27 Фев 2017 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
Сердясь ли, недоумевая ли
Над расставаньями привычными,
Но та любовь — неубиваема
Полувлюблёнными певичками.
И пусть кишмя кишит от нечисти
По обе стороны от Белтейна,
Не перекроет профиль греческий
Луну курносую над Дельтою.
Плетутся змейки-иероглифы.
Амат, врата твои разинуты
В тот Город зыбкий. Город проклятый.
Родной. Далёкий. Непокинутый.
25 Фев 2017 Нет комментариев
рубрика: Проза Tags: Fr. Gilel Ben Shahar
Черные коридоры Бездны между пропастей, скал и ущелий, извилистых троп, затопленных болотистых низин, склоны и кручи совершенно пустых холодных троп туманные и скользкие — с искаженной, ломаной энергетикой – Врата Ада Самаэля — для меня много веков — были подобны родному дому – я почти не спал – я блуждал по этим дорогам и водил души туда и обратно. И сейчас возвращение к жизни земной не стало для меня препятствием на путях новых странствий в Бездне. Ночью я вышел из тела и отправился в Ад. На пути между восьмыми и девятыми вратами – мое внимание привлекла пещера – грот в скале. Я вспомнил, что там томился один из пленников – одна из душ, о которых я вечно забывал, не пытаясь разрешить их судьбу. В Аду было много заключенных и запертых — и Самаэль дал мне ключи, чтобы я на свое усмотрение мог вводить и выводить души через все Врата Его Ада.
Я вспомнил поговорку: «Если я попаду в Ад – то буду с вилами». Дал же Самаэль столь редкий дар за долгую и верную службу.
Итак, я вошел в пещеру и увидел перед собой печальную картину. На гранитном алтаре был простерт мученик, он на вид был совершенно мертв – его кожа была бледно синей, местами обглоданной до костей. Ему в горло впился огромный черный паук, который накрывал почти целиком его бледное обнаженное тело и, кажется, умер на нем.
Я подошел близко, снял с него паука, легкого, как пушинку, ибо паук был мертвый и сухой, как мумия — и пленник тяжело вздохнул и открыл глаза. Он попытался приподняться, но у него, кажется, не было силы. Я подал ему руку и помог встать с алтаря.
Он тут же бросился на колени, глядя на меня умоляюще:
-Владислав, ты пришел за мною! Hoc erat in fatis. Horribile dictu. Самаэль наказал меня, вот уже почти два года я лежал, как мертвый в этом склепе. Паук высосал всю мою кровь, а в тело мое — слуги Самаэля запускали сущностей. Я не знал, что творилось с оболочкой, и оболочка не знала, где моя душа — это ведь так страшно – терять себя.
-Валентин, снова тот же вопрос: «Знаешь ли ты, за что был наказан?»
-Знаю,- прошептал пленник.- Duro flagello mens docetur rectius.
-Желаешь ли ты покаяться?- спросил я лукаво.
-Calamitate doctus sum. Я готов на все,- ответил Валентин.- Если так будет угодно Самаэлю.
-Ты готов идти сейчас?- спросил я.
-Я обессилен, прикажи накормить меня,- прошептал Валентин.- И я пойду. Ignavia est jacere dum possis surgere.
Тогда я поднял с алтаря колокол.
В пещеру вошел Самаэль в черной короне и железных латах, ведя по руки душу грешника.
Самаэль бросил душу на землю, и я толкнул Валентина к нему. Пленник немедленно прокусил горло грешнику своими стальными клыками и пил кровь, пока почти вся не вышла из тела.
Тогда Самаэль оттолкнул Валентина и посадил на пленника паука, который немедленно ожил и, пустив жало в свежие раны на горле – допил оставшуюся кровь.
Потом Самаэль щелкнул мертвыми костяшками, и демоны внесли в пещеру пучки сухого хвороста.
-Нет!- сказал Самаэль.- Не жгите на Девятых, несите на Третьих Врата и там внутренности предайте огню, а скелет наполните гнилью и черной слизью и бросьте в ров перед Первыми Вратами Ада. Душу мы загубили. В теле — сущность. Не пройдет и полгода, как оболочка заживо сгниет.
Самаэль довольно улыбнулся, и Демоны вынесли обескровленную плоть.
-Кто был Хранителем?- спросил я Самаэля.
-Сатан,- ответил Самаэль. – Предоставим по времени замену. Сильный был колдун.
-А я тогда кто?- тихо спросил Валентин.- Если вы меня почти два года здесь держали.
-Молчи, щенок,- гневно сказал Самаэль.- Я тоже из сонма Элохим, это ты забыл, когда хулил всея вокруг бездумно. De lingua stulta veniunt incommoda multa.
Валентин умоляюще сложил руки, и Самаэль слегка постучал косой по его спине:
-Hominem te esse memento. Поднимись, и служи верно.
Валентин поднялся, его кожа после расправы над душой колдуна порозовела и приобрела нормальный цвет, а рана на шее затянулась.
Самаэль сделал знак демонам, и они вынесли обескровленную душу и хворост.
Я же подал Валентину шерстяную рясу, и мы отправились в путь.
На святом Афоне в монастыре Филофей в своей сухой и теплой подземной келье, как прежде спал многовековым сном мертвый старец. Это был не скелет, а очень хорошо сохранившаяся мумия. Когда мы с Валентином переступили порог кельи – старец приподнял голову, так словно уснул за чтением святого писания и только что проснулся. Валентин бросился на колени, и хотел было прижаться губами к костлявой сухой руке, но старец гневно зашипел и приказал исповедоваться. Тайны исповеди в монастыре Филофей веками оставались тайнами. Затем старец прочитал на греческом и старославянском молитву разрешительную молитву во отпущение грехов — δεσις τῶν ἀμαρτιών — и затем коротко спросил: «Куда Царь Смерти Малах Ха-Мовет определил сию душу? В раю ему явно не место, а в чистилище надолго застрянет». «Обратно в Ад,- коротко ответил я.- Служить своему Владыке». Старец криво усмехнулся и, наконец, позволил Валентину поцеловать его сухую руку, и затем вновь погрузился в глубокий сон.
Тогда мы вышли из монастыря и, отойдя на полмили, очертив круг, прочитали несколько заклятий, после чего стояли снова на родных Тевтобургско-Шеольских Вратах Ада.
Затем мы вернулись в Ад, и вышли в пещеру за Вторыми Вратами. Там стоял еще один гранитный алтарь. Валентин послушно сбросил рясу и лег на алтарь. По его телу прошла дрожь, когда я взял в руки ланцет.
-Пытай, мучай — я все равно не отрекусь. Я покаялся, но я не отрекся,- тихо сказал Валентин.
-Я тебя заклинаю Именами שטן, Diabolus, מלך רע и מלך המות, что никто не требует от тебя отречения. Есть души, которым не место выше Ада. А в монастырь я тебя водил затем, чтобы ты своим покаянием загладил вины перед Сонмом, ведь Самаэль тоже Элохим.
-За тобою Сила Самаэля, за тобою Его Воля,- прошептал Валентин.- Optima fide.
Я вновь провел ланцетом по его коже и резко вонзил во плоть и вырезал сердце. Валентин даже не вскрикнул. Я положил его теплое сердце на весы, а на другую чашу положил перо. Сердце уравновесило перо.
-Уже хорошо,- сказал я, заворачивая сердце в черную ткань.- Я буду хранить твое сердце. Теперь я твой Сатан, слушай меня, я в ответе перед Владыками за каждую душу, что мне поручили.
Затем я достал два кристалла – золотистый и черный и покрутил перед его глазами.
-Тебе какой?- спросил я с улыбкой.
-Черный,- умоляюще прошептал Валентин.- Владислав, такие как ты свободны и в раю и в аду — в своих деяниях. Ты когда-то построил много монастырей. Не у каждого столько заслуг перед небом. Я же считал себя проклятым и отверженным. Что ж! Ты сбросил с меня Печать Нечестивого. Но не терзай меня излишним светом. С черным кристаллом в груди — я принесу больше пользы Аду.
Тогда я вложил в его грудь черный кристалл и смазал рану черной водой, что стояла поодаль в чаше. Рана немедленно затянулась.
Валентин встал с алтаря, склонил колени передо мной:
-Ад видит и Ад знает,- тихо сказал он.- Что я клянусь в верности моему Сатану. Будь для меня тем, в кого я верил, и я исполню все возможное и невозможное, ради блага Ада и Моего Дьявола.
После этого он поцеловал обе моих руки. Я дал ему черное облачение и черные доспехи:
-Пока по поручениям полетаешь.
-Меня выпускали уже несколько раз за этот год. Самаэль оживлял и приказывал работать, а потом обратно – на алтарь под паука.
-Да я помню. Самаэль тебя как — то приводил к достойному собранию. Ты рассказывал о себе. Ты был консулом в прошлое время.
-Да, я был консулом в Риме, в то время меня звали Marcus,- тихо сказал Валентин.- Forsan et haec olim meminisse juvabit.
После этого Валентин достал из – под рясы, что была на нем прежде — алую гвоздику.
-Я сорвал ее в саду возле монастыря – тихо сказал Валентин.- Знай, Владислав, что я дал тебе клятву, и я не отрекусь, все, что ты скажешь – исполню для тебя. Verum nobile debet esse stabile. Я верю в твое милосердие ко мне.
-Мне не дарили цветы на 23 февраля.
-Я подарил. И я тебя не разочарую — и в астрале и при встрече. Res, non verba.
Я обнял Валентина и даже поцеловал его:
-Храни верность своему Дьяволу.
-Dum spiro, spero,- тихо сказал Валентин.- Impavide progrediamur. Встретимся в Аду, и я буду служить тебе так, как прикажешь, мой Господин. Зови меня, и я буду исполнять. У меня не железное сердце и оно в твоих руках.
23.02.2017 г.
21 Фев 2017 Нет комментариев
М.А. – к статье «магические системы»
Ветер шквала и ветер бури,
Ветерок что с моря подует,
Зимний ветер снежной позёмки,
В корабельных снастях ветер звонкий,
Ветер горный – Страж Вершин и Перевалов,
Коль с дождём – так будто тысяча кинжалов!
Не мешай сейчас тому, кто на маршруте,
Подари им лучше солнца яркий лучик.
Пахнет лёгкостью ветер весною
А осенний – играет листвою
Дня морозного свежий запах —
На еловых настоянный лапах.
Как же часто, вспоминаючи про ветер,
Мы описываем запах, цвет, иль вечер.
А для воздуха – погоду и прозрачность,
И из физики – лишь скорость что-то значит.
Знойный ветер полдня пустыни –
Он с песком веков и поныне,
И торнадо гудящий ветер,
Отдающий дыханьем смерти.
Перемены, мол, несёт нам ветер свежий…
Только если сдует напрочь – нет надежды!
До сих пор боятся люди перемен –
Что-то есть, но что же новое взамен?!
Ветер разный, ветер опасный,
Ветер страсти и ветер странствий –
Он изменчивый в постоянстве,
Вечно дует в земном пространстве.
