькими людьми!» — с точно такой же интонацией, как и в первый раз, произнёс официант. Похоже, эта сцена много раз повторялась, и была тщательно отрепетирована.
Лупа немного сомневался — он чувствовал, что ввязывается в какую-то мутную авантюру, вид карлика, захолустный бар, довольное лицо Пупы — всё это действовало ему на нервы. Но ему уж очень хотелось познать запретный плод нейронавтики. Чтобы успокоить нервы, он заказал ещё выпить. Той же самой хуйни. Они чокнулись с тостом «Слава нейронавтам!», и заказали ещё. Но на середине коктейля, Лупа почувствовал, что в него больше не лезет, и Пупа допил коктейль за Лупой…
***
Приехало такси, старенький форд с шашечками и помятым крылом. Лупа сел за переднее сиденье, а Пупа сел назад, прямо за Лупой. Поэтому, он не видел как лицо Лупы меняет цвет, и становится зелёным, как недавно выпитые коктейли — иначе он бы обратил внимание на этот тревожный признак… Но он ничего не заметил. Едва они переступили порог Пупиной квартиры, Лупа согнулся пополам, и исторг из своих недр лужу светящейся зелёной блевотины, прямо на пол в прихожей, и Пупе пришлось вытирать блевотину за Лупой.
Когда Лупа немного пришёл в себя, Пупа протянул ему какую-то таблетку, и сказал «Вот, съешь Церры Кал, в аптечке нашёл». «А кто такая Церра, и зачем есть её кал?» — немного не понимая, спросил Лупа. «От тошноты. А кто она такая, хуй её знает. Но её кал излечивает тошноту». «Звучит очень знакомо, вроде бы была такая античная богиня. Съем, хуле». После того, как Лупа съел таблетку, его действительно перестало тошнить, а Пупа приступил к инструктажу.
— Понимаешь, для того, чтобы заполучить личного суккуба, мало просто сожрать билетик. Так делают только долбоёбы. Необходим ритуал, чтобы задать координаты, понимаешь. Всё в этом мире — лишь пересечение координатных линий. Сначала, необходимо совершить ритуал раскрытия ректала…
— Может быть, портала? — спросил Лупа
— Это только в профанном мире открывают порталы. А в моей магической традиции, адепты пользуются ректалами. Так вот, я начерчу определённые знаки, и произнесу воззвание. Повсюду откроются ректалы, ведущие в различные туннели — и мы последуем по этим туннелям на тёмную сторону реальности, где обитают демонические существа. Тебе необходимо будет проследовать в нужный ректал за мной, и следовать неотступно, не оборачиваясь. Там мы найдём нужного демона, и он прикрепится к тебе, и будет полностью в твоём распоряжении. Примерно понятно?
— Ну да, вроде понятно.
— Ну тогда пойдём на кухню.
Они прошли на кухню, и в ноздри ударил запах чего-то тухлого. В раковине громоздилась гора посуды с коричневыми потёками и рыбьей чешуёй, плита выглядела так, будто бы её последний раз мыли как раз на том заводе, где её и сделали. Как только они вошли, холодильник задрожал, будто бы испугался. Пупа заварил чай в двухлитровой банке. Они сели, и Лупа заметил, что все стены кухни изрисованы неведомой ёбаной хуйнёй, которая выглядела ну очень подозрительно. Кроме двухлитровой банки, на столе стояла тарелка с заскорузлыми печеньками, наполовину раскрошившимися. В крошках казалось что-то копошилось, и Лупа решил туда не смотреть. Они решили, что Лупа съест целый билетик, а Пупа половину, чтобы в случае чего приглядывать за Лупой.
***
Билетик горчил так, что у Лупы сразу же свело челюсти. Пупа начертил на полу пятиконечную звезду с какими-то закорючками, взял две печеньки, и раскрошил их в центр пентаграммы, произнеся «Это за Пупу… А это за Лупу…» и сразу же из всех щелей кухни выбежали жирные тараканы, чёрные, с мизинец длинной, и стали поедать крошки.
— Боги Темносферы приняли нашу жертву, теперь нам нужно прочитать заклинание — сказал Пупа.
Но, у Лупы совсем свело ебло, и он не мог читать заклинание, и поэтому Пупа прочитал за Лупу:
«Aeneas bene rem publicam facit,
In turba urbem sene Tiberi jacit.
Deus, deus, crassus deus,
Bacchus!»
И на последнем слове стены задрожали… Со всех сторон послышался гул и рокот, и Пупа увидел, как прямо за Лупой растворяются стены, пол, потолок и всё заволакивает густой токсичный туман, в котором мелькают какие-то глаза и щупальца. А Лупа выпучив глаза, быстро дышал и обрастал какими-то ложноножками. Он видел как отовсюду вдруг появилось множество маленьких паучков, соединённых с другими паучками, которые бегают по паучкам состоящим из паучков. Тут до него дошло, что это — паукообразные клетки коры головного мозга. «Я вижу структуры своего головного мозга! Они восхитительны!» — сказал Лупа. И больше он ничего не сказал, потому что геометрия пространства изменилась, и не было уже ни Пупы, ни грязной кухни с тараканами, ни двухлитровой банки с чаем — были лишь пересечения вращающихся многогранников и сфер, по поверхностям которых сновали маленькие паучки. Этозрелище так затянуло и загипнотизировало его, что он совсем забыл об инструкциях Пупы, и о цели своего путешествие. Лупа забыл, кто он…
И тут вокруг, среди вихрей и вспыхивающих фосфенов, стали раскрываться зияющие проёмы, всасывающие в себя мельтешение нейронных бликов с мощностью огромных турбин. Пространство стремительно сворачивалось по направлению к этим водоворотам. Пупа насчитал 22 вихря, пытаясь понять, какой из них нужный.
— Ректалы открылись! — прокричал Пупа.
