Алиса Селезнёва — Тиамат

Бывает иногда такое, что во сне приходит полностью готовый сюжет, и это как раз такой случай. В таких снах обычно я — это не совсем я, и знакомые мне персонажи обрастают какими-то новыми подробностями. Мне не пришлось добавлять к этому сюжету практически ничего, кроме может быть нескольких шуток и литературных украшений. Как правило, в снах подобного рода, я обладаю какими-то магическими умениями и живу крайне насыщенной жизнью, что хорошо вписывается в концепцию о компенсаторной природе сновидений. А может быть, показывают мне разное, а запоминаю я только то, где есть какие-то чудеса — тоже может быть.

На этот раз, проснулся я в сырой землянке, освещённой несколькими спиральными энергосберегающими лампами, под шум приборов, напоминающий звук работающих майнинг-ферм. Сознание подгружалось как-то вкривь и вкось, я вроде бы понимал, кто я, и даже приблизительно знал историю этого мира, однако, воспоминания появлялись с какими-то щелчками и вспышками, и не все. Первым я увидел лысый череп Нейрослава, он сильно постарел с нашей последней встречи, и стал ещё более худым, поверх военного комбинезона он был одет в шкуры, и какие-то шаманские бусы из зубов и косточек. Он курил трубку с длинным мундштуком, распространяя по непроветриваемой землянке густой запах махорки с мухоморами. «Привет, братишка!» — поприветствовал я Нейрослава. «Давно не виделись! — Фрай, тут Санёк проснулся!» — это он крикнул куда-то в сторону приборов. Значит, в этом мире я Санёк? Ну ладно, у меня часто меняются имена в параллелках, Санёк так Санёк. На зов Нейрослава появился рыжий юнец с бритыми висками, в майке и засаленных штанах с вейпом, запах пара из вейпа не перебивал, а только усиливал мухоморную вонь — оказалось, в вейпе у Фрая тоже были мухоморы. «Так, ребята, вас я вроде бы помню, но какой сейчас год?» — я приподнялся на лежанке, попутно заметив, что сам я одет в некое подобие военного комбинезона, на который нашиты какие-то совсем не военные нашивки — радуги, мухоморы и единороги, при этом у меня густая и длинная борода, кожа на руках очень огрубевшая, как будто бы я работаю в поле или что-то вроде того. «Началось… Фрай, покажи ему диафильмы… Ну сегодня меня хоть узнал…». Фрай, выпустив вонючее облако глицеринового дыма, скрылся в подсобке, и через минуту вернулся со шлемом, из которого торчали провода. «Утренние диафильмы!» — прокричал Фрай.
В общем, я проснулся в реальности, где я — Санёк, и каждое утро я смотрю «диафильмы» по виртуальному шлему, чтобы окончательно вспомнить кто я, и какая история у этого мира, обычно я просыпаюсь, когда Фрай уже закончил утренний цигун, и сидит за мониторами, и я приветствую его вопросом «Кто ты? Какой сейчас год?», а он показывает мне «диафильмы» по шлему дополненной реальности, чтобы я в течении 15-20 минут получил базовые знания об истории мира и о собственной биографии — привычный ритуал, как зубы почистить. Шлем загружает информацию очень плотно. При этом возникает состояние гипнотического транса и чувство как будто покурил мета — сняв шлем, я обычно тут же отправлялся в огород, или на пробежку, или стрелять по пивным банкам из автомата калашникова одиночными выстрелами. В том мире я умею стрелять и почти не промахиваться, причём это и другие автоматические умения не повреждаются болезнью памяти — я забываю только те вещи, которые относятся к сфере сознательного, но навыки ставшие бессознательными автоматизмами, всегда остаются со мной.

В общем, относительно нашей ветки, это недалёкое будущее. Вроде бы, 2043 или 2045 год. На Земле некоторое время побыл тоталитаризм, потом была война с инопланетянами, земляне проиграли, и серые гуманоиды стали мировым правительством, однако они установили значительно менее тоталитарный режим, чем все предыдущие земные правления, и их никто не торопился свергать. Вооружённые силы стали едиными на всей планете. Появилось много новых технологий, но в целом мир всё ещё похож на привычный. Мы с Фраем сидим в этой землянке, и большую часть времени проводим за мониторами — он смотрит на какие-то графики и коды, я веду переписку в множестве чатов, иногда мы меняемся местами. Иногда мы редактируем психический «геном» людям, которые приходят к нам в тайгу — в общем, такие кибершаманы-целители, живущие в землянке в лесу. Люди приходят к нам, и оставляют всякие варенья-соленья, махорку и спички, а мы редактируем дефекты их психики на установке, спизженной у серых. В этой землянке вообще почти всё оборудование спизжено у серых — и не то что бы они нас искали, складывалось впечатление, что им вообще всё равно, или что нас они держут как какой-то отдельный эксперимент. Тем не менее, мы иногда меняем дислокацию, и соблюдаем все меры предосторожности, ну, мало ли что.

В то утро я сразу признал Нейрослава — мы были знакомы с ним ещё в молодости, это сработало как триггер. Он с нами в этой землянке не всегда, в этот раз он приехал потому, что он что-то обнаружил, должен был что-то сообщить нам, что помогло бы нам продвинуться в наших исследованиях этой спизженной у серых установки — редактора душ — на много лет вперёд. Его присутствие воскрешало мою память не хуже утренних диафильмов Фрая.

