23 Мар 2017
автор: Григорий Неделькорубрика: Проза Tags: Григорий Неделько
— Ну что ж, кайся, Тиктак… — предложил Паяц
В предисловии говорится о том, что текст, находящийся ниже,
будет чистым вымыслом, не претендующим и на долю реализма.
Засим, пожалуй, всё.
«Всегда находятся те, кто спрашивает: “А о чем все это?” Так вот. Тем, кому вечно требуется интересоваться, кому вечно требуются все ударения и точки над i, всем тем, кому без конца требуется знать, что, куда и откуда, предлагаем» прочесть рассказ Харлана Эллисона «- Кайся, Паяц! – сказал Тиктак». А это – совсем другая история, произошедшая в совсем другом времени при совсем других обстоятельствах, впрочем, с теми же героями. Однако новизна не отменяет подобия, верно?
Итак, Эверетт С. Марм, более известный окружающим как Паяц, вышел из Зоны, Клиники, Здания Фабрики, Компьютерной Системы, Переделкино – называйте как хотите – и вернулся обратно в ту же Систему, розовощёкий, улыбчивый, полноценный, короче говоря, прежний, но похожий на остальных. Паяц ровным счётом ничего никому не сделал, если не считать тех бесчисленных раз, когда он шутил, веселился и откалывал не со злобы разные прикольчики, да не над кем-нибудь, а над самой Системой и, больше того, даже над её смотрителем-руководителем Тиктаком. Из-за такого безответственного поведения высчитанная жизнь сбивалась с ритма, теряла секунды и минуты и приводила в ступор окружающих. Мало кому в математическом государстве это понравится.
Тиктак отвечал за Время – главную движущую силу Всего, а Время отвечало за Тиктака. Если его стрелки отставали от окружающего, он просто их переводил. А что, должны существовать ответственные лица, которые ответственны и за саму ответственность. Да и не мог Тиктак ни опаздывать, ни делать что-либо неправильно.
И, тем не менее, он это делал. С того самого момента, как поймал Паяца. Точнее, с того самого момента, когда его сдала любимая девушка Алиса, разочарованная в добродушном насмешнике. И с того самого момента, как кто-то провернул шестерёнки Пространства-Времени.
Найти бы этого кого-нибудь и тоже отправить на чистку, однако… всему своё время и всему свои возможности.
Итак, покуда Паяц обитал в своей квартире, пил чай с вареньем, читал газеты, потом ходил на работу, а после занимался бытом и отдыхал, ну, в общем, жил самой что ни на есть нормальной жизнью, Тиктак стал замечать за собой странности.
Вначале это проявлялось в том, что он включал телевизор на пару минут позже запланированного; затем он стал забывать гасить свет в ванной; далее последовало абсолютно невообразимое – он опаздывал на работу не на малость, а на час и на два. Он пытался это исправить: давал команду разобраться со Временем и Системой, проверить, высчитать, поправить. Проверяли, высчитывали, поправляли – всё оказывалось таким же, как было.
И Тиктак шёл дальше. В конце концов, у него отказали стрелки на часах. Он тряс прибор, открывал крышку, вынимал внутренности и вставлял обратно, то есть проделывал то же, что с не повиновавшимися ему людьми. Не помогало. Часы стали намертво.
Тогда он потерял счёт Времени. Тогда он потерял счёт сотрудникам. Тогда он потерял счёт в банке. Тогда он потерял счёт в жизни.
А тем временем Паяц приходил на работу вовремя. Он трудился у станка, вытачивал детали для часовых механизмов, что должны были помогать никому не сбиваться с ритма. По существу, эти железяки становились крошечными детальками всей Системы, проворачивающейся, движущейся, цикличной.
Тиктак не знал одного-единственного, главного: когда он исправил Паяца, подогнал под норму, он стёр часть своей личности, отвечающей за противостояние. Он потерял основную силу, толкавшую его вперёд, — врага, а поскольку Паяц Тиктака врагом не полагал никогда, у Тиктака началось короткое замыкание. Впору обратиться к технику человеческих душ, о чём руководитель всеобщего механизма не подозревал. Он же обратился к техникам часов – часовым мастерам. Они починили непокорное, круглое, металлическое время устройства, стрелки вновь зашагали, бодро и уверенно, к конечной цели, а именно к бесконечному повиновению человеческого воображения, что выдумало их. Странным и непоправимым оказалось то, что шестерёнка, выточенная Паяцем, попала в часы к Тиктаку.
Память Тиктака отставала от установленного им же времени, хотя он догадался о постигшей его неприятности. Ну кто ещё мог ставить ему палки в механические колёса? Конечно же, он. Оболтус, раздолбай, трепач и шутник, Паяц собственной дурацкой персоной!
— Подать его сюда! – крикнул взбешёный Тиктак.
