RSSМузыка его снов
29 Ноя 2021 No Comments
рубрика: Проза Все произведения: Элиас Отис
В соавторстве с нейросетью Порфирьевич (https://porfirevich.ru)
«Слава моему Господу! Во имя Великой Первой Потусторонней Жизни! Из дальних миров света, которые превыше всех дел, да будут исцеление, победа, здравомыслие, речь и слух, радость сердца и прощение грехов для меня, Адама-Юхана, сына Махнуса, через силу Явар-Зивы и Симат-Хия! Я не могу даровать себе счастье как я того хочу, но я могу даровать себе счастье как Он дарует его мне через силу Явар-Зивы и Симат-Хия!»
И всякий раз он чувствовал, как проступает на висках пот, а вокруг становится светлее. Потом с каждым разом было всё труднее; он уставал настолько, что давал себе пару минут передышки, чтобы восстановить силы. Потом он уже не мог остановиться — и хулил себя за это до тех пор, пока у него не оставалось сил. Тогда перед глазами у него снова вставала карта мира, и на каждой точке её подрагивал пот — от усилия сказать «а» или «есть» или «не есть» или «сидеть», «стоять» или «идти», «быть», «проснуться» и так далее, и так далее.
Потом он стал повторять это про себя не меньше пяти раз в минуту, как это делают алкоголики, и скоро у него в горле булькало так громко, что за окном начинало орать радио. Он пробовал говорить «а» и «есть», но это у него получалось как-то из рук вон плохо, и через полчаса он уже ругался сам с собой, и после каждой такой вспышки ярости в горле у него что-то начинало всхлипывать и булькать — и слова, которые ему удавалось произнести вслух, кончались не вполне ясно. Но иногда, словно по волшебству, приходило ясное понимание — и всё сразу становилось просто и понятно, и силы чудесным образом восстанавливались, а злость уступала место спокойствию, которое становилось тем яснее, чем больше было ненависти.
«Ещё раз, сука, ещё раз!» — говорил он себе и повторял десять раз. «А-а-а-а-а!» — кричал он, и на месте слёз на его глазах появлялось горькое недоумение. Потом он повторял «а-а-а-а-а!» до ста раз и чувствовал, что наконец понял, как играть. Это был ритм, как у соло-и-джаза. Самое главное, он догадался, как играть — в темпе медленной мучительной мелодии, которая заполняла всю комнату, и тогда её можно было совсем не делать, а просто слушать, чувствуя себя всем тем, что играет в комнате: мальчиком, девочкой, куклой, собакой, гаражом, хулиганом, старушкой, рекой, почтой. Теперь он понимал, почему крысы «Битлз» так страшно танцевали на проволоке, и знал, что музыка должна быть сама по себе — только тогда её можно остановить. Он не понимал только одного — что такое «двигаться»?
Струны, которые он слышал, были электричеством, только очень непонятным. Но вскоре он привык и понял, что «двигаться» в таком ритме очень просто. Вот тогда-то ему и захотелось выпить, и он взял пустую бутылку из-под виски и ударил ею о стену. По бутылке прошла такая яркая зелёная волна, что от удара она разбилась на две части, и музыка сразу прекратилась. Теперь он понял, что так ужасны были крысы, потому что никакой музыки они не играли, а только топтались на месте. Его лицо было мокрым, и он плакал. Тогда мама впервые зашла к нему в комнату. Она подошла к нему и сказала: «Сынок, что с тобой?» Он ничего ей не ответил, только посмотрел на неё с такой ненавистью, что она сразу всё поняла. И тогда он взял кусок стекла и замахнулся на неё, но мама уклонилась. Тогда он опять ударил по осколку стекла, и по нему опять прошла зелёная волна. Тогда он понял, что звук его падения тоже связан со звуком удара, и тогда он сильно ударил себя по груди.