Июнь 2015
21 Фев 2017 Нет комментариев
М.А. – к статье «магические системы»
Тень на дороге, тень за плечами,
Тенью – туман под облаками,
Тени полудня и лунные тени,
Тень фонаря без приведений…
Копия нас или отраженье,
Тень – это лёгкое искаженье.
В свете любом есть это движенье –
Будто по грани тонкой скольженье
Тенью – возможности любые:
Сложные, скользкие, роковые.
Тенью – прошедшее когда-то,
Тень – зелёные краски заката.
Тень ухвати и держи покрепче –
Будет тогда понять всё легче.
Тень – как дорога между мирами:
Свет или Тьма – выбирать то нам ли?!
Июнь 2015
21 Фев 2017 Нет комментариев
Сумерки – очень волшебное время:
Миг перехода, миг изменений,
Дорога прозрачная вдаль несётся
И лентой Мёбиуса свернётся.
Призрачный свет между днём и ночью,
Сотканный грёзами час урочный,
Нечётки тени и зыбки грани –
Сплетенье миров увидьте сами.
Тропу предела сквозь ткань столетий
Найдём ли мы в наше лихолетье?
Или окольными путями
Судьба не выведет годами…
Верю: однажды, в сумраке светлом
Время вокруг подёрнется пеплом
Дымка тумана вдруг разорвётся:
Веер возможностей развернётся!
Декабрь 2014
21 Фев 2017 Нет комментариев
Я не знаю, как об этом сказать,
Только – может пространство искриться, звенеть, играть,
Только – воздух может густым, как варенье быть
Если было дано тебе ворожить.
Если – можно погоду желаньем менять,
Прикосновением – боль чужую забрать,
Если – можно судьбу свою изменить,
Если – надо тебе колдовать, как жить.
Если – очень просто желания исполнять,
Если – камни готовы историю рассказать,
Если – можешь чай из любой заварить травы,
Значит, не избежать людской молвы.
Если – видишь ты в сумраке, как и при свете дня,
Если – кладбищем сложно испугать тебя,
Если – ветер послушно встал по словам твоим,
Будет – мост из тумана ты назовёшь своим.
ноябрь 2013
21 Фев 2017 Нет комментариев
Смотри, ручеёк бежит –
И травы вокруг свежи
Это – исток реки
Как струи его легки!
Представь, пред тобой река
Широка ль она, глубока
а может, горный поток
Что по стремнинам тёк
Смотри, шумит водопад
Брызги вокруг летят
Радугой водная пыль
Сказка то или быль?
Смотри, в лесу озерцо
— отражает твоё лицо
С сейдом на берегу
Чтоб отомстить врагу
Вода – нить в облака,
Наводнение и река,
Зеркало вод лесных
Дорога миров иных.
21 Фев 2017 Нет комментариев
Моим друзьям – М.А., Д.О., А.Х
— все дороги с туманами в этом году так или иначе были и будут связаны с вами: Смоленск, Псков, Новгород, Изборск, Вотто…
Лента тумана, ветка сирени,
Путь талисмана в серебряной тени
Лента тумана – путь под колеса,
Облако влаги, времени слезы…
Крылья тумана – путь за спиною,
Озеро сбоку – гладь предо мною,
Лента тумана станет зарею,
Быль или небыль – дым над землею?
Завтра, сегодня – дымка тумана
Только дорога – путь без обмана
Путь под колеса, руль под руками,
Кофе в дороге сделайте сами!
Тени былого, тени вчерашни:
Дымка тумана уходит в башни
Замка Дороги, вчера и завтра…
Есть лишь сегодня: туман на завтрак.
Лента тумана – путь через тени,
Лента тумана – сумрака стержень,
Путь над водою, над лесом синим,
Лента тумана красит все в иней.
Лента тумана вьется дорогой,
Лента тумана – Силы как много!
Лента тумана – тени портала,
Лента тумана – зарёю стала.
И вырастают тумана крылья,
И проступают тени как были:
В призрачном свете – замки и люди,
В вихрях туманных – кони и судьбы.
И в свете фар серебряной тенью
Лишь отголоски былых свершений,
И отраженья былых сражений,
Только любовь не дает отражений…
Воспоминанья прошедших судеб:
Тени гуляют, словно люди.
Лента дороги, листьев багрянец,
Жизнь – лабиринт, время – как танец.
июнь-октябрь 2013г
21 Фев 2017 Нет комментариев
Смотри, как горит свеча:
Светла она, горяча,
Поможет вернуть любовь,
Или зажечь её вновь.
Свеча – это тоже огонь,
Танцует из света конь,
Просто – домашний он,
Может хранить твой сон.
Смотри на огонь костра:
Саламандра – твоя сестра,
Плывут языки огня,
Греют они меня.
Смотри, как ярок вулкан:
Вокруг – из пепла туман,
Из лавы – реки огня,
И даже камни горят.
Смотри на лесной пожар:
Яростный, как удар.
Всё это – лики огня.
Примет ли он меня?
Почти что в любом из нас
Огонь души не угас,
Есть и тайна в ночи –
Как у огня свечи.
ноябрь 2013 г
21 Фев 2017 Нет комментариев
рубрика: Проза Tags: Арина Георгис
2050 г. Вся медицина и образование стало полностью платным. Бедные люди мёрли, как мухи. Психотерапию могла себе позволить только элита или проститутки. Люди с нерешённым психологическими проблемами всё чаще были настолько безнадёжны, что решались на самоубийство. В современном мире появилась новая статистика. Каждый пятнадцатый умирал от СПИДА, каждый десятый — от рака, а каждый третий кончал жизнь самоубийством. Но среди тех, кто сводил счёты с жизнью, была своя статистика: 10% — из-за конфликтов в семье (из-за разводов, смерти одного из супругов, постоянных побоев и семейного насилия), 15% — из-за намеренного превышения дозы кокаина и нейролептиков, 15% — из-за невозможности повысить социальный статус и заработать много денег, 5% — наоборот, из-за слишком большого богатства, 4% — из-за того, что люди не находили одобрения у своей социальной группы, из-за того, что им было сложно найти общий язык с кем бы то ни было, 1% — по неизвестным причинам. Лидировала в списке самоубийств проблема «дефицита радости». От этого стабильно кончал с собой каждый второй, то есть 50% статистики. Эта проблема стала сверхглобальной для современности.
Бедные люди ждали мессию. Ждали того, кто спасёт их, кто не позволит им сдаться, кто подарит смысл. Вот именно, они просто-напросто перестали беременеть смыслом, вынашивать смысл и производить его на свет. Смысл стал той сладостью, которую мало кто мог себе позволить, тем более из бедных, которые не могли даже образование оплатить. Только проститутки и элита были на высоте — по уровню образования, по уровню обеспечения. Только они были вправе решать, что есть смысл, а что таковым не является. Они диктовали рабочему классу смыслы, от которых никогда не станешь счастливым и наполненным на самом деле. В моде были следующие категории смыслов: «стань обладателем 5 квартир, и всё будет ок», «купи машину нового поколения интел-стар», «покупай каждый день у проституток и элиты всякую чушь, но раз с рук лучших, то это уже осмысленное высокое хобби», «достигни 5 звёзд в карьере», «имей гарем мужчин и женщин», «имей денег настолько много, чтобы устраивать представления у нищих, где ты купишь их как рабов и будешь забавлять элиту унижением их».
Всё было настолько плохо, что каждый день радио и телевизор разрывались от хроники, где скорбели о мёртвых людях. Вместо обращения к счастью, акцента на свадьбах, новорождённых детях. Люди тосковали больше всего по ощущению счастья и радости. Они забыли, каково счастье на вкус. Их будни были серыми и безвкусными. Они были готовы отдать за счастье буквально всё, последнюю одежду с себя снять, последний кусок хлеба отдать, даже на смерть, так уж они истосковались.
И среди этого всеобщего хаоса, ужаса и безумия появилось ОНО: «Бюро экзистенциальных расстройств». Вы скажете, его открыл психолог? Нет. Психиатр? Тоже нет. Психотерапевт? Опять не догадались. Это был человек без квалификации. Когда-то закончивший юрфак и занимавшийся просто самодеятельностью, удовлетворяя своё любопытство и, о да, небольшие садистические наклонности. Криминал, вы скажете? Придут, диплом отберут, за обман и шарлатанство посадят. Но у него всегда план, как не сесть и заниматься тем, что нравится. Он знал все пролазки в законодательстве 2050 года. У него на все случаи было своё алиби. Когда клиенты спрашивали его про диплом — он говорил: «Моя гениальность — мой диплом».
Во-первых, он очень хотел спасти как можно больше людей всех сословий, независимо от социального статуса. У него был свой чёткий авторский метод борьбы с экзистенциальными расстройствами, который он как-то сочинил под парочку ароматных бальзамов, закуренных крепким до пробора горла и лёгких табачищем. И он знал, что его метод — это не болтология какая-то и сопли-слюни, а то, что безотказно помогает ему спасать бедных людей, лишённых чувства смысла. Он жил этой целью и своей работой. Он почти не спал, не бывал дома, всё работал и работал.
У него был кабинет «у чёрта на куличиках», в пятнадцатиэтажном здании, на пятом этаже, в тринадцатой комнате. Там он доводил своих клиентов до катарсиса и спустя несколько сеансов принимал роды смыслов. Смыслы иногда не хотели появляться на свет, на них приходилось давить, их приходилось стимулировать, им приходилось объяснять, какие выгоды получит носитель, если они появятся на свет белый. Работа была сложная, требующая большой выдержки, сосредоточения и милосердия, а товарищ этот имел явно выраженные садистические наклонности и наклонности к подавлению воли клиентов. Но он и это смог компенсировать, делец этакий, выбрав в своей психотерапии метод провокации и доведения до абсурда.
Юридического адреса у него, конечно же, не было. И фактического адреса. А кабинет ему сдавал в аренду забесплатно его постоянный клиент. Кабинет был у него очень своеобразным. Во-первых, кабинет был кубическим, со всех сторон одинаковый метраж. Там было одно большое окно по центру. Из мебели — шкаф, рабочий стол, стул и мягкий кожаный диван, который он раскладывал, когда предстояло спать на работе и домой не хотелось идти. Обои были нейтрального цвета, не вызывавшие никаких ассоциаций; это было специально задумано, чтобы клиенты не отвлекались на них. Он думал купить сначала красные обои, потом передумал, потом хотел зелёные в серо-буро-малиновую крапинку, тоже решил — не то, и так и остановился на стандартном выборе элиты. Большой шкаф был тоже очередным изыском. Красное дерево, вырезанный ненавязчивый рисунок, изящная дверца, которая никогда не скрипела, а только издавала томное «ля». Там висел целый набор костюмов — все чёрные, одинаковые, ничем не отличавшиеся друг от друга, строгие, классические, всегда идеально наглаженные. Также налаченная обувь, три пары, одинаковая, расположенная на совершенно равном расстоянии друг от друга, всегда чистая и ухоженная.
