Летали

Помните, когда были детьми,

Мы все умели летать.

Повзрослели — разучились летать.

Нам со временем обрывают крылья.

Мы все когда-то летали и забыли

быть вольными птицами.

Богиня Вечного Молчанья

Со мной сегодня будешь Ты,
Богиня Вечного Молчанья,
Я не дарил Тебе Цветы,
Не видел Я Твоих страданий.
Устал Я правду говорить…
А это никому не нужно!
Я научусь Тебя любить,
Со мной — Тебе не будет скучно.
В ночные мрачные часы-
Я вижу сон правдивый, краткий.
Как держишь Ты в руках весы
И душишь тварь черной перчаткой.
Я знаю, будешь Ты молчать,
Легко разговорив любого.
Левиатан- Твоя печать.
А золото- есть Твое слово.

18 марта 2021 г.

George Washington

Жестокость — лишь оправданное средство,
Жестокость — не бывает справедливой.
Не применять жесткость — это бегство,
Которое не сделает счастливым.

Есть люди, что не стоят состраданья,
По их грехам, по прошлым их ошибкам.
Пусть примут свои муки и страданья,
И дарят вам прощальные улыбки.

Нет смысла закрывать своею грудью
И защищать от праведных ударов.
Легко сказать: «мы все живые люди».
Я призрак чьих-то злых ночных кошмаров.

За три столетья я стал циничным,
Зато без лицемерья и без фальши.
А делать больно — мне же так привычно,
Сколь было сложно делать это раньше.

Есть мир не обусловленный свободой,
А в тайных коалициях — интриги.
Но мудрость нам дана самой природой,
Не совершать губительных ошибок.

А если твой кинжал вдруг промахнулся —
То нужно заточить его острее,
Во имя тех, кто все же не согнулся,
А после пыток стал еще смелее.

И если за глаза тебя чтут бесом,
Это сигнал, сорви свои оковы.
Тогда карай огнем, порой железом,
А иногда — жестоким колким словом.

11.03.2021 г.

Зелёный лес

Посвящается Маэглину

Знаешь… я бы хотел тебе подарить
тот самый зелёный на свете лес,
чтоб вела тебя в дом золотая нить
где-то под кронами, выросшими до небес,

чтоб поутру через чащу мелькал олень,
провожая, и ветры встречали в зной,
в тени бархатистых буков баюкала тихая лень,
а в холод бы сидр тебя согревал густой.

И дом твой сверкал бы тогда серебром,
морозным чудесным садом на спящем ночном окне,
всё будет однажды: и лес, и олень, и дом.
Ты просто помни дорогу свою от тебя – ко мне.

Прощание с Тол-ин-Гаурхот

По чёрным камням
За волчьей тропой
Ты к нам не ходи
На запахи вод.

Пусть Сирион спит,
Пусть будет покой
В туманах болот,
Пусть мир подождёт.

Тебе ещё жить,
Тебе ещё петь
И жизнь подчинять
Умелой рукой.

Там кровь на снегу
И пар от клыков,
Не слушай тот вой
За серой рекой,

Там ярость и боль,
И гибель родных,
На красном снегу
Останки врагов.

Найди себе путь
В другой стороне,
Не вам хоронить
Убитых волков.

Ты песню мою
С луной не слыхал
И их красоту
В бою не постиг.

Хотел бы забыть,
Но ими живу.
Мне время – в леса.

Мой остров, прости.

Ты увидишь

Дай мне тему любую, – чем легче, тем слаще,
песня – вымысел слёз, но цена какова!
Ты увидишь мой мир – он живой, настоящий,
не из книг, а из душ трудно черпать слова.

Ты увидишь, как твой обесцвеченный домик, –
тот, что жизнью треклятой привычно зовёшь,
обретает все краски в нездешней истоме,
ты поверишь, что сам на нездешних похож.

Дай мне тему на выбор, – о прошлом, грядущем,
о непрожитом, – нужно ведь только начать…
Арта вся мне подвластна, – Три Камня несущим
точно так же мучительно было молчать.

