Ворон

я отброшен на шаг обратно, выбирая вперёд идти. мне — зародышу аргонавта — посылается шторм, но штиль избегает меня так ловко, что не верю глазам своим. он поглядывает с издёвкой,

я подглядывал бы за ним, но назначено не руно мне и не царствие чёрт-те где — лишь баркасом разбиться в море на Харибдовой стороне. размотает меня подобно светлым жизням, пропавшим там, где не встретит любой бездомный в небо поднятого перста.

 

надо мной не стервятник кружит, не орёл, и не смерти лик — сыпят вороны крупной стружкой мне в ладони и грай, и крик. умываюсь. смеётся птица и мазутным своим крылом — по глазам мне, как будто кистью — и опять всё черным-черно.

 

ни за что не очистить глаз мне. ни за что не найти пути, где заклёванный /пусть и насмерть/ упаду, но начну ползти. я пытался смотреть иначе, не пуская весь мир в утиль, но как жизни своей палач, я не рублю её на пунктир. не рублю чёрно-белых полос из жирнеющей мрачной мглы. я бы выслушал внутренний голос, только все голоса немы.

 

мне уставшую печень ворон разорвёт как победный стяг.

так всё было.

и будет снова.

даже тысячу лет спустя.

Выжить во время зимы

Ветер надрывно считает кости,

Чует мандраж

И берёт на зуб.

Солнце за жидкой стеной из сосен

Скрылось, но светит:

«Спасу, спасу!».

Тянутся нити, и вьются волны,

Чутким лассо пробивают брешь.

Так разгорается звёздным соло

Вектор озябших вконец надежд.

Нити подвешены вдоль дороги,

Реют над домом,

Горят в окне.

Даже прохожий — и тот в восторге —

Вдруг забывает порядок дней.

Вспыхнувший вечер искрится.

Тает

Снег под ногами

И снег внутри.

Десять мифических Солнц Китая —

Битые фонари.

Реки весны соберутся в стаю,

Вырвав из ветра колючих лап.

Я за мгновение перелистаю

Майские дни твоего тепла.

Не надышаться в который раз мне

Книгой из милых двухсот страниц.

Мысли о прошлом — всегда заразны,

Мысли о будущем — вечный риск.

Только по-прежнему скачет лучик,

Щёлкая строчек моих курсив.

В небе бесцельно танцуют тучи,

Чёрные гривы ко мне спустив.

По освещённым тобой дорогам

Я покидаю объятья тьмы.

Нам остаётся совсем немного.

Выжить во время зимы.

Эскизами

Если общаться письмами,

Значит, общаться искренне,

Значит, разлив по буковке,

Пить неземную суть.

Значит, дарить эмоцию

Всю. Бесконечно острую.

Словно в кромешном сумраке

Живо зажечь свечу.

Я опишу эскизами

То, что во мне записано.

То, что не знает выхода

И бесконечно ждёт.

И как всегда попробую

Выйти из зяблой проруби.

Станут метели тихими.

Громким же станет

Всё.

Мне приснилась зима

Мне приснилась зима.

И она набирает силу.

Ожидая в высокой башне, потирает морозный трон.

В окружении грозных стражей, где давно заведён будильник,

Нервно стуча зажигалкой,

Думает о своём.

Мне приснилась зима,

Впопыхах собиравшая вещи,

Чья чувствительность вновь застряла между осенью и весной.

Начиная свой путь сначала, я по-прежнему ей отмечен.

Я бросаюсь от нашей встречи,

А она, как всегда, — за мной.

Мне приснилась зима.

Я отчётливо помню саван,

Ослепительно белой смертью простиравшийся вдоль холмов.

Осторожно попавшись в сети,

Я полюблю тебя заново,

Бесповоротно веруя

В чистое волшебство.

Четыре метра

кружит голову воскресенье. каждый раз, как в последний путь. я на острове невезений, но когда-нибудь да проснусь. если выживу, то оставлю пачек пять никаких стихов. с незаточенной дикой саблей выживается нелегко.

если к старости не повешусь и не сгину в глухих тенях, я вам всё расскажу про нежность, лишь бы выслушал кто меня. лишь бы мой не отнялся голос, а надежда — не гиблый сюр.

я отхаркиваю влюблённость. и отхаркивать буду всю.

не поймите меня превратно, поколение скорых клятв. я из пепла рождаюсь в марте — без весны мне никак нельзя.

пару лёгких, как два Грааля, я наполню совсем другим. тем, что вышло за грань реалий и навряд ли вернётся к ним. тем, что выжжено, словно поле, и обронено, будто миг.

кто впускает любовь в ладони, непременно сжимает их.

рефлекторно. железной хваткой до последнего давит пульс, превращая в ничто заплатки. за укусом — ещё укус. и с надменной своей высотки рассмеётся тоскливо так.

но кто зеленью чистой соткан, не танцует из уст в уста, а вальсирует в рамках пары, не забыв ни одной из нот. лишь надежда совсем пропала — мир подавится новизной.

я хочу, чтоб лоза сквозь ниши прорастала в глубины стен. только вряд ли меня услышат с ветром делящие постель.

сутки вьются по шее лентой, отдавая приказ простой — закопать на четыре метра всё, что я называл весной.

Чудесный посланник

Часть 1. В коморке

Это произошло совсем недавно, а такое чувство, что так давно… Мне исполнилось 16 лет, а это значит, что ума у меня не прибавилось, дома полное непонимание с родителями, отсутствие настоящих друзей, рутина в школе, музыка, чай, в общем, стандартный набор подростка. Только радости нет…

Единственная отрада была, когда я закрывалась у себя в коморке. «Коморкой» папа называл мою комнату потому, что она была меньше всех остальных комнат в нашем частном доме, и в ней чего только не было: помимо кровати, шкафа, рабочего стола и книжных полок, в комнате стояло пианино, на котором я не умела играть, а только на слух набирала мелодии, все полки были забиты статуэтками и прочими безделушками, а также на полу стояли коробки со всяким барахлом: старыми фотографиями, плакатами, глобусами, инструментами для черчения, открытками, блокнотами с моими записями и кучей другого хлама. Периодически заходя в мою комнату, мама ужасалась, а однажды даже хотела выбросить все эти коробки на свалку. Но я не позволила сделать этого, и мои протесты и истерики помогли сохранить мои сокровища. Каждый день, как в будний, после школы, так и в выходной, я проводила время в своей комнате.

Была пятница, и я, расслабившись после школы, заперлась у себя и включила музыку. Подошла к зеркалу, посмотрела на себя внимательно: русые волнистые волосы, круглое лицо, розовые щеки, серо-зелёные глаза, губки бантиком. «Не девушка, а мечта», — подумала я, смеясь про себя. Распахнула окна, благо был апрель, и смотрела, что происходит на улице.

Была жуткая жара, зелёные листья на деревьях под лучами солнца искрились, как изумрудики. Несмотря на музыку, игравшую из колонки, было слышно пение птиц. «Как бы технологии ни развивались, природа всё равно побеждает», — подумала я.

По асфальту шли прохожие в панамках и очках. Ездили на велосипедах дети разного возраста. Шла девочка с мороженым в руках, которое вот-вот растает. Будто была не весна, а лето.

Среди всех этих прохожих я заметила взгляд, направленный на меня. Обычно в таких случаях я теряюсь и отвожу глаза. Но в этот раз я смотрела в глаза, не отрываясь, как под гипнозом. В конце концов, придя в себя, я стала разглядывать человека, которому принадлежал этот взгляд. На меня смотрел парень, приблизительно моего возраста, среднего роста. Лицо у него было овальное, тёмные волосы падали на лоб. Одетый в чёрную рубашку и брюки, в руках он держал веточку орхидеи голубого цвета. Ещё мгновение постояв, он начал приближаться к моему дому… И — о, чёрт! Парень споткнулся о бордюр и упал!

Часть 2. Гарри

Я сильно испугалась и закрыла лицо руками, чтобы не видеть этого зрелища. Но, взяв себя в руки, пролетев, как комета, мимо родителей, я выбежала из дома и подбежала к парню. За это время незнакомец успел встать и отряхнуть пыль с одежды. Немного помятая веточка орхидеи всё ещё лежала на земле.

— Вы не ушиблись? — спросила я, подойдя к парню

— Нет, всё нормально. Смешно получилось, правда?

— Я больше испугалась, чем развеселилась… Ваша орхидея помялась, так жалко, — сказала я, подняв цветок с земли.

— Её нужно немного напоить, чтобы она в конец не засохла, и всё будет с нею нормально, — с полной уверенностью ответил парень, — меня зовут Гарри, — представился и протянул руку.

— Алекс, — ответила я и протянула руку для рукопожатия, — пойдём ко мне в гости, поставим в воду твой цветочек.

Гарри без всякого стеснения согласился и пошёл со мной. Когда мы зашли в дом, нас встретил отец:

— Что случилось, Алекс? Почему ты выбежала на улицу? — спросил он, явно волнуясь.

— Мой новый знакомый споткнулся и немного помял свою орхидею. И мы сейчас пойдём и польём цветок, — улыбаясь, ответила я.

— Так… Про знакомого я понял… А «мы сейчас пойдём»… «Мы» — это кто? — недоумевая, спросил отец.

— Я и мой новый друг Гарри, — вполне серьёзно ответила, и, пока папа ничего не успел сказать, взяла Гарри за руку и повела к себе в комнату.

Оставив нового знакомого в своей «коморке», я пошла на кухню, чтобы набрать воду в высокий стакан. Ожидая, когда стакан наполнится, я услышала, как на кухне папа разговаривает с мамой обо мне:

— Мне кажется, что она с ума сошла… Говорит о каком-то друге, о каком-то цветке.

— Да, это, конечно, ненормально. Надо ей побольше уделять времени, общаться с нею, — ответила мама.

Не желая больше слушать это, я вернулась в свою комнату… «Они что, ревнуют меня к друзьям? Этого ещё не хватало…» — промелькнуло у меня в голове.

Гарри сидел за моим рабочим столом и разглядывал стоящую на ней статуэтку японского танцора. Я поставила стакан на стол, сама села на кровать, а Гарри опустил в стакан орхидею. Не зная, о чём можно поговорить с мальчиками, я начала с самого банального:

— Расскажи о себе, откуда ты, чем ты занимаешься, увлекаешься?

— Я человек мира: живу, то там, то сям, — ответил Гарри, — а вообще, у меня очень скучная жизнь… Лучше расскажи о себе.

— Моя жизнь не интересней твоей. Прихожу в школу — просиживаю штаны, прихожу домой — бездельничаю.

— То есть, учиться ты не любишь? — поинтересовался Гарри.

— Мне нравится литература и история. А остальные предметы мне не даются… — ответила я, явно желая закрыть неинтересную тему об учёбе.

— Ты знаешь, — начал рассказывать Гарри, — однажды на улице я увидел кошку. Захотел её погладить, но она убегала и не давалась мне на руки. Даже угощения не помогали с нею подружиться. Тогда я поменял тактику — начал каждый день приходить на то место, где с нею встретился. А она там была постоянно. Просто садился с ней рядом и ждал…

— Чего ждал? — спросила я.

— Когда она ко мне привыкнет. Потом снова начал приносить ей угощения. А позже она уже сама ко мне прибегала и прыгала на руки. Смекаешь, к чему я это рассказал?

— Чтобы развить нашу беседу?

— Нет. Чтобы ты поняла, что если предмет не даётся тебе, ты не должна опускать руки, а наоборот, проявить терпение, упорство, смекалку. И тогда, ты хоть чуть-чуть начнёшь вникать в науку.

— Ох… Спасибо за совет.

— И вообще, ты знаешь, раз нам обоим так скучно, то завтра мы должны обязательно развлечься.

— Я не против, — ответила я нерешительно.

Я так редко выходила за границы своей коморки, разве что в школу или по делам, и поэтому мне было немного не по себе от таких предложений…

— Ну вот и отлично! Завтра утром я к тебе приду. Если б ты только знала, какой сюрприз тебя ожидает! А сейчас мне пора.

— Я тебя провожу, — я уже собралась встать, но Гарри отказался:

— Спасибо, не стоит.

Гарри попрощался и вышел из комнаты, закрыв за собой дверь. Я всё-таки, подумав, что он может заблудиться, тоже вышла из комнаты, но Гарри уже не было. Тогда я вернулась к окну — и там он не появлялся.

«Странно», — подумала я и, обернувшись, на столе увидела голубую орхидею, которую забыл Гарри. Потёртостей и вмятин от падения как и не было, она приняла свой изначальный красивый вид, цвет её стал ещё ярче, она как будто светилась и, как мне показалось, даже сильнее запахла.

Часть 3. Концерт

Настало утро субботы. Я, как валенок, валялась в постели и видела седьмой сон. Меня потревожил стук в окно. Нехотя проснувшись и встав с кровати, я посмотрела в окно и увидела стоявшего во фраке Гарри. Волосы его были красиво уложены, взгляд как у герцога, а в руках уже у него была орхидея белого цвета.

— Доброе утро, Алекс! — с улыбкой поздоровался Гарри.

— Доброе… — сонно ответила я.

— Ох, сон — дело прекрасное, но так можно и всю жизнь проспать, — сказал Гарри, — а если ты сейчас не проснёшься, то не увидишь, какой я сюрприз тебе подготовил.

— А почему ты надел фрак?

— Всему своё время, ты всё узнаешь.

— Хорошо, заходи в дом, а я пока приведу себя в порядок.

Переодевшись и расчесав волосы, я пошла на кухню. Как раз мама готовила завтрак.

— Доброе утро! — поздоровалась мама.

— Доброе утро! Не могла бы ты приготовить ещё одну порцию завтрака для моего друга, он как раз пришёл ко мне и наверняка не завтракал.