У двери стояли стол и стул. На столе — удобный многофункциональный ноутбук-интел для элиты. А про имя-то совсем забыли. Его звали Джон по паспорту. Но он любил называть себя разными именами. Сегодня он был Джон, завтра Кевин, потом Брайт и так далее, а потом в один из дней снова Джон. Его деятельность требовала солидности, и поскольку только он хотел помогать людям совершенно бесплатно, ему надо было создать уверенность у народа, что в его компании много людей. Что она была такая серьёзная-серьёзная, аж на 5 звёзд. Как в глаза пыль пускать, он знал. Его знания в данной области были безупречными. Когда ему утром звонил первый клиент, он представлялся Джоном, второму — Кевином, и чтобы самому не запутаться, записывал в ежедневнике, кого под каким именем обслужил. Кабинет для него был святая святых. Сюда он никого не пускал, никого не ждал. Причины были разными.
Он любил её, свою жену. Но в их отношениях давно была ядерная зима, из которой он хотел сбежать, выбраться, но никак. Ему казалось, что она безнадёжна. Что чуть-чуть — и ему самому потребуется экзистенциональный психотерапевт из-за того, что он захочет покончить жизнь самоубийством по причине неладов с нею. Но он ждал, любил, прощал всё. Ему казалось, что он её теряет, что та звезда, что взошла в их небе когда-то давно, уже далеко-далеко и скоро совсем сгорит. Он цеплялся за эти отношения мёртвой хваткой. Он помнил её молодой и несчастной, потерянной. Он помнил, каким он был добрым, человечным, щедрым тогда, когда увидел её. Какая она была красивая, внушающая доверия, а теперь это всё куда-то пропало, как будто бы кто-то подул на этот беззащитный карточный домик. Он на первых порах искал выход, покупал ей квартиры, машины, делал ремонт. Ремонтник, скажем честно, из него ужасный, но он пытался, как мог!
Он часто думал о жизни и жене: «Каждый раз ей нужно было всё больше и больше, она загнала меня, как белку в колесе — одна работа, вторая, — и я понял, что вот-вот — и сорвусь. В итоге купил ей целый этаж в доме у элиты и дал возможность развернуться с её детьми от меня. Причём не нашими, а её детьми, ну от меня, это правда. Я не чувствую в них себя, мне больно. Не хочется даже об этом думать».
Один раз ему стало настолько больно, что он завязал с этими первой, второй, третьей работой, связался с элитой, претерпел много унижений и лишений от неё, как шут, лизал их пятки, и веселил, как дурачок, но это его не сломало. В итоге вышел на этого клиента, который сдал забесплатно кабинет. Добро всегда возвращается, жалко, что иногда не через близких людей.
Его личность разрывало от противоречий. Это хобби с лечением было компенсацией его глобального горя. Попытка заткнуть голос своей души и не решать проблем, которые в его семье. Сбежать далеко-далеко, оградить свой ум и свои глаза от горя. А знаете, иногда он плакал — правда, шёпотом, чтобы никто не мог услышать. А то подумают ещё, что ему тоже нужна помощь.
Деньги он наварил так чётко, что постоянно снимал проценты с инвестиций. Жене говорил, что продолжает работать там же, а не работал, просто сказал коллегам, чтобы покрывали. Элита более сплочённая, образованная. Они ценили Джона как человека и всякий раз, когда жена звонила на работу, покрывали его, говоря, что он отошёл по рабочим делам — или документы забирает, или ещё что-то.
У его бюро был сайт, где была вкратце расписана философия его работы и методы, по которым он работал. Реклама была небольшая, но правдивая. Он любил, когда нет ничего лишнего.
«Вылечу любого пострадавшего в результате потери смысла жизни. Гарантия 100%. Методы мои и только мои. Бесплатно. При оказании помощи с каждым клиентом заключаю отдельный контракт при встрече, где оговариваются все условия. Строго для людей с 18 лет. Звоните, пока не поздно, жду».
Далее был написан его номер телефона и пока нравившееся ему имя.
*
Звонки были с утра до вечера. Поездки. Джон сильно исхудал, но его глаза горели от смысла, оттого, что он видел счастье в глазах других людей. Оттого, что он был нужен другим. И себе. Наконец-то!
Он бы мог на радостях связаться с проститутками, но никого не хотел водить в кабинет. Это был настоящий храм. И он презирал гламурный мир и его ценности. У него вызывали негодование мероприятия элиты, где использовали бедных людей. Ему, конечно, нравилось смотреть на издевательства, но там, на мероприятиях, он не чувствовал сопричастности. Ему нравилось самому нажимать, он любил быть главным игроком. Искусным. Не какой-нибудь там пешкой с сюжетом психодрамы из серии «так себе». Он любил играть в игру «Я Бог, и мне пох». Вытворял с клиентами, что хотел, так что они не имели права не получить свой катарсис. Он выступал и как охотник, и реаниматор отдела патологии. Сначала ёрзал по клиенту своими концепциями, впивался в него посредством методологии, тот переживал свой символический опыт, а Джон его реанимировал, выводил из этого состояния на уровень смысла. Иногда все процессы были достаточно болезненными, но жутко эффективными.
Когда клиент его провоцировал: «Вы меня довели до слёз, я так больше не могу! — он отвечал, закуривая: «Вы пока только начали, а не выплакали море. Через слёзы душа открывается, поплачьте — и будем работать дальше».
*
Работа шла эффективно, как всегда. На этой неделе Джон уже спас от потенциального суицида троих. Он смотрел в огромное зеркало в своей комнате и гордился собой, своей безупречностью, думал о том, сколько он даёт любви и сколько получает от своих клиентов, когда те постигают смысл. Никто из клиентов никогда не видел его кабинета. И не знал, была ли его фирма зарегистрирована на самом деле. Увы, не была. Но это не лишало его контору постоянных звонков.
Он старался быть безупречным во всём. И во внешнем виде, и в работе, и в игре. В свободное время он играл в танки и другие игрушки на ноутбуке.
И, как обычно, поступил очередной звонок.
— Здравствуйте, на линии Джон. Бюро экзистенциальных услуг. Спасибо, что выбрали нашу компанию для помощи. Как Вас зовут?
— Алиса, — послышался тихий голос на другом конце, — я по поводу проблемы. Я из бедной семьи, Джон. Квартал 16. Вы знаете, о чём я. Уже три раза пыталась покончить с собой.
— Опишите кратко ваши страдания, Алиса, для заполнения заявки на выезд.
— Джон, в начале таблетки-нейролептики, причина — лишний вес 7 кг, мать откачала. Потом сильная потеря крови — успели перелить. И последнее — пыталась повеситься — но стул сломался!!! Я так больше не могу!
— Алиса, успокойтесь сначала. Хорошо, Вы описали то, как пытались покончить с собой, но не описали проблему, подтолкнувшую Вас на это. Может, начнём с проблемы, чтобы я заполнил протокол?
— Я не могу больше радоваться. Каждый день боль.
— О, это серьёзно. Согласно статистике, от дефицита радости кончают с собой 50%. Пишем ваши данные, я подъеду.
— Алиса Эст. Кафе «Безнадёжность». Район 16.
— Алиса, вы уверены, что кафе «Безнадёжность» — это лучший выбор? Там достаточно опасно, знаете ли.
— Да. Знаю. Мне больше негде быть. Жду Вас там.
— И последняя деталь, Алиса, сколько вам лет?
— Джон, можно опущу этот вопрос? Это ведь не принципиально?
— Нет, я должен знать. Моё объявление рассчитано только на взрослых людей, так как мои методы могут нарушить детскую психику. Мне не нужен хвост из опеки. Если вы не скажите, я опущу трубку.
— Джон, пожалуйста, Вы — моя последняя надежда. Если не Вы, то через два дня я не встречу своё семнадцатилетие.
— Алиса, это шантаж, мне это не нравится. Вам надо было внимательнее читать моё объявление.
— Джон, пожалуйста, я хорошо заплачу́!
— Алиса, я же не беру денег. Твоё предложение бессмысленно.
— Джон, поверьте мне, оплата будет достойной.
— Хорошо, Алиса. Вы меня убедили, поговорим на месте. Если я сочту, что у Вас серьёзно, помогу, так и быть. Только ни слова элите, что я пачкаюсь с чернью из 16 квартала, да ещё с малолетней. Я не хочу брать ответственность за клиента, в наших договорах чёрным по белому это написано. Буду через полчаса.
— Жду Вас. Как Вы выглядите, я знаю. Я постараюсь удовлетворить Ваши ожидания. Столик №5.
*
Джон подъехал к кафе. С одной стороны, он был в гневе, что его уговорила малолетка. Он ненавидел детей. От одного их вида его выворачивало. Он вспоминал неоправданные надежды, связанные со своими. Он так бережно в них закладывал себя, с душой, искусно, всю душу заложил, оставив только маленький осколочек у себя. Маленький и кривой. Вся эта ситуация вызывала слишком много боли, нельзя было об этом думать, поэтому он и ненавидел детей. Так как у его знакомых из элиты дети брали пример с отца, подражали отцу, а он на кой чёрт взял себе в жёны женщину из квартала №3, сам не знал. Она его приворожила, только такое оправдание он мог найти. А поскольку он был очень обязательным, он не мог её бросить, быстро она из черни превратилась в элиту, только она стала элитой внешне, так как он купил ей квартиру с этаж, собирался купить автомобиль нового поколения-интел. Но сознание у неё так и осталось на уровне черни из квартала №3. Он пытался поднять её на уровень выше. Но каждая попытка вроде бы хорошо начиналась, но заканчивалась крахом. И унижением Джона. Ему объясняли, как он туалет неправильно настроил, хотя дело черни — чинить туалеты, ему объяснялось, что он не мужчина — детей не умеет воспитывать, общаться с ним не о чем, а в сексе вообще ужасный любовник. Он гонял у себя поначалу это в голове туда-сюда. Он по-своему решил эту проблему. Думал, по крайней мере, что решил. Но на самом деле просто избегал и делал вид, что не существует этой проблемы. И раз в месяц присылал жене всю зарплату, оставляя себе на чай, сигареты, кофе и порошок для стирки костюмов, также немного на еду и совсем чуть-чуть — на платный игровой контент.
*
Она сидела угрюмо за столиком №5. Бледные белые руки были сложены одна на другую. Взгляд опущен. Поза сжатая. Одета была вульгарно — короткая юбка и корсет, чулки, накрашена явно с перебором. Длинные чёрные волосы до талии. Губы потрескавшиеся. Лицо было правильным, симметричным, грустным, выразительной овальной формы. Ему показалось, что вот-вот — и она заплачет.
Он легко, как кошка, подошёл к столику. Поездки сделали его чересчур худощавым, лёгким, как пёрышко. Воздушным. На вид ей было действительно лет 16-17, но она не произвела на него впечатления инфантильной.
— Алиса?
— Да, Джон. Я Вас ждала.
— Алиса, что тебя побудило позвонить мне и отнять столько моего драгоценного времени?
— Ааа…
— Что?
