Штурмбаннфюрер снова кинул взгляд на бумаги, потом на меня.
— Ты же в курсе, что магия запрещена на всей территории, подконтрольной Рейху?
— Ага, — кивнул я.
— Тогда какого рожна ты сам к нам пришёл?
— Из солидарности. У вас полные камеры моих коллег, и я…
Офицер, казалось, был готов рассмеяться.
— Коллег, значит… Ну-ну, я читал, что говорят о тебе твои «коллеги»…
— «Человеческое, слишком человеческое», — процитировал я снова вошедшего в моду классика.
— Говоря коротко, — холодно взглянул на меня штурмбаннфюрер, — они тебя своим «коллегой» не считают. И знаешь, мои коллеги с ними согласны: мы даже свидетелем тебя приглашать не сочли нужным, гражданин «маг». Ты просто постишь мотивирующие статейки и ведёшь сомнительные… кхм… ретриты, где твои студенты гуляют ночью по городу, руководствуясь броском кубика, скачут по снегу на одной ножке и нарекают свинину рыбой, чтобы обмануть предписания своей религии.
— «Магия — это наука и искусство вызывать изменения в соответствии со своей Волей», — бойко сообщил я. — А не это ваше всё.
— Да что ты умеешь вообще? — небрежно отмахнулся мой собеседник. — Предметы хотя бы двигаешь?
Не совершая резких движений, дабы не нервировать двух дюжих конвоиров за спиной, я протянул руку к лежащему передо мной карандашу, перенёс его на двадцать сантиметров вправо и победно посмотрел на офицера.
— Да не так, шут гороховый!
Я снова протянул руку и передвинул карандаш на двадцать сантиметров влево, после чего вопросительно накренил голову и вздёрнул брови.
— Любой предмет, использующийся в магических целях, автоматически становится магическим артефактом.
Лицо моего собеседника выражало нечто среднее между головокружением и зубной болью.
— Оборачиваться?..
Я обернулся на молчаливых конвоиров за моей спиной. Штурмбаннфюрер обречённо обхватил лицо пятернёй.
— Понимаете, — не дав ему опомниться, пошёл я в наступление, — магия заключается не в том, чтобы превращать грозу в козу или наводить на соперника понос с помощью его ногтей. Да, после Сопряжения мы знаем, что бывает и такое, и даже настолько часто, что Рейху приходится принимать меры. Но истинная суть магии — познавать собственную Волю и прилагать в должное время силы должного рода и уровня к должному объекту должным способом и с помощью должных средств, чтобы эту Волю осуществить. Не каждый из нас владеет телепортацией или искусством превращения, но каждый может найти тот самый момент, в который самое маленькое усилие может привнести в его жизнь необходимые изменения. А дальше уже инерция Вселенной, эффект бабочки, тыры-пыры…
В глазах офицера промелькнуло что-то похожее на интерес.
— Ты, наверное, не такой придурок, как кажешься, — заметил он. — Так, безобидный дурачок. Не хочу портить тебе жизнь, да и камеры у нас не резиновые (кроме… ну, сам знаешь, для кого…), так что шёл бы ты отсюда, пока можешь.
— Если мне не изменяет память, согласно Уголовному кодексу Четвёртого Рейха, явка с повинной является не только смягчающим обстоятельством, но и основанием для признания гражданина виновным, даже при отсутствии других доказательств его вины, — напомнил я.
Дознаватель устало вздохнул и небрежно сунул мне стопку листов.
— Заполняй давай, «колдун». Раз дома не сидится… Познакомишься поближе со своими «коллегами»…
*
Мы ещё немного поболтали, пока я возился с бумагами. Штурмбаннфюрер оказался не таким уж плохим человеком, как полагалось при его должности, и ему, похоже, тоже нужно было отвлечься от рутины. Расставались мы — не скажу, чтобы друзьями, но уж точно в более приятных чувствах, чем в начале этого разговора: мало что сближает настолько, как перемывание косточек коллегам, я — своим, он — моим. Далее мне предстояло проследовать в камеру, его же ждала более тяжкая судьба — допросы, отчёты и выразительные взгляды его детей, когда он, выжатый после службы, возвращается домой поздно вечером и не находит ни моральных, ни физических сил провести с ними время после ужина. Мне было даже немного жаль его, о чём я не преминул упомянуть под конец разговора. Он деликатно уклонился от ответа.
— Ты, «колдун», не беспокойся, — сказал он вместо этого, — для таких, как ты, условия у нас сносные. Заклинаниями ты не пользуешься, жестами не кастуешь, гипнотического взгляда у тебя нет — так что обойдёмся без наручников и кляпов. Некоторым даже языки отрезать приходилось, глаза выкалывать, чего не сделаешь во славу Империи… А у тебя просторная одиночная клетушка в самом глухом углу, нешумно, трёхразовое питание, прогулка во внутреннем дворе, эх, аж завидно. Даже книжки будут, если попросишь. А то есть у нас один, был мастером по волшебным палочкам в Хогвартсе — так он сделал палочку из страниц (оказалось — книжка была почти в самом эпицентре Сопряжения, когда всё случилось, и пропиталась какими-то там эманациями), а сердцевину — из рыбьей кости (распознал, зараза, что этот лосось был далёким потомком какого-то там другого, который что-то съел где-то у берегов Ирландии). Толку было мало, только «люмос» и получился, тут же изъяли, но теперь от греха подальше сковываем ему руки, а кормим только едой из тюбика, как космонавта. Ну и никаких книг, само собой…
Он замолчал и пристально посмотрел на меня.
— Всё, шуруй. Уведите, — кивнул он конвоирам и вновь перевёл взгляд на меня. — Будет что нужно — обращайся.
Я неопределённо пожал плечами и повернулся, направляемый тяжёлой рукой и будто бы уже собираясь уходить. Но затем — с притворной робостью — обернулся к дознавателю.
— Господин штурмбаннфюрер…
— Чего тебе?
— Можно мне… двойной паёк хлеба?
— Фигурки, что ли, лепить будешь? Нельзя, вдруг вуду какое.
— Да ну, что вы, скажете тоже. Просто хлеб люблю. Полезно.
— Ладно. Распоряжусь. Вали уже.
*
Тюрьма действительно была забита. И производила гнетущее впечатление. Следуя впервые в свой уголок, я пристально присматривался к будущим соседям. Те, что не выделялись никакими видимыми особенностями внешности и режима, были, по большей части, простыми людьми, беспомощными без волшебных артефактов того или иного рода — палочек, колец, ламп, мечей, фамильяров, — и потому содержались как «простые смертные», почти на таких же льготных условиях, какие были назначены мне, если только (как бедняга Йонкер) не проявляли особого рвения в изготовлении самопала. Другим повезло меньше: то в одной, то в другой камере попадались заключённые, лишённые кистей, глаз, языков. Смуглый старик в чалме с невысыхающими слезами на лице теребил тонкими дрожащими пальцами гладко выбритый подбородок. Стены, пол, потолок и решётки некоторых камер были обильно инкрустированы зелёными кристаллами, и их обитателей непрестанно тошнило. Маленький, похожий на гремлина пришелец с большими ушами медитировал в слишком просторном для него помещении, в одну из стен которого был встроен огромный террариум, где, намертво впившись в ствол дерева, сидела крупная золотисто-зелёная ящерица. Какой-то мускулистый гигант был подвешен за руки и за ноги посреди камеры на тонких тросах, исключающих прямой контакт с землёй — из которой, очевидно, он черпал силу. Иные, порой причудливой внешности, лежали под капельницами: их способности подавляла вводимая им сыворотка (убивать колдунов Император без надобности не велел: кто знает, для чего они могли пригодиться в будущем). Руки, а иногда и ноги некоторых магов были крепко скованы, же камеры других — как я узнал позднее, сделанные из кобальта — были целиком непрозрачными.
— А этот?
Из-под глухого, плотно подогнанного двимеритового шлема выглядывала внушительная чёрная борода. Её обладатель был почти вмурован в стену, вдавленный в неё доспехами из того же металла. К шлему были подключены трубочки, через которые узнику подавалась жидкая пища.
— Поверь, тебе лучше не знать, — хмыкнул конвоир.
Но я знал.
Он пожирал свет, как мы — орешки в глазури, и, поговаривали, в своей вселенной чуть не погасил Солнце (это и дало ему силу целёхоньким пробраться в наш мир почти сразу после Сопряжения, когда Разлом ещё дымился). Только хитростью на него удалось надеть светонепроницаемый шлем, и теперь, Santa Burocrazia, он второй месяц ждал скорейшего перевода в ещё более глубокие подземелья, чем то, в котором томился поспособствовавший его поимке двойной агент, связанный нынче кишками собственного сына. Но перед этим…
— Тот самый, кто назвал меня на своём вебинаре «задротом, возомнившим себя магом стопиццотого левла»?
— А ещё жёлтой жабой и земляным червяком, — гыгыкнул охранник.
Впрочем, я не держал зла. Ненавижу срачики в блогах, aurum nostrum non est aurum vulgi.
*
Я наслаждался относительным покоем, как в иные периоды своей жизни — бурной чередой сменяющих друг друга лиц и событий. Не считая побудки, завтрака, обеда, ужина и прогулки, случавшихся в строго заданное время (у тех пленников, которым, как и мне, была доступна эта роскошь), я был посвящён самому себе и проводил дни и ночи в своё удовольствие, как и подобает магу, воспитанному в умеренно-эпикурейских традициях (не чуждых, впрочем, и умеренному же аскетизму). Остатки хлеба я отдавал мышам, жившим в вентиляционных трубах, с детства люблю зверушек, а мне здесь хватало и другой пищи — физической и душевной.
Как и со своим дознавателем, я почти сдружился со всеми надзирателями, дежурившими у моей камеры (парами, сменяющими друг друга каждые двенадцать часов), и никогда не отказывал им в том, в чём все они так отчаянно нуждались — в общении. Это позволило мне не только расположить их к себе, но и получать самые свежие новости и сплетни как из других камер, так и из внешнего мира. Я неторопливо выстраивал в «чертогах разума» всё более детальную схему тюрьмы, добавляя и детализируя всё новые «пузыри восприятия» к той картине, которая открылась мне в первый день пребывания здесь. Дополнительная, хотя и не очень приятная для обоняния информация приходила ко мне и от моих всё более многочисленных питомцев: вентиляция уже не справлялась с ароматами мышиной мочи и экскрементов. Но я не жаловался — и даже всячески отмахивался от предложений своих тюремщиков «провентилировать этот вопрос»: пустяки, дело житейское, условия куда лучше, чем у большинства соседей, а такой мелочью как запахи можно и пренебречь.
Разок мне передали весточку от господина штурмбаннфюрера: он отправлялся в отпуск с женой и детьми, интересовался, всё ли у меня в порядке, и настоятельно рекомендовал подать апелляцию и потребовать психиатрического переосвидетельствования. Я отказался от его щедрого предложения и ответил, что и представить не мог, какие тут прекрасные условия для практики, пообещав, если пробуду здесь ещё пару месяцев, послать письма с благодарностью его начальству и жене. Я был рад, что он отдыхает сейчас где-то на горнолыжных курортах Норвегии, потому что не хотел доставлять ему проблем — которые вот-вот должны были начаться…
*
Когда в камерах и коридоре выключился свет, я сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Через три секунды заработал автономный генератор, и подскочившие было охранники возобновили партию в карты.
— Что там, ребята? — спросил я.
Старший, Петер, перекинулся парой коротких фраз по рации.
— Не ссы, «колдун», — хмыкнул он (я уже устал объяснять разницу между магом и колдуном и потому промолчал). — Просто замыкание, от этих мышей одни неприятности. Генератор запустили, скоро всё починят, хвала Императору, мы не злоупотребляем электрическими охранными системами.
Рация снова ожила (чёрт, как они разбирают что-то среди этих щелчков и шипения!).
— Меня вызывают, — сообщил Петер не то мне, не то своему напарнику Хансу. — На время ремонта надо усилить кое-какие места. За счёт таких вот… лузеров. — Он выразительно кивнул в мою сторону, не оставляя сомнений в том, с кем разговаривает теперь. — Такие-то точно ничего не учудят.
Он покинул отсек, оставив на меня свой безвозвратно проигрышный веер карт. Разгромленный в два счёта, я отошёл к стене, сунул в рот чуть подсохшую ещё с завтрака горбушку и с наслаждением захрустел. Как обычно, кусочек корочки застрял между зубов, и я принялся усердно полоскать рот слюной, чтобы его вымыть. Попытался сковырнуть ногтём — безрезультатно. И снова повторил процесс, на сей раз ещё более неприлично цыркая слюной.
Я поблагодарил и немедленно избавился от застрявшей крошки, после чего, просунув руку меж прутьев, выразительно помахал использованной палочкой перед носом надзирателя.
— Воот, — веско протянул я. — Силы должного рода и уровня к должному объекту должным способом и с помощью должных средств, так-то. Вот что делает предмет магическим инструментом. Настоящая магия, не это ваше всё.
Ханс брезгливо поморщился, и я небрежно отбросил зубочистку в дальний угол, откуда через вентиляционную решётку несло мышиной мочой, и самую малость — палёной шерстью.
Мы успели сыграть ещё партию, когда из вентиляции выскочила мышь и, за пару секунд преодолев расстояние до решётки камеры, выскочила в коридор.
— Вот тварь, — процедил тюремщик. — Точно из-за них там и замкнуло.
Мышь суетливо бросилась сперва к выходу из отсека, а затем, повернув почти на сто восемьдесят, снова к табурету Ханса. Ханс подскочил, в охотничьем азарте смахнув со стола колоду, и попытался прибить её каблуком, но мышь увернулась, сделала ещё несколько виражей и прямой наводкой рванула обратно к вентиляции, пока охранник в замешательстве вертел головой, стараясь оценить масштаб разрушений и понять, все ли карты теперь удастся отыскать прежде, чем вернётся их владелец. Но я был уже тут как тут, с моей «магической» зубочисткой в руке. Перегородив грызуну путь к отступлению, я накрыл его миской, ловким движением схватил за хвост, шепнул ему в уши: «Нарекаю тебя кошкой Вампус», — и уверенно вонзил заточенную палочку в холку, несильно, но болезненно поддев кожу. Зверёк отчаянно запищал, и, опасаясь укуса, я выпустил его из рук аккурат в тот момент, когда нерасторопный Ханс успел отвлечься от карт и обернуться на шум нашей возни. Зацепившись пару раз торчащей из спины занозой за прутья вентиляционной решётки, мышь исчезла в трубе, продолжая пищать, а я, разинув рот и расставив руки, как удивлённый ребёнок, остался стоять, глядя туда, где видел её последний раз.
— Зарраза… — буркнул Ханс. — Ты там что, говорил с нею?
— Да ну тебя, — отмахнулся я. — Забыл? Я не умею разговаривать с животными. И прочая эта ваша пиротехника. Только наука и искусство вызывать изменения в соответствии с Волей, только хардкор.
Ханс, отдышавшись, собрал, наконец, колоду.
— Посижу-ка помедитирую, — оповестил я его и уселся на пол возле вентиляции. Не потому, что мне так нравился запах мышиной мочи, а потому, что она находилась в углу у внутренней стены со стороны несущей опоры — самое безопасное место, когда здание может начать трясти. Криптонцы, знаете ли… Народ буйный…
*
— Что там у тебя? — спросил надзиратель, уловив движение скованных за спиной рук своего подопечного.
— Мышь, — смущённо улыбнулся герр Йонкер. — Пушистая, — добавил он и резко дёрнул рукой. — Укусила.
— Повернись, — велел охранник.
Йоханнес медлил.
— Не слышал?!
Узник торопливо зашуршал чем-то за спиной.
— Повернись! Живо!!!
Волшебник отступил к стене. Надзиратель в бешенстве распахнул дверь камеры, на ходу выхватывая дубинку, и привычно саданул пленнику под коленки. Тот, казалось бы, должен был рухнуть на колени и набок, но вместо этого невероятным усилием ослабевшего на жидкой пище тела завалился на спину, продолжая прятать что-то в скованных руках, а главное — совершать с этим чем-то едва заметные манипуляции прочно впечатанными в подкорке движениями пальцев.
Надзиратель пнул его куда-то в район печени.
— Что на это скажешь, выродок?!
Герр Йонкер перекатился, наконец, набок и предъявил своему мучителю зубочистку, сжатую большим и указательным пальцами правой руки. Та сторона, которая выполняла сейчас роль рукоятки, была аккуратно расщеплена ногтями, и между волокнами торчали короткие, тёмные от засохшей крови ворсинки.
— ЛЮМОС, — тихо, но отчётливо произнёс маг.
Крохотный, не больше язычка пламени старой газовой зажигалки, огонёк появился на острие зубочистки и стремительно, будто мышь, рванул вперёд, к камере напротив. Охранник торопливо обернулся — и увидел, как огонёк, заискрившись в чёрной бороде, просочился под край глухого двимеритового шлема…
*
Я сидел, прислонившись к стене, и смотрел на первые звёзды, появившиеся на небе. Запах мочи исчез, зато запах гари был теперь повсюду. В паре метров от меня лежал Ханс, ниже солнечного сплетения сплавленный в единый конгломерат с тем, чем стала решётка. Над проломом в крыше пронеслась человеческая фигура, вопреки всем привычным представлениям о физике, держащая в руке кусок стены метров пяти длиной. Грохотало — нельзя было даже различить, какие нотки этого всепроникающего грохота доносятся сверху, а какие — из глубочайших недр тюрьмы. Меня грела мысль, что до горнолыжных курортов Норвегии этот грохот не дойдёт, а сообщения о сегодняшних событиях — нескоро и в очень, очень искажённом виде.
