Мотыльку

Молю: отлети. И друзей выбирай с оглядкой.
Ты, вижу, приятель, на жар да сиянье падкий:
смотри – видишь пепел? Остался от ваших братьев.
Хотели дружить, ну и сгинули с пёстрым платьем.
Пожрал не со зла их (такой темперамент пылкий);
как люди едят бифштекс, но без ножа и вилки.
Крылышки хрупкие, и, верно, блестят на солнце…
Лети-ка, исследуй цветы, фонари, оконца.
Не жалко себя? Ну, а я тебя пожалею:
с костром побрататься – такая себе идея.
Я, знаешь, с топливом тише не стану да глуше.
Путь пламени – прямолинейно-жесток. Послушай!
Здесь «да» или «нет». Огонь – категоричность знаков.
Я множествен? Чушь! Мой танец – всегда одинаков.
Довольствуйся малым! Приручен огонь камина,
в печи, и на факелах, маленький – свет лучины…
Ты слышал от искры, как страшен огонь на воле.
Зачем же несёшься в пожар… и кричишь от боли…

Это весна

Мудрые звёзды становятся ярче.
Каждой сестре незажжённой
Со стылой зари говорят – зажгись!
Они считают – пора.
Вот и весна зажглась.

Одинокий Охотник * всё целит в горах своих неизвестных животных,
пряный ветер рвёт душу, сбегая с холмов диким волком с колючками в тёплой шкуре,
беспокойно синеет волчья нора.

Цветы! – не притворщики, не из снега,
а всамделишные сай‐ити **,
хрупкие, сами, как снег, холодны,
но смелее и значительно ярче,
да и в шкуре у волка поменьше колючек,
тот, далёкий и золотой волк, его лечит и греет.

Подземные хорре *** зевают на блики юных травинок,
принюхиваются к обоим волкам,
почёсывают в головах серебряными
перьями для письма
и говорят: нет, уже точно, нет, несомненно, – это весна!

* Охотник (Небесный Охотник) – созвездие Мэлло Алтаир. Аналог Ориона.
** Сай‐ити – крокусы.
*** Хорре – мелкий подземный народец.

Одинокая наша звезда

Посвящается Кайо

Кто пускался в дорогу с закатом сердец,
Тот запомни, что это ещё не конец,
Многоснежной пургою надвинется лес,
Но над лесом – ты, наша звезда.

Самый трудный наш путь – он ещё впереди,
И по снегу всю ночь нам идти и идти.
Ты свети нам немного, неярко свети,
Одинокая наша звезда.

Мы одни, как и ты, мы рассеяны в мир,
Словно отзвуки древних серебряных лир,
Нас возможно услышать лишь светом твоим,
Изумрудная наша звезда.

Одиноким другим ты в беде помоги,
Пусть шаги по-над пропастью будут легки.
Проводи, помири и от зла защити,
Драгоценная наша звезда.

Чёрные гусли

Если бы мог я на гуслях, где девять струн,
Стать им десятой сестрой и помощницей,
С ними звучал бы, звенел в унисон бы им,
А языком бы и слова не вымолвил,
Право, так стало бы лучше: другой певец
Песни бы складывал, перед собой кладя
Чёрные гусли: плакать – не высказать.

Травы лесов, ниэниллэ * жемчужины!
Было привольно средь вас можжевельнику.
Радостно пелось соцветиям севера,
Радостно сердцу дышалось и думалось.
Алый туман всё покрыл, словно в Гэлломэ.
Что же молчите, ответы хороните,
Чёрные гусли песен не сбывшихся?

Век бы не помнить, другой не обдумывать,
День всё вздыхаю, и в сумерках жалуюсь.
Ночь не утешит, заря не даст средства мне.
Вечно не сетовать, — плачь, выговаривай,
Травы и слёзы в свой час станут музыкой,
Всё перетерпят, прослушают, вызвучат
Чёрные гусли – скорбь дорассветная.