Но Лупа отреагировал только тем, что издал протяжный свист, как закипающий чайник, и начал окрашиваться в баклажановый цвет. Пупа заметил, что за Лупой раскрылся ещё один вихрь, из которого по телу Лупы уже начали сновать узловатые щупальца, плотно укореняющиеся на его коже и одежде. Дело приобретало дурной оборот. Пупа подумал, что из-за Лупы у него, кажется, начинется бэд-трип, чего давно уже не случалось. Но он сохранил самообладание, глотнул ещё чая из банки, и продолжил наблюдать за ситуацией. Лупу поедал Ректал. Это был не просто Ректал — это был таинственный Ректал Бездны, с которого всё начинается и которым всё заканчивается — туннель, ведущий прямо в первозданный хаос, в котором танцует и играет на флейте олицетворение безумия, выглядящее как картофельный клубень с проросшими корешками, только очень страшный. Имя этого бога нельзя произносить вслух — того, кто попытается это сделать, тот час же разорвёт в клочья, и он превратится в картофельное пюре.
Картофельные щупальца затягивали Лупу всё глубже, и вот уже на поверхности Ректала Бездны торчала только его щека, и тогда Пупа схватился за Лупу, за щёку, но его утянуло всед за Лупой прямо в зияющую пасть двадцать третьего Ректала.
Как ни странно, внутри всё выглядело более или менее обычно — Пупа увидел Лупу и себя на кухне, которые сидели и смотрели в стену, только стена была прозрачной, и в ней была видна такая же кухня, только поменьше, где тоже сидели Пупа и Лупа и смотрели в стену, и так далее… И ещё пахло картофельными очистками и откуда-то доносился звук флейты, мелодия была абсолютно атональная, выкручивающая восприятие под каким-то странным углом. Тут до Пупы дошло, что если он обернётся назад, то он и увидит эту самую бездну, и Того, чьё имя не стоит произносить.
Диссонансные трели дьявольских флейт приближались, их голоса множились, завывали и пищали со всех сторон, заставляя кровь застывать в жилах а мозги закипать под сводами черепа. Пространство накренилось, и оказалось, что это — только начало. Множественные отражения стали мутировать и трансформироваться во что-то другое, и теперь уже разные, до неузнаваемости искажённые варианты Пупы и Лупы, множились в этих ректальных зеркалах.
Одновременно с мутациями пространства, оба они чувствовали, как ветер бездны срывает границы с их личностей, комкает и сминает их, а потом заставляет слиться со всем инфо-шумом вокруг. Оба они преобразовались в пиксельные потоки данных, циркулирующие по замкнутым топологическим петлям, Лупа за Пупой, а Пупа за Лупой, как два первопринципа Вселенной, вечно друг к другу стремящиеся, но никогда не достигающие. Они стали Огнём и Водой, Бобром и Козлом, Бегемотом и Левиафаном, Ариманом и Ормуздом и прочая и прочая… Кроме этого, мелькали какие-то другие невнятные картинки. Вот они два красных жука, ползущие по кусту чаппараля в измученной засухой пустыне. Вот они два рыцаря в средневековых доспехах, через забрала которых прорастают две лианы, сплетаются в одну, с цветами в виде голубых колокольчиков и листьями в виде сердец, вот они лев и единорог и почему-то лев белый а единорог красный, потом они стали золотом и ртутью и мир начал осциллировать радугой, подобно павлиньему хвосту, начинался взрыв.
Лавина смыслов стремительно нарастала, потоки смысла дробились, сталкивались и рождали новые смыслы в точках пересечения. Время потеряло всякий смысл. Пупа и Лупа видели мысли друг друга, как матрицу из колеблющихся и пронизывающих всё пространство волн. Оказалось, что весь мир образуется из букв, а они — чернила, которыми эти буквы написаны. И в обычном состоянии, понять суть этого текста совершенно невозможно — буква не может осознать целую книгу, и возможно, в этом проявляется спонтанное милосердие вселенной — ведь смысл книги может оказаться слишком страшным, для того чтобы его могли осознать чернила, которыми эта книга написана. Но для Пупы и Лупы последние завесы спали. И они услышали страшный хохот, сотрясающий всю вселенную.
У африканских народов был миф о Пауке-Трикстере, по имени Анансе, который хитростью завладел всеми сказками, которые до него никому не принадлежали, и обрёл таким образом бессмертие. Ведь когда о тебе рассказывают историю, ты оживаешь в уме тех, кто её слушает и пересказывает. И пока жив язык, на котором рассказывается история, пока жива история, жив и её персонаж. Ричард Докинз утверждал, что мем, еденица информации, так же стремится к размножению, как и ген, еденица генома. И наиболее удачные информационные коды становятся бессмертными. Но наиболее удачные в каком контексте? Действует ли на информацию давление естественного отбора, или же, чему жить а чему умереть, выбирает некий судья, трансцедентный любой информации?
Пупа и Лупа оба одновременно осознали, что карма ужасно иронична. Они были втянуты в принудительное бессмертие, замкнутую как лента Мёбиуса, в неразмыкаемую петлю. Они были персонажами истории, которую Тот, Кого Нельзя Называть, рассказывает самому себе, и смеётся. Но если бы всё было так просто, то оставался крохотный шанс как-то выбраться оттуда. Однако же, со всей отчётливостью они увидели, что вся эта история закодирована в свойствах языка, и именно поэтому они обречены существовать внутри некоего речевого оборота вечно, причём Лупа всегда что-то будет делать не до конца, а Пупа — доделывать это за Лупой, но получаться в результате будет какая-то залупа, и всё будет начинаться сначала…
Не в силах выдержать несовершенство такого мира, они обернулись туда, откуда доносились звуки дьявольских флейт. Бездна. Они находились у самого края. Лупа заглянул в Бездну, а Пупа заглянул в Бездну за Лупой, и тут их отпустило.
