17 Окт 2016
автор: Fr. Endymionрубрика: Проза Tags: Fr. Endymion
За окном моей комнаты моросил серый дождь, покрывая мощеные улицы блестящей пленкой, и это тревожное ненастье снова пробудило во мне воспоминания. Вновь всматриваясь в омут прошлых лет, я воскрешал из небытия этот кошмар – ведь тот, кому волей судьбы удается прикоснуться к сферам запретным и таинственным, в наказание будет обречен помнить об увиденном до конца дней.
Но имею ли я право излагать вам эту историю? Ведь происшествия, связанные с ней, были весьма необычны и загадочны, отчего покажутся недостоверными и абсурдными. Однако я рискну это сделать, лично ручаясь за достоверность этой истории, которая произошла со мной более двадцати лет назад, когда я, молодой, честолюбивый и имеющий непомерные амбиции в изобразительном искусстве, прибыл в Париж, мечтая о стезе художника. Да, вы можете возразить, что все, о чем я поведаю, лишь порождение моего воображения, но я не соглашусь с вами: мне не позволит сделать это некое весомое доказательство истинности рассказанного. Почему же я не предоставлю его вам? Видите ли, оно угрожает прежде всего моему душевному спокойствию, поэтому можете и дальше считать меня выдумщиком небылиц; но поверьте, что иногда гораздо лучше оставаться в неведении.
Вспоминаю, что тогда была такая же дождливая погода, и я угрюмо брел по мощеной гранитом улице, укутавшись в серый плащ. Поочередно меняя руки, я нес тяжелый саквояж, мечтая поскорее добраться до небольшой комнаты-студии, которую мне с превеликим трудом удалось снять на улице, расположенной неподалеку от Монмартра. Я искренне радовался, что удалось попасть в самую гущу творческой жизни Европы, и уже ярко представлял как вскоре искушенная публика по заслугам оценит мой талант живописца, и я сумею добиться признания не только ценителей искусства, но и среди его творцов. Опьяненный такими мечтами, я добрел до высокого неприглядного дома и, расплатившись с хозяйкой, поспешил в свои скромные апартаменты, желая не откладывать обустройства мастерской на долгий срок.
Прошла неделя с тех пор, как мне удалось более или менее сносно устроится на новом месте, приобрести на последние средства необходимые для живописи и рисунка материалы, и только после этого я позволил себе немного развеяться. Прогуливаясь по вечерним улицам, я посетил несколько выставок, зашел в творческий клуб, где завел несколько знакомств. Впрочем, новые знакомые достаточно холодно отнеслись к моей персоне, вероятно, считая еще одним бездарным выскочкой из провинции, но меня мало заботило их мнение – я верил в свой талант. Именно тогда до меня впервые донеслись слухи об одном художнике, недавно потрясшем творческий Париж выставкой своих необычайных картин. Отзывы были весьма противоречивы, однако все сходились во мнении, что представленные полотна неординарны и написаны с большим искусством. Художника звали Франсуа Легранже. Многие говорили о причудливости и странности живописца и искренне удивлялись, когда узнали, с какой неохотой он продавал свои полотна, несмотря на нужду. Эти возгласы восхищения и недоумения родили во мне некоторую зависть к незнакомцу, который уже так ярко сумел проявить себя в творческих кругах, но моя зависть не была долгой, я лишь сожалел, что не смог оценить полотен загадочного Легранже.
Однажды вечером, когда я возвращался домой после рисования городских этюдов и портретов горожан, совершенно случайно произошло мое знакомство с Франсуа. В нескольких шагах от своего жилища, я неосторожно споткнулся, и рассыпал все листы из своего этюдника по каменной мостовой. Краснея за досадную оплошность, я принялся лихорадочно собирать работы и заметил, что привлек внимание одного прохожего. Он стал поодаль, оглядывая разбросанные вокруг меня зарисовки, и уже вскоре предложил помощь. Когда мы поднимали листы, я бегло осмотрел незнакомца. Не больше тридцати лет, на вид, он был высок и худощав, его слегка вьющиеся чёрные волосы, спускающиеся до плеч, обрамляли овал оливкового лица; в целом его черты были тонкими и заостренными, придавая внешности некоторую хищность. Глаза, подобные расплавленному, искрящемуся изумруду, словно испускали гипнотические флюиды и притягивали к себе. Держа в руках несколько моих рисунков, незнакомец замер, внимательно их разглядывая, и только после того, как его любопытство было удовлетворено, он вручил мне последние листы со словами:
– Вы хороший художник, мой друг! Не сочтите такую похвалу пустой для вас, ведь я тоже служу искусству живописи.
– Я польщен! Но кто же является критиком моего скромного искусства?
– Франсуа Легранже, – ответил незнакомец.
– Этьен Верло, – представился я, пожав его руку. – Неужели вы, тот самый Франсуа Легранже, недавно наделавший шуму своей выставкой?
– Вы были на ней?
– Увы, нет. Я не так давно приехал в Париж.
– Тогда, дорогой Этьен, я осмелюсь пригласить вас завтра осмотреть некоторые мои работы. Сейчас моя студия находится на улице Эльзас, неподалеку отсюда. Приходите в любое время. Думаю, взгляд художника сумеет более тонко оценить мое искусство, нежели падкая до зрелища толпа, или критикующие все подряд посредственности, – сказал Франсуа, написав свой адрес на обороте моего рисунка, и, вежливо попрощавшись, исчез столь внезапно, как появился. Вот так неожиданно произошло наше знакомство.
