Психоделический опыт Пупы и Лупы

Прокуренный воздух бара мутной вуалью обтекал контуры предметов, пожелтевшие репродукции кубофутуристов на стенах и запах копчёных креветок. Была жуткая жара, но вентилятор под потолком только конвульсивно вздрагивал, даже не пытаясь освежать помещение. Тихо играло техно, бармен с отсутствующим видом полировал рюмки. В дальнем углу бара, за потёртым деревянным столиком, сидели Пупа и Лупа. Им очень хотелось унестись куда-то прочь от прогнившей реальности…

Бухло со вкусом молнии в бокалах. Глаза в точку, со лба Лупы стекает капелька пота. Пупа смотрит куда-то в пространство, улыбаясь и через его улыбку видны желтоватые искорёженные пни его зубов, зрелище не для слабонервных. Он качает головой взад-вперёд, впав в транс на полуслове. Лупа лопает арахис, смотрит через толстые линзы очков, и ждёт. Мимо проходит официант-лилипут в розовом пиджачке, несущий на подносе что-то, напоминающее истекающую кровью бычью голову сделанную из безе, и очень подозрительно косится на Пупу. Лупа делает ещё один глоток флюорисцентно-зелёной жижи, и вопросительно машет рукой перед Пупой.

— Эй!…

— Что? — Пупа икает и выходит из алкогольного транса.

— Так что ты там рассказывал про другую реальность?

— Вобщем, каждую ночь ко мне прилетала фея-суккуб, с крыльями и хоботком как у комара, и пила мой мозг. Это всегда начиналось одинаково. Я ложился спать, и на грани сна и бодрствования, меня охватывало состояние сонного паралича… Ик! я наблюдал себя со стороны, и слышал значит такой сту в окно. Ик!… Она всегда прилетала в эти моменты, скреблась лапками по стеклу, и каждый раз спрашивала «Помнишь меня, Пупа?». У неё были белёсые фасетчатые глаза, рога похожие на открывашки и длинные синие волосы. Соски у неё были тоже синие. Она седлала моё спящее тело, обхватывала его бёдрами, и начинала капать мне на лоб какой-то жижей, в то время как я смотрел на всё это со стороны. Лоб размягчался, и я видел извилины собственного мозга. Она вводила свой хоботок плавнымы поступательными движениями, и когда она просовывала его до конца, её сиськи оказывались прямо у меня на лице. А потом она начинала высасывать мой мозг, о, это ощущение не сравнится ни с чем! Представь, что ты весь превращаешься в эрегированный фаллос, медленно кончающий мозговым веществом.

— Охуительная история. На утро чувствовалось какое-то похмелье, или что-то вроде того?

— Нет, закончив, фея посыпала мой лоб волшебной звёздной пылью. Дыра затягивалась, и мозг за ночь восстанавливал свою массу, я проваливался в сон без сновидений, а утром как обычно был абсолютно бодр и трезв.

— Хорошо, уговорил. Я готов приобщиться к тайному знанию. Ты говорил, где-то в этой дыре есть человек, который может нам помочь?

— Да. Но сначала пообещай не пиздеть особо об этом… Сам понимаешь, если народ повалит толпами в измерение демонов, нормальных суккубих на всех не хватит, и хрен знает что прилетит оттуда тогда.

— Само собой, даю слово. Во сколько нам всё это обойдётся?

— Пиццот.

Лупа присвистнул — «Ладно, я готов приобщиться к твоему тайному знанию. Где твой человек?»

— Эй, карлик! — крикнул Пупа официанту.

Официант медленно и вальяжно подошёл к их столику, кромка которого находилась где-то на уровне его ноздрей, и привставая на цыпочки, гордым голосом произнёс:

— Мы называем себя «Маленькими людьми»!

Несколько лиц за столиками резко обернулись в их сторону, и Лупа подумал «Сейчас начнётся…», нащупывая в кармане массивное стеклянное пресс-папье, которое он прихватил в бар на всякий случай. Но ничего не началось — Пупа просто шептался о чём-то с официантом, и до Лупы доносились фразы «Каталог билетов», «Особое путешествие», «Посвящение неофита» и «Семантическая дегустация». Официант кивнул, и засеменил куда-то. Через пару минут он вернулся с большим альбомом, похожий на советский альбом для фотографий.