— …
Девушка выглядело напугано. Сжалась ещё сильнее. Джон подумал, что ей показалось, будто он её накажет за то, что она позвонила и не подходит по параметрам объявления. Джон был из элиты, а когда чернь звонит элите без повода, элита, по законодательству, имеет полное право позорно отлупить чернь при всех ремнём из 18 стяжек. Джон имел с собой этот ремень.
— Ладно, я попробую начать сам. Моё время и внимание — огромная ценность, Алиса. Нам звонят только при безысходности, так как на платного профессионала нет денег. У черни, кроме меня, нет шансов, а я жестокий человек и никому бы не посоветовал себя в качестве психотерапевта, особенно тебе, девочка. Я не беру денег, но я ненавижу детей — их инфантилизм и бестактность. Так что перед предложением контракта Ты, Алиса, должна мне предложить то, что меня убедит работать с тобой, самое ценное, самое святое, то без чего ты — не ты. И без глупостей, пожалуйста. Я вижу, что ты напугана, сейчас тебе принесут водки, это может помочь тебе открыть рот.
Джон смотрел на то, как зажатая девушка попыталась шевелить губами, а звука-то не было. Скоро официант принёс водки, но девочку продолжало трясти, сжимать, такое ощущение было, что она вот-вот и упадёт в обморок.
— Понимаю, тебе нечего сказать, — промолвил Джон, взял полную стопку водки, подошёл к Алисе, обильно смочил жидкостью пальцы левой руки и сначала провёл ими по её губам. Они увлажнились. Но всё равно он чувствовал, что что-то не так. Глаза у Алисы начали стремительно мутнеть.
«Плохо, мы её теряем», — дошло до Джона.
Он запрокинул голову девочки, ещё раз смочил пальцы в водке и засунул ей глубоко в горло. Потом быстро вынул. Девочка успела отвернуться, и её вырвало прямо на пол. Еды в тошноте никакой не было. Только таблетки — циклодол, амитриптилин, галоперидол и другие из группы нейролептиков. Их была целая горсть — к счастью, они ещё не успели раствориться.
— Иди, умойся, красавица, — велел он, когда та прокашлялась и проблевалась, — я с тобой в толчок пойду, а то ещё натворишь там херни какой-нибудь.
— Нет, пожалуйста, не идите со мной. Зачем Вы всё это делаете? — еле слышно спросила девочка.
— Я тебя пришёл с того света забирать, разу уж решил, то буду действовать по плану и по законам нашей организации.
Они вместе пошли в туалет. Он, конечно, не смотрел, да и на что там было смотреть, такие явно не в его вкусе. Причём блюющие таблетками малолетки.
Она сделала свои дела, умылась, привела себя в порядок.
— Надень, — сказал он, давая ей повязку на глаза.
— Я не пойду никуда с Вами. Я передумала. Я хочу ещё циклодола. Мне срочно нужно достать циклодол.
— А я нет, Алиса. Тебе нужна моя помощь, просто у тебя сопротивление, так как новое пугает, раз уж ты обратилась ко мне, я доведу тебя до смысла любой ценой, как обещал, даже если потребуется применить силу для твоего же блага. Преодоление сопротивления — эта важная часть психотерапии.
— Нет! Я хочу подохнуть! Прямо в этом толчке! В этой грязи, только верните мне мой циклодол.
— Посмотрим, насколько ты хочешь этого, а ну-ка, давай-ка, — сказал он, взяв её за красивые волосы и начал окунать головой в раковину, полную воды, и держал ровно столько, пока она не начинала захлёбываться, — ну как, интересно? Очень хочется? Я обеспечу тебе это по полной программе. Хочешь, я умею. И знаешь что, мне нравится смотреть, как умирают люди на моих глазах, и я в этом участвую.
Через несколько таких заходов она вроде как пришла в себя. Но лицо стало немного опухшим.
— Пошли. Жива?
— Жива, — ответила Алиса.
— Так вот, поедем ко мне в кабинет, буду тебя там лечить.
— Хорошо, я согласна.
— Вот, совсем другой человек передо мной.
Джон начал улыбаться. Он был жутко доволен своей работой, особенно эффективностью. Но это была просто маленькая игра, а настоящее лечение у него должно было произойти в кабинете, и он это знал. Пока она такая беззащитная, она ничего не сможет ему сделать, но всё равно надо её контролировать. А вдруг? Если он не даст ей второй шанс — семнадцатилетие она так и не справит. И оно никогда не наступит. Он решил рискнуть и всё-таки отвезти её в кабинет.
Она еле шла, постоянно спотыкаясь, ему в какой-то момент надоело, что она идёт слишком медленно, и он её понёс. Конечно, знал, что элита будет пальцем показывать, но уж слишком жалко стало её. Он хотел быть человечным, чтобы возникло доверие, важное для работы. Уже было темно, когда он занёс её в кабинет.
— У тебя одежда вся грязная, тебе надо постирать, лицо смыть, кабинет — святое место — слышала, и без происшествий, — сказал он, дав ей полотенце и длинную чёрную майку.
— Я устала.
— Ничего не знаю, жду тебя через 10 минут здесь.
Она пошла. Через 10 минут уже всё успела постирать и помыться.
— Спасибо, Джон. Вы так добры ко мне.
Он указал ей на стул.
— Садись, читай условия договора. Нашего с тобой экзистенционального сценария на период лечения.
«Джон, член и глава Бюро экзистенциональный расстройств, может делать со мной всё, что взбредёт ему в голову, не неся за это никакой ответственности. В отличие от других клиентов, я не имею права менять правила игры, так как я несовершеннолетняя, отказываться от методов лечения, даже если я буду видеть в этом полный произвол и надругательство надо мной как над женщиной, как над человеком, любое сопротивление лечению будет жестоко наказываться, способами, которых бесконечное множество. Этот договор мною прочитан, я с этим согласна (ФИО), подпись».
— Я подпишу.
— Подумай, это ведь значит, что я могу после подписания этого контракта тешить свою душеньку, как хочу, это смертный приговор, если мне взбредёт в голову, и я не буду доволен результатами, я просто могу без сожалений поломать тебе рёбра и выбросить из окна пятого этажа. Ты в курсе — у нас пятый этаж?
— Джон, ты — последняя надежда, я говорила тебе по телефону.
— Предположим, и да. Но что ты готова отдать мне ценного за эту работу? Работа тяжёлая, сложная, временами противная. Ты сказала, что у тебя есть что-то ценное, когда мы разговаривали по телефону.
— Джон, ну ты же бесплатно помогаешь!
— Для тех, кому больше 18. Ты не подходишь на год и два дня — о, уже год и один день, — заметил Джон, посмотревши на часы.
— Джон, я готова продать тебе за это свою душу!
— Ой, вот не надо со своими душами. Я свою не знаю кому продать, чтобы в моей семье мир снова стал прежним. Причём продажа души — это жутко старомодно. Это давно потеряло актуальность.
— Тогда я могу тебе предложить свою девственность. У меня ещё никого не было.
— Каждый день эту попсу слышу, Алис, это жутко не актуально. Предложи мне действительно что-то ценное. А то получается, я должен работать за то, чтобы переспать с девушкой, к которой ничего не чувствую. Ты жалка. Да ещё после того, как я смотрел, как ты блевала таблетками, у меня вообще всё упало. Может, сначала и был какой-то интерес такой. Жду следующий вариант. Что-то действительно стоящее.
— Я могу тебе делать чай, стирать костюмы, — Алиса не успела договорить, как он её перебил.
— Это я где-то уже слышал. Стирка, готовка, ремонты. Нет, совершенно меня не мотивирует. Алис, где твой артистизм, где фантазия? Как же твои слова, слёзы — «я дам вам то, что никто не может»? А? Я поэтому тебя взял? Буквально спас из туалета, где ты бы откинулась, не приехал бы я такой красивый и ответственный. Пока ты мне предложила три стандартных банальности, которые мне не нужны, которые у меня вызывают рвотный рефлекс. Ты думаешь, я не могу снять шлюшку? Элита мне пришлёт в срок любую женщину, которую я захочу. Это совсем не напрягает, и только удовольствие сплошное. И по моему вкусу, и по моему статусу. А ты мне про девственности, какие-то кастрюли, душу. Давай, дама, не имей мозги мне, а то выпорю за звонок — так и быть, не при всех, а здесь, сделаю тебе поблажку. Видишь там, какие зеркала у меня большие. Вот так тебя поставлю, а ты будешь на себя смотреть со стороны, как я тебя порю. Кажется, в этом есть какой-то смысл.
Джон уже было начал доставать ремень. Как её начало трясти!
— Джон, не надо, мне страшно. Пожалуйста, не делай этого. Нет!
— Ничего не слышу. У тебя ровно две минуты, чтобы сказать чётко что-то, что может меня цепануть, мотивировать, или сама знаешь, не буду повторяться.
Она мялась, мялась.
— У тебя осталось 15 секунд.
— Я знаю, что тебе предложить.
— Хорошо, я весь во внимании.
— Я буду тебе служить. И разрешу тебе делать со мной то, не зная что. И буду двигаться туда, не зная куда.
— Вот это уже намного интереснее. Что ты имеешь в виду под «служить»?
— Ну, это как Богу служат в Церкви. Только без фальши. По-настоящему.
— А ты религиозна?
— Да.
— Почему же твой Бог тебе не помог?
— Он плохой Бог, потому и не помог. А ты хороший, я тебе верю, я могу тебе предложить служение и относиться к тебе как к высшей силе — карающей, когда ей надо, радующей — когда есть настроение. А поскольку Бог сила абсолютная, и ей нельзя ничего противопоставить, то я буду верить в то, что это судьба, что ты поможешь мне обрести радость снова, что когда-нибудь я смогу позволить себе такую роскошь как улыбка.
— Это явно намного лучше других вариантов, я его принимаю, но ты должна точно знать, что когда переступила порог кабинета — назад только два выхода: либо я тебя в окно выкину, будешь паясничать если, либо ты выйдешь здоровой через дверь. Ну, это как у меня настроение будет. Ты ведь знаешь, что я не психотерапевт. Это моё хобби. Я любитель. Да ещё и с садомазохическими наклонностями, особенно в плане садизма. И никаких таблеток больше, я тебя откачаю от этой хери, сегодня проспишься. Видать, и взгляд будет осознанный. А теперь бери ручку и подписывай.
— Джон, я не могу решиться. Ты ставишь слишком тяжёлые условия. Сразу уровень хардкора какой-то. Мне бы попроще.
— У других попроще — и результат никакой от лечения. А у меня всё хорошо, человек либо откидывается, либо выздоравливает, была, конечно, пара убийств, но черни. Вас же так много, как тараканов, одного убиваю, другой приезжает, есть всегда над чем поработать. Причём когда я убиваю, в этом есть плюс для вас, самоубийц-неудачников: я это делаю быстро, красиво и с минимальной болью.
— Но мне страшно, я так не хочу, отвези меня обратно в мой район. Я не буду ничего подписывать. Выпусти меня отсюда.