На следующий день, с утра, я посетил его мастерскую и был поражен увиденным. Даже теперь, когда прошло много лет с начала нашего знакомства, я могу безо всякой примеси лести сказать, что мой друг Франсуа Легранже обладал невероятным талантом живописца. Его картины и рисунки были великолепны, совершенны и пугающе реалистичны, если учесть, что на них были изображены формы и образы весьма отдаленные от реальности. Картины, которые он писал маслом, притягивали взгляд любого созерцателя с необъяснимой силой. В основном, на увиденных тогда мной полотнах были изображены странные неземные пейзажи, где, например, море было фиолетовым, небеса желтыми, а лесная растительность и животные – самыми причудливыми и необычными. Я сразу отметил, что все неземные пейзажи Франсуа никогда не повторялись, отличаясь как своей флорой, так и фауной. Однако поражал именно реализм изображения, словно Франсуа писал с натуры, выйдя на пленэр на другую планету; как ни безумна была эта мысль, но именно ее навевали странные творения. Другие картины пейзажного цикла изображали огромные причудливые города: одни – построенные из прозрачных разноцветных камней, другие – из металла и третьи, с трудом поддающиеся описанию из-за невозможности подобных конструкций в земных условиях. Некоторые лежали в руинах, и от них веяло запустением, словно неведомые жители покинули их очень давно, и лишь на нескольких полотнах были видны покрытые длинными черными одеждами сгорбившиеся фигуры, которые только с большой натяжкой можно было назвать людьми.
Особенное впечатление на меня произвела тогда картина, где был изображен величественный гигантский дворец, стоящий в ночной пустыне. Его врата были немного приоткрыты, и оттуда лилось бледное сияние. Это здание имело столь необычную и великолепную архитектуру, что я не мог оторваться от представшего глазам пейзажа; картина имела достаточно странное название: «Цитадель Кофа – хранителя проклятых писаний». Перейдя к осмотру рисунков Франсуа, сделанных в различных техниках, я убедился, что всеми он владел в совершенстве. На рисунках были портреты различных существ и монстров, изображенные с присущей Франсуа реалистичностью, и оставалось только поражаться, какое невероятное воображение нужно иметь, чтобы изобразить нечто подобное. Да, я припоминаю, что уже после моего первого визита в мастерскую Франсуа восторженно оценил его творчество и стал страстным поклонником гротескных картин. Видя мое восхищение, Франсуа сознался, что продемонстрированные мне работы лишь самая скромная и наименее необычная часть его творчества и что другие полотна он предпочитает держать подальше от глаз неподготовленного созерцателя из–за их способности наводить некоторый страх. Эти загадочные работы только разожгли мой интерес к творчеству странного художника, но он твердо и даже жестко отказал мне в просьбе посмотреть на них.
Так началось наше знакомство, и я все больше поражался таланту моего нового друга. Изредка мы даже вместе выбирались делать городские этюды и портреты горожан на шумные улицы Парижа, и я с горечью заметил, что рисунки и эскизы Франсуа были несравненно лучше моих. После долгих и настойчивых уговоров он согласился преподать мне несколько уроков и позволил чаще посещать мастерскую на улице Эльзас, где с его помощью я старался более глубоко изучить технику рисунка и живописи. Франсуа оказался талантливым преподавателем, а я был усердным учеником, и вскоре мое мастерство возросло, и я даже удостоился скупой похвалы от моего учителя. Однажды, наблюдая за тем, как Франсуа работает над новым фантастическим полотном, я осмелился спросить его, откуда он берет идеи для своих странных работ? Франсуа окинул меня прожигающим взглядом колдовских глаз, в котором, как показалось на миг, отразился неподдельный страх, и спокойным голосом ответил: «Многие уже пытались узнать Этьен, откуда идут истоки моего творчества, но я для их же спокойствия сокрыл эту тайну. Возможно, однажды я смогу довериться тебе, однако предупреждаю, что знание этой тайны может стоить жизни». Больше Франсуа ничего ничего не сказал, оставив меня наедине с тревожными раздумьями.
Спустя пару месяцев я принял участие в выставке, представив для оценки несколько полотен с классическими мифологическими сюжетами и пасторальным пейзажем. К моему искреннему удивлению, критика благосклонно приняла эти картины, отметив мастерство исполнения, а богатые коллекционеры предложили купить мои работы, что пришлось кстати – ведь мои средства порядком оскудели. Я с нетерпением ожидал, что Франсуа, которого я пригласил на выставку, тоже даст оценку моим работам но, к сожалению, он так и не объявился.
Через неделю разобравшись с делами, я отправился навестить своего гениального друга, чтобы поведать о своем успехе. Дверь его квартиры оказалась не запертой, на стук никто не отозвался, но я достаточно отчетливо слышал его голос. Подождав некоторое время, я решился войти – и удивился, как может измениться человек за такой небольшой срок. Его внешность стала неопрятной, сюртук и рубашка – измяты и грязны от пятен краски, лицо покрыла жесткая щетина, а в глазах мелькала беспросветная тоска. Франсуа возбужденно ходил по комнате, размахивая рукой, держащей кисть, и бормотал какой-то бред, даже не заметив меня.
– Чудовищные водовороты мерзости, этот проклятый хаос, громадные пространства, эта отвратительная бездна! – говорил он себе под нос.
– О чем ты говоришь, Франсуа? – спокойно спросил я, стараясь подавить волнение. – Что случилось? Вероятно, ты переутомился и тебе необходим отдых?
– Я всегда знал, что меня может поджидать пакость в этих чертовых колодцах Кероша, но не думал, что смогу заглянуть так далеко и наткнуться на эту мерзость. – сказал он дрожащим голосом и, словно вглядываясь вдаль, уставился на стену комнаты.
– Неужели ты принял опиум, Франсуа? – задал я вопрос, пытаясь хоть как-то объяснить его поведение, но в ответ услышал лишь истеричный смех.