Паяца застали ничего не понимающим за станком, скрутили и привели пред хладные ясные очи временного начальства.
— Ты?! – вскричал Тиктак ещё громче.
— Я, — честно, по форме ответил Паяц. И затем уточнил: — А что я?
— Ты сломал меня!
— Позвольте, но каким образом?
— Не знаю! Это ты мне должен ответить. Копался в моих часах?
Паяц неподдельно испугался.
— Как я мог. Да и неоткуда мне было их взять.
— Ты, я знаю, это ты!..
— Хм-м. Разрешите, я взгляну на ваши часы.
— Ещё чего! – взбеленился Тиктак.
— Да не бойтесь, — успокоил Паяц, а точнее, бывший Паяц – ныне же просто Эверетт Марм. – Я лишь взгляну. Может, что-нибудь увижу, смогу чем-нибудь помочь.
Тиктак запыхтел от натуги и ненависти, но всё же протянул непокорный механизм послушному Паяцу.
Марм осмотрел часы, перевернул, постучал по ним, и с другой стороны тоже. Открыл крышку, заглянул внутрь, потрогал-покрутил шестерёнки.
— Вот эта заела, — наконец озвучил он результат осмотра.
— Что! Шестерёнка?!
— Да, вот эта крохотная.
Марм поддел пальцем виновника Тиктаковых несчастий и передал ему.
Тиктак выдул воздух из лёгких, успокоился и поинтересовался почти без нервов:
— Теперь всё будет хорошо, в смысле, правильно?
— Конечно. А разве может быть иначе? – ответствовал Эверетт С. Марм. И улыбнулся.
Тиктак был не в силах смотреть на эту улыбку: ни на поддельную, ни на подлинную – ни на какую. Его жизнь вскрыли и перекроили, к тому же случайно, а он и не подозревал о том.
— Ладно, иди, — подобрев, насколько умел, бросил Тиктак.
Паяц уже было повернулся, чтобы удалиться, как вдруг произнёс:
— Кстати, к вам в часы угодила смастерённая мной деталь. Страннейшая штука, должен вам сказать, — я о том, что все мои детали сделаны верно, по схеме, так, как того требуете от нас вы. Неужели вы сами внесли ненужные изменения в шестерёнку? Или не подозревали и я раскрыл вам глаза?
Паяц или Марм, или чёрт его знает кто говорил честно, без насмешек и подтекстов, но Тиктак, приведённый в ярость проблемами, что на протяжении долгого времени чинил ему этот олух, отреагировал отнюдь не адекватно заведённым порядкам: разорался. Ему, однако, простительно, не правда ли?
— Да ты, говнюк, смеешь подшучивать надо мной?! После всего! Да я!.. тебя!.. сейчас!..
Он, разумеется, выполнил угрозу, как и предписано. И – он же Тиктак. Смущённого Марма-Паяца схватили и во второй раз отвели на Зону.
Лишне упоминать, что это ничего не изменило, потому что он уже был изменён. Тут следует понимать: это ничего не изменило в ту сторону, а про обратную сбитый с толку-времени Тиктак не подумал. Страшное дело: не подумал! Не воспользовался логикой, разумом, последовательностью!..
«Всё этот мать его Паяц клятый Паяц чтоб ему гореть в аду Паяцу чтоб его жизнь превратилась в сцену театр карнавал мать его перемать ржавый прержавый карнавал так его и растак чтоб он кровавыми бабочками плевался чтоб его чтоб он гад ползучий чтоб чтоб чтоб…»
И так далее, и в том же духе, и практически до нескончания.
Тиктак бесился, Паяц лечился, Время шло.
Но график, распорядок: Время приказало отпустить Паяца, и его отпустили. К тому моменту нервы у Тиктака начали сдавать конкретно. А стоило ему догадаться, кто в том виноват, служитель и вершитель упорядоченности обезумел окончательно.
Он помешался на «клятом Паяце».
Тогда как Паяца-то в природе уже не было.
Тиктак перемкнул Систему, а Система перемкнула его. И начала давить. Тиктак угодил в свои же шестерёнки, застопорил их ход, после чего… страшно рассказывать… механизм двинулся в противоположную сторону. Отправной точкой послужила вернувшаяся память Паяца; она же была первой линией, которую перешагнуло Новое Время.
— Привет, любимая, как поживаешь? – обращался не-обычный-Марм к Алисе, чем приводил её в бешенство.
— Люди, — говорил он, — хватит злиться – давайте веселиться! Меняйте стихию на стихи, — говорил он.
— Кто умён, тот обречён, — говорил он. Улыбаясь. – А рассказать анекдот про одноногую собачку?
И прочую чушь говорил он, и вещал, как тогда, в мегафон, и раскидывал бомбошки, как тогда, и распространял пропагандошки, и всё страньше и страньше становился в глазах… нет, не окружающих – Тиктака.