В альбоме была коллекция каких-то странных марок. «Это билеты — сказал Пупа». Рисунки были действительно странными — на одной была изображена пятиногая чёрная собака, поедающая солнце, на другой улыбающийся чёрт, на третьей грибочек. «Нам нужны такие» — сказал Пупа, показывая на бумажки с изображением голой бабы с комариными крыльями. Официант достал из нагрудного кармана маленький золотой пинцетик, которым аккуратно отделил защитную плёнку от альбомной страницы, достал пинцетиком две картинки с феей, и положил их на фарфоровое блюдце с голубой каёмкой, поставив его в центр стола. «Пиццот!» — сказал он тоненьким голосом. Лупа достал из кармана розовую, свежую бумажку, которую карлик долго разглядывал на свет, а затем скомкав в маленькой ладошке, небражно засунул себе в карман брюк.

— Спасибо, карлик! — улыбаясь своей наводящей ужас улыбкой, сказал Пупа.

— Мы называем себя «Маленькими людьми!» — с точно такой же интонацией, как и в первый раз, произнёс официант. Похоже, эта сцена много раз повторялась, и была тщательно отрепетирована.

Лупа немного сомневался — он чувствовал, что ввязывается в какую-то мутную авантюру, вид карлика, захолустный бар, довольное лицо Пупы — всё это действовало ему на нервы. Но ему уж очень хотелось познать запретный плод нейронавтики. Чтобы успокоить нервы, он заказал ещё выпить. Той же самой хуйни. Они чокнулись с тостом «Слава нейронавтам!», и заказали ещё. Но на середине коктейля, Лупа почувствовал, что в него больше не лезет, и Пупа допил коктейль за Лупой…

***

Приехало такси, старенький форд с шашечками и помятым крылом. Лупа сел за переднее сиденье, а Пупа сел назад, прямо за Лупой. Поэтому, он не видел как лицо Лупы меняет цвет, и становится зелёным, как недавно выпитые коктейли — иначе он бы обратил внимание на этот тревожный признак… Но он ничего не заметил. Едва они переступили порог Пупиной квартиры, Лупа согнулся пополам, и исторг из своих недр лужу светящейся зелёной блевотины, прямо на пол в прихожей, и Пупе пришлось вытирать блевотину за Лупой.

Когда Лупа немного пришёл в себя, Пупа протянул ему какую-то таблетку, и сказал «Вот, съешь Церры Кал, в аптечке нашёл». «А кто такая Церра, и зачем есть её кал?» — немного не понимая, спросил Лупа. «От тошноты. А кто она такая, хуй её знает. Но её кал излечивает тошноту». «Звучит очень знакомо, вроде бы была такая античная богиня. Съем, хуле». После того, как Лупа съел таблетку, его действительно перестало тошнить, а Пупа приступил к инструктажу.

— Понимаешь, для того, чтобы заполучить личного суккуба, мало просто сожрать билетик. Так делают только долбоёбы. Необходим ритуал, чтобы задать координаты, понимаешь. Всё в этом мире — лишь пересечение координатных линий. Сначала, необходимо совершить ритуал раскрытия ректала…

— Может быть, портала? — спросил Лупа

— Это только в профанном мире открывают порталы. А в моей магической традиции, адепты пользуются ректалами. Так вот, я начерчу определённые знаки, и произнесу воззвание. Повсюду откроются ректалы, ведущие в различные туннели — и мы последуем по этим туннелям на тёмную сторону реальности, где обитают демонические существа. Тебе необходимо будет проследовать в нужный ректал за мной, и следовать неотступно, не оборачиваясь. Там мы найдём нужного демона, и он прикрепится к тебе, и будет полностью в твоём распоряжении. Примерно понятно?

— Ну да, вроде понятно.

— Ну тогда пойдём на кухню.

Они прошли на кухню, и в ноздри ударил запах чего-то тухлого. В раковине громоздилась гора посуды с коричневыми потёками и рыбьей чешуёй, плита выглядела так, будто бы её последний раз мыли как раз на том заводе, где её и сделали. Как только они вошли, холодильник задрожал, будто бы испугался. Пупа заварил чай в двухлитровой банке. Они сели, и Лупа заметил, что все стены кухни изрисованы неведомой ёбаной хуйнёй, которая выглядела ну очень подозрительно. Кроме двухлитровой банки, на столе стояла тарелка с заскорузлыми печеньками, наполовину раскрошившимися. В крошках казалось что-то копошилось, и Лупа решил туда не смотреть. Они решили, что Лупа съест целый билетик, а Пупа половину, чтобы в случае чего приглядывать за Лупой.