— В общем, я обнаружил настоящего демиурга этого мира, а не того Ялдабаофа, которого давно заменили на камышового кота. — спокойным и размеренным голосом начал Нейрослав, и мы тут же застыли в ожидании. Он явно не торопился, наслаждаясь произведённым эффектом. Развернув схему мироздания на голопроекторе, он голосом лектора продолжил (и я телепатически словил мысль Фрая «и тут Остапа понесло…»).
— Знаете ли вы, господа, кто такая Тиамат? — голопроектор показывал нарезку из Generation P, какие-то древнешумерские схемы и мутнейшую тифонианскую каббалу — этот видеоряд подействовал на Фрая так, будто бы он случайно взял в рот что-то очень кислое.
— Тиамат это Первичный Хаос, предшествующий творению, соответствующий состоянию Тоху-Боху-Техом, то есть это Великое Море, над которым носился Дух Божий перед тем как создать этот мир, по некоторым древним верованиям, но сейчас мы точно знаем, что древние оказались неправы, и все миры Клиффот выше Бездны являются сугубо виртуальными, то есть это побочный продукт функционирования реальности, а не какая-то самостоятельная реальность, и уж тем более — не первичное. Это стало известно ещё 20 лет назад, когда серые рассекретили свои документы.
— Хорошо. А теперь посмотри — если я изменю переменную Шпателя в уравнении Давида, в соответствии с нашими старыми теоретическими выкладками, гексаграмма миров становится не только абсолютно симметричной, но и уникурсальной, что говорит о том, что их каббалисты ошибались, и этот мир — виртуален, а древо действительно симметрично разворачивается в обе стороны! — на голопроекторе замелькали цифры и иероглифы серых, возникла на мгновение уникурсальная гексаграмма, и многоуровневе модели древ.
— Пиздец! Если это так, то возникает парадокс — переменная Шпателя не может быть мнимой и отрицательной одновременно, потому что тогда… Подожди ка… — в этот момент я потерял нить их рассуждений, потому что Нейрослав и Фрай погрузились в суровый матан, из которого мне было понятно только то, что жрецы серых ошибались, и несмотря на это, им удалось построить летающие тарелки, и вот это вот всё.
— Нейрослав, а как тогда работают технологии серых, которые основываются на описанных в уравнении Шпателя свойствах пространства? Тарелки же летают. — перебил их я.
— Вот смотри, Сань. Если тебе снится, что у тебя есть компьютер, тебе не обязательно в точности понимать принцип его работы — он будет работать в любом случае, даже если ты забудешь воткнуть его в розетку. Главное это то, чтобы ты во сне верил, что компьтеры работают, и приблизительно знал как. Инженеры серых приблизительно знают, как работают их технологии, и они работают на их вере в то, что наша реальность не является симуляцией. Это если по-простому, без матана. К тому же, их вариант уравнения Давида верно описывает все миры ниже бездны, там действительно присутствует фундаментальная ассиметрия, поэтому тарелки и летают — всё веселье начинается выше.
— Пиздец! — всё что я ответил Нейрославу.
— Так вот, и как вы помните, Ялдабаоф, которого они считают сыном Софии, выглядит как двухголовый гусь, или Великий Гоготун — и именно поэтому он запрещал все свои изображения, но всё же был вычислен и заменён гигантским камышовым котом. Это по официальной версии. В действительности, Ялдабаоф — сын вовсе не Софии а Тиамат, и котом был заменён один из его дублей, а двухголовый гусь находился всё это время не там где мы его искали, а на пару уровней ниже — он спрятан внутри одного из дублей Тиамат, но он не её сын, а просто флуктуация в коде, небольшая ошибка, из-за которой этот мир такой. И да, эта реальность — виртуальна, но мы не можем выбраться из неё, потому что по сути некуда — никакой поляризации Плеромы ещё не произошло, вокруг Хаос, Тьма и Пустота, и всё что мы видим — просто паталогическое искажение предшествующей творению стадии. Вот это — Ялдабаоф, собственной персоной (на голопроекторе появилось изображение двухголового гуся, но головы почему-то были перевёрнутыми). А вот так должна выглядеть Тиамат — (Нейрослав ввёл какие-то параметры, и головы гуся срослись в одну, а тело превралилось в длинный змеиный хвост, вьющийся кольцами). Мы меняем всего один мем, отвечающий за отделение головы от эмбрионального матрикса, и вместо двух голов получается одна, а тело формируется без искажений. Так что он никакой не сын Софии — его попросту нет.
— Ну хорошо, допустим, и что же ты предлагаешь делать, если эта реальность виртуальна? Почему мы не можем редактировать её базовые константы, убрать гравитацию например?
— Проблема тут вот в чём. Вирус зародился на уровне плероматического процесса, поэтому его так сложно идентефицировать. И получилось так, что Тиамат могла полностью отрендерить, населить и визуализировать уровень мироздания только один раз, после этого она могла работать только с фрагментом этой реальности, как бы крутя колёсико, увеличивающее мир на 10 в 10 степени каждый раз, с каждым полным поворотом (причём обратно колёсико не крутится), так вот, кончилось это тем, что первые итерации она визуализировала, ещё не зная об этом деффекте, поэтому там только газопылевые облака, туманности и водород — до неё стало доходить что что-то не так. когда она попыталась с планетного уровня прыгнуть обратно на метавселенский, и не получилось. Короче говоря, привело это к тому, что Тиамат застряла в субатомных структурах, и через пару оборотов зума вообще превратится во что-то настолько мелкое, чего даже и вовсе нет. На уровне биологической жизни она успела насоздавать себе резервных копий, чтобы они эволюционировали и смогли вытащить её из собственого когнитивного голографического генома. Причём «Злой демиург» хранится в той же резервной копии Тиамат, в которой хранится и она сама, потому что никакого отделения в действительности не произошло. И мне удалось её найти. Возможно, ты её даже помнишь — это Алиса.
— Да, её трудно забыть, тем более что её теперь показывают по телевизору каждый день. Совсем как Аллу Пугачову. Хочешь что-то спрятать, прячь это на самом видном месте… Помню, мы когда-то шутили о том, что она станет Иштар Борисовной — и вот дошутились.
— Собственно, поэтому я к вам и пришёл. Она должна быть доставлена сюда, и ошибка в её коде должна быть отредактирована на вашей установке. Гипноз не подействует, предупреждаю сразу — и есть опасность, что ты просто исчезнешь, не успев даже осознать, что сделал не так. Хотя она и не помнит, кто она, защитные системы работают как надо. А вот её охранников и свиту гипнотизировать можно и нужно — они не должны ничего заметить. Только двое, я и ты, можем это осуществить — не посылать же туда Фрая, в конце концов. Кто из нас пойдёт? Нужно решить сейчас, второго раза у нас не будет — ошибка будет стоить нам существования.
— Ну, думаю она помнит нас обоих, но моему появлению вряд ли обрадуется.
— Там будут роботы, Сань. Что я сделаю своей псионикой против железок? Я уже старик.
— Ты что-то задумал, Славик. Ты всё время появляешься, как Гэндальф, выдаёшь задания и исчезаешь неизвестно куда. Но в этот раз ты превзошёл себя — мы должны спасти мир, так, чтобы никто не заметил.
— Да. Ты поедешь?
— Конечно! Я уверен, что там не будет никаких роботов, но мне надоело сидеть в этой землянке, как сыч. Да и в городе давно не был, куплю хоть нормального табака, а то вы своей махоркой всю хату тут провоняли.
— Давай. Главное, сделай всё тихо, операция не должна привлечь внимания, а то сам знаешь, поползут разные слухи…
— Не гони, у меня может и альцгеймер, но рефлексы в норме. Всё будет збс!