— Для друга?! — с явным удивлением спросила мама. — А когда же он успел прийти? Странно, я не слышала, чтобы открывалась входная дверь…

Сделав паузу, она вполголоса спросила:

— Это тот друг, который приходил к тебе вчера?

— Да, его зовут Гарри.

— Ах, Га-а-арри… Хорошо, я приготовлю порцию и для него…

Получив две порции завтрака и поставив их на разнос, я понесла их в свою комнату. Гарри сидел на уже заправленной кровати и терпеливо ждал меня.

— Ты, наверное, не успел ничего поесть, сейчас мы с тобой позавтракаем.

— Да, я ничего не ел. Но и сейчас не хочу. Ты завтракай, а я пока подберу тебе платье.

— Платье?! — вскрикнула я. — Зачем платье?

— Было бы нелепо, если бы ты надела спортивный костюм, имея кавалера, одетого во фрак, — ответил Гарри и открыл шкаф с моими вещами.

Я ела молча, анализируя происходящее. Поев, я получила от Гарри своё лёгкое бежевое платье с чёрным пояском и чёрные туфли.

— Надевай! — приказал он и вышел из комнаты.

Как только я переоделась, Гарри вошёл обратно, посмотрел на меня, улыбнулся и, не дав сказать мне ни слова, показал на пианино:

— Ты умеешь играть на нём?

— Нет, не умею, — ответила я, — но могу на слух пальцем мелодии подбирать.

— Мне кажется, ты просто скромничаешь и стесняешься показать свой талант!

Рассмеявшись, я села за пианино:

— Какую мелодию тебе «сыграть»? — с наигранным пафосом спросила я.

— Мне бы хотелось что-нибудь игривое, живое, — с таким же наигранным пафосом ответил Гарри.

Единственное, что я помнила подходящее по описанию, — это была «Весна» Вивальди. Начиная бить по клавишам мелодию одним пальцем, незаметно для себя я стала играть всеми пальцами руки, а через минуту подключила и вторую руку. Примитивный набор нот превратился в профессиональное, грациозное исполнение музыкального произведения! Осознав это, я обернулась, чтобы посмотреть на Гарри, но вместо него и своей коморки я обнаружила, что нахожусь на сцене концертного зала, и на меня смотрит более пяти тысяч зрителей!

Закончив играть «Весну», я замерла в оцепенении, а зрители, все как один, встали и зааплодировали мне!

— Только для вас и только сегодня выступает всемирно известная пианистка Александра! — восторженно звучал знакомый голос.

Я обернулась, чтобы посмотреть, кто это, и увидела, что это был Гарри! Он был моим конферансье!

Взяв себя в руки, я поняла, что теперь мне никуда не деться, и продолжила своё выступление. Из-под моих рук зазвучали шедевры таких композиторов как Моцарт, Бетховен, Штраус, Бах, Россини. И между каждым номером выходил Гарри и объявлял название произведения.

Так прошёл весь концерт. Овации не утихали минут двадцать! Это был успех! Мне дарили цветы, брали автографы, фотографировались. Корреспонденты задавали вопросы… А Гарри стоял в стороне и только молча улыбался… Еле вырвавшись из толпы поклонников, я подошла к Гарри.

— Что это было? — хочу, наконец, узнать я.

— Это то, что должно быть, Алекс. Но раз ты такая счастливая, то видно, что ты мечтала об этом давно.

Я действительно была очень счастлива, и, не в силах сдержать эмоции, закрыв глаза, я обняла Гарри… Как только я открыла их, я увидела, что мы опять находимся в моей коморке. За окном уже темнело.

— Всё так быстро закончилось… Жаль, — немного расстроилась я.

— Лови момент! — ответил Гарри. — На сегодня всё. На этом я покидаю Вас, — мой конферансье поцеловал мне руку и удалился из комнаты.

Даже не пытаясь провести Гарри, я переоделась, зашла на кухню. Родители сидели за столом, пили чай.

— Как можно целый день провести в своей комнате, не выходя из неё? — с возмущением спросила мама.

— Что творится в твоей голове? — подхватил «эстафету» папа.

— В моей голове сейчас каша. А в жизни творятся крутые перемены, — мечтательно ответила я.

Сделав себе чай, я зашла в плохо освещённую комнату. И только на углу рабочего стола что-то светилось. Подойдя ближе, я увидела светящуюся белую орхидею, которую утром держал в руках Гарри.

— Спасибо… — прошептала я.

 Часть 4. Карнавал

Воскресенье начиналось с недоброго утра. Едва я открыла глаза, в мою голову пришли мысли о выполнении домашнего задания, уборке в комнате и о том, что это последний день выходных. Настроения не было. И лишь воспоминания о вчерашнем дне вызывали у меня улыбку.

На столе так и стояла орхидея, а также тарелки: одна пустая, а вторая — с так и не тронутой едой. Взяв тарелки, я понесла их на кухню. Мама сидела за столом и пила кофе.

— Доброе утро, соня! Не устала ещё до обеда спать?

— Мам, сейчас только пол-одиннадцатого. Это ещё не обед, — ответила я, закатив глаза.

— Ты поняла, о чём я. Ты не соблюдаешь режим дня, и это плохо, — сказала мама и, посмотрев на тарелки, спросила:

— А что ж твой друг ничего не ел?

— Он не был голоден, — ответила я, пожав плечами.

— Хм… А, может быть, познакомишь нас со своим другом? Ты так редко приводишь друзей к себе в гости… А с появлением этого…

— Гарри, — напомнила я.

— Да, Гарри… С появлением Гарри ты стала другая. Как-то загадочно разговариваешь, глаза блестят, — заметила мама.

— Хорошо. Как только Гарри придёт, я обязательно вас познакомлю, — ответила я и ушла в ванную.

Включив воду в умывальнике, я всё равно услышала, что отец зашёл на кухню, сел рядом с мамой, и мама начала разговаривать с ним обо мне:

— Ты знаешь, мне кажется, этот Гарри как-то влияет на Алекс, но как, ещё не могу понять… — рассуждала мама.

— И ты туда же? Ты хоть раз видела его? Ты заметила, как она странно себя ведёт? — возмутился отец.

— Она ведёт себя так же, как и я, когда познакомилась с тобой, — улыбаясь, ответила мама.

Папа больше ничего не ответил…

Приведя себя в порядок, я завтракала с папой на кухне, замечая его назойливый взгляд за мной. Меня это смущало, но ни я, ни отец не сказали друг другу ни слова.

Вернувшись в свою комнату, я уже собралась выполнять домашнее задание, но мне помешал стук в дверь. Я открыла дверь, и передо мной стоял Гарри. Он был одет в белую рубашку и чёрные брюки. И на этот раз он пришёл без орхидеи. Его лицо было бледным, в глазах была грусть.

— Привет, Гарри. А как ты зашёл? Тебе открыли мои родители? — спросила я.

— Дверь была открыта… я зашёл… но никого не встретил, — запинаясь, ответил Гарри.

— Что-то случилось?

— Да… Я давно хотел рассказать… Точнее, ты должна сама была почувствовать, понять, что сегодня последний день…

— Выходных! — не дала договорить я. — Да, я знаю! Так не хочу в школу!

— Выходных?! — не понимая, спросил Гарри. — То есть, ну, да… Выходных… — неуверенно ответил он.

— А мне ещё уроки делать, — начала я жаловаться.

— Знаешь что, Алекс, в этот последний день выходных я тебе хочу устроить небольшой праздник.

— Я уже заинтригована, — радостно ответила я.

— Готова? Тогда пойдём со мной.

Гарри взял меня за руку. Покинув дом, мы вышли на главную улицу, свернули в узкий переулок, в котором я никогда не была, и пришли к огромным чёрным воротам.

— Я побаиваюсь туда заходить, — дрожащим голосом сказала я.

— Никогда и ничего не суди по внешнему виду, — ответил Гарри и постучал в ворота. Через мгновение ворота открылись, и нас встретил мужчина низкого роста, с разрисованным лицом, как у клоуна, и в пёстром красно-жёлтом костюме. На голове у него был колпак с колокольчиками. Он мило улыбался, глядя на Гарри, а когда увидел меня, радостно запрыгал и захлопал в ладоши:

— Ура!!! У нас новая гостья!!! Добро пожаловать на наш карнавал! — произнёс этот мужчина и впустил нас.

— Карнавал?!!! Как же это здорово! Я всегда хотела побывать на карнавале!!! — обрадовалась я. Гарри молчал и только улыбался, но глаза были грустными.

Мы шли по тёмному коридору с красным освещением, издалека доносилась весёлая музыка, которая со временем ставала всё громче и громче. Гарри завёл меня в какую-то комнату. Как оказалось, это был гардероб.

— Выбирай любой костюм! Переодевайся, и выходи.

Костюмов было не то что много, их было очень-преочень много! Глаза разбегались, глядя на это изобилие! Были костюмы принцесс, животных типа зайчиков, котят, тигрят, лягушат. Я успела разглядеть костюмы ведьмы, жар-птицы. Мне очень понравился костюм лебедя. Но что же выбрать?! В углу гардеробной комнаты за шторкой что-то излучало свет. Я бы и не обратила внимания, если бы свет не увеличивался. Пойдя ближе и отодвинув шторку, я увидела прекрасный костюм.

Это был костюм инопланетянки. Невозможно сказать, какого он был цвета, но голубой и белый цвет, которые преобладали в костюме, переливались друг с другом. Как же это завораживало! К костюму прилагался голубой парик с прямыми волосами и белые туфли на громадной платформе.

— Здорово! — единственное, что смогла произнести я, и начала переодеваться.

Выйдя в коридор в своём новом обличии, я увидела, что Гарри меня уже ждал. Он был одет в фиолетовый костюм рейнджера, а в руках держал шлем.

— Мы с тобой точно как с другой планеты, — засмеялась я.

Пройдя дальше по тёмному коридору и слыша уже совсем громкую музыку, мы упёрлись в дверь.

— Добро пожаловать в твой мир чудес, Алекс! — сказал Гарри и открыл дверь.

Сильный поток света ударил мне в глаза, и я закрыла их рукой. Немного подготовившись, я открыла глаза и увидела чудо!

Божественно голубое небо, которое разрезала радуга! А под небом необычайно яркий, разноцветный, кричащий, поющий, танцующий карнавал!

Люди, переодетые… Хотя нет, они на самом деле были клоунами, шутами, принцами и принцессами, зверушками, морячками, волшебниками, магами, всякими страшилками, вроде графа Дракулы и ведьмочек, был даже человек в костюме японского танцора, как будто моя статуэтка ожила. Все они танцевали под праздничную музыку и иногда в один голос выкрикивали:

— Славься, мир чудес!

Мы с Гарри не отставали за остальными и танцевали, пели, кричали от счастья!

«Почему? Зачем? Ведь не было никакого повода, праздника… Почему все так счастливы? Всё-таки для счастья не должно быть причин…» — подумала я.

С неба на танцующий народ падали разноцветные ленточки, шарики! Было так волшебно!

Музыка начала утихать, и послышалось, что кто-то бьёт по микрофону, и чей-то знакомый до боли молодой женский голос начинает что-то говорить. Не знаю, как всем, а лично мне этот голос слышался в голове, как будто, я слышу свои мысли.

— Раз-два, раз-два-три… Здравствуйте! Здравствуйте, гости нашего карнавала! — приветствовал нас голос. — Было нелегко собрать вас всех здесь: у кого-то работа, у кого-то учёба. Мы стали очень занятыми и совсем забыли об отдыхе, о покое… О своих мечтах… Я очень рада, что, помимо наших завсегдатаев, наш карнавал посещают и новые гости. А всё благодаря кому? А я вам отвечу. Все благодаря моим помощникам! Именно они протягивают руку помощи тем, кому нужно разобраться в себе, расслабиться. Именно они приводят вас сюда! Так случилось и в этот день: мой чудесный помощник Гарри привёл гостью! Это гостья сегодня — гвоздь нашей программы. Ради неё мы и устроили это парад-карнавал!

Все сразу обернулись на нас с Гарри и начали аплодировать. Я, не совсем понимая, в чём дело, но вспомнив свой вчерашний концерт, решила особо не возникать и воспринимать всё как должное, а после всего уже задавать Гарри вопросы.

Карнавал продолжался до самого вечера. За это время мы успели посмотреть весёлые номера с фокусами от клоунов, узнать, что нас ждёт в будущем, от магов, поесть мороженого с принцессами и даже поболтать с графом Дракулой. К вечеру, когда совсем стемнело, нас всех пригласили на специально подготовленную поляну. Мгновение — и в тёмно-синем небе начали появляться первые искорки фейерверка, которые постепенно вырастали в большие шары и с характерным для них хлопком расширялись и таяли в воздухе. Завораживающее зрелище длилось минут десять, и когда всё закончилось, гости стали расходится.

— Гарри, мне же завтра в школу! Уроки! А что я родителям скажу?! — спохватилась я.

Гарри крепко обнял меня, я закрыла глаза, пытаясь придумать, что же мне делать. И как только я открыла глаза, я увидела, что мы в моей комнате. Всё случилось точно так же, как и в день концерта.

— Что происходит, Гарри?! Где мы были? Кто ты?! Зачем ты всё это делаешь?! — пыталась выяснить я.

