Рондели четырёх поклонений

1

Адепт таинственной  Науки,
Свершаю древний Ритуал.
Я восходящим Солнцем стал,
И к Солнцу простираю руки.

Бег облаков, как бег фелуки,
А мир – магический кристалл.
Адепт таинственной Науки
Свершаю древний Ритуал.

Восход сегодня ярко ал.
Проснулись формы, краски, звуки.
Едино всё и нет разлуки.
Восторгом сердце укачал
Адепт таинственной Науки.

2

Вновь Посвященному открыт
Чертог танцующей Богини.
То – Солнце, что взошло в зенит,
Источник блага и святыни.

Любовь во всём. Я с нею слит
В единстве образов и линий.
То – Солнце, что взошло в зенит,
Источник блага и святыни.

Простор безоблачный и синий
Её присутствие хранит.
И храм её не монолит,
А роскошь роз и трепет лилий
Вновь Посвященному открыт.

3

Тебя приветствую, Закат,
Дневные завершив Работы.
Вино я жертвую и соты
Владыке всяческих отрад.

Истомой переполнен сад
И манят призрачные гроты.
Тебя приветствую, Закат,
Дневные завершив Работы.

Смотри, возлюбленный мой Брат,
Вот спать готовятся удоты.
Заботы больше не томят.
И я, отринувши заботы,
Тебя приветствую, Закат.

4

Встречая полночи Светило,
Сплету магическую нить.
Мне Ритуал сей совершить
На берегу святого Нила.

Не дремлет бдящий у кормила,
Ему во мраке надо плыть.
Встречая полночи Светило,
Сплету магическую нить.

Шакалы продолжают выть…
Но это ли меня смутило?
Ведь то, что сумраками было
Мне подобает озлатить,
Встречая полночи Светило.

Рондель закатного часа

В часы священного Заката,
Тебя я буду орошать.
Ты алхимическое Злато?
Иль алхимическая Блядь?

Скрипит ритмически кровать,
Со  мною ты, опять крылата.
В часы священного Заката,
Тебя я буду орошать.

Ты сладострастием разъята.
Ты гримуар. Тебя читать
На плитах тайного разврата.
И вот шепчу тебе опять.

Рондель Единорога

Когда к тебе придёт Единорог,
Его ты встретишь лепестками лилий.
И ты сама, не рог ли изобилий
Груди, и ягодиц, и ног?

Я знаю,  близок век идиллий,
Его когда-то я предрёк.
Когда к тебе придёт Единорог,
Его ты встретишь лепестками лилий.

Сомлев совсем от боли и бессилий,
Ты ощутишь его алмазный рог.
А крылья белые куда-то уносили…
И скажешь ты: Не это ли мой Бог?
Когда к тебе придёт Единорог.

Призмы

Мы – зеркала. И в нас глядится Бог,
Свои же различая отраженья.
Он видит тупики и множество дорог.
Загадки все и все свои решенья.

Мы – зеркала. Мы – призрачный чертог.
Дробятся образы, и взлеты, и паденья.
А Бог глядит. А Бог в недоуменье,
Себя узнав. О, кто подумать мог!

Божественность игры. Сияющие призмы,
Где каждая себе самой двойник,
И на себя глядит без укоризны.

Бог к зеркалам всем существом приник.
Его гримасы без конца капризны,
И нравится Ему изменчивый свой лик.

Трансформация

Я встретил нищенку. Она была ужасна.
Почти покойница. Почти остывший труп.
Шершавым языком, она с отвислых губ
Зловонный гной лизала ежечасно.

Был взгляд её и сумрачен и туп.
Земля несла её, наверное, напрасно.
И тут она сказала сладострастно:
Приди ко мне и нежно приголубь.

Я обнимал её, целуя вновь и вновь,
Шепча: чертоги брачные готовь,
Почуяв на лице старушечьи пальцы.

И молвила она: не прекословь…
И вдруг Принцессой в тигле трансформаций,
Предстала мне как Воля и Любовь.

Венера

Когда я Ваше созерцаю тело,
Богиню вижу я, что вышла на песок
Из моря, где всего священного исток
Берёт начало сущностно и цело.

Еще Вы дразните ознобом Ваших ног,
Прикрывши грудь и лоно неумело.
И словно вся Природа онемела,
И словно онемел её создавший Бог.

Вы приближаетесь из глубины морской,
Как будто вся в истоме золотой
И воплощаете магическое злато.

Невинности плоды, что с привкусом разврата,
Вы приближаетесь, сверкая наготой,
И тут же тонете в жемчужности халата.

Сарабанда

Престарелая шлюха танцует среди обветшалых гробов,
Запах тлена щекочет её непотребное тело.
Смотрят Боги на танец её,  и суровы глаза у Богов,
Что танцует нелепо она и движенья её неумелы.