Я спою до конца. Ты молить будешь: «дальше»…
Не дождавшись, пойдёшь, ты согласен, скажи?
Да, меня здесь не будет – и не было раньше,
жизнь одна – так плати за мои миражи.

Миры

Посвящается Розе Восканян

Качается в лодочке слабый свет,
тьмы эхо шагает по волн канве.
Река меж столетий, ты не спеши…
я – больше, чем пепел земной души.

И сколько ни прожито мной небес,
остывших миров не найти конец.
Холодного солнца прóклятый сон
уводит в лавандовый горизонт.

А где-то готовятся умирать,
ничто не ново, но вам – мечтать…
А я лишь хочу получить билет
домой, не ищите от пепла след.

Качается в лодочке слабый свет…
фонарь? Или лодки и вовсе нет?
Качается в лодочке слабый свет…
Вопросов – миры, но один ответ.

Семь колец

Дарило им красные проблески первое из семи,
как кровь и вино, и пути, где рождалась медь;

второе вело их за золотом, были во тьме огни
и солнца кристаллы, что больно глазам смотреть;

а третье смеялось всей порослью, зелень даря весны
и камни запретных мест, – им не дано имён.

Четвёртое же кольцо – синее небо, напев волны,
металлы в Эндорэ, что спят до иных времён.

Пятое плакало тьмою, аметисты сбирая в круг,
все грани фиалок; металл, что на вес – перо;

Шестое кольцо звенело, как эльфом натянутый лук:
митрил, адамант, – зло едино ему с добром.

Ну, а седьмое в безмолвии чёрные камни одни
могло показать, и железо – металл войны,

все семь были отданы тем, кто разум умел ценить;
так где же хранимое вами, Хранители недр земных?

Арминалет

Кровь ли хранит тебя, гордый город?
Не слышал подобных речей,
Не видел подобных дел;
Ты бы и раньше залил, по примеру, за ворот,
Да прежний учитель в этом не преуспел.

А теперь воедино ты слился с тайной,
Словно Умбар, пахнешь нынче приправой пряной,
И златотканые платья любят теперь твои девы,
Такого шитья не носят и в Валиноре… наверно…

И страстью дышат отныне твои напевы,
Ты нового ищешь за немыслимым горизонтом.
Оставь на полях несобранные посевы,
Король твой утратил разум, смакуя гибельные повороты.
Не всё ли равно, жасмина удушливый жар
Или – багряный в зенит водосток?
Что ближе – укрытый в шелках будуар,
А может быть, грязь полутёмных дорог?
Не всё ли равно, обречённый кричит
Или солдаты внизу на плацу?
Так танцуй же, Арминалет мой, в ночи, –
Танцуй!

Соломон и Суламифь

Гробовая земля убивает любовь,
Роковая петля разрывает эфир.
За тебя бы он пролил всю черную кровь?
За тебя бы оставил навек грешный мир?

За тобой ли он гонется в черном аду?
Для тщеславья и фальши ему ты нужна
Для тебя ли он с неба срывает звезду?
За тебя лишь Господь, где же твой Сатана?

Кто железной рукой ему горло сожмет,
Кто заставит его на колени упасть,
Кто повязку с твоих глаз навеки сорвет.
У кого есть великая черная власть.

Кто умеет жестоко и люто карать,
Кто влюбленным навеки сведет все пути.
Кто умеет заставить долги возвращать.
И от кары его — не сбежать, не уйти.

Мысль холодом бьет по кривым зеркалам.
Мертвым холодом дышит в лицо херувим.
И со мной ты пройдешь в древний сумрачный храм.
Переступишь порог и предстанешь пред Ним.

За твоею спиною — лишь шепот могил.
Месть легко управляет твоею рукой.
Голос Бездны в тебе голос Мести затмил.
И сегодня защитник пребудет с тобой.