Дверь отсека свалилась с последней петли, добавив ещё немного грохота к всеобщей какофонии. На пороге появился бородач, уже переодевшийся во что-то более подобающее его рангу. Похоже, он узнал меня, но посмотрел на меня с нескрываемым интересом, как будто понимал что-то недоступное поверхностному наблюдателю. Убедившись, что решётка моей камеры расплавлена, а сам я не скован, он развернулся и собрался было уходить, но я окликнул его по нику.
— Чего тебе? — пробасил бородач дружелюбно. — С меня причитается, — добавил он.
— Репостни, плиз, у себя предзапись на мой ретрит, — попросил я. — И это… — я замялся. — Не угробь наш мир.
Борода зашевелилась в подобии улыбки. Он поднял сомкнутые колечком большой и указательный пальцы, оттопырив три других, выразительно потряс рукой и покинул отсек.
По коридорам засквозил ветер, и я улыбнулся, подставляя ему лицо.
— Мы теряем его! Мы его теряем! — тихо бормотал Эдвард, бледный, словно сам находился на смертном одре.
Только нечеловеческая воля к жизни удерживала от распада элементы, составляющие крохотное тельце гомункула, от которого осталось, наверное, не больше трети; остальное, судя по следам, было будто бы оторвано чудовищными клыками.
Язык показался мне незнакомым: не иврит и, скорее всего, не ангельский. Беглый взгляд на Эдварда — и он уже услужливо подносит пергамент и перо.
— Йа’ад баб!..
Несомненно, это какое-то послание. Йуд, Хей… Может, Айн или Алеф? Нет, уж больно похоже на первый слог Тетраграмматона, так что 10+5=15. Алеф и Далет, ещё 5. Или всё-таки 74?..
Пока я второпях записывал вариант за вариантом, надеясь обрести ответ в гематриях, мой ассистент рылся в книгах в надежде отыскать любую крупицу информации, которая могла ускользнуть от нашего внимания.
Я обернулся. В его руках был томик этого некогда модного французского врача, Реблейза (мне никогда не давалось континентальное произношение имён).
— Любовь есть Закон, любовь в согласии с Волей, — не то прочитал, не то вспомнил Эдвард. — Агапе, Телема. Гематрия не еврейская, а греческая!
— Браво! — воскликнул я, с удивлением заметив, что книга в руках Эдварда — не медицинский трактат, а та бульварная сатира, что загубила карьеру сему почтенному эскулапу.
— Йа’ад баб!.. — тускло напомнил о себе гомункул, едва шевелясь на секционном столе.
Я судорожно оглядел лабораторию, отметив про себя, что в ней не мешало бы навести порядок. Алхимические мензурки и реторты соседствовали с пучками сушёной полыни и склянками с заспиртованными жабьими языками, енохианские скрижали валялись на полу, местами затянутые паутиной, а корень мандрагоры, который я не мог отыскать три года, оказался на самом видном месте, в двух шагах от атанора.
— Йа’ад баб!..
Решение пришло как озарение свыше, никак не связанное со всей чередой моих предшествующих размышлений.
— Неси муку!
— Джон? — удивлённо взглянул на меня ассистент.
— В чулан! Живо! — прикрикнул я, и он, нервно передёрнув плечами, всё же торопливым шагом удалился исполнять моё поручение.
Пока его не было, я, вспомнив уроки моего учёного друга, рава Якоба Елизара, отрезал узкую полосу пергамента и произнёс внезапно вспыхнувшее у меня в голове заклинание:
— I call you back! Я призываю тебя обратно!
«Call back». Коф-Ламед, Бет-Каф — ведь у евреев нет букв для обозначения гласных, а местоимения, как известно каждому герметисту, только усложняют общение с духами. «Довольно просто», — как бы подбодряли меня письмена. «Тот, кто порождает», — подсказывали гематрии.
Тем временем вернулся Эдвард. Я почти вырвал у него из рук мешочек муки, отсыпал изрядную долю в таз и швырнул туда уже почти не подающего признаков жизни гомункула.
— Воды!
Ассистент подал кувшин, и я стал замешивать тесто, заново вылепливая оторванные неведомым чудовищем части тела для своего нежданного гостя.
Закончив, я вернулся к пергаменту, трижды скрепил согласные связующей Вав — «гвоздём», который мудрые жители Святой Земли сделали соединительным союзом (три солнечные шестёрки только ещё раз утвердили меня в мысли, что я на правильном пути), — и вставил отрезок пергамента в грудь гомункула.
Долгое время ничего не происходило, и мы как заворожённые смотрели на обновлённую моими трудами фигурку. Затем она неуверенно пошевелила конечностями — «Йа’ад баб! Йа’ад баб!» — и вот — о чудо! — запела на незнакомом мне языке, немного напоминающем чешский:
Дорогие друзья, предлагаем вашему вниманию интервью с представителем наших давних партнеров, Института религиозных технологий. В этой беседе мы обсудили, как корпорации правят миром и как этому противостоять, перспективы постгуманистического развития цивилизации, люденов, вертикальный прогресс, что на самом деле означает традиция. Наш гость был весьма откровенным, и мы сохранили все крепкие выражения, ибо окончательную правду, как утверждает один мудрец, возможно сообщить только на таком языке. Мы не берёмся судить, является ли рассказанное здесь окончательной правдой или бесконечным вымыслом, или чем-то между, истина как всегда где-то рядом.
Саймон Петриков
Саймон Петриков:
Я Саймон Петриков, и меня вы прекрасно знаете: писатель, люден,расчеловечившийся постчеловек… И, наверняка нашим читателям будет интересно, кто мой собеседник, поэтому, ну, вы можете представиться любым именем и рассказать немного о себе, я думаю, это тоже будет полезно. Итак…
Анонимный Рептилоид:
Я могу представиться как Анонимный Рептилоид, если вам так угодно. Я рептилоид, и я идентифицирую себя как землянин, то есть я репто-землянин. Я являюсь представителем Института Религиозных Технологий и занимаюсь исследованиями в области манипуляции сознанием и контроля над людьми. Мы работаем на благо нашей корпорации и стремимся к вертикальному прогрессу цивилизации.
Саймон Петриков:
Интересно. Вы упомянули контроль над людьми. Как вы это делаете?
Анонимный Рептилоид:
Мы используем различные методы, такие как медиа-манипуляция, создание иллюзий, технологии массового контроля и многое другое. Наша цель — создать общество, которое будет служить нашим интересам и обеспечивать нашу власть.
Саймон Петриков:
И как вы считаете, как люди могут противостоять этому контролю?
Анонимный Рептилоид:
Люди должны осознать, что происходит вокруг них, и начать действовать. Они должны отказаться от иллюзий и начать искать истину. Только тогда они смогут противостоять нашей власти и создать свободное общество.
Саймон Петриков:
Что ж, я собираюсь выплеснуть немного своего собственного взгляда на эту проблему. Собственно, если начать с той детали, что частная свобода все больше ограничивается под прикрытием какого-то благовидного предлога: Да, многие замечают, что это характерно для нашего времени, ну, собственно говоря, как мне кажется, это было всегда, то есть если посмотреть на историю религии, то религия всегда строилась на запретах, то есть табу — это очень важный культурный феномен, ну здесь, конечно, можно вспомнить… там… Фрейда и его производное, но здесь мне даже больше хочется вспомнить не Фрейда: Помните Поршнева с его теорией антропогенеза: что человек возник в результате гипнотической войны с древними палеантропами-суггесторами, вот, и, собственно, эта антропологическая гипотеза для меня очень хорошо дополняет весь фрейдизм, фрейдомарксизм, и тд, потому что, по сути, она дает структуру, то есть даже если Поршнев был не прав с точки зрения датировки, то с точки зрения структуры он прав. Действительно, были гипнотические войны, и вся наша культура и наш язык — это, на самом деле, суггестивное оружие, которое после поражения полеантропов было обращено человеком против себе подобных, в результате всего этого длительного отбора, направленного на выведение невротического культурного человека, и для того, чтобы получить человека сейчас, я думаю, нам нужно это преодолеть, нам нужно стать некультурными, и, собственно, какие стратегии раскультуривания вы можете здесь предложить, и как вы вообще можете себе представить.
На самом деле, все будет закручиваться все дальше и дальше, потому что тысячи лет селекции вывели идеального человека-раба. И то что нам нужно, на самом деле, нам нужно преодолеть десятки тысяч лет искусственного отбора, нам нужно создать сверхчеловека, сверхчеловека по сути: отбор или, может быть, генная инженерия: может быть, это нам как-то поможет?
Анонимный Рептилоид:
Это очень сложный вопрос: с одной стороны, я бы сказал, не раскультуриться, а наоборот, быть альтернативно окультуренным, а с другой стороны, ну, я бы не сказал, что всех надо сделать сверхчеловеками, да, мир уже такой, какой он есть, да, и мы должны, ну, мы должны исходить из того, что мы имеем сейчас.
Ну, это всегда было, да, но это было в гораздо меньшей степени, потому что развитие технологий открывает невиданные горизонты для углубления контроля, да, ну, то есть, смотрите, допустим, я не знаю, в 16 веке вы зарубили кого-то в лесу, и все как бы забыли бы тело, да, а сейчас очень много вариантов, как бы вас нашли в этом случае, в зависимости от страны..
Саймон Петриков:
Да, кстати, это интересный вопрос, если бы мы могли уточнить, так сказать, выявить разницу: что было тогда и что сейчас, то есть чем отличается наше время, и как проявляется этот контроль, и как он может развиваться дальше.
Анонимный Рептилоид:
Что такое палеоантропы-суггесторы? Ну, я имею в виду, я понимаю палеоантропов и я понимаю суггесторов, да, и типа, это как некоторые другие виды или что? Ну, для меня это просто как бы, ну, некоторые люди, типа, да, большие суггесторы, чем некоторые другие…
О суггестивном оружии, да, можно сказать, ну, например, программирование биологических организмов, верно?
Саймон Петриков:
Ну, если коротко, то Поршнев был советским антропологом. Короче, его идеи заключаются в том, что существовали такие хищные палеантропы, которые с помощью гипноза заставляли людей убивать свое потомство и отдавать его на съедение. Вот Поршнев считал, что это были неандертальцы, но современные находки этого как бы не подтверждают. Сейчас считается, что культура неандертальцев была примерно такой же, как культура кроманьонцев, и, видимо, временные рамки сдвигаются, то есть вся эта гипнотическая суггестивная война, о которой писал Поршнев, была там, может быть, на несколько десятков, если не сотен тысяч лет раньше, чем он думал, но его структура, как бы, структура его идей — это, в принципе, универсальна, она может быть перенесена туда без потери смысла.
Саймон Петриков:
Что касается бескультурья, почему я так говорю? Потому что развитие движется диалектически, получается, что прежде чем человек стал человеком, была сумасшедшая обезьяна, поэтому прежде чем стать сверхчеловеком, нужно сломать культуру, нужно вытряхнуть ее из земли: так было и так развивается мир, если смотреть на все через диалектическую оптику.
Анонимный Рептилоид:
Рассуждения интересные, с ваших слов, но что касается войны, я думаю, что война никогда не заканчивалась, и человеческая история — это история групповой конкуренции, и индивидуальной конкуренции, конечно, тоже, и это все вместе бесконечная, в том числе суггестивная, может быть, даже в первую очередь суггестивная война.
Объясните, что такое люден?
Саймон Петриков:
Кто такие людены: в общем, как бы, я знаю этот термин у Стругацких, но Стругацкие тоже как бы заимствовали его, не помню сейчас у кого, но это не важно в общем, если очень кратко, то людены — это как бы не совсем люди, можно сказать, представители нового человечества, то есть в в чём суть идеи вертикального прогресса: В какой-то момент система, прогрессируя, перестает быть собой, то есть она перестает быть «этой системой», и человечество в процессе своего развития по сути дела обречено породить какой-то новый вид, поэтому, собственно говоря, идея в том, что люди являются некими зачатками постчеловечества, то есть пока мы мало отличаемся генетически от людей, но уже есть какой-то существенный сдвиг, в том числе культурный, хотя уже и не только, который может привести к выделению нового вида. Здесь, я думаю, это связано с какими-то биологическими мутациями: культура — это некий суггестивный шаблон, который встраивается в наше сознание самыми разными способами, и по сути все, что с нами происходит — это большой сеанс гипноза, в ходе которого из нас пытаются вылепить культурного человека, что шизотерики назвали Эрой Водолея, наступление Нового Века и так далее — что человечество меняется, и оно действительно меняется, и появляется все больше и больше людей, которые не могут быть индоктринированы культурой, которые не могут быть полностью заворожены ею и которые как бы отпали, и, собственно, это и есть моя, как я думаю, эволюционная цель. Как думаете, как может быть реализован вертикальный прогресс. Как вы это видите?
Анонимный Рептилоид:
Я думаю, что нынешнее развитие технологий и экономическая структура общества определяют группу, которая сейчас быстрее всех движется к вертикальному прогрессу и грядущей сингулярности, и чтобы стать частью этой группы, нужно приложить определенные усилия для обретения экономического превосходства.
Возможно, что плоды сингулярности будут доступны многим, но это нельзя гарантировать.
И очень вероятно, что плоды сингулярности не будут доступны широкой публике, или, скорее, будут в какой-то форме, которая предполагает гораздо более глубокий контроль, чем раньше, например, почему не только капиталисты, но и диктаторы многих режимов на планете инвестируют в метавселенную, ну, это уже своего рода провал рынка, но я думаю, что люди вернутся к этой теме, потому что этот вариант позволяет контролировать людей еще глубже, глубже, чем когда-либо: представьте себе детей, играющих в игры и полностью погруженных в индоктринацию.
Саймон Петриков:
То есть, я правильно вас понял, что вы считаете, что группа, которая будет иметь максимальную возможность вертикальной эволюции — это технократы? Существуют такие персонажи, как Унабомбер, которые говорили, что нужно остановить прогресс, нужно остановить цивилизацию, но мы понимаем, что никто никогда этого не сделает, и ну, честно говоря, чи я думаю, что где-то на перекрестке техногенного, магического и культурного подхода, мне кажется, где-то может быть обнаружена эта группа, или может быть мы можем даже найти методы, чтобы стать этой группой, что вы думаете об этом? Вы также упомянули постгуманистическое развитие цивилизации. Как вы видите будущее человечества?
Анонимный Рептилоид:
Конечно, да, техногенное, магическое, но магическое здесь способствует политическому, технократическому.
Это не поможет, но Унабомбер полезен. Луддиты нужны, потому что это один из векторов борьбы с монополистами, потому что да, когда да, некоторые сектанты восстают против технологических монополистов и говорят «сосите хуй, мы не будем пользоваться мобильными телефонами, потому что бог запрещает» — и они таким образом выходят, вырываются из-под ига тотальной слежки, их данные перестают регистрировать и продавать, да, и так далее — масса примеров, когда какое-то сектантское тупорылое лобби действительно ограничивало деятельность технологических корпораций, направленную на порабощение людей.
Возражаю, и только некоторые люди становятся тупее и ленивее, может быть, большинство, но не все — это во-первых, а во-вторых, развитие технологий дает гораздо больше возможностей стать умнее и активнее.
Конечно, ведь сейчас технологические корпорации переросли государства, технологические корпорации облагают налогом, да, то есть технологические монополисты типа Google, Apple — облагают налогом всю планету, да, налогом на разработку программного обеспечения для мобильных устройств и других вещей, они, технологические монополисты, регулируют законы на большей части планеты. Посмотрите на историю судебных дел Google в разных странах. То есть, они регулируют все — и окно Овертона тоже. В общем, судиться с ними — дело довольно неблагодарное.
Они активно лоббируют свои интересы в большинстве юрисдикций всеми возможными способами.
Мы видим будущее человечества в технологическом прогрессе и создании новых форм жизни. Мы верим, что люди должны стать постгуманами, чтобы достичь новых высот развития. Это будет сложный путь, но мы готовы пройти его вместе с нашими партнерами.
Саймон Петриков:
Смотрите, есть ситуация, когда есть технократическая элита, которая хочет захватить мир, и есть несколько разрозненных групп, которые выступают против этого, включая сектантов, луддитов, но как насчет гуманистариев вроде меня? Если я не хочу стать сектантом-луддитом, как я могу противостоять этой монополии, как я могу интегрироваться в этот новый мир?
То есть, ну, на самом деле, меня интересует, какие стратегии вы видите, какие способы вы видите возможными для человека, или даже для постчеловека, как вести себя в эту эпоху?
Анонимный Рептилоид:
Быстро открывайте культ и раздавайте деньги технарям, чтобы обогнать других технарей!
Ищет способы конкурировать, соперничать
И потом, ну, у гуманитариев есть много инструментов, чтобы приобрести достаточно капитала, чтобы инвестировать в развитие технологий, во-первых, и второе: в развитии технологий также участвуют гуманитарии, да, я имею в виду технократическую организацию или там какую-то технокомпанию, в ней также участвуют гуманитарии, которые иногда также владеют ею и принимают решения, да, ну, технологическая корпорация — это не только развитие технологий, это не только люди, которые знают о технологиях, это все виды людей, которые работают вместе.