Ей пора умереть, позабыв генитальный восторг,
Раствориться совсем, без остатка, в отравленной пене.
Её стылое лоно – покинутый трупами морг,
Ни один некрофил не раздвинет ей холод коленей.

Что ж танцуй средь гробов. Сарабанда твоя не страшна.
Ты не в силах грозить даже бредом лунарных кастраций.
Боги смотрят.  Им гадко. К их горлу ползёт тошнота.
Их немного мутит сладковатой волной сублимаций.

Белтайн

Майское Древо,
Хлеб и вино.
Вкусим же девы,
Что суждено.

Сбросим покров,
Будем плясать.
Лона готовы,
Семя принять.

Чресла разъяты…
Губы горят…
Что нам расплаты?
Рай или ад?

Праздник колдуний
И колдунов.
В ночь полнолунья
Звёздный улов.

Тайны напева
В скинии тайн.
Майское Древо…
Праздник Белтайн…

Осенний Парадиз

Бледна лилея. Темен тис.
И я – сатир. И ты – менада.
Налились гроздья винограда.
Ты виноградом причастись.

Ты виноградом причастись,
Еще вином – в нем горечь яда;
Когда в период листопада
Так сладострастен парадиз.

Так сладострастен парадиз…
Нам не желать иного сада.
Я боль твоя. А ты – услада;
И боль и страсть переплелись.

И боль и страсть переплелись,
И вновь нарушена преграда.
Не различаем верх и низ.
Я прозреваю. Это надо.

Я прозреваю это надо.
Он неизбежен. Наш каприз.
Бледна лилея. Темен тис.
И я – сатир. И ты – менада.

Осень соблазна

Вот соблазняет сад плодами…
Мы прокрадемся в этот сад…
Он странным трепетом объят,
И Солнце осени над нами.

И Солнце осени над нами,
Как будто золото наград.
И мы ласкаем виноград,
Как грудь возлюбленной губами.

Как грудь возлюбленной губами,
Сквозь опадающий наряд…
И сладострастием горят
Укусы яркими следами.

Укусы яркими следами
Плоды отметили.  Я рад
Что перепутал их с грудями
В саду таящихся дриад.

В саду таящихся дриад
И нас с козлиными рогами,
Сады листвою заслонят…
Ещё не веет холодами.

Ещё не веет холодами,
Еще не скоро снегопад.
Мы прокрадемся в этот сад,
Что соблазняет нас плодами.

Вино сумерек

Сумерки снова сгущаются,
Будет темно.
Девы подносят нам в сумерках
Это вино.
Что-то сейчас приближается,
Чуешь,  грядёт?
Кто-то сейчас причащается
Золотом сот.
Золотом сот иль отравою,
Ведаешь, ты?
Примешь ли ты, как положено
Дар Темноты?
Шепчут нам что-то губы бескровные
Наших невест.
Кто-то восходит тропою не торною
Прямо на Крест.
Нет…  Это мороки… Темные странники…
Будет темно.
Пейте смелее, пейте избранники
Это вино.

Затмения

В часы затмений солнечных и лунных,
Люблю играть на белом фортепьяно.
Моя избранница хохочет пьяно
И вторит мне на серебристых струнах.

Всё так загадочно и всё так странно,
И не найти нигде благоразумных
В часы затмений солнечных и лунных.

Ведь сладко нежится на бархате дивана
Весьма естественно для трепетных и юных;
И засыпать, мечтая о лагунах,
О тайных гротах в магии тумана.

То не удел существ благоразумных,
Встречать друг друга возгласом: «Осанна!»
В часы затмений солнечных и лунных.

А сердце маятник. А сердце это рана.
И Командор так близко… Донна Анна!

Дитя

Я зачинаю Солнце. Это Моё дитя.
В Равностояние Бога ныне беременен Я.

В мистериальности блуда этой сокрытой Четы,
Солнце Мое золотое, ныне зачато Ты.

Блудник или Блудница…  Вам ли Меня осудить?
Новорождённое Солнце миру Я должен явить.

Путникам путь,  освещая, ныне восходит звезда.
Нет ни греха, ни прощенья…  Есть только вечное Да.

Ладан, золото, смирну ныне несите волхвы.
Я принимаю восторги и принимаю хвалы.

Пойте же ангелы ныне Солнца сего Рождество.
В золото преобразится каждое естество.

Солнце сие, породивши, Солнцем буду и Я.
Солнце моё золотое… Солнце Моё дитя…

Орёл

Розенкранц и Гильденстерн

Нет, мне не нужно клятвы любить всегда.
Я атеист и в мифы давно не верю.
Лишь об одном прошу: не скажи мне «да»,
Если почуешь отзвуки «нет» за дверью.

