Спасибо за то, что нам хочется быть похожими на ВАС…

Триптих

Часть 1. «Исповедь матери, потерявшей сына…»

Сегодня умер мой ребенок. Мой сын. Мне еще не пришла похоронка. Потерявшие своих детей соседки еще обнадеживающе кладут руку на плечо: вернется. Поет за работой его любимые песни приемная дочка Наташа. Знакомые считают меня счастливицей. И только одного никто не знает: НЕ ВЕРНЕТСЯ.

Мне еще не пришла похоронка. И никто не принес страшной весточки. Разбилось зеркало… И я не нашла его среди осколков. ЕГО ТАМ НЕ БЫЛО. Как не было и в любом другом месте. Вообще нигде. Никогда больше никто не увидит, как он улыбается одними глазами. Никогда больше никто не услышит скрип половицы под его легкой поступью. Никто. И я тоже. Я тоже…

Сегодня умер мой ребенок. Он смеялся и говорил серьезные вещи, стоял и бежал, и падал, и вновь поднимался ради чего-то большего, чем, как ему казалось, был он. А потом его не стало. И я не знаю, как это случилось. И я не знаю, что я теперь должна делать. Плакать? Биться головой о стену? Забыться? Умереть?

Мой сын не думал о смерти. Убивая своих врагов, он думал о жизни… Не мог не убивать. Теперь его нет. Почему же я еще здесь?

Он хотел, чтобы я жила… И жили другие люди, любили, прощали. Он хотел, чтобы рождались дети и чтобы матери не посылали своих детей на войну.

Сегодня умер мой ребенок. Мой сын. Война когда-нибудь закончится. Она бессмысленна и потому умрет, унеся с собой тысячи жизней, которые еще здесь. И тогда кто-то вспомнит его. И меня. Потому что я была его матерью. Потому что я дала ему жизнь.

А те, другие, оставшиеся в живых, — живут, потому что он, мой сын, отдал жизнь за них. Значит, не бессмысленной была и его, и моя жизнь. Это я дала жизнь тому, кто может погибнуть во имя спасения других, кто может прощать, кто может сделать добрее саму жизнь. И, быть может, это когда-нибудь уничтожит войны, чтобы не было слез матерей о не вернувшихся с войны сыновьях.

Может, в этом и есть мое главное назначение на этой земле – дать жизнь сыну, чтобы навсегда спасти мир от войны…

Часть 2. «Приснись мне, папа…»

Там осталась моя кукла. За красные пухлые щеки я звала ее Рябиной. Хотя мама считала, что ей больше подходит Клюква. Я шила кукле платья с кружевными оборками, представляя, что она живая, а саму себя называла Морским Бризом, приносящим с собой запах Экзюпери и одуванчиков. Мне было почти 12. В июле мы собирались к морю. Я вела дневник, воображая, как стану великим писателем, и родные опубликуют его после моей смерти.

Рябину подарил мне папа несколько лет назад. Папа, приснись мне хоть разок! Ведь ты не дарил мне подарка на день рождения в этом году. Снись мне, пожалуйста, раз в год, на день рождения или на Пасху, чтобы я смогла помнить твое лицо и голос, чтобы размытый образ в моей голове становился больше похожим на тебя…

Раньше мне часто снились кошмары. Но я их не боялась — знала, что после всех ночных страхов еще теплее встретит меня солнечный лучик, каждое утро пробирающийся к моей подушке через дырочку в кисейной занавеске. Мне было почти 12, когда лучик не пришел. Он оказался в концлагере или в газовой камере. А может, ему «повезло» — и его застрелили. Я больше не видела ни одного кошмара. Должно быть, плохие сны  — весточки от тех, кто был дорог и ушел. Они приходят, чтобы предупредить нас о том страшном, что нас ожидает. А когда наступает это страшное — сны уходят. Теперь ночи похожи на дни, а дни похожи на ночи. Кто-то украл улыбку у утра и слова любви у сумерек. Времена года осиротели. Планета контужена войной.

Что-то умерло. Что-то, что отличало меня от других, делало меня мною. Не стало дожидаться, пока море станет красным. Пока все одиннадцатилетние девочки оставят кукол в воронках и станут смертными взрослыми. Пока все мамы будут плакать, а папы сниться.

Хороню себя саму. Засыпаю землей куклу Клюкву в кружевном платьице. Я считала, что ей больше подходит Рябина… Умерла гостья из прошлого, рыжая веснушчатая девочка с короткой стрижкой, под ногами которой искрились волны, и колыхалась под заигрывания ветра сухая желтая трава. Поворачиваюсь и ухожу. Впредь не открываю глаз.

Вселенная безмолвствует.

Часть 3. «Нам хочется быть похожими на ВАС…»

Светлане Георгиевне Вороновой, ветерану Великой Отечественной войны

Всегда больно слушать о том, что было пережито. Но нельзя не слушать. Нельзя не знать.

Нельзя потому, что они были такими же, как мы, и все же не такими. Нельзя потому, что это, пожалуй, самая героическая и самая кровоточащая рана нашего народа. Нельзя потому, что это наша история.

Я хочу сказать спасибо Светлане Георгиевне Вороновой за то, что мы сегодня слышим, мы сегодня знаем, что мы как будто сами побывали в тех испепеленных сороковых. Спасибо за то, что нам хочется быть похожими на ВАС, а не на звезд Голливуда. За то, что мы знаем, какая она – любовь к Родине!

