Отметки на грани безумия…
13 Окт 2024 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
Отметки на грани безумия
На теле не те ли? Не те.
Качельки на склоне Везувия
Летели, летели, лете…
Литературный альманах Народа Звезды
13 Окт 2024 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
Отметки на грани безумия
На теле не те ли? Не те.
Качельки на склоне Везувия
Летели, летели, лете…
07 Окт 2024 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
Пройдут века. Изгладятся следы
И лёгких стоп, и гусеничных траков.
Крошит осколки настовой слюды
Конь рыж, и бел, и бледен, и караков.
Сочащаяся лезвием на лист
Строка прорежет борозды на вене.
Все стрелки упираются в нули
Застывшего пред Вечностью мгновенья.
01 Окт 2024 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
Найдёт он — и скажет: «Несносный мальчишка!
Вертайся на базу и впредь не балуй!
Запомни, ещё раз такое случится —
Тебя отметелит абьюзер Балу!»
Мелькают пещеры, бобровые хатки —
Не в силах Багира мальчонку найти.
Он хрумкает овощи с веганом Хатхи,
И боди- сочится его -позитив.
28 Сен 2024 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
Ты сегодня да — послезавтра нет.
Как на небе ляжет узор планет.
Как ветра в извилины забредут.
Как седьмой нейрон в сто седьмом ряду.
Ты наутро против — под вечер за.
Как смахнула крыльями стрекоза.
Как старухи сослепу напоют —
Сдуру ли, со злобы ли, не пойму.
И песчана замков прекрасных зыбь:
Вера — бочка пороха в час грозы.
Проще кости бросить, чем вопрошать:
«Что желает нынче твоя душа?»
Что ни шаг — ни эдаким, так другим
На воде узором сойдут круги.
И какие, к дьяволу, нет и да,
Если что ни сказано — всё вода?..
17 Сен 2024 Нет комментариев
рубрика: Проза Tags: Элиас Отис
— Так, значит, ты маг?
— Маг.
Штурмбаннфюрер снова кинул взгляд на бумаги, потом на меня.
— Ты же в курсе, что магия запрещена на всей территории, подконтрольной Рейху?
— Ага, — кивнул я.
— Тогда какого рожна ты сам к нам пришёл?
— Из солидарности. У вас полные камеры моих коллег, и я…
Офицер, казалось, был готов рассмеяться.
— Коллег, значит… Ну-ну, я читал, что говорят о тебе твои «коллеги»…
— «Человеческое, слишком человеческое», — процитировал я снова вошедшего в моду классика.
— Говоря коротко, — холодно взглянул на меня штурмбаннфюрер, — они тебя своим «коллегой» не считают. И знаешь, мои коллеги с ними согласны: мы даже свидетелем тебя приглашать не сочли нужным, гражданин «маг». Ты просто постишь мотивирующие статейки и ведёшь сомнительные… кхм… ретриты, где твои студенты гуляют ночью по городу, руководствуясь броском кубика, скачут по снегу на одной ножке и нарекают свинину рыбой, чтобы обмануть предписания своей религии.
— «Магия — это наука и искусство вызывать изменения в соответствии со своей Волей», — бойко сообщил я. — А не это ваше всё.
— Да что ты умеешь вообще? — небрежно отмахнулся мой собеседник. — Предметы хотя бы двигаешь?
Не совершая резких движений, дабы не нервировать двух дюжих конвоиров за спиной, я протянул руку к лежащему передо мной карандашу, перенёс его на двадцать сантиметров вправо и победно посмотрел на офицера.
— Да не так, шут гороховый!
Я снова протянул руку и передвинул карандаш на двадцать сантиметров влево, после чего вопросительно накренил голову и вздёрнул брови.
— Магические артефакты изготавливать умеешь? — продолжил допрос дознаватель, старательно игнорируя мой перформанс.
— Любой предмет, использующийся в магических целях, автоматически становится магическим артефактом.
Лицо моего собеседника выражало нечто среднее между головокружением и зубной болью.
— Оборачиваться?..
Я обернулся на молчаливых конвоиров за моей спиной. Штурмбаннфюрер обречённо обхватил лицо пятернёй.