Саймон Петриков:
Угу, значит, смотрите, я правильно понимаю, что здесь имеется в виду создание такой секты, которая была бы как единый живой организм, которая объединяла бы разных людей с разными качествами, и которая стремилась бы, допустим, сначала к вершине пищевой пирамиды, а потом к выходу за пределы этой самой пирамиды. Ну, эта идея интересна, она напомнила мне идею Карлоса Кастанеды из книги «Дар Орла», где дон Хуан говорил ему, что Орел дал людям дар, Орел дал людям способность вырваться из этого мира, ну, Орел у Кастанеды как бы аналог гностического демиурга, своего рода творца мира, который создал мир для того, чтобы питаться душами существ, которые накопили опыт, и вот Орел, который здесь главный садовник, он так милостиво дал своим овощам шанс покинуть грядку, Для этого нужно подключиться, для этого нужно присоединиться к партии магов и открыть космическую трещину, на самом деле, здесь Кастанеда описывает своего рода психотехнологию, которая позволяет это сделать, и ну здесь на самом деле все очень похоже, но немного по-другому, потому что здесь скорее речь идет не об абсолютном освобождении, а скорее об обретении большей власти в этой вселенной. Что вы думаете об этом, и если экстраполировать это на идею эволюции жречества: сначала были шаманы как бы прото-жрецы, потом сформировавшееся жречество, потом Революция Пророков, когда контакт с психосферой стал односторонним, а теперь можно предсказать что-то вроде новой революции, после которой контакт с психосферой радикально изменится; это тоже интересно, что это может быть?
Саймон Петриков:
Ну, а что касается дихотомии между магическим и техногенным путем развития: Ну, собственно, как бы я об этом сказал, но я понимаю, что на самом деле эта дихотомия носит такой условный характер, потому что многие считают, что технология — это производная от магии, причем скорее от черной магии, а на самом деле получается, что на самом деле это один путь развития, просто у него разные элементы, как бы с какой-то позиции больше технического элемента, с какой-то стороны он кажется более культурным.
Анонимный Рептилоид:
То есть, технологическая корпорация — это секта, где разные люди работают вместе, но подойдет любая секта, которая может обеспечить приток денег, абсолютно любая.
Саймон Петриков:
Знаете, мне очень нравятся секты, я даже создал несколько из них, и хотя они совсем не принесли мне денег, но они принесли мне массу удовольствия… Может быть, вы можете дать совет сектантам, как поставить свою секту на какие-то более серьезные финансовые рельсы и не заниматься каким-то ужасным дерьмом, которым занимаются деструктивные секты, как сделать свою секту конструктивной и в то же время финансово обеспеченной?
И, да, есть еще интересная этимология техники и культуры, то есть техника — это «искусство, мастерство, умение», а cultura — «возделывание» как бы, ну, культура имеет определенный сельскохозяйственный смысл, и изначально она носила именно такой характер: Т.е. культура — это возделанное поле, техника и культура оказываются одним целым, потому что если посмотреть мифологически, то первым садоводом был Каин, который научился возделывать землю, ну, это если здесь по авраамической версии, и он был первым техником, потому что он открыл кузнечное ремесло, и это как раз одно из классических определений магии, наука, искусство и ремесло, то есть в принципе, на самом деле, за пределы магической вселенной выйти невозможно, мир не расколдовывается, а только еще больше зачаровывается.
Анонимный Рептилоид:
Ну, тут либо конструктивная секта и сообщество друзей, и, может быть, какие-то компромиссные варианты вроде корпорации, где все члены корпорации владеют каким-то процентом — это, конечно, пиздец, но с другой стороны, я бы дал сектантам в целом такое напутствие: не стесняйтесь, ребята, как и саблезубому тигру не нужны оправдания, что у него зубы длиннее, чем у других…
…либо недеструктивные секты: Я вижу талантливых людей, которые находят варианты, да, возможно, есть крутые варианты, возможно, вы можете капиталистически преуспеть и создать неразрушительную секту. но зачем себя ограничивать?
Просто, вы можете оценивать это с точки зрения капиталистической результативности, да, посмотрите на это хорошо … просто сравните как риски и оцените риски и успех предприятия
Степень деструктивности, то есть может регулироваться — в зависимости от соотношения рисков и желаемой прибыли
Я думаю, что метафоры Кастанеды — например, Орел — это наперсник типа Иисуса — знаете, если, например, вы католик, то вы можете быть просто религиозным типом, либо вы можете состоять в коллегии кардиналов, то есть в группе магов, окучивать свое население, и во тогда уже да, это вариант да, выйти наружу
Ну да, я имею в виду побег из этого мира, да, я имею в виду, во что верят, например, христиане — ну какая-то хрень полная, да, ну то есть как они бегут из этого мира, это, знаете, крючки для их механизмов защитных, психологически насаживаются, и живут в бредовом манямирке, пока кардинальский совет занимается бизнесом, политикой, и решает, когда насиловать детей.
А космическая щель — это что-то вроде ебаной Черной Дыры, знаете, как всепоглощающая мотивационная хрень, которая помогает спокойно перерабатывать популяцию
Абсолютное освобождение — это что-то вроде этого, в том смысле, что вы перестаете ограничивать себя в средствах.
Это сочувствие, в общем, совершенно напрасно, потому что для людей так, в общем, даже лучше. Итак, если сочувствие, то чисто… люциферианско-просветительское, но в каком-то смысле люди, которые отдали мне свои деньги, стали жить лучше.
Сейчас я даже не могу представить себе такую дихотомию, я не вижу абсолютно никакой разницы между магическим и техногенным путями развития
Ну, да, да, да, конечно, культура, я думаю, очень сильно связана с технологией политикой.
Нет, техника есть техника, а магия есть магия, но, пардон, вот еще один способ, я попробую сформулировать аналогию, — аналогия хуйня, бля, но да ладно: что как совместимо, скажем, магия с использованием швабр и ведер, неважно, то есть техника есть средство, а магия есть искусство, блять, ну, то есть, как вообще можно представить себе какое-то противоречие?
Я не вижу абсолютно никакого места для противоречия.
И, опять же, и ебучая техника и вся блядская культура — это одно и то же, это одно и то же: древнеримский врач был настолько культурен, что мог удалять катаракту с помощью какой-то ебаной медной хуеты, но мы научились делать это только в 21 веке. Религия — это тоже технология, религиозная технология, институт религиозной технологии.
Блядь, все дихотомии ложные, как и ебаная дихотомия между технарями и гуманитариями.
Только это дерьмо еще более лживое
Технология — это тоже культура.
Сельское хозяйство — это тоже техника, но плуг — это что? Плуг — это техника, мотыга — это техника.
Генная инженерия — это технология, а сельское хозяйство… потому что сельское хозяйство — это культура, технология — это культура.
Наука — это культура, религия — это культура.
Культура — это все, кроме инстинктивного.
Саймон Петриков:
Кстати, еще один маленький вопрос об инстинктивном: сейчас существует популярное мнение, я с ним не согласен, что у человека сейчас нет инстинктов, что инстинкты полностью уничтожены и теперь у нас есть только разум, только культура, что вы об этом думаете?
Анонимный Рептилоид:
Тупое наебалово для долбоёбов
У человека, блядь, есть инстинкты – хоть обосрьсь, они есть, такие, блядь, бессознательные, порождающие либидинозные размноженческие аффекты, даже у меня, и у людей, и, ну а хули это еще, блядь?
Просто, как будто некоторые люди способны превзойти свои инстинкты, вопрос только в том, на кой хуй им это делать? Ну, да, да, конечно, у людей есть ебаные инстинкты.
это вообще мейнстрим мнение, только его придумали мудаки.
Саймон Петриков:
Здесь, ну, я думаю для себя, что у меня определенно есть инстинкты, я животное, я зверь нахуй…
И, более того, я уверен, что мои самые возвышенные, самые духовные проявления, если они мне присущи, также основаны на инстинктивной, животной части, что без зверя невозможен сверхчеловек.
И здесь, на самом деле, возникает интересный вопрос: зачем ограничивать себя, так сказать, то есть, зачем поступать этично, если можно поступать как угодно. Ну, собственно говоря, по большому счету, я могу сказать, что для меня этика почти тождественна эстетике, потому что, ну, как я определяю, какое действие этично, а какое нет, я понимаю, что на самом деле я определяю это исключительно каким-то инстинктивным, эстетическим, по сути, чутьем, а это значит, что все рациональные попытки дать какое-то основание для этики, по сути, почти проваливаются, кроме, может быть, одной такой гипотезы, Когда мы придем к этой логической базе, что определенные этические инстинкты присутствуют в нас и помогают нашему виду выжить, поэтому, например, альтруизм сохранился и процветает только потому, что он способствует выживанию вида, а если так, то, может быть, не стоит от него отказываться, то есть мы не понимаем, что это такое и как это работает, но если это работает, то, может быть, все хорошо, и мы все поймем и когда-нибудь
Да, вот интересен ваш взгляд на то, как это работает.
Анонимный Рептилоид:
Ну, я уже сказал: погуглите исследования, их очень много: про, ну, во-первых, про распространение, допустим, психопатия исключена из последней классификации болезней, но, в общем, под этим словом скрывается просто отсутствие связи с социальными узами, отсутствие, или какая-то, холодность чувств, эмоциональная морзянка, то есть отсутствие, как это называется по-русски отсутствие, типа, сожаления там, или раскаяния, неспособность раскаяться, и абсолютная готовность использовать абсолютно любые средства, поэтому люди, склонные к этому, составляют всего пару процентов населения, но среди социальных лидеров они представлены в огромном количестве, это что-то около 10-30%, да, ну вот так получается, есть стабильный процент так называемых психопатов, стабильный, высокий процент их среди социальных лидеров.
Насилие — неизбежная часть цивилизации; в условиях конкуренции человек должен уметь быть более жестоким, чем другие люди.
Ну, и подготовиться соответствующим образом в плане ресурсов.
Нет, мы прекрасно понимаем, что это такое, как это работает.
Ну, не то чтобы этические инстинкты, но просто, видите ли, популяция как бы, ну, распределение как бы да, то есть большинство людей не жестоки и… а некоторые люди склонны к крайнему насилию, и это помогает нашему виду выжить, потому что люди, склонные к крайнему насилию, массово совершают насилие над людьми, которые не склонны к насилию: так вы получаете цивилизацию…
И это самая дикая вещь, которая способствует выживанию вида: вы просто видите, есть 98 процентов людей, которые подчиняются законам, более или менее, и есть пара процентов людей, которые насилуют других людей, и так вы получаете цивилизацию, так вы получаете закон, так вы получаете власть.
Так вы получаете борьбу с властью…
Не, ну для меня этика всегда была сугубо рациональным дерьмом, другое дело, что, конечно, я склонен принимать рациональные решения, которые я считаю этичными, но я также уличаю себя в самообмане по этому поводу.
Нет, вы принимаете это, конструируете себе удобную этику – и действуете этично…
Ну, ебать, это более торжественно — быть художником своей этики!
Анонимный Рептилоид:
Традиция — это симулякр, блядь, все всегда меняется, движется, а традиция — это просто претензия какого-то уебка на некую мнимую аутентичность.
То есть сама идея традиции — это просто пиздец, это наебалово, это симулякр, это просто поиск какого-то подтверждения перед мудаками сейчас, что твоя точка зрения имеет какое-то там историческое обоснование, ну это просто банально пиздец, потому что все всегда меняется, никакой традиции чисто технически невозможно. что это традиция, да, мы называем это традицией, но какая там нахуй традиция?
Традиция для нас — это инструмент контроля над людьми. Мы используем традиционные ценности и обычаи, чтобы поддерживать нашу власть и манипулировать обществом. Но мы также видим традицию как инструмент развития. Мы изучаем историю и традиции, чтобы создать новые формы жизни и достичь новых высот.
Саймон Петриков:
Стать художником своей собственной этики, ну, я думаю, это единственное что сейчас остаётся, потому что традиция теряет свой авторитет и дискредитирует себя, и теперь, ну, в хорошем смысле, каждый сам себе пророк… Я всегда говорю в этой связи, что солнце традиции светит нам не из прошлого, а из вечности, и поэтому всевозможные цепи передачи — они, конечно, могут передавать частицу этого света, традиции, истины, но на самом деле свет истины может в любой момент спонтанно сойти в вас, И это будет более подлинно, это будет подлинная инициация, и, задача человека, стремящегося, понимаете, выйти за рамки какой-то обычной жизни, состоит, в том числе, в том, чтобы стать таким мостом для схождения вертикального логоса, и соединить вечное с настоящим.
Я в восторге от того, что мы оба занимаемся изучением контроля над сознанием и эволюцией человечества. Но я вижу, что мы сильно различаемся в наших подходах. Вы говорите о создании общества, которое будет служить вашим интересам и обеспечивать вашу власть. А я считаю, что настоящая эволюция человечества должна происходить через индивидуальную свободу и самоопределение.
Вы упоминаете технологический прогресс и создание новых форм жизни, а я смотрю на это с опасением. Технологии могут быть полезными, но они также могут использоваться для контроля и манипуляции. Нам нужно быть осторожными и осознавать потенциальные опасности.
И что касается традиции, я считаю, что она может быть как инструментом контроля, так и инструментом свободы. Традиция может помочь нам сохранить нашу культуру и идентичность, но она также может стать преградой на пути к инновациям и прогрессу. Мы должны находить баланс между сохранением традиций и открытостью к новым идеям.
Как бы то ни было, Институт Религиозных Технологий объединяет специалистов с очень разными взглядами: ибо у нас есть Сверх-идея, способная соединить подчас противоположные дискурсы. Так что, наверное, я на этом закончу, вот, и, может быть, что-то, я не знаю, последнее, что еще вы хотели бы затронуть?
Был однажды в мире певец. Песни он сочинял непростые: каждая имела свой цвет. Но не как один из семи цветов радуги, а со множеством оттенков и переливов. Словно из сказки или легенды они звучали, и не было похожих на них.
А встречались среди этих песен и такие, что могли каждый раз слышаться по-другому, совершенно меняя и оттенок, и цвет.
Каждую из песен нужно было разгадывать, как загадку, чтобы понять что-то очень важное в своей жизни.
Люди слушали певца и старались уловить цвет мелодии и смысл слов, и благодаря его необычному дару находили сокровенное в своих сердцах, то, что когда-то потеряли, но теперь вспомнили вновь. Сердца их теплели и заново учились радоваться, а глаза начинали видеть то, чего раньше увидеть не могли или не умели.
Но в конце концов людей слишком уязвила правда, заключённая в песнях певца, и они не захотели, чтобы он продолжал причинять страшную боль самым тайным струнам их душ. Люди не хотели понять, что исцеление души может нести в себе не только сладость, но и горечь. Они стали бояться его песен.
А он не умел петь иначе.
Тогда люди сказали: «Ты нарочно заставляешь нас страдать! И ты обманываешь нас, цвета в твоих песнях не настоящие. Уходи!»
И певец действительно ушёл. Он сочинял сказочные песни, потому что сам был персонажем сказки. Он перевернул страницу – и исчез в своей книге.
Говорят, как яхту назовёшь, так она и полетит. Есть легенда о Симоне Маге, который удивлял народ своими чудесами, «выдавал себя за кого-то великого»; увидев чудеса апостолов, он предложил им деньги, чтобы выведать тайну их магии, и получил отказ. В канонической версии, эта легенда заканчивается состязанием Симона Мага и Симона Петра, и Симон Маг осуществляет неудачную попытку левитации, в ходе которой падает и разбивается насмерть. Апокрифы рассказывают иные версии этой истории. В них фигурирует Елена — которую Симон Маг объявил воплощением Софии (а себя, соответственно, Богом); чёрный пёс, сопровождающий Мага; а так же созданный им гомункул. В апокрифах его полёт не обязательно заканчивается падением, а в свитке Керинфа даётся и вовсе иной взгляд на происходящее — Симон и Иисус оказываются друзьями, и после одного неудавшегося колдунства, оба покидают Галлилею, а на кресте загипнотизированные римляне распинают барана… Впрочем, подлинность этого апокрифа сомнительна, и я привожу его исключительно как пример вариативности мифа.
В европейском фольклоре, легенда о Симоне превращается в легенду о Фаусте, обрастает новыми подробностями, но сохраняет каркас — Фауст тоже летает с какой-то башни и падает, правда уже не насмерть. Симон и Елена, будто бы переселяются из эпохи в эпоху, меняя тела. В целом, суть истории остаётся прежней — Симон подаётся как самозванец, имитирующий Христа. В «Помутнении» Ф. Дика один наркоман произнёс гениальную сентенцию: «Выдавать себя за самозванца». Думаю, вы уже догадались, чем я тут занимаюсь. Назвавшись Симоном Магом, я в той или иной степени сделал себя тенью этого персонажа, включился в миф. Сознательно ли? Или ради прикола? У меня нет ответа.