Воспоминания малыша, рождённого во время войны…

Эссе

Недавно мама узнала, что у нее скоро будет малыш. Малыш – это я. И я планирую обнять свою мамочку через семь месяцев, в январе. Я уверен, что моя мама – самая лучшая в мире, и она меня очень любит. Знали бы вы, как забилось ее сердце, когда она узнала обо мне. На миг мне показалось, что она заплакала от счастья. А потом она погладила животик, в котором я так уютно разместился.

К великому несчастью, мама стала плохо спать. Ее что-то волнует. Я слышал, как папа говорил ей о начале войны,… Голос его был очень тревожным, а потом мама просила его остаться с ней, с нами, и никуда не уходить. Но папа её не слушал. На прощание он прикоснулся своей большой холодной рукой к нашему животику и поцеловал маму в лоб. Я протянул ему свою ручку, он почувствовал прикосновение и улыбнулся. Я очень-очень хочу, чтобы он скорее вернулся. Ведь снаружи так страшно. Каждый день я слышу какие-то взрывы, выстрелы, крики людей, последнее слово погибающих солдат — «мама».

Я чувствую, как моя мама боится. Она осталась совсем одна. Никто не поддерживает её. Мне тоже становится очень страшно. Папа давно не писал нам писем, от него не пришло ни одной весточки с того момента, как он ушел.

Чтобы выжить, мама устроилась работать медсестрой в госпиталь. Мы с ней помогаем раненым солдатам. Ей тяжело носить меня везде с собой в животике, но я уверен, что она справится, ведь уже совсем скоро я обниму ее.

Сегодня мама случайно услышала, как один офицер говорил что-то про моего папу. Её сердечко так быстро забилось, что я ударил ее ножкой, и она вскрикнула. Но я не хотел причинять ей боль, ведь она заботится обо мне совсем одна в такой трудный период времени. Мама пыталась поговорить с этим мужчиной о папе. Этот человек с очень сильным, грубым, но добрым голосом, отзывался о папе очень тепло. Но внезапно тон его голоса изменился. Я почувствовал, как моя мамочка заплакала…

Несколько дней мама ничего не ела. Она все время плачет. Я бы очень хотел прямо сейчас обнять и поцеловать ее, успокоить. Мне пришлось толкнуть ее пару раз в животик, чтобы она хоть капельку развеселилась. После этого я почувствовал, как она приложила свою руку ко мне и ласково прошептала: «Мы справимся…».

Я родился в январе 1942 года, когда было холодно и очень много снега. Это время, пожалуй, было одним из самых тяжелых для моей мамы, потому что велись ожесточённые бои, и я часто плакал от страха. Но она смогла преодолеть все трудности. Я восхищаюсь своей мамой и очень горжусь ею. Она дала мне жизнь и поддерживала ее во время войны, несмотря ни на что.

«Репка» на новый лад

Родился у мамы с папой Сын. Вырос он большой-пребольшой.

Пришло время Сыну экзамены сдавать. Учит-учит, сдать не может.

Позвал Сын Отца и говорит: «Бать, так и так, мол, не могу вытянуть».

Взялся Отец за Сына, тянет-потянет, экзамен Сын сдать не может.

Позвал Отец Мать и говорит: «Мать, Сын то наш «ни бум-бум», не тянет».

Мать с Сыном учила, учила, тянула, тянула, а экзамен Сын сдать не может.

Позвала Мать Одноклассницу Сынову и говорит: «Одноклассница Сынова, помоги ему, а то сам не тянет». И вот уже их трое над Сыном хлопочут: Отец за математику, Мать за русский, Одноклассница за всё и сразу, тянут-потянут, а Сын им отвечает: «Не понимаю, плохо объясняете».

Позвала Одноклассница Учительницу Школьную и говорит: «Марьванна, так и так, мол, Сын-то не тянет, помогите ему». Взялась за Сына и Марьванна. Теперь их четверо. Суетятся, всё что-то объясняют ему, а он: «Не понимаю я, плохо объясняете». И домой уходит. Марьванна не растерялась, позвала Профессора знакомого. «Профессор, помоги, а то Сын не тянет». Профессор больше всех над Сыном старался. И так ему, и эдак преподаёт, а Сын хнычет: «Не понимаю, плохо объясняете». И домой уходит.

Расстроились все пятеро: и Отец, и Мать, и Одноклассница, и Марьванна, и Профессор. Сидят, горюют: «Что же будет с нашим Сыном-то?». Мать слезами заливается, Марьванна валерьянку вёдрами пьёт, Отец с Профессором ищут работу Сыну хоть какую-то, не пропадать же парню, в самом деле!

А Сын тем временем сидит в школьном дворе, подходит к нему Друг и спрашивает: «Как успехи?». А Сын как давай реветь: «Плохо, плохо дела мои, друг! Ничего понять не могу, не получается у меня сдать!»

Подумал Друг, в затылке почесал и говорит: «Вот ты всё занимаешься с кем-то, а сам что? Не дерево же, поди? Может, ежели сам попробуешь, лучше будет?» «Вряд ли», — ответил Сын и ушёл домой.

Дома увидел он расстроенных родителей. И шевельнулось что-то в груди у Сына. Понял вдруг, что столько людей над ним хлопочут, а дело ведь не в них. Это он сам учиться не хочет! С такими мыслями спать Сын и лёг. А на утро проснулся рано, умылся, сделал зарядку, всё как положено. И учиться стал. Усердно, прилежно, стабильно. Мать нарадоваться не могла, Отец – нагордиться.

И вот, пришёл Сын на экзамен, сдал его успешно, а Экзаменатор у него спрашивает: «Кто же выучил тебя так замечательно?» А Сын отвечает: «Мать с Отцом, Одноклассница с Марьванной, и Профессор с Другом – все мне помогали, ну и я постарался – вот и вытянули «Репку!»