Из ямы, прикрытой валежником, я извлёк мотоцикл, завёрнутый в целлофан, сундук с цивильной одеждой и немного оружия. Нейрослав, увидев мой арсенал, присвистнул «Ван Хельсинг, ты не на вампиров идёшь, зачем тебе это?» — и выбрал из кучи оружия компактный хитиновый пистолет-пулемёт, и две хитиновые гранаты с сонным газом, сказал что мне вполне хватит и этого. Я облачился в строгий чёрный костюм, и вставил в петлицу синтетическую гвоздику, пахнущую совсем как настоящая, и меняющую цвет в присутствии отравляющих веществ с красного на зелёный. Сначала я хотел побрить бороду, но вспомнив о роботах, распознающих лица, не стал, а только расчесал её, и надел зеркальные очки-авиаторы, переливающиеся как глаза слепня. «Ну ты прямо Шамиль Басаев!» — мы с Нейрославом громко поржали, Фрай усмехнулся — он явно не знал кто это такой.
Судя по новостям в интернете, Алиса готовилась к бракосочетанию с народным артистом Максимом Селезнёвым, и только ленивый журналист не пошутил на тему того, что возможно, единственная цель их бракосочетания — в том, чтобы Алиса стала Алисой Селезнёвой, ради постмодернистской отсылки на старинный фантастический фильм. Максим Селезнёв, до этого — телеведущий средней руки, будучи приближенным к Примадонне, стал постоянно светиться во всех рекламных роликах и сериалах — по сути он уже вступил в должность мужа Богини, осталось только закрепить это ритуально, а дальше его жизнь состояла бы из бесконечных съёмок, света софитов и фотовспышек, и закончилась бы, традиционно — большим металлическим шаром и удушением жёлтыми прыгалками.
Планировалось, что я уговорю Алису съездить к нам в лес, до или после церемонии, мы обернёмся за сутки, церемония пройдёт по плану, и никто ничего не заподозрит. Таким был план Нейрослава. Но было два нюанса — исчезновение Примадонны на сутки всяко не пройдёт незамеченным, и кому-то придётся придумывать благовидный предлог. Мне? Нейрослав загадочно умолчал об этом. Вторым нюансом было то, что узнать-то она конечно меня узнает, но далеко не факт что обрадуется — возможно, в её памяти всплывёт тот отвратительный эпизод, когда я обезумел, и… Впрочем, мне не хотелось продолжать думать об этом, почти полвека прошло с того случая, когда наши жизненные пути разошлись, и многое изменилось, и в мире, и в нас самих. Может быть, и лучше было бы послать Нейрослава, но я уже ехал по магистрали, ведущей в Мозгву — так иронически переименовали Москву, в эпоху когда многие города получили иронические названия. Мозгве на мой взгляд повезло куда больше чем Пидрограду, жители которого оказались те ещё шутники, и проголосовали за такое вот переименование.
Пока я думал обо всём этом, у меня на хвосте образовался мотоцикл с роботом-гибддшником с мигалкой. «Вы превысили скорость! Немедленно остановитесь!» — монотонный робо-голос звучал из громкоговорителя. Чертыхнувшись, я потянулся к кобуре с хитиновым пистолетом, но Нейрослав с Фраем, которые держали со мной связь, хором сказали «Нет, чувак, ну ты чё!», и я затормозил. Робот подъехал ко мне, и протянул мне планшет, на котором отображалась моя скорость «Вы привысили допустимую скорость! Предъявите ваши права или приложите палец вот сюда!» — я сказал роботу «Послушай… А знаешь ли ты, что пространство и время относительно? И никакой скорости не существует, потому что нет движения. Один философ, кажется, Фаллос из Милеты, говорил что движения нет — или это был какой-то другой Фаллос, а тот, Фаллос Милетский, заявлял что всё есть вода — а знаешь ли ты, что за вода имелась в виду? Знакома фраза про дух божий, что носился над водою? А? Молчишь, железяка? Правильно, молчи…» — тут робот как-то очень по-человечески скривился, и сказал «Вы пьяны. Дыхните вот в эту трубочку» — и из его шеи выдвинулся мундштук. «Пожалуста! Да я стёкл как трезвышко!» — сказал я, наклоняясь к мундштуку, и складывая губы так, будто бы действительно собираясь дунуть, прикидывая, где у железяки блок памяти — вряд ли в голове, там у мусороботов только рупор да мигалка — я выплюнул из-за щеки маленький, но очень мощный магнит, который попал точно в солнечное сплетение робота. Он тут же начал перезагружаться. Никто не защищает блоки памяти таких дешёвых роботов от магнитов — это знает каждый любитель быстрой езды. Достаточно прилепить магнит к корпусу, и железка перезагружается, возвращаясь к заводским настройкам, причём продолжает делать это, пока магнит не будет снят. Память при этом не сохраняется. Некоторые отморозки даже пользуются этим, чтобы разбирать их на запчасти, так что лавочку наверное скоро прикроют, и экранируют всех патрульных роботов от магнитного поля. Но сейчас иногда прокатывает.
— Ты и полпути не проехал, а уже нарвался на робота! Ну ты даёшь. Ты же понимаешь, что в Мозгве такой дырявой рухляди уже не будет, а? — услышал я в наушнике голос Нейрослава.
— Не ссы. Мы спешим, или как?
— Тише едешь…