– Что за глупость, Этьен? Я рад, что ты пришел! Я хотел послать за тобой, но твое появление избавило меня от этих хлопот. Ты спрашивал об истоках моего творчества? Садись, я все расскажу.
До крайности изумленный, я присел в кресло и, затаив дыхание, принялся слушать его рассказ.
– В конце прошлого века мой дед, Антуан Легранже, участвовал в завоевании Египта Наполеоном. По приказу командования его отряд должен был выйти из Каира, пересечь пустыню и, объединившись с дивизией генерала Даву, начать завоевание Верхнего Египта. Во время перехода отряд попал в сильную песчаную бурю, и когда она утихла, солдаты обнаружили выступающие из песка руины древнего сооружения. При более подробном осмотре нашелся запечатанный вход в усыпальницу. Как описал в своих дневниках дед, проникнув внутрь, они обнаружили много древних сокровищ и богатый саркофаг знатной особы, вероятно, жреца. Все обнаруженные сокровища подверглись нещадному разграблению, кое–что удалось прихватить и моему предку. Кроме нескольких украшений из золота, он взял с собой сферу из темно–синего камня, которую нашел в шкатулке, стоящей подле саркофага. Эту историю, Антуан рассказывал мне несколько раз, но никогда не показывал диковинного камня, отчего я вскоре поставил под сомнение его реальное существование. Но каково было мое удивление, когда после смерти Антуан помимо некоторого состояния завещал мне также шкатулку, в которой лежала темно-синяя сфера. Вероятно, Антуан не очень задумывался над тем, что за вещица попала в его руки, и она долгие годы пылилась в каком-нибудь укромном уголке его поместья, но он оставил мне этот камень как память о себе и доказательство реальности любимой его истории.
Сфера оказалась у меня около года назад и, внимательно ее изучив, я был несколько разочарован, не заметив ничего особенного. Минерал, из которого она изготовлена, был напоминал синий сапфир, его полированная поверхность ярко блестела и переливалась, размером же камень был с грецкий орех и легко умещался на ладони. Признаюсь, что зная о невероятной древности камня и месте его обретения, я немного насторожился от заурядности его вида. И чувство не подвело меня. Это случилось через некоторое время после того, как я стал владельцем камня. Однажды я просто рассматривал поверхность сферы, и мне показалось, будто в ее сердцевине что-то сверкнуло. Удивившись, я принялся пристально смотреть в центр и обнаружил, что камень стал источать бледное сияние, от которого взгляд мой не в силах был оторваться. Что-то с загадочной силой втягивало мое сознание в темно–синюю поверхность, и вскоре произошло чудо. Словно в калейдоскопе, перед моим взором стали проноситься разные видения. Все невидимые миры Вселенной словно открылись моему взору, и я был потрясен красотой и великолепием восхитительных миражей. Когда я очнулся, прошло несколько часов, и пока были свежи воспоминания, стал делать быстрые наброски невиданных стран и земель. Знал ли о таком свойстве камня мой дед, я не уверен; может быть, однажды, что-то в нем увидев, он убрал его подальше, опасаясь за свой рассудок? Или только мне удалось воспользоваться заключенным в него волшебством? Мне не известно. Я не могу этого объяснить но, один раз увидев неземные образы в камне, я понял, как им пользоваться. Сосредотачивая на сфере взгляд, я отправлял сознание блуждать по неземным пространствам и мирам. О сколько я увидел, Этьен! Величие неземных пейзажей потрясло меня, а многослойность нашего мироздания обескуражила. Именно эти миры и их обитателей я изображал на полотнах и рисунках – да, не удивляйся, они существуют на самом деле. Из любопытства, в своих путешествиях я стал двигаться вниз, рассматривая темные нижние миры. Там чувствовалась притягательная мощь, влекущая невидимым потоком в низшие слои, где правят демоны. Поначалу мне было страшно заглядывать в эти мрачные сферы, порою напоминающие христианский ад, но вскоре я уже привык видеть их страшных обитателей. Набравшись хладнокровия, я проникал все ниже и ниже, следуя за потоком, но делать это становилось все невыносимее под тяжестью мрачных видений. Я сделал множество черных картин, где изображены эти миры и их обитатели, но редко кому-то их демонстрировал. Вот они: ты можешь на них взглянуть, если считаешь себя смелым.
Франсуа подошел к двери в соседнюю комнату, которую всегда держал запертой и, открыв ее, жестом предложил войти. Медленно поднявшись с кресла, я нерешительно вошел и стал рассматривать инфернальные изображения. Пейзажи и монстры, изображенные на них, были пропитаны атмосферой неземного, гнетущего страха. Пейзажи преимущественно представляли собой пустынные земли с редкой растительностью и напоминали тундру с редкими, но причудливыми скалами, которые издавали бледное зеленоватое свечение, как и земля; солнца и звезд не было, а небо покрывала сплошная завеса непроницаемой тьмы. Иногда земля была покрыта бледно-серым туманом или дымом, в котором проступали очертания размытых теней и силуэтов неведомых существ. Архитектура нижних миров была чрезвычайно необычной, являя собой причудливый союз совершенно противоположных направлений, как, например, классического ампира, готики и стиля восточных храмовых комплексов. Другие здания были огромных циклопических размеров и напоминали усеченные пирамиды, конусы и кубы, облицованные серым, синим и черными камнем. При виде этих мегалополисов, на меня накатило непонятное уныние, смешанное с отвращением к этим поселениям, над которыми явно висело зловещее проклятье. Запечатленные лики их обитателей были уродливы и противны рассудку, что я с отвращением отвернулся и стал рассматривать серию картин с загадочным названием «Демонические миры».