Чай в двухлитровой банке уже совсем остыл, а тараканы расположились, как зрители в амфитеатре, наблюдая за действиями героев. Оба закурили и глубокомысленно уставились куда-то вперёд.
— Странное какое-то путешествие. Как ты думаешь, а времени на самом деле не существует, и мы — просто персонажи дурацкой шутки?
— Да не, залупа какая-то…
И время понеслось дальше, со свойственной ему безупречностью, покровы иллюзии снова упали на проявленный мир, а Пупа и Лупа решили, что им обязательно нужно вновь наведаться в тот бар, и приобрести ещё пару билетиков на такое шоу…
Продолжение следует…
10 Янв 2020
автор: Семён Петриков (Альмаухль)рубрика: Поэзия Tags: Семён Петриков (Альмаухль)
Тот, кто дрочит на Звёзды,
Тот кто дрочит на Небо,
Растворяясь в Земле
Где ковыль шелестит, словно ртутные армии ос
— дрочит лишь на своё отраженье,
Усмехнувшись, не знает он,
Что в структурно скрежещущем времени,
Небо — бесконечная плоскость слоёв зеркал
(Их мембраны не толще коацерватной жижи)
Тот, кто дрочит на мхи и деревья,
Обнажая проталины свежие
Обречён на бессмертье,
И спектралный анализ
Своих пепельных глаз, ведь свозь них
Альмаухль, перепуганный громом
Над садами стыдливо сверкал…
Вспышками неба, больше нет представления
Колосится бездонный Аощь
В наших венах струится огонь, обладающий зрением —
Ты не знаешь, сколь велика его мощь…
09.07.2018
10 Янв 2020
автор: Семён Петриков (Альмаухль)рубрика: Поэзия Tags: Семён Петриков (Альмаухль)
Принять веру во Кое-Во-Что
Можно так же легко, как и принять таблетку
Я всегда буду помнитЬ
ТЕБЯ
Летая во всех измененьях
Или строя мосты меж миров
***
Она смотрит на тебя
на тебя
подобно скрытой камере.
В каждом глотке этой чаши
Горькая сладость
Мята… Мёда… Мета…
Физический Огонь разрушает
Тебя изнутри…
Не бойся, это Солнце над полем битвы
Льёт свои чёрные слЁзы…
Выйди из Тьмы, тот, что боялся
Взглянуть своей смерти в глаза.
Она лишь поможет разомкнуть тебе спящие веки.
Невеки, не бойся — Поезд тебя ждёт…
Проснуться по-настоящему
На потолке — Та Самая Ртуть
Беги быстрей, и не беспокойся
Прыжками рождается путь.. .
Расправляю Крылья
Новый дом — где-то там
Где-то там
01.08.2018
10 Янв 2020
автор: Семён Петриков (Альмаухль)рубрика: Поэзия Tags: Семён Петриков (Альмаухль)
Что же со мною? –
Совсем мне не верится
В призме шевелится
Лик Богородицы,
Калейдоскопом глаза разбегаются
А наркоманы –
Всё колются, колются…
Кровью Единого –
Соком Смоковницы.
Неопалимая радуга – радует
Радий сияет, Христом сформированный
Снег растопили своей радиацией
Ра! – фосфорический перст Христофорицы
Комом Единого
И Вездесущего
Переплелись все дороги и улицы
Кровью сия были окна закрашены
Цепью зеркальной – зрачки зарешёчены.
Мысли без цвета – во тьме не тусуются,
Точкой зеркальною, схемой реальности
Карта метро на ветру развевается
Это – иллюзия, сон, это – матрицы
Нео воскрес – вот ему и помолимся.
18.12.2011
10 Янв 2020
автор: Семён Петриков (Альмаухль)рубрика: Проза Tags: Семён Петриков (Альмаухль)
Часть 1
Ну что ж, друзья, пришло время рассказать о себе правду. Я спермовампир. Каждый день я просыпаюсь в своём логове с первыми лучами солнца, которые пробиваются сквозь разбитый стеклоблок заброшенного химзавода в подмосковье. Сплю я, как и все вампиры, вниз головой, уцепившись ногами за кабель высокого напряжения, протянутый под потолком. Я спрыгиваю на пол, а вместе со мной пикируют ещё 23 вампира. Мы — вампирский орден.
Вампирские ордена имеют структуру, подобную муравейнику — управляет всем наш матереотец, его/её зовут Женя, нашему матереотцу 28 веков, остальные — чуть помладше. Имя выбрано неслучайно — оно может быть как мужским, так и женским, что подчёркивает андрогинную природу нашего матереотца. Раньше мы были обычными вампирами, которые сосут кровь, и боятся солнечного света, но однажды всё круто изменилось.
Размножаемся мы укусами — для того, чтобы появился новый вампир, Матереотец кусает человека, и через некоторое время, тот преображается. Этот процесс довольно физиологичен, и описывать его неприятно. Скажем так, пот человека, превращающегося в вампира, источает характерный индольный запах, глаза вылезают из орбит, а сам он при этом всё время чувствует под кожей мириады извивающихся червей.
Кандидатов в новые вампиры мы отбираем очень тщательно — они должны обладать хорошо развитыми оккультными способностями, но главное — уметь мыслить глобально. И однажды в Александрии мы встретили одного мистика, который умел летать. Он пришёл к нам, и продемонстрировал способность к полёту, а затем сказал, что если мы посвятим его в вампиры, он раскроет нам секрет, как не бояться солнечного света.