В Мозгве я первым делом зашёл в табачную лавку, которая представляла собой что-то вроде бара. Там я решил немного посидеть в интернете, и продумать способы подобраться к цели. Этим вечером Алиса выступала в Тмутаракани, клубе любителей нейробуйства. Я заказал проходку, и откинулся в кресле — можно было немного подремать.
К Тмутаракани я подъехал с небольшим опозданием. На входе мне предложили на выбор пять видов картриджей, меняющих сознание, фиолетовый, зелёный, красный, чёрный или серый, я спросил, нет ли у них чего-нибудь классического, водки там например. Работник клуба понимающе кивнул в сторону моего столика. Я занял место и начал смотреть выступление. Алиса была на сцене с какими-то двумя мальчиками-зайчиками, в смысле, люди, ряженые в зайцев, и пела какую-то сентементальную детскую песню, которая вроде бы была хитом. Я разглядел, что один из зайчиков — никакой не зайчик, а терминатор-жидкий-металл. Подошёл бармен, человек — редкий по нашим временам сервис. «Возьмите экстаз, и растворите его в абсолюте!» — сказал я бармену, и несколько голов удивлённо повернулось ко мне. Тут никто таких названий-то не помнит — подумалось мне. Бармен кивнул, и через некоторое время принёс графин.

— Нейрослав, слушай, незаметно подобраться не получится. Смотри, кто тут на подтанцовке! У него даже телепатические сканеры есть.
— Мда, тогда придётся переходить к плану «Ы». Я же говорил, тебе надо ехать.
— Что за ещё план «Ы»?
— Ты должен будешь войти в контакт с объектом прямо во время церемонии венчания. Роботам запрещено входить в церкви, и этот закон соблюдается. Всегда.
— Но ты же понимаешь, что если что-то пойдёт не так, будет погоня? А у меня только эта пукалка и бесполезные гранаты, арбалет-то ты у меня отобрал!
— Правильно, нечего стрельбу разводить. Ничего не должно пойти «не так», ты забыл, мы мир спасаем.
— Пиздец. А как мы объясним людям, что Примадонна пропала на сутки прямо с церемонии венчания, а потом вернулась, как ни в чём ни бывало?
— А мы и не будем ничего объяснять. Все, кто присутствует на церемонии, заснут, и все кто смотрит в этот момент телек — тоже. Через сутки мы всё вернём, и люди досмотрят церемонию до конца, а уже потом, когда она закончится, обнаружат, что на календаре другая дата. Но это мы не будем объяснять, это объяснит её пиар-отдел. Наше дело сделать всё чётко.
— А те кто не смотрит телевизор? Ты подумал о них, что с ними делать?
— Да ничего. Кому вообще есть дело до тех, кто не смотрит телевизор? В наши то дни?
— Я не смотрю, Фрай не смотрит и ты тоже.
— Вот именно! Если ты вдруг скажешь, что прожил дополнительные сутки, в то время пока весь мир спал — кто тебе вообще поверит?

Утром я припарковал мотоцикл у входа в костёл, и смешался с толпой гостей. Среди всех этих приглашённых знаменитостей было совсем несложно затеряться, я просто усилил восходящий поток и начал транслировать убеждение, что они меня где-то видели. «Анатолий! Как хорошо что вы пришли!» — на входе обратился ко мне какой-то лысый мужчина, вытирающий пот бумажным платком. «Конечно же я пришёл, куда я денусь!» — значит, здесь я буду отзываться на имя Анатолий. Интересно, за кого меня принимают? Впрочем, какая разница…
Я занял место во втором ряду, совсем недалеко от скамейки, где сидели молодожёны — Алиса и господин Селезнёв, в окружении репортёров. Я сплёл пальцы, растёкся по спинке скамьи, и от органной музыки задремал. «Не спи замёрзнешь!» — прошуршало в рации. Рядом со мной никто не садился, и это было хорошо — пространство для манёвра. Я сидел, не снимая тёмных очков. Шла подготовка. Молодожёны фотографировались, и я подумал, что притворившись фотографом, смогу совершить первый, пробный заход. Как бы меняя карту памяти в фотоаппарате, я наклонился, так чтобы очки ненадолго съехали, и Алиса смогла меня разглядеть. При этом я как бы чихнул, а на самом деле быстро произнёс формулу, замораживающую время — для всех кроме меня и Алисы.
— Помнишь меня? (разговор шёл телепатически, при этом я усиленно делал вид что ковыряюсь в фотоаппарате)
— Санёк?! Ты что, живой? А что ты здесь делаешь?
— Как что? Работаю фотографом на твоей свадьбе.
— Даже не знаю, что более удивительно — что ты до сих пор жив, или то, что ты работаешь фотографом — ты же не умеешь снимать! Кто тебя вообще нанял? (Алиса осмотрелась вокруг, и увидела, что все гости, и охрана застыли, как рыбы, вмороженные в лёд) — так, понятно, тебя кто-то послал, ты расскажешь зачем?
— Расскажу. Но может быть, сначала ты расскажешь мне, как тебе твоя новая жизнь? Нравится ли тебе роль медиабога? Господин Селезнёв — что он вообще за птица?
— Слишком много вопросов. Тебя не видел никто со времён вторжения серых, и по официальным источникам ты давно мёртв. Я даже была на могиле, и там было выбито твоё имя.
— О, как это трогательно! Скажи мне, где я захоронен — обязательно съезжу помянуть. Всегда мечтал попасть на собственные поминки!
— Ну а на самом деле, чем ты занимаешься и куда ты делся?
— Ну, я поступил на службу в Легион, но меня признали негодным из-за быстро прогрессирующего маразма. Я решил умереть для официальных источников, потому что так живётся куда спокойнее — теперь я живу в лесу и молюсь Колесу.
— Не удивительно, чего-то подобного от тебя всегда и ждали.
— Не хочешь скататься к нам в лес? Там ребята грибов собрали, суп будут варить, в котелке, на костре. Такого ты в городе не попробуешь.
— Когда нибудь. Сам видишь, у меня очень плотный график.
— Я предлагаю не когда-нибудь, а сейчас. У нас Нейрослав сейчас, ты его тоже вероятно помнишь.
— Сейчас? Ебанулся! Что вы там задумали вообще?