Там уже не было привычных и хотя бы отдаленно напоминающих наши пейзажи изображений: буйство красок ярких ядовитых цветов с холодными отличало эти работы; чаще всего применялись лиловый и фиолетовый. Франсуа пояснил, что эти миры лежат как-бы в инфра-спектральном пространстве на самом дне невидимой Вселенной, где отсутствуют форма и образ в нашем понимании. В самом центре комнаты стоял большой покрытый белой тканью холст: «Это моя последняя работа», – признался Франсуа. Я даже не попытался выяснить, что изобразил на ней художник, увиденного с лихвой хватило, чтобы страх поселился в душе; мне стало дурно, и лишь покинув эту мрачную галерею, я снова взял себя в руки.
– Вижу, обитатели нижних миров тебе не совсем по душе, – с ухмылкой сказал Франсуа, заметив мою бледность, и продолжил: – Итак, после неимоверных усилий в исследовании нижних слоев, которые чуть не лишили меня рассудка, меня увлекло потоком в загадочное пространство, где полностью отсутствовало понятие времени. Я словно падал в бездонный темно-синий колодец, где обитала только пустота непостижимых пространств. Там отсутствовала всякая материя, был лишь мощный и неумолимый поток, невидимо наполняющий все собой и влекущий неведомо куда. Мое видение поменялось внезапно. Передо мной разверзлись чудовищные свистящие бездны, имеющие даже вполне определенную форму огромных водоворотов или вихрей. Из них раздавались разных тональностей звуки, создавая бессмысленную какофонию, словно поющую гимн хаосу. Затем я увидел, как нечто или некто двинулось из бездны в мою сторону. Словно окутанная дымкой, передо мной вырастала исполинская фигура неведомого существа; в этом тумане вспыхнули шесть горящих алым пламенем огней – то были глаза чудовища. Я понял, что мне грозила большая опасность и, сбросив оцепенение и страх, устремился обратно со всей скоростью, на какую только был способен. Воспаряя обратно через мрачные бездны, я видел позади красные огни – Оно преследовало меня. Оно настигало меня везде, где я ни пытался скрыться Оно разоблачало все мои уловки и хитрости, все приближаясь, и мне не оставалось ничего – я вынужден был вернуться в обыденное сознание. Первым делом, придя в себя после столь опасного путешествия, я стал работать над полотном, где изобразил туманные очертания обитателя бездны с горящими глазами на фоне увиденных мной загадочных вихрей-воронок. На этом, Этьен, мои хлопоты не закончились. Дело в том, что, попробовав снова воспользоваться сферой, я, вместо ожидаемого ощущения полета и разнообразных видений, был окутан серой дымкой, из которой за мной наблюдали шесть горящих красным глаз. Наблюдающий за мной монстр глухим голосом стал повторять одну и ту же фразу. Язык, на котором он изъяснялся, естественно, мне не знаком, а его звуки настолько сложны, что я не рискну даже приблизительно передать его слова.
Мне ничего не осталось, как вернуться обратно и через некоторое время снова попробовать созерцать сферу, но видение повторилось. Сфера была заблокирована. Конечно, меня это встревожило, раньше в своих видениях я был невидим для всех, теперь же за мной наблюдали. Не спрашивай меня как, но мне удалось раздобыть немного сведений о природе последних моих видений через одного знакомого оккультиста, и теперь я многое понимаю. Взамен оказанной мне услуги я был вынужден отдать ему сферу – это единственная плата, которую он захотел. Да, я отдал ему камень, ставший для меня совершенно бесполезным. Я узнал, что в древности маги – особенно заклинатели, их традиция и сегодня существует на земле, но находится в глубочайшем подполье из-за связи с кощунственным искусством некромантии – умели взаимодействовать с потусторонними мирами и, оказывается, достаточно пристально изучили все, что, как я считал, постигаю и вижу впервые. Свистящие воронки и вихри, которые я видел, они называли колодцами Кероша. Куда ведут эти колодцы и откуда они взялись – непостижимая тайна, однако любой уважающий себя некромант или заклинатель стремился пробраться в эти места и низвергнуться в свистящую бездну. Погружение же туда было связано с большой опасностью, которую они именовали Зенрит Маиньош, или Владыка Границ. Как ты уже догадался, Этьен, именно это мерзкое чудовище стало преследовать меня и закрыло доступ к волшебному камню, ибо, как выразился человек, которому я отдал камень: «Безнаказанно уйдет лишь тот, кто знает нужные слова».
Да, я не знаю слов заклятия, которое избавило бы меня от этого кошмара, но новый владелец камня пообещал провести над ним церемонию, которая, по его убеждению, сможет спасти меня. Но верить ему у меня нет никаких оснований, ведь я знаю теперь, кто он и кому служит на нечестивых тайных сборищах. То, что все его слова о моем спасении были ложью, я испытал вчера. Погрузившись в беспокойный и тяжелый сон, я снова увидел перед собой шесть пламенеющих глаз, неотрывно наблюдающих за мной. В этот раз демон не издавал никаких звуков, а лишь неотрывно смотрел на меня, и я понял, что его преследование не прекратилось. Только сейчас я осознал всю опасность своего положения. Я обречен, Этьен! Зенрит Маиньош настигнет меня! – выкрикнул Франсуа и, прислонившись к стене, в отчаянии опустился на пол.
Пораженный рассказом, я не знал, что ответить, поверить ли его исповеди или признать безумцем? У меня не было никаких доказательств реальности его истории, я не видел загадочного камня и все еще верил во всемогущество воображения, которому под силу создать любое, даже самое необычайное творение. Единственным объяснением состояния Франсуа я считал постепенно прогрессирующую умственную болезнь, которая довела его до полного изнеможения. Решив призвать на помощь здравый смысл, я не стал поддерживать его фобию перед сверхъестественными кошмарами и попытался его успокоить. Может, и существовал некий камень, рассуждал я, который Франсуа мог считать волшебным; вероятно, когда у него начинались галлюцинации, он какой-то немыслимой логикой связал появление видений именно с ним, хотя, впрочем, это мог быть и любой другой предмет.