Матереотец укусила его, и спустя пару недель потения говном, он обратился, и раскрыл нам тайну. Светобоязнь — объяснил он — это божья кара, которую накладывает на нас солярный бог за кровососание. Бог солнца навеки проклял вампиров, за то что они лишают крови его детей. Однако, есть способ этого избежать. Шимеон (так зовут этого мистика) объяснил нам, что нужно сосать хуи, а не кровь. «Одна капля семени энергетически равняется минимум сорока каплям крови!» — так говорил он нам. Было непривычно переходить на новую диету. Иногда, клыками мы повреждали хуй своей еде, и оставались без кормёжки. Кроме того, сперма занимает гораздо меньше места в желудке, поэтому по началу чувствуешь себя всё время голодным. Однако, через пару месяцев такой диеты, мы почувствовали себя гораздо лучше — тело стало лёгким и мы стали способны выходить на солнечный свет.
Мы — вегетарианцы в мире вампиров. И мы гордимся тем, что наш способ питания не убивает жертву, а лишь доводит до крайней степени изнеможения. Обычно мы питаемся в полнолуние. Семя обычных людей не так питательно, как семя магов, поэтому мы стремимся проникнуть на шабаши, оккультные закрытые вечеринки и сходки всевозможных сектантов. И всю ночь на полнолуние мы сосём молофью из многочисленных членов. Последнюю порцию молофьи мы несём во рту в логово к Матереотцу, который никогда не выходит оттуда — поэтому, всю обратную дорогу до дома, мы молчим, неся за щекой питательную субстанцию — только так в ней сохраняется прана. Потом мы смешиваем 23 порции спермы в хрустальном графине в кровосмесительную жижу.
У кровосмесительной жижи есть два назначения — обычно Матереотец выпивает её, залпом осушая графин, с таким видом будто пьёт водку. Однако, есть и другое применение. Какое-то количество лет назад, Матереотец Женя оплодотворила себя кровосмесительной жижей, чтобы зачать Супервампира. Сперма была собрана в лучших оккультных кружках Москвы. Ещё был жив Мамлеев — я надеялся, что Супервампир унаследует его склад ума. Так оно и вышло.
Пророчество о Супервампире гласит, что он будет обладать столь мощным пси-полем, что сможет одолеть самого Бэтмэна, и стать новым владыкой тёмного мира. А поскольку его воспитали мы, спермовампиры — то уже очень скоро мир будет наш. Этот Супервампир уже достиг возраста, до которого доживает не всякая рок-звезда. Конкретнее я сказать не могу, ибо он — среди вас.
Смена Эона уже не за горами!
Часть 2
Я спермовампир. И я снова выхожу на связь, чтобы немного рассказать о нашей жизни.
Как я уже говорил, мы питаемся спермой, и не просто спермой, а желательно, спермой эзотериков, поскольку в ней сконцентрировано больше праны. В отличие от обычных вампиров, мы не боимся солнечного света, но нам так же отвратителен запах лука и чеснока. Вампиры вообще более чувствительны к запахам. Именно поэтому мы придумали байку для кришнаитов о том, что лук и чеснок портят карму. Кришнаиты подхватили эту идею, а так же идею о том, что следует добавлять в пищу побольше куркумы и мускатного ореха, чтобы лучше открывался третий глаз. По вкусовым качествам, кришнаитская молофья — одна из лучших.
На этот раз мне повезло — едва я вышел из электрички, ко мне подошёл кришнаит, высокий и худой как палка от швабры, в оранжевой мантии, с охапкой книжек в руках. На его измождённом лице блуждала блаженная улыбка. Он обратился ко мне, и начал что-то рассказывать. Я сразу же сделал вид, что мне очень интересно, и задал ему несколько несложных вопросов. От этого он пришёл в настоящий экстаз, и начал заливаться соловьём — я только стоял, кивал, и слушал. А потом спросил его «Всё это очень хорошо, а где я могу вкусить прасад?». «О, вам повезло — как раз сегодня у нас будет лекция, а после неё — пир, приходите обязательно в наш храм, к нам приезжает великий гуру — Свами Нано-Панда!». «Я очень заинтересован, да, я пожалуй поеду. Но где я мог бы вкусить немножко прасада прямо сейчас?» — спросил его я, многозначительно взглянув в его глаза. Свами Нано-Панда и впрямь меня заинтересовал — там можно было наполниться праной на месяц вперёд. Но хотелось перекусить для начала.
Кришнаит немного замешкался — мой вопрос явно вызвал сбой в его программе — инструкции, загруженные в его мозг, не подразумевали такого развития ситуации. Замешательство — это именно то, что было нужно, чтобы проникнуть в его подсознание. Я обнаружил хранилище эмоционально значимых образов довольно быстро — душа этого человека была очень проста. Он любил Кришну, и своего кота. Оглядевшись вкруг, чтобы не задеть прохожих, я наложил на него морок. Я придал своей коже синий цвет, сделал себе большие, густо подведённые сурьмой глаза, придал лицу кошачьи черты, отрастил на голове треугольные кошачьи ушки, и дополнил это мягкими кошачьими лапками. Получилось неплохо — я напоминал существ из фильма Аватар.
Кришнаит смотрел на меня влюблёнными глазами. Я заурчал как котик, и расширил свои зрачки, проурчав «Ну что там, насчёт п-р-р-р-асада?». Выйдя из оцепенения, юноша сказал «Пойдём со мной, думаю, у меня найдётся немного» — и мы куда-то пошли.
Мы шли по какому-то скверику, с густо разросшимися кустами сирени — я понял, что это подходящее место, и положил руку кришнаиту на плечо.
— В чём дело? — спросил он
— Я хочу вдохнуть аромат сирени. Остановимся ненадолго?
— Ты говорил что хочешь вкусить прасад…
— Я имел ввиду другой прасад… — сказа я и потащил его в кусты
— Что? Что это значит? — он уже был полностью под гипнозом, и не сопротивлялся, остатки его разума были в полнейшем замешательстве. Я внимательно посмотрел ему в глаза, и медленно и внятно произнёс:
— Я хочу поиграть на твоей кожаной флейте.
— В смысле? — он всё понял, но сделал вид, что не понимает о чём речь.
— Да!