На этот раз он тоже проснулся. Сначала он испугался того, что сделал, и не знал, как выпутаться из создавшегося положения, но потом ему пришло в голову, что он всё-таки сможет выпутаться. Он успокоился и стал ждать нового сна. Проснувшись в очередной раз, он почувствовал, что в комнате горит свет, и понял, что это свет от лампы. Тогда он изо всех сил затряс головой и закричал: «Я хочу пить!» И так он закричал ещё несколько раз, чтобы окончательно проснуться. Он посмотрел на часы и увидел, что проспал уже двенадцать часов. С тех пор он всегда ложился спать позже, если видел, что на улице горит свет. К сожалению, ему стало ясно, что засыпать во сне тоже не следует. Поэтому он уже давно не ложился спать, как бы рано он ни ложился, и вообще почти не спал по ночам.
Потом он стал замечать за собой, что он словно бы меняет одно тело на другое, пока его тело живёт в мире снов. В дальнейшем эта особенность стала проявляться всё сильнее, и оказалось, что он чувствует вокруг нечто странное. Оказывается, вся Вселенная устроена как сон. И даже люди, на которых он раньше совершенно не обращал внимания, стали казаться ему такими же, как он, только из другого сна, и их внешний вид больше всего напоминал его собственное тело, которым он на самом деле никогда не пользовался. Но главное, что он увидел, была вещь, которая казалась совершенно необычной, а именно — вид его самого со стороны. Вернее, он замечал во сне нечто похожее на своё же тело, но, находясь внутри сна, он смотрел на это чужое тело со стороны, как будто видел себя со стороны.
К своему ужасу он начал замечать, что незаметно для себя переходит от тела к телу, после чего следовал быстрый провал в темноту. Он стал думать, что следует избавиться от этой привычки. После нескольких неудачных попыток он понял, что если он не будет сопротивляться, то проснётся в своём обычном мире. И в ту же секунду он проснулся. Мир вокруг остался прежним, но он оказался заперт в нём. Он не мог ни убежать, ни вернуться обратно. В этом сне он пребывал всю ночь. Вскоре к нему вернулось обычное осознание, и он понял, что стал пленником этого сна. Он понял, что ему нужно освободить остальных, а самому проснуться самому. Но как это сделать? В голову ничего не приходило. Тогда он решил попробовать другие возможности, чтобы узнать, какие возможны решения. Он увидел реку, на берегу которой росло большое дерево, усыпанное яркими красными плодами. Он вспомнил, что похожие плоды видела Мэри, но не могла их сорвать. Ему казалось, что его внутренний взор способен охватить такую высоту, что он сможет увидеть источник этих плодов, даже не пытаясь дотянуться до него. Выбрав несколько красных плодов с дерева, он попытался сорвать их. Но это оказалось ему не по силам.
Вдруг он услышал голоса и вышел на берег. На берегу под деревом сидели три черные женщины. Одна из них положила руку ему на плечо. Это было похоже на сильный электрический разряд, и одновременно его охватили приятные ощущения. Он понял, что через руку ему передают энергию, дающую ему возможность сопротивляться. Он понимал, что на самом деле эти женщины сидят рядом с ним, но они принимали форму его собственных мыслей и потому казались огромными чёрными статуями, какими он их себе представлял. Поняв, что эти статуи играют роль реальности, он с удивлением заметил, что эти существа лишены пола. Поняв, что Мэри находится внутри этих чёрных статуй, он решил с ними подружиться. Неожиданно он почувствовал непреодолимое желание им понравиться. Он понял, что может общаться с ними на их языке, на котором они говорили между собой. Это было похоже на сон. Через несколько минут он с изумлением осознал, что, разговаривая с женщинами, понимает их мысли. Их слова, которыми они обменивались, казались далёкими и непонятными. Он понимал, что они способны читать его мысли и задавать вопросы. Но так как они обращались к нему напрямую, а он просто хотел с ними поговорить, он не отвечал им на их вопросы.