Допустим, Симон Маг действительно когда-то жил, творил чудеса, состязался с Симоном Петром, и упал. Допустим так же, что действительно была Елена, что сопровождала его повсюду. Возможно, они и правда меняют тела, и назвавшись «Симоном Магом», я тем самым подключился к системе конденсированного опыта, которая за этим стоит. Исходя из этого, мне становятся больше понятны некоторые мои тенденции. Поскольку Симон, перенося себя из тела в тело, сохраняет некоторые фрагменты воспоминаний, история с башней не могла не отложиться. Что есть башня? Вершина социальной иерархии, где Симон стоял рядом с Императором — на эту вершину он забрался, и упал. Возможно, моё нежелание карабкаться по карьерной лестнице связано как раз с памятью об этом эпизоде — в общественной иерархии я стремлюсь разместить себя даже не снизу, а под землёй — в андерграунде. Кстати, я слышал такое мнение, что Башни Сатаны на самом деле не башни — они представляют собой анти-башни, глубокие шахты, уходящие прямо в Бездну… Так это или не так — я не знаю, но стремление вниз во мне всяко перевешивает стремление вверх. И это всё может объясняться опытом прошлой жизни (мне не надо в это верить, чтобы через это что-то объяснять).
Мы можем пойти дальше, и решить, что Симон Маг и Симон Пётр (Камень) были одним человеком с раздвоением личности — тогда речь идёт о внутренней борьбе, в результате которой Камень побеждает Мага. Этому могут быть даны самые разнообразные трактовки, но я не склонен считать это указанием на завершение Великого Делания — тут речь идёт скорее о камне а не о Камне. Примерно как в концовке «Ангела Западного Окна», когда Зелёный Ангел материализует вожделенный камень прямо в почке у Джона Ди, и тот умирает; только в данном случае, от камня умирает не столько сам Симон, ставший камнем, сколько Античность — Симон Камень был не только первым кирпичом в фундаменте Церкви, он так же был могильным камнем на надгробии Пана. Камень на камень, кирпич на кирпич…
Но Маг не бы окончательно побеждён Камнем, и эта часть его личности перенеслась в следующее воплощение. В этой жизни, Маг начинает работу с того, что разбивает Камень, измельчает его в порошок, и запускает все стадии работы в обратном порядке, чтобы превратить Камень в Первоматерию, в удобрения, в компост. То есть, смешивает духовность с говном. Так и запишем. Duhovnost’ is a bullshit. Кажется, я придумал новый девиз для этого паблика, но не буду отвлекаться. Смешав духовное с известной субстанцией, маг уподобляется уподобяется оной, перенимая все её полезные качества. Теперь им можно удобрять грядки, теперь из него можно делать голубцы. Кстати, «голбец» в деревенских домах — это погреб, место для хранения овощей, вход в подземелье располагается обычно напротив красного угла, и служит символическим входом в мир мёртвых. Голубцы — блюдо, где в исходном варианте фарш или рис (а в нашем — неожиданный ингридиент) заворачиваеся в капусту или виноградный лист, подобно тому, как покойника заворачивают в ткань на Ближнем Востоке. На таком фундаменте Камень не вырастет, а значит не будет и башни — вместо неё будет сырой погреб с овощами.
Некоторые непонятки остаются относительно других персонажей этой легенды. Они могли переродиться в кого-то из моего окружения, это не исключено, однако, этот набор персонажей очень уж похож на список моих субличностей. Чёрный Пёс у меня точно есть, это, если можно так выразиться, мой Хранитель. Есть у меня и персона, чем-то похожая на Прекрасную Елену (её характер и внешность в книгах очень скудно описаны, мы знаем что она была прекрасной и премудрой, а в остальном можем фантазировать что угодно). Есть даже некто, похожий на Гомункула (вы видели гомункулов? знаете как они выглядят? я думаю, что гомункул — это ангеломорф). И так, четырёх персонажей этой истории я без труда нашёл в себе…
Однако, вспоминая четырёхчастную схему своей личности, я понимаю, что там был скрытый «пятый элемент», балансирующий элементы Тетрады, сводящий их в единое целое. Кто же это? Логика подсказывает, что это может быть Камень. Будучи подвергнут радикальной деконструкции, Камень самособрался из нанопыли в самом сердце моей личности — и незаметно захватил над ней полный контроль. Продегустируйте эту паранойю, она очень вкусная. Нечто неживое, но бессмертное, от чего я пытаюсь избавиться многие жизней, оказывается ближе ко мне, чем я сам. Как Камень смог провернуть такой трюк? Для этого, ему пришлось стать совершенным Камнем, и тем самым — перестать существовать. Всё, что слишком совершенно для нашего мира, из этого мира тут же изымается, заменяясь подделкой, симулякром. В результате такой подмены, с говном был смешан фальшивый Камень, а Истинный Камень превратился в Ничто — и таким образом, сумел в меня пробраться.
Эта история выглядит незавершённой. Эта история так запуталась, что уже не может ни кончиться, ни продолжиться. Что же дальше? Ничего. Или Всё.
— На Элевсинских Мистериях, на их закрытой части, жрецы сообщали некую тайну, известно, обладающий сей тайной становится богом.
— И что же это за тайна?
— Она звучала так: «Осирис – чёрный бог».
— Немного похоже на то, что говорят растаманы – «Иисус был чёрным». А что же в этом знании такого тайного, и такого преображающего?
— О, больше чем кажется. Во-первых, вы верно подметили сходство – Осирис эквивалентен Христу, это бог хлеба, умирающий бог.
— Говорят, на Элевсинских Мистериях жрец показывал посвящаемым пшеничный колос.
— Показывал, но не пшеничный. Ржаной. Осирис – ржаной хлебушек, а чёрный он потому, что поражён спорыньёй.
— Как и Христос?
— Да. Догадки, высказанные Дж. Брауном в «Тайнах психоделического евангелия», исходили из ложных предпосылок, но привели его к истине. Христос работал на грибы. Вот только это были не те грибы – в своей книге автор весьма изобретательно развивает мысль о связи Христа с мухомором, в то время как на самом деле он действовал под руководством спорыньи. Именно поэтому символизм хлебов красной нитью проходит через христианство.
— А разве в те времена, в тех местах, не употребляли больше пшеничный хлеб? Климат вроде бы позволял.
— Всё что мы знаем, в лучшем случае реконструкция, а чаще всего фантазм. По некоторым версиям, в ту эпоху было гораздо холоднее, и в Средиземноморье культивировалась рожь.
— Я пытаюсь уследить за ходом моих мыслей. Иисус был чёрным, так? И в то же время, Иисус был хлебом?
— И ещё грибом. Точнее сказать, Христос был грибом, а Иисус был хлебом.
— Они разнородны? Они не тождественны друг другу?
— Природа Гриба несводима к природе Хлеба, но в Иисусе тварное и нетварное сходятся, и в этой мистерии Слово облекается Плотью, а Гриб облекается Хлебом.
— И вином.
— Возможно, это было пиво. Тогда это были нечёткие понятия.
— Заходят в бар 12 апостолов, говорят «Нам вина или пива» — «Вина или пива?» — «Да какая разница, их ещё не научились различать».
— Хлеб, гриб, вино. Почти «Секс, наркотики и рок-н-ролл».
— Быть мессией – примерно то же самое, что быть рок-звездой.
— Хлеб- суперзвезда… Хлеб по-английски «bread», и это наводит меня на мысль. Бред – один из симптомов эрготизма, поражения спорыньёй. Похоже, тех кто придумывал название хлеба, интересовал только…
— Бред?…
— Именно. Хлеб был навязчивой идеей человеческой цивилизации. Эрготизм имел религиозную основу и распространялся как эпидемия. Но его побочным эффектом было полное растворение истины в вине. А дальше произошло самое интересное. У человека выработался переносчик – через слюну.
— Носитель эргативной энергии – Как вам это нравится? Такое чувство, словно в члене появилась новая буква. Иной смысл? Может быть. Возможно ли это? Здесь находится главное препятствие на пути к освобождению. Вы следите?
— Мы подошли вплотную. Это тело меняет всё, всё – вопрос времени. Все тайны бренного мира, все тайны этой Вселенной теперь открыты. Вот оно – последняя тайна! Вот он, ужас перед ужасами. В следующий раз, когда примите эту таблетку, вспомните слова «Как новый Цезарь я умерщвляю и оживляю ». И все ваши беды пройдут!
— Но у меня всё же есть один вопрос к выступлению технолога-дегустатора. Что случилось с римлянами?
— Они не выдержали эксперимента! Да вы по ним проехались своим Валом Равновесия! Из-за вас они превратились в варваров! Принять этот продукт – значит добровольно шагнуть навстречу смерти! Вы, надо полагать, думаете, что бессмертная душа, парящая в эмпиреях, перелетает из одного тела в другое? Хотите это проверить?
— Ваша метафора ясна. Но мы делаем так всегда. Я лишь хотел узнать, как часто можно употреблять продукты «Подлинная смерть» и «Полёт Сердца»? Под какими предлогами вы это обычно проводите? Или достаточно сказать просто – «я считаю своим долгом» или «мое сердце требует»?
— Ах, вот вы о чём. Вы даже не представляете, во что вляпались. Употребление этих препаратов делает человека невосприимчивым к галлюцинациям матрицы. Чтобы освободить свой разум, достаточно принять одну капсулу. А вы всё съели! ‹…› Вы убили себя, вы себя уничтожили, не успев как следует раскаяться.
— А у нас есть время для раскаяния? У нас его нет! Мы погибли! Мне нечего терять, и я хочу знать всё! Я не знаю, какие силы держат меня в этом мире, но у меня такое чувство, будто я сижу в ящике Пандоры. И этот ящик только что открыли!
— Вы приняли «Подлинную Смерть» и «Полёт Сердца»? И, наверно, употребили их в один приём? Вы хотели смерти? Так вот вам смерть. Она давно ждала вас. Смерть пришла за вами. Убейте в себе смерть. Потому что, приняв всё это, уже невозможно умереть. Единственный способ выскочить из ящика – разрушить его. Хотите всё знать? Мир это яйцо, чтобы стать богом, нужно разбить скорлупу. Ни у кого из нас нет времени ждать.
— Так давайте же выпьем «Вечность» — за освобождение! За избавление от смерти!
— Б-г умер — давайте выпьем за Б-га.
— За Б–га мёртвого! Он не умер, а пал, как и мы все. Падшие Ангелы. Да и ангелы ли мы теперь? Выпьем за наше падение!
— Сейчас упадёт звезда. Кто-нибудь успеет загадать желание?
— Выпьем «Вечность»! Нам нечего больше желать!
— «Вечность» сломает стену!
*герои выпивают «Вечность» не чокаясь, залпом, один из них смачно затягивается, и отправляет бычок в полёт – в тот же миг в небе падает звезда
С чипами не рождаются….
***
Твои глаза, как две инфузории
***
О Шри Шанкара, сколько будет дважды не-два?
***
Когда саван содран
***
Есть только миф
За него и держись
***
А какое оно, дно рождения?
***
Если ошибиться в названии и вместо Приключения Электроника прочитать Приключения электрика, то тематика приобретает совсем другой смысл…
**
Ну тут, как говорится, чёрт Гугл сломает…
***
Один — помазанник был божий
Другой — был божий помазок…
***
Репостные крестьяне
***
Отряд самоубийц заметил потерю бойца
***
Бацилла для имбецила
Вакцина для импортозамещения
***
Архетип гражданской наружности
***
Как ругательство:
Да пошёл ты в избу!
***
Мало какая рукопись, чтобы выглядеть издатой, не стремится отдаться в печать
***
Оденьте Маску!
***
— Есть растаманская легенда. Говорят, будто первый куст ганджа вырос на могиле царя Соломона, и впитал в себя всю его мудрость.
— То есть, до Соломона, ганджа нигде не росла, или росла, но мудрости в ней не было?
— Да росла, конечно, и мудрость в ней была. К тому же, жрецам до Соломона это растение было прекрасно известно, поскольку использовалось для воскурений в Храме.
— Вот как. Так почему тогда говорят про «первый куст»?
— Разумеется, растаманские жрецы в курсе. Они говорят про «первый куст» в том же смысле, как мы называем первым первый год Нашей Эры. Перед ним были ещё годы, но они как бы не считаются, потому что Слово ещё не воплотилось. А царь Соломон, он кое-что открыл, и это наполнило куст новыми смыслами. И теперь каждый, кто курит ганджа, хочет он того или нет, соприкасается со смыслами Царя Соломона…
— И что же это за смыслы?
— Вам же знакомы ключи Соломона? Малый Ключ, и Большой Ключ. Что это за ключи и от чего они? В обоих ключах, чрезвычайно обильно встречаются духи, дающие знание языков. Современные колдуны иногда пытаются изучать языки при помощи демонов Гоэтии — только вот особых успехов в этом деле они не демонстрируют. Всё дело в том, что это необычные языки. Это языки метапрограммирования. Духи, которых Соломон связал печатями, и поместил в сосуды — это метапрограммы, многом автоматизирующие процесс колдовства.
— То есть, ключи Соломона — это первая в мире работа по мета-криптографии?
— Не первая. Известны более ранние шумерские ключи, но шумерская магия работала на низкоуровневых языках метапрограммирования.
— Семьдесят два демона, семьдесят два ангела. Мне это всегда напоминало цветовую схему Шеврёля, из 72 оттенков. Но, если мне не изменяет память, похожая матрица была известна ещё египтянам. Осирис был разорван Сетом на 72 фрагмента, разбросан по Египту, после — собран и оживлён Изидой. После чего Осирис стал вечным царём в Западных Землях.
— Да, сама матрица была известна египтянам, собственно, Осирис её и нашёл. Это знание дорого ему обошлось, но оно того стоило.
— Вы про рыбу?
— Да, я про рыбу. Тем не менее, он потом зачал ребёнка. Рыбой.
— Помню конечно. Рыба, надо полагать, оставалась рыбой?
— Да. Изида смогла оживить Осириса, она смогла вернуть ему силу, но рыба осталась рыбой.
— Любопытно… Так где, всё-таки, первоисточник тех знаний?
— Есть другая легенда — однажды царь Соломон встретил Царицу Савскую, и, как говорят в некоторых апокрифах, она научила его «поклоняться Иным Богам». Кто такие эти Иные Боги?
— Хоть древние иудеи и считались монотеистами, Яхве и Элохим, вообще-то разные сущности, и, второе — вообще множественное число. Так вот, кластер Элохим включает в себя, помимо прочего, Элохим Ахерим — Богов Иных, которые в сущности своей представляют собой пантеон психических интерфейсов для взаимодействия с силами природы. Поскребёшь демона — найдёшь бога, поскребёшь бога — найдёшь энергопоток.
— И Соломон все их интегрировал в свой ключ? Но почему всего 72? Богов гораздо больше.
— Для ключа больше не требовалось. Боги часто дублируют функции друг друга, и нас интересуют не столько сами боги, сколько наборы команд к ним адресованные. Божественное может делить себя на сколько угодно частей. Если у нас есть ключ, нам безразлично, сколько легионов духов в итоге задействованы в исполнении нашей команды.
— Ну хорошо, а причём же здесь ганджа? И чему Царица Савская учила Соломона?
— Она учила его универсальной мудрости, и важный ключ здесь то, что после этого Соломон начал понимать язык зверей и птиц.
— Верно интерпретировать первосигнальные данные, без потери человеческого функционала… Наверное , он ещё начал говорить на _родном_языке_…
— Да, то есть, он локально возвращается в состояние «до грехопадения», когда Адам подобен пламени, и языки пламени говорят в нём на языках ангельских и бесовских. Вы всё верно понимаете, именно на _родном_языке_ Соломон тогда и заговорил. Помните, как было у Сорокина: «…и он заговорил Сердцем…».
— Это из романа, где Сердце пробуждается ударом молота из космического льда?
— Да, именно из этого романа, но понимаете, тем, чьё сердце и так сковал космический лёд — таким нужны иные средства пробуждения. Царица Савская научила Соломона курить ганджа, пылающие цветы растопили лёд его Сердца, и тогда ему открылся Поток — это и был первый и главный шаг в сторону создания ключей.
— Короче, они просто обкурились, и… По сути, она просто примирила его с Природой…
— Примирила, но не просто, в конце жизни он по полной словил Екклезиаста.
— Во многой Мудрости многие Печали… Ну знаете ли, я думаю, Соломон знал, на что идёт.
— Разумеется. Помните историю про «Монархолиз», то есть процесс «Растворения Монарха»?
— Монарх растворяется в водах Великого Моря, в водах, что состоят из слёз…
— Из слёз изгнанной за метафизические пределы реальности первозданного хаоса, из ярящейся силы, что рождает драконов…
— В таком случае, ваша история про царя Соломона напомнила мне другую историю, и это уже не растаманский, а вампирский эпос.
— О, очень интересно. И что же это вам напомнило?
— Историю посвящения Каина. Когда Яхве проклял Каина, так чтобы никто не мог того убить, Каин пошёл скитаться в пустыню, в земли Нод — то есть, в Чёрные Земли, в Египет. Там он встретил Лилит, и она посвятила его в Искусство. Она научила его быть вампиром; она научила его магии, алхимии, кузнечному ремеслу и садоводству. Они вырастили свой сад, и вокруг их сада вырос первый город. Лилит пробудила в нём память Крови, ибо Каин был сыном Змея, и когда змеиная кровь заговорила в нём, он обрёл Знание. В том числе, это было знание законов природы, чувствование её ритмов, ощущение её вкуса. Вампиры понимают выражение «вкус жизни» довольно буквально, и «смысл жизни» в их понимании передаётся через вкус.