Прошло некоторое время, прежде чем Франсуа успокоился. Он медленно подошел к окну и молчаливо вглядывался в свинцово–серое небо. На улице начинался дождь, а в комнате повисло гнетущее напряжение. После долгого молчания, продолжая смотреть в окно, Франсуа проговорил:
– Сегодня, Этьен, я понял, как он настигнет меня. Можешь мне не верить и считать сумасшедшим, однако Зенрит Маиньош нашел лазейку в наш мир, сейчас он медленно движется сюда, чтобы осуществить возмездие.
С меня было довольно, я не мог поверить в этот бред. Словно почувствовав флюиды страха, источаемые Франсуа, я ощутил сильное беспокойство и решил немедленно выйти на улицу. Встав с кресла, я уверенно последовал к двери, но она оказалась запертой – видимо, Франсуа запер ее сразу, когда я вошел. Но с какой целью? В тот же момент, когда я обернулся, что-бы потребовать выпустить меня, в глазах потемнело от сильного удара по голове и я потерял сознание. Когда я очнулся, голова сильно болела, руки оказались крепко привязанными к спинке, а ноги – к ножкам стула, на котором я сидел. Франсуа стоял передо мной с дьявольским блеском в глазах, позади него располагалось то самое полотно, покрытое белой тканью, которое я видел в его омерзительно пугающей запертой галерее.
– О, ты очнулся, Этьен! Очень хорошо! Мне наскучило ждать. Прости за такой подлый поступок по отношению к тебе, милый друг, но я не видел другого способа продемонстрировать тебе свой шедевр. Только ты как истинный творец и ценитель моего искусства сможешь оценить эту работу. Да, теперь ты полностью уверился в моем безумии, но каким же будет твое облегчение или потрясение, когда я докажу тебе прямо сейчас, что все, о чем я тебе рассказал, является сущей правдой.
– Я не верю не единому твоему слову! Все эти картины лишь – порождения твоего больного, хотя и гениального рассудка.
– Ты заблуждаешься, мой друг! Сейчас я продемонстрирую тебе творение, которое разрушит твой скепсис, ведь, как я заметил, оно имеет одну потрясающую всякое здравомыслие особенность. Помнишь, я рассказал тебе, что сразу изобразил Владыку Границ, летящего на фоне бушующих вихрей? Спустя некоторое время я стал замечать, что с картиной происходят немыслимые вещи. Ты должен увидеть это, – сказал он и стянул светлую ткань с полотна.
Я взглянул: с холста на меня смотрело шесть красных, горящих огнем ненависти глаз, изображенных попарно друг над другом в центре картины. Тело демона было бесформенным, словно состоящим из черной дымчато–туманной материи, его многочисленные конечности походили на щупальца спрута и тянулись во все стороны из сгустка материи, которую я определил как туловище. Чудовище занимало почти всю площадь холста, но позади него были видны дугообразные вихри, придающие изображению иллюзию объема и некую перспективу. Эта картина не произвела на меня особого впечатления – я воспринял ее как очередную мастерски исполненную фантасмагорию вызванную наваждением. Я хотел сказать Франсуа, что не вижу ничего необычайного в этой работе, кроме болезненного воображения ее творца, но видя, как он неистовым жестом приказывает мне смотреть, решил его не гневить. Строя планы побега, я смотрел на картину и одновременно, двигая кистями рук, пытался ослабить затянутые на запястьях ремни: если я сумею освободить руки, то хотя бы смогу дать отпор безумцу, когда он набросится на меня.
Вскоре произошло то, что поколебало мое здравомыслие и въелось в память, словно кислота, вытравливающая знаки на металле. Через несколько минут созерцания мной было замечено некое едва уловимое движение там, где были изображены мерзкие щупальца. Всмотревшись пристальнее в это место в правом верхнем углу картины, я увидел, как гадкие конечности стали медленно и плавно извиваться. Картина оживала. Пятна, блики, цвета – все постепенно стало приобретать неотделимую от реальности достоверность, внушающую космический ужас. Понимание невозможности такого преобразования статичного изображения вступало в противоречие с моим зрением, наблюдающим воочию изменения картины. С восторгом созерцая картину, Франсуа громко и истерично смеялся, а затем прокричал:
– Видишь, видишь, Этьен! Эта картина живая! Никому еще из величайших живописцев прошлого не удавалось создать подобного. Когда я изобразил это летящее чудовище, оно находилось дальше, чем сейчас. Демон, несомненно, хочет пробраться в наш мир; единственная лазейка, которую он нашел, находится в нашем сознании. Когда мы воспринимаем его образ, он пытается просочиться к нам, приподняв вуаль нашей реальности. Ему это под силу, я точно знаю, наша реальность для него – всего лишь один из сотен миражей, в которые он властен проникать. Уже более суток, Этьен, я не смыкаю глаз; мир сновидений тоже доступен Стражу Границ, сейчас сон означал бы для меня гибель, но я намерен ее избежать, и здесь ты поможешь мне, мой друг.
Слушая Франсуа, я потерял дар речи и лишь неотрывно наблюдал, как мерзкие черные отростки медленно выползают с плоскости холста и, судорожно шевелясь, тянутся ко мне.
– Скоро он придет сюда за мной, но я рассчитываю, что он заберет тебя. Чернокнижник дал мне знак, он сказал, что единственным моим спасением будет жертва. Да, я не доверяю ему, но мне нечего терять, Этьен. «Нанеси на жертву знак, который я тебе дал и Страж заберет помеченного». Я всегда знал, Этьен, что когда-нибудь умение рисовать спасет мне жизнь, – сказал Франсуа злобно рассмеявшись, и, исчезнув, оставил меня наедине с этим кошмаром.