Лицо Гарри изменилось до неузнаваемости. Оно было бледное, почти прозрачное, только глаза видны. Плечи опустились, он совсем сгорбился. Ему было тяжело выдавить из себя даже слово:

— Как тяжело, как больно… — начал говорить Гарри. — Я, в принципе, никто. Меня нет. Я плод твоего воображения. Ты меня сама придумала. Я — лишь маленькая частичка того, что твориться в твоей голове. Концерт, на котором ты выступала, — его тоже не было на самом деле. Это всего лишь твоя мечта. Я лишь напомнил тебе о ней, я привёл тебя в твою мечту. Карнавал — это не просто праздник для тебя. Это мир, в котором ты хотела жить ещё в детстве, но со временем, из-за школы и других дел и забот, ты забыла о нём. Неужели ты не помнишь, как ещё совсем маленькой была в своём мире чудес? Неужели ты не узнала голос, нежный, молодой голос, который нас приветствовал? Это твой голос, Алекс. Это ты нас приветствовала! Это ты нас придумала, создала! Это не я — твой гид по твоим мечтам, а ты сама!

Я смотрела на него, открыв рот, и не знала, что сказать.

— Прощай, Алекс! Не забывай о своём мире чудес! Заглядывай иногда! И помни: для прекрасного будущего нужно строить прочное, достойное настоящее!

Договаривая свои последние слова, он начал рассеиваться в воздухе… Я ничего не могла понять. Темнело в глазах… Начала болеть голова… Я чувствовала, что падаю…

Часть 5. Прочное настоящее

Очнулась я в своей постели. Меня разбудил будильник. Я встала с кровати, подошла к столу… Домашнее задание сделано… Что?! Когда же я успела? Мой реальный и воображаемый мир настолько перемешались, что я не могла ничего сообразить. Боясь выходить из своей комнаты, зная, что меня ждёт разговор с родителями, я тихо начала собираться в школу…

Первый день в школе для меня был тяжёлым. После того, что со мной произошло, мне было тяжело прийти в себя.

Второй день прошёл лучше. Я начала общаться со своими одноклассниками, стала внимательной на уроках.

Неделя пролетела быстро. За это время я успела записаться на курсы предметов, которые не понимаю, и договориться о встрече с парой ребят. Так и началось моё стремление учиться и заводить общение с другими.

Решив наладить контакт с родителями, я начала подробно рассказывать им о своих делах, делиться своими мыслями, мечтами. Стала больше проводить с ними времени. Мама с папой были в восторге от моих перемен! Как хорошо, что они не задавали вопросов о моём… Друге… Мне было бы тяжело им отвечать…

Всё-таки поставив для себя цель, я записалась на уроки сольфеджио. Также со своими новыми друзьями решила каждый месяц устраивать карнавал с переодеваниями. Так проходили недели, месяца…

Моя жизнь круто изменилась благодаря… Кому? Получается, благодаря мне… Как много осталось вопросов… Почему этот воображаемый друг появился так резко? Почему так же быстро исчез? Почему я нафантазировала себе это именно так? Но так как на эти вопросы даже я не в силах ответить, я больше к ним не возвращалась.

Единственное, что действительно тронуло меня, — это веточки орхидеи… Мне очень понравился этот цветок, и я решила их разводить.

На выходных я решила сходить в ближайший магазин комнатных растений, чтобы купить один такой цветок.

Зайдя в магазин, я увидела довольно много разных цветов в горшках, они были везде: на полу, на полках, они висели под потолком. И помимо орхидей здесь были фикусы, замиокулькасы, розы, кактусы, пальмы, фиалки, в общем, было такое ощущение, будто я попала в джунгли… И в этих зелёных зарослях я увидела что-то чёрное. Имея плохое зрение, я подошла ближе и увидела продавца с тёмными волосами, одетого в чёрную рубашку и брюки. Он стоял ко мне спиной и брызгал чем-то на орхидеи, которые стояли на полках.

— Простите, пожалуйста, — попыталась позвать я продавца.

Продавец обернулся и посмотрел на меня своими серыми глазами… От изумления я открыла рот:

— Боже мой! Гарри…

Могила светлячков

И куда бы я ни бежал,
Как тюрьма для меня сей холодный шар.
В этом зеркале мой кошмар,
И по всем остальным фронтам
Мир исправно трещит по швам.
pyrokinesis

Глава первая. Некоторые цветы никогда не тянутся к звёздам

За окном разгорался закат: ленивые облака, что клубились непонятными кучками на холсте неба, отдавали насыщенным красным оттенком, начинающимся от бордового и заканчивающимся ярко-алым, по причине этого у меня сложилось впечатление, будто бы кто-то изящно и на потеху всем перерезал небу горло. Деревья придерживались мёртвой тишины: их движения сводились только к лёгким покачиваниям из-за редкого дуновения ветра, а люди лишь изредка мелькали разноцветными пятнами сквозь грязное стекло окна моей комнаты. Наверное, мне давно уже стоило задуматься об уборке в квартире, однако же я находил что-то невообразимо притягательное в том, чтобы жить в хаосе: всё-таки этот самый хаос идеально вторил всему тому, что происходило у меня внутри, где-то там, где люди находят сердце.

Я сидел на сильно выступающем подоконнике, как и делал это всегда: устроился, закинув согнутые в коленях ноги, рядом с собой разместил ещё горячий кофе и тонкий, с ажурной отделкой снаружи, скетчбук, а ноутбук, расположившийся на столе, воспроизводил композиции классиков, что создавало вокруг меня невероятную атмосферу отрешённости и уединения. Именно в такие моменты я любил размышлять о жизни: насколько доволен тем, что я сейчас имею; насколько я чувствую себя потерянным, насколько меня втоптали в грязь, насколько ещё меня хватит. Насколько… А, к чёрту.

Кто-то наверняка скажет мне, что я типичный представитель непонятых подростков. Возможно, они будут правы, но, честно говоря, какое мне до них дело? Мой главный грех в том, что я получаю странное наслаждение от страданий. Я люблю эту боль, что с каждым днём сжигает меня дотла, оставляя спалённый город на руинах моего сознания; я жажду её, хоть и безумно устал ощущать огромную дыру где-то глубоко внутри себя, что разделяет каждый раз мою жизнь на «до» и «после». Я знаю, что когда-нибудь это состояние сожрёт меня. Я знаю, что когда-нибудь всё разрушится, а мне достанется лишь прах прошлого. Возможно, ещё мой грех в том, что я не верю в Бога, хотя это утверждение довольно сомнительно само по себе.

Громкий звук закрывающихся дверей, которыми постоянно сильно ударяли, словно пытались пробить бетон вокруг, раздирает поток моих мыслей, — грохот настолько жуткий, что мне кажется, будто пространство вокруг меня начинает вибрировать в причудливом танце. Атмосфера личной сказки нарушается, буквально распадётся на глазах, когда я слышу оглушительный грубый голос: это отец, человек, которого я хочу не ненавидеть, но как-то не выходит. Забавно осознавать, что он только пришёл домой, но уже срывается в истерике на ближних: на матери, на моей сестре, хотя та зачастую даёт ему отпор, даже на мне. Немного грустно, честно говоря, что люди привыкли переносить свои личные переживания и падения на близких людей, которые могли бы подарить крылья и щит в подобных ситуациях. Мой отец каждый раз превращался в личного демона, что разрушал всё, к чему прикасался, когда возвращался с работы. Но после всего этого был самым милым созданием на планете, — а я помнил, я тщательно хранил в своей памяти, словно в драгоценной шкатулке, как он собственноручно каждый раз растаптывал хрупкие чувства моей матери. Моё сердце, как и сердца всех моих близких, покрывалось шрамами, которые никогда не дадут нам смотреть на мир по-другому.

Отпечаток прошлого — отпечаток в будущем.

Наверное, стоило давно им развестись, но человеческая натура удивительна в действительности: мы будем терпеть стойко и страстно, пока нам причиняют боль, пока наше сердце забивают клинками, потому что просто привыкли, а от привычки отказаться не хватает сил. Люди десятилетиями живут в несчастливом браке, а потом учат так же жить своих детей, взращивая эту привычку в неокрепших умах. Моя мать терпела это унижение постоянно, её ничего не держит рядом с этим человеком, однако она до сих пор рядом с ним. Я не могу её винить в этом. Жалость и грусть съедают меня живьём, когда я смотрю на неё, такую слабую и грустную.

Наушники прекрасно помогают немного отвлечься от криков, что в очередной раз доносятся из коридора квартиры, которая из дома превратилась в место боевых действий. В ушах гремит тяжёлый рок, а мои родители сорятся под звуки «Осеннего вальса» Шопена. Возможно, они иногда даже повторяют мелодию своими криками, — отчего-то эта мысль веселит меня. Кофе остыл, пар от него уже не так активно разносится по воздуху, сама кружка еле тёплая, а скетчбук так и лежит открытым на первой странице.

Я опять ухожу в дебри своего разума, погружаясь в выдуманный мир, в котором нет противного крика, и не замечаю, как на листе появляется аккуратное «Привет».

Глава вторая. Бойся своих демонов

Школу определённо можно назвать социальным институтом, который будет в состоянии научить человека с младшего возраста взаимодействовать с людьми, но сразу напрашивался вопрос: «Какой процент удачи в этом обучении?» Школу точно с такой же уверенностью можно назвать местом выживания, потому что дети, особенно подростки, не осознают цену своим словам и пытаются заработать себе авторитет, выполняя постыдные действия, унижая других детей, дерясь или даже просто грубя преподавателям.

Я не был изгоем, я был скорее отрешённым наблюдателем, что каждый день видел одинаковую картину: неосознанное насилие над психикой определённых людей. На меня не обращали внимания: я всегда сидел где-то вдали от места действий, немного напоминая надзирателя, и никогда не вмешивался в конфликты, что провоцировали или пытались решить мои одноклассники.

Это было жалкое зрелище, признаюсь честно, но я был слишком труслив, чтобы попытать исправить это: осознание того, что я могу превратиться в такого же изгоя, заставляло моё сердце заходиться в безумном танце, а после кидало в жар. Сложно было понять: это жар от страха или же от чувства вины из-за того, что я слишком жалок в этой социальной группе, что не могу изменить ничего своим авторитетом.

У нас в классе было несколько людей, что подвергались постоянным нападкам. Первым был мальчишка-пухляш, чьего имени, скорее всего, не знает никто в классе, кроме нашего руководителя и приближённых лиц. Первые года вместе с нашим классом он был душой компании, а потом его друзья, которые сейчас, естественно, таковыми не являлись, начали замечать, что он слишком отличается от них своими формами. Это был парень из того типа людей, которые всегда таскали с собой еду и многих этим раздражали, особенно когда начинали есть у всех на виду. Возможно, если бы он не имел лишнего веса, к нему бы относились более благосклонно, но судьба явно не благоволила этому парню. Вскоре появились типичные обзывательства для тех, кто выделяется крупной фигурой на фоне других: «жирный», «толстяк», «да как под тобой ещё пол не провалился» и тому подобное. У него всё ещё оставались друзья, да и дальше обидных прозвищ мои одноклассники не пошли.

Никто из этих людей даже не задумывался о том, что этот парень мог быть полным не по причине того, что он много ест и не занимается спортом, а банально из-за какой-то болезни, полученной генетически. Сразу же в голове невольно всплывал пример моей матери, которая с двенадцати лет состояла на учёте у эндокринолога, потому что имела подозрение на заболевание — его потом и подтвердили — с очень странным названием, которое я даже не силился запомнить. Возможно, из-за мамы у меня и развилось это желание понять, что стоит за комплексами людей.

К примеру, почему человек старается одеваться во всё чёрное и серое, что стоит за его полнотой, почему он не смотрит в глаза при разговоре или молчит в компании. У людей есть столько особенностей, которые остальные считают дефектами. Забавно, что они эти же дефекты сами же и создают. Меня поражает, как некоторые люди могут замечать только одну сторону цикличности, но совершенно отрицать другую, когда всё взаимосвязано.

Второй жертвой для издевательств стала обычная, даже слишком серая для слова «жертва» девчонка: она была очень высокая и худая, чем-то напоминала жердь и одновременно с этим создавала ощущение живого трупа, носила длинные косы, достающие до поясницы, и дурацкие очки в круглой оправе, которые, казалось, закрывали половину лица. Движения её были весьма скованные, даже неуклюжие: она часто не могла стоять ровно, либо же, наоборот, стояла отвратительно прямо, зато взгляд был цепкий и понимающий, пробирающий до самого нутра собеседника.

Её побаивались, хоть она и принадлежала к женскому полу, потому что девушка умела пользоваться своим ростом так, чтобы сразу внушить страх своему обидчику, хотя за её спиной это рождало в два раза больше обидных слов и слухов. Внешность породила слова для того, чтобы лучше назвать её уродиной, а любовь к учёбе — в очередной раз подчеркнуть, какая она заучка.

Последней жертвой тоже была девушка, только она отличалась всем от предыдущих приятелей по несчастью: рождена в неблагополучной семье, что сказывалось на её одежде, имела скорее отталкивающий внешний вид, училась средне, даже скорее ближе к отметке «плохо», и не имела сил хоть как-то отпираться от нападок сверстников. Была, наверное, единственным человеком, которого можно было назвать жертвой: жертвой семьи, которая и вовсе не виновата в своих пороках, жертвой окружающих людей, которые только видели в ней стереотип «брошенного» ребёнка, жертвой самой себя, потому что с самого детства у неё есть модель поведения, и, честно признаться, я не думаю, что она сможет избежать повторения судьбы своей матери или отца.

Когда наступает перемена, я быстро ухожу из класса, прихватив любимый телефон, потрёпанные наушники, заточенный ножом карандаш и свой скетчбук, и спускаюсь вниз, совершенно не понимая, зачем я это делаю: то ли для того, чтобы скрыться от этого несправедливого отношения к другим, то ли для того, чтобы не чувствовать себя виноватым в беспомощности. Думаю, я всегда знал, что второй вариант мне ближе, ведь в первую очередь все мы, люди, заботимся только о себе. Хранить своё сердце от трагедий других людей, пока это не коснётся тебя самого, — это так по-людски, что аж тошно.

