RSSКабинет Бога
10 Сен 2019 No Comments
рубрика: Проза Все произведения: Тарья Трест
Работники канцелярии обнаружили утечку в информационной прошивке. Странно было скрывать это музыкой, ведь она взорвалась.
Теперь они меня ищут. Они у меня на хвосте. Какой сейчас час? Какая сейчас мысль?
Внутренний киносеанс. Внутренняя связь. Зеркальная сепия, белые ватные покровы, безбрежные и широкие, словно море. Я лежу целлофаном на бетонной мостовой, под дождём прогибаюсь, мокну под штормом. Я плавлюсь целлофаном на огне, под пламенем зажигалки. Полёт к звёздам оказался плоским. Как линии созвездий на картах. Вечный дребезг, вакуумные звуки из космопорта и его ангаров. Я обмотан целлофановым коконом, а внутри меня – город из проводов. Я пронзил вселенную одним дыханием, увидев свет бога за ширмами своих образов, вырезок из простроченных журналов. Я вмазался чёрной ночью, оксюмороном и начертал начало глиняным иероглифом. Моё тело подобно солнечной батареи в скафандре из пластика. Внутри – связанные верёвки из натянутых нервов, из натянутой оптоволоконной проводки под кафельным потолком. Магнитные поля колосятся в начале. Таймер шипит. Провожу сигналы на станцию Сигма метелью тёмно-серых помех. Потоки магнитной ленты скрепляются, запись движется по обе стороны, накладывается в момент ухода, высвечивается и проявляется. Протуберанцы нимба замкнулись. Обрыв связи. Изучаю устройство изнанки в целлофановом коконе — в набитом стекловатой, резервуаре. Протекторные трубки, чёрные огоньки, смоляные белки, вытекающие из зеркальных витрин, ангары полны зернистости, вокруг пыль, будто бы меня стирает до атомов. Мир такой длинный, резиновый и широкий, он дребезжит. Бумаги всасываются в кондиционеры, ветер – везде, он не умер, он перетек. Стопки чисел падают в шахту лифта бетонным кубом. Я сюжет. Я пропуск. Я не ощущаю предмет, я в промежутке, внутри железной трубы, я — её полость.
Плена вселенной вселена в нас, как пропуск. Возвращаюсь на стуки назад, чтобы видеть все судьбы. Мёртвое море – это море Христа. В направлении гула магнитного поля — провода, напряжение, генераторы с фарфоровыми раковинами их чёрного моря. Из меня прорастает что-то новое. Ощущение такое, будто затягиваются раны, зарастают шрамы, падают грузы и льдины. Нужно пройти полный круг, чтобы узнать, как устроен мир. Жить всегда в состоянии выбора, вращаясь в центрифуге дребезга круговых колебаний. На изнанке есть всё, перед тобой — все пути, все свершённые выборы, и ты все их обозреваешь. Снизу корни прокушены змеёй, а вверху – изрезанный опиумной войной, Вавилон. Вечный дребезг, веретено нитей, сплетающих формы и фон орбит. Чёрное море, обвалы линий об скалы, бетонные стены. Вечный дребезг – вертикально застывший звук варгана над бездной бензольных лиц. Не прячь тело в кокон, а голову – в шлем. Заасфальтируй воздух. Проламывай кафель и лети к звёздам. Но полёт к звёздам – это только мечта. Нет ничего безнадёжнее, чем невозможность изъять себя из вакуумной коробки под белым кафельным потоком. Мне сдавливает ребра чёрная решётка кухонной плиты. Телевизионные помехи растёкшегося