— Но я монах… Нам нельзя — мы посвятили себя служению Господу…
— Ты преданно служил Господу, и он, в благодарность, послал меня к тебе.
Сказав это, я попытался вызвать у него видения райских планет, разноцветных слонов, многоруких богов и прекрасных белых лебедей, чтобы у него не возникало никаких сомнений в моих словах. Однако, я немного переборщил со слонами и танцующими аспарами — и он что-то заподозрил.
— Ты искушаешь меня… Ты демон?
— Как я могу быть демоном?
Я постарался принять облик, максимально похожий на его кота. Рука кришнаита сама потянулась ко мне, чтобы почесать меня за ушком. Контакт установлен. Теперь он не выпутается из этого… Я стал тереться об его руку и урчать.
Кришнаит уже расслабился, представляя, что гладит своего кота. Я начал стягивать с него его свободные оранжевые шаровары. Он оказался без трусов. Кудрявые волосы были не очень густыми, но достаточно длинными, чтобы заплетать их в косички. Оказалось, что он рыжий — волосы на голове, собранные в кришнаитский чуб, были выкрашены в чёрный цвет. «Интересно, почему он скрывает рыжий цвет своих волос» — подумал я. Но продумывать разные варианты я не стал, потому что увидел бодрую и жизнерадостную эрекцию его члена, большого, и идеально симметричного (у таких худых и измождённых молодых людей обычно бывают большие члены). Член слегка загибался наверх, подобно ножнам самурайской катаны. Копьевидно заострённая головка блестела, как свежая черешня. Я пару раз облизнул черешенку языком (а наш язык способен удлинняться, раздваиваться и приобретать любые формы), а после насадился ртом на его внушительных размеров орудие, так, что головка упёрлась мне в гланды.
Его рука, лежащая у меня на затылке, крепко схватила меня за волосы. Интенсивно двигая тазом, он трахал меня в глотку. Я не испытывал никакого рвотного рефлекса, я же вампир, в конце то концов. Я создавал вакуум, чтобы быстрее получить порцию молофьи. Когда его движения ускорились, я начал вибрировать звук «ММММММММММММ», чтобы вибрация мантры прошла по всему его члену, от головки до самого корня, а потом вошла в его чакральную систему, и опустошила его без остатка. Я запустил волокна своих эманаций в его сушумну, и они зонтиком раскрылись над его сахасрарой. Когда он кончил, мою глотку заполнил густой поток терпкой и вязкой молофьи, по объёму там было не мешьше стакана. Видимо, он долго копил, предаваясь аскезам… Вся энергия, наработанная годами монашеской жизни, пением мантр, воздержанием, теперь принадлежала мне. Я смаковал на языке куркумяный вкус его спермы. Юноша как-то осел и скукожился, его глаза стали как у варёного тунца.
Я снял с него морок, и быстрым шагом ушёл, оставив его с охапкой книжек, в кустах сирени. Скоро он осознает, что годы духовных практикон только что слил в пасть демона. Ему придётся как-то жить с этим…
Я же отправился в храм, на лекцию Свами Нано-Панды, чтобы до конца утолить свой голод. Я лучился энергией, зелёные свежие листочки деревьев сверкали. Мир существовал только для меня…
а о том, что сказал мне Свами Нано-Панда, я расскажу вам в следующий раз…
Часть 3
Привет ребята, и снова с вами я, спермовампир. Недавно я рассказывал о том, как сытно подкрепился монашеской спермой, и поехал в ашрам, на лекцию загадочного Свами Нанопанды – с известными целями. Когда спермовампир отсасывает сперму из организма мага, вся магическая энергия, и все сиддхи переходят к спермовампиру. Именно поэтому мы так охотимся на разного рода свами и гуру, на мудрых старцев и бессмертных йогинов – чем больше святых членов мы отсосём, тем сильнее станем.
Меня тут недавно упрекнули в том, что мой рассказ неправдоподобен – дескать, не мог организм монаха выдать одной порцией целый стакан молофьи. Так вот, смею вас заверить – в некоторых случаях, из одного монаха можно надоить и четверть литра! Хотя, конечно, по отношению к монаху это будет очень жестоко… Мы, спермовампиры, являемся волшебными существами, и делаем волшебные вещи. Одной из таких волшебных вещей является усиление сперматогенеза у всех кто попадает под воздействие нашей ауры. Особые феромоны заставляют гормональную систему сходить с ума – мы распространяем за собой в воздухе шлейф из химических веществ, вызывающих сильнейшее изменённое состояние сознание, галлюцинации, могучую эрекцию и сперматогенез. Даже сидящие по полвека в пещерах старцы при виде меня бросали свои чётки, и бежали ко мне с возбуждёнными фаллосами наперевес!
Гипнотические силы вампиров – это инструмент, который достался нам в наследство от змей. Вы когда-нибудь замечали, что вы можете часами смотреть на змею, восхищаясь её изяществом и красотой? Это действует змеиный гипноз, благодаря которому жертва застывает в благоговении, не в силах пошевелиться от эстетического экстаза. Змеи передали вампирам свою магическую суть. Мы считаем, что наш род восходит к Великому Змею, который жил в Предвечном Море, задолго до появления людей. От этого змея произошла цивилизация нагов, а от неё – вампиры. Рептильные гены распространяются горизонтальным переносом, через укус (а в нашем случае, через отсос).
@@@
Я вышел из автобуса в каком-то отдалённом районе, и направился в сторону ашрама. Приземистые обшарпанные дома, какие-то алкаши, распивающие водку из горла, советский монумент с жизнерадостной надписью «Мир! Труд! Май!» и всё это утопает в звонкой зелёной листве тополей, берёз и осин, всюду носится запах сирени, перемешанный с автомобильными выхлопами. Я втянул в себя эти запахи, и мне захотелось раствориться в этой реальности, соединиться в акте гнозиса с каждым её атомом, с каждым листом этих деревьев, стать углекислым газом, который они втягивают своими устьицами, чтобы быть переработанным под действием солнечного света в энергию и сложные сахара. Ну, вобщем, меня пёрло. Как же хорошо быть вампиром!