Рой Алчущий

Тянет когорту продольных викариев
Выпить прохладный нектар инсектария:
Тянут ладони клешней обезьяневых
К плексусу бледно-зелёного пламени.
Дробно-стуканцевым Утром оглох
Востро-хрусталевый стук хоботков.
Гранные соты зелёного золота
Будут sturmованы, будут надколоты.
Белым тимпаном тряся светопыль –
Мечется белый мохнатый мотыль.
Честь отдаёт команданте Наркоз –
Золотоклыкий вампир-медоᛋоᛋ.

12.02.21

Про магию блинов

Как мы жарили блины
Небывалой ширины:
От двери и до забора,
А оттуда до Двины.

Как мы жарили блины
И поджарили штаны,
Латки сделаем нескоро,
Ноги голые видны.

Как мы жарили блины,
Набежали друганы.
Так советов надавали —
Получились деруны!

Как мы жарили блины —
Налетели братаны.
Все, что было, расхватали,
Продержаться б до весны.

Как мы жарили блины —
И румяны, и пышны.
Как продать их собралися —
Не составили цены.

Как мы жарили блины
И пускали до луны.
А вчера они вернулись
Лунной пылью в наши сны.

Как мы жарили блины,
В них добавили луны
А ещё хотели звёзды,
А они — закреплены.

Как мы жарили блины,
Их ученые сыны
Одарили кибер мозгом.
Колобки обречены.

Как мы жарили блины —
Накормили полстраны.
А сегодня бьём баклуши —
Все вокруг удивлены.

Как мы жарили блины
На пиру у сатаны
Он за них нам продал душу.
Чья пропажа, пацаны!

О ресурсе

Я вчера не чистил зубы,
На маршрутку опоздал,
Был голодным, злым и грубым —
Я ресурс в себе искал.
Не дождался, не нашёл
И уныло спать пошёл.

А сегодня встал в 5:40,
Сделал йогу, принял душ,
Помирился с тем, кто дорог,
И не дорог, но не чужд.
Вынес мусор по пути,
Прибыл в офис к девяти.

И работа не зловеща,
И обед не прост а крут,
А улыбки так и блещут,
А идеи так и прут!
Не искал ресурс полдня —
Сам ресурс нашёл меня!

Поддон

Языки пламени — шлюхи,
облизывают горизонты событий.
Горячее дно черной подруги,
страдающей кровопролитиями.
Черная пездна дыр,
летящей кометы пороки —
все это, милая, мир,
и все это, детка, дороги.
Неважно сколько световых лет,
и времени лет миллиарды,
неважно скольким еще минет
она проиграет в карты.
Не помнит себя Вселенка —
волосы пахнут огнем.
Млечные сиськи, пенка,
что-то там есть, под дном?

Чкик

Жила была девушка Чкик,
и был у нее отец,
звали его Кучмакик,
землевладелец, купец.
Рассказал он дочке о дереве,
что растет в саду в Пукбаль-Чах,
о плодах его вкусных. Поверила,
только слышно и было — «ах!».
Собралась эта девушка в путь,
чтобы с дерева ветви отведать.
Путь не близкий, ну что ж, как-нибудь,
лишь бы тоже о нем всем поведать.
Вот и он, Пукбаль-Чах, она смотрит —
дерево в цвете плодов,
Пробовать, или не стоит?
Задумчиво выгнула бровь.
— Разве мне замертво пасть,
если сорву я штучку?
Если уж вышло пропасть,
так можно в любую минутку.
Голос из кроны слышится,
спросил он девушку вдруг:
— Что же спокойно не дышится?
Чего же ты хочешь, мой друг?
Не видишь разве, красивая,
плоды — только лишь черепа.
Зачем тебе они, милая?
Доля настолько горька?
Я — Хун-Хун-Ахпу,
Его я, без плеч, голова,
давно тебя, кудрая, жду,
ну вот и дошла молва.
Всего лишь однажды спрошу —
хочешь ты их или нет?
— Очень, очень хочу!
Покрыта я бременем бед.
— Дай свою правую руку,
ближе. Раскрой ладонь.
Слюна потекла струйкой
сквозь черепа зубы вон.
Взглянула на череп Чкик,
потом на ладонь взгляд упал —
прошел ведь, казалось, миг,
но жидкости след пропал.
Говорил из дерева голос:
— Потомство тебе я дал.
То бесконечности волос,
я же теперь — пропал.
Больше уже не чело,
лишь череп остался белый,
в тебе же ныне — зело,
неси его миру смело.