— Понимаете, — не дав ему опомниться, пошёл я в наступление, — магия заключается не в том, чтобы превращать грозу в козу или наводить на соперника понос с помощью его ногтей. Да, после Сопряжения мы знаем, что бывает и такое, и даже настолько часто, что Рейху приходится принимать меры. Но истинная суть магии — познавать собственную Волю и прилагать в должное время силы должного рода и уровня к должному объекту должным способом и с помощью должных средств, чтобы эту Волю осуществить. Не каждый из нас владеет телепортацией или искусством превращения, но каждый может найти тот самый момент, в который самое маленькое усилие может привнести в его жизнь необходимые изменения. А дальше уже инерция Вселенной, эффект бабочки, тыры-пыры…
В глазах офицера промелькнуло что-то похожее на интерес.
— Ты, наверное, не такой придурок, как кажешься, — заметил он. — Так, безобидный дурачок. Не хочу портить тебе жизнь, да и камеры у нас не резиновые (кроме… ну, сам знаешь, для кого…), так что шёл бы ты отсюда, пока можешь.
— Если мне не изменяет память, согласно Уголовному кодексу Четвёртого Рейха, явка с повинной является не только смягчающим обстоятельством, но и основанием для признания гражданина виновным, даже при отсутствии других доказательств его вины, — напомнил я.
Дознаватель устало вздохнул и небрежно сунул мне стопку листов.
— Заполняй давай, «колдун». Раз дома не сидится… Познакомишься поближе со своими «коллегами»…
Мы ещё немного поболтали, пока я возился с бумагами. Штурмбаннфюрер оказался не таким уж плохим человеком, как полагалось при его должности, и ему, похоже, тоже нужно было отвлечься от рутины. Расставались мы — не скажу, чтобы друзьями, но уж точно в более приятных чувствах, чем в начале этого разговора: мало что сближает настолько, как перемывание косточек коллегам, я — своим, он — моим. Далее мне предстояло проследовать в камеру, его же ждала более тяжкая судьба — допросы, отчёты и выразительные взгляды его детей, когда он, выжатый после службы, возвращается домой поздно вечером и не находит ни моральных, ни физических сил провести с ними время после ужина. Мне было даже немного жаль его, о чём я не преминул упомянуть под конец разговора. Он деликатно уклонился от ответа.
— Ты, «колдун», не беспокойся, — сказал он вместо этого, — для таких, как ты, условия у нас сносные. Заклинаниями ты не пользуешься, жестами не кастуешь, гипнотического взгляда у тебя нет — так что обойдёмся без наручников и кляпов. Некоторым даже языки отрезать приходилось, глаза выкалывать, чего не сделаешь во славу Империи… А у тебя просторная одиночная клетушка в самом глухом углу, нешумно, трёхразовое питание, прогулка во внутреннем дворе, эх, аж завидно. Даже книжки будут, если попросишь. А то есть у нас один, был мастером по волшебным палочкам в Хогвартсе — так он сделал палочку из страниц (оказалось — книжка была почти в самом эпицентре Сопряжения, когда всё случилось, и пропиталась какими-то там эманациями), а сердцевину — из рыбьей кости (распознал, зараза, что этот лосось был далёким потомком какого-то там другого, который что-то съел где-то у берегов Ирландии). Толку было мало, только «люмос» и получился, тут же изъяли, но теперь от греха подальше сковываем ему руки, а кормим только едой из тюбика, как космонавта. Ну и никаких книг, само собой…
Он замолчал и пристально посмотрел на меня.
— Всё, шуруй. Уведите, — кивнул он конвоирам и вновь перевёл взгляд на меня. — Будет что нужно — обращайся.
Я неопределённо пожал плечами и повернулся, направляемый тяжёлой рукой и будто бы уже собираясь уходить. Но затем — с притворной робостью — обернулся к дознавателю.
— Господин штурмбаннфюрер…
— Чего тебе?
— Можно мне… двойной паёк хлеба?
— Фигурки, что ли, лепить будешь? Нельзя, вдруг вуду какое.
— Да ну, что вы, скажете тоже. Просто хлеб люблю. Полезно.
— Ладно. Распоряжусь. Вали уже.