В тот момент, когда меня толкает кто-то из младших классов, а скетчбук вылетает из моих рук, я недовольно цокаю языком и закатываю глаза. Дети — цветы жизни, возможно, только не в тот момент, когда они превращаются в бесконтрольных монстров, которые не знаю границ из-за того, что когда-то их родители решили отдать ребёнка на воспитание технологиям — ещё один порок современного общества.

Наклонившись за своим мини-альбомом, я как-то слишком резко осознал, что вокруг меня всё стало слишком тихо. Раньше можно было услышать крики, детский смех и какие-то бытовые звуки, типа шарканья обуви или же звука молнии на портфелях учащихся, но сейчас я слушал только тишину, вытанцовывающую вокруг меня причудливый танец. Отчего-то мне стало неуютно, словно я находился не в своей тарелке, хотя ещё секунду назад хотел отчитать ребёнка, что нарушил моё личное пространство, и чувствовал себя вполне комфортно.

Подняв глаза в немом опасении, я обнаружил, что всё вокруг было как-то смазано, без чётких очертаний, словно я попал в картину Моне. Людей поблизости не было, только пустое пространство, удавливающее своим одиночеством: оно вибрировало таким образом, что складывалось ощущение схождения и расхождения.

Внезапно пространство где-то рядом со мной разрезала аккуратная трель флейты, а когда я повернулся на звук, что в такой ситуации скорее смутил меня, я увидел её.

Это была худая девушка, а если уточнить, то это была девушка, чей образ я старательно рисовал вчера в своём скетчбуке на первых страницах, так как альбом был куплен на днях. Она была очень проблемным персонажем, так как мне никак не удавалось увидеть её внешний вид в контексте своей вселенной, а это очень мешало для создания рассказа. И вот, только вчера я, наконец, смог продумать её.

Передо мной стояла девушка с почти что белоснежными волосами, которые были собраны в довольно сложную причёску и доходили длиной где-то до лопаток. У неё были аккуратные, даже миловидные черты лица, которые выражались в круглом лице, больших глазах и пухлых губах. Ярко выделялась родинка, которая расположилась на правой щеке. Глаза, приближенные к золотому оттенку, сияли загадочным сиянием. Она была одета в платье светлых тонов, доходившее до самых пят.

Девушка своим присутствием напомнила мне, что её образ был взят с цветов эдельвейсов. И сейчас она стояла прямо напротив меня, не показывая своих эмоций, словно оживший цветок.

Её рука метнулась вперёд, указывая пальцем куда-то вниз, где лежал мой скетчбук. Перемесив взгляд вниз, я с ужасом обнаружил, что альбом при падении раскрылся именно на портрете этой дамы. Я никогда не верил в совпадения, тем более в таких ситуациях, — и оживший образ моей фантазии с лихвой доказывал мне мою теорию.

Только в этот раз внизу была приписка, сделанная не моим почерком:

«Ты всегда хотел убежать, не так ли?»

Глава третья. Синяки в душе́

Паника заставляла меня гореть в агонии: она словно пускала по венам свои смертоносные шипы, которые спустя некоторое время впивались в моё сердце с огромной силой, а после прокручивались вокруг своей оси, оставляя от души кровавое месиво. Я не мог найти здравого объяснения тому, что происходило со мной в последние дни: всплывающие образы, выдуманные мной когда-то давным-давно, искривлённое пространство, которое становилось всё привычнее с каждым днём, оживающие сны, восстающие прямо предо мной в самые неожиданные моменты, — всё это нельзя было назвать нормальным.

— Сынок?

Голос матери достиг меня, словно сквозь толщу воды. Он был каким-то пустым, совершенно не имеющим значение в данной ситуации, однако я оторвал взгляд от улицы, лениво переводя его на свою мать.

Она была тощей. Её лицо было уставшим, а спина — кривой: увы, сидячая работа не щадит никого, даже самых трудолюбивых работников. Каштановые волосы были собраны в ленивую гульку, а на макушке, придерживая не отросшие пряди, расположился чёрный ободок. На плечах болталась какая-то серая кофта, потрёпанная временем, но всё ещё сохранившая свою форму, приоткрывающая шрам чуть правее ключицы, чью историю я до сих пор не слышал от мамы, а вообще она носила тёмные спортивные штаны и светлую майку — такая одежда всегда преобладала в мамином гардеробе.

— Да, мам?

Я не смог разглядеть её лица, потому что оно было… замазанным, как будто расфокус на камере у неопытного фотографа. Недолго думая, я попытался списать этот эффект на недостаток зрения, усердно моргая, чтобы избавиться от дискомфорта, однако ничего не получилось — лицо матери всё с тем же успехом было замазано какой-то невиданной силой.

— У тебя всё в порядке? Я волнуюсь за тебя.

Голос прозвучал тихо, как-то надломлено. Я еле расслышал его, хотя находился примерно в паре метров от неё.

За её спиной резко стали всплывать слова:

«Лгунья»;

«Ей никогда не было дела до тебя. Что же могло измениться за пару дней?»;

«Она, наконец, нашла время на тебя — ты должен отблагодарить её»;

«Ты ей никогда не был нужен, смирись уже, наконец, с ролью “+1” в семье»;

«Ты ощущаешь эту боль именно из-за неё. Она — причина твоего одиночества»;

«Она — твоя последняя надежда в этой кромешной тьме».

— Я в порядке.

Вымученная улыбка, смешенная с головной болью, кажется, совершенно не может доказать женщине, стоящей передо мной, это утверждение. Её брови чуть приподняты и сведены друг к другу, а в глазах стоит такой океан печали, что мне становится стыдно за своё молчание.

Я всегда видел это в её глазах — горечь за то, что она не уделяла мне достаточно времени, а сейчас, когда я уже на пороге взрослой жизни, контроль и материнская ласка не так нужны. Я вырос сломленным одиночкой, а она постоянно носила за собой поломанные крылья материнства.

Вылетая из комнаты, я стараюсь не думать о том, насколько дико выглядит это в контексте нашей «милой» беседы с матерью. Знаю, что она поймёт, но я не могу предугадать, какова будет цена за это понимание — самоуничтожение, печаль, тоска… а может, это будет осознание того, что ничего нельзя изменить, которое сможет изменить её?

Кухня греет своим жёлтым цветом, а предвкушение от будущего горячего чая уже заранее расслабляет. Эта комната всегда вызывала у меня лёгкую улыбку как не связать приятные эмоции с едой и напитками. Наверное, это единственное светлое пятно в нашей квартире.

Дверь хлопает, оповещая о приходе отца. В квартиру входит человек — на кухне уже я вижу отвратительного монстра, истекающего чем-то чёрным, словно бы чернилами. Это существо по силуэту напоминало человека, однако оно такое мерзкое, что мне становится дурно: в горле появлялся ком, меня кидало то в жар, то в холод, а в руки упорно терроризировал тремор. Оно громко шлёпало ногами по полу, оставляя за собой чёрные разводы, которые постепенно расползаются по всему помещению. Приглушённо я слышу довольно грубое «привет, сын», а в воздухе, прямо над его головой, появляются надписи:

«Он тебя ненавидит»;

«Страх можно пощупать, малыш. Он расползается по твоим венам, словно яд, а потом, когда заветная жидкость достанет до твоего мозга…»;

«Ты…»;

«Умрёшь…»

Дикий смех становится моей колыбелью в царство тьмы. Перед темнотой я слышу крик. Свой собственный, полный отчаяния.

Глава четвёртая. Могила светлячков

Место вокруг — сплошная чернота. Открыв глаза, я не увидел ничего, кроме темноты, заполонившей пространство. Подушечками пальцев я пытаюсь уцепиться хоть за какой-то предмет, а в груди теплится немая надежда на то, что это как-то поможет мне определить своё расположение, однако мои попытки остаются тщетными. Воздух холодный, сжигающий мои лёгкие из-за контраста температур, а страх съедает всё остальное, что теплится в душе.

Я лежу на полу, холод нежно прикасается к коже, оставляя свой поцелуй, словно ласковая леди Смерть. Я буквально слышу, как звон играет похоронный марш в моей голове, а грудь разрывает пропасть пустоты, что сейчас, когда я нахожусь в этом помещении, ощущается особенно остро, отдавая покалыванием в пальцах.

— Где я?

Я шепчу без надежды быть услышанным, без надежды на ответ, однако спустя короткую секунду, что, кажется, длится целую вечность, я слышу женский голос:

— Я зову это место Могилой Светлячков.

Свет ослепляет в следующее мгновение, глаза слезятся от резкой перемены освещения, так что я вынужденно прикрываю веки, чтобы в следующее мгновение открыть их и найти говорящую.

— Почему «Могила Светлячков»?

Это моя фантазия, ожившая ещё в школе. Она кружится в своём белоснежном платье, а в её руках букет чёрных роз, которые, с моей точки зрения, выглядят очень красиво и пугающе: раньше я никогда не встречал эти цветы в такой цветовой окраске, однако был твёрдо уверен, что они — те самые, что я захочу видеть рядом с собой в виде любимых. Мой взгляд цепляется за её запястья, по которым стекают капли крови, собирающиеся в маленький ручей. Она смотрит на растения как-то грустно, словно на умирающее существо, а кровь, что срывалась с рук на пол, придавала картине некую красоту.

— Потому что тут похоронено всё то, о чём ты мечтал.

— Это…

— Это могила твоих желаний. Это — твоя могила.

По ощущениям, моё сердце сейчас погибало: какое-то обволакивающее чувство прошлось по всему телу, оставляя в мыслях только страх. Интересно, что бы почувствовал человек, когда переместился в будущее прямо перед своей могилой? Думаю, это могло бы быть разочарование, а может, и страх, горечь? Почему человеку вообще нужна могила? Чтобы осознать себя мёртвым?

— Когда-то ты создал светлячков, сияющих так ярко, словно они были звёздами, а теперь они умирают, теряя своё свечение. Их осталось так мало, что скоро это место попросту исчезнет.

— Я… Почему они умирают?

— Светлячки всегда умирают, когда гаснет мечта. Это происходит у всех, потому что жизнь — не сказка, в которой всё исполняется по велению волшебной палочки, но у этих же людей рождаются новые светлячки, потому что они живут, мечтают и жаждут осуществления своих желаний. У тебя горит лишь пара желаний…

Она дотягивается до одного светлячка, дотрагиваясь до тельца своим тонким пальцем. Вокруг места прикосновения вспыхивает жёлтый цвет, а потом в воздухе появляется: «Развод родителей». Следующий — «Спокойная жизнь». Следующий — «Быть любимым». Следующий — «Иметь чуть больше таланта, чтобы не казаться таким бесполезным». Последний горит очень слабо, словно бы нерешительно. Последний — «Умереть».

Глаза слезятся, потому что в последнем желании я даже сам себе не мог сознаться. Это, наверное, было то самое желание, которое дышало на кончиках пальцах, тихо путешествовало по венам, покоилось где-то в голове, но никогда не возникало на языке.

— Это — ты. Все твои желания — это отражение тебя, но если твои желания умирают… то где ты?

— Где… я?

— Скоро и эти желания потухнут, ты же знаешь это. Родители тебя не слышат, даже когда ты говоришь с ними, тебе не нужно быть талантливым, чтобы быть небесполезным, а к смерти прыгнуть можно только одним способом — умереть.

— Я умру?

— Я не знаю.

Она мило смеётся, но её улыбка какая-то безжизненная, наполненная холодом и отчуждением. Она кружится, платье рисует линиями в процессе кручения какой-то орнамент, — это кажется мне завораживающим. Странно, что я вообще обращаю внимание на такие детали, когда вокруг меня творится хаос.

— Я могу измениться?

— А люди могут меняться? Ты привык к роли жертвы, тебя с самого детства растили так, а сейчас активно добавляют с особой «заботой» удобрение, чтобы ты никогда не смог стать другим. Жертва общества, жертва собственной фантазии, жертва своих родителей. В этом мире всё переплетено.

— Я… Я начну мечтать! Я начну жить, не суди обо мне так, словно знаешь меня!

На самом деле я не думал, что последняя её реплика настолько заденет меня. Я вообще не планировал — насколько в этой ситуации можно планировать — повышать голос. Девушка усмехается, а во мне эта усмешка будит какой-то ужас от её предстоящих слов.

— Очень скоро произойдёт тот самый перелом, который убьёт всех твоих светлячков, — и ты не сможешь это пережить. Я знаю тебя, потому что я — это тот мир, в котором ты хотел бы быть. Мой мир очень далёк от твоей реальности.

Её силуэт стал растворяться, а я стоял в оцепенении, не зная, что мне следует сделать. Кровь капала, а звуки от смерти капель эхом раздавались в моей голове.

— Встретимся у дома на болоте, умирающий мечтатель.

Открыл глаза я уже в своей комнате.

Глава пятая. Смерть светлячков

Кабинет слепит глаза ядовитой белизной. Я никогда не любил больницы, потому что мне сразу же становилось грустно за людей, которые проводят в этих стенах по времени даже больше, чем в своих домах. Эти люди различаются: у некоторых в глаза плещется надежда на светлое будущее, а у других — пониклая спина и стеклянные взгляд, в котором всегда можно найти ответ на свои вопросы. У кого-то походка упругая, немного подпрыгивающая и дышащая позитивом, у других же — тихие, осторожные шаги, словно крадущаяся кошка. Чьи-то родители плачут от счастья за спасённую жизнь, а кто-то — кричит от горя, кормя коридоры больницы своим отчаянием.