Неимоверным усилием воли мне удалось сбросить оцепенение: мне грозила большая опасность, я боролся за жизнь и всеми силами старался освободить связанные руки. Тем временем всю поверхность проклятой картины заволокло непроницаемо-липкой чернотой и комнату стал окутывать плотный дым, в котором то и дело виделось едва заметное движение. Красных глаз больше не было видно, они словно потонули в темной субстанции, хотя я чувствовал, как нечто наблюдает за мной неведомо откуда. Когда мне, наконец, удалось ослабить ремни, связывающие руки, передо мной сразу возникла фигура Франсуа. Обезумевший художник стоял, сжимая рукоятку сверкающего лезвием кинжала, его лицо исказила яростная гримаса, не предвещавшая ничего хорошего. За мгновение до того, как он решился вырезать на моей груди ритуальный знак, мне чудом удалось освободить руки и я набросился на него.
Я лишь хотел отбросить его подальше, чтобы иметь шанс освободить ноги, но все случилось иначе. От силы моего толчка Франсуа отлетел в сторону исчезнувшей в плотной тьме картине и словно застыл, увязнув в топкой жиже. Я увидел, как черные змеящиеся щупальца оплели его руки и горло, как, звякнув, упал на пол бесполезный кинжал, а по телу пробежала конвульсивная дрожь. Демон забирал его. Оглушительный крик раздался тогда из мрачного колодца, возникшего в этой дьявольской картине, сила его звука исчезала где-то в глубинах бездны, напоминая отдаленное эхо. Вне себя от мысли, что и меня постигнет такая же участь, я лихорадочно принялся развязывать ноги. Освободившись, я двинулся к выходу, но тело не слушалось, голова сильно кружилась, под тяжестью пережитого силы покинули меня, и я без чувств рухнул на пол.
Когда я очнулся, то лелеял надежду, что все увиденное окажется только страшным сном. Казалось, все стены молчали в тишине, пропитанные страхом, и, медленно поднявшись с пола, я вновь взглянул на последний шедевр Франсуа. Картина изменилась, ее композиция опустела, теперь на ней был изображен лишь уходящий в перспективу темно-синий колодец, пронизанный спиральными вихрями. Подгоняемый страхом, я быстро обыскал студию, нашел ключ и, отперев двери, с радостью покинул жилище безумного гения. На пару дней я заперся в своей комнате, пытаясь разобраться в случившемся, но так и не сумел найти разумного объяснения этим невероятным событиям. Несомненно, я побывал у черты, которая отделят наш мир от сверхъестественных существ из иных реальностей, и в смятении замер перед сатанинским зевом бездны. Несчастный же Франсуа, порабощенный очарованием дьявольских видений, проникшийся великолепием неземной красоты, преступил запретную черту и не смог вернуться. На протяжении всего добровольного затворничества меня не покидало ощущение, что Франсуа еще жив. Когда мне удалось заснуть, он явился передо мной в чуждом, неописуемом обличии, и лишь по некоторым едва уловимым деталям и чуть слышному голосу я сумел узнать его. Он умолял и настаивал, чтобы я снова отправился в мастерскую и забрал оттуда его последнюю картину – ведь если она будет уничтожена, это явится причиной его гибели. Голосом, словно идущим из глубины колодца, художник говорил, что «скоро он сотрет все следы моего пребывания в земном мире», а потому не стоит медлить. В награду за перенесенные ужасы он стал раскрывать мне величайшие тайны Вселенной и обнажать земные загадки, над которыми человечество будет биться еще сотни, а возможно, и тысячи лет. Он поведал мне о непостижимых пространствах, об антикосмосе, альтернативной Вселенной, о могущественных существах, подобных богам, и многом таком, чего я не вправе разглашать до конца дней. Пересилив себя, под покровом ночи я вернулся в его мастерскую и, стараясь не смотреть на загадочное полотно, поместил его в чехол из мешковины и перенес в свою студию. Утром я проснулся от запаха гари, проникшего через открытое окно, но не придал этому особого значения, но каково же было мое удивление, когда в вечерней газете я прочитал, такой заголовок: «Студия известного художника Франсуа Легранже сгорела дотла. В огне погибло множество работ. Сам живописец загадочно исчез».
Уже двадцать лет прошло с тех необычных и памятных событий, а последняя картина Франсуа все еще хранится, сокрытая от глаз, в тайнике моего дома. За все это время я не осмелился снова взглянуть на нее. Незримые волны ужаса накатывают на меня при мысли, что Франсуа все еще жив и бесконечно падает в бездонную пропасть, брошенный туда Владыкой Границ. Не хочу вас пугать, но несколько раз вблизи картины мне показалось, будто я слышу его вопль, доносящийся из запредельных пространств.