Предвкушая, как я сытно поужинаю Нанопандой, я приоткрыл расписанную яркими красками дверь ашрама, на которой висело зеркальце – видимо, они так защищались от демонических сил. Не увидев в нём своего отражения, я усмехнулся – сегодня, как и всегда, я неотразим! Впрочем, как и любой другой вампир. Хорошо, что нам не надо смотреться в зеркала, чтобы узнать, как мы выглядим. Я вошёл в просторный зал, полный ярких красок, цветов и изображений Кришны, водоворот запахов благовоний и специй подхватил меня, звуки киртана заворачивались спиралью вокруг мужичка с физгармоникой. Его глаза блестели как расплавленное серебро – сразу чувствовалось, что это человек с неординарной историей, и с мощной магикой. Но я всё равно сильнее, и моей энергии хватит на то, чтобы лишить его воли, а затем – молофьи, и всех его сиддхов.
Свами Нанопанда закончил воспевание божественных имён, и начался пир. Кришнаиты всегда стремятся накормить новичков чтобы подсадить их на свою еду, но набивать желудок не входило в мои планы – я собирался наполнить его нанопандиной спермой. Поэтому, я выпил пару стаканов апельсинового сока – апельсиновый сок превосходно сочетается с молофьёй, а от остальной пищи отказался, сказав что я выполняю некую аскезу. Свами Нанопанда вёл лекцию весьма красноречиво. Он сказал «Я вижу что здесь очень много святых, но каждый из них заботится лишь о спасении своей души. Однако окончательного освобождения я смогу достичь лишь тогда, когда все существа обретут блаженство у лотосных стоп Кришны». Это было так трогательно, что я даже пустил вампирскую слезу.
Когда он закончил, он обратился к слушателям – есть ли у кого-нибудь комментарии или вопросы? Зал заворожено молчал, глядя на него большими, как у священных коров глазами с поволокой. Кроме меня, вопросов и комментариев не было ни у кого. Я встал, лучась от впитанной со всех сторон энергетики, и разразился длинной и пафосной речью, полной философских аллюзий, восторженных восклицаний и театрального закатывания глаз. Все были просто в восторге, даже Нанопанда. После вопросов и ответов, он куда-то пошёл, и я проследовал за ним.
Свами Нанопанда скрылся в каком-то коридоре. Меня попытался остановить охранник, тоже кришнаит, но в униформе охранника. «Вам туда нельзя» — сказал он мне, и нежно положил мне руку на грудь. Его рука прошла сквозь воздух как сквозь жидкость. Следующие 15 часов он будет стоять и гладить стену. Свами Нанопанда скрылся в какой-то маленькой комнатке, и притворил за собой дверь. Он думал, что никто не зайдёт, поэтому просто прикрыл дверь, не повернув защёлку. Когда я вошёл, моим глазам предстала странная картина. Свами Нанопанда уже успел переодеться. И выглядел он совсем иначе…
Он был одет в кожаный плащ чекиста, в галифе и с начищенными сапогами. Он стоял перед алтарём со статуей Ленина, несколькими книгами и рубиновой звездой как на башне кремля. Нанопанда чертил в воздухе пентаграммы, провозглашая на все стороны света «Партия!», «Ленин!», «Энгельс!», «Маркс!» . На слове «Маркс» волшебная палочка в его руке указала на меня, нарисовав пентаграмму. Свами удивлённо замер.
— Так, а ты что здесь делаешь? Кто тебя сюда пустил? Ерофеич! Убери отсюда этого петуха! (по интонации я понял, что последние фразы предназначены уже не мне)
— Ерофеича больше нет. И ашрама больше нет. Вы что, не слышали взрыва? Всё, абсолютно всё – в радиоактивный пепел! Остались только мы с тобой, и группа геологов на Кольском Полуострове.
Это была импровизация – я надеялся, что она сработает, в конце концов, морок наводить я умел. Я вызвал в сознании Нанопанды воспоминания о ядерном апокалипсисе, о том как он идёт в противогазе по выжженной пустыне. Получилось, на мой взгляд, очень реалистично.
— Докладывай, зачем прибыл.
— На северном полюсе заморожены образцы тканей. Там есть яйцеклетки. Я уполномочен собрать образцы генетического материала, для восстановления популяции человечества. Приказ обязателен к исполнению, и обсуждению не подлежит.
— Образцы, говоришь? Генетический материал? Слова-то какие мудрёные придумали… Ну соси, соси, дорогой…
Свами Нанопанда усмехнулся, сплюнул в сторону и спустил галифе. То, что я увидел, повергло меня в шок. Вместо члена у него было пустое, гладкое место. Яиц тоже не было. Моему удивлению и разочарованию не было предела.
— А это что такое?
— А это сюрприз, специально для тебя. Думаешь, я всегда кришнаитом был? Нееет. Раньше я со скопцами тусовался. Так вот, я ещё до перестройки оседлал белого коня. Да, гвоздик вставлял. Я тебя, тварь, сразу заметил, но виду не подал. А магия-шмагия ваша на меня не работает – не на того напали. Нет яиц – нет проблем. Но ты не бойся – спокойно отсюда уйдёшь, только не вздумай тут жрать никого, понял? А вообще, я тебе вот что скажу – вы, вампиры, хернёй занимаетесь. Пока вы хуи сосёте, тут вам всем скоро кислород перекроют – пиздец вам всем.
— Это ещё почему?