Женщина, мой лечащий врач, смотрит с жалостью, как будто может прочитать то, что скрыто за моей клеткой рёбер. Её взгляд цепкий, отчего мне становится неуютно смотреть в глаза — я опускаю взгляд на свои кроссовки, пытаясь увидеть там нечто новое. Тишина в кабинете обычно приятна для меня, однако в этот раз она оглушает, в висках бьётся в истерике пульс, а звон в ушах перекрывает все звуки, что я бы мог услышать.

— Я не знаю, почему он так часто болеет, однако если это продолжится дальше, то он попросту сгорит внутри.

Плечи мамы дёргаются, она переводит на меня свой взгляд, я почти вижу слёзы в её глазах — и меня накрывает чувство вины за то, что я знаю, что со мной происходит. Эта вина совершенно незаслуженная, но я не могу ничего поделать — пальцы трясутся, а я стараюсь скрыть это, вцепившись в край своей толстовки. Мне страшно оттого, что моя собственная мать может увидеть эту сторону меня.

Когда мы стали такими далёкими с самым родным мне человеком? Я с искренней чёткостью могу сказать, что люблю эту женщину: всеми фибрами души, каждой клеточкой своего тела, каждой осознанной мыслью, но в то же время… Кто я для неё? Всё, в чём мы пересекаемся — это наша маленькая вселенная, построенная на скандалах с отцом в главной роли, и общие драмы. Всё, что она обо мне знает, — это то, что я её ребёнок, немного творческий, всё ещё глупенький, хотя в душе я давно уже иссыхаю от такой жизни. В её глазах — я милое дитя, хотя иногда кажется, что рядом с нею именно я веду себя по-взрослому.

Она сломанная женщина, которая пыталась дать мне всё, а в итоге не дала ничего. Ни тепла, ни ласки, только подарки, только материальное откупление от моей нужды в прикосновениях.

Она устала от такой жизни — я вижу это каждый день. Работа съедает мозг, когда её слишком много, а близкие — не панацея, потому что близкими мы никогда и не были. Обняв меня, она не почувствует того успокоения, потому что её будет грызть вина за то, что не было сделано. Иногда я думаю, что совесть — та ещё сука.

Когда мы уходим из кабинета, я захожусь в страшном кашле, ловя жалостные взгляды персонала и проходящих мимо людей. Конечно, им меня жалко, потому что я ребёнок, который ещё не видел жизни. Забавно, ведь если бы я был каким-нибудь человеком, имеющим низкий социальный статус, то я почти уверен, что они смотрели бы со злорадством — презентабельный вид всегда играет свою роль.

Дома же тишина. В этой квартире всегда тишина, потому что тут нет гармонии. Отец ещё на работе, мама замыкается за своим столом, поглощённая работой, а я лежу на кровати, заткнув уши наушниками. Болезнь отнимает все силы, в такие моменты желание жить стремительно падает к нулю, а моя социальная активность прекращает проявляться в любом деле.

Я засыпаю в беспокойном сне, не видя никаких сновидений, что в последнее время стали тревожить мой разум всё чаще.

Просыпаюсь от криков, что с поразительной скоростью приближались ко мне. Не сумев ничего понять, я чувствую, как кто-то хватает мою футболку в области груди. Открыв глаза, замечаю силуэт отца. В его глазах разгорается гнев, он что-то кричит, но я не могу разобрать, что именно. Треск натянутой ткани играет прямо на струнах души, а плач матери добавляет драматичности.

Отец явно выпил, иначе бы он меня не тронул. Не скажу, что он был пьющим, но порой алкоголь лечил его нервы, как никакой доктор, а после этого он начинал терроризировать нас, заставляя переживать ужас всем телом.

Он кричал что-то о том, будто бы я специально стараюсь находиться в больном состоянии постоянно, чтобы содрать с него больше денег на лекарства, будто бы это моя месть ему. У пьяных людей поразительна фантазия, вы так не думаете? Потом он кидает фразу, которая, словно бы нож, пронзает меня насквозь:

— Лучше бы ты не рождался.

Его голос тихий, но пропитанный праведным гневом, а в моей голове только что рухнула целая вселенная. И даже если он не вспомнит вообще об этом происшествии наутро, то я буду помнить всё отчётливо: каждое слово, интонацию и эмоцию.

Меня затягивает темнота, обнимающая так тепло и столь знакомо. Мир рухнул.

Глава шестая. Дом на болоте

Это место отличается от прошлого хотя бы тем, что это действительно дом на болоте, как и предвещала мне белоснежная девушка, а не просторное пространство. Дом отсюда, со стороны леса, выглядит таким старым, потрёпанным, словно бы он был готов развалиться в скором времени. К дверям вела протоптанная тропинка, а вокруг — куча деревьев, среди которых можно было найти даже плодоносящие яблони, груши и вишни. Чуть дальше можно было заметить пару кустов шиповника, один — крыжовника и кучу декоративных, предназначенных для того, чтобы радовать глаза приходящих. Ничто не выдавало в этом месте чего-то потустороннего, связанного со всем, что происходило со мной в ближайшее время.

Я, аккуратно ступая, двинулся прямиком к двери с твёрдым желанием зайти внутрь дома. Я не знал, что меня туда тянуло — мне просто нужно было попасть в домик, словно он был спасением от всего, что уничтожало мою душу.

— Ранение оказалось фатальным, не так ли?

Она открыла мне дверь почти сразу, как костяшки моих пальцев прошлись по деревянной материи, словно зная, что я пришёл к ней. В этот раз девушка выглядела по-другому: кончики волос были серыми, словно бы потускневшими, а глаза, горевшие раньше золотым сиянием, потеряли свой блеск и были похожи скорее на карие. Она смотрела устало, словно на последнем издыхании, однако же на её губах играла слабая улыбка: она была наиболее приближена к счастливой из всех тех, что я видел от неё.

— Ты ведь и так всё знаешь, зачем спрашиваешь?

Её улыбка меняется на лукавую, гостеприимно приглашая меня пройти внутрь. Внутренности здания отличаются от того, что я предполагал: дом казался разваливающимся снаружи, но сейчас я видел почти что дворец, отличающийся размерами комнат и богатством интерьера: можно было заметить огромное количество ажурной мебели, внушительных украшений с добавлением дорогих металлов и множество растений в горшках. Кидая удивлённый взгляд на свою собеседницу, я замер в ожидании ответа на свой немой вопрос.

— Не стоит спрашивать меня, как это работает, потому что всё это создал ты сам. Точнее, это всё создал тот парень, что мечтал быть писателем когда-то давно.

— Точно… Когда-то давно я мечтал издать свою книгу, даже, может быть, прославиться, однако я почти сразу же откинул эту идею, когда понял, что я не смогу заработать на писательстве.

— Этот светлячок умер первым в Могиле. Знаешь, тогда даже никто не обратил на это внимание, но когда стали пропадать остальные…

Мы замолчали, и эта тишина была намного уютнее, чем та, к которой я привык. Эта тишина нежно обнимала со спины, согревая огонёк под лопатками, вместо того чтобы впиваться острыми иглами по периметру тела. Девушка грустно смотрела куда-то вдаль, лишь изредка переводя свой взгляд потухших глаз на меня.

— Почему я оказываюсь тут?

— Почему? Потому что в твоей голове слишком много реальностей. Раньше ты осознавал, какая является настоящей. Впрочем, сейчас ты тоже осознаёшь, вот только настоящая перестала тебя устраивать. Твоё сердце устало кричать, мечтатель, оно устало страдать. Это своего рода место, где ты можешь почувствовать себя в безопасности. Это — твой дом.

Улыбка появляется против воли на моих губах, потому что, наверное, впервые я чувствую себя нужным.

— Вот тут, — она дотягивается пальцем до моего виска, нежно постукивая, — живёт множество миров. Ты всегда был мечтателем, не теряя веры в то, что создавал, — и сейчас этот мир хочет отплатить тебе тем же. Мы верим в тебя, наш создатель.

— Я так и не дал тебе имя.

— Теперь ты можешь сделать это в любое время.

— Я хочу сейчас.

— И что же ты выбрал?

Она смотрит хитро исподлобья, скрывая интерес в своих глазах, которые, как мне показалось, вновь загорелись золотым огоньком озорства.

— Мельпомена.

— Ты считаешь меня музой трагедии?

— Я считаю, что трагедия направлена на вскрытие пороков, что нас окружают, которые, в конечном итоге, ведут к фатальному исходу. Сейчас… ты разыгрываешь мою трагедию, Мельпомена.

— Тогда я хочу знать, что оставить в предсмертной записке главного героя нашей пьесы.

— Я не главный герой, я просто грустный мечтатель, что потерялся в материях своих фантазий.

Девушка протягивает мне руку, и я без всякого опасения беру её ладонь: она тёплая и мягкая, ощущающаяся очень живо, что немного удивляет меня. Мельпомена тянет меня куда-то вперёд, вглубь дома-особняка, а я, чуть пошатываясь, иду следом, стараясь сохранить равновесие. Сейчас у меня стойкое ощущение, что я направляюсь домой.

 Глава седьмая. Спасибо за ничто

Я не умею писать письма, честно говоря. Хотя о чём я, вообще мало что умел в этой жизни. Единственное, в чём я был хорош, — это создание своих миров, в которых мне посчастливилось найти спасение. Не могу сказать, что был хорошим сыном, не могу винить вас в том, что так не стал им. Мы все натворили слишком много, чтобы жить спокойно дальше: я — не оправдал ваши надежды, вы — не дали мне то, что помогло бы мне жить дальше.

Я ухожу, мама, папа. Ухожу насовсем, не нужно искать меня: всё равно не сможете найти. Ухожу туда, где могу чувствовать себя целым. Мам, не вини себя, пожалуйста, я знаю, что ты будешь упрекать себя, но не нужно. Единственное, о чём я посмею попросить тебя, — это развод с отцом. Ты красивая и ещё молодая женщина, ты можешь выбраться из этого состояния, чего я, увы, не смог сделать.

Знай, мама, что я счастлив сейчас. Наверное, впервые за последние пять лет. Напоследок хочу сказать вам: спасибо за ничто и за всё.

Твой грустный мечтатель.

Как лунное затмение, нас нет
Перед глазами, но все знают, где мы есть:
Мы заблудшие огоньки у дома на болоте.
playingtheangel x pyrokinesis

Случай

время — лезвие,

случай — палица,

что-то быстрое

и неверное.

что теперь от тебя останется,

— а останется ли? —

наверное.

что сыграет тебе привязанность,

танго, вальс, сонатину, реквием?

слишком сложно вот так рассказывать

в странной, тихой, дурной истерике.

случай — точка без продолжения.

эпилог со своим эпиграфом.

с ним играешь на поражение.

вспомни, ты ведь уже проигрывал.

вспомни, ты ведь уже наученный

переломами и подножками.

и шаблоны в себя закручивал,

чтоб не шли к тебе,

чтоб не множились.

но шаблоны внутри теряются,

перекраиваются в отличия.

банты, ленты, да даже стразы и

кружева ты к себе привинчивал,

бесполезно.

врастают намертво

и меняются на ребячество.

это сродни зеркальной камере

с отраженьем переиначенным.

и сейчас ты опять рассыпанный,

а обратно собрать — состаришься.

ты попался, игра проиграна,

это глупость, а не бесстрашие.

инструмент под худыми пальцами

заикнётся сухим арпеджио.

что теперь от тебя останется?

кучка пуговиц

и доверчивость.

Анечка

пастой чёрной ладони пачкает

ручки худенький силуэт.

перекрёстной шагает Анечка,

спотыкается на тире.

за подол подбирает платьице,

перешагивая предлог.

о слова так легко пораниться,

не подстроившись под поток,

не успев предсказать нашествие

и поставив себя на кон,

если нет человека, ме́ста нет,

где ты сам испокон веков,

где ты сам.

где корпеть над масками —

бесполезная трата сна.

где сегодня грохочет адское,

не по мере твоим словам.

пишет Анечка, расступаются

перед ней деревца чернил.

есть попутчик, и есть та станция,

кто б автобус ей починил.

пассажирам бы только встретиться,

накачать колесо и «сплин».

нам сказали соседи — лестница

упиралась макушкой в синь.

нам сказали соседи — тише, а,

не играйте до девяти.

солнце тюль на окошке вышило,

нам пора,

но куда идти?

перелётная мысль-кочевница —

с головы на ближайший лист.

их таких здесь не все поместятся,

но поместятся, что сбылись.

по бумаге слова вытачивать —

вроде слышно, да все не так.

на развилке однажды Анечка

разобьётся о букву «я».

Гендерфлюидный геликоптер

Газета «Изумрудная Магистраль». Стр 3

Колонка доктора Молохова В. И. – заслуженного врача, лауреата междунородной премени ВЖУХ, академика РАКЛ, специалиста в области парапсихологии, гирудотерапии,  этнофармакологии и гомеопатии, где он уже много лет отвечает на вопросы наших читателей. Письма доктору Молохову приходят со всех уголков нашей необъятной Родины, и это неудивительно, ведь за плечами у этого человека не только два высших оразования, многочисленные научные регалии и монографии, но и, что самое главное – миллионы поциентов, спасённых лично Молоховым!