А Тиктак менялся, безостановочно менялся, с точки зрения людей, которыми когда-то (да что уж там, давайте начистоту) безжалостно управлял. Окружающих, охватывающих, стесняющих людей. Тиктак попался в собственную ловушку – настроенной Системы; только вот настройки использовали непривычные, иные. Природные.
Колёсо Природы тяжелее колёсика Механизма.
И обратились взгляды на Тиктака. И обратился смех против Тиктака. И обратилось к Тиктаку общественное знание.
Самое интересное, что плохого-то тут ничего, обычное дело: одни разведали, передали другим. Но каждый помнил, кто таков Тиктак, и уважал его – а он, вот беда, забыл. Возомнил себя чёрт знает кем, Марм знает кем…
…Следующая встреча Паяца и Тиктака произошла на Зоне.
— Привет, Тиктак, — сказал Паяц.
— Кто Тиктак? Я Тиктак? – сказал Тиктак.
— Естественно, ты. Ты – Тиктак. Ты пинаешь Время, чтобы оно летело, вперёд и вперёд. Разве нет?
— Нет?
— Я принёс тебе бомбошки.
— Спасибо. И всё?
— Ещё благодарю тебя за удачно выстроенную стену – за ней не видно огрехов предыдущей Системы.
— Не понимаю.
— И ещё предлагаю тебе покаяться.
Тиктак был несказанно удивлён.
— В чём? Я думал, я Паяц и мне не в чем каяться.
— Да. – Паяц кивнул. – Так оно и есть.
И он оставил Тиктака запертым внутри собственной головы, приведённой в негодность слишком большим количеством шестерёнок, пытающихся навести порядок. Шестерёнок, уже неисправно мешающих друг другу. Не подлежащих починке… а там кто знает…
Осталось сказать про Алису: она вышла замуж, однако была несчастлива браке. Такое случается.
Вот, собственно, и финита ля опера. Только откуда же берутся болваны, вечно пишущие продолжения?
Мрр… мрр… мрр… мрр… — завёл Паяц часы Тиктака. – Мрр… мрр… мрр…
Моему наставнику, другу и собрату,
Автору Персонажей и Самого Первого Рассказа,
великому писателю Харлану Джею Эллисону посвящаю
(Июнь 2014 года)
22 Мар 2017
автор: Элиас Отисрубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
а если ты меня пленишь
и к сердцу прикуёшь
не буду лапу отгрызать
и в лес не убегу
а будешь вовремя кормить —
и не взгляну в него:
моя свобода — это Ты.
и жалко мне ногУ
22 Мар 2017
автор: Григорий Неделькорубрика: Проза Tags: Григорий Неделько
[из цикла о персонажах Харлана Эллисона]
Эпиграф
Смеются паяцы – любви им не нужно;
И плачут паяцы – по карме, по роли, —
Так каждый юродничать будет, доколе
Все люди в театре и в цирке все дружно.
Паяц, он же Эверетт С. Марм, был занят привычным в последнее время делом – сидением в кресле. Самое интересное, что и понятие времени стало для него привычным, невзирая на коренные изменения, им же, Э. С. Мармом, внесённые… ну ладно, не в вековечную, но в довольно возрастную вещь.
Долго пересказывать, поэтому поверьте схематичности:
- Миром заправляла Система, каковой он вообще-то и являлся.
- Главным регулировщиком в Системе работал Тиктак.
- Тиктак ненавидел Паяца за глупые, а нередко и вовсе бездумные выходки, которые стоили Системе драгоценных минут, порядка и прозрачности.
- В течение одного длительного противостояния Тиктак успел победить, потом Паяц одержал верх, была раскидана чёртова прорва листовок в окружении бомбошек, которые щедро рассыпал Марм, пролетая в своём автотранспорте: над Городом, Системой, Жизнью.
В данный же момент и в тот самый миг, когда вы читаете эти слова, Тиктак сидит в Зоне, поедает принесённые Мармом бомбошки и затуманенным мозгом безуспешно пытается осознать, что он не Марм. Сам же Паяц, фактически отошедший от революционно-юмористических дел, удобно расположившись в широченном кресле, по-прежнему не знает, как обращаться со свалившейся на него чудесатым образом властью над временем.
Ну вот в его руках часы Тиктака, да. Ну вот он их завёл – и где-то там, на Зоне, или в Переделкино, или Называйте-Как-Заблагорассудится, Тиктак сделался чуть более подвижным. А ещё Паяц подарил ему лишние секунды жизни, потому что они лишними, и это известно со школы, никогда не бывают.