И я рассказал ей, что мы задумали, во всех подробностях, включая математические выкладки Нейрослава, которые я не понимал — в этом мире у меня тоже туговато с матаном, но Алиса, которая не прогуливала уроки математики, видимо поняла, и её лицо стало невероятно серьёзным.
— Это всё звучит как чистое безумие! Ты же понимаешь, что если я действительно та, за кого меня принимает Нейрослав, вы можете уничтожить всю вселенную? Нет, ни в какой лес я не поеду, вы просто сбреднили там от своих мухоморов.
— Подумай. Разве тебе не кажется что с реальностью что-то не так? Разве не говорила ты сама, будто бы спишь наяву, и всё вокруг какое-то пластмассовое?
— Всякий раз ты сваливаешься, как снег на голову, и приносишь дурные новости. Но в этот раз ты превзошёл сам себя. Почему я вообще должна тебе верить?
— Потому что я стою перед тобой, и говорю всё это. Или ты за годы в Мозгве разучилась читать в мыслях? — это был самый ответственный момент всей операции, и я полностью убрал все ментальные щиты, чтобы продемонстрировать Алисе чистоту своих помыслов — она могла легко перехватить контроль над моим телом, если конечно у неё сохранились старые навыки, и вызвать охрану. В рации шипело молчание.
— Поняла. Да. Поехали. А этих ты так и оставишь стоять?
— Подожди. Не только этих. Пусть всё идёт своим чередом, делай вид что меня здесь нет.

Время пошло в обычном ритме. Очки съехали с моего носа окончательно и полетели на пол, я подхватил их в полёте, и водрузил обратно на своё лицо, и проследовал на своё место. Всё это выглядело так, будто бы фотограф резко чихнул, обронил очки, и засмущался. Начиналась торжественная церемония венчания, пастор вышел к микрофону. Когда он задал традиционный вопрос, что-то из серии «Есть ли у кого-то из присутствующих возражения против этого законного союза?», я поднял руку, и прокричал «Я хочу что-то сказать!» — мой голос эхом вернулся, отразившись от стен собора, и сотни глаз и камер уставились на меня.

— Я хочу что-то сказать. Нет, у меня нет возражений против этого союза, но я хочу кое-что добавить к вашей речи, падре! (я встал, чтобы меня было лучше видно, и начал делать в сторону камер пассы, как Кашпировский заряжающий воду) Я заберу совсем немного вашего внимания… Ваше внимание… Внимание! ВНИМАНИЕ! Вспомните тот подвал, из далёкого детсва, где хранятся забытые воспоминания, вперемешку с игрушками, дискетами со старыми фильмами, старой ветошью и тряпьём… Как давно вы туда не спускались! Там пахнет плесенью и сыростью, и там — темнота. Открыв эту дверь вы моргаете — ваши глаза не привыкли к темноте, не так ли? Вы чувствуете напряжение и усталость… Вам хочется спуститься в подвал. И вот вы встаёте на пееервую скрипящую ступеньку. Тьма сгущается. Воздух уплотняется. Вы слышите звуки давно забытой песни, с очень приставучей мелодией — как вы вообще могли такое забыть?! На второй ступеньке вы чувствуете себя так прекрасно, слёзы радости заполняют вас! Дыхание перехватывает от запаха фиалок! Вы чувствуете что вы на пороге Великой Тайны! На третьей ступеньке вы сбросили свою память, как ненужный, ороговевший слой кожи… вам хорошо и тепло… вы в материнской утробе…

Так я досчитал до десяти ступенек, погрузив всех присутствующих, и всех телезрителей, и всех кто смотрит онлайн-трансляцию в интернете в глубочайший приятный сон, который продлится чуть более суток — я взял время с запасом. Я кивнул в сторону выхода, и мы с Алисой аккуратно проследовали наружу, где нас ждал жидкий терминатор в полной боевой готовности. «Соник! Сидеть!» приказала она. Терминатор послушно замер.

— Охрана класса люкс! — усмехнулся я.
— Я что-то подозревала, на бессознательном уровне. Смутное ожидание чего-то, но непонятно чего. Но точно уж не вас, с вашей эзотерикой! Сто лет не каталась на таких.

Мы оседлали мотоцикл, и понеслись. В рации было слышно, как кто-то с громким хлопком открывает бухло. Я газанул, чтобы застать товарищей не очень на бровях.