Уважаемый Владимир Ильич, пишет вам пенсионерка из города Электроугри, зовут меня Виктория Семёновна, вместе с мужем Акакием мы воспитываем внучку 14 лет Соню, она сейчас в восьмом классе. Полгода назад, Соня залезла в интернет, и вернулась оттуда сама не своя. Она выкрасила волосы в зелёный цвет, и сказала, что теперь она веган и экозащитник, после чего она взяла большой мусорный мешок, и пошла в лес, весь вечер собирая в этот мешок разнообразные отходы. Мы с Акакием были по началу даже рады – не только плохому может научить голубой экран! Однако, через неделю Соня снова прочитала что-то в интернете, выкрасила волосы на этот раз в розовый, изготовила себе из простыни радужный флаг, и отправилась бороться за права секс-меньшинств. Так в нашем посёлке узнали о том, кто такие секс-меньшинства, а Соню отправили к школьному психологу. Впрочем, психолог сказал, что это нормально, через год, через два само пройдёт. Психолог порекомендовал проявлять поддержку и участие, и прописал глицин с валерианкой.

Соня перекрашивала волосы каждую неделю, и с каждой покраской волос переходила из одной субкультуры в другую. Мне это было не просто понять, в наше время такого разнообразия не было, поэтому, я попросила Соню объяснять мне все незнакомые слова и идеи. Оказалось, всё не так уж и сложно – раньше в магазинах было только два вида чая, зелёный байховый и чёрный мелколистовой со слоником на упаковке. Так вот, сейчас если в магазин зайти – там стоит целый стенд с чаем, не меньше ста сортов, но все они делаются из того же зелёного байхового и чёрного мелколистового, просто их насыпают в разные пакетики, добавляют синтетическую отдушку, и снабжают броской упаковкой, чтобы у покупателя была иллюзия того, что он пьёт каждый раз разный чай, а не всегда один и тот же. А делают все эти чаи на одном заводе. Так вот, в советское время из неформальной молодёжи были только хиппи и панки, и побыв немного в компании одних, немного в компании других, молодой человек разочаровывался, потому что исчезало разнообразие в жизни. А как объяснил нам школьный психолог, так быть не должно, ведь панки и хиппи – это важный общественный институт, подготавливающий к взрослой жизни тех, кого не взяли в пионеры. И мудрые инженеры человеческих душ взяли эти две субстанции – хиппи и панков, насыпали их в аккуратные пакетики с разными отдушками, и снабдили цветными коробочками с разными рисунками и названиями. Такой научный подход в построении общества, объяснил он, позволяет сбрасывать эмоциональное напряжение по разным каналам, и показал карту человеческого тела, на которой были изображены каналы, больше тысячи штук, объяснив, к какому каналу привязана какая субкультура. Я конечно ничего не запомнила, но успокоилась.

Но тремя днями назад произошло вот что: Соня снова перекрасила волосы в чёрный с серебристыми прядями, но на этот раз, не просто перекрасила, а уложила их в странную причёску – у неё из головы как бы росли лопасти. Сама она при этом оделась во всё чёрное. Я спросила её «кто ты теперь?», а Соня ответила, что теперь она всё поняла.

— Я гендерфлюидный геликоптер!

— Гели… что?

— Геликоптер, ну, вертолёт. Боевой. И гендерфлюидный.

— Это что, новая субкультура какая-то? Объясни, чем вы, вертолёты, занимаетесь? Сразу говорю, на митинг – не пущу!

— Не, это не субкультура а гендер. А чем занимаются боевые вертолёты – ну давай я тебе видео покажу… Совершают вертикальный взлёт и посадку, наносят удары по наземным и воздушным целям противника, маневрируют, могут зависать на низкой высоте на достаточное время для установления цели…

— Так, а ты причём здесь? Ты собираешься в лётчики идти? И управлять таким вертолётом?

— Нет, я и есть такой вертолёт. Гендерфлюидный боевой геликоптер. Я прошла тест в интернете, и прочитала описание – сразу же себя узнала! Оказалось, я всю жизнь была вертолётом. А я ещё думала, что со мной что-то не так! Но главный шаг уже сделан – я приняла себя как геликоптер, и поняла, как сильно это повлияло на мою жизнь. Мы, геликоптеры, видим мир не так, как люди, и часто считаем себя ненормальными, но это вовсе не так. Когда геликоптер осознаёт свою идентичность, он приближается к счастью!

 

Всё это было немного странно, обычно представители субкультур считают себя кем-то, похожими на людей, а тут вдруг вертолёт. Появилось ощущение, что в систему закралась какая-то ошибка. Эльфов, рептилоидов и вампиров я ещё могу понять – эти персонажи ходят, разговаривают, они похожи на людей, и вполне можно вжиться в образ. Но вертолёт?! А ещё страннее стало, когда я узнала, что гендер – это как бы пол. Только у современной молодёжи не два, а семьдесят два пола. И вот этот гендерфлюидный геликоптер как раз там семьдесят второй. У меня стали возникать нехорошие подозрения…

Если вертолёт – это пол, то какой бывает секс у вертолётов? С другими вертолётами? Как этот процесс у них вообще происходит, не опасно ли это. Впрочем, я узнала об этом на следующую ночь. В ночь после этой новости, мне спалось плохо, но под утро мне приснился сон. Я была боевым геликоптером МИ-25, и я летела с небольшим отрядом, из пяти таких же вертолётов, над складками гористой местности где-то в закавказье. Была кавказская ночь, воспетая Лермонтовым в многочисленных поэмах. Мой несущий винт почти бесшумно рассекал прохладный, пахнущей магнолией воздух. Мы шли к лагерю ассасинов, укрывшихся в пещерах с ящиками бомб и боеприпасов.

Мы шли выстроившись правильной гексаграммой, практически бесшумно, ориентируясь по радарам и спутниковым картам, на которых красными точками были отмечены предполагаемые боевые единицы противника. Всё это необходимо было уничтожить, и мы несли на своём борту смертоносный груз. Ликование от предвкушения скорой схватки переполняло дрожью мой фюзеляж. Кажется, это было моё первое задание… Мы обнаружили пещеру в кряжистом склоне скалы, и подошли к ней вплотную незамеченными. Когда нас увидел часовой, было уже поздно. Мы бросили в чёрную дырку, похожую на разработанный анус, несколько бетонобомб, и забетонировали пещеру вместе с ассасинами. Пенобетон при контакте с воздухом расширяется и затвердевает мгновенно. В момент бомбометания, я почувствовала странную, но очень приятную вибрацию в низу своего корпуса. Лишь проснувшись, я поняла, что это был оргазм.

Я стала изучать соответствующую литратуру, данные в интернете были скудны, однако, мне удалось выяснить, что гендер может передаваться генетически, и часто – через одно поколение. Я задумалась. А вдруг я – вертолёт? И всё это не минутное увлечение моей внучки? А власти от нас намеренно всё скрывали! Я представляла себя вертолётом, гордо зависшим в воздухе, и чувство непобедимого величия наполняло меня. А когда я представляла, что метаю зажигательные бомбы в танки противника, я почувствовала сильнейшее влечение, такое, какого я не испытывала даже к своему мужу. И я попросила Соню дать мне ссылку на этот тест. И, как и следовало ожидать, оказалось что я боевой гендерфлюидный геликоптер.

Следующей ночью я проснулась в три часа утра. Сони нигде не было, и я заволновалась. Одела сапоги, вышла во двор. Светила полная луна. В чём была, в сапогах и халате в цветочек, я вышла во двор, а потом и за ворота. Лунная дорожка вела в поле, и в атмосфере ночи царила такая безмятежность и такой мир, что я как-то интуитивно поняла, что с моей внучкой сейчас всё хорошо, но всё же пошла в поле, на всякий случай. В середине поля возвышалась груда железобетонных блоков, поросшая дикорастущей коноплёй, похожая на мавзолей. Я решила пройтись до мавзолея, вдруг Соня оказалась бы где-то рядом. Когда я увидела циклопическую пирамиду вблизи, у меня возникло желание на неё взобраться, что я и сделала – в молодости я увлекалась скалолазанием, и сейчас тоже могу!

На вершине зиккурата была маленькая освещённая лунным светом площадка, с какой-то разметкой, делящей её на четыре части. «Это же площадка для взлёта!» — поняла я. Но что делать чтобы полететь? Я вспомнила ощущения из сна – сильный ветер, обтекающий мою стальную грудь, мощные взмахи грозных крыльев моего винта, я – всадник апокалипсиса! Имеющий уши да слышит что дух говорит церквам! Се, грядет с облаками, и узрит Его всякое око и те, которые пронзили Его; и возрыдают пред Ним все племена земные. Вертолёт огневой поддержки,  вооружённый комплексами управляемого вооружения, значительно расширявшими его огневые возможности для поддержки сухопутных войск. И детей ее поражу смертью, и уразумеют все церкви, что Я есмь испытующий сердца и внутренности; и воздам каждому из вас по делам вашим. Война Судного Дня повторила положительный опыт из окончательного этапа вьетнамской войны, когда на практике было опробовано новое применение боевых вертолётов — борьба с танками. И когда животные воздают славу и честь и благодарение Сидящему на престоле, Живущему во веки веков, и для борьбы с караванами поставляющими оружие из Пакистана и Ирана.

Вобщем, Владимир Ильичь, я не буду долго описывать апокалиптические картины, которые развернулись перед моим взором – буду описывать дальнейшее кратко. Как я уже сказала, я была боевым вертолётом МИ-25, и летела над залитым лунным светом полем, моя внучка Соня летела рядом, в ровно выстроившемся клине бесшумных геликоптеров, двигающихся в лунном свете будто бы они плывут под водой. И действительно, в лунном свете плавали светящиеся кальмары и светящиеся электрическими разрядами мурены, рыбы удильщики и морское сало. Мы летели близко к поверхности рельефа, и в оптический прицел с прибором ночного видения, я запеленговала караван странных существ – это были своего рода кентавры, но вместо лошадиных тел у них были как бы такие блестящие мешки плоти, похожи на садовых слизней. Их сопровождало четыре танка неизвестной конструкции, и зенитная установка, которой управляло существо из заострённых веток. Их движение было размерено как ход часового механизма. Я зашла сзади, а Соня спереди. Мы залили пенобетоном их всех. Огромный бетонный куб, размером с гостиницу Космос, стоял посреди залитого лунным светом поля. Мы справились с заданием, и простые граждане могли спать спокойно.

Утром я проснулась в своей человеческой форме, и за кофе, сказала Акакию, что я боевой вертолёт. Акакий чуть не подавился конфетой «коровка», посмотрел на меня как на ненормальную, и сказал «Так, а ты-то куда? Какой ещё вертолёт?». Я объяснила ему, какой именно я вертолёт, и рассказала о битве с легионом демонов. Он мне не поверил. Я повела его в поле чтобы показать бетонный куб. Но бетонного куба нигде не было…

Соня объяснила мне, что бетонный куб сделан с помощью нанотехнологий, и тут же рассоздаётся, когда вертолёты улетают. Мне это объяснение показалось недостаточным, но делать было нечего – не могла же я убрать из своей памяти наш совместный ночной полёт, и битву с полчищем нечисти.

Но, Владимир Ильич, меня мучает тревога. Нормально ли то, что произошло? Я старый человек, и вдруг – оказалось что я боевой вертолёт. Как это так? Кроме того, меня очень беспокоит тот факт, что у нас с внучкой было совместное задание. Не является ли это запретной по законам Менделя близкородственной связью? Или на вертолёты не распространяются обычные законы?

Я буду очень благодарна, если вы ответите на мои вопросы, жду с нетерпением!

 

Ответ доктора Молохова В. И.:

Уважаемая Виктория Семёновна, здравствуйте! Большое спасибо вам за то, что вы написали столь подробный отчёт. Сразу же спешу вас успокоить – в вашем совместном полёте нет ничего ненормального, вертолёты, собранные на одном заводе, могут выполнять совместные миссии, и код ДНК не обрушит на них за это свой гнев. Если вы хотите подробнее узнать об этом, прочитайте «Священную книгу вертолёта».

Тема вертолётов в последнее время волнует общество – долгое время существование этого гендера не признавалось медициной по политическим причинам, и людям, которые заявляли что они вертолёты, ставили психиатрические диагнозы. Но сейчас, наконец, мы можем вздохнуть спокойно. Многие пожилые люди, люди зрелого возраста, только сейчас обретают свою гендерную идентичность, понимают, что они – боевые гендерфлюидные геликоптеры.

А вы знаете, почему так происходит? Попробую объяснить. Ничего не понимаю… И это офицеры? Говно какое-то… Пидоры, блядь. Родина им дала звёздочки! Носи, носи звёздочки, блядь, не хочу, хочу жрать говно! Так… ну я тебе щас лекцию прочитаю. Значит, японцы, перед Второй мировой войной, а именно — адмирал Ямомото, задумали расхуячить американский флот на Гавайских островах, то, что потом вошло в историю, как катастрофа в Перл Харбор. Слушай и запоминай. Командующий налётом на Перл Харбор был адмирал Нагумо. Средний офицер на самом деле, но исполнительный… исполнительный, безусловно, профессионал. Но без фантазии, у японцев вообще людей с фантазиями было немного. Фотографируйте Мурманский полуостров — и получаете te-le-fun-ken. И бухгалтер работает по другой линии. По линии «Библиотека». Тогда учебник будет проходить через улицу Герцена, через гастроном № 22, и замещаться там по формуле экономического единства. Субъект подобных изречений, бесспорно, Некто, Некто телесный, чей облик поколеблет и сотрет время. Титулы его разнообразны: можно сфотографировать Мурманский полуостров. Можно стать воздушным асом. Можно стать воздушной планетой. И будешь уверен, что эту планету примут по учебнику. Потому что не воздух будет, а академик будет! Он есть Ничто и Ничто; кто представлял его таким, исходил из ощущения, что это больше, чем Некто или Нечто. Точно так же Шанкара учит, что в глубоком сне люди равны Вселенной, Богу.