Но то в масштабе отдельной личности, Шестерёнки. А как быть с Целой Системой? Паяц – вернее, теперь просто Э. Марм – занимал главный пост… давайте подсчитаем… 4 дня 11 часов 57 минут 36 секунд и сколько-то там минималистичного чего-то ещё. Дурацкая привычка подсчитывать время, доставшаяся от предыдущего владельца часов, вот этих вот, круглых, с серебристой крышечкой и затейливыми шестерёнками на ней. Открой крышечку, и… ничего интересного не обнаружишь. М-да, даже грустно.
«Тиктак заразен? – думал Марм. – Или только моя лень? А может, его… Ладно, о Тиктаке не стоит беспокоиться, пока: человек, вообразивший себя мной и напяливший мармские лицо и душу в неизвестно каком поколении, нескоро от них избавится – больно летуче-приставучие, хотя и безобидные. А вот Систему неплохо бы наладить: сам в ней живу, страшно сказать, почти четыре с половиной дня».
Почти четыре с половиной дня.
Что могло произойти за такой безудержно короткий и безумно длинный временной промежуток после жуткого количества нестабильностей, привнесённых в Ядро и на Периферию Системы боевыми Тиктаком с Паяцем?.. Что могло произойти? Что угодно! Вплоть до полной аннигиляции Системы и замены её Иллюзией.
Марм вздрогнул и поёжился, а затем нажал кнопку интеркома. Работает, отлично! Значит, реальность на месте… вероятно…
— Кэтти, кисонька, будь добра… — начал он, не совсем готовый к диалогу, потому Кэтти и перебила:
— Сию секунду.
Интерком отключился, Марм закинул в рот (целиком) не подлежавшую подсчёту карамельную «Мини-бомбошку»*, полюбовался из окна фабричным дымом. Затем открылась дверь, и вошла, нет, вскочила, вспрыгнула, влетела Алиса – его бывшая жена, ныне опять замужем, — и плюхнула ему на колени мешок с чем-то нетяжёлым, но увесистым и мягким.
Марм заглянул внутрь: маскарадная одежда.
— По какому поводу, моя экс-любимая-единственная?
— Давно на улицу выходил?
Он не нашёлся, что ответить, кроме «М-м… я… я могу посмотреть в записях…»
Алиса пропустила беспомощное жужжание мимо ушей.
— Не помнишь, значит, каково это, на свежем воздушке? Ну так есть повод прогуляться!
Она схватила его за локоть и дёрнула на себя. Паяц вылетел из кресла, наткнулся на Алису, откатил назад и решил проявить «главность» (кто тут, в конце-то концов, руководитель?):
— Что же столь экстраординарное должно оторвать меня от срочных дел по управлению?
— Да ничего, — пожимая плечами, просто ответствовала Алиса. – Только Тиктак устроил мятеж в Зоне и вырвался на волю с сотнями шестёртых и недостёртых. Да, он всё ещё облачён в твой костюм Паяца.
Эверетту наступившая тишина почудилась не обычным отсутствием звуков, а полным их небытием в связи с поглощением звуковых волн какой-нибудь особо коварной (и привередливой в «еде») чёрной дырой.
— А-а, — сказал он, и его можно понять: что тут ещё скажешь. – А что в мешке? Костюм Тиктака?
— Мы развелись, а ты, когда не шутишь, при мне всё равно строишь из себя глупца. – Алиса дважды глубоко вздохнула. – Костюм Тиктака, как и был, на Тиктаке, а в мешке костюм Арлекина.
Марм снова заглянул в мешок, порассматривал одежды, вынул, повертел в руках.
— Это самое умное, что ты придумала?
— Держи карманы шире. Я взяла с собой одеяние Колумбины, оно дожидается на первом этаже, в камере хранения.
— И-и… — Марм поспешно увязывал точки друг с другом, — что… эм-м… ладно-ладно, не кипятись: ты же не электрочайник. Только мгновеньичко, хорошо?
Нажатие кнопки интеркома.
— Китти, киска.
— У-угу?
— Файф о’клок, похоже, отменяется. Только не обижайся, успеется. О’кей?
— У-угу.
Алиса неодобрительно покачала головой.
— Система и тебя не пожалела: сделала послушным – это да, но ещё и размазнёй.
— У меня такое лицо с рождения, — честно отозвался Марм.
— А у меня нет. – Алиса мотнула пепельными волосами. – Идём.
Узнать Тиктака – Марму, Алисе или кому-либо другому – представлялось уравнением с тремя неизвестными, причём лишь из них задача и состояла. Что это за попрыгунчик среди исторгающей крики толпы? Почему на нём костюм Паяца, хотя сам Паяц-Марм – вот, рядом с Алисой, у входа в Здание Управления? И основное: куда, чёрт дери, подевался столь необходимый подлинный Тиктак?!
Марм нашёл ответы достаточно легко, поскольку сохранил шпаргалку из прошлого; Алиса – также; но как быть с «беснующимися» горожанами, распевающими развесёлые песенки, закидывающимися и перекидывающимися разнообразными сластями, и ещё с военными и гражданскими машинами, перекрывшими подступы к Управлению, а кроме прочего, с сутулой фигурой в паяцевской одежде, однако совершеннейшим образом не паяцевского сложения, и, наверное, с назревающими интересными временами?