* ниэниллэ – белые, молочного оттенка ягоды, с чуть просвечивающей тонкой кожицей и слабо выраженным сладко-кисловатым вкусом. Стелющийся древообразный кустарник с тёмной корой и небольшими каплевидными тёмно-зелёными листьями. В этом мире аналогов нет. Эндемик Северного Белерианда. (По Ортхэннеру)

Поворот на юг

Посвящается Этлэрто

Уводит дорога по искрам янтарным,
на юг поворот – как прощальный кивок.
За всё мы останемся здесь благодарны,
и тем, кто осилил, и тем, кто не смог.

На юг поворот, как полуденным птицам,
в почти безнадёжной осенней мольбе,
и только успеть бы с лесами проститься,
и только оставить бы сердце себе.

Прекрасная, страшная к солнцу дорога,
ты нас на ветрах укачай не спеша,
в них крылья очертятся нежно и строго,
и новая будет у птицы душа.

Семь царевен у мёртвой воды

Есть забытая всем средь земель одна:
пепел, холод и волчья луна,
там в плену всё глядятся сквозь дым
семь царевен у мёртвой воды.

Осушили давно они слёзы все, –
нечем плакать застывшей красе, –
нет, не помнят родные следы
семь царевен у мёртвой воды.

Тёплый ветер раз в год тронет пряди им,
и туман чуть покроет исчадие –
и тогда оживают черты
тех царевен у мёртвой воды.

И тогда светлый сон им встречается:
так бывает порой, так случается.
И мечтают спастись от беды
семь царевен у мёртвой воды.

А всего-то поднять бы им головы,
не смотреть бы на то, чем прикованы, –
промолчат, ибо слишком горды
семь царевен у мёртвой воды.

Ты туда не глядись, и не вздумай:
станешь с ними – восьмой – и безумной.

Впрочем, близко
земля та,
и дым,
и царевны у мёртвой воды.

Музыка

Сквозь дымку иллюзий
звук вёл пианист,
этюд был чуть грустен,
негромко-лучист.

Иллюзия – это,
пожалуй, когда
ты пишешь куплеты
свои – навсегда.

Иллюзия звука –
две встречи в былом.
Молчанье – наука
не грезящих сном.

Иллюзия света –
на мраморе блик:
над смертью поэта
хохочет старик.

Иллюзия счастья –
спектр жёлтых дриад:
как мог не попасть я
на их маскарад?

Иллюзия стёрта.
И бел смятый лист.
И тихо с аккорда
снял кисть пианист.

Ненастоящий певец

Был однажды в мире певец. Песни он сочинял непростые: каждая имела свой цвет. Но не как один из семи цветов радуги, а со множеством оттенков и переливов. Словно из сказки или легенды они звучали, и не было похожих на них.

А встречались среди этих песен и такие, что могли каждый раз слышаться по-другому, совершенно меняя и оттенок, и цвет.

Каждую из песен нужно было разгадывать, как загадку, чтобы понять что-то очень важное в своей жизни.

Люди слушали певца и старались уловить цвет мелодии и смысл слов, и благодаря его необычному дару находили сокровенное в своих сердцах, то, что когда-то потеряли, но теперь вспомнили вновь. Сердца их теплели и заново учились радоваться, а глаза начинали видеть то, чего раньше увидеть не могли или не умели.

Но в конце концов людей слишком уязвила правда, заключённая в песнях певца, и они не захотели, чтобы он продолжал причинять страшную боль самым тайным струнам их душ. Люди не хотели понять, что исцеление души может нести в себе не только сладость, но и горечь. Они стали бояться его песен.

А он не умел петь иначе.

Тогда люди сказали: «Ты нарочно заставляешь нас страдать! И ты обманываешь нас, цвета в твоих песнях не настоящие. Уходи!»

И певец действительно ушёл. Он сочинял сказочные песни, потому что сам был персонажем сказки. Он перевернул страницу – и исчез в своей книге.

Вернётся ли? Этого никто не знает.