***

Билетик горчил так, что у Лупы сразу же свело челюсти. Пупа начертил на полу пятиконечную звезду с какими-то закорючками, взял две печеньки, и раскрошил их в центр пентаграммы, произнеся «Это за Пупу… А это за Лупу…» и сразу же из всех щелей кухни выбежали жирные тараканы, чёрные, с мизинец длинной, и стали поедать крошки.

— Боги Темносферы приняли нашу жертву, теперь нам нужно прочитать заклинание — сказал Пупа.

Но, у Лупы совсем свело ебло, и он не мог читать заклинание, и поэтому Пупа прочитал за Лупу:

«Aeneas bene rem publicam facit,

In turba urbem sene Tiberi jacit.

Deus, deus, crassus deus,

Bacchus!»

И на последнем слове стены задрожали… Со всех сторон послышался гул и рокот, и Пупа увидел, как прямо за Лупой растворяются стены, пол, потолок и всё заволакивает густой токсичный туман, в котором мелькают какие-то глаза и щупальца. А Лупа выпучив глаза, быстро дышал и обрастал какими-то ложноножками. Он видел как отовсюду вдруг появилось множество маленьких паучков, соединённых с другими паучками, которые бегают по паучкам состоящим из паучков. Тут до него дошло, что это — паукообразные клетки коры головного мозга. «Я вижу структуры своего головного мозга! Они восхитительны!» — сказал Лупа. И больше он ничего не сказал, потому что геометрия пространства изменилась, и не было уже ни Пупы, ни грязной кухни с тараканами, ни двухлитровой банки с чаем — были лишь пересечения вращающихся многогранников и сфер, по поверхностям которых сновали маленькие паучки. Этозрелище так затянуло и загипнотизировало его, что он совсем забыл об инструкциях Пупы, и о цели своего путешествие. Лупа забыл, кто он…

И тут вокруг, среди вихрей и вспыхивающих фосфенов, стали раскрываться зияющие проёмы, всасывающие в себя мельтешение нейронных бликов с мощностью огромных турбин. Пространство стремительно сворачивалось по направлению к этим водоворотам. Пупа насчитал 22 вихря, пытаясь понять, какой из них нужный.

— Ректалы открылись! — прокричал Пупа.

Но Лупа отреагировал только тем, что издал протяжный свист, как закипающий чайник, и начал окрашиваться в баклажановый цвет. Пупа заметил, что за Лупой раскрылся ещё один вихрь, из которого по телу Лупы уже начали сновать узловатые щупальца, плотно укореняющиеся на его коже и одежде. Дело приобретало дурной оборот. Пупа подумал, что из-за Лупы у него, кажется, начинется бэд-трип, чего давно уже не случалось. Но он сохранил самообладание, глотнул ещё чая из банки, и продолжил наблюдать за ситуацией. Лупу поедал Ректал. Это был не просто Ректал — это был таинственный Ректал Бездны, с которого всё начинается и которым всё заканчивается — туннель, ведущий прямо в первозданный хаос, в котором танцует и играет на флейте олицетворение безумия, выглядящее как картофельный клубень с проросшими корешками, только очень страшный. Имя этого бога нельзя произносить вслух — того, кто попытается это сделать, тот час же разорвёт в клочья, и он превратится в картофельное пюре.

Картофельные щупальца затягивали Лупу всё глубже, и вот уже на поверхности Ректала Бездны торчала только его щека, и тогда Пупа схватился за Лупу, за щёку, но его утянуло всед за Лупой прямо в зияющую пасть двадцать третьего Ректала.

Как ни странно, внутри всё выглядело более или менее обычно — Пупа увидел Лупу и себя на кухне, которые сидели и смотрели в стену, только стена была прозрачной, и в ней была видна такая же кухня, только поменьше, где тоже сидели Пупа и Лупа и смотрели в стену, и так далее… И ещё пахло картофельными очистками и откуда-то доносился звук флейты, мелодия была абсолютно атональная, выкручивающая восприятие под каким-то странным углом. Тут до Пупы дошло, что если он обернётся назад, то он и увидит эту самую бездну, и Того, чьё имя не стоит произносить.

Диссонансные трели дьявольских флейт приближались, их голоса множились, завывали и пищали со всех сторон, заставляя кровь застывать в жилах а мозги закипать под сводами черепа. Пространство накренилось, и оказалось, что это — только начало. Множественные отражения стали мутировать и трансформироваться во что-то другое, и теперь уже разные, до неузнаваемости искажённые варианты Пупы и Лупы, множились в этих ректальных зеркалах.