— Люди выражают эмоции, — заметил огорошенный Марм.
— Как ты когда-то, — подсказала Алиса.
— Но ведь Тиктак больше не у власти, он даже не Тиктак, говоря прямо.
Тот, кто изображал Паяца, взобрался на дуло танка, перепрыгнул на палатку, где в более спокойные дни торговали конфетами, и, прокричав: «Никто, блин, не уйдёт обиженным!», — вскинул руки из глубоких карманов, осыпая землю и занявший её народ разнопёстрыми мармеладками и шоколадками.
— Мармелад?! Ну, это уж чересчур! – Эверетт, не исключено, что впервые, проявил эмоцию наподобие отрицательной. – Этот парень, кажется, плохо на меня влияет. Где мой костюм героя? Где ближайшая подворотня? – Он повернулся к Алисе, чтобы быть уверенным, она его слышит. – Я об одеждах Арлекина.
— Наконец-то дотумкал.
Алиса схватила Марма за рубашку и повлекла за собой, в узковатый, уставленный мусорными баками проулок. Там, освободившись от бренной в конкретной ситуации верхней одежды, они надели новые костюмы: кто до того был Паяцем, стал Арлекином; Алиса, ранее просто Алиса, превратилась в Колумбину.
— И ты намереваешься подобным смехотворным способом остановить мармо-шоковый бунт? – с сомнением произнёс Эверетт, оглядывая себя, оглаживая обновки, критически осматривая получившийся результат в большой луже – следствии прошедшего вчера обильного дождя.
— А что? – безразлично откликнулась Алиса. – Он же первый начал.
— Какие у него требования хоть?
— Вот и выясним заодно.
Она ладонями подтолкнула в спину Паяца… извините, с нынешней поры – Арлекина. А тот, увы, пока не успел войти в роль; к тому же ему мешали аж 4,5 дней крайне вредоносной власти.
— Эта толпень… пестрит, — попробовал выразиться иначе Марм.
— Привыкнешь, — по привычке сухо подбодрила бывшая жена. Наряд женщины выглядел более «строго», чем у него, однако и более блёкло.
Э. С. кивнул, выражая готовность, Алиса прищёлкнула пальцами, и двое вновь-одетых комедиантов вынырнули из проулка к третьему паяцу.
— Ага! – завидев их, провозгласил Тиктак, посыпая дорогу к себе шоколадом и конфетами: для этого пришлось изрядно попрыгать. – Смотрите, друзья! – затем прокричал он, разводя руки в стороны и обращаясь ко всем собравшимся разом. – Их я и пригласил на чаепитие! И они пришли, ура!
— Ура!!! – хором раздалось отовсюду.
— А давайте-ка троекратное ура.
И народ трижды приветствовал Арлекина с Колумбиной.
— Ну, и? – шепнул Марм-Арлекин Алисе.
— Отвечай, — практически не двигая губами, произнесла та.
— Да? Ага. – Арлекин подбоченился и прокричал – громко, однако не слишком: — Пей свободу! Она вкусна, как чай.
— Нет-нет-нет, — остановила его Алиса. – Ты обязан сказать что-нибудь смешное, но колкое; забавное, но «чёрное». Понял? – Она заглянула в простые, добрые и честные глаза Марма.
Все ждали.
— Экхм… — начал переодетый Паяц, пытаясь войти в более чем неизвестную роль Арлекина. – Попробуем так? – И продекламировал:
— И тень твоя взмывает враном;
Встаёшь ты после секса очень рано;
Тебе не выжить в этом мире странном…
Тебе не выжить – а миру и подавно.
Колумбина помяла губами воздух; то же самое сделал Паяц-Тиктак.
— Уже лучше, — сдержанно похвалила девушка. – Но давай в прозе: она понятней большинству.
— Так убеги ж из размера сама, — резонно заметил Арлекин. И вдруг подался вперёд, провозгласил: — Эй, Паяц! Где забыл ты пепелац?
— Скорее отлично, — оценила стоящая в сторонке Колумбина.
Паяц, перебежавший ближе к Арлекину, в долгу не остался:
— Безумный Шляпник дело говорил когда-то, и Кролик тоже, и Пернатый!
— Ах, чтоб тебя… Колумбина – моя! Уяснил? Можешь снимать необходимость за три цента, если отыщутся такие деньжищи в твоих дырявых карманах.
— Свобода, булочки, классно!
Битва то ли разгоралась, то ли переходила на иной уровень, то ли ещё что. Все наблюдали.
— Классному научат тебя в классе, когда наряд позорный поменяешь свой!
— Уж лучше рубашом, чем с Колумбиной и тобой!