— Я сказал — обратно только в морг. Какая тебе разница, кто тебя убьёт? Я хорошо это умею делать, безболезненно, когда настроение хорошее. А ты сейчас ещё чуть-чуть — и выведешь меня из себя своим сопротивлением и ложной тревожностью. То ты хочешь подписывать, то нет, то обещаешь мне, что я могу с тобой всё, что душе угодно, то говоришь — нет, не можешь, отвези обратно. У меня нет случаев, где я не вылечил кого-то, тебе ясно? Дефицит радости — это вообще банальщина, раз плюнуть. Кого я не мог вылечить, сами застреливались при мне, а если не могли — я помогал. Либо подписываем и ведём себя согласно договору, либо у нас будут реальные проблемы.
— Джон, сюда летит интел-вертолёт и налоговая, брать аренду! Ты оплатил аренду помещения? Сам же знаешь их, они суровы, особенно элитские.
— Что? — Джон насторожено подбежал к окну. Он уже коммуналку несколько месяцев не платил — и вдруг действительно выследили?
Только он повернулся, как Алиса, воспользовавшись моментом, побежала вон из кабинета.
— Вот мерзкая девчонка! — крикнул он ей вслед. — Ну, ты далеко не убежишь, здание закрыто, уже два ночи, на первых трёх этажах на окнах решётки. — Подвала тут и чердака нет, ты полностью безоружна, спрятаться негде, я тебя найду и убью, слышала! Сучка. Ты меня довела, так ещё никто не делал. Никто ещё не позволял меня, экзистенциональщика, обвести вокруг пальца, все воспринимали меня как Духа Святого! А ты мне, элите, вызов бросила! Это меня даже заводит. Сейчас я тебе как в глотку пуль заряжу полную дробь и хребет сломаю своим фирменным ножом кухонным.
Джон взял свой любимый пистолет, который бережно полировал каждый день, также запасся ножом. Он хранил эти вещи до случая, зная, что он рано или поздно наступит. Вот, называется. Связался с малолеткой, никакой дисциплины, никакого уважения к старшим. Я-то думал, что она мне доверяет, привёл в кабинет. А она так со мной. Знала же с самого начала, на что подписалась. Что я жестокий, бесчеловечный.
Джон выведывал обстановку, везде царила тишина.
Ну, я-то все углы знаю в здании, я быстро смогу её найти. Ей сегодня мало не покажется.
Он бродил, пытаясь на носочках идти, чтобы услышать сердце и дыхание. «Они когда боятся. Все такие напряжённые».
Потом он где-то в коробках на втором этаже кое-что обнаружил. Она сидела в углу, вся зажатая, всхлипывала, плакала. Казалась такой жалкой, беззащитной, печальной. Он просто не мог на это смотреть
«Это получается, я даже не могу дать ей выбор. До чего я дошёл с этими семейными проблемами, какой я стал вспыльчивый и чёрствый. Почему я ей показываю то, что детям нельзя видеть? Почему моя человеческая сторона обращена к людям, к жене, к детям, а на неё такая бурная реакция чего-то иного? Кто я такой? Я себя такого не знаю совсем…»
Он встал перед этим зрелищем, хотел уже передумать, начать снова её упрашивать, теперь без насилия, подписать. Но она сильно плакала, буквально разрываясь в истерике. Он присел рядом к нею.
— Ну, знаешь, у нас у всех бывает в жизни сложное время. И у тебя тоже сложное сейчас, надо пережить это — и всё. Надо совершить переход.
Она, заметив, что Джон потерял былой запал, и близко, увидела, что он уже сигарету закурил, и хвать нож у него, прямо беспалевно вытащила внаглую из ремня. И как побежала вверх!
— Ах ты, сука! Второй раз меня обманула, опять я поддался, как ты можешь так со мной! Этажи закончатся рано или поздно! Ты слышишь, я тебя найду, ты долго так не продержишься!
У Джона в арсенале оставался пистолет. Он был заряжен целой обоймой. Стрелял быстро, убивал безболезненно. Это чудо техники не раз помогало ему в разных ситуациях, и он полностью ему доверял.
— Ты где, я тебя всё равно выслежу, ты меня слышишь? — кричал он уже в крайнем гневе. — Вот, мать твою, помогай после этого людям… Слышала, мразь, сейчас ты получишь дробь прямо в горло, но вначале я тебя так выпорю, вот увидишь! Я обещаю, у тебя будет жаркая ночка. Последняя, что самое важное.
Он бродил от этажа к этажу. Не думал, что она так быстро адаптируется к игре. Повышенная сложность как-никак. Уровень мастера. То, не зная что, как на заказ.
Пока он поднимался на последний этаж, уже как-то устал, вышел на балкончик покурить. «Я так завёлся, блин. Мне надо немного остыть. Ну что я начал — дробь в горло, дробь в горло, по самые гланды. Совсем уже вкус потерял, стал банальным до невозможности, этот стресс в моей жизни убивает всё воображение. Надо было ломать ей пальцы и выдирать ногти, чтобы она сама дробь попросила. Надо человека доводить, чтобы он умолял дать ему быструю и безболезненную смерть».
— Ой, что это… — пробормотал Джон, вынимая нож из своего бедра. — Твою мать, знакомый нож… Что он у меня в бедре-то делает, что за херота такая зелёная. А, это ты сучка, втихую. Думала, что я не замечу у себя ножевое ранение в бедро? Я что, вообще лох какой-то? Ты меня за кого принимаешь? А? И где ты? Я тебя сейчас найду. Дитё, раз нож взяла, научись им управляться, а не чуть-чуть вводить куда-нибудь, ты реально только жалость вызываешь своим поведением.
Теперь у него был и нож, и пистолет. Алиса бездарно использовала свой последний шанс.
Он ясно слышал её шаги.
— Палишься, как ты предсказуема. Сейчас я догоню. Надоели уже эти салки, если честно.
Она бежала, как могла, вниз, всё ниже и ниже. Спотыкаясь, падая, пачкая майку, снова поднимаясь. Судорожно дыша, напоследок крикнув:
— Ты не посмеешь!
— Ещё, мать твою, как посмею, и так посмею, и сяк посмею, мне всё можно! Какая-то мразь мне диктует правила в моей собственной игре, где я Бог, а остальные лохи полные. Это просто невыносимо терпеть!
Он понимал, что она так и дальше будет его дурить. Каждый раз, изобретая новый способ, и так он скоро выдохнется. Так как много табака сказывается на здоровье.
Он теперь передвигался на носочках, чтобы его не было слышно, периодически скрывался за коробками, чтобы его не было видно. Всё делал. Чтобы её выследить и застрелить. Он уже придумал. Как будет это делать. Медленно, но верно. Сначала прострелит ногу, потом вторую, потом плечо, потом второе, и напоследок в горло остаток пуль. «Да, она это заслужила. Да как она вообще могла вести себя недисциплинированно в кабинете? Там даже костюмы идеально повешены по сантиметрам, там всем хорошо. Там Земля, мать твою, Обетованная. Непонятно, что ли. Какого чёрта творит»?
Потом он заметил, как она пытается на носочках перейти на лестничную площадку. Не замечает его, прекрасно. «Что? Начнём с левой ноги».
Он чётко целился, правильно словил момент и попал по икре. Она упала. Вся сжимаясь, через боль поднялась — быстро, но скрипя зубами, — и поскакала на одной ноге, прихрамывая другой, и уже почти до второго этажа. Едва поднялась по лестнице, как он прострелил ей вторую ногу.
— Дорогая, зря ты так поменяла сценарий, осталась бы ты в кабинете и подписала — ничего бы не случилось, а теперь я просто обязан тебя убить, я столько попыток тебе давал, а ты, бездарность такая тупая, не воспользовалась.
Когда вторая пуля прошила её икру, она здоровенько поскользнулась и упала с лестницы прямо ему на руки.
— О. Ты, наверное, думала, я тебя от большой любви поймал, да? Угадал? — спросил он.
— А вдруг, — прошептала девушка.
— А вот и нет, я ещё не прострелил тебе плечо, первое и второе, а также я запас пуль для твоего горла, пули у меня на вес золота, поэтому я так, осторожно, ничего лишнего не потратил, всё пошло по назначению.
— А можно…
— Что можно?
— Последнее желание перед смертью.
— Хорошо, так и быть, я тебе разрешу что-то пожелать. Проси. Я подозреваю, что ты хочешь лишиться девственности? Это они обычно просят, я хороший любовник. Так и быть, один раз ты перед смертью заслужила за это приключение — так меня потешила, у меня даже интерес появился к тебе, представляешь, ты ведь даже пыталась меня убить ножом — правда, неудачно, но всё-таки. Никто этого не пытался сделать. Похвально.
— Кто «они» просили лишить?
— Те, кого я убил раньше тебя.
— Не хочу тебя огорчать, но у нас разные желания. Ты говоришь про себя, что ты бы хотел перед тем, как меня убить, и то — потому что трупы трахать неинтересно.
— Да перестань, я чистосердечно предложил. Ты отказалась, твоё дело. Проси чего-нибудь другого. Я доволен.
— Знаешь, что бы я хотела?
— Даже не представляю.
— Я никогда не ела конфет. Знаешь, по телевизору, который стоял у одного мужчины, показывали, что в районе №3 делают конфеты, а у меня не было никогда конфет. Они красивые были, в бумажечках расписных, разных цветов. Принеси мне конфеток, будь другом, и потом можешь мне стрелять, куда хочешь, ножи вставлять — хоть во всю спину, после конфет будет уже не страшно. Я ведь даже не знаю, что такое сладкая жизнь, меня пичкали этой хуетой с самого детства, этими колёсами дрянными, я вся зависимая, с тобой я хоть, когда по этажам бегала, почувствовала какую-то свободу из-за адреналина, что поступал мне в мозг. Я почувствовала реальные ощущения. А не наркотические, не суррогаты. Пожалуйста, выполни моё последнее желание!
— Я немного тронут, если честно, — промолвил Джон. — Ну, раз конфеты, так конфеты, я пока схожу, а ты полежи тут, на полу, ладно. Надеюсь, ты никуда не убежишь с простреленными ногами? Хорошо?
В полной уверенности, что она никуда не денется, он пошёл за конфетами. Он представлял, как первый раз в жизни будет кормить её конфетами, рассказывать о шоколадных, о конфетах с начинкой, о тех, что в Новый год под ёлку кладут, про конфеты с трюфелями. Даже от таких мыслей начал улыбаться. Вот мы, элита, живём, зажрались, а у кого-то ни мужика, ни конфет — никакой радости в жизни нет, один суррогат — циклодол. Теперь мне понятно, почему у неё такая жизнь. Но она действительно играла достойно, так что заслуживает самых лучших конфет.
Когда он пришёл обратно с конфетами, её не было.
Чёрт, куда она могла пропасть? Вот уже на волосок от смерти, а продолжает меня дурить. Как так можно? Что в этот раз? Я же ей обе ноги прострелил, чтобы наверняка. Что она придумала там.
Тут он услышал треск. Зашёл в туалет — и видит картину маслом.
Она разбила зеркало в туалете — и в руках держит осколок.