В землянке я объяснял принцип работы установки по редактированию матрикса сознания. На мониторах отображаются 12 или 16 слоёв когнитома, которые получаются при разворачивании такого комплекса «мемов» (ну ладно уж, буду называть из так, раз уж забыл) — отображаются в виде деревьев. Сами «мемы» отображаются в виде текста, и можно смотреть их в виде облаков тегов, через виртуальный шлем. Сам когнитом кодировался «словами», которые получались в результате вибрации струны в 12 измерениях. Всё это было очень похоже на редактирование ДНК, только даже проще — простота вообще свойственна выдуманным технологиям — взять тот же компьютер, работающий не на электричестве, а на вере в существование компьютеров. Алиса с интересом осмотрела приборы.
— Так, слушай. Мне действительно давно кажется, что вся эта реальность — не более чем сон. Я в этом уверена с самого своего рождения, и я помню это «заедание зума» о котором ты говоришь. Я ещё удивлялась, почему ты его не помнишь. Но я соглашусь принять участие в вашем эксперименте по исправлению мира при одном условии…
— Говори… — мы оба понимали, что я приму любое условие, выхода у меня не было.
— Если в результате произойдёт ошибка, мир сохранится, но я утрачу личность — ты всё равно сделаешь так, чтобы венчание состоялось! Это важно — даже если реальность лишь сон, это мой сон. И господин Селезнёв это часть моего сна, как и все вы. Всё должно пойти по плану, вне зависимости от того, останусь ли я…
— Как ты предлагаешь это осуществить?
— Простейшим образом. Мы выполним перенос сознания, перед тем как моя психика будет помещена в реактор. То есть, ты будешь в моём теле, пока я буду проходить трансформацию, и пароль для обратного переноса буду знать только я. Не вернусь — ты в моём теле поедешь в Мозгву, выйдешь замуж за Селезнёва, будешь сниматься в фильмах и выступать на концертах. И этим ты будешь заниматься всю жизнь. Идёт?
— Ну, а куда мне деваться… Я бы не хотел быть тобой, и жить твою жизнь, хотя об этом, возможно, мечтают миллионы людей. Но вообще-то я не против.
— А полвека назад говорил, что хотел.
— Да, хотел, но не медиабогом… Кроме того, я тогда в принципе хотел быть кем-то другим а не собой, а сейчас — не хочу.
— Это называется «старость». Воображение скукожилось. Ладно, поехали — воспоминания не распаковывай, я всё же надеюсь вернуться…

Мы начали процесс обмена телами, под стук метронома я смотрел в расширенный от приглушённого света зрачок Алисы, мы оба прижали к лицу маски с эфиром. Тошнотворный сладковатый запах обволакивал нас, её зрачок превращался в воронку, стенки которой состояли из зелёных и синих извивающихся змей. Замелькали шахматные клетки, усорение… Всё. На другом конце воронки — мой зрачок, а значит я в теле Алисы. Она разминается в моём теле, пробуя его «Сидит как влитое! Надо переодеться, костюм тебе не идёт». В нос сразу же ударило множество запахов, от чего стало немного трудно дышать, а качество изображения, наоборот, немного упало, и все предметы стали восприниматься как бы в мягкой дымке, с фильтром блур и в приглушённых пастельных цветах. Настройки восприятия тела остались прежними, и это хорошо — не будет заносить на поворотах. Алиса в моём теле вернулась в лётном комбинезоне и сапогах, выбрав на её взгляд самую подходящую для этого тела одежду из моего гардероба. Я, находясь в её теле, закрепил на её голове шапочку с проводами. Она легла, и как будто бы заснула. Мы загрузили её разум на 12 мониторов, и принялись отлавливать баг.
Баг быстро нашёлся, и визуализировался в до боли знакомого двуглавого гуся. Я подумал, что двуглавая птица на гербе — это очередной слой постмодернистской иронии, накрученной демиургом вокруг собственного творения, но думать об этом было некогда — мы нашли Слово, с которого начиналась реальность. Оказалось, что ошибка в написании этого слова породила лавинообразный процесс, превративший змею Тиамат в гуся Ялдабаофа. Его две головы яростно шипели друг на друга на мониторе, где мы наблюдали высшую триаду древа Клипот. Мы подключились к матриксу сознания.
Найти неправильное слово — было половиной дела, но нужно было ещё поменять его на правильное. Фрай с Нейрославом листали словари, я напрягал память. Что-то вдруг щёлкнуло! Я вспомнил.
— Двойная петля в зодиаке! Должен быть изменён порядок двух букв! Та же самая замена, которую произвёл Алистер Кроули в колоде Тота. Это подсказка.
— Подожди. Мы должны проверить. По нашим словарям получается, что все 72 буквы стоят на своих местах. Или таблицы ошибались, или уравнения серых верны. Если мы ошибёмся, результат будет непредсказуем.
— Посмотри, кто составлял эти таблицы. Маги древности всегда намеренно вносили ошибки в свои шифры, чтобы защитить их от профанов. Давай разложим буквенный ряд по цветовой схеме Шеврёля, если не веришь.
Я не помнил, откуда я это знал, зато до меня вдруг дошло, почему я вообще не помнил множество вещей. Это был никакой не альцгеймер. Именно поэтому инопланетяне не стали мне стирать память, как они обычно поступают в таких случаях. Командующий бригадой стирателей серый гуманоид показал на меня лапкой и сказал — «этого не обрабатываем, уже и так готовый овощ». Оказалось, дегенерирует само пространство, на котором записана моя память — оно стремительно сворачивается в трубку, и пересекается с Плоскостью Миров — и поэтому я вечно помню себя каким-то другим собой, из параллельной версии реальности. Именно поэтому мне приходилось смотреть каждое утро диафильмы, и именно поэтому, диафильмы перестанут мне помогать — поможет только редактирование Демиурга, разворачивающего пространство, как ковёр! Всё это я понял, пока Нейрослав с Фраем распределяли буквы и астрологические соответствия по цветовому кругу, и вот они закончили.

— Да, ты был прав. Кто бы мог подумать. Все соответствия верны, но Цадди — не Звезда.

Я отредактировал битый ген, и нажал «Ок». Подсознательно я ждал, что сейчас всплывёт сообщение об ошибке, и я поеду в Мозгву, венчаться с Максом Селезнёвым, и жить жизнь звезды голубых экранов — пока шла загрузка, я попросил у Нейрослава флягу этанола. Но загрузка дошла до конца, и головы гуся на мониторе срослись, тело вместо перьев покрылось чешуёй и удлиннилось, он утратил крылья, и вот перед нами, в предвечной тьме, клубились кольца Змеи Тиамат! Все 12 древ формировались по новой, симметричной схеме. Мы закричали «Ура!», и стали ждать, пока догрузятся текстуры, и Алиса проснётся.
Мы обменялись телами обратно. Времени было ещё достаточно, чтобы посидеть у костра, Нейрослав бренчал на лютне, Фрай варил грибной суп. Мы развели костёр на берегу каньона, где сосны немного отступали от обрыва, где глубоко внизу плескалась река, широкая в этом месте, почти как море.
— Вообще, я знала что всё так будет.
— А зачем тогда мы обменивались телами?
— А это чтобы ты точно нормально всё сделал, ну и так, нервы тебе потрепать. Посмотри-ка на небо!