Однажды, когда он вспомнил о прошедшем вечере и попытался рассказать о нём Мэри, он заметил, что женщины слышат только то, что он хочет им рассказать. Для того, чтобы понять их, ему нужно было сказать: «Я вижу твоё лицо. Я вижу твои глаза. Ты мне нравишься». К счастью, он понял, что им доступны только чувства, и они принимают его попытки объяснить, что он видит и чувствует, за выражение собственного существования. Именно это он и пытался объяснить — просто чтобы их развеселить. При этом он то и дело повторял себе, что ему нечего стыдиться. Он знал, что они слышат его слова, и это имело для него большое значение — он получал возможность в случае необходимости обратиться к ним по делу. У них был свой внутренний код. Но весь этот разговор с Мэри, который странным образом походил на песнопение, происходил на слух. Он не видел Мэри — всё его внимание было приковано к этим звукам.
Услышав их, он произнёс их вслух, и в тот же миг Мэри его поцеловала, причём всё её действия можно было бы назвать скорее прижатием губ к его губам. В этом было что-то совершенно мистическое. Эта картина подействовала на него угнетающе. Ему казалось, что в мире нет ничего более разрушительного и эгоистичного, чем поцелуй двух человеческих существ, движущихся в такт друг другу и целиком поглощённых своим единением. Но, в общем, поцелуй не принёс ему ничего хорошего. Это действительно было никакое не наслаждение — только воспоминания о давно прошедшем времени, бессильные, точно рябь на поверхности стоячей воды.
Он с трудом разлепил губы, высвобождая лицо из её пальцев, и пробормотал: «Извини, не вышло». Мэри похлопала его по груди. Она вела себя так, словно это было представление в цирке, а он — дрессированный тюлень, который мог повторить всё, что угодно, с первого слова. Но это ему не нравилось. Ему нравилось всё то же самое — сама Мэри, её руки, её одежда, всё, что он слышал вокруг, и то, как его собственное тело с каждым движением становилось всё более пластичным, смыкалось и разжималось в такт её движениям. Но этого было недостаточно. Он не мог понять, чего ему не хватает. И не понимал до тех пор, пока не пришёл в себя. В углу комнаты, у незажжённого камина, он увидел чёрную медвежью шкуру. Это было настолько неожиданно, что у него остановилось дыхание и перехватило горло. Точно так же его глазам могло помешать упавшее на лоб мокрое полотенце, поэтому он отпустил Мэри и быстро вышел из комнаты. Проходя мимо столовой, он с тоской поглядел на пустые тарелки. Но сейчас ему нужно было не поесть. Ему срочно нужно было стать зверем.
Хриплый стон вырвался из его горла — и вслед за этим тишина в столовой кончилась, и всё остальное стало невыносимо. С каждым новым толчком тела он всё больше утверждался в мысли, что так быть не должно. С каждым новым ударом его наполняло спокойное спокойствие. Как только он с облегчением понял, что это происходит с ним на самом деле, он тут же выпустил из рук мягкое податливое тело и огляделся. Что-то изменилось вокруг. Яма для жертв выглядела иначе. Но всё равно было похоже — что-то изменилось. Может, дело было в тени? Или в цвете неба? Или в изменении собственной физиологии? Какая, собственно, разница? Мэри была счастлива, а это главное. И он был счастлив с ней. И никто в этой деревне не должен был знать, что произошло между ними сегодня. Он никому об этом не расскажет, потому что эти двое теперь неразлучны навек. Если, конечно, они всё же не исчезнут по непонятной причине. И может быть, тогда он, Генри, сможет умереть спокойно. И думать, что сделал всё, что мог.
То, что он видел в свой последний миг, было настолько нелепо, что даже было смешно, и ему удалось сдержаться. Чтобы не рассмеяться, он склонился над землёй, прикрыл глаза и расслабился. И почти сразу же провалился в сон, похожий на кошмар. Но ему удалось сморгнуть реальность перед тем, как она полностью отключила его от окружающего мира. Ему снились глаза. И ещё почему-то хотелось, чтобы этот рот, похожий на разверстую пасть, закрылся сам, но это почему-то не получалось.