Тюрьма действительно была забита. И производила гнетущее впечатление. Следуя впервые в свой уголок, я пристально присматривался к будущим соседям. Те, что не выделялись никакими видимыми особенностями внешности и режима, были, по большей части, простыми людьми, беспомощными без волшебных артефактов того или иного рода — палочек, колец, ламп, мечей, фамильяров, — и потому содержались как «простые смертные», почти на таких же льготных условиях, какие были назначены мне, если только (как бедняга Йонкер) не проявляли особого рвения в изготовлении самопала. Другим повезло меньше: то в одной, то в другой камере попадались заключённые, лишённые кистей, глаз, языков. Смуглый старик в чалме с невысыхающими слезами на лице теребил тонкими дрожащими пальцами гладко выбритый подбородок. Стены, пол, потолок и решётки некоторых камер были обильно инкрустированы зелёными кристаллами, и их обитателей непрестанно тошнило. Маленький, похожий на гремлина пришелец с большими ушами медитировал в слишком просторном для него помещении, в одну из стен которого был встроен огромный террариум, где, намертво впившись в ствол дерева, сидела крупная золотисто-зелёная ящерица. Какой-то мускулистый гигант был подвешен за руки и за ноги посреди камеры на тонких тросах, исключающих прямой контакт с землёй — из которой, очевидно, он черпал силу. Иные, порой причудливой внешности, лежали под капельницами: их способности подавляла вводимая им сыворотка (убивать колдунов Император без надобности не велел: кто знает, для чего они могли пригодиться в будущем). Руки, а иногда и ноги некоторых магов были крепко скованы, же камеры других — как я узнал позднее, сделанные из кобальта — были целиком непрозрачными.
— А этот?
Из-под глухого, плотно подогнанного двимеритового шлема выглядывала внушительная чёрная борода. Её обладатель был почти вмурован в стену, вдавленный в неё доспехами из того же металла. К шлему были подключены трубочки, через которые узнику подавалась жидкая пища.
— Поверь, тебе лучше не знать, — хмыкнул конвоир.
Но я знал.
Он пожирал свет, как мы — орешки в глазури, и, поговаривали, в своей вселенной чуть не погасил Солнце (это и дало ему силу целёхоньким пробраться в наш мир почти сразу после Сопряжения, когда Разлом ещё дымился). Только хитростью на него удалось надеть светонепроницаемый шлем, и теперь, Santa Burocrazia, он второй месяц ждал скорейшего перевода в ещё более глубокие подземелья, чем то, в котором томился поспособствовавший его поимке двойной агент, связанный нынче кишками собственного сына. Но перед этим…
— Тот самый, кто назвал меня на своём вебинаре «задротом, возомнившим себя магом стопиццотого левла»?
— А ещё жёлтой жабой и земляным червяком, — гыгыкнул охранник.
Впрочем, я не держал зла. Ненавижу срачики в блогах, aurum nostrum non est aurum vulgi.
Я наслаждался относительным покоем, как в иные периоды своей жизни — бурной чередой сменяющих друг друга лиц и событий. Не считая побудки, завтрака, обеда, ужина и прогулки, случавшихся в строго заданное время (у тех пленников, которым, как и мне, была доступна эта роскошь), я был посвящён самому себе и проводил дни и ночи в своё удовольствие, как и подобает магу, воспитанному в умеренно-эпикурейских традициях (не чуждых, впрочем, и умеренному же аскетизму). Остатки хлеба я отдавал мышам, жившим в вентиляционных трубах, с детства люблю зверушек, а мне здесь хватало и другой пищи — физической и душевной.
Как и со своим дознавателем, я почти сдружился со всеми надзирателями, дежурившими у моей камеры (парами, сменяющими друг друга каждые двенадцать часов), и никогда не отказывал им в том, в чём все они так отчаянно нуждались — в общении. Это позволило мне не только расположить их к себе, но и получать самые свежие новости и сплетни как из других камер, так и из внешнего мира. Я неторопливо выстраивал в «чертогах разума» всё более детальную схему тюрьмы, добавляя и детализируя всё новые «пузыри восприятия» к той картине, которая открылась мне в первый день пребывания здесь. Дополнительная, хотя и не очень приятная для обоняния информация приходила ко мне и от моих всё более многочисленных питомцев: вентиляция уже не справлялась с ароматами мышиной мочи и экскрементов. Но я не жаловался — и даже всячески отмахивался от предложений своих тюремщиков «провентилировать этот вопрос»: пустяки, дело житейское, условия куда лучше, чем у большинства соседей, а такой мелочью как запахи можно и пренебречь.