— А, ты не знаешь? А вот я знаю. Пока вы тут на нашей, на рассейской сперме жируете – пиндосы уже молофьяный двигатель изобрели. Летающие тарелки, знаешь? Как в вимана-шастре. Вот. А на чём они летают? Правильно, на пране. А значит, лучшее топливо – молофья. И есть такой изобретатель, Лёшка, так вот, он уже чертежи нарисовал, и у них там контракт. Так что скоро вам, ракшасам, жрать будет нечего. Откуда я всё знаю? А я всегда всё знаю, у меня свои каналы. Не веришь – посмотри.
Свами Нанопанда открыл яблочный ноутбук, и показал страницу в социальной сети. Похоже, всё что он говорил, было правдой. Молофьяные двигатели… Этого я никак не ждал… Это конец всему. Люди будут спускать всю молофью на топливо. Может быть, нам придётся захватывать людей, и держать их в подвалах, чтобы доить… Но это – целая инфраструктура… Как же быть? Я должен был остановить этого изобретателя…
— Как мне вас отблагодарить, Свами?
— Да никак. Кришна учил, что надо помогать людям. Даже если они, на самом деле, нечисть.
В расстроенных чувствах я ушёл из ашрама. Комок в горле был такой, что я бы поперхнулся лингамом, если бы кто-нибудь мне его предложил. Но я знал, что я найду выход – в конце концов, я вампир, мне 2500 лет, и я видел бездны…
Часть 4
— Что ты сделаешь, если встретишься с Богом? – спросила меня однажды Матереотец Женя.
— Я у Него отсосу! – ответил тогда я.
Я стоял в кабинете Матереотца, на чёрной поверхности стола лежала папка с данными по изобретателю из Канады. Данные о прошлом этого человека, его фотографии, адрес, место работы, списки хобби и увлечений. Не то, чтобы всё это было нужно для того чтобы его найти, но когда начинаешь коллекционировать данные, бывает непросто остановиться.
-Твоя миссия сейчас – это разведка. Узнай, насколько он приблизился к созданию спермодвигателя, и доложи всё, что узнаешь. Только сбор информации, атаковать не нужно – возможно, мы сможем переманить его на свою сторону, пообещав ему бессмертие. Он занимается демонолатрией… Прикинься демоном, явись к нему во время ритуала… Потом доложишь всё нам. Удачи!
Матереотец Женя протянул мне телесного цвета наушник, через который мы могли держать связь. Мы зажгли свечи возле большого старинного зеркала в буковой раме, которую украшали львы, лилии и пеликаны. Отражение в зеркале шло пузырями и сбрасывало кожу. Бухло со вкусом молнии из гранёных бокалов обожгло наши языки. Астральная нить будет связывать нас во время путешествия. Я готовился к этерическому прыжку, Матереотец будет в своём кабинете, следить за мной через кристалл.
С чавкающим звуком раскрылась воронка, ведущая в этерический слой. Я вдохнул запах электрической плесени, и начал раскладывать себя на спектры. Пространство пело металлическими голосами, воздух вибрировал мантрами. Я начал вибрировать вместе с пространством, сложив руки в знак, открывающий врата. Боковым зрением я успел заметить, как Матереотец показывает мне мудру напутствия (она выглядит как американский жест fuck). После этого мир скрылся за пеленой фосфенов, образовалась воронка, по стенкам которой перетекали друг в друга лица самособирающихся машинных эльфов. Меня разобрали на множество додэкаэдров, разматывая психику на слои. Я был готов собрать себя на другой стороне спектра.
Ван Дзюба сидел в своей библиотеке, на импровизированном троне из чугунных пластинок, горели чёрные свечи, в аромалампе булькало какое-то эфирное масло. Лоб Ван Дзюбы опоясывала диадема из хромированной проволоки, с закреплёнными на ней кристаллами аметиста. В руке он держал короткий кинжал с красным камнем на рукоятке. На алтаре перед ним стояло простое овальное зеркальце, на котором фломастером был нарисован какой-то сигилл. Ван Дзюба сделал глоток кагора, и открыл томик Гоэтии. Пока он ищет формулу призыва, я успею раздобыть всё необходимое.
Я быстро материализовался в негритянском районе, в гетто, где жили суровые канадские вуду-маги. У них я без проблем вырубил косячок маслянистых бошек, всего за пять баксов – они уверяли меня, что это новый сорт, «Южное полярное сияние», или «Текели-ли». Сами они называли этот сорт именно так, взмахивая при этом руками, как чайки, и странно посмеиваясь. Я не обратил на это особого внимания – наверное, бокоры просто в сопли обкурились. Они предложили мне купить ещё и крэка, но я подумал, что это будет уже лишнее.
Когда я стоял по другую сторону зеркала, Ван Дзюба уже приготовился читать заклинание. Демон, которого он собирался призвать, с сомнением смотрел в сторону портала. У нас завязался диалог.
— Ты собираешься ему явиться?
— Не знаю, мне лень. Опять будет просить формулу Универсального Чугуния для своих сковородок.
— Ну давай я в этот раз вместо тебя схожу.
-Да, сходи. Он меня уже доебал своими историями. И вот брусочек чугуния, дашь ему, пусть анализирует.
-О, он у меня будет анализировать кое-что другое.
Приняв форму демона, я приготовился выйти из зеркальца. Мог бы взять зеркальце и пошире! Протискиваясь через это узкое окошко в мир людей, я немного попортил свою причёску. Ван Дзюба, прикрыв глаза, шептал заклинание на варварской латыни. От него исходили непонятные флюиды, перекручивающие и разрывающие пространство. Взгляд, полный какой-то нечеловеческой силы, вперился в меня.
— Подчинись мне, демон! – воскликнул он.
Не знаю, что заставило меня при этом плюхнуться на колени, и устремить взгляд к его штанам. Моя миссия была разведывательная – я пришёл сюда за чем угодно, но только не за едой. Надо было перекусить перед выходом… Каждый вампир знает, что такое жажда. Этому невозможно сопротивляться. Меня неодолимо влекло к хую Ван Дзюбы, я жаждал получить его прану. Холодная энергия клипотических бездн чёрными галактиками клубилась в его яйцах. Я облизнулся и сказал ему:
— О да, господин! Хочешь, я тебе отсосу?