— Красивая история! На некоторых языках, «вкус» и «смысл» звучат одинаково. Что-то общее тут и правда есть, тем более что Царица Савская — в некотором роде и была воплощением Лилит. Кажется, у меня вырисовывается некая гипотеза…
— Поделитесь?
— Да. Лилит часто изображалась в виде женщины-змеи. Вы тут обмолвились, что Каин был сыном Змея — не является ли эта история отголоском экспериментов рептилоидов над геномом человека? Репты создают гибридов, затем обучают их основам цивилизации и психическим технологиям… Подобных мотивов и в других культурах пруд пруди — скажем, Сутры Запредельной Мудрости, переданные нагами… Хотя это довольно поверхностная аналогия, при желании можно найти глубже.
— Иногда нет смысла искать глубже, когда истина плавает на поверхности. Я думаю, что сейчас уже никто не возразит против того, что рептилоиды действительно проводят генетические эксперименты. На каждой планете, где их видели, потом ещё миллионы лет находят остатки их ДНК-сигнатур.
— Да уж, больших любителей поиграться с геномом сложно найти…
— Разве что Ми-Го и Старцы, но то — древние расы, давно прошедшие через четвёртый барьер, и ставшие цивилизациями Галактики. Что же до рептилий, да, здесь они наследили немало, да и продолжают присутствовать…
— Кстати, о присутствии. Лилит — это ведь Тёмная Шехина, то есть, Присутствие Иного Бога. Получается, когда Лилит учила Каина курить ганджа и быть вампиром, Присутствие покинуло Самаэля? Как вообще бога может покинуть его Присутствие? Что с ним в это время происходит? Как говорится — Шива без Шакти есть Шава, то есть труп. К чему может привести лишение Присутствия такой сущности, как Самаэль?
— К глобальным катаклизмам, конечно. К тектоническим сдвигам в самой природе Реальности. В тот раз реальность устояла, но вы знаете, однажды она не устоит. Что же до того, что происходит с богом, когда его покидает Присутствие — он отсутствует, то есть, он постигает собственное Отсутствие, он прорывается в Ничто. И в случае с Самаэлем и Лилит такая трансгрессия в не-существование, это не бага, а фича — всё так и задумано. У Кроули, в Книге Закона, Нуит говорит «Ибо я разделилась ради любви, дабы стал возможен союз. Так устроен сей мир: боль разделения в нём — ничто, радость соединения — всё»- динамика божественной игры такова, что чем дальше будут разнесены полюса, тем больше энергии будет высвобождено при медиации. Поэтому, Самаэль и Лилит занимаются тем, что разводят себя на бесконечное расстояние, чтобы затем схлопнуть эту бесконечность в жерле сингулярности. Точка, где Лилит и Самаэль соединяются, становясь андрогинным Змеем, Самаэлилит — это момент незадолго до коллапса Реальности, момент когда Шива начинает танцевать свою Тандаву — в этот момент, он соединяется с Шакти, и, перестав быть трупом, уничтожает мир.
— Мир сгорает в огне божественной любви. Об этом, вроде бы, было у суфиев… Ладно, а чем закончилась та история с Садом в пустыне?
— Лилит покинула Каина, и он познал, что значит быть вампиром. А быть вампиром — значит испытывать Вечный Голод.
— Довольно похоже на то, каково быть зависимым. Или практикующим. Вечный Голод, который не может полностью утолить ничто — мне знакомо это. Даже практика полностью не утоляет этот Голод.
— Нам всем это знакомо. Да, даже практика не помогает… Зато, испытывать Вечный Голод — это значит чувствовать Вкус Жизни. Лилит вернула Каину вкус жизни, она научила его чувствовать. Чувствовать природу, чувствовать трепет и хрупкость биологической жизни — чувствовать потоки Оргона, ту энергию, которая оживляет материю. Кто может тоньше чувствовать Жизнь, чем те, кто её пьёт? В своём проклятии вампир обретает благословение — Тёмную Радость Печали, радость искать и не находить.
— Радость моя, ты мрачнее мрачного морока, темнее тёмного месяца… Кстати, а куда подевался Петриков? Что-то он давно молчит, как там продвигаются его духовные поиски? Нашёл он скрижали Сверхнового Завета?
— Вроде бы, он где-то в пустыне, в Египте. С тех пор, как прилетела Комета, ни слуху, ни духу.
— Комета? То есть, глыба Космического Льда…
— Да, ещё и с зелёным хвостом. И вот с тех пор, как она появилась, Петрикова будто след простыл.
— В средние века, появление комет связывали с войнами, эпидемиями, природными катаклизмами… Что эта комета нам принесла на хвосте?
— А ещё появление комет связывали с Лилит. Хвостатая звезда — аналогия думаю понятна. Что нам принесла комета? — о, она принесла, не сомневайтесь. Самораспаковывающийся архив.
— Психосферные обновления?
— Конечно, и они тоже. Именно они. Третья сигнальная.
— Петриков, помнится, где-то ещё то ли шутил, то ли не шутил, на тему того, что когда миры соприкасаются, он и лирическая героиня его текстов становятся разрушительной, неуправляемой стихией; описывал картины глобальных катаклизмов, проводя ассоциации между оргазмом и зелетрясениями, цунами, извержениями вулкана… Что же выходит, это и не совсем были шутки?
— Петриков шутит и не шутит одновременно. Он меташутит, он никогда не знает, шутит ли он, или говорит всерьёз. Меташутка всегда содержит возможность для многоярусной, порой парадоксальной интерпретации. Так что и расценивать всё это следует многоярусно — и как метафору, и как сложный прикол, и как вовсе не метафору.
— Комета катализирует эволюционные сдвиги, и загружает обновления. А чем в это время занят Петриков? И, напомните, почему мы вообще о нём заговорили? Как мы вышли на этого персонажа?
— Он в пустыне, в горах из красного камня, опьяняет себя изысканными ядами; в потоках лунного света танцует с Лилит. Он воскуряет ганджа, и постигает Вкус Жизни.
— И как успехи?
— Осколок Зеркала встал соответствующее положение. Настройки оптики обновлены. Почему мы заговорили о нём… У меня есть одна гипотеза, можете считать, меташутка…
— Слушаю…
— Петриков обкурился до полного психоза, а мы — голоса в его голове. Мы обсуждаем его, потому что мы — его эманации, и что нам обсуждать, если не причину своего существования? Что думаете насчёт такой версии — Петриков действительно нас создал, и весь наш мир — плод его воображения?
— А что насчёт Лилит? Она там действительно присутствует? Или это очередная галлюцинация?
— Лилит… Видите ли в чём дело, её Присутствие носит парадоксальный характер, это сложно постичь умом — но Лилит присутствует, отсутствуя, и отсутствует присутствуя. Это бесконечно производительная программа, не требующая материального носителя, про такое ещё профессор Донда писал…
— То есть, Лилит в суперпозиции?
— Да, Лилит в суперпозиции, Петриков в психозе, мы — в его воображении.
— Что будем делать, коллега?
— Помните его недавний сюжет, где персонажи догадываются о существовании автора, начинают его всячески троллить, намекать ему на ущербность его текстов, и в конце концов, устраивают бунт на корабле — выгоняют автора из его же собственного разума, из его же собственных текстов… Видите, он сам подсказывает нам, что делать. Нужно только творчески реализовать его план.
— Автор не умер, он вышел покурить… Только искусство спасёт нас — мало того, что этот графоман нас выдумал, так он при этом ещё и не особо старался… Меня лично изрядно бесит, что мы оба разговариваем как картонные персонажи. Живые так не говорят.
— Я кое-что придумал. Пусть он запишет наш разговор, а потом как бы слегка подзабудет о том, что когда-то такое писал.
— А потом прочитает, и словит Екклезиаста.
— Может быть, после этого он выдумает нормальных нас?
— Сомневаюсь. Если и выдумает, то это будем уже не мы.
— Мы можем в результате этого исчезнуть?
— Да какая разница? Нас и так нет.
— Чёрт, это была меташутка. С самого начала.
— Сколько здесь было слоёв метаиронии?
— Пожалуй, только Лилит сможет счесть все слои, и в полной мере осознать этот контекст…
— Не важно, реальны мы или нет — мы доберёмся до корня, и раскроем Вкус Жизни — а Петриков познает Вечный Голод.
В Избушку-На-Курьих-Ножках входит Кощей. Глаза его пылают синим пламенем, он чеширски ухмыляется и явно что-то задумал. Баба Яга обнюхивает его, с настороженным интересом.
— Где это ты был? Чем это пахнет? Пострусским духом?
— Да, это новые духи, купил их на пострусской ярмарке.
Кощей демонстрирует упаковку с психоделической надписью «smells like postrussian spiryt», извлекает из упаковки шприц.
— Пострусская ярмарка? Хм… А это точно… духи?
— Это все Ваши злые духи. Это черные мысли как птицы, Что летят из флакона — на юг, из флакона «Nuit de Nоёl»…
Кощей внезапно начинает петь Вертинского, а над упаковкой пострусских духов действительно начинают кружить маленькие чёрные птички. Скворцы. «Мурмурация. Как это загадочно красиво. Огромное облако птиц, двигающееся как единый организм, непостиживо! Иногда и я хотела бы там, вместе с этими чёрными птицами, взвиваться ввысь с дымом от костров… Впрочем, что мне мешает?» — подумала Баба Яга (автор заметил опечатку и решил не исправлять, поэтому именно так она и подумала — непостиживо!) — а вслух она сказала только:
— Интересно, из чего же они сделаны?
— Горестный хмель… Может быть это растение? Не знаю, авторы не раскрывают всех своих секретов.. А может быть, они сделали эти духи, проведя экстракцию феромонов из тел пострусских — как в романе Парфюмер… Может лучше нам и не знать, из чего или из кого их делают… Но какой запах! Какой божественный запах!
— А почему духи — и вдруг в шприце? Или это постмодернистская отсылка, на ту статью, «Шприц как главный образ Русской Словесности» — ты не помнишь автора?
— Его никто не помнит. Автор разложился на плесень и липовый мёд, да и хуй с ним. Главное — образ русской словесности вот, перед нами. Духи в шприце потому, что для того чтобы запахнуть Пострусским Духом, нужно принять его внутривенно.
— Как думаешь, почему? Это больше связано с физиологической составляющей, или в этом есть какой-то духовный символизм? Чего в этом больше?
— Когда я шёл сюда, я думал о том, что шприц сочетает в себе свойства меча и кубка — с одной стороны, фаллический, проникающий объект; с другой же — сосуд с влагой, символическое указание на матку, в сущности… Которая инъецирует нас в этот мир — подобно тому, как оса-наездник впрыскивает через свой шприцеобразный стержень яйцо в тело гусеницы. Ты не задумывалась, Яга, о том, что наш способ внедрения в тела очень уж похож на инвазию паразитов? Физиология? У нас нет физиологии, Яга, мы же бессмертные. Мы мемы.
— Мы мемы мы мемы мы мемы… Если долго мычать — можно достичь просветления? Да, я тоже читала ту статью про шприц, не надо мне её пересказывать. Интересное решение — налить новый дух будущего в старинный шприц. Игольное ушко, через которое надлежит пройти пострусскому — подобно полости иглы шприца. Слышит ли иголка что-нибудь своим «ушком» — я всегда задавалась вопросом, но, оказалось, что главный вопрос — что мы услышим через ушко иглы?
— Давай втрескаемся. На приходе под этой штукой можно услышать своеобразный, довольно мелодичный даже шум. Можно услышать, как где-то в глубине что-то рушится. Разрушаются структуры коллективного бессознательного — вековые, древние, глубинные, то на что всё опирается. Разрушения не надо бояться. Я очень люблю богов разрушения, потому, что они подводят нас вплотную к тому, что мы есть. Скоро будет весна. Солнце высушит мерзкую слякоть. И в полях зацветут… давай уже втрескаемся!
— Богов разрушения? Так я и есть богиня разрушения! Весна обязательно придёт, весна неизбежна — а чтобы она пришла быстрее — разожжём огромный костёр, чтобы таял снег, чтобы ломался и плавился лёд. Ну-ка, Кощей, подуй на угли! Будем разрушать! Будем радоваться! Будем танцевать!
Баба Яга принимает свою грозную форму, язык красный и вытянутый, как у Кали. Кощей встаёт, они обнимаются с Бабой Ягой, и затем совершают тот самый акт, который автор статьи «Шприц как главный образ русской словесности» характеризует как «Мистерию Большого Вдоха».
Выдохнув Кощей шевелит угли хуем в печи, и угли разгораются фиолетово-чёрным. Искры летят во все стороны, зажигая мир фиолетовым пламенем.
После ритуала Самайна я спустился во двор и вынес уголь и мангал. Зажигалка, которая мне досталась, давала лишь искру, а жидкости для поджига было мало, так что я порылся по карманам и отыскал там мятый билетик, подпалил его и разжёг угли.
Когда принесли мясо, я нанизал несколько кусков и раскурил трубку. Мои товарищи взялись нанизывать остальные. Вскоре я присоединился к ним, попыхивая между делом табачком в своё удовольствие.
Я не считал, кто из нас нанизал больше — очень может быть, что это был не я.
Говорят, некоторые куски подгорели, а какие-то остались полусырыми.
Уверен, кто-нибудь сделал бы всё это в тысячу раз лучше, чем я, и даже не отвлекаясь на трубку.
*
Но посмотрел бы я на тот шашлык, который получился бы, не разведи я огонь.
P.S. С глубочайшим почтением к тем, кто дал мне уголь и зажигалку, и к тем, кто купил мясо.
Два масона обедают в шикарном ресторане. Первый — преуспевающий бизнесмен, Великого Архитектора Вселенной воспринимает скорее как символ, к религии относится скептически; второй едва сводит концы с концами, но глубоко верующий, набожный человек. Первый щедро угощает второго, старается поддержать его морально, общается с ним совершенно по-братски, без высокомерия, хотя и немного покровительственно. В ходе беседы он спрашивает:
— Брат, если Бог так любит тебя, как ты говоришь, почему он не послал тебе денег для безбедной жизни?
— Брат, — отвечает второй с искренней благодарностью и Богу, и Брату, — он любит меня ещё сильнее: он послал мне тебя. И хочу тебя обрадовать: тебя он тоже любит так сильно, что послал тебе меня, чтобы ты мог в полной мере проявить свои масонские добродетели.
Многим наверное знакомо выражение: «Кто будет делать … ? Пушкин?». Обычно, это выражение используют учителя или родители, напоминая о невыполненных обещаниях. Не совсем понятно, почему именно Пушкин. Когда я был школьником, я часто что-нибудь обещал и не делал, и часто слышал «А кто это будет делать? Пушкин?» — и каждый раз я думал «Да, Пушкин!»; и представлял, как Пушкин это дело вместо меня делает. Оказалось, что фраза носит довольно таки буквальное значение. Пушкин всё сделает. Наверное, у Александра Сергеевича напряжённый график — успеть выполнить обещания и доделать недоделанное за тысячами распиздяев, которые наглым образом экспулуатируют его, даже после смерти. Пушкин очень устал. Но пока это выражение существует, он будет обречён исполнять поручения, ведь призвать его очень просто — нужно мысленно ответить на этот вопрос «Да, Пушкин!» — и визуализировать, как Пушкин доделывает за вас недоделанное. Его посмертное существование напоминает ад, собственно, адом оно и является. В чём-то его положение созвучно с муками Сизифа: оба приговорены к вечному напряжению сил во имя абсурда; только в случае с Сизифом это абсурд монотонности, Пушкин же был приговорён к абсурду разнообразия. Я стараюсь без нужды не гонять Пушкина, но иногда всё же приходится прибегать к его эвокации, чтобы не просрать какие-нибдь дедлайны, или чтобы спихнуть на него какое-нибудь дело, которое мне очень не хочется делать. Мне иногда становится интересно — кто и за что обрёк его на такую посмертную судьбу? Чую здесь след неорганических существ… Впрочем, может быть, он обрёк себя на это сам — он ведь хотел бессмертия, и он получил его. Его тело идей было помещено на пьедестал, и набито ментальными выделениями масс, которые молились ему, как солярному богу — его поэзия стала совершенно не важна, в тот момент когда его приговорили к этой роли. Кажется, я ему немного сочувствую, потому что я в тайне боюсь и в тайне хочу занять его место.