Разок мне передали весточку от господина штурмбаннфюрера: он отправлялся в отпуск с женой и детьми, интересовался, всё ли у меня в порядке, и настоятельно рекомендовал подать апелляцию и потребовать психиатрического переосвидетельствования. Я отказался от его щедрого предложения и ответил, что и представить не мог, какие тут прекрасные условия для практики, пообещав, если пробуду здесь ещё пару месяцев, послать письма с благодарностью его начальству и жене. Я был рад, что он отдыхает сейчас где-то на горнолыжных курортах Норвегии, потому что не хотел доставлять ему проблем — которые вот-вот должны были начаться…
Когда в камерах и коридоре выключился свет, я сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Через три секунды заработал автономный генератор, и подскочившие было охранники возобновили партию в карты.
— Что там, ребята? — спросил я.
Старший, Петер, перекинулся парой коротких фраз по рации.
— Не ссы, «колдун», — хмыкнул он (я уже устал объяснять разницу между магом и колдуном и потому промолчал). — Просто замыкание, от этих мышей одни неприятности. Генератор запустили, скоро всё починят, хвала Императору, мы не злоупотребляем электрическими охранными системами.
Рация снова ожила (чёрт, как они разбирают что-то среди этих щелчков и шипения!).
— Меня вызывают, — сообщил Петер не то мне, не то своему напарнику Хансу. — На время ремонта надо усилить кое-какие места. За счёт таких вот… лузеров. — Он выразительно кивнул в мою сторону, не оставляя сомнений в том, с кем разговаривает теперь. — Такие-то точно ничего не учудят.
Он покинул отсек, оставив на меня свой безвозвратно проигрышный веер карт. Разгромленный в два счёта, я отошёл к стене, сунул в рот чуть подсохшую ещё с завтрака горбушку и с наслаждением захрустел. Как обычно, кусочек корочки застрял между зубов, и я принялся усердно полоскать рот слюной, чтобы его вымыть. Попытался сковырнуть ногтём — безрезультатно. И снова повторил процесс, на сей раз ещё более неприлично цыркая слюной.
— Зубочистку-то возьми, клоун, — снисходительно улыбнулся Ханс, протягивая упаковку.
Я поблагодарил и немедленно избавился от застрявшей крошки, после чего, просунув руку меж прутьев, выразительно помахал использованной палочкой перед носом надзирателя.
— Воот, — веско протянул я. — Силы должного рода и уровня к должному объекту должным способом и с помощью должных средств, так-то. Вот что делает предмет магическим инструментом. Настоящая магия, не это ваше всё.
Ханс брезгливо поморщился, и я небрежно отбросил зубочистку в дальний угол, откуда через вентиляционную решётку несло мышиной мочой, и самую малость — палёной шерстью.
Мы успели сыграть ещё партию, когда из вентиляции выскочила мышь и, за пару секунд преодолев расстояние до решётки камеры, выскочила в коридор.
— Вот тварь, — процедил тюремщик. — Точно из-за них там и замкнуло.
Мышь суетливо бросилась сперва к выходу из отсека, а затем, повернув почти на сто восемьдесят, снова к табурету Ханса. Ханс подскочил, в охотничьем азарте смахнув со стола колоду, и попытался прибить её каблуком, но мышь увернулась, сделала ещё несколько виражей и прямой наводкой рванула обратно к вентиляции, пока охранник в замешательстве вертел головой, стараясь оценить масштаб разрушений и понять, все ли карты теперь удастся отыскать прежде, чем вернётся их владелец. Но я был уже тут как тут, с моей «магической» зубочисткой в руке. Перегородив грызуну путь к отступлению, я накрыл его миской, ловким движением схватил за хвост, шепнул ему в уши: «Нарекаю тебя кошкой Вампус», — и уверенно вонзил заточенную палочку в холку, несильно, но болезненно поддев кожу. Зверёк отчаянно запищал, и, опасаясь укуса, я выпустил его из рук аккурат в тот момент, когда нерасторопный Ханс успел отвлечься от карт и обернуться на шум нашей возни. Зацепившись пару раз торчащей из спины занозой за прутья вентиляционной решётки, мышь исчезла в трубе, продолжая пищать, а я, разинув рот и расставив руки, как удивлённый ребёнок, остался стоять, глядя туда, где видел её последний раз.
— Зарраза… — буркнул Ханс. — Ты там что, говорил с нею?