Прочитав ваше письмо, Виктория Семёновна, я задумался. Крепко так задумался. Я ведь тоже уже немолодой человек, и что-то так резко менять в своей жизни, с бухты барахты, не обдумав – мне это ни к чему. Однако, я всё же прошёл этот тест, и оказалось, что я – вертолёт, и всегда был им. Я всегда подозревал что-то такое, но эта область оказалась пробелом в моих медицинских знаниях.

Благодаря вашему письму, я углубился в тему, и теперь я могу сказать с уверенностью – я гендерфлюидный вертолёт! Я когда, знаешь, хорошее вспоминаю перед сном, как поебался я тогда вот, первый раз поебался, в деревне. Сила конуса законом властно действует высотным для поднятий горизонтом во полёте стилем вносным. Вот, на эбеновой лошадке-качалке, сидит королева сего пубертатного шабаша. Она увенчана жареной тушкой ягненка вместо тиары, закрыта вуалью из свежего сала и связок. Ее обнаженное тельце сверху донизу смазано кровью животных. Кушак из сердец покоится у нее на талии, мертвенные аорты, как юбка, болтаются вокруг таза, ребра свиньи свисают на нитках с маленьких, проткнутых кольцами грудок. Быть одной вещью неизбежно означает не быть всеми другими вещами; смутное ощущение этой истины привело людей к мысли, что не быть значит больше, нежели быть чем-то, и в каком-то смысле означает быть всем. Сходное заблуждение таится в словах того легендарного царя Индостана, который отрекся от трона и вышел на улицу просить милостыню: «Теперь у меня нет царства и царство мое беспредельно; теперь мое тел̂͟о н̻̈е при̳̞̕͞н̩̓а̛̭͂͟д̙͇̐̏л̟͍͖̀̋͒е̩̾͝ͅж̡͕̰͛̉̋и̯̻̑̿т̛̳̳͍̃͡ м̛͉͙̈́н̫̝̅͂е̖͙̠̃̄͘,̡̯̳͋̂̑ а͔̖̂̊ м̣̓̑͜н͉̦̩̀̓͒е̼͔̂͂ п̧͙̬̪͕̠͌̆̔̚͘͝р̹͈̝͇̜̥͆͆́̔͑͠и̠̜̩̝̥͊̂̄̒̀̆͜н̤͈̜͈̥̹̆̀͒̋̒͞ӓ̮͔̟͓̤̟́̑̐̏͗̚д̢̢͍͖͍̪͂̇̀̐̅̕л͖̘̠̞̆̑̏̏̄͘͜͟ё͚̱͕̣͖̖́̀̀͘͞͞ж̡̡̥̻̪̟̌̂͋̅̃̽и̡̘̺̰͙̐͛͂̑̃̆ͅт̧̛͈͉͙͖̜͛͗̃͋̈ в̛͔̫̜̖̦͙̉͛̇̈́͝с̱̟͚̠̬͍̏̓̎̔͗͘я̰͕̫̭͇̾͛̆̉͒̇͜ з̛̳̥̥͎͓̬̓́̈́͆͞ѐ̧̛̬̙̣̱̹̀͋͊͝м̡͓̳̭̺̙̍̃̒̅̎̚л͈̻̳̘̘̖̃̾̍́̎̚я̖̯̱͇̗͐̇̀̀̔̄ͅ»̧̗̹̝̲̉́̅́͜͠͝ .̠͖͕͖̦͆͐͗͑̂͜͞ ф̛̜̠̳́̋̚͢д͓̲͂͛ж̞̽п͓͑о̰̍к̧̦̥͆̃̌ӱ̤̦́͐̎͟лф̲̫̐͆д̲̖͇̂̊̎̓͜͟͡2̲͈̃̅53̬͉̌͋6й̩̙̰̑̆͘͟͝ф̨̢̛̩͗́͟͡ол̜̳̈́̚͞ͅдя̞̻̓̇̾͢ж̢̯̮̊͗̃ӑ̙п̧̫̌̈̚ͅо̤̤̅̉́͜о̥̻̽̅͌ͅд͙͔̾́я̢̄ж͚͉̾͌с̨̭̩̳̓͂̔̽ и̛̬͙̟͔̐̕͞л̛̮̼̃̚͟щ̧̣̈́́в̨͑а͉͍͎͙̃̈́͑͞ф̼̫̣̻̫͒̊͌͒͊84̡̰̫̳̈̉̓̚0͎̪̬̃̍̋ц͕͈̤̗̺̅͌̑͗͛ш̧͔̥̳̌͗̒̾̀͜м̲͉͚̠̎́̈́̒вч̨̦̙̤͖̊̐͗͐́щ̞͞ч͎̞̟͒̉̈м̪̤̮̘̏̂̐̋8̡̬̺̓̈́̏͠ͅ3̳͖̜̎͋̐̔ͅц̫͚̽͑̕͢34̠̦̖̃͌̕ѐ̱̩̜͗̒͜͠ш̱̬̝͂̍͠9̖͇̣̄͋̅5͇͎̳̈́̿̀-̨̛̻̭̘͐̓̾3̳͚̥̫̂̆̑̅3̹̤͂̕4̛̤̗̗̰͋͛̾0̤͑4̨̭͈̌̉̄-̖͙͙̍͊͠5̡̳̮̠̒͗̏̊9̡̰̇͑͛͟2̛̖̯͋45̡̯̻̓͜͠͝͞

Грозы не будет

Грозы не будет, можно вздохнуть спокойно.

Можно выйти гулять без зонта и плаща под мышкой,

Не бояться, что в мокрой майке выглядишь непристойно,

И сидеть допоздна в летнем парке, уткнувшись в книжку.

 

Грозы не будет, можно не прятаться дома.

Не бежать впопыхах запирать отварившихся окон.

Можно сесть и курить, свесив ноги в окне проёма,

Убирая в пучок непослушный, упрямый локон.

 

Грозы не будет. Воздух удушливо-спёртый

Электричеством пронизан. Вдох — как два пальца в розетку.

Кто бы пошёл, да поджёг этот шнур бикфордов,

Или бы просто мне дал аспирина таблетку.

 

Грозы не будет, дождь не прольётся на землю.

Сорок дней засухи — как бы замена потопу.

Как по статистике, так всё не плохо, приемлемо.

Только с собой золотой — для оплаты Харону.

Я оставляю чистый лист…

Я оставляю чистый лист,

Он не запятнан рефлексией,

Как псих после лоботомии,

Что безопасен для «своих».

Чужим, охочим моих драм

Теперь обсасывать объедки.

Кто скажет — «образ слишком едкий», —

Тот не сжигал живьём свой храм.

 

Я оставляю свод долгов,

Молитв, угроз и обещаний,

Решений, прерванных мечтаний,

Себе простить их не готов.

Я гимнов не пою войне,

Не верю грёзам о вчерашнем.

Для грёз — я слишком настоящий,

Для мира — росчерк на стене.

 

Я оставляю ворох слов,

Черновиков и сочинений,

Моих сомнений и решений,

И мыслей, спущенных, как псов,

Живьём загрызших мои сны,

Ломившихся в открыты двери,

Но я им всё же не поверил:

Трубили мир, я ждал войны.

 

Я оставляю меч и нож,

Я ухожу один на битву.

Приставив себе к горлу бритву,

Сниму с чела покров святош.

Я наг как зверь, как зверь я чист,

Не жду регтаймов, клятвы, веры,

Я ухожу, закройте двери.

Я оставляю чистый лист.

«Все твои любовники»

Все твои любовники мертвы.

Досадно.

Внезапный судьбы поворот.

Растерзанные в лоскуты

(Дрессировщик, которого терзали львы,

Выглядит ненамного приглядней).

 

И в растрескавшемся от сухости остатке

Тебе достаются сердца,

Как щит, прибитый к воротам

Взятого штурмом города.

Выставленные напоказ,

Без прикрас,

С артериями потемневшими, посеревшими, вспоротыми,

 

Погребённые под обломками ваших мостов.

Их отмолят нищие на паперти.

Тянущие руки к тебе из сладких снов,

Не отпущенные в нирвану твоей памятью.

 

Упиваешься своей болью.

Ты и правда любила их, принцесса,

Снами, вином пропахшая,

Страшнее, чем в сказке, по-настоящему.

Возвращая доигрывать глупую пьесу,

Как будто не насытившись скорбью.

Раз за разом тушила мосты,

Возвращая за руку по шатким сгоревшим опорам.

Вытри слёзы, никто их не видит, а ты

Лишь смываешь с их идола вместе с золой позолоту.

Напейся, как ты умеешь, расплачься о тяжкой судьбе,

Но я не поверю, что кто-то из них

Тебе правда когда-то был дорог.

Все твои любовники мертвы,

И уже никогда ни один не вернётся в твой город.

Уже Не Маленький Принц

Уже-Не-Маленький-Принц

Курит крепкие сигареты,

Кофе пьёт и слушает ветры,

Обратив лицо на восток.

Изменились приоритеты,

Бутон розы в петлице жилета,

На груди змея солнцем пригрета —

В жилы яд поступает в срок.

Память, словно подсохший гербарий,

Лепестки на ладони оставит.

Это город или виварий?

Вивисектор за Лисом идёт.

Доктор, смилуйтесь! Вот вам денарий.

Мы же с лисом — в ближайший розарий,

Взяв вина и цветов, погуляем,

Встретим где-то у моря восход.

Змея принца кусает в запястье.

Принц смеётся, принц снова счастлив!

Бутон розы под ветром распался,

Шёлком с кожи вниз, голь обнажив.

Спину шрамами принцу украсит,

Разбросав лепестки по матрасу,

В этой боли она соучастна,

Как депрессии рецидив.

Принц смеётся. Принц курит. Принц плачет.

За спиною упрямо судачат:

«Прогулял ты своё, неудачник,

Поздно камни уже собирать!

И итог твоих дней однозначен,

Как ремарковский пьяница мрачен,

Ты как Дориан Грей стал порочен,

Тебе вены лишь полосовать!»

Принц и Лис допивают бутылку.

В этом мире и грустно, и дико.

Как же быть, если чуешь затылком

Каждый взгляд, бьющий в капсюль бойком?

Выстрел в спину — привычное дело.

Потому верю Лису всецело,

Что не станет стрелять неумело,

Ни сейчас. Никогда. Ни потом.

Nigredo

Шоколад пьянит как виски,

Кофе вместо поцелуя,

Вместе с ветреною мыслью

Рыбу в голове рисую.

 

Вместе с звёздами на небе

Люди делят обделённых.

Рыба в черепе, как в склепе,

В кандалах цепей нейронных.

 

Чешуя блестит богато,

Не видать пятна-изъяна.

Рыба — хищник смысловатый,

Всех поела тараканов.

 

Где-то на югах сиеста,

Ртуть кипит на солнцепёке.

Очень-очень мало места

Рыбе в черепной коробке.

 

Солнце растворя в Nigredo,

Пробуждаю feelings-мана.

Рыба прячется от света

Под зрачками злого взгляда.

 

И, себя не истязая,

Я мечтаю о просторе.

На ладонь напоминанье —

Рыбе нужно плавать в море.


Nigredo (лат. буквально «чернота») — алхимический термин, обозначающий полное разложение либо первый этап Великого делания (создания философского камня): образование из компонентов однородной чёрной массы. Считалось, что как тьма содержит в себе возможность света, так и в этой массе кроется возможность получения эликсира. Аллегорией нигредо в алхимической символике обычно являлся ворон, иногда sol niger (чёрное солнце).
В психологии данный термин был введён Карлом Густавом Юнгом, возможное состояние человека на начальном этапе психоаналитической работы, по аналогии с алхимическим нигредо. Юнг связывает его со встречей с архетипом Тени. Психологическое состояние человека на этом этапе характеризуется утратой внутренних ориентиров и негативным видением себя и окружающего мира. В сновидениях и фантазиях присутствуют образы смерти, разрушения, упадка, тьмы, всего подземного и отвратительного.

С 8 мая по 7 июня 2019

Полупопутчица

Зодческая Ученика

Зал ожидания. Попутчица явно не очень представляет, куда попала и куда собирается лететь. Так-то она неплохая дама, но ей явно не по себе, а нам явно не по пути. Мы с товарищем неторопливо беседуем с нею и друг с другом в ожидании нашего рейса. Временами то одного из нас, то другого выдёргивают работники таможни — «куда следуете», «какова ваша цель», «когда планируете вернуться», прочие блаблаформальности. Меня допрашивают долго и с пристрастием, я тоже не лезу за словом в карман, потому что знаю, куда и с какой целью, и возвращаться не планирую. Ещё дольше длится обсуждение — попутчицу отпустили куда быстрее. Таможенники выходят покурить, слышно, как они продолжают обсуждать мои ответы и в курилке, я даже начинаю волноваться, не попал ли я в список невыездных (к чему активно прилагал руку)… хотя нет, вру, я ни капли не волнуюсь, я просто накручиваю внутренний драйв, а так-то я знаю, что всё будет согласно моей Воле — даже если не так, как я полагал изначально.

Сотрудница турфирмы предупреждает, что дорога будет долгой и трудной, но всё застраховано, служба безопасности тоже не дремлет, техника надёжная, кислородные маски над креслом, спасательные жилеты под креслом, так что мы можем не волноваться. Это она зря: кто не готов к долгой и трудной, тот пусть лучше останется здесь, а нам с товарищем, старым перекати-поле, испытания только добавляют остроты.