При этом я сфокусировал свой гипнотический луч в его памяти, и навёл ему воспоминание о том, что он читал в каком-то гримуаре о том, что ни в коем случае не стоит отказывать демону в таком случае. Я прописал всё – как он берёт гримуар в руки, и чувствует вес книги. Чем пахли страницы. Артефакты печати. В наведённых воспоминаниях детали – это главное! Разумеется, он поверил. Матереотец передал мне телепатический сигнал о том, что я не должен питаться изобретателем, а только просканировать его воспоминания. Но я знал что сделаю и то и другое. Я услышал звук расстёгиваемой брючной молнии, и вышел из начерченного на полу круга…
Когда чёрные свечи догорели до основания, мы прикурили от них косяк с Южным Полярным Сиянием, и долго сидели в библиотеке, погрузившейся во тьму. Наконец, Ван Дзюбе вернулся дар речи, и он сказал:
— Обрати меня в Вампиры! К чёрту эти канадские бабки – я отдам вам патент и все чертежи, в обмен на бессмертие – я хочу стать таким же как вы.
— Только укус Матереотца может превратить человека в вампира. Если ты готов предстать перед Матереотцом – полетели.
Это был его первый полёт по этереческому пространству. Мимо проносились киты, сломанные швейные машинки и набитые землёй куклы. Огромные черви копошились в розах. Биомеханические фаллоподобные щупальца тянулись к Ван Дзюбе. В этерическом слое он выглядел необычно – за его спиной развевалось шесть кожаных крыльев, глаза стали огромными жёлтыми дисками с вертикальными зрачками, рот напоминал рот хищного динозавра. На руках выросли огромные когти. Ван Дзюба попробовал запахи этерического пространства раздвоенным языком, и мы в один прыжок достигли заброшенного завода, где нас ждал Матереотец.
Почему-то, когда мы вышли из зеркала, Ван Дзюба не вернулся в свой человеческий облик. Он так и осталься шестикрылым рептилоидом.
Матереотец Женя поднял взгляд. Его зрачки сжались в точку и не мигали.
— Ван Дзюба! Готов ли ты отдать нам все чертежи и патенты на молофьяный двигатель? И поклястся, что человечество никогда не узнает эту тайну? Взамен, ты станешь бессмертным вампиром, сможешь забирать любые сиддхи, и жить практически вечность!
— У меня есть для вас предложение получше. Я уже всё просчитал – мы займёмся совместным бизнесом. Вам будет предоставлено эксклюзивное право на сбор биоматериала – вы станете монополистами! Вы будете контролировать потоки молофьи на мировом рынке, а я буду с вами в доле. И мы сколотим огромное состояние, и будем править вечно!
— Ну даже не знаю. Я – старый вампир, мне уже почти стукнуло три тысячи лет. Ты можешь мне привести хоть один пример вампира, который в таком возрасте прищёл к успеху?
— Да, Виктор Пелевин. Конечно, у него был опыт работы архонтом гламура и дискурса, но это было давно, и можно сказать, не считается. Ну что? Начинать своё дело никогда не поздно!
Согласился ли Матереотец на сделку с Ван Дзюбой, и на каких условиях – этого я вам не расскажу. Пусть это останется секретом. Но очень скоро вы почувствуете, что мир начнёт меняться. Когда-нибудь, вы не узнаете этот мир.
10 Янв 2020
автор: Семён Петриков (Альмаухль)рубрика: Поэзия Tags: Семён Петриков (Альмаухль)
Чёрное Солнце, Картошка
С миром покойся
Не будь!
Внемли внеклеточным снам.
Скрытая жизнь подземелья
Смехом подземным смеётся
Что наслажденья весны?
Что нам, мозаики солнца?
Что нам горячие ветры.
Ацтеки играют в футбол.
«Вот эта картошка — ацтеки!»
Василий Франческо Иваныч.
Личинка. Нимфа. Имаго.
Личина нимфетки. ИАО!
Этой весной мы сажаем картошку,
Осенью будем жечь берёзовый уголь.
Весна. Распаханное поле.
Двенадцать человек взявшись за руки скорбно молчат глядя в центр.
В центре могила.
В могиле я.
В моей груди Дыра
Снабжённая пояснительной надписью
«Загляни в меня».
С первым же комом земли я стабилизируюсь.
Картошка превращается в оленей за сутки.
Если отпустить то можно там и остаться.
Вырастает мощный побег, я надеюсь что навсегда.
Из под кокона моего бессознательного пробивается скрытое знание с лопатами.
Никто не тронет тебя пока ты мёртв.
Но есть жизнь без признаков жизни.
И поэтому меня съедает
Грустный негр играющий блюз.
По субботам играет блюз
И ест картошку, испечённую на углях американской мечты
Припавленную пеплом надежды.
Два клиппотических бомжа едят картошку.
Им горячо.
Я обжигаю их пальцы.
«Бля, как больно!»
Кричит клиппотический бомж…
Картошка пылает в ночи.
——————————————————-
***здесь я должен пояснить, что согласно некоторым представлениям, картофель и другие пасленовые, то есть датуру, мандрагору, баклажаны, табак и так далее создали Асуры — раса полубогов из ведической мифологии, которая традиционно сражалась с богами. То есть те самые титаны, которые обитают в мирах скорлуп. При этом, процесс посадки картофеля можно соотнести с символическим погребением. Так же интересен тот факт, что в картофеле, если подержать его на свету, появляются токсины, некоторые из которых схожи с так называемой «сывороткой правды» — то есть, возможно, асуры создали картофель как оружие против богов, но потом забыли и сами стали её есть. В общем, как ни крути, картошка — это клипотично.
RSS