— Я не хочу умирать, я убью тебя! Убью, козла! Зарежу нафиг.
— Мадам, это уже переходит все мыслимые и немыслимые границы, я принёс Вам конфет, как Вы просили, и Вас ждёт пуля в горло, напоминаю. Это совсем не больно, это будет намного лучше для Вас по сравнению с болью от бессмысленной жизни. Раз — и дорога в Рай Вам просто обеспечена. Мученица — это святая, мученица — это достойно, бросьте осколок, не смешите меня, и мы закончим по-хорошему.
— Нет. Я реально хочу жить, Джон. Я решила для себя. У меня есть, зачем жить, это так чудесно естественно — чувствовать боль, возбуждение, то, что есть хоть один человек, кому ты нужен, не важно, на какое количество времени, просто нужен, который тебя не воспринимает как аппарат для мойки, стирки и выполнения своих мини-целей и мини-желаний, даже если он болен садизмом.
— Я понял, ползи ко мне, я тебя конфетками покормлю — вот эта шоколадная хочет тебе в рот. У меня целый пакетик с собой, и все они разные. Есть леденцы, с вафелькой, с орешками.
Она подползла на руках. Он посадил её к себе на колени и кормил конфетками. И уже реально замучался от подвохов, поэтому на всякий случай, так как она показала исключительную живучесть и волю к жизни, подставил нож к её шее, для надёжности, для самообороны, так как ему не верилось, что даже с обеими простреленными ногами она пыталась его убить.
— Убери нож от моей шеи, — попросила она.
— Знаю я твои «убери нож», «я больше не буду» и прочее, ешь уж конфеты, не обращай на меня внимание.
Он почувствовал, что она перестала трястись, вынул из кармана пистолет и засунул ей в рот.
— Ну как тебе привкус стали? — спросил он.
— Сойдёт.
— Тогда я сейчас по-быстрому, ладно, я обещаю, будет не больно. Тебе больше не страшно? Ты готова умереть?
— Да, я хотя бы несколько часов по-настоящему жила, и мне теперь спокойно. Значит, мой путь не зря. Спасибо тебе.
Джон нажал на курок.
Мёртвая тишина.
Джон кинул пистолет. Его лицо выглядело счастливым. Она мгновенно вырубилась. Только вот не от пули, а от эндорфинов — которые поступили в мозг и оказали сильное тонизирующее воздействие. А пуль в этом пистолете не было. Когда он шёл за конфетами, то решил вынуть остаток пуль, так как действительно в нём проснулся остаток человечности, остаток той души, которая когда-то была доброй, щедрой и целостной.
«Первый этап терапии завершён. Клиент явно идёт на поправку», — пронеслось у него в голове.
Он дошёл до кабинета, вынул ключ, открыл, потом закрыл на ключ, спрятал его.
— Захочешь теперь выбраться, я ошибок не повторю — только через окно, пятый этаж. Поломаешь все рёбра, дорогая. Я их не склею.
Он разложил чёрный диван. Светало.
«Блин, скоро опять клиенты будут звонить», — пронеслось у него в голове.
Ну ладно, сегодня чуть-чуть отдохну. Вначале он обработал раны Алисы, вынул пули из голеней, наложил гипс, переодел её в белый длинный балахон. Он разложил чёрный мягкий диван, постелил бельё белое, со всех сторон он стелил максимально ровно, чтобы всё казалось безупречным.
Он снял ремень со штанов и завязал им ей руки за спиной, а то он уже понял, с кем связался, решил больше так не рисковать. Азарт — азартом, а зеркала в кабинете хочется оставить в покое. Кабинет — ведь это святая святых. Хочется видеть свой безупречный вид в этом большом чётком зеркале. Снова и снова.
— Алиса, дорогая, завтра ты откроешь для себя новые эмоции и новые смыслы, а пока спи, наслаждайся настоящим сном. А не азалептином, не персеном, не корвалолом, не валокордином… то, что я дарю тебе, дорогая, не купишь ни в одной аптеке. Ты должна это оценить.
Он быстро и безмятежно заснул. Даже выключил телефон. Чувствовал какую-то непонятную радость и наполненность.
Она лежала. Губы были безумно сухими. Она проснулась. Солнечные лучи били в окно, дул лёгкий ветер. Окно было открыто нараспашку. Она могла выйти в окно и разбиться об асфальт. Руки были крепко связаны ремнём. Он оставил за ней выбор, последнее слово. В любую минуту — окно было открыто широко.
Его не было — наверное, встреча у клиентов.
— Вот она, какова свобода в районе элиты №11, — подумала она, вдыхая воздух, наполненный кислородом, а не спиртом и запахом гнили её родного района черни №16.
В двери повернулся ключ. Джон зашёл, весь запыхавшийся.
— Добрый день, Джон, — поздоровалась она. — Может, руки-то развяжешь?
— Нет, Алиса, наша страна чудес сегодня будет играть с тобой до твоего очередного катарсиса. Я не хочу, чтобы ты разбила моё великолепное зеркало, поэтому и связал тебя.
— Наивный. Если бы я реально захотела разбить твоё зеркало, я бы это сделала головой, руки мне для этого не понадобились бы, и убила бы тебя во сне осколком зеркала, который взяла бы зубами. Ещё вариант открою твой шкаф, разгрызу твои костюмы, а что от них останется, положу на твой стол, ногами перенесу твой стол на такой край комнаты, что он будет смотреться просто-напросто некрасиво, ртом открою твой ноутбук и разобью головой экран.
— Ух, полегче. Откуда столько агрессии? Ты же всего лишь девочка, которой завтра исполнится семнадцать.
— Это не агрессия. Это защита. Ты вчера меня чуть не застрелил, бегал за мной с ножом, заставил пережить неимоверный стресс. Хотел изнасиловать под предлогом, что это моё последнее желание! Как я должна после этого себя вести? Ну, как?
— Хотел застрелить, но не застрелил, а подстрелил. Хотел изнасиловать, но не сделал этого, только создал предпосылку для того, чтобы ты с химии этой сошла и хоть что-то почувствовала реальное, хотел тебя возвратить к естественной биохимии. К ощущению боли, к ощущению влечения к жизни, к появлению хотя бы каких-нибудь желаний. Знаешь, в этом кабинете я врач, я знаю, что делаю.
— Ты не врач. Ты настоящий шарлатан, который компенсирует свою несостоятельность в остальных областях жизни.
— Может быть и так. Но я сломаю твоё сопротивление. Открою тебе такой маленький секрет: чем больше ты будешь оказывать сопротивление терапевтическому процессу и отказываться делать то, что я прошу, тем более затянется наша терапия, также она может прейти в более агрессивные формы. Так как твоя агрессия вызывает только ответную агрессию у меня. Твоя повышенная защита вызывает повышенную потребность пробить её, получить то, что за нею спрятано. Это как красное пятно на белой простыне: сопротивление возбуждает мою потребность достичь результата. Ну и теперь ты согласна подписать со мной контракт?
— С тобой подписывать контракт — как с Дьяволом.
— Я не Дьявол. Я элита из района №11. Знаешь, что я тебе принёс. Мороженое с клубникой, большой рожок. Хочешь поесть?
— Да, я буду не против. Я так проголодалась.
— Я тебя, так и быть, покормлю, поухаживаю за тобой. Вот видишь, причина твоей агрессии — голод. А ты когда-нибудь пробовала мороженое?
— Нет.
— А клубнику?
— Нет.
— Блин. Какой же гадостью тебя кормили? Я даже не могу представить.
— Только растворимая лапша Ролтон.
— Ну, это основной возбудитель гастрита и язвы желудка. Как это вообще можно есть?
— Можно, когда нечего. Иногда я воображала продукты, которые видела по телевизору, и делала вид, что вкусно, хотя иногда потом всё выблёвывала. Мой желудок — это большая язва, всё болит, представляешь.
— Представляю. Но это решаемо, не грузись.
— Что, правда?
— Да, я знаю, как, можешь мне довериться.
Он посадил её к себе на колени, под шеей держал нож, чтобы не было рецидивов — осколков, костюмов и прочей херни, на которую он явно не рассчитывал. Развернул рожок и поднёс к её губам.
— Можешь есть, я тебе разрешаю.
— Вы такой добрый, — она медленно начала есть.
Он подносил его всё ближе и ближе, пока рожок не закончился. Потом она открыла рот, и он засунул ей кончик.
— Как тебе мороженое?
— Такое удовольствие, — расплакалась она.
— Ну, не надо плакать. Это же просто удовольствие. Разве у тебя такого ни разу не было?
— Нет, не было ни разу! Представляешь. Я подпишу договор, давай его сюда, и ручку.
— Тогда я освежу твою память, прочитаю тебе, я уже вписал твоё ФИО сюда, тебе только надо подпись поставить. «Джон, член и глава Бюро экзистенциональный расстройств, может делать со мной всё, что взбредёт ему в голову, не неся за это никакой ответственности. В отличие от других клиентов, я не имею права менять правила игры, так как я несовершеннолетняя, отказываться от методов лечения, даже если я буду видеть в этом полный произвол и надругательство надо мной как над женщиной, как над человеком, любое сопротивление лечению будет жестоко наказываться, способами, которых бесконечное множество. Этот договор мною прочитан, я с этим согласна (ФИО), подпись».
— Возьми ручку, — он открыл ей рот и засунул ручку.
Она наклонилась и подписала.
— Так бы сразу, мы бы обошлись без таких потерь.
— Джон, ноги болят.
— Пройдут, я положил туда заживляющее лекарство, оно, конечно, немного щиплет, но поверь, ещё день-другой — и они будут как новенькие. Теперь поудобнее ляг на диван. Расслабься. И слушай мой голос. И следуй за моим голосом. Пусть это будет путешествие. Активизируй своё воображение.
— Хорошо, Джон. Я легла. Я слушаю тебя.
— Замечательно. Я тебе буду рассказывать маленькие истории, а ты свободно ассоциируй. Напомню — лучше без сопротивления. Слово «Нет» не должно присутствовать в твоих ассоциациях, дай им спокойно плыть в тебе, поднимаясь выше и доходя до сознания. Любой ответ будет правильным. Нет ложных ответов. Не ограничивай себя.
*
— Авраам был готов отдать своего единственного сына Исаака Богу. Он уже вёл его на смерть, но в последний момент отказался, так как Бог понял его верность. Что ты думаешь по этому поводу?
— Авраам любил Бога, он был преданным.
— Кришна был со многими гопи сразу. Кришна любил гопи. Каждая гопи знала, что она индивидуальность, она знала, что в игре Кришны занимает своё законное место. Что ты чувствуешь по этому поводу?
— Гопи были преданы Кришне, они открывали ему своё сердце без сожалений, полностью доверяя ему.
— Мария Магдалина шла за Иисусом Христом до Распятия. Плакала у его Креста. Что ты думаешь по этому поводу?
— Она была преданна, она любила Христа за идею. Отречение было равносильно духовной смерти.
— Апостол Павел сидел в заключении долго, писал оттуда свои послания Церквям. Почему он не забросил дела, почему он был верен тому, кого даже не встречал при жизни?