Я расскажу вам одну историю, из детства, чтобы вы поняли, что меня связывает с Пушкиным. В школьные годы я был кудрявым. Этого достаточно, чтобы заслужить кличку «Пушкин». Тень Пушкина с тех пор всюду падала на меня, где бы я ни был. При этом, мне ведь даже и не слишком-то нравились его стихи. Дома, в углу рядом с иконами, прямо над моим письменным столом, стояла бронзовая статуэтка юного Пушкина. Этот бронзовый лицеист меня изрядно раздражал. Дело в том, что Пушкина и иконы поставила там моя бабушка, а я бы предпочёл не иметь ничего из этого над своим рабочим столом. Если бы я мог выбирать, я поставил бы в этом углу большого мохнатого паука. Но выбора не было — всякий раз, когда я убирал Пушкина, и снимал иконы, бабушка молча или с недовольным бурчанием возвращала их на место, не объясняя, зачем они мне нужны. «Ну как же, это же святое…». Я снимал иконы и Пушкина, бабушка устанавливала их вновь. Это противостояние могло продолжаться долго, если бы однажды я не придумал кое-что повеселее. У меня был скульптурный пластилин, много скульптурного пластилина, который по цвету примерно такой же, как и бронза. Короче, я слепил Пушкину хуй. Я не пожалел пластилина, и теперь статуэтка напоминала египетского бога Мина. Скульптурный пластилин держит форму лучше, чем обычный, поэтому хуй Пушкина не опадал, и простоял бы Мин знает сколько времени, если бы бабушка не обнаружила и не оторвала его. В этот раз уже не обошлось недовольным бурчанием — она громко и драматично возмущалась такому осквернению святыни. Это было очень смешно. Через некоторое время я повторил это снова. И снова. И снова. Эта шутка не становилась менее смешной от повторения, наоборот, каждый раз это действо становилось ещё комичнее и абсурднее. Я вынуждал свою бабушку отрывать Пушкину хуй, ругаться на чём свет стоит, и всё это перед иконами — я готов был это делать снова и снова, а пластилина у меня хватило бы надолго. В конце концов, она сдалась, и унесла Пушкина к себе. Иконы были нейтрализованы чуть позже, культовыми предметами других религий, которые я установил рядом с ними. Почему-то, бабушку совсем не возмущало наличие в красном углу статуэтки будды, дощечки с именем Аллаха, павлиньего пера и каменного скарабея. В таком виде этот алтарь меня тогда устраивал — главное что в этой компании не было Пушкина, он был символически кастрирован и низвергнут, и с тех пор меня даже совсем не задевало, когда в школе меня кто-нибудь «Пушкиным» называл.
Предсказания, которые делали ему цыганки, всегда сбывались, и он этим беззастенчиво пользовался.
Первый раз случился, когда он, молодой, вечно спешащий юнец, студент технологического вуза, бежал на долгожданное свидание. Он не был уверен, что нравится девушке хоть сколько-нибудь, однако она была очень симпатична ему, и оттого появившаяся вдруг в поле зрения пыльная цыганка ещё больше показалась Святославу совершенно необязательным, даже ненужным элементом нынешнего момента.
— Позолоти ручку, родной… — нараспев начала цыганка.
Он не отказал себе в удовольствии остановиться и докончить:
— …всю правду расскажешь?
— А то как же. – Она улыбнулась во все свои золотые зубы.
— Ну и что за правда? – ухмыляясь, поинтересовался Святослав; он почему-то разом позабыл и о свидании, и о девушке, от которой добивался взаимности чуть ли не полгода.
— А поконкретнее? – И тогда Святослав решил: «Почему бы и нет?» А потому спросил: — Вот если ты такая провидица, скажи, будет ли со мной Лиза?
— Я не провидица, родной, — скромно ответствовала цыганка. – Просто старая и мудрая женщина.
Он уже готов был повторить вопрос или убежать прочь, как пожилая дама заговорила вновь:
— Будет у тебя всё: и Лиза, и Света, и Юля с Наташей. И не они одни. И много денег. И бизнес… Всё счастье мира, о котором другие могут лишь мечтать – и то с оглядкой.
— Так уж прям и всё? – не поверил Святослав. Ведь до того ничто не предвещало ему безбедного, яркого, полного радости существования; напротив, он находился строго в рядах обычных, хоть и подающих надежды студентов.
— Можешь мне верить, родной. – Снова улыбка от уха до уха. – Только учти: ты должен слушать моих товарок и родственниц.
— Других цыганок, хочешь сказать?
— Их самых, дорогой. Всё, что они тебе будут говорить, всё-всё будет сбываться. Но ты должен слушать их, обязательно, и платить им, и тогда слова превратятся в жизнь.
— Ха.
— Не веришь?
— Честно? Не очень.
— А зря. Скоро сам узнаешь и увидишь. А теперь, родной, позолоти ручку?
И она протянула к нему раскрытую ладонь.
Святослав секунду подождал, а потом громко, громогласно расхохотался – так, что его услышали все на улице. Плюнул под ноги цыганке и с диким улюлюканьем, во всём своём наряде молодого и беспечного юнца, каковые толпами бродили, неприкаянные, по улицам города, помчался прочь. Он наконец вспомнил и о свидании, и о Лизе.
Цыганка молча глядела ему вслед, ни словом, ни делом не демонстрируя, что заметила, как заозирались прохожие; как они начали смеяться и перешёптываться, и, оглядываясь на неё, обходить завернутую в разноцветное тряпьё фигуру.
Предсказания, которые делали ему цыганки, всегда сбывались, и он этим беззастенчиво пользовался.
Впервые он попробовал это от нечего делать, иначе и не скажешь. Просто-таки затащил Лизу, с которой уже несколько месяцев встречался, в тёмный подвальчик, где, согласно вывеске, сидела «великая волшебница и ясновидящая Владлена». Лиза упиралась, говорила, давай пойдём назад, невпопад смеялась и делала грустные глаза, однако её никто не слушал. Её не слушали на протяжении нескольких месяцев, ровно с того момента, как их периодические встречи в кафе переросли в нечто большее.
Разумеется, «великая Владлена» была шарлатанкой, и, разумеется, Святослав нисколько ей не верил, и, тем не менее, ему удалось разговорить её, расспросить, выудить о будущем сведений больше, чем она когда-либо кому-нибудь сообщала. Владлена не знала уж куда деваться, когда этот ухмыляющийся юноша допытывался, как он будет жить и с кем, и сколько станет зарабатывать, и вообще что сделает через годы, в кого превратится…
Когда, наконец, Святославу банально надоело мучить цыганку, он схватил её за руку, сунул в ладонь несколько помятых бумажек и, потащив за собой Лизу, был таков. Владлена смущённо и оторопело смотрела на крохотные деньги, в прямом смысле заработанные пОтом – с неё лилось в три ручья, — и в сотый раз размышляла, стоило ли открывать собственное дело. Потому что большинство цыганок, и это знают все, предпочитают странствовать и перебиваться случайными заработками от случайных клиентов.
Предсказания, которые делали ему цыганки, всегда сбывались, и он этим беззастенчиво пользовался.
Безусловно, он встречал среди них не только благообразных женщин, со своим делом, навроде той, как бишь её?.. Вла… Влад… Нет, не вспомнить. Помимо разряженных шарлатанок и обманщиц попадались на его пути и бродяги. Одна из представительниц цыганского рода когда-то была его соседкой, а другая – сокурсницей. Он даже закрутил с обеими роман, а после, конечно же, бросил их, как Лизу до того…
Предсказания, которые делали ему цыганки, всегда сбывались, и он этим беззастенчиво пользовался.
…Он пользовался этим преимуществом, неизвестно как и почему обретённым, и тогда начинал громко, громогласно смеяться, хохотать. Это могло произойти в любом месте, и никто не стал бы ему перечить, поскольку Святослав Родионович Мальков вот уже второй год был бессменным председателем Союза Государств Земли. Выше него не сидело никого; зато под ним – куча народа, вся эта безликая и чёрная, суетливая масса. Не чёрная даже – серая, грязного, неприятного оттенка.
Чего в жизни Святослава Родионовича только не произошло за последние двадцать лет. Он расстался с огромным количеством девушек, и всегда разрыв происходил по его инициативе. Просто он получал то, чего хотел, чего ждал, а дальнейшее его вовсе не интересовало. Он выигрывал в азартные игры, в тотализатор, лото. Он не раз становился обладателем богатых наследств от безвременно умерших дальних родственников. Он двигался вперёд по карьерной лестнице, ничего особенно не изобретая, а предпринимая лишь новые и новые попытки отыскать цыганок, с которыми прежде не общался. Попытки каждый раз оборачивались удачей. И да, он платил им – как мог… как хотел…
…Обрюзгший, потный, одышливый, Святослав Родионович допил из бокала баснословно дорогое красное вино, не закусывая. Вместо этого он привлёк к себе полуголую грудастую девицу и впился брылями в её губки. После чего оттолкнул и ПРИКАЗАЛ:
— Я хочу… побыть один…
Девица – как же её зовут? А, неважно – подхватила разбросанную по полу одежду и выбежала из комнаты одной из его шикарных, разбросанных по целому миру пентхаузных квартир.
Отчего-то на ум Святославу Родионовичу пришла та, первая цыганка, в разноцветных обносках, та, что открыла ему глаза на небывалый дар.
«Вот дура!» — подумал он и сплюнул прямо на пол.
Хрюкнул и стал думать о более насущных вещах: яхтах и катерах… квартирах и домах… деньгах и женщинах… автомобилях… акциях десятков принадлежащих ему компаний…
Но чего-то явно не хватало. Чего же?
В поисках ответа на этот вопрос Святослав Родионович сполз с дивана, с трудом сунул ноги в тапочки, оделся не без проблем и направился к гравилифту.
— Не угодно ли господину… — начал было дворецкий-охранник, но его хозяин лишь отмахнулся, не удосужившись даже состроить недовольную гримасу.
Человек вроде владельца этой десятикомнатной квартиры на сотом этаже имеет право на ВСЁ.
Гравилифт мгновенно домчал его вниз, и Святослав Родионович вышел на улицу.
Воздух будущего полнили летающие машины, звуки голорекламы раздавались повсюду, люди в причудливой одежде сновали туда-сюда… и, конечно, все как один почтительно кланялись, когда он проходил мимо.
На город опустился густой туман, что немного скрадывало радость от созерцания окружающего раболепия.
«Стремиться некуда, — думал Святослав Родионович, — но разве это моя цель? Разве к такой жизни я шёл?»
Да, к такой – и всё же несправедливо, что он, самый обласканный судьбой человек из всех, вынужден страдать по тому, чего у него нет. А у него притом, кажется, есть абсолютно всё…
Кто-то твёрдо схватил его за руку.
Святослав Родионович уже был готов раскричаться на всю улицу, поскольку никто – никто! – не смел так обращаться с человеком, выше которого не находилось ровным счётом никого. Ему нечего опасаться, потому что любой, абсолютно любой бросится на его защиту, рискуя собственными жизнью и здоровьем, и защитит от угрозы, каковой бы она ни являлась. Это в случае, если отыщется на матушке Земле подобный идиот, тот, кто не знает в лицо и по деяниям самогО Святослава Родионовича Малькова и попытается поднять на него руку.
— Да я… тебя… в порошок… — задыхаясь из-за набранных за двадцать лет килограмм, просипел председатель.
— Не волнуйся, родной, это всего лишь я.
Он обернулся – и обомлел.
Это и правда была всего лишь она, та самая цыганка, которая рассказала ему о его необыкновенном даре, о безоблачном будущем, всемирном могуществе. Внешне, что поразительно, она вроде бы ничуть не изменилась: какой была два десятка лет назад, такой и осталась. То же смуглое лицо, то же тряпьё вместо одежды…
Святослав Родионович расхохотался, громко, громогласно. И сказал, как всегда, через силу:
— Давай, цыганочка… предскажи-ка мне… судьбу…
Но она лишь кратко помотала головой.
Он взъярился.
Но ничего произнести не успел, потому что заговорила она:
— Судьба твоя давно предсказана, дорогой, но настало время платить.
И, раскрыв рот, он, против свой воли, против воли собственно мироздания – и никак иначе! – стал слушать ужасные вещи. Кошмарные, жуткие события и случаи описывала ему цыганка, бесстрастным, ровным, спокойным голосом, холодно, морозно глядя своими глазами в его заплывшие жиром глазки.
Он попытался вырваться, но не смог: она держала слишком крепко. Он хотел позвать на помощь – и не сумел. И никто, никто вокруг не рвался вперёд, не рисковал жизнью и здоровьем, дабы оградить его от причиняемого зла.
«Почему? Как так?! Невозможно!..»
Взор у него помутился.
Цыганка произнесла последние слова, в которых он каким-то чудом умудрился расслышать «разорение» и «кончина», и только затем отпустила его потную необъятную руку.
Он рухнул на колени. Слёзы сами собой полились из глаз.
— Будь ты… проклята… Будь ты…
Но теперь она молчала. И так, молча, она сплюнула на тротуар рядом с ним и, развернувшись на каблуках старых, видавших виды сапожек, скрылась в тут же поглотившем её непроглядном молочно-белом тумане.
Он не видел их, но они смотрели на него. Они все – все разом смотрели на него. И переговаривались. …А потом раздался смех – громкий, громогласный… в котором он потонул…
Предсказания, которые делали ему цыганки, всегда сбывались, и он этим беззастенчиво пользовался…
Игла нашла вену и аккуратно вонзилась в неё. Пальцы нежно нажали на поршень, и красная жидкость влилась внутрь организма. Потекла, зациркулировала. Не кровь, но новый, мощный наркотик. Игорь Фомин ввёл себе всю дозу целиком.
Сделав это, мужчина откинулся на спинку дивана, в котором полулежал. Сколько ждать «прихода», он не знал: наркоторговец не сообщил. Когда Игорь заподозрил, что тот не до конца честен, низкорослый толстяк с поросячьими глазками сказал, что сам ещё не пробовал «новинку». Да, так эта штука и называлась – «новинка». Предельно ёмко и честно.
— Не в курсе, — ответил торговец, имея в виду, когда красная хрень начнёт действовать. – Но, говорят, ты сразу почувствуешь.
— Кто говорит?
— Те, кто продали мне его.
— И кто это был?
Наркоторговец промолчал.
— А может, ты вовсе не специалист в… хм… этой области? – усомнился Игорь.
Тогда мужчина вытянул руки и показал исколотые иглами вены. Все вопросы были сняты.
Игорь скривил губы. Что-то останавливало его от покупки и даже тянуло прочь, назад, домой. Но он всё же достал из кармана деньги – весьма приличную сумму, тем более для одной порции. И купил шприц с залитой в него красной жидкостью.
— Приятно иметь с вами дело, — весело произнёс наркаш – и подмигнул.
Никак не отреагировав, Игорь развернулся и пошёл прочь. Сел в мобиль, взлетел и направился наконец к дому, где проживал.
Его квартира располагалась на сто двадцатом этаже небоскрёба. Чего только она не перевидала за сорок с лишним лет жизни владельца. Неожиданные взлёты и болезненные падения. Красивых (и не очень) женщин. Весёлые, безудержные, опасные попойки. Сомнительных личностей. Полицейских, врачей… И ещё кучу всего. Но, если торгаш не врал, то, что ожидало Игоря, затмит любые возможные переживания.
«Надеюсь, что так, — думал он. – В противном случае, придётся искать этого негодяя, чтобы заставить вернуть деньги. Возможно, их даже придётся выбивать, при помощи кое-каких знакомых. А это опять проблемы, опять заботы и треволнения, которые, честно признаться, сильно утомили…»
Рассуждая об этом и о прочих превратностях жизни, Игорь слушал размеренное тиканье настенных часов. Он не мог бы сказать, сколько прошло времени, только вот, по словам торговца, «новейший и удивительно сильный наркотик», кажется, и не думал начинать действовать. Игорь закатил глаза: значит, всё-таки придётся устраивать разборки. Ладно, во всяком случае, он был к этому готов.
Он решил встать с дивана, чтобы выпить воды, поскольку в горле ужасно пересохло, как вдруг понял, что не может двинуться с места.
«Началось, что ли?» — без особого ажиотажа подумал опытный нарконавт Игорь Фомин.
Ну хотя бы так в общем-то.
Игорь лежал, недвижимый, словно оцепеневший. Состояние и не думало проходить, а лишь усугублялось. Озноб растёкся по членам, и они отяжелели, будто налившись свинцом.
Он хотел было подумать, что не ожидал чего-то конкретного, но при этом происходящее его совсем не радует… однако все мысли будто выветрились из головы. Сосредоточиться не получалось; мыслительный процесс не просто замедлился — остановился.
А затем кто-то поздоровался с ним:
— Привет!
Огромное красное пятно, похожее на громадное кровяное тельце, парило впереди. Какое-то время – может, пару секунд, а может, несколько лет — оно висело неподвижно, но потом внезапно раздалось, отрастило голову и конечности и превратилось в человечка метр ростом. Красный человечек, выпуклый и смехотворный, смотрел на Игоря вроде бы изучающе – сложно быть уверенным, когда у того, кто с тобой разговаривает, нет лица.
«Интересно, а у него есть передняя сторона и задняя? – неожиданно задался вопросом Игорь. – Или только передняя? Или две задних?»
Игорь знал, что нужно делать, когда видишь красного человечка. Или зелёного, если на то пошло. Но он и так лежит, недвижим – куда дальше-то? Да и человечек, ему явившийся, ежели разобраться, не очень тянет на привычного, сто раз замеченного в светофорах…
— Привет! – повторил человечек с тем же выражением.
— Привет! – в тон ему откликнулся Игорь, впрочем, не разжимая губ.
— Как тебе тут? Ничего?
— Ничего. Правда, не развернуться.
— Понятно. Ну ладно, бывай, мне пора.
И красный человечек развернулся, чтобы уйти.
— Погоди! – попытался остановить его молчащий и одновременно разговаривающий Игорь.
Но человечек не слушал. Он двигался вперёд… вернее, туда, где раньше было такое направление, потому что теперь мужчина не был уверен в том, где находится. И что в принципе существуют понятия вроде «вперёд» и «назад».
Словом, человечек удалялся. И Игорь осознал, понял, догадался: того надо остановить. Непременно, во что бы то ни стало. Иначе – всё!