Я и сама, привыкши сжигать мосты,
«Вечность» слагаю из четырех ледышек.
Я заклинаю: не говори мне «Ты»,
Если поймёшь, что больше не мною дышишь.

Птица-синица в этом Днепре по клюв.
Птица-орёл верхом на монете скачет.
Пообещай мне не говорить «люблю»,
Если монета выпадет вдруг иначе.

Жёлтый мел и красная краска

Дом изнутри расписан желтым мелом,
Снаружи разукрашен красной краской,
Над ним обезображенное небо,
Но не проносится никто с опаской.
Он манит, он загадка, он тайник,
Сломай же дверь, разбей окно, войди,
Ты будешь счастлив здесь, пойми…
Так сделай остановку на пути!
Забейся в самый пыльный угол,
Смотри безумно в потолок,
И даже если ты напуган,
Не смей пуститься на утек!
Останься, рассмотри все стены,
Попробуй растопить камин,
Ты улыбнешся, радостью согретый,
И не заметишь как весь дом притих.
Ни шороха, ни скрипа, ни щелчка,
Хотя недавно их было полно,
Ты не способен тишину порвать, крича,
Ты словно катишься стремительно на дно.
Мир перестал существовать, есть только мел и стены,
И, кажется, сейчас тебя запечатлят,
Вон твоё имя, на стене и желтым мелом,
Так странно, что же с домиком не так?
Над домом обезумевшее небо,
И кошка смотрит на него с опаской,
Дом изнутри расписан желтым мелом,
Снаружи разукрашен красной краской.

Ортанз

Я — вода. Я стекаю по крышам Небес,
Наполняя собой все сосуды.
Я всегда освящён: Aqua Nostra, Гермес.
Где-то смотрит Ортанз… В изумруды?

Нет, в рубины! Господь в них вначале сиял.
Каждый миг длился вечностью пленной.
Превращались песчинки в глаза. Ареал
Божьих глаз чуть побольше Вселенной.

Обнажённо-атласный рубиновый свет
Помогал видеть главное Око.
А когда созерцаешь вопрос как ответ,
То разбудишь Ортанз! Раньше срока

Был обряд посвящения дан свысока?
Не отвечу. Путь к высшей ступени
Ныне только таков. Проживите века,
Одолев уменьшенье шагрени,

Но ищите Ортанз! Нет: найдите Ортанз!
На парижских цветущих бульварах,
В алхимических схимах, в феериях фраз
Соловьиного пения. В залах

Замков древней земли, где сошлась тень дорог
Жанны д’Арк, Жиль де Реца. А позже
У Филиппа Писье и фон Сириус… Рок,
Он всегда соревнуется с «Боже».

И Жерар де Нерваль не сумел одолеть
Злую силу болезненной плоти.
Он искал Аурелию — встретил же смерть
Добровольно, в пеньковой гарроте.

За мистический образ придётся платить,
За начало начал — и тем боле.
Разбивается зеркало Вечности… Жить
Невозможно при внутренней боли

Поражённого разума! Всюду одни
Лишь осколки зеркального тела.
Грешный дух ли Святой? Атанор? Извини,
Это знает Она — вне предела

Совершенная женщина. Или Ортанз.
Натянулись астральные нити
Откровенно, стремительно, зло, напоказ…
Она видит, поможет. Найдите!

Атанор

Завтра будет война, а сегодня в покое
Наши взгляды творят коридор из зеркал.
Боги, демоны, призраки, нимфы, герои
Оживают. Их тысячи! Траурный зал

Из блестящего мрамора… Зал воскрешений
В стразах светло-свинцовых… И здесь, за чертой
Края света, вне скучных сует — наслаждений
В нашей новой Вселенной моря! Но постой,

Это 2,22. Это нечто иное,
Чем обычный восторг. Это крыльев размах
За плечами у нас — наших крыльев! Откроет
Дверь Титанам субстанция истины. Страх

Предстоящей войны тает пепельным дымом
Под напором ветров из возникших миров.
Через нас входит древняя мощь — новым Римом,
Новым Асгардом, новой Элладой… И слов,

Слов банальных, известных, избитых, привычных
Больше нет — есть живая их новая суть.
«Cantiela», Джордж Рипли: как царь из обычных
Необычный прошёл обновляющий путь.

Тот, кто знает: и что говорить, и с какою
Интонацией, верным подтекстом — тот Бог
Своего мироздания. Даже с чужою
Составляющий силою сладит! Чертог

Его мыслей разящих и прост, и прекрасен,
Ибо 2,22 — стиль особых фонем.
Завтра будет война… Завтра день снова ясен!
За такое число можно жертвовать всем.