изображения хрипят посланиями, схемами треска. Меня разрывает от безликих желаний, от вещей, что не имеют ни названий, ни имён. Коллапс красок со всех сторон, бесчисленное количество фильтров и их обломки. Сперва я вносил в игру свои правила, и никто не был против. Но это длилось не долго, кто-то из канцелярии обнаружил утечку в информационной прошивке. И теперь я прорываюсь наркозной безликостью сквозь нижние уровни, пытаясь заметать следы, лечу кувырком в расплавленный потолок, изучая похищенные карты. И уже знаю, что должен сделать. Я зависаю под потолком и направляю свой взгляд в коричневый рисунок на обоях, так, будто гляжу на него в упор сквозь увеличительное стекло. Я скрываюсь в макромире объектов от сидящих у меня на хвосте, канцелярских крыс. Реальность отпрянула и зависла где-то в стыках, как мусор. Внутри сквозняк и холод, будто важные записи сорвались с ветром и вылетели в окно. Кто-то мешает нам получать эти знания, кто-то преграждает нам путь, направляя по проторенной тропе вместе с толпой. Эй, вы, кто бы вы ни были, высокий интеллект вам там случайно не жмёт? Лоскутным одеялом мы укрываем землю, все между собой сшиты-скроены, как ватиновые куски трухлого неба. Мясорубка и маленький двигатель, который заводят маленькие люди. В мясорубке мелется млечная мысль в пыльцу. Жизнь – это скучное порно вялых бытовых совокуплений. Растворяя в нутре своём ржавые гвозди, сгибая тугие серпы заката, по встречной полосе снежного шёпота несётся женщина с раненым чувством долга, мне кажется, что я знаю её. Она растирает в порошок свои сны, они скрипят в петлях дверей, в погибших качелях дворов, в мясорубке. Продольная, проволочная ночь. Колючий цвет. Северно-Ядовитое Око всматривается в тебя. Луна вкрадчиво заглядывает в щель концертных портьер. Нет ничего ближе к задыхающейся от ветра, весне, чем больная сифилисом луна, за окном. Я внутри мира, который похож на плотно сжатый свинцовый шар. Я зрю сквозь стены, прорезаю потолки сознанием и вырываюсь на свободу, в заколосившийся гул магнитных полей, сливаюсь с возрождением жизни, её началом, становлюсь вывернутым богом в себе. С позиции бога мир похож на спираль, которая каждый миг сматывается сама в себя, стремясь сжаться, самоуничтожиться.
Я вижу резиновую войну, борьбу с семитами, вижу, как сматывающаяся спираль переносит мня за хрустальные пики гор, в закат, тонущий в ледяном океане. Наблюдая, как горизонт затапливает медленно тающий свет, я понимаю, как устроен двигатель мира. Изношенность проводов более не мешала. Меня возносило. Застывши в медитации на вершине горы, я охватывал собою весь мир, необъятный и просторный, будто бы он вместился в комнату, и осознавал, что нам нужно найти выход, спуститься вниз, разорвать границы, сковывающие наше существование.
Застыл в медитации, как окаменевший мудрец, и ощущал энергию распада, что падает вверх. В тот миг я сам был целой гималайской системой после заката, в туманном, синеватом свете, горы, словно смыкались в кольцо, а я порождал себя вне времени, вобравши всю сущность телепортации, дабы сквозить и бесконечно обретаться в мирах.