(из языка кечуа)
*Чкик — Кровавая Луна
**Кучмакик — Собиратель Крови
***Хун-Хун-Ахпу — Голова Бога Гор

02.XII.2020

Где-то засела смерть…

Где-то засела смерть,
я чувствую ее взгляд.
Свастики круговерть
режет меня в салат.

Тринадцатый этаж,
лампочка перегорела..
То суеверия, блажь,
кукушка лесная напела.

Колото-резаных пять,
на рукоятке ладони шрам.
Это случилось, опять.
Хитросплетение драм.

Кровью залит воротник,
зияет на шее слева.
Укол куда глубже проник,
что-то глубже болело.

Убийца держит за рУку,
убийце действительно жаль.
Этот убийца — старуха,
этот убийца — кинжал.

Я думаю — /пара/ дней,
и самая темная ночь,
полная бликов очей,
слижет отсюда прочь.

Может быть я воскресну?
Юпитера скажет глаз.
Крошки лепешек пресных
горстью глотаю за раз.

Трижды стояли молча,
но вырвалось чье-то слово.
Громом гремело: «Отче!»
И родилась корова.

Собачий глаз

Если с жизнью друг другу
весьма и весьма доставляли,
сюжет не покажется странным,
вопросы возникнут едва ли.
История ходит конем,
лунными небосводами,
гелия теплым шаром,
от голода пьяной икотою.

Жил в цепях горных один человек,
правый глаз его вечно был хмур.
Видел много, пожил свой век.
Так, что косится весь аул.
С ним собака была неуклюжая,
теплым боком грела его,
а сама постоянно простужена,
лишь бы дальше и греть его.
Человек теплоту любил,
собака — только хозяина.
Неуклюжей была — сильно бил,
а она и не скалилась, паинька.
Он ее щенком еще помнил,
все кусалась за пальцы с миской.
Тогда тот щенок был свободным,
резвился в поле ириса.
Подросла, успокоилась, снежилась,
больше стала лежать.
Как хозяин уйдет, чуть ни вешалась,
с лаем громким одежду хватать.
— Ты же, сучка, сама не хотела?
— Ты же, сучка, к порогу не шла?
Так ей впервые влетело,
так началась война.
С тех пор только он за порог —
собака бежит и бесится:
она его за шнурок,
он ее учит потом целый месяц.
Так и не стала к порогу идти,
только скулит и воет.
Слышится в доме запах мочи,
он ее редко моет.
Однажды спасла она человека,
в горах незрелую ягоду съел.
Она на спине его дотащила,
дома приправы волшебные ел.
Полюбил человек собаку.
Не тепло, а конкретно вот эту.
Стала меньше она забиякой,
и пореже влетает к обеду.
Дал ей имя, какое не помню,
но как будто бы было там «ио».
Я скажу непременно как вспомню,
по-любому звучало красиво.
Казалось бы все устаканилось,
утро настало и — в горы!
Не зря же мы столько так маялись!
Луг пахнет россой свободы!
Собака бежит — счастье!
Человек поспешает за ней.
К черту в топку былые ненастья!
Ты бежишь, догоняю, быстрей!
Вдруг встала собака как столбик,
смотрит, тигрица там ходит одна.
Смотрит, вот берег озерный,
там водопой и толпа.
Человек зверей не боится,
знает, с голода, с жажды лишь злятся.
К детям природы отважно стремится,
пусть и меня не боятся!
Собака залаяла, слышно скулеж,
легла, и на лапы голову положила.
— Давай же, мне уже невтерпеж!
Чего ты на месте застыла?
По морде собачьей катилась слеза,
она так любить не умела.
Радуга в небе, там бирюза.
— А ты бы сама хотела?
Пошли со мной, я научу,
узнаешь весь лес подруга!
Чего же ты хочешь, собака-молчун?
Дальше трястись от испуга?
Она опустила голову,
втянула тощий живот,
и лапами, полными олова,
сделала разворот.
И голову свесив понуро,
ушла к теплоте очага.
На озеро взглянув хмуро
за ней человек ковылял.
С тех пор один глаз его строг,
человек меж собакой и озером бегает:
на озере ищет что впрок,
а дома собака с обеднями.
Так и сегодня стоит человек на горе,
мечтает о целом мире.
Собака по-прежнему прячась в норе,
скулит в той аульей квартире.
Псов по округе не бегает,
волки ушли на ледник,
только один Бог ведает,
как же живот возник.
На пятницу та ощенилась,
горело Венерой небо.
Чашка Весов опрокинулась,
где же нам взять столько хлеба?
— Завтра, — шепнул человеку
с левой горы гордый орел,
— Завтра истории сдвинутся вехи,
почти опустел котел.
Все будет ровно, да наоборот.
Собаки с цепей сорвутся!
Озеро пышет, переворот.
Звери лесные..
прекрасны.