— Свои мозги оставил ты на полке, но мне не жаль: ты на словах лишь колкий.
— Картошкой рот займи, потом бомбошкой, потом, глядишь, обзаведёшься и башкой.
Толпу чрезвычайно заинтересовала перепалка пробел тире пробел ментальный бой. Чуть позже интерес превратился в заразительность, после чего заразительность, естественно, начала распространяться: пошли лозунги, старые и новые; побежали приспешники, проверенные и только что обращённые. Понеслись – люди, массы, волны.
А двое мужчин-комедиантов к тому Времени просто перекидывались безобидными шутками:
— Паяц ты, но внешне лишь – в душе Тиктак.
И как ты победишь? Конечно же, никак.
— Тебе велели переходить на прозу. Бомбошку съешь: она питательно богато. (Вот ведь! И я стихом сказал, пускай и «белым».)
— Да-да, ты сам не очень перешёл…
— Не очень и хотел, ты знаешь…
Колумбина постаралась вклиниться между двумя своими возлюбленными – «устаревшим» и «модернизированным», — однако сделать это было так же легко, как, например, собственноручно погасить гейзер или одному, без помощи, на верёвке, протащить ледокол через Полюс.
— Ребя… — успела сказать она, прежде чем её не услышали.
— Колумбина нет, не ждёт тебя.
— И от тебя уходит, не любя.
Паяц давно спрыгнул на землю, Арлекин подошёл к нему. Экс-Тиктак, видимо, под завязку почувствовал себя «в роли», и Марм, судя по всему, успешно «перевоплотился». Алиса-Колумбина непонимающе взирала на происходящее. К счастью, когда развивалось нечто похожее, библиотека оставалась свободной, ведь вперёд двигают не авторы и не фантазии, а устремления людей. И она, подобрав юбки, устремилась в Читальню, что на соседней улице.
В наполненном скучанием и ожиданием одинокой библиотекарши заведении Колумбина быстро припомнила нужное. Она назвала рассказ, после – по просьбе работницы храма книг, и автора, получила на руки старое потёртое издание и столь же скоро убежала.
Арлекин-Паяц и Паяц-Тиктак, совсем перестав бояться друг друга, вдруг принялись отпускать колкости нос к носу. Все шумели. Что-то назревало. Подбежала Колумбина-Алиса.
— Эй! – привлекла внимание противоборствующих фигура в цветастых платьях и, раскрыв книгу на определённой странице, вознесла сборник над головой. – Глядите сюда! Читайте сюда! Вы, дети трансляции!
Ну что ж, стоило Тиктаку взглянуть на рассказ, и он узнал, что тоже “man”. А Арлекин почитал, поскрёб макушку и оказался правда Арлекином. Алиса же, перестав быть Колумбиной, сохранила себя как Алису.
— Мы – выдумка! – пронеслось над Городом.
Лёгким, изящным движением пальцы снимали маску за маской. Одна из них, спикировав на землю, по чистой случайности упала на тот самый рассказ, что вспомнила Алиса. Да, вот пухлый сборник лежит на тротуаре, снова немного подзабытый, страницы шелестят на лёгком ветру, однако книга не закрывается, и все расходятся по домам. Вселенная отдыхает…
Как непонятно, что случилось? Что тут может быть непонятного? Прочитайте рассказ «- Кайся, Паяц!..» на языке оригинала, и только – ведь всё начинается там, где начали. Да и Эллисон трудился не зря, that’s right.
А вот переводчики на русский, работавшие с первоисточником… Хотя ладно, и без них никуда.
(Июль 2014 года)
* Как настоящие, только лучше и вкуснее. Производство концерна «Марм-и-лад», при участии ОАО «Тики-таки мемориз».
17 Мар 2017
автор: Fr. Gilel Ben Shaharрубрика: Поэзия Tags: Fr. Gilel Ben Shahar
Под вихрем от черных Печатей
Тебе снятся ненастные сны.
Тебя Демоны силы лишают
И кладут на алтарь Сатаны.
Над тобою могильные рати —
Голос Дьявола из тишины.
На Тебе вырезают Печати
Печати Раба Сатаны.
Не скроешься и не спасешься
Муки Ада Тебе суждены.
В криках боли Ты весь изойдешься —
Это Милость к Тебе Сатаны.
Слишком много Ты брал бездумно,
Слишком много лукавил и врал,
В Твои сны врываются шумно
Стаи гарпий и с ядом бокал —
Все стоит над Твоим изголовьем —
Твои Клятвы уже не нужны.
Все искупишь с болью и кровью —
Ведь на то есть Власть Сатаны.
Моя Древняя Тень над Тобою —
А в руках сжато древко копья.
В Ад на муки веду за собою
Твою Сущность именно Я.