— Потому что он принципиален, он верен, предан своему пути, он предан Христу.
— И что, по-твоему, объединяет эти истории?
— Они служили по-настоящему, любив своего Творца! Были готовы идти за ним до конца жизни.
— У меня был случай. Когда я взял опеку над одной женщиной из черни, всю душу выложил на стол. А она, что ты думаешь, плюнула на неё, хотя я её спас, я был Богом для неё. Что я делал не так?
— Хм. Что не так? Ты думал, что ты для неё Бог, но не был им. Твои иллюзии сыграли с тобой злую шутку. Только религиозные люди могут любить Бога, только они могут быть преданными! А ты своим религиозным взглядом оценил человека и его поступок, который не имеет к идее сакрального никакого отношения.
— В твоих словах есть определённый смысл. Извини, что переключил на обобщение не из плоскости, в которой мы работаем, просто стало любопытно, ты так хорошо обобщаешь, с логическим мышлением у тебя всё отлично. Так вот, мне нравится идея преданности — я от неё тащусь, привязал к себе человека — и он за тобой следует, смотрит тебе в зубы, как будто ты Бог, а он служитель. Ты понимаешь, к чему я клоню?
— Нет.
— Да ладно. У тебя по взгляду видно, что понимаешь. Просто слово «Нет» тебе нравится. Когда ты его произносишь, аж в глазах сверкает. Ты прекрасно всё понимаешь.
— Да в твоих словах даже нет намёков. Для меня это буквальность. Я знаю, к чему ты клонишь. Нет. Другого ответа не будет.
— Откуда ты можешь обо всё знать? Может это не что иное, как иллюзия знания?
— Я ставлю границы.
— Я буду авторитарен, я их перейду, я их сломаю. Я придумал, что я сделаю с тобой и твоей жалкой личностью. Я разрушу твою идентификацию, а на месте её построю новую. С нуля. Дам тебе новое имя. Новую одежду. Новые связи. Подарю новый дом в другом районе. Подарю тебе новую жизнь и новый смысл.
— Ты думаешь, что, перешедши границы, ты увидишь что-то стоящее? Сломав их, ты очутишься один на один перед ядерной зимой.
— У меня есть защита против ядерной зимы. Похоже, ты переходишь на символический язык, понятный нам обоим. Хорошо. Мы сейчас поработаем на этом более интимном уровне.
— Я готова. Входи на моё поле.
— Я на твоём поле. Вижу, как ты лежишь без сознания.
— Я не без сознания. У меня просто нет желаний. Я умираю. Я никогда не жила.
— Рядом с тобой источник, наполненный живительным потоком, подойди, попей.
— Нет, не хочу. Нет. Там плавают помои.
— Ладно, он высох. Перед тобой выросли крупные мохнатые цветы, разные-разные. Они источают сладкий медовый запах. Я бы предложил тебе сходить к ним, сорвать парочку, венок сплести.
— Нет, не хочу. Они есть, но не в мою честь. Их сорвали девушки из соседней деревни, которые закидывают меня помидорами.
— Ну ладно. С цветами я понял. Ты смотришь слева от себя. Там появилось любовное письмо.
— В нём написано: «Шлюха, ты не дала мне в задницу! Я не хотел твою девственность забирать, вот и ходи в девках теперь, а я найду ещё море таких же дур».
Алису начало трясти. Её полностью захватил гипнотический транс, она теперь полностью была под волей образов. Он подошёл к ней, потрогал её лоб — она была горячей.
— Голос. Я не могу больше! Перестань, я хочу проснуться, позволь мне это сделать!!!
— Нет.
— Ну, пожалуйста. Мне плохо!
— Что с тобой?
— Я лежу на земле, меня закопали по голову в могилу. Но я живая! Живая! На мне начали расти деревья! Прямо из головы. Это так больно. Сделай что-нибудь.
— Ты видишь палку, тебе надо за неё схватиться ртом.
— Нет, я не могу, у меня из-за дерева зубы рассыпались, а дёсны кровоточат.
— Тебе в рот течёт вода, чтобы смогла смочить дёсны, и ты взяла бы палку. Открой рот для воды. Возьми глубоко палку, птица вытащит тебя за неё.
— Нет, нет, нет!!! Я закрываю рот! Закапывай меня поглубже. Я не хочу палки в рот, птица — это не птица. Это хищник, он прилетел выколоть мне глаза. Мне страшно.
«О Боже, как всё запущено, — Джон подошёл к окну и выкурил парочку крепких сигар.
— Тебя закапывает птица, она летит к другим, кому нужна помощь. К тебе подползает змея, она может прорыть в земле норку, и тогда ты спасёшься из-под гнёта могилы. Твои действия.
— Я отвергаю змею, так как она может укусить, мне будет больно, от неё у меня будет жар, сильный жар. Лучше умру, чем переживу этот жар.
Девушка приняла эмбриональную позу.
— Тебя поглощает огромный кит. Ещё чуть-чуть — и ты будешь перевариваться в его желудке. Его проткнул гарпуном молодой охотник на китов. Твои действия?
— Я берусь за гарпун.
— Он вытаскивает тебя на берег и несёт на прямоугольный алтарь.
— Я избегаю этого события, так как меня окружают со всех сторон мужики.
Девушка начала краснеть. Температура у неё поднялась. Джон понял, что дальше нельзя продолжать терапию. Он отнёс её в холодную ванную. Она долго приходила в себя, вздрагивая от холодной воды каждые пять минут. Джон через полчаса холодных ванн забрал её. Обтёр и понёс в комнату.
Девушка в гипнотическом трансе двигалась по комнате, когда нашла белое полотно, постелила его на столе. Выдвинула стол ровно в центр комнаты. Взяла нож, который лежал на диване. Легла на стол. Раздвинула ноги.
— О, тебе, Бог, дающий и отнимающий, приношу эту кровную жертву, — сказала она, легла на стол.
Джон подошёл к её фигуре с золотой чашей в руках. Она вонзила нож рукояткой между ног. Оттуда полилась кровь. Джон всё бережно собрал в чашу.
— Свершилось! — воскликнул он.
Потом из шкафа взял новое белоснежно полотно. И начал рисовать на нём свежей красной кровью девушки. Он нарисовал на полотне три круга, входящие друг в друга. Символ триединства.
Она в трансе хотела прыгнуть в окно, но он её схватил и уложил на свой диван.
— Ты куда полетела? — сказал он, скрестив её руки на груди.
— Только вперёд, только ввысь, — сказала девушка, не открывая глаз.
«Новый уровень зрелости. Завтра она окончательно прозреет», — подумал он.
*
Девушка нехотя встала утром, после многих звонков Джона клиентам.
— Ну, как ночь после посвящения? — спросил он.
— Джон, у меня сильные боли, — ответила она.
Джон подсуетился, сделал Алисе крепкого кофе.
— Ты когда-нибудь слышала о символах триединства? Духа, души, тела? Я нарисовал один из символов твоей кровью.
После этого он показал Алисе белый флаг с тремя красными кольцами, входящими друг в друга. Алиса прижалась к Джону.
— Джон, мне страшно.
— Неужели ты ничего не помнишь о вчерашнем?
— Нет, ничего не помню.
— То ли ещё будет. Начнём новый сеанс? — спросил он.
— Да. Думаю, мы можем начать новый сеанс.
Она удобно разложилась на диване. Расслабилась. Джон начал.
— Ты находишься на песочном берегу. Рядом море. Ты ложишься на песок таким образом, что твои ноги ласкают волны. Солнце излучает тепло, ты предельно расслаблена, и с этого момента мы начинаем наше путешествие в твой внутренний мир. Что ты видишь?
— Я вижу над собой чаек, слышу их весёлые крики, смотрю на безбрежные облака, как они перемещаются по синему небу. Я встаю и иду в лес, который находится вдалеке. Чувствую полную свободу, которая наполняет моё существо. Среди деревьев вдалеке я вижу свет. И иду на него. Передо мной встаёт следующая картина. Туземское племя танцует вокруг огня, поёт песни, я присоединяюсь к нему.
— Ты не испытываешь страхов?
— Нет. Всё естественно. Я чувствую вкус жизни. Эту безмятежность. Мне хочется жить в этом месте! Я чувствую, как хорошо быть живой.
«Вот это я и хотел услышать», — думал Джон, на его лице появилась лучезарная улыбка.
— К тебе подползает змея, твои действии.
— Она обращается в птицу, я запрыгиваю на неё, она летит ввысь. Струится свежий воздух. Потом я прыгаю с неё, но лечу не вниз, а вверх, и становлюсь звездой, одной из миллиона звёзд на небе.
После этого Алиса растянулась удобно на диване и перестала говорить. Видимо, транс сменился на состояние глубокого сна.
*
На следующий день Алиса встала с улыбкой на лице. Её вид был свежий, даже и не скажешь, что раньше она употребляла. За время, проведённое вместе с Джоном, она существенно изменилась.
Джон уже успел сделать все свои звонки и тем временем распивал кофе. Она стояла у окна и дышала свежим воздухом. Джон закрыл компьютер и медленно подошёл к ней. Положил ей руку на талию. Алиса повернулась лицом к Джону. Оба молчали, соблюдая некую паузу. Джон тихо напевал мотив любимой песни: «Глаза очерчены углём, и капли ртути возле рта, побудь натянутой струной в моих танцующих руках, каких бы слов ни говорил, такие тайны за тобой, что все заклятия мои тебя обходят стороной…»
Сердце Алисы стало биться сильнее, дыхание участилось.
«Открыта дверь, тебя я жду, в одну из пепельных ночей пусть твою руку обовьёт змея железных обручей, один лишь шаг до высоты, ничуть не дальше до греха, не потому ли в этот миг ты настороженно тиха…»
Он взял ей за талию, и они начали кружить по кабинету вальс. После танца он взял из шкафа пышное красное свадебное платье, она переоделась в него, и они пошли наверх — на крышу. Закат. Они стояли на крыше и наблюдали закат. Он нежно обнял её за талию. Джон велел Алисе отслужить ему мессу в свободной манере. Она встала перед ним на колени и снизу вверх смотрела на него.
— О, Бог мой, существующий везде,
Да будет Воля на твоей Звезде,
Да будет Воля в мире том и сём.
Джон положил ей на лоб руки и благословил её.
— Слава Отцу,
И духу, идущему от Отца,
И свету, идущему от Отца,
И тебе, проводнику Отца
— Хорошо, — сказал Джон, — я принимаю эти молитвы. Закрой глаза.
Она закрыла глаза. Джон поцеловал её. Поцелуй бы лёгким и приятным. У Алисы затряслись руки. Он взял её за них: «Успокойся, успокойся, таков ритуал» — сказал тихим приятным голосом.