Она

Она I

Доносится гул шагов
и небо багряно светится.
Ты слышишь? Она идет,
виднеется полумесяцем.
Зови ее как угодно,
кто она — не поймешь.
Больше никто не носит
на плечи накинутый дождь.
Она очень долго шла,
шипами цветов раня ноги.
Быстрее наверное могла,
но — дураки и дороги.
За ликом ее видно звезды,
в движениях — плавность волн.
Она не выносит морозы,
и кубок ее всегда полн.
Она с дамы бубнов ходила,
играя с тобой в «дурака».
Когда проиграла, молила —
«Давай будет мир и ничья?»
Долги платежами красны,
она заплатила сполна.
Реванши всегда ужасны —
не зря говорит молва.
Не надо теперь опять
замешивать эту колоду.
Выиграл однажды — умей проиграть,
раз топишь куши свои в воду.
Сравняй эти счеты, приставь пистолет
к вспотевшему кстати виску.
Впервые за тысячи черных лет
она решит, жать ли на спуск.

Она II

Гул сапогов, ты уже близко,
в клетках попрятался страх.
Беда за бедою, прячутся лица,
мокрые ткани в слезах.Месяц, второй за ним, третий —
сыпучих мгновений часы.
Львица когтями пометит
того, кто с ней в танце кружил.Нимбы пурпуром сияют,
кто видит — увидел давно.
В эхе предлунном звук тает.
Теперь могу слышать, но —

вспомнят ли Имя твое?
Смогут ли небо понять?
Белое, с золотом, молоко
смогут ли в чашу собрать?

Или опять как обычно?
Князь — твой наместник земной?
Салюты и войны, отлично.
808 — пусти нас домой.

Мы оденем пижамы серые,
букву К на плече нарисуем,
страстным строем в палаты горелые
поползем, тело Бога целуя.

Ты идешь за своим, выжигая дома,
кислорода задраив клапан.
Вот-вот явишься Ты, Сама,
и дотащишь тот самый камень.

Они понесут тебе то,
что сами ценным считают.
Кто же из них, кто?
Желанье твое угадает.

Кормят плотью, а пусто в душе —
каинитов заблудшее племя.
В приграничной глубокой меже
прорастает возмездия семя.

Скоро — сама все увидишь,
скоро — сама все поймешь.
Ветер северный, часто дышишь.
Сколько летом еще возьмешь?

https://stihi.ru/pics/2019/12/05/6323.jpg?6365

Метанол

Новогоднее подражание Иосифу Бродскому

Ёлка. Зелёный цвет
Ёлки. Огни горят.
В телеке президент.
Водка. Праздничный яд.

Медленно меркнет свет:
Это древесный спирт.
Никто не заметит смерть.
Скажут: «Напился и спит»

Снова привет, Дед Некроз!
Каждый раз будто первый раз…
Смерть опять наебёт:
У неё вовсе не будет глаз.

Диалог

У воды?
Увы, да
Удавы!
Довод?
Удод!

Назад Предыдущие записи Вперёд Следующие записи