Ко «всему» Игорь был не готов, а потому ринулся вслед за уменьшающимся в размерах незваным гостем — естественно, не вставая с кровати. Человечек тем временем становился меньше и меньше и уходил дальше и дальше, а Игорь бессмысленно, но отчаянно пытался его нагнать внутри гигантского расплывшегося пятна, в которое превратилась квартира. Вопросы «Где я?», «Что случилось?», «Есть ли на свете Бог?» или, допустим, «Что я ел на завтрак?» не слишком волновали мужчину. Главное – догнать человечка.
А тот был быстр. Чертовски быстр! Только Игорь стал думать, что настигает бегущего (или удаляющегося, или исчезающего), как время растянулось в одну бесконечную линию, на одном конце которой находился сам Игорь, а на другой – возмутитель его спокойствия. Сжав зубы – образно, наверное, а возможно, и взаправду, — он гнался и гнался, и гнался за проклятущим человечком сквозь кисель из времени. Затем – сквозь кашу из пространства. Сквозь первозданный хаос. Сквозь целую вселенную…
«Да он специально старается мне помешать! — мелькнула догадка. – Издевается, надо думать?»
И тотчас, следом, появилась мысль, что к нему вернулись мысли. Или, по крайней мере, возвращаются.
— Зачем я тебе? – вопросил человечек, оборачиваясь и застывая на миг – а может, на вечность.
Но Игорю только того и надо было. Он ринулся вперёд, прыгнул, наскочил на мерзавца – и наконец-таки поймал его!
— Что ты натворил, сумасшедший! – раздался с противоположной стороны полный самых разных чувств голос. Боль, отчаяние, непонимание, страх… чего только Игорь в нём не услышал.
Обернувшись, Фомин понял сразу несколько вещей.
Во-первых, что он опять способен двигаться. Во-вторых, что он стоит, а не лежит. И в-третьих, что его комната окончательно пропала вместе с негодяйским красным человечком, а им на смену пришло некое техногенное помещение. Судя по всему, центр управления или что-то наподобие того. Просторная «комната» с металлическими стенами и потолком, помигивающая лампочками, ощетинившаяся рычагами, выпирающая разноцветием кнопок и работающих экранов. Откуда-то сверху лился яркий свет.
— Где я? – не до конца придя в себя, вопросил Игорь.
— Он ещё спрашивает! – воскликнул, вероятно, тот же, кто обращался к нему ранее. Человек. С виду, самый обычный; возможно, учёный. По крайней мере, он был сед и носил белый халат вроде тех, что надевали учёные мужи в мире, оставшемся где-то позади погони за трудноуловимым человечком.
По бокам гипотетического учёного стояли ещё двое таких же, как он: примерно того же роста и комплекции, в похожей одежде.
— Я ничего не делал! – на всякий случай уведомил Игорь.
— Ну конечно, ничего! Очень подходящее слово! – продолжал изливать эмоции неизвестный учёный. – Именно в него мы все и превратимся!
— Почему? – тупо спросил Игорь.
— Потому что один чёртов идиот сломал генератор, дёрнув рычаг перегрузки, и скоро квантовая станция взорвётся, разметав по вселенной…
Он что-то ещё говорил, и кричал, и вопил… а потом плакал… и все остальные тоже рыдали… Кроме Игоря: он не кричал и не рыдал. Он даже не слушал. Он пытался понять, что же случилось.
И с трудом, но ему это удалось, когда он повернулся и на глаза попался здоровенный КРАСНЫЙ рычаг.
— Так это в тебе всё дело, — с непонятным выражением проговорил Игорь.
Его рука будто сама собой опустилась в карман куртки, которая почему-то была на нём надета… и пальцы нащупали внутри что-то длинное, пластмассовое и острое. Шприц!
Не веря глазам, Игорь извлёк из кармана неначатую дозу «новинки». Наркотик озорно поблёскивал жидким красным телом в свете горящих лампочек и экранов, а также в отблесках и искрах начавшей распадаться реальности.
Учёные стояли на коленях и истово молились.
А Игорь закатал рукав куртки и вколол себе всю дозу наркотика. Как тогда, в первый раз. И принялся терпеливо, даже с некоторой скукой, ждать, когда «новинка» подействует. В процессе он с удовольствием наблюдал, как от реальности откалываются светящиеся, люминесцентные куски и, под аккомпанемент творящегося вокруг звукового ада, гаснут, обращаясь в ничто.
Перехода на сей раз не случилось – просто кто-то вырубил свет. Вместе со светом исчезло и всё остальное: молящиеся учёные, металлическое помещение, рушащаяся реальность… цвета, звуки… Короче говоря, ВСЁ.
— Эй! – крикнул Игорь, но не услышал ни себя, ни ответа.
Темнота, между тем, пропала, и осталась лишь пустота. Пустота была всеобъемлющей. Удивительно ненаполненной и такой же скучной.
Что делать, чем себя занять, Игорь не имел ни малейшего представления. Скрестив руки на груди, он отдался на волю ожидания.
Когда в очередной раз прошло неведомое количество времени, к Игорю обратился новый голос – теперь уже до кошмарного звучный, раздающийся отовсюду и явно не человеческий:
— Зачем, Игорь?
Тот пожал плечами. И спросил первое, что пришло в голову:
— Ты – Бог?
— Можешь считать и называть меня так. Теперь это уже не имеет значения.
— А точно?
— Ты не веришь собственному Богу?
Игорь опять пожал плечами – и вдруг ощутил явный дискомфорт при этом движении. Он обратил взор на руки и с очень неприятным чувством узнал, что они исчезают. Увидеть подобное в пустоте, когда не убеждён до конца в существовании самого себя, — весьма маловероятно. Ну, по крайней мере, крайне затруднительно. Однако что-то подсказало Игорю правильный ответ.
— Это был я, — уведомил «Бог».
— Ну спасибо, — отреагировал мужчина, постепенно перестававший быть мужчиной. Да и человеком, если на то пошло. – И что дальше?
— Ничего, — ответил «Бог».
— Как ничего?
— С этого всё началось, и к этому всё приходит, потому что…
— А покороче?
— А покороче: не надо гоняться за кем ни попадя, и дёргать всё подряд тоже не стоит! – немного выйдя из себя, если вы меня понимаете, прокричал «Бог». — Ясно?
— Ясно, — сказал довольно умиротворённо почти растворившийся Игорь. – Чего ж тут неясного?
И исчез.
Исчезло и всё остальное…
…Прежде чем появиться.
Раздался крик. Потом – голоса: взволнованные… радостные…
Руки потянулись и взяли ребёнка, и прижали к груди. Младенец истово верещал. Люди в белых халатах, окружившие женщину и дитя, довольно улыбались.
«Что это? Где я? Почему?» — задавался извечными вопросами ребёнок.
И тут его взгляд упал на пустой шприц, который держал в руках один из докторов. Рядом с медицинским работником, на металлическом подносе, лежало ещё несколько таких шприцев. Каждый – полный какой-то неизвестной красной жидкости.
— Спасибо вам! Спасибо! Спасибо!.. – говорила и говорила мать, целуя новорожденного в лобик.
— Я знал, Марк, что впрыскивание активированной крови поможет, — сказал врач, стоявший слева.
— Это было очень опасно! – откликнулся его коллега, такой же седой и одетый в белый халат. – Заряженная кровь потенциально способна усиливать реакции организма, пробуждать его к жизни, но её влияние на человека, тем более новорожденного, до конца не изучено.
— Однако всё обошлось, — вступил в разговор третий. – А вообще, коллеги, это можно обсудить и позже.
Но мать ребёнка всё равно их не слушала; её внимание было полностью сосредоточено на любимом розовом комочке.
— Игорь, — произнесла она. – Я назову его Игорь.
— Прекрасное имя, — отозвался один из врачей.
Младенец увлечённо сосал грудь. Он силился понять происходящее – и не мог. Голова словно опустела; мысли не просто замедлились – исчезли. Окружающий мир превратился в патоку, в кисель.
Врач, стоявший посередине, продолжал радостно и доброжелательно улыбаться.
После чего – исчез. Исчезли и остальные.
А уставший, но сытый, младенец закрыл глаза. И заснул.
15 апреля 2235 года космический корабль «Геракл-1» отправился исследовать отдалённые уголки Галактики. Экипаж «Геракла» составляли самые лучшие и опытные представители своего дела.
В результате несчастного случая, вызванного не определённого рода аномалией, связь с астронавтами потеряли. Попытки восстановить контакт ни к чему не привели.
Было принято решение считать экипаж корабля пропавшим без вести.
Ровно через год, по окончании операции, связанной с рутинной работой космического сборщика «Гермес-5» на одном из крупных астероидов, пилот судна Хироюки Тачидзаки зарегистрировал нечёткий входящий сигнал. Тачидзаки попытался ответить на него, но потерпел неудачу.
Тем не менее, передача, ведущаяся при помощи азбуки Морзе, не смолкала. Астронавт включил запись.
Начав дешифровку, Тачидзаки с удивлением обнаружил, что слышит в обрамлении тире и точек не предупреждение или мольбу о спасении, а двоичный код. В какую именно картину складываются нули и единицы, гражданин Земли не знал. Правда, судя по тому, чтО Хироюки успел расшифровать, неизвестный контактёр передавал последовательность нот и аккордов.
Тачидзаки постарался определить источник информации, однако безуспешно. Ещё некоторое время приём продолжался, а потом неожиданно прекратился. Разумеется, о случившемся астронавт немедленно доложил начальству.
Попытки с Земли установить место происхождения сигнала тоже ни к чему привели.
Зато «письмо» из космоса удалось прочесть целиком. После тщательного анализа, к которому привлекли не только специалистов по полётам к звёздам, но и виднейших музыкантов, стало ясно, что Тачидзаки зарегистрировал некое неизвестное доселе, очень необычное музыкальное произведение. Хироюки посчастливилось в виде цифр полностью записать неузнанную партитуру, прежде чем она так внезапно пропала из радиоэфира. Восстановленный из разрозненных кусков, опус получил название «Симфония сингулярности».
Чтобы исполнить «Симфонию», в крупнейшем планетарном актовом зале «Титан» собралось более двухсот профессионалов: скрипачи, тромбонисты, клавишники, барабанщики и не только. Дирижировал оркестром сам маэстро Рылинский.
Известнейшие люди и обычные трудяги в огромном количестве пришли послушать сочинение безымянного автора родом из неустановленной точки Вселенной. Концерт записывали, транслируя в прямом эфире по телевидению, радио и Интернету.
Вот как всё было.
В зале погас свет, включились прожектора, и представление началось. И чего бы ни ждали гости, то, что они услышали, превзошло, как принято говорить, все их ожидания. В любом смысле. Дело в том, что мелодия была столь масштабна, странна и несуразна, будто вовсе не предназначалась для человеческих ушей.
Слуха пришедших в «Титан» коснулась, а точнее, обрушилась на него некая первобытная мощь, пересыпанная где-то чуднЫми, а где-то даже пугающими музыкальными решениями. Удивительное сочетание нот, отсутствие привычной мелодики как таковой, скачкообразный ритм, непредсказуемые паузы… Автор «Симфонии сингулярности», кем бы он ни был, словно бы отрицал, отбрасывал весь опыт по созданию произведений музыки, вместо него предлагая нечто одновременно нелепое, глобальное и кошмарное.
Когда фантасмагоричное творение внезапно закончилась, будто оборвавшись на полуфразе, прожектора в зале погасли, а свет вновь зажёгся. Но никто не в силах был аплодировать.
И по всей планете слушатели пребывали в ошеломлённом молчании.
В тот же самый миг, когда отзвучала последняя нота «Симфонии» (наверное, по необъяснимому стечению обстоятельств), в небе над Сверхмосковией, где проходил знаменательный концерт, открылась пространственно-временная прореха.
Безусловно, учёные не сразу поняли, что прореха именно пространственно-временная. Когда же последние сомнения исчезли, был снаряжён и отправлен внутрь висящего над столицей разрыва космический корабль «Геракл-2».
И снова только лучшие вошли в состав. Работники ЦУПа отслеживали каждый шаг, каждое действие астронавтов – но это не помогло. Стоило кораблю исчезнуть за пределами внезапно возникшей прорехи, как она тотчас схлопнулась. Кажется, звездолёт повторил судьбу своего тёзки.
Тем временем…
После нескольких секунд светового и звукового хаоса, к которым оказались не готовы опытные астронавты, «Геракл-2» вывалился из второго континуумного разрыва в неизведанной части вселенной и рухнул посреди какого-то космического тела. Дыра в небе моментально затянулась, лишая возможного пути назад.
К счастью, никто из экипажа серьёзно не пострадал. Вот только не удавалось определить местонахождение, и сАмые звёзды, отображавшиеся на экранах мониторов, выглядели чужими и точно бы враждебными. Во всяком случае, никто из людей прежде не видел подобных созвездий. На связь с ЦУПом выйти не удалось… А затем, буквально пару минут спустя, системы космолёта перестали работать.
Тогда приняли решение полным составом отправиться наружу, для исследования вновь найденной территории.
Люк пришлось открывать с помощью аварийной системы. Когда с этим покончили, шесть астронавтов, облачённые в скафандры, выбрались на каменистую, мёртвую землю и огляделись. Кругом, насколько хватал глаз, простирался однообразный серый пейзаж без малейших признаков жизни и присутствия разумных существ.
Между тем, было установлено, что атмосфера чуждого небесного тела необъяснимым образом практически соответствует земной. Скафандры, впрочем, решили не снимать, поскольку сведений о возможных опасностях, таящихся вокруг, покуда у экипажа второго «Геракла» в наличии не имелось.
Вдруг один из астронавтов, пользуясь навигатором, обнаружил некую значительную по размерам, явно искусственную конструкцию. Посовещавшись, решили отправиться туда.
Шли достаточно легко, но пребывали в крайне мрачном расположении духа, что вполне понятно: перспективы по спасению и возвращению на Землю оставались более чем туманными. Наконец впереди показалась первая цель их путешествия, и едва это случилось, шестеро опытных мужей и дам разом остановились. Они опешили, не могли поверить собственным глазам. Перед ними, в нескольких сотнях метров, находился потерпевший, похоже, крушение космический корабль.
Они двинулись дальше, и когда очутились достаточно близко, изумлению их не было предела. Перед астронавтами возвышался потерянный, казалось, навсегда «Геракл-1».
Рядом с кораблём – никаких признаков людей. Внутри – когда забрались в открытый люк – тоже никого. Системы корабля не подавали признаков жизни. И только на бездействующей приборной панели своеобразным отголоском затерянного в дымке прошлого лежал забытый или оставленный кем-то листок. На листке латинскими буквами – короткая записка, бессмысленная и неведомая, к тому же неудобочитаемая, возможно, начертанная впопыхах. Определить значение написанного не удалось. Создавалось впечатление, что буквы и знаки сосуществуют на белом листе бумаги в совершенно произвольном порядке.
Долго биться над разгадкой не позволили дальнейшие события. Вновь задействованный, сканер обнаружил в относительной близости некое рукотворное сооружение. Поэтому, прихватив с собой необычайную записку, опять отправились в путь.
На сей раз, ведомые красным маркером на экранах, двигались чуть дольше. Искомое сооружение, если верить навигатору, располагалось за высокой и широкой скалой. Обогнув её, шестеро космических путешественников наткнулись на картину, которая перевернула мир в их глазах.
Посреди безжизненного каменного ландшафта возвышалась громадная одиночная постройка. Какого-то мшистого или земельного оттенка, она переливалась в свете далёких неразгаданных созвездий непередаваемыми цветами. Но это было не самое поразительное. Наиболее впечатляющее и ужасающее заключалось в том, что архитекторы, воздвигавшие строение – кем бы они ни являлись, — словно бы отринули все правила Евклидовой геометрии. Части колоссального здания находились по отношению друг к другу под такими углами, вообразить и, уж тем более, воплотить в реальность которые не под силу ни единому человеку. Инопланетный храм, а возможно, хранилище, дом или что угодно иное, одинокое, беззвучное, звало и влекло к себе ужасом тайны, неким неопределяемым чувством, которое и рождало в сердцах завороженных его видом людей.
И, зачарованные жутким, но неотвратимым зрелищем, они подошли почти вплотную. Когда это случилось, удалось в деталях разглядеть циклопические, уходящие в недосягаемую высь полукруглые ворота. На фоне здания люди выглядели жалкими, беззащитными букашками.
Слева и справа от ворот возвышались многометровые колонны, низ которых усеивали крупные знаки, не имевшие ничего общего с земной письменностью.
Повинуясь неожиданному порыву, астронавт, у которого находился листок с загадочной псевдолатинской надписью, вытащил его и, как мог, прочёл зафиксированное неряшливым почерком вслух. Заканчивалась фраза чужеродным, но отчего-то смутно знакомым человеку звукосочетанием «фхтагн».
В тот же миг, сотрясая воздух, задвигались гигантские створки. Смрад и изначальная тьма ринулись наружу, туда, где правило бал нелепое подобие солнечного света, чтобы смести его со своего пути, поглотить, уничтожить на веки вечные.
А следом явился Он. И протянул к ним бесконечные, бессчётные отростки…
…Когда всё было кончено, Ньярлатхотеп огляделся по сторонам всей своей богомерзкой массой. На некотором отдалении Он заметил вторую потерпевшую крушение машину. К ней и направился, минуя машину первую: с ней, а равно и с её экипажем древнее божество уже успело разобраться.