Одновременно с мутациями пространства, оба они чувствовали, как ветер бездны срывает границы с их личностей, комкает и сминает их, а потом заставляет слиться со всем инфо-шумом вокруг. Оба они преобразовались в пиксельные потоки данных, циркулирующие по замкнутым топологическим петлям, Лупа за Пупой, а Пупа за Лупой, как два первопринципа Вселенной, вечно друг к другу стремящиеся, но никогда не достигающие. Они стали Огнём и Водой, Бобром и Козлом, Бегемотом и Левиафаном, Ариманом и Ормуздом и прочая и прочая… Кроме этого, мелькали какие-то другие невнятные картинки. Вот они два красных жука, ползущие по кусту чаппараля в измученной засухой пустыне. Вот они два рыцаря в средневековых доспехах, через забрала которых прорастают две лианы, сплетаются в одну, с цветами в виде голубых колокольчиков и листьями в виде сердец, вот они лев и единорог и почему-то лев белый а единорог красный, потом они стали золотом и ртутью и мир начал осциллировать радугой, подобно павлиньему хвосту, начинался взрыв.

Лавина смыслов стремительно нарастала, потоки смысла дробились, сталкивались и рождали новые смыслы в точках пересечения. Время потеряло всякий смысл. Пупа и Лупа видели мысли друг друга, как матрицу из колеблющихся и пронизывающих всё пространство волн. Оказалось, что весь мир образуется из букв, а они — чернила, которыми эти буквы написаны. И в обычном состоянии, понять суть этого текста совершенно невозможно — буква не может осознать целую книгу, и возможно, в этом проявляется спонтанное милосердие вселенной — ведь смысл книги может оказаться слишком страшным, для того чтобы его могли осознать чернила, которыми эта книга написана. Но для Пупы и Лупы последние завесы спали. И они услышали страшный хохот, сотрясающий всю вселенную.

У африканских народов был миф о Пауке-Трикстере, по имени Анансе, который хитростью завладел всеми сказками, которые до него никому не принадлежали, и обрёл таким образом бессмертие. Ведь когда о тебе рассказывают историю, ты оживаешь в уме тех, кто её слушает и пересказывает. И пока жив язык, на котором рассказывается история, пока жива история, жив и её персонаж. Ричард Докинз утверждал, что мем, еденица информации, так же стремится к размножению, как и ген, еденица генома. И наиболее удачные информационные коды становятся бессмертными. Но наиболее удачные в каком контексте? Действует ли на информацию давление естественного отбора, или же, чему жить а чему умереть, выбирает некий судья, трансцедентный любой информации?

Пупа и Лупа оба одновременно осознали, что карма ужасно иронична. Они были втянуты в принудительное бессмертие, замкнутую как лента Мёбиуса, в неразмыкаемую петлю. Они были персонажами истории, которую Тот, Кого Нельзя Называть, рассказывает самому себе, и смеётся. Но если бы всё было так просто, то оставался крохотный шанс как-то выбраться оттуда. Однако же, со всей отчётливостью они увидели, что вся эта история закодирована в свойствах языка, и именно поэтому они обречены существовать внутри некоего речевого оборота вечно, причём Лупа всегда что-то будет делать не до конца, а Пупа — доделывать это за Лупой, но получаться в результате будет какая-то залупа, и всё будет начинаться сначала…

Не в силах выдержать несовершенство такого мира, они обернулись туда, откуда доносились звуки дьявольских флейт. Бездна. Они находились у самого края. Лупа заглянул в Бездну, а Пупа заглянул в Бездну за Лупой, и тут их отпустило.

Чай в двухлитровой банке уже совсем остыл, а тараканы расположились, как зрители в амфитеатре, наблюдая за действиями героев. Оба закурили и глубокомысленно уставились куда-то вперёд.

— Странное какое-то путешествие. Как ты думаешь, а времени на самом деле не существует, и мы — просто персонажи дурацкой шутки?

— Да не, залупа какая-то…

И время понеслось дальше, со свойственной ему безупречностью, покровы иллюзии снова упали на проявленный мир, а Пупа и Лупа решили, что им обязательно нужно вновь наведаться в тот бар, и приобрести ещё пару билетиков на такое шоу…

Продолжение следует…

Назад Вперёд

Добавить комментарий

Этот сайт использует Akismet для борьбы со спамом. Узнайте как обрабатываются ваши данные комментариев.