— Да ну тебя, — отмахнулся я. — Забыл? Я не умею разговаривать с животными. И прочая эта ваша пиротехника. Только наука и искусство вызывать изменения в соответствии с Волей, только хардкор.
Ханс, отдышавшись, собрал, наконец, колоду.
— Посижу-ка помедитирую, — оповестил я его и уселся на пол возле вентиляции. Не потому, что мне так нравился запах мышиной мочи, а потому, что она находилась в углу у внутренней стены со стороны несущей опоры — самое безопасное место, когда здание может начать трясти. Криптонцы, знаете ли… Народ буйный…
— Что там у тебя? — спросил надзиратель, уловив движение скованных за спиной рук своего подопечного.
— Мышь, — смущённо улыбнулся герр Йонкер. — Пушистая, — добавил он и резко дёрнул рукой. — Укусила.
— Повернись, — велел охранник.
Йоханнес медлил.
— Не слышал?!
Узник торопливо зашуршал чем-то за спиной.
— Повернись! Живо!!!
Волшебник отступил к стене. Надзиратель в бешенстве распахнул дверь камеры, на ходу выхватывая дубинку, и привычно саданул пленнику под коленки. Тот, казалось бы, должен был рухнуть на колени и набок, но вместо этого невероятным усилием ослабевшего на жидкой пище тела завалился на спину, продолжая прятать что-то в скованных руках, а главное — совершать с этим чем-то едва заметные манипуляции прочно впечатанными в подкорке движениями пальцев.
Надзиратель пнул его куда-то в район печени.
— Что на это скажешь, выродок?!
Герр Йонкер перекатился, наконец, набок и предъявил своему мучителю зубочистку, сжатую большим и указательным пальцами правой руки. Та сторона, которая выполняла сейчас роль рукоятки, была аккуратно расщеплена ногтями, и между волокнами торчали короткие, тёмные от засохшей крови ворсинки.
— ЛЮМОС, — тихо, но отчётливо произнёс маг.
Крохотный, не больше язычка пламени старой газовой зажигалки, огонёк появился на острие зубочистки и стремительно, будто мышь, рванул вперёд, к камере напротив. Охранник торопливо обернулся — и увидел, как огонёк, заискрившись в чёрной бороде, просочился под край глухого двимеритового шлема…
Я сидел, прислонившись к стене, и смотрел на первые звёзды, появившиеся на небе. Запах мочи исчез, зато запах гари был теперь повсюду. В паре метров от меня лежал Ханс, ниже солнечного сплетения сплавленный в единый конгломерат с тем, чем стала решётка. Над проломом в крыше пронеслась человеческая фигура, вопреки всем привычным представлениям о физике, держащая в руке кусок стены метров пяти длиной. Грохотало — нельзя было даже различить, какие нотки этого всепроникающего грохота доносятся сверху, а какие — из глубочайших недр тюрьмы. Меня грела мысль, что до горнолыжных курортов Норвегии этот грохот не дойдёт, а сообщения о сегодняшних событиях — нескоро и в очень, очень искажённом виде.
Дверь отсека свалилась с последней петли, добавив ещё немного грохота к всеобщей какофонии. На пороге появился бородач, уже переодевшийся во что-то более подобающее его рангу. Похоже, он узнал меня, но посмотрел на меня с нескрываемым интересом, как будто понимал что-то недоступное поверхностному наблюдателю. Убедившись, что решётка моей камеры расплавлена, а сам я не скован, он развернулся и собрался было уходить, но я окликнул его по нику.
— Чего тебе? — пробасил бородач дружелюбно. — С меня причитается, — добавил он.
— Репостни, плиз, у себя предзапись на мой ретрит, — попросил я. — И это… — я замялся. — Не угробь наш мир.
Борода зашевелилась в подобии улыбки. Он поднял сомкнутые колечком большой и указательный пальцы, оттопырив три других, выразительно потряс рукой и покинул отсек.
По коридорам засквозил ветер, и я улыбнулся, подставляя ему лицо.
05 Сен 2024 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
ОСен(ь)..тябрь! Небо ливнями брызжет.
Рыжий лис твой за рыжей листвой
Мчится… БЛИЖЕ..тоближет..ОБЛИЖЕТ
Сентябрённых лесов естество.
11 Авг 2024 Нет комментариев
рубрика: Переводы Tags: Элиас Отис
Когда я крепко спал,
Мне снился друг мой Бехан.