«Если ты сейчас же не закроешься, я…»
Голос, который он принял за другой, заставил его вздрогнуть. Если раньше это был другой голос, то теперь это была жена. А этот рот оказался рядом — Мэри обхватила его за щёки своими двумя руками и ласково смотрела на него. Но почему-то она не улыбалась. Он попытался сказать ей что-то важное, но не смог. А она начала медленно и неотвратимо закрывать рот. Он попытался отвести её руки, но не смог. Рот начал закрываться. Генри посмотрел ей в глаза, и его стошнило. Затем рот закрылся. Мэри громко и быстро заговорила. Голос её почти не изменился, но он становился всё тише и глуше, превращаясь в потрескивание, и, наконец, совсем пропал.
— Что же мне делать, Господи? — крикнул он, но голос всё время повторял одно и то же: «Не то, не то, не то».
И вдруг всё кончилось — сначала стихли вопли детей, а потом стихло и это дребезжание.
Тогда он медленно открыл глаза и огляделся по сторонам. Это был следующий день. Он понял это сразу, потому что всё было по-прежнему — та же жёлтая стена с чёрными цифрами, тот же кусочек неба между уходящими вверх этажами, тот же невероятный бардак, который он разглядел из своей квартиры. А ещё он понял, что это был последний день его жизни.
Генри опять закрыл глаза, и ему показалось, что он слышит её крик, но это, конечно, было иллюзией. Некоторое время он прислушивался к своим ощущениям, затем вздохнул и попытался встать, но голова закружилась, и он повалился на пол. Он опять услышал визг детей и открыл глаза. Мэри была там же, где он её оставил. Теперь она лежала неподвижно. Он подполз к ней и попытался повернуть её голову, но у него ничего не вышло. Тогда он выглянул в окно. На улице было пусто. Он вытащил из-за пояса пистолет, щёлкнул предохранителем, вылез в коридор и пошёл вниз.
На первом этаже он прислушался. Из какого-то помещения ещё доносились всхлипывания и детский голос — видимо, это был один из его сыновей. Из другого помещения донёсся женский крик, и тут же загремели выстрелы. Генри побежал в направлении выстрелов. Когда он увидел, что происходит, ему стало страшно, и он побежал обратно. Войдя в кабинет, он в упор выстрелил в свою жену. Потом ещё несколько раз выстрелил в себя. Потом он лёг на пол и закрыл глаза.
Плакала только одна из его дочерей — её причитания были ужасны. Он подумал, что она может запомнить его слова и даже почувствовать его мысли, и поэтому решил заткнуть ей рот кляпом. Потом он сорвал со стены газету, бросил её на голову дочери и принялся катать по полу, сдирая с неё кожу. Потом он замотал ей голову рубашкой, положил её лицом вверх в кресло, пристегнул ремнями и закрыл окно. Через минуту стрельба прекратилась. Он подполз к ней и посмотрел на её изуродованное лицо. Больше всего его пугало то, что ей никто не закрыл рот.
Потом он услышал шаги в коридоре и встал. Кто-то из его детей проснулся и спросил: «Папа, ты куда?» — «А вот иду пописать», — ответил Генри. И сразу же после этих слов он нажал на спусковой крючок.
Выстрелы били долго. Потом он вынул из-за пояса пистолет, открыл дверь и выглянул в коридор. Там никого не было. Он стал осторожно спускаться по лестнице, и, когда до земли оставалось несколько ступенек, он поскользнулся и полетел вниз. Падение было недолгим, но закончилось тем, что он ударился головой о железные перила, и в глазах у него потемнело. Придя в себя, он не сразу понял, что произошло. И только потом до него дошло, что жена всё же успела закрыть дверь. Он поднялся на ноги, подошёл к закрытой двери и изо всех сил ударил по ней ногой. Дверь распахнулась, и он выскочил в коридор. Навстречу ему шла жена в тапочках, халате и с поварёшкой в руке. Она испуганно вздрогнула, попятилась и вскрикнула: «Папа!»
Ещё несколько секунд — и они бы поцеловались. Но Генри вдруг подумал о жене и застрелился.
Вот такая грустная история.
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.