Погода была безоблачной, и звёзды были видны как никогда. Узоры созвездий были иными. Настолько, что не угадывалось ни одной знакомой звезды на привычном месте.
— Это ты сделала?
— Это оно само, теперь всегда так будет. А вот это — я делаю, смотри!

Звёзды пришли в движение и небо будто бы задышало. Я крикнул Фраю и Нейрославу, чтобы они посмотрели на колышущееся небо, которое выглядело так, будто бы мы все закинулись марочкой.
— А как ты это делаешь? От этих звёзд досюда — сотни световых лет. Ты шевелишь ими в прошлом, или в нашем воображении? — спросил Фрай.
— Для меня время ничего не значит. Ты разве ещё не понял, кто я? — небо превратилось в экран, показывающий слайды из презентации Нейрослава, посвящённой Тиамат. После этого, мы все увидели в небе огромную огненную змею, которая стремительно двигается прямо на нас — Ну поразвлекались и хватит! — и небо вновь приобрело нормальный вид, в смысле, появились новые созвездия. Видимо, отредактированная версия неба — это навсегда.
— А завтра, кстати, когда мир проснётся, будет акция. Эко-активисты запускают сделанный из мусора воздушный шар. Они реально собрали его только из того, что нашли на свалке.
— Круто, но зачем? Ты же теперь знаешь, что реальность сон — зачем тебе эти эко-активисты? Если есть какие-то проблемы во сне, можно просто перестать их сновидеть. Давай мне перестанет сниться загрязнение среды — и дело с концом.
— Подожди. Ну то есть, конечно, замечательно, пускай оно перестанет тебе снитья. Вот только ты сама подумай — ты завтра поедешь венчаться с Максимом Селезнёвым, развлекать своих фанатов и давать интервью, тебе будет чем заняться. А куда идти мне? Ехать в Мозгву и работать там клоуном у пидорасов?
— Можно ещё пидорасом у клоунов. А что ты предлагаешь?
— Я предлагаю следующее — завтра тебе приснятся экоактивисты, которые сделали из мусора воздушный шар, и мой полёт на нём — я обещал им, что я приду. А дальше, ты постепенно демонтируешь сон о загрязнении, о серых, и вообще демонтируешь все сновидения, какие захочешь — но постепенно. Да, ты можешь и резко проснуться от своего сна. Но не все смогут. Людям надо дать немного времени, чтобы они придумали для себя новые иллюзии, ради которых стоило бы жить.
— Хорошо, будет по-твоему. Но я немного подправлю твой образ — выброси этот костюм и больше не надевай его. Никогда. Такое сейчас никто не носит. Ты полюбому попал в кадр сотню тысяч раз, но это ничего, мои специалисты всё исправят. Завтра купим тебе что-нибудь приличное.

Мы продолжили слушать бренчание Нейрослава на лютне, съели ещё грибного супа, и понаблюдали за новым небом. Оказалось, слияние галактик здесь уже в прошлом, а не в будущем — и мы находимся в гипотетической галактике, получившейся от слияния Млечного Пути и Андромеды. Все учебники астрономии утвержали это, как один — и все верили что так было всегда. Ну, кроме тех кто не смотрит телевизор.
Утром мы подобрали мне фиолетовый фрак и я немного подровнял бороду в барбер-шопе, у робота-брадобрея (люди всё ещё находились в ступоре). Очки я оставил те же, они вполне соответствовали моде нового времени. Сразу и не поймёшь — пидорас у клоунов или клоун у пидорасов — идеально выверенный образ! Я занял своё место, в котором я вещал и делал пассы.
— И вот, дорогие зрители, вы выходите из мрачного подвала — вы чувствуете себя хорошо отдохнувшими, и вы сжимаете в руках Артефакт — это нечто, дорогое вашему сердцу, некий предмет, в котором отражается вся красота мира, и сегодня вы приступите к своим делам с новой энергией, вы будете бодры и безупречны, и весь год вашим делам будет сопутствовать удача! Это говорю вам я, потомственный маг и колдун Анатолий… Анатолий Анатольевич!
Зал взорвался апплодисментами, я сел, и растянул улыбку до ушей. Краем уха я услышал, как Максим Селезнёв шепчет Алисе:
— Слушай, ну это шикарный ход был, пригласить этого фрика из битвы экстрасенсов, нормально дед отмочил! Понимаю. Но вот под конец он конечно затянул, у меня вся жопа задубела! И вот когда он забыл свою фамилию, ну это же вообще пиздец, позорище — вся страна же смотрит!
— Ничего, это вырежут, точнее, уже вырезали — ты же знаешь, все прямые эфиры рисуют в тридемаксе.

Воздушный шар, собранный из пластиковых отходов, и выкрашенный в цветовую схему Шеврёля, стоял на поляне. Поодаль, примерно в 500 метрах, зависли серебристыми точками боевые дроны серых. Они ждали распоряжений, но я знал, что распоряжений им не поступит. Активисты немного волновались, а я развлекал их тем, что рассказывал истории. Горелка припёрднула и зажглось пламя. В корзине сидело четверо, включая меня. Воздушный шар поднялся, и провисел примерно час, и серебристые точки дронов не сдвинулись ни на дюйм. «Смотрите, что-то покажу!» — сказал я, и резким броском запустил в воздух несколько крупных сушёных грибных шляпок. Когда они начали снижаться, я сбил их все короткими очередями хитиновых пуль. Дроны не шелохнулись даже в ответ на такую явную провокацию.
— Мощно. А где ты научился так стрелять?
— В пустыне Мохаве. Я там в армии служил, когда серые прилетели.
— А почему тебе память не стёрли?
— А потому, что нет никаких серых — они только снятся. Давайте их дрон собьём? И нихуя нам за это не будет, потому что никаких серых на самом деле нет.
— Не не не, погоди. Не надо ничего сбивать. Ты и так тут шухера навёл со своей стрельбой по тарелочкам. Может серых и нет, но вот их боевые дроны, две штуки. Давай мы спокойно приземлимся, спокойно соберём шар, и ты нам спокойно расскажешь, про то что мы живём в матрице, мира не существует, и отсыпешь нам немного своих грибов.