17 Окт 2016
автор: Fr. Endymionрубрика: Проза Tags: Fr. Endymion
Все, что я помню из своего прошлого — это только жалкие обрывки воспоминаний, смутные образы, проступающие в сознании лишь на мгновение и пропадающие вновь. Я уже не могу определить хотя бы приблизительно, сколько нахожусь здесь, в этом непостижимом пространстве, где черные, пугающие тени пролетают мимо, а гротескные пейзажи и ландшафты бесконечно меняются словно декорации. Здесь нет времени, и я могу только гадать, сколько нахожусь здесь – может, лишь мгновенье, может несколько лет, а может, и саму вечность? У меня не осталось ничего, кроме бесконечной вереницы размышлений о том, кто я, как оказался здесь и как мне суметь выбраться отсюда? Я постиг лишь то, что нахожусь как бы в промежутке между десятками миров на изнанке бытия, во власти черного эфира, который круговым потоком несет меня через образы странных и чарующих миров, через их далекое прошлое и будущее, их возвышение и падение, их жизнь и смерть. Как ни прискорбно мне было осознавать, но поначалу я был рабом черного эфира, полностью погружаясь в его неистовый поток, несущий меня сквозь вечность; я был прикован к нему, и когда пытался выйти из этой ловушки, то испытывал неимоверные страдания, заставляющие вновь погрузиться в ослепляющую черноту и продолжить свой бесконечный полет через пространства. Единственной отрадой было созерцание открывающихся взору неведомых и чудесных миров ошеломляющих своей красотою или же уродством. О, да я видел много чудес и мерзостей, влекомый неумолимым потоком. Я всегда с удивлением разглядывал золотые шпили Атлантиды, сферические храмы Гипербореи, неземные пейзажи с циклопическими каменными зданиями, огромные тропические леса, омываемые древним океаном. Но ужас охватывал меня, когда перед взором вставал мир, где царили вечные сумерки, а его высокие черные башни, огромные мосты, перекинутые через широкие каналы, по которым текла черная жижа не вызывали во мне ничего, кроме омерзения. Пустыни, огромные раскаленные пустыни, хранящие под своим покровом усыпальницы с проклятыми саркофагами вызывали во мне только скуку, а разрушенные от войн огромные города навевали уныние. А однажды я даже видел, как взорвалось солнце, освещавшее дряхлый, умирающий мир, океаны вскипели и испарились, а он развалился на куски, превратившиеся в раскаленные докрасна астероиды – это было великолепное зрелище, которое я часто вспоминал.
Власть эфира была еще сильна, но однажды случай позволил мне немного освободиться от его тирании. Повинуясь приказу могучих непонятных слов, которые словно пронзали пространство, в котором я находился, поток внезапно изменился, забросив меня в один из миров. Я оказался в широком зале, освещенном свечами, передо мной стоял человек, облаченный в черную сутану, он продолжал произносить странные слова, и я понял, что с их помощью ему удается повелевать тёмным потоком. Взяв с алтаря, стоящего в центре зала нож, испещренный сигилами, он резкими и быстрыми движениями отсек меня от черного эфира и поместил в пурпурный камень золотого перстня. Так, избавившись от власти эфира, я стал рабом чародея. Разлученный со своей изначальной стихией я испытывал неимоверные боли и страдания; зная об этом, чародей лишь потешался надо мной, а когда он направлял взгляд своих властных, злых глаз в камень и читал заклятье, я вынужден был повиноваться ему и рассказывать о мирах и эпохах, которые повидал. Со временем боль прошла и, когда маг не тревожил меня, я словно погружался в сон, наполненный воспоминаниями. Маг часто призывал меня для беседы, я отвечал на все его вопросы и даже не мог предполагать, что у меня могут быть такие глубокие знания о тех сферах, которыми интересовался мой повелитель, ненависть к которому росла все больше. Да, теперь я мечтал выбраться из камня обратно в эфир, где мое существование было не таким однообразным и скучным. Время было неведомо мне, и освобождение пришло само, камень треснул от высокого жара и, вылетев из него, внизу я увидел, пламя огромного костра и все понял. Чародей пылал на костре, и одному Богу было известно, как он сумел в застенках инквизиции прятать перстень – главное свое сокровище. Меня же снова поглотил поток черного эфира, но теперь я ощущал, что он не имеет больше такой власти, какая у него была ранее. Паря в черном пространстве, я научился погружаться в забытье, в которое впадал, будучи узником магического камня, и так освобождался на время из-под власти потока. Чем больше длился мой сон, тем дольше я был свободен и мог свободно перемещаться, поэтому путешествия мои стали более увлекательными, и теперь, имея некоторую свободу, я более подробно изучал местности, куда меня заносило.
Однажды я попал в город, который показался мне смутно знакомым. Он был выстроен из красного кирпича, над ним возвышались высокие железные трубы, испускающие черный дым и копоть в мутное, безжизненное небо, которое давно потеряло чистоту светлой лазури. Что-то из глубин моей памяти стало всплывать в эти мгновения, когда я созерцал эти неприветливые и убогие кирпичные здания. Я не сумел вспомнить, что именно манило меня в них? После долгих размышлений я осмелился предположить, что когда-то жил здесь, а может, даже вырос среди этих испускающих яд труб, и решил, что ключ к моему прошлому и к тому, почему я оказался, в плену между мирами, стоит искать именно здесь.
Теперь, когда изредка мне удавалось попасть в мрачный город из красного кирпича, я внимательно вглядывался в его жалких обитателей, измученных тяжелой работой, в его неприметные и однообразные улицы, залитые грязью и помоями, и в свинцово-серое унылое небо, обугленное дымом фабричных труб. После нескольких путешествий по кирпичному городу что-то поменялось во мне, я стал вспоминать, а однажды ноги сами понесли меня, словно я был под внушением, по длинному лабиринту улиц и перекрестков и вывели к огромному кирпичному зданию, покрашенному в бледно-желтый цвет. Краска почти вся облупилась, штукатурка висела кусками, а некогда прочные кирпичи покрыла вязь трещин, от которых здание, казалось, может рухнуть в любой момент, рассыпавшись на куски. Я взглянул на черные стекла окон, смотрящих с безразличием на такие же бездушные соседние дома, и они мне показались пустыми глазницами черепа. Лишь одно неприметное окно, расположенное слева на верхнем этаже здания привлекло мое внимание, и я вспомнил, что когда-то очень давно жил там. Но как только я направился к дому, чтобы войти в него, то опять провалился в пространство между мирами, исчезнув в не отражаемой черноте бездны безвременья.