11.03.2017
17 Мар 2017
автор: Fr. Gilel Ben Shaharрубрика: Поэзия Tags: Fr. Gilel Ben Shahar
Даль Далекая Навь Глубокая…
Древние Смерти Чертоги…
Скольким же мертвым душам
Я проложу дорогу?!
Сколько теней забытых
Вытащу Я из Нави?
Сколько легенд сокрытых
Я приведу в мир яви.
Снова веду за руки
Мертвой водой оживляю,
Я прекращаю муки
К жизни в телах возвращаю.
Я поддержу и восстанут
Дам я чудовищной силы!
В мире не раз тех помянут
Кто смог взойти из могилы.
/с/Кощей для Дракулы
08 Мар 2017
автор: Администраторрубрика: Новости Tags: новости
07 Мар 2017
автор: Андрей Зиминрубрика: Поэзия Tags: Андрей Зимин
И поеду я пить с мужиками
От чего бы мне душу избавить
От чего бы её сторожить.
О парче говорить и слышать правдивые тоны
пьяных всю жизнь от горькой судьбы мужиков.
в странном бессилье лежу пока на кровати
В стул головою упёрся я в летней жаре
Как я хочу поорать где-нибудь в огороде
Ходя босым по траве по тропе;
Грезю в отравленной городом комнате:
Буду Андрюхой угарелой России
слабнуть от водки в опасной среде мужиков.
С грязным чайником на половицах
Буду стоять с вдруг со слезой,
буду стоять с похмелья
Определять, где тот друг, с
кем я пил вчера до исступленья.
На утреннем холоде, еле замёрзши
Я смотрю на мурашки свои
Слушал вчера я музыку сраную
Слушал вчера я песню глубокую народную;
тяжело от водки внутри.
Я задумаюсь о природе; меня повлечёт на реку, в леса
Кувыркнусь на песке о забытой невзгоде
может быть мордой уткнусь в траву.
И прикину пьянки которые там на сегодня
Погляжу глазами в благодарность селу.
С самой знакомой дорожки
Месяц вольётся в грудную клеть.
Я до вашего вковыляю забора
и открою лямую дверь.
Ночь.
И пьяные девки пусть сгубят
Томную душу пускай нальют
И беконечное скопище звёзд
Совсем проклянёт мои плечи
Когда на земле на коленях стою..
07 Мар 2017
автор: Андрей Зиминрубрика: Поэзия Tags: Андрей Зимин
Ходите, жрецы, по подворотням, ходите в поисках женщин,
В поисках юбок изворачивайтесь, восхваляя себя и женщин,
Строки рисуйте, петляйте змеёй, закручивая Послание, разжигая тонкие страсти,
Считайте, обвиняя себя, минуты «только что познакомились», минуты проклятия,
ваш грех — ожидание, старайтесь, языком старайтесь, целуя как можно быстрее,
объятия образуйте как можно более сексуальные –
губы ещё не сомкнулись – пусть гаснет плоть.
Так заповедует Леопард, так заповедует Леопард.
Красьте губы и брови рисуйте, о шлюхи, в ожидании течки,
Облизывайте мужчин в молчании и будьте истовы, как умывающие себя кошки,
Хрипите от страсти и трогайте своего жреца, или их,
и будете прозваны великолепно – Небесные шлюхи, девственные брошки,
божие крошки, я вижу – вы раскинули снасти, вы внимательны и настороже?
Так заповедовал Леопард, так заповедовал Леопард!
Пусть трепещут ваши сердца, и слова — уже сбиваются,
и вы замолкаете долесекундно, о дамы — где ваши глаза,
ваша плоть уже бьётся, скорее, скорее, бегите, скрываясь людей —
так заповедовал Леопард, так заповедовал Леопард!
Скрывайтесь и лижите друг друга, и проникайтесь, и будьте настолько;
пусть будет ещё один кто-нибудь…
Так заповедовал Леопард, так заповедовал Леопард.
Пусть небо льёт вино, и облака сыплют для вас мерцающей и сказочной негой,
сладострастие пропитает вас, возбуждение кажется интересным снегом,
альков любви — божественной слюной, она не сдерживает трещину…
Да, и нежно между собой пусть остаются мужчина с мужчиной, рождая страсть,
и женщина пусть трогает женщину.
Сияй, как лесбиянка, о могущественная одежда этих двух вожделенцев,
пусть они как-то договорятся и сделают порнофоко.
Так заповедовал Леопард, так заповедовал Леопард.
Мы всё-таки кошки, мы всё-таки птицы, славные самки,
Зажмись в броске, сексуальная львица,
рвись, похотливый пёс, уже лижа её, животную кунку;
ваши слова — не изнанки, делай намёк на половое сближение.
— Лижи меня, о похотливая сука.
— Засунь мне палец в отверстие.
Так заповедовал Леопард, так заповедовал Леопард.