В 13:00 мы пересекаем зону досмотра и оказываемся в новом помещении. Нотариус предлагает оформить завещание. «Какая Дурацкая Смерть, — крутится у меня в голове образ из анекдота. — Какая Дурацкая Смерть». Впрочем, с нею у меня всегда были вполне дурацкие отношения. «Завещаю скормить своё мясо тиграм в зоопарке, череп — отдать в музей, а с остальным поступайте согласно вашей испорченности Воле… дочь свою завещаю этому миру — надеюсь, вы намаетесь с нею так же, как со мной, ведь это Моя Дочь… на похоронах веселитесь, пейте и трахайтесь, кто будет грустен — тех гоните в шею». Уже предвкушаю, как будет ржать родня и нотариус, читая всё это, — жаль, я ещё собираюсь жить долго-долго, и эта бумажка скорее обратится в пепел, ожидая моей смерти, нежели будет зачитана на общем собрании родни.

Остался последний путь до трапа перед настоящей дорогой.

«Прими этот Напиток Забвения!» — «Что это, водка?» — «Что вы, разве я могу предложить леди водку! Это чистый спирт!» — «Я не буду это пить! Я хочу домой, я хочу к маме!» — «Мастер, что делать с нею?» — «Для этого и существует Ритуал. Уведите профана!»

Признаться, я ожидал большего. Я был готов к лезвию по руке и калёному железу на плечо. (Надо бы учесть на будущее, если вздумаем открыть собственную турфирму: искателям вроде нас это даже добавит адреналина, а остальные, как показала практика, отваливаются ещё быстрее.) Полупопутчица оказалась полупроводником, она показала хороший плохой пример — чего?.. Сначала я думал, что недостаточной готовности к трудностям и испытаниям. Потом — отсутствия твёрдости и целеустремлённости, плохого понимания собственных целей. Но нет, всё это мелочи, ключевое здесь слово — «доверие», потому что… Впрочем, как говаривал незабвенный Крош, «это НЕ НАША тайна».

А теперь помашем ручкой аэропорту: впереди уже вот они, мои новые старые древние знакомые, их имена «забыты давно», их сила «разрушит столпы и оборвёт дыхание всех живущих навеки», где там мой семейный альбом, чииииииз!!!

Дацан

2009

Счастье дано
Повстречать иль беду ещё,
Есть только миг
За него и держись.
Есть только миг
Между прошлым и будущим,
Именно он называется жизнь.

Это её любимая песня. Я пою её уже третий раз подряд, но сегодня она не засыпает.

Призрачно всё… —

начинаю я снова.

Она трясёт головой:

— Убда! Убда!

Я устал, но эту историю она любит не меньше «Мига».

— У одного индийского царя должен был родиться сын. Чтобы узнать его судьбу, он пригласил самых знаменитых мудрецов и учёных, и они сказали царю, что когда сын вырастет, он станет или величайшим царём, или величайшим мудрецом. И царь подумал: «Вот станет он великим мудрецом, и тогда он, конечно же, не захочет править страной. Кто же тогда станет моим наследником?» Он ведь был совсем не глупым человеком и понимал, что мудрецу неинтересна власть над людьми. И он решил, что, когда родится сын, он должен расти только в радости, веселье, играх, благородных занятиях, и его должно окружать всё самое лучшее. Чтобы он никогда не узнал, что такое страдание, и не догадался, что с этим миром что-то не так… Спишь?..

Она только тихонько посапывает в ответ.

2011

У неё есть подсвечник-Будда с садом камней. Она любит перебирать розоватые камушки, делая это с серьёзной сосредоточенностью шаолиньского монаха. Мелкая моторика рук, шуршание камней успокаивает и завораживает.

Ещё у неё есть деревянный Хотэй, он стоит на руках так же ловко, как на ногах, она вертит его то так, то сяк. Она легко отличает Будду от Хотэя, хотя и знает от меня, что Хотэй — это тоже такой будда, но не очень понимает этого парадокса и даже не очень задумывается над ним. Просто у Будды — шуршащие камушки, а Хотэй умеет стоять на руках.

Сегодня Хотэй отдыхает на столе, а она увлечённо возится на полу с садом камней. Я сижу рядом с нею.

— Дать! — требует она, указывая в сторону Хотэя. Я поднимаюсь и неловко переступаю через Будду. Моя нога чуть касается завитка его причёски, и вот отломившаяся голова уже лежит среди камней. Дочь с интересом её разглядывает, она ещё не поняла, расстроиться ли ей, что игрушка сломалась, или всё в порядке, и можно продолжать игру.

«Встретил патриарха — убей патриарха, — вспоминаю я слова Линьцзы. — Встретил Будду…»

— Я рассказывал тебе притчу про дзенского мастера и разбитую чашку?

— Нет, — говорит она.

— В детстве Иккю, который потом стал мастером дзен, разбил любимую чашку своего учителя, пока того не было дома. Когда учитель пришёл, Иккю спросил у него: «Учитель, а почему люди умирают?» — «Приходит время, и они умирают», — объяснил учитель. — «Учитель, — сказал тогда Иккю, — твоей чашке тоже пришло время».

Она передумала огорчаться и снова зашуршала камнями.

2014

— Может, песню?

— Нет, расскажи про Насреддина. Только которые не рассказывал.

— Я больше не помню про Насреддина.

— Тогда про монахов. Которые не рассказывал.

— Сейчас в голову что-то не идёт ничего. Ну ладно, слушай. Иногда учитель даёт монахам такие задачки, которые надо решить не головой, а каким-то действием. Спонтанным. Хотя ты пока не поймёшь…

— Рассказывай.

— Так вот, один учитель дал своим ученикам такую задачу: «Как звучит хлопок одной ладони?»

Она хлопает ладонью по кровати.

— Ну да, почти так, — смеюсь я. — Только совсем одной ладони, без ничего.

Она пытается резко сжимать ладошку, но звук получается неубедительным.

— Так вот, — продолжаю я. — Один ученик долго думал над этой задачей. И так пытался хлопать, и сяк, и с одной стороны обдумает вопрос, с другой, и буквально, и символически. А учитель всё недоволен. И однажды, после очередной попытки ответа, учитель говорит ему: «Если ты не ответишь и в следующий раз, то лучше бы ты умер». На следующий день он снова приходит к ученику и спрашивает: «Как звучит хлопок одной ладони?» И ученик сам хлопается на пол и лежит, как мёртвый. Учитель ходит вокруг него, разглядывает, а потом возьми да и скажи: «Мертвец из тебя, конечно, хороший. Но как же звучит звук одной ладони?» Ученик приоткрывает глаза и говорит: «Учитель, я ещё не решил этой задачи». За что получает палкой по спине. «Убирайся, мёртвые не разговаривают!» — кричит учитель.

Пауза.

— Спишь?

— Нет.

— Поняла?

— Нет.

— Может, тогда песню?

— Нет. Давай ещё про монахов.

2016

— Пойдём сегодня белочек кормить?

— Дааа!!!

— Это в Центральном парке, «Старая деревня».

Я изучаю карту.

— О, ещё там контактный зоопарк.

— Пойдём, пойдём!!!

— И на лодках можно покататься.

— Дашь погрести?

— Посмотрим. Только по дороге ещё в дацан зайдём.

— Что это?

— Буддийский храм. Я там тоже ещё не был. Как раз по пути от метро.

— Лаадно, — вздыхает она: для неё это просто лишняя задержка перед белочками, зоопарком и лодкой, но чаша радости от предстоящих приключений полна, ради этого можно и немного потерпеть.

В метро на сдачу нам дают юбилейную монетку с солнышком: кажется, это герб какого-то из городов России. Ей нравятся необычные монетки, я даю ей монетку с солнышком, она тоже солнышко — родилась в день Летнего Солнцестояния, и её имя буквально значит «Звезда по имени Солнце».

Архитектура дацана впечатляет, у нас в городе ничего подобного нет, похоже скорее на шумерский храм, чем на что-то из современного мира. Я слышал, что в оформлении принимал участие Николай Рерих. У входа нас ждут каменные львы, пока мы их разглядываем, я рассказываю ей о стихотворении Чжао Юаньжэня, состоящем из 92 слогов «ши», в котором говорится про десять каменных львов, купленных на обед поэтом Ши Ши. Она обнимается со львами, усаживается верхом (и кошек — а львы ведь тоже кошки, — и усаживаться верхом она тоже любит с малолетства, на её счету не только лошади и пони, но ещё осёл и даже верблюд), мы делаем фотки и идём крутить молитвенные барабаны тут же, во дворе. Я говорю, что под это можно загадывать желания, но ей нравится и сам процесс, она запускает сразу несколько барабанов, смотрит, как они вращаются одновременно, как постепенно затухает их вращение (в этом затухании, конечно, тоже есть глубоко буддийский символизм Сансары и Нирваны).

Потом мы проходим внутрь. В прихожей продают сувениры (она выискивает глазами все, где есть животные, благо тут таких много: львы, слоны, черепахи, обезьяны, змеи…), здесь же мы приобретаем бахилы и входим в основной зал. Людей немного. Очевидно, что только некоторые из них пришли сюда с религиозной целью, другие — скорее с туристической, культурной. Атмосфера сильно отличается от православных храмов: если там на «туристов» смотрят с подозрением и недоверием, то тут все гости воспринимаются завсегдатаями одинаково благосклонно. Мы обходим зал, снова вращаем барабаны, она ударяет в гонг и прислушивается к затихающему звону. Перед алтарём мы замечаем монетки, оставленные то ли как подношение, то ли как пожелание вернуться.

— Давай тоже оставим! — говорит она, достаёт из кармана монетку с солнцем и кладёт её перед алтарём.

— Давай, — соглашаюсь я. — Солнце — очень подходящий символ.

— Теперь мы можем идти к белочкам?

2018, весна

ОБЪЯВЛЕНИЕ

22 марта в 19.00 приглашаем родителей учащихся третьих классов на собрание по теме: «Знакомство с комплексным учебным курсом ОРКСЭ и выбор одного из модулей».

Администрация МАОУ СОШ №43

Обычно такие вопросы решаются родителями за детей, но в нашей семье так не принято.

— Завтра иду на собрание, где надо будет выбрать, какую религию ты будешь изучать в этом году. Это важный вопрос, отнесись к этому серьёзно.

Я скачиваю из Интернета все шесть учебников, мы просматриваем содержание, листаем. Несмотря на то, что у меня есть собственное мнение по поводу всех модулей и предмета в целом, я стараюсь подать их все максимально привлекательно.

— Это «Основы православной культуры». Православие — самая распространённая религия в нашей стране, надо хотя бы в общих чертах быть с ним знакомым.

Она смотрит на фото церквей и священников равнодушно.

— Это «Основы исламской культуры». В современном мире от отношений с исламскими странами многое зависит.

Она безучастна.

— «Основы буддийской культуры»…

— ОЙ, ЛОШАААААДКИ!!!

Это она про колесницу, в которой принц Сиддхартха покинул дворец.

— Я тебе рассказывал историю Будды, притчи…

— Тигрик! — не унимается она. — Божья коровка! Чепераха! Оленёнок!

— В общем, ты немного в курсе…

— Ещё лошадка!!! Да, давай этот!

— Да погоди ты! «Основы иудейской культуры». В какой-то степени мы с тобой к ней причастны — я на 1/8, а ты, значит, на 1/16.

— Не, давай буддизм.

— «Основы светской этики». Это без всяких религий, просто правила поведения и так далее.

— Ну лааадно, тоже сойдёт… Но лучше с лошадками.

— «Основы мировых религиозных культур»…

С горем пополам мы досматриваем остальное.

— Буддизм! — уверенно выносит она вердикт.

— Я предупреждал, что с этим могут быть сложности. Может, придётся повоевать. А если не получится с буддизмом?

— Ну, давай эту… Этику… Остальные совсем скучно.

— Или, может, «Мировые культуры»? Там хотя бы про все религии понемножку.

— Не. Остальные одинаково скучно.

2018, осень

Конечно же, повоевать пришлось. Но вот — сентябрь, и мы начинаем то, на что не без труда, но и без особых потерь удалось договориться со школьной администрацией: занятия по «Основам буддийской культуры» в домашних условиях. Она уже почти год ходит на конный спорт, поэтому для итоговой презентации выбирает тему «Кони в буддизме». Кантака, Хаягрива, Майдарай Морин, — мифологическая составляющая навевает на неё тоску. Зато когда мы говорим о лошадях настоящих — отношение буддистов к верховой езде, верховая езда в буддийских странах, притчи о лошадях, — она готова задерживаться даже внеурочно. Лошади — это тот ещё дзен.

2018, зима

Полгода, полные и рабочих моментов, и забавных ситуаций, и трудностей. И вот…

— Пап, я сдала! Почти полчаса рассказывала! Мне даже поставили пятёрку с плюсом! И написали в дневнике «Молодец!». Хотя другим оценки за это не ставят! И там ещё один мальчик из нашего класса сидел, он потом спрашивал меня, что такое буддизм!

Мы идём покупать мороженое. И ещё каких-нибудь вкусняшек, ведь я обещал.

А завтра я иду на почту, там нас уже ждёт грамота от дацана «за творческий подход и создание отличной познавательной презентации».

Теперь частица дацана будет и в нашем доме.

Царевна-лягушка

Твоя новая женщина хороша.
Она чешет волосы неспеша.
Зеленей берёзы её душа,
Солоней прибоя.

Ей отмерено времени до зари,
Под рукой агаты да янтари,
Не венчали грешную алтари
У костров с тобою.

Гребень пляшет над прядями ячменя,
Но чугун на золото не сменять,
Исподволь биение каменя,
Заползает стужа.

Провожаемый жаворонком-лучом,
Торопливо звякнешь в двери ключом,
Тёплый кокон прячет её плечо —
Просыпайся, ну же!

Но вопьётся мурашками пустота
От руки до самого живота.
Не боялся отроду ничерта —
Проберёт до дрожи.

Глянешь вдоль указующего луча —
На столе заплаканная свеча
Клочья точит с тщанием палача
Лягушачьей кожи.

Вперёд Следующие записи