Он накрыл её голову белым полотном и повёл обратно в кабинет. В кабинете на столе стояла чаша, наполненная красным вином, рядом с ней лежал меч. Джон окунул ритуальный меч в вино и велел Алисе открыть рот. Когда она это сделала, Джон разрезал ножом ремни платья. Оно слетело. Алиса осталась в одном нижнем белье и с белой накидкой на голове. Джон вылил остаток красного вина девушке на грудь. Снял с неё накидку, провёл её на кровать. Было застелено красное бельё. У Алисы продолжали трястись руки. Губы высохли. Рукоятка ритуального меча имела фаллосовидную форму. Джон провёл по её телу рукояткой. Алиса вздрогнула. Её взгляд был напуганный.
— Алиса, ты явно не выглядишь как девушка, которая хочет секса.
— Верно, — сказала Алиса тихим голосом и повернулась.
— Тогда ритуала не получится. Мне важно, чтобы ты хотела тоже. Может, ты мне немножко уступишь? Не надо этого бояться. Я хороший любовник, в твоём квартале, где ты жила, нет таких искусных мужчин, как я. Прошу тебя просто расслабиться. Это будет воистину незабываемый секс.
Алиса только сжала губы, услышав это. Закрыла глаза. Джон снял с неё нижнее бельё, лёг рядом. Нежно проводил по её обнажённому телу холодной фаллической рукояткой. Девушка начала дышать неровно, то и дело постанывая. Покраснела. Соски набухли.
Джон аккуратно ввёл ей туда рукоятку и поводил там, внутри, вверх-вниз. Алиса вся сжалась от боли. Губы высохли.
— Ты такая хорошенькая, — прошептал ей Джон, вынув рукоять. Скинул с себя одежду и стремительно вошёл в неё. Она почувствовала его крупный, длинный, горячий член у себя внутри. Он медленно двигался, пока она обильно не потекла. Они сменили несколько поз, закончив в миссионерской. Джон обильно в неё кончил.
У Алисы на лице не было выражения бурной радости, Джон предположил, что оргазма она не получила. И решил с нею продолжить заниматься сексом. Джон владел ею до тех пор, пока она не испытала оргазм. Лицо у девушки изменилось, стало безмятежно счастливым…
— Джон, я теперь знаю свой смысл жизни.
— Какой-то смысл — это лучше, чем никакого.
— Мой смысл жизни — в удовольствиях. В нормальных и здоровых удовольствиях. Хочу стать гедонистичной. Я благодарна за всё то, что ты для меня сделал.
— Я знаю, как тебе помочь, дорогая. Я продам тебя в дорогой квартал №5, где живут мужчины не только сексуальные, но и интеллектуальные, ты им понравишься. Настоящие Иерофанты. Ты станешь Жрицей Любви для них. У этих ребят всё уходит в интеллект, совсем не хватает чувственной женщины.
— Да, я согласна, — сказала Алиса и уснула.
*
На следующий день Джон принёс ей новое пышное красное платье.
— Пойдём, Алиса.
— Куда?
— Мне кажется, ты уже готова для новой жизни. Пойдём приводить тебя в порядок, а на вечер я уже назначил аукцион на твою персону. Придёт много знатных людей. Будут делать ставки на тебя.
— А как же ты? Я ведь, получается, тебя больше не увижу. Мне показалось, что между нами что-то произошло, какая-то искра, — с неким сожалением сказала Алиса.
— В 5-м квартале многие заказывают мои услуги, так что я буду тебя навещать.
Они зашли в парикмахерскую, ей сделали там красивую высокую причёску, вечерний макияж, надушили на славу. Красное платье смотрелось как влитое, делая образ ярким и выразительным.
— Ты такая красивая сегодня, — сказал Джон и поцеловал ей руку.
Они прошли на арену для аукциона. Собралось много мужчин. Начали торг с 1 000$. Торги продолжались около двух часов, пока группа, состоявшая из десяти мужчин, не предложила 100 000 000$. Поскольку на протяжении пяти минут никто не смог предложить больше, девушку продали этой группе.
Мужчины поднялись на арену после оплаты, взяли за руки Алису и повели к большому лимузину.
«Элите можно всё», — прошептал один мужчина Алисе на ухо.
*
Через год Алиса родила мальчика. Он был очень похож на Джона. Джон иногда навещал её и сына под видом сантехника. Интеллектуалы разбирались во всех теоретических и метафизических вопросах, но в сантехнике были дуб дубом, поэтому у Алисы всегда был повод повидаться с Джоном. Времени у неё и у Джона было мало, почти всё время её контролировала группа, поэтому у них иногда случался пятиминутный грубый секс в ванной комнате под предлогом, что Алиса показывает, где трубы протекают. Джон понимал, что так лучше — ему со своей женой и ей с ними, — поэтому только иногда приходил заняться сексом и повидать сына. Впрочем после этой истории он стал сомневаться, кто из них Мастер. Так как она источала смысл жизни… а он тух, как огарок свечи…
*
На этом моменте я проснулась. Сон — как маленькая жизнь…
21 Фев 2017 Нет комментариев
А.Х.
Осталась память и отзвук снов
Не стало встреч и нет больше слов
А где-то лес шелестит листвой
Возможно, ждёт нас вдвоём с тобой
Ещё есть память и отзвук слов
Неверное пламя мокрых дров
А где-то шепчет прибой морской
И по воде я хожу босой
А есть ли память? и отзвук снов?
Нет больше встреч… и не стало слов
Но где-то летит дорога вдаль,
И над дорогой – позёмки шаль…
Пока есть память и эхо снов
Возможно, есть ожерелье слов
Ведь где-то воздух звенит струной
И Сила послушной идёт волной
Январь-февраль 2017
21 Фев 2017 Нет комментариев
Море — аквамарин и изумруд
Море – все проблемы утонут тут
Море – из-за туч льётся света столб
Солнечная дорожка на ряби волн!
Море – полной грудью вдохнуть запах брызг…
Море – даже скалы прибой изгрыз
Море – счастье видеть, касаться, плыть
Море – буду вечно тебя любить!
Июнь 2015
21 Фев 2017 Нет комментариев
Хватаешь ты жизнь за гриву?
Я – лошадь дикой охоты!
По-своему я красива,
За Смертью летя намётом.
Схватился? Успел?! Погнали!
За всадниками и псами,
Дорогой из бездны – в дали:
И бойся тот, кто не с нами!
По небу стучат копыта,
И воют гончие стаи.
Кто были мы – уж забыто,
Звук рога задачи ставит.
Людей превращаем в тени,
А тени гоним на запад:
Скачу в кавалькаде духов,
И – мне наплевать на завтра!
Я — лошадь дикой охоты,
Соблазн для рискнувших смертных!
Могу я поймать кого-то,
Кто хочет гоняться с ветром…
Упал – не моя забота.
Я – сказка, ставшая былью:
Кобыла дикой охоты
Скачу я по звёздной пыли.
январь 2014
21 Фев 2017 Нет комментариев
Дочке
Кружево пены по песку –
снова сижу на берегу,
снова смотрю в морской простор,
А сбоку бухты – гребни гор.
Ласковый вечер, нежный свет:
Ничего лучше моря нет!
Через седых веков вуаль
с берега люди смотрят вдаль
Как за окном шумит прибой
Счастлива сказку делить с тобой,
Море, обеды и древний храм –
Всё, что захочешь, тебе отдам!
июнь 2015
21 Фев 2017 Нет комментариев
А.Х. на память о поездке в Копорье
Я хочу – лишь дымку тумана,
Да серебряный свет талисмана,
Чтобы в пальцах Сила звенела,
И на звёзды чтоб я смотрела.
Это страшно: себе признаться,
Что не надо больше стараться,
Что любовь прозрачные крылья
Надо мною вряд ли раскинет.
Что мне ночью тёмной по нраву
В зеркала смотреть без оправы,
Видеть тени и отраженья,
И менять всё одним движеньем…
Я – живая ещё, однако:
Иногда – я хочу поплакать,
Иногда – жаркой-жаркой ночи,
Иногда – побыть среди прочих.
Но, увы, вспоминаю быстро,
Что мне надо – луны лучистой,
Тень развалин на снеге синем,
И на памятнике тёмном иней,
Плеск воды и гранит карельский,
Место Силы поинтересней,
Пыль веков на чугунной ограде,
Лабиринт, что ещё не найден…
ноябрь 2012
18 Фев 2017 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
Разменяв четвёртый, признаюсь:
Примирив аскезу и блядство,
Я уже настолько мерзавец,
Что в меня не стыдно влюбляться.
15 Фев 2017 Нет комментариев
Светит в небе Луна Охоты:
Это значит – ночью работа!
Значит, ждёт Колдовства Дорога,
На которой видений много.
Ветер волосы весело треплет,
И полощет листья под ветром.
А вначале – черные звери
Пролетят мимо вашей двери,
Кавалькадой проедут люди –
Отголосками бывших судеб:
Шлейфом бурю несут за собою,
Листья в танце летят за спиною.
Топот лошади ясно слышен,
Мчатся всадники выше крыши:
– Хочешь, будешь с нами однажды,
Поднимаясь над старой башней?
Кобылицею с гривой пышной –
ночью топот копыт услышишь…
Открывать по небу дорогу
Ты сегодня с нами попробуй!
По воде, по дорожке лунной –
А внизу тёмных вод буруны,
Грива плещется, словно волны,
Ветер свищет и гонит стоны.
И деревья летят под тропою –
под тропою моей ночною,
и в тумане мелькают тени –
что им надобно от видений?
Звука нету – туман клубится…
Видишь, конь на дыбы взвился?
Видишь, морда и зубы в оскале?
Я копытом чужого ударю!
Пролетит порывистый ветер
И закончится этот вечер.
Было ль, не было – показалось?
Показалось – иль помечталось?
Над водою и над Невою,
Вдоль огней и лунной тропою
Вереница коней уходит,
Ветер шквала за нею бродит…
15 Фев 2017 Нет комментариев
Дорога ниткой, дорога лентой –
Лишь циферками километры,
Луч солнца яркий и темень тучи,
по рации русский язык могучий
Гладь моря — справа, даль леса – слева,
Всё будет так, как я хотела!
И светом фар через тьму ночную
По грани Мира пройду, колдуя
На день и тени, на тьму и ветер,
Что с моря дует на этом свете,
На жар костра и огонь заката
На новый путь, что пройду когда-то.
Август 2015
15 Фев 2017 Нет комментариев
Небо синее – было летом
Снова листья танцуют с ветром
Дождь небрежно шуршит по веткам
И гуляет по крышам ветхим
сверху серые тучи давят
Морось взглядам завесы ставит,
цвет свинцовый воды в каналах
и асфальт мокрый на причалах
больше солнца в золоте листьев
Ярких красок – в рябиновых кистях
Все оттенки серее стали
Словно мир накрыло вуалью
октябрь 2014
15 Фев 2017 Нет комментариев
А.Х.
Неподаренный подарок:
То, чего ждала когда-то…
От свечи кривой огарок –
За любовь мою расплата
Пару лет ждала та штучка –
от обиды до обмана:
Ничего не помнить – лучше!
И уйти тропой туманной
Неподаренный подарок
Отдала – прощанье ль это?
Неподаренный подарок…
Брошенная сигарета…
Январь 2017
RSS