Прибалтийская сказка Сольвейг

Сменяется лист из пергамента кожей,
Запиской в бутылке, кривыми стихами,
Легенда живёт, если это возможно,
А не о чем петь – приплывайте-ка сами.

Вот было, созвал всех магистр в путь далёкий,
А если получится – в небо, за звёзды.
Ты что там читаешь? Учебник закрой-ка,
Он наше не знает – а было всё просто.

Они собирались вот в этом заливе,
Их флот – древесины невиданно твёрдой,
Они – в белых коттах, все статны, красивы, –
Храбрейшего клана, высокого рода.

«Теперь над упущенным, слышно, смеются,
Что ж, смех надувает нам парус в путь дальний!
Здесь струны морские, они не порвутся,
Лишь сменят напевы да станут печальней.

Янтарь проложил нам чудесные тропы:
Свет моря огромен, и есть курс созвездий,
Не нужно здесь суши, поэтому, чтобы
Вернуться назад, остаёшься на месте».

Случилось – суда разминулись на море,
Быть может, туман или фата-моргана,
Но только все сгинули рыцари вскоре –
Высокого рода, храбрейшего клана.

Сейчас и помимо – есть уйма преданий,
Такой уж наш край, впору в сказках топиться!
Но сказки не те, – вы же знаете сами.
И сердце всё ищет тевтонские лица…

* * *

…И ты, словно Сольвейг, всё смотришь на сосны,
И ждёшь не вернувшихся рыцарей в помощь:

На чуждых путях, не ребёнок, не взрослый, –
Наивный искатель душевных сокровищ.

Мельтор

Обманчивый (для светлых) знак взошёл
И разомкнул зелёные ресницы.
Стою над пропастью. Мне исколол
Глаза тот свет – но он же дал напиться.

И пульс холодной, из-за звёзд, руки
Мне не даёт ослышаться и сдаться.
«Тепла не жди: со звоном огоньки
Посыплются с небес в ночное царство».

«Я дам тебе вздохнуть, дам умереть,
И роскошь гибели под изумрудным светом
Заставит ледяные песни петь
И отсылать такие же лучи в неспетом».

Так говорили. Но не ты – они.
Они не знали, что тепло – не в теле.
И сердце не считает больше дни.
Молчит, ликуя: Тано – аст – таэле…

Однажды

Однажды флейта выпадет из рук,
однажды день растянется до ночи,
однажды не заплачешь, недосуг,
однажды попрощаться не захочешь.

Однажды холод скроет все шаги,
однажды не послушаются связки,
однажды скажешь: тень моя, не лги,
не будь моей, но уходи из сказки.

Однажды ты поймёшь, что в сказке – быль,
однажды ты увидишь: не во всякой.
Однажды в сотнях расчудесных миль
заметишь под намереньем бумагу.

Однажды ты один пойдёшь на бой,
от правды жгучей волю не отвадить.
Однажды ты останешься собой:
огонь – огнём, и не отнять, ни сгладить.

Принцесса Астрель

Тёмные башни замка,
Серая их окраска,
Правда или приманка,
Ты не моя сказка.
Переверну страницу,
Жизнь и такому учит.
Правда – или приснится…
Сон весь свет приручит.

Припев:
Только забыла сказка нам объяснить,
Как с чистым воздухом снова встретиться,
Как отпереть дверь домой, нарисованную мелом дверь.
И вся надежда на тонкую сумерек нить:
Помнит ещё, как идти по дождевой лестнице
Полынноволосая принцесса Астрель.

Своды из синих молний,
Свиток забрызган красным,
Что-то такое помню,
Здесь нам быть опасно.
Что же, вперёд, всё дальше,
За голубою искрой,
Нет, не в закат ярчайший.
Снова сны… так быстро…

Припев.

Лист на столе, рисунки,
Утро на старых книгах.
Вынешь мелок из сумки,
Позабудешь игры.
Путь – наверху, в Зодиаке,
Выйди во тьму из сада.
Искра давно уж – факел,
Всё будет, как надо.

Припев.