Все загоготали. Пламя горелки сузилось до маленького огонька, и цветной шар из мусора начал плавное снижение. Каждому продолжал сниться его собственный сон.

Аркашенька

Ехал я недавно в маршрутке, на заднем сиденье. Был полдень, маршрутка вся нагрелась и я то ли задремал то ли провалился в делирий. И в общем снится мне, что я в той же самой маршрутке, только держу в руках ворох пожелтевших исписанных тетрадных листов.

От нечего делать я начал их листать. Почерк оказался ровный, писали как по прописям, аккуратно, тем не менее, было видно что писал не ребёнок. Страницы аккуратно пронумерованы. Это было что-то вроде дневника. Я начал читать. Записи действительно велись ежедневно, вела их некая бабушка, в форме монолога, обращённого к её внуку-младенцу. В виде такого монолога она описывала весь их нехитрый день.

Каждую запись она начинала со слов «Доброе утро, Аркаша!» — так звали младенца, а дальше следовало описание их распорядка дня, перемежающееся с некоторыми лирическими отступлениями. В общем-то ничего особенного — она рассказывала Аркаше в этом монологе о том, как она греет для него детское питание в баночке и кормит с ложечки, про то как меняет ему подгузник, и про то что на улице весна и прилетели перелётные птицы, дальше следовало лирическое отступление о птицах, где они сравниваются с человеческими душами, которые приходят в мир и уходят, а человек создан как птица для полёта, так же как искры от костра созданы подниматься вверх — всё это она излагала своим ровным, аккуратным почерком, и завершала каждую запись словами «Храни тебя Господь, Аркаша!».

Записи были монотонны и однотипны, никаких следов развития и роста Аркаши не наблюдалось — это был такой младенец — молчаливый слушатель, который не растёт, ничего не говорит, у него не режутся зубы, он не пытается ходить — на протяжении пары десятков страниц он только жрёт детское питание, и срёт. Но от него и не требуется ничего иного — видимо он хорошо это уяснил и не выпендривается.

Однако, в какой-то момент сам характер записей начинает меняться. В них появляется больше умильного сюсюканья, бабушка обращается к младенцу с кучей уменьшительных суффиксов, иногда совершенно нелепо коверкая слова. «Аркашенька-огуречичек» и тому подобное, но мало ли, что там заклинило в мозгу у бабки, читаю дальше. Вместе с этим тревожным признаком появляется и другой. Аркаша начинает терять человеческие черты. Происходит это постепенно.

В начале бабушка утверждает, что с утра Аркаша окатил её прямо в лицо струёй чернил, и ей пришлось оттирать очки. Дальше — больше. Сначала у аркаши появляется привычка оплетать себя по ночам коконом из паутины. Затем на концах аркашиных щупалец открываются рты, и он переходит на внешнее пищеварение — выбрасывает 8 желудков, и всасывает ими полупереваренный гамаррус, который бабушка жуёт для лучшей ферментации. Описания становятся маленько тошнотворными. Вместо подгузника бабушка начинает менять фильтр на системе аэрации, и мы узнаём что дыхание Аркаша производит через разветвлённую систему жабр, которая находится в кожанном мешке, и омывается водичкой с пузырьками, но сам он при этом вроде как существо сухопутное.

Всё это время бабушка продолжает монологи, обращённые к мутировавшему внуку, и в её монологах появляется некто Сан Саныч. Он имеет черты не человеческие — она молится Сан Санычу перед сном, сравнивая его глаза с рубинами кремлёвских звёзд, а ноздри с алмазными якутскими недрами. Огнедышащий Сан Саныч грозно возвышается в её мыслях. Она каким-то образом увязывает с ним Аркашу, уверяя того, что растит его и готовит его ко встрече с Сан Санычем.

Сначала она говорит что растит Аркашу для встречи с Сан Санычем, а потом и вовсе пробалтывается, и говорит что выращивает его для Сан Саныча. Оказывается так же, что электросеть в доме — часть Сан Саныча, каналлизация, трубопровод — всё это разветвлённые части его организма. Из вентиляционного отверстия на кухне выдвигается причудливый механизм с лопастями ножей и жерновами.

Аркашенька набух, стал багроым и выпустил спорангий. Пора. Бабуся аккуратно разделяет его на слои, как чайный гриб. Аркаша при этом плюмкает и пускает желчную пену. Эти слои она наматывает на веретёна Сан Саныча, который начинает наматывать Аркашеньку на бобины, как магнитофонную плёнку. В процессе остаётс некий остов аркаши, жёсткий скелет, связанный тонкими белковыми жгутами со всей этой конструкцией. Из вентиляции выдвигаются суставчатые металлические руки Сан Саныча, капают на экзоскелет дымящейся жидкостью и принимаются разминать хрящевую ткань, она приобретает пластичность, бобины крутятся и растягивают её во все стороны, а потом начинают быстро вращаться  и скручивать её в узлы. Получившийся сложный узел утягивают в вентиляционное отверстие, и протягивают через длинный цех где роботы производят роботов, и эта белковая структура становится частью некоей машины, соединяющей биологические и механические части.

Ворох тетрадных листов в руках превращается в пепел. Во рту тоже оказывается горстка пепла. Я чувствую на себе невидимый взгляд и просыпаюсь. Тает улыбка, похожая на улыбку чеширского кота, только более дьявольская. Мир слизи. Я проыпаюсь. В той же маршрутке. Понимаю что всё выглядит ужасно странно. Люди забираются в гробы на колёсиках, чтоб те привезли их куда-то, огромный монстр метрополитена, наматывающий время на бобины как магнитофонные ленты. Выйдя из автобуса, я прислушиваюсь к крикам ворон, и понимаю, что это ускоренная и пущенная задом наперёд человеческая речь.