Я продолжил свои вынужденные скитания по мирам и эпохам, но теперь у меня была цель — снова попасть в кирпичный город и посетить место моего предполагаемого обитания. У меня появилась надежда до конца раскрыть тайну своего прошлого и получить разгадку, почему я попал в сверхъестественную ловушку, из которой нет выхода. Еще не был я так близок к разгадке своих тайн и искренне ликовал, когда после долгих скитаний вновь появился в кирпичном городе. Быстро отыскав то бледно-желтое здание, я вошел в черный от копоти и грязи подъезд, и быстро стал подниматься вверх, по бетонной, засыпанной мусором лестнице с поломанными перилами на последний этаж, где было мое бывшее жилище. Я торопился, боясь внезапно исчезнуть перед самым порогом разгадок тайн своего прошлого и, быстро миновав лестницу, решительно открыл дверь когда-то принадлежавшей мне комнате. То, что я там увидел, было настоящим шоком, и меня объял нестерпимый ужас, ледяной кошмар покрыл меня целиком – да, я все вспомнил и ощутил безвыходность своего положения.
Когда-то, как и другие люди, я жил здесь, в этом городе, но отличался от них лишь тайными мечтами познать запредельное и лежащее за гранью человеческого представления. Я лелеял надежду однажды навсегда покинуть ненавистный город и пустится в странствия по далеким мирам и стал стремиться всеми силами к этой, казалось, безумной цели. Ночами я сидел над древними магическими фолиантами и оккультными книгами, вникая в запретные учения и стараясь освоить способы, которые должны были вывести меня во внеземное мистическое пространство. Но все попытки были тщетными, и я почти отчаялся выбраться из серой реальности мрачного города. Через некоторое время, возвращаясь поздно домой, я встретил на одной из пустынных улиц эту странную фигуру в черном широком плаще. Он медленно двигался навстречу, его лицо скрывала тень капюшона. Мне стало тревожно, страх и отвращение вызывала во мне эта персона, и теперь я не сомневаюсь, он не был человеком. Это был ползучий хаос, владыка тёмного эфира, посланник злых сил, вечно заманивающий в свои сети искателей запретных знаний. Да в своем безрассудстве я пытался призвать его, верил, что он может указать мне путь, но тогда он не явился предо мною. Однако он услышал зов и сам нашел меня. Приблизившись ко мне, он проговорил грубым, глухим голосом: « Я услышал твой зов, а те, чей зов я слышу, достойны, быть моими слугами, – говорил он, извлекая из складок плаща древний, полуразвалившийся фолиант и навязчиво, даже с некоторой наглостью вручая его мне прямо в руки, – возьми, это путь, следуя которому ты обретешь, что искал». Сказав это, он двинулся дальше по улице, словно я не встречался на его пути. Провожая его взглядом, я видел, как он скрылся из виду, свернув на перекрестке, и услышал громкий зловещий смех, разносившийся эхом по пустой ночной улице, словно раскаты грома. Вне себя от удивления и страха, я взглянул на ветхую книгу — она была тяжелой, в переплете из черной выделанной кожи, ее листы были изготовлены из плотного, желтого пергамента. Я открыл книгу и, прочитав название, был поражен, что держу такое сокровище. Это был редкий колдовской гримуар, написанный на латыни римлянином Тэрцием Сибеллиусом и называвшийся «De Vermis Mysteriis». Я слышал раньше об этой книге, но не мог даже мечтать о том, что она попадет в мои руки.
С тех пор, как проклятый фолиант появился у меня, я не спал ночей, постигая его мрачные тайны и с каждым днем все больше углубляясь в его темную мудрость. Я оставил свою нудную работу, забыв друзей и близких, и стал полным отшельником, сутками изучая книгу. Вскоре я настолько проник в ее тайны, что нашел способ к осуществлению своей дерзкой мечты. Ночью, когда бледные звезды поглотила тьма черного неба, я начертил в своей комнатке на полу огнем пять концентрических окружностей с символами власти, стоя в центре этого горящего круга я читал заклинание, открывающее врата в запредельное. Пред моим взором возникли странные видения, я увидел тысячи миров, объятых черным эфиром, под плащом этой безликой субстанции сокрылись миллиарды тайн и загадок, которые раздавят любой интеллект своей непостижимостью. Да, там, в этой могучей лавине знаний, мне было дано лишь небольшое время, чтобы отыскать способ прохода в иные сферы для вечных путешествий по многим мирам. И я нашел этот способ, хотя вернее сказать, что это он нашел меня. Когда демон из бирюзового тумана с желтыми сверкающими глазами явился из вихря видений, тогда показалось я, снова расслышал дьявольский хохот незнакомца в плаще, вручившего, мне колдовскую книгу. Демон властным голосом потребовал сияющий белым светом кристалл, висевший на золотой цепочке у меня на груди, это удивило меня, ибо осталось абсолютной загадкой, откуда он у меня появился? Очень быстро и без колебаний я сорвал кристалл и швырнул его демону. О, как долго жаждал я попасть в запретные пространства. Бирюзовый туман, из которого состоял демон, вспыхнул неземными лучами, когда в него попал сияющий кристалл, а затем из этого света словно щупальца потянулись ко мне нити черного эфира, оплетая, как паутина, и затягивая в поток, несущийся между мирами. Вот так я оказался в этом запретном пространстве, где буду скитаться вечность, пока космос не рассыплется в прах. Да, я все вспомнил и теперь с отчаяньем смотрел на полуистлевший скелет, лежащий на полу маленькой комнатки в плену выгоревших окружностей, я отдал кристалл своей души демону, я погиб, достигнув мечты, и стал призраком, вечно скитающимся среди миров в ловушке бездны безвременья.
RSS