Мы вместе веселились, и кружилась голова.
Когда его спросил:
«Во что ты, друг мой, веришь?» —
Он мне сказал простые и понятные слова:
«Иду я, иду я,
Я иду, куда ветер подует.
Иду я, иду я
К той речке, где в виски нырну я».
Я кровью истекал,
Ругался, пил и клялся,
И смерть к себе тянула, только жизнь была сильней.
Теперь я весь в делах,
Теперь отправлюсь в Челси,
Приду туда ногами, а покину на спине.
Ведь иду я, иду я,
Я иду, куда ветер подует.
Иду я, иду я
К той речке, где в виски нырну я.
Что друг мне говорил,
Я почитал за мудрость.
Слезами не добьёшься ты от жизни ни фига.
Когда темно вокруг,
И свет внутри мне нужен,
Я в бар зайду и выпью пятнадцать пинт пивка.
Иду я, иду я,
Я иду, куда ветер подует.
Иду я, иду я
К той речке, где в виски нырну я.
Иду я, иду я,
Я иду, куда ветер подует.
Иду я, иду я
К той речке, где в виски нырну я,
К той речке, где в виски нырну я,
К той речке, где в виски нырну я.
09 Авг 2024 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
06 Авг 2024 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
Так хрупок мир,
стоящий на ките.
Тогда и два других кита —
не те.
06 Авг 2024 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
Я капля, влившаяся в автобус,
Как моря марево — в синь ветров.
Совой натягиваю на глобус
Его пропаренное нутро.
Плыву во чреве его, Иона,
Домов колышутся плавники,
И в грязно-серых потёках окна
Твои, автобус, о рыба-кит!
04 Авг 2024 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
«Останься. С тобой посижу.
Останься. И пиво есть.
Давай я сегодня тебе расскажу
аццкую-аццкую жесть?»
А.Г.
04 Авг 2024 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
26 Июл 2024 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
бородой щеки лягу на плече
я тебя хоче до умопомраче
бородой щеки я прижмусь к плечу
я тебя хочу до умопомрачу
19 Июл 2024 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
Хокку
Гроза прошла, и
листья прибиты дождём.
Выйдет ли солнце?
12 Июл 2024 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
О!
Он,
Она —
Наос.
А соня —
Снова я,
Снова яр.
Заря снов —
Ясна взора
Я звона роса.
Но, снова разя,
В нас Роза Огня,
Нагая Роза Снов.
08 Июл 2024 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
Мгновения, отпущенные скудно,
Когтями заскребли по позвонку.
Невыносимо близится секунда,
Когда придётся руки разомкнуть.
08 Июл 2024 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
нет ничего
страшнее
последних метров
прерваться
на полувзгляде
расстаться
на полузвуке
на полукасанье
выйти
из чрева такси
шаг на порог
траншея
дорога смерти
вернуться б
на четверть шага
коснуться б
на четверть мига
на четверть дыханья
скрыться
от серой тоски
07 Июл 2024 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
Звёзды щекочут звенящими гривами
Твой заповедных планет космодром,
Сердце моё с золотистым ретривером,
Солнце моё с нестабильным ядром.
Сколько построено, сколько порушено —
Ближе, чем стали мы, не заплести,
Свечка моя с земляничной отдушиной,
Даль моя странная, тайна в горсти.
Станешь ли чайкою, станешь ли айсбергом —
В море холодном блести серебром,
Синь грозовая с сиреневым засверком,
Счастье моё под четвёртым ребром.
05 Июл 2024 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
Жизнь моя — счастливая монета,
Радости божественный сосуд.
Я хочу проснуться от минета,
В ясном осознании: сосут.
Лампу Аладдинову протри ты,
Расширяй кармический канал.
Пройдены сатсанги и ретриты.
Далее по графику — анал.
27 Июн 2024 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
А ведь как бывает — мечтаешь о BMW,
О Domaine Leroy, фуа-гра, номерах в отеле,
А завидуешь тем, кто босыми да по траве,
Кто в палатке, в дождь, на двоих шоколадку делит.
А ведь как бывает — мечтаешь о тишине —
Чтоб не лезли в душу, забыли все до и после, —
А она, паскуда, криков любых сильней,
И бежишь-орёшь, бедняга, что твой опоссум.