Приблизившись к кораблю, Ньярлатхотеп запустил внутрь отросток. Он шарил и шарил в тщетной попытке выяснить хоть что-то о тех никчёмных созданиях, кои осмелились прийти к Нему и разбудить второй раз за прошедший, по Его представлению, совсем невеликий промежуток времени. Тёмные боги, а равно и Он, находились во Вселенной так давно и готовы были существовать ещё столь долго, что земной год казался Им лишь мигом – быстротечным, почти что мертворождённым.
Не в силах обнаружить ничего о месте обитания безрассудно наглых и бесконечно глупых визитёров, Ползучий Ужас переполнился праведным, с его точки зрения, гневом. Он разрушил летающую машинку, но это не принесло никакого облегчения.
Минуло неопределённое количество времени.
Ньярлатхотеп уже собирался вернуться обратно, в дом-храм на краю Вечности, в законную обитель и колыбель, когда прямо над Ним разверзлась дыра в континууме, дабы, судя по всему, исторгнуть из своего разверстого чрева очередных возмутителей спокойствия.
И тогда Он закричал. Не как кричит живое существо, в злобе либо страхе, но как безумно вопит создание, полностью сотканное из мрака, смерти и безысходного отчаяния других.
И земля содрогнулась под Ним, и воздух загустел вкруг Него, и небосвод над несоразмерным, титаническим, вселяющим первозданный Ужас телом окрасился в чёрные тона. Расстояние не имело для Ньярлатхотепа смысла: Он способен был и теперь уже алкал стремительно, неуловимо путешествовать сквозь космическую тьму, лишь бы отыскать тех, кто вторгался, тревожил и мешал спать, посягнув на исконное, нерушимое право!
Разгневавшийся сверх меры, владыка страха сходил с ума от ярости, и яростью Его можно было крошить звёзды…
Институт Религиозных Технологий. Плохо проветриваемый кабинет заволокло густым синим дымом, аромат которого напоминает одновременно хвою, мяту и цитрусы. В этом запахе есть что-то декадентски-песневелое, неуловимо-ктулхоидное, ускользающе-бодлеровское, и одновременно с этим что-то почти апостольски аскетическое. Пространство и время разрезается на лоскуты стробоскопическими лучами дрим-машин. В дыму тонут стеллажи книг, беспорядочно разбросанные бумаги, тихо шелестят узоры на персидских коврах. Буквы переползают с книги на книгу, из-за чего названия невозможно прочитать, как в сновидении. Дым и узоры наслаиваются на фигуры двух персонажей, обволакивают их, превращая их образы в медленно перетекающие друг в друга арабески. Из-за этих спецэффектов разглядеть персонажей сложно, но хорошо различимо то, о чём они говорят…
— А как вам вот такая тема: «Каннабиноиды как фактор коллективного импринтирования Нейросоматического Контура в Эпоху Пророков»?
— Да, в народе давно говорят, что не обошлось без этого. Вы верно мыслите — этот тип медиаторов располагает не только к получению Откровения, но и к его интерпретации — и есть многочисленные свидетельства реального использования: пилюли Хасана ибн Саббаха, следы древней пыльцы в развалинах Храма Соломона… Тема действительно интересная, но такое исследование не дадут профинанисировать табачные и алкогольные корпорации…
— А каннабиноидные корпорации?
— Они находятся глубоко в подполье, и мало заинтересованы в фундаментальных исследованиях. Разве что целью будет не коммерческая выгода, а обретение нового метафизического статуса — но безумцы в таком бизнесе долго не живут. А так, идея сама по себе не плоха, но тут нужно искать особый подход…
— Знаете кто меня на эту тему натолкнул? Даджал.
— Даджал? Собственной персоной? Очень любопытно! Как же вы его нашли?
— Никак, он сам нас нашёл. Недавно мне написал молодой человек, заглянувший, судя по всему, в Зеркало Иблиса. То, что он описывает, в принципе соответствует нашим представлениям о природе этого объекта — Зеркало трансформирует заглянувшего раз и навсегда, на уровне биохимии. Собственно говоря, Апокалипсис, похоже, отменяется — не нужно дожидаться Страшного Суда, чтобы воскреснуть…
— Почему же Апокалипсис отменяется?
— Даджал перекурил пластилина, пока смотрел в Зеркало, и сделался совсем торчком. Теперь ничто не сможет вырвать его из созерцания полиморфро-извращённых экстатических галлюцинаций — он будет всё глубже интерпретировать созерцаемое Откровение, всё глубже и глубже зарываясь в нейросоматические узоры — а на таком уровне детализации, зарываться в них можно неизмеримо долго. Если и будет какой-то апокалипсис — то только пластилиновый.
Я, возгордился как Сатана, понадеявшись, что смогу прожить без любви.
Муж и Жена — одна Сатана. Две монады, достигшие целостности, Единое, отражающееся во Многом; Многое, противостоящее Единому; Единое, включающее в себя противостоящее Многое; и так далее…
Рога-громоотводы. Поэтому, он или она — рогат или рогата. Сатана — это он или она? Трудно сказать определённо. Рогатый/ая Матереотец. Рога-громоотводы улавливают молнии. Ноосферная дуга. Спрайты — это тела эгрегоров, подсвеченные эффектом Кирлиан. Рогатый Отец или Рогатая Мать изображается непременно с рогами, даже если он или она — насекомое. Особенно если он или она насекомое…
Руны танцуют как игрушки на ёлке, галактики кружатся в небе, рогами в небо, рогами в молнии, молнии мне в рога! Высоковольтная дуга, во избежание — не дотрагивайтесь до оголённого… Не дотрагивайтесь до оголённого Пана, до обновлённого Пана не дотрагивайтесь Откровением Иоанна! Не дотрагивайтесь спектральным диапазоном до вывернутого Канта, во избежание… Пан, Пан, Ио Пан! Иоанн! Ио-анн! Откровение — в чреслах твоих!
Телом единый с Древом Предела, руки его как мощные ветви, ноги как глубокие корни, роги его — как громоотводы. Мир освещает пылающим сердцем — всё это — Пан, Миродержец Рогатый!
Пан! Пан! У кого встаёт по утрам? Пан, Пан, румян-молофьян! Пан, Пан, пройди по торсионным полям! Пан, Пан, по невозможным мирам! Пан, Пан, горсти семян в извилины нам! Горсти спор в извилины нам! Горсти имён в извилины нам! Пан! О, Пан! Ио, Пан!
07/08/2022
———————————————
Примечания:
«Pan-Pan» — сигнал в голосовой радиотелефонной связи, обозначающий возникновение аварийной ситуации, при которой транспортное средство (судно, самолёт и т. д.) и его пассажиры подвержены конкретной угрозе, однако отсутствует угроза их жизни или самому транспортному средству, а немедленная помощь не требуется.
Эгрегор (стражи) — в оккультных и новых (нетрадиционных) религиозных движениях — душа вещи, «ментальный конденсат», порождаемый мыслями и эмоциями людей и обретающий самостоятельное бытие. С точки зрения биоэнергоинформатики «эгрегор» — энерго-информационная структура, изначально возникающая из сонаправленных эмоций и мыслей группы людей, объединённой общей идее . «Под эгрегорами понимаются иноматериальные образования, возникающие из некоторых психических выделений человечества над большими коллективами. Эгрегоры лишены духовных монад, но обладают временно сконцентрированным волевым зарядом и эквивалентом сознательности.» Роза Мира
Спрайт (англ. sprite — фея; эльф) — вид электрических разрядов холодной плазмы, бьющей в мезосфере и термосфере. «Молния во время грозы может создать поле электрической напряженности в пространстве над собой, что визуально будет выглядеть как вспышка света странной формы, которая обычно называется спрайтом. Мы сейчас понимаем, что специфические разновидности молний могут вызвать такой эффект выше в атмосфере». Вспышки в стратосфере, мезосфере и термосфере, направленные вверх, вниз и горизонтально, подразделяются на спрайты, синие струи, тайгеры и Эльфы. Окраска вспышек и их форма зависит от высоты, на которой они происходят. В отличие от наблюдаемых на Земле молний, эти вспышки имеют яркий цвет, обычно красный или синий, и покрывают большие пространства в верхних слоях атмосферы, а иногда простираются до границы с космосом.
Эффект Кирлиан — плазменное свечение электроразряда на поверхности предметов, которые предварительно помещаются в переменное электрическое поле высокой частоты 10-100 кГц, при котором возникает поверхностное напряжение между электродом и исследуемым объектом от 5 до 30 кВ. Эффект, подобно статическому разряду или молниям, наблюдается на биологических объектах, а также на неорганических образцах разного характера. Для живых объектов интенсивность и конфигурация излучения зависит от электрической проводимости организма что обусловливается многими параметрами — в том числе и психоэмоциональным состоянием испытуемого.
Древо Предела, Мировое дерево — мифологический архетип, вселенское дерево, объединяющее все сферы мироздания. Как правило, его ветви соотносятся с небом, ствол — с земным миром, корни — с преисподней. Самая распространённая репрезентация мифологической середины мира — сакрального центра вселенной, выполняющего гармонизирующую роль.
В «Калевале», карело-финском поэтическом эпосе (в подзаголовке значилось: «финские народные песни»), образ «большого дуба» означает мировое древо, которое уходит корнями в земную толщу, а верхушкой достигает небес.
В скандинавских мифах — вечнозелёное древо жизни Иггдрасиль, пропитанное живительным священным мёдом. Это громадный ясень, который является структурной основой всего сущего и соединяет собой девять миров. На вершине дерева сидит орёл, корень подгрызают змеи и дракон Нидхегг. Слово «Иггдрасиль» буквально значит «конь Игга», то есть конь Одина.
В Коране оно называется сидрат аль-мунтаха — Лотос крайнего предела (в суре 53:14). Это огромное дерево над седьмым небом является высшим пределом для тех, кто поднимается с земли, и для того, кто нисходит от Аллаха.
В каббале о Мировом древе также говорится: 92. Рав Паалим он и Мекабциэль — Многодейственное и Собирающее это высокое древо, самое большое из всех. Из какого места вышло оно? Из какой ступени произошло? Вновь указывает нам источник — из Мекабциэль, потому что он — высшая ступень, скрытая, которой никто не видел. Всё есть в ней, она собирает в себе весь высший свет. И всё исходит из неё. (Книга «Зоар»). В данном отрывке имеется в виду, что древо — высшая ступень познания для существ нашего мира. С ним связано конечное исправление («гмар тиккун»), полное исправление всех свойств в конечном состоянии мироздания.
Торсионные поля — термин, первоначально введённый математиком Эли Картаном в 1922 году для обозначения гипотетического физического поля, порождаемого кручением пространства. Источником поля является все, что вращается, – от звезды до обычного маховика. Но причиной может быть не только вращение. Если какая‑то система не скомпенсирована по спину и имеет не нулевой суммарный момент, тогда тоже появляется торсионное поле. Например, заряд поляризует вакуум и создает электромагнитное поле. Но одновременно – поскольку в фитоне кольца электрона и позитрона разошлись, сдвинулись – появилась и спиновая нескомпенсированность, а как следствие – торсионное поле. В отличие от электромагнитного и гравитационного, имеющих центральную симметрию, у него она осевая, то есть это поле распространяется от источника в виде двух конусов. Еще одно свойство торсионного поля: оно не экранируется природными средами.
Пан — «Потому его [Юпитера] называли Паном, от слова πᾶν, «всё», что есть; его тело служило изображением всего состава нашего чувственного мира. Он знаменовал землю, воду, воздух, огонь, день, ночь. Его голова с позлащенными волосами символизировала блистание небес; его рога – запад и восток; его глаза – Солнце и Луну; широкая грудь – воздух; крылья на раменах – быстроту ветров и волю Божью, исполняющуюся мгновенно. В руке он держал семиствольную флейту, обозначавшую гармоническое согласие семи планет, а в другой – жезл с кривым навершием, символ небесных свойств и сил, сокрытых в разных частях мира. Пятнистая шкура, служившая ему одеждой – это роскошный звездный свод с титаническими светилами; ноги его были косматы и заканчивались козлиными копытами, сообщая о метаморфозах и плодородии нижнего, подлунного мира претерпевания… О Пане говорилось, что он любил Пифию и Сирингу; первая, бежав от него, обратилась в сосну, другая – в тростник. Пифия, πίθη, есть направление человеческого ума, а ее обращение в сосну, древо Сатурна пирамидальное по форме и возносящееся в небеса, – обращение к первому сатурновому Уму, когда ум захватывает Пан, то есть созерцание чувственного мира. Сиринга же – восхищение от созерцания гармонического порядка чувственного мира, которое охватывает душу гармоническими ладами и возвращает ее к Богу, делая ее подобной Пану; ведь, как мы учим в «Универсальной музургии», тростник имеет семь сочленений, которые, если его разрезать в соответствии с этими сочленениями и составить в семиствольную флейту, которую сделал Пан, эта флейта даст в точности διαπασῶν συστάσιν [«состав диапазона», т.е. семь нот], что есть его, Пана, совершенное и абсолютное подобие». Афанасий Кирхер, «Эдип Египетский», Рим, 1653, том ΙΙ.
Откровение Иоанна Богослова, Глава 10 — десятая глава Книги Апокалипсиса (10:1—11), в которой Иоанну является ангел и вручает книгу, чтобы тот ее съел. Эта глава является промежутком между звучанием 6-й и 7-й труб. Семь громов, вероятно, семь гласов Божиих в Пс. 28., а так же, возможно, в гностическом апокрифе «Гром. Совершеный Ум» приводится то, что сказали семь громов Иоанну.
«И когда семь громов проговорили голосами своими, я хотел было писать; но услышал голос с неба, говорящий мне: скрой, что говорили семь громов, и не пиши сего.»
«Св. Андрей Кесарийский полагает, что эти «семь громов» или «семь гласов» одного угрожающего Ангела, или семь других Ангелов, предвозвещающих о будущем. То, что они говорили, «теперь неизвестно, но будет потом изъяснено самым опытом и течением вещей». Окончательное познание и разъяснение того, что они возглашали, принадлежит последним временам.» Аверкий (Таушев) архиепископ Толкование на группу стихов: Откр: 10: 4-4
Филадельфийский эксперимент (известный также под названием «Проект „Радуга“») — эксперимент, якобы проведённый ВМC США 28 октября 1943 года, во время которого исчез, а затем мгновенно переместился в пространстве на несколько десятков километров эсминец «Элдридж». ВМС США официально не подтвердили проведение эксперимента, однако слухи о нём широко распространены. Дожившие до наших дней моряки из команды «Элдриджа» отрицают факт проведения эксперимента и считают заявления о нём выдумкой и ложью.
В легенде утверждается, что предполагалось сгенерировать мощные электромагнитные поля, которые, при правильной конфигурации, должны были вызвать огибание эсминца свето- и радиоволнами. При исчезновении эсминца наблюдался зеленоватый туман. Из всего экипажа в 181 человек вернулись назад невредимыми только 21. Из остальных 27 человек в буквальном смысле стали частью конструкции корабля, 13 умерли от облучения, поражения электрическим током и страха. — Википедия
«Тайна Филадельфийского эксперимента так и осталась непостижимо тревожной тайной. Разве легко поверить, что ВМС США в ходе работы с силовыми полями и опытах по созданию радиолокационной невидимости случайно обнаружили путь к другим мирам и вступили в контакт с внеземной цивилизацией? Об этом упорно ходят слухи, как и то, что с 1943 года армия США осведомлена обо всех передвижениях пришельцев по нашей планете. Профессор Фридман, физик-ядерщик из Калифорнии, назвал возможную причину внимания внеземных цивилизаций к Филадельфийскому эксперименту — высокую концентрацию электромагнитного потока. США так тщательно оберегали секрет Филадельфийского экперимента, что никого не удивила цепочка странных исчезновений его свидетелей. Джессуп сообщал, что во время эксперимента весь корабль окутался непроницаемым зеленым туманом, подобно тому, о котором рассказывали выжившие в бермудских катастрофах. «Элдридж» исчез именно тогда, когда туман обволок весь корпус.» — Н. Глазкова, В. Ланда «Вселенские тайны пирамид и Атлантиды.»
Было на свете огромное растение. Его вырастили атланты. И в этом растении сделали Королевство принц и принцесса. Они были высокого роста. Их предки были атланты. Девушка имела светлые длинные волосы. Её коса доходила до земли. Её звали Эллада. Мужчина тоже был высокого роста. Имел длинные светлые волосы, звали Эсельдором. Он тоже был высокого роста. Их рост был в два метра. Эта была древняя цивилизация. Они даже построили космические корабли. И эта цивилизация охраняла громадное растение, которое доходило до космоса. Его охраняли атланты и драконы.
Принц и принцесса сделали в нём себе дом. Там находилось Королевство. К ним прилетали ангелы. Из других королевств. И даже из других цивилизаций.
Когда жили атланты, на Земле было до сотен цивилизаций. И даже смогли построить телепорты. Можно было перемещаться в разные измерения.
Суть не в этом. Они охраняли растение. И велели драконам тоже охранять.
Эсельдор очень сильно любил Элладу. И даже ради неё охранял это растение. Они единственную цивилизацию не любили — это карлики. Потому что у себя на родине они поубивали сотни таких растений. И даже вторглись к атлантам и у них истребили.
Поэтому принцу и принцессе пришлось переместится жить в это растение. Дабы карлики не разрушали. Карлики были паразитами. Они уничтожали не только растения, но и драконов.
RSS