Музыка текла размеренно и плавно, я видел нити, которые сплетаются из вибраций, нити, ткущие полотно, они сияли желтоватым светом. Я знал, что это путь. И в тот самый миг, когда реальность стала ко мне непозволительно и всеохватывающе близка, я словно окунулся в морфиновый Булгаковский бред, наблюдая за страданиями Иисуса. Терновый венец, кровь, его тяжкий крест. Цвел, словно в зачатье, а затем воскрес, в потоках медного тумана, в бензиновой сфере. И вот я уже лечу, рею над распятиями, над пропастью пустого мира. Невиданная лёгкость охватывает меня, словно мираж мироздания. Я — как луна, как пыль, как обратный отсчёт. Эффект многоточия, эффект двуличия. На такой глубине контролировать свои действия уже сложнее. Просто лежишь в криогенной капсуле, и смотришь бессвязные сны, отчётливо ощущая, как отделяется тонкое тело, а тело из плоти – словно дыра. В этом неземном теле, в небесной росе, сквозь прослойки сочится высь, рудиментирует. Вот он — предел, высоко, как бог, за осколками. Спираль трепещет и торжествует. На бархате из роз я лежу в Христовых объятиях, сливаясь с ним в одно существо, но что-то неистово тянет меня назад, к явлению самого бога. Я приближаюсь к слепящему свету и плыву вдоль его плеромных коридоров, состоящих, словно из желтоватого, испещрённого камня. Я нёсся вдоль стен этого лабиринта к концу, или к началу, к самому первородному свету, и застыл в его трепетации, где-то в буфере обмена. И вынырнул на ином уровне бытия. Я смотрел будто из дна коробки, а надо мной нависал белый куб поверхности. Где я нахожусь? Будто выныривая из опутавшей меня, реальности тонкого мира, я наконец-то осознаю, что попал на самую вершину, в кабинет бога. Там было два коридора, отделённые друг от друга стеной. Сперва, я видел их, как бы находясь между ними, как общую конструкцию, а затем оказался в одном из них. Стены в нём будто бы состояли из пенопласта, я не мог определить их цвет. В одно мгновение он синий, через миг фиолетовый, а затем и вовсе белый. Здесь словно не было разницы между размерами и цветами, здесь не было промежутков. Тусклый свет сочился откуда-то сверху, но я не обнаружил его источник. Здесь всё было слишком точным, монолитным, и грубым, слишком конкретным и правильным. Это загрузочная программа, догадался я, где ничто не имеет различий, являясь одновременно и тем и другим, совершенно абсурдное, не имеющее промежутков, существующее в своей самой простейшей, самой первой и последней форме, как факт. Гиперкуб, заключающий внутри себя весь мир, все объекты. В тот самый миг, когда я осознал это, меня притянуло к стене, и я тут же оказался в другом коридоре. Я понял, что пробился внутрь Изнанки, прорвав собою чёрную мембрану входа, я понял, что воплощает собой Смерть. Пройдя сквозь эту мембрану, я оказался в бескрайнем пространстве, состоящем из тусклого, медного света, не имеющего ни углов, ни стен, ни входа, ни выхода, оно было заполнено ржавыми, пружинистыми койками, как в госпитале. В самой последней посмертной палате. Пройдя мимо стражей в чумных масках, все, кто попадал сюда сквозь ощущения величественности мига, вдруг осознавали, что здесь у них заберут души, сдерут, будто кожу, оставив лишь слепок былой личности. Каждый, лишившийся души, занимал место на своей койке. Но я никого не увидел, а лишь ощутил их фантомное присутствие, и гнетущую атмосферу обречённости. Я успокаивал себя лишь тем, что я здесь всего лишь наблюдатель. «Их расплющит, расплющит строго по ГОСТУ, — вдруг прошептал мне страж. – «Это зал ожидания. Перевалочный пункт, банк сдачи крови, спермы, опыта, всего сразу. Думаешь, тебя не пустят в утиль? Пока что ты только турист. Поэтому я позволю тебе наблюдать, раз уж ты здесь, ибо час твой ещё не пробил». Меня полоснуло осознанием истины сказанного. Взглянув на койки, я наконец-то увидел тех, кого готовили на переработку, чьё присутствие я ощущал ранее – это были безвольные коконы, забинтованные в обмотки Лазаря, подобно мумиям. Они корчились в редких конвульсиях, словно их периодически поражал электрический импульс. Я услышал их стоны, целый хор безысходного плача в мертвенном перманентном гуле вакуума.
А уже в следующую минуту я нёсся без тормозов, подальше от этого места, и позади меня сгорала земля, рушились города и миры. Я сам был себе бог. За короткий сеанс я постиг бесчисленность. Я выкрутил себя из прошлого, как лампу из гнилого патрона, и выбрал настоящее, я выбирал жизнь, когда они развернули передо мной необъятное, белоснежное полотно, похожее на синтетическую оболочку упаковочной плёнки.
Только что преобразованные, пропущенные через ряд эфирных фильтров, куски пережитого опыта, хочется вырвать и показать так, как я их запечатлел, придать огласке.
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.