07 Мар 2017
автор: Андрей Зиминрубрика: Поэзия Tags: Андрей Зимин
Субботний день, спокойствия благословенье.
Субботний день, учение и снисхожденья сон.
Даёт он время к размышленью нам,
и суток ровное и тихое теченье.
То чувствуешь серьёзное молчанье — то
светлого познания пронзает чудный свет, то
тихо радуется всё, и в теле долгожданное отдохновенье,
то в мудрости исконной крепнет дух, и мух
домашних он жужжанье прекращает.
Печали нет, и кислое поенье,
И жажду в голове умолит тайное вино.
Как хорошо тянуть по чёрной ниточке дурманящее настроенье,
Открытых знаний поглощать истому просвещений.
И вдруг на звонких струнах взмлеет
пробуждённый дух — то человек, что ножками жука
терзает клавесин, то звуки фуг и менуэтов ходы,
рождает разума блаженные экстазы,
и в рот души вливается прохладный дивный мёд,
который должно, как прозрачен,
прогресса серы Высшей душу умащает, и
Высшей касте предназначен…
Как мох курчавый, поведенье,
Как непонятный мул, гуляю по дорожкам.
То светлый день, спокойный день,
то тихо изучает Бог своё творенье;
я в мирре нахожу непроходимую усладу,
и как поэт я воспеваю мирру.
Как можжевельник он стоит, под сению
ветвей, как тёмных укрывающих врачей, я
воспеваю гриб во вдохновенье им же
и жду субботы следующей недели.
07 Мар 2017
автор: Андрей Зиминрубрика: Поэзия Tags: Андрей Зимин
Я слово зачёркиваю, я слово зачёркиваю
«Брат», этого заголовка, заголовка этих строк.
Я написал «Брат», поставив его в кавычки.
Я снова пугаюсь, когда моё дыхание замирает на полувздохе;
это всего лишь неболь шая отдышка,
но я действительно как будто бы не мог;
теперь я пишу по обычной своей привычке.
Знаешь, я почесал лоб, но тебя нет,
это, возможно, глупо, но почему же
наивность ставить себе вразрез, я опять
ткнул ручкой себе в лицо, ну что же — я
немного справился, и этого комплекса
как будто бы, как будто бы больше нет.
Я чувствовал тепло, я чувство вал его,
но теперь не хочу соглашаться с этим,
это, наверное, моя ошибка
расставлять плавному наслаждению Тобой
запутывающие нас до нервов сети.
Где ты живёшь? Там, где живу я.
Бездонное одиночество. И вдруг сейчас
меня наполняет скрипичный концерт, и
я был полон экстаза доверху.
Наверное, Ты как благоприятный, но уже
завязавшийся липовый цвет сейчас, перед моим городским окном,
И Твоё настроение — такое же
сизое и странное, как эти скопления
успокаивающих масс в небывающих такими облаках.
В «небывающих» такими. Я уже ничего не понимаю… Облаках.
Ты же «Брат». А передо мной нашатырь.
Сегодня будет «вроде бы ничего». И я немного
овеян светло-серо-голубой и пасмурной
шизофренией, всё также глядя в окно;
Фортепиано. Рябина и Тополь.
Я взял в руки скляночку и поставил её перед собой:
в ней очень магнетичные, светло-болотового цвета
таблетки валерианы.
07 Мар 2017
автор: Андрей Зиминрубрика: Поэзия Tags: Андрей Зимин
С забытых времён мои братья глядели
в эти чёрные глаза с золотыми блёстками,
с неистовым спокойствием смотрящие, палящие с удовольствием,
непокорённые — покоряющие
Нас, отрепья Неведения сорвавших…
О прелестная из красивейших, проститутка вечности в алых одеждах!
Я насилую тебя ежедневно, издеваюсь,
наслаждаюсь сладчайшим нектаром твоего лона,
в преддверии судорог ощущаю страх,
раскаиваюсь в молитве, ниц простираюсь,
в надежде увидеть своё отражение в твоих глазах…
Ты покорна… и в этой чаше бессмертия
нахожу священное успокоение,
мои слёзы страсти на отточенных похотью губах,
трепещет грудь, в молчании, в оцепенении,
вкушаю запретный плод дерзкого преступления,
соединившего в тот час…
Нас!.. Ты разожгла всепожирающий огонь желания в душе,
заставила её гореть… Гореть!!.. Теперь я Зверь, и имя мне…,
в агонии рыдаю, я имена произношу, связующие небо и землю,
дрожу, и Откровением клянусь всю кровь в орудие твоё в руке твоей пролить…
Никто не слышит твой зов… Стон…
Бабалон, Бабалон, Бабалон…
Тень людского безумия скрывает твоё лицо,
о отвратительная шлюха падших,
спасение вновь нашедших,
алая проститутка вечности,
очаровательная девственница для не познавших…
RSS