RSSСиний Памфлет
10 Сен 2019 No Comments
рубрика: Проза Все произведения: Тарья Трест
Включи мозги, детка, если это не фетиш.
Это голод отца, это голод квартиры. Энергию жрёт Зиккурат, и постматеринская плесень, постматеринский синдром.
Мой перстень, как пластырь, пластырь-цитата, пластина ржавая, разведенный винил, лоснящийся, скукоживающийся под огнём.
Здесь пахнет газом гнилостным. Декстроэйфория. Мех и фен в одной трубке.
Сквозь ее пластиковый фальцет я втягиваю Вальпургиеву ночь.
И разрываю себя на части, чтобы скроить знамена, из которых будет составлено единство, гармония первобытности, страх или страсть — что победит? Делайте ставки, покуда мы агонизируем в оргазмоступках.
Это фарс и паяц пьян.
Соединение с 30-м апреля, как телега, медленно.
Ибо мы уже докатились до ручки, целованной сенсорами.
Миксер мэш ап конвой.
Это соединение.
Угрюмая публика жаждет отходов.
[30.04.19 23:02]
Соединение установлено
Я сам себе связь. Пластырь-агоцентрист, язычник и серый кардинал. Тупо сапожник по жопам Мира.
Брешь плешь – перенаправляй.
Властвуй.
Черное солнце взошло.
Оно сквозит и в книгах Анжелы Картер и в Дойчленд Раммшатайнов.
Оно было с начала веков. Красная линия, красная кровь. Черное солнце нигредо.
Анжела Картер выблевала меня на страницы своих книг, мои образы были рождены её разумом, я ее последовательница, наследница ужасов Никитина Яна. «Страсть новой Евы» — моё Евангелие.
Агностическое язычество.
Язык и плоть, кровь и слюна, древние боги и наш язык энергии мира, линии мира — связано все.
Сила в единстве — когда ты слаб.
Но нация и есть единство.
Ибо только так пастух может быть спокоен.
Видимо качественно ушли в меха.
Порно политика матёро затирает пленку.
Порно актеры в клоунских костюмах, пропахшие латексом и сексом, продажные шлюхи, глумливые пресмыкатели, холодный террор словом.
Если у вас тут общество капиталистов, то я займу свое место в пищевой цепочке комиков.
Смейтесь, пока не надоест горькая правда, разорванная как позорный камзол затхлых буржуев.
Мех сыплется из ноздрей.
Пока еще можешь наизнанку вывернуть душу — еще жив.
Голый абсурд, виниловые ленты новостные, у Доктора Клоуна не все дома.
Он показывает спектакль, порно политику, нюхая мех на камеру с магических книг, он рассуждает о приоритете.
В Вальпургиеву ночь моя вагина пустила кровь.
А символическим воскрешением стали первые кадры «Апокалипсиса сегодня», в переводе Гоблина, конечно же. Под страдания капитана я блевала пеной и выковыривала из ноздрей останки меха, когда его ломало в посттравматическом синдроме, меня выворачивало, приходила в себя под Полёт Валькирии, как Рауль Дюк в Страхе и отвращении в Лас-Вегасе после кислотного трипа.
Ночью мы искали коготь. Мой керамбит, болгарский трофей.
Под вечер мне стало лучше, мой многострадальный желудок, подверженный впрыскиванию желчи, спас греческий йогурт, производство – Польша, такой вот интернационализм.
В жопу вашу вшивую толерантность, мы тут, видите ли, все разные собрались, соревнуемся, чья личность лучше. Вшивый культ.
Новый Траинспоттинг порадовал. Сегодня был день хорошего кино.
«Псы-воины» знатно пощекотали мне нервы в самом начале дня, не смотря на головную боль, мне будто мигренью гвоздь в висок засадили, и ежесекундно его прокручивали. Но я выдержала. Адреналин взбурлил не на шутку. Даже не смотря на то, что кино казалось картонным, оно было слишком уж настоящим, в нём присутствовала та самая атмосфера хорошего саспенса, которой не хватает глянцевым подделкам, напичканным графикой. Вот тебе и сказка про трёх поросят. Только вместо поросят – солдаты, и в конце, как и полагается, выживет только один, женщина – как всегда предатель и сука, но она была хороша. Отсылка к чужому, да и весь сеттинг, словно в «Нечто», — это выше всяких похвал. И снова Марвел на моих глазах лихо уделали.
Упоротое утро, такое славное, не смотря на пробивающиеся сквозь кожу нежити, недомогания. Я всё ещё была мёртвой, и до тех пор, пока желудок не заработал после священного исторжения, я таковой и была. В моём случае воскресать всегда тяжело, зато умирать – запросто. Так быстро, легко и плавно, ещё и под отзвуки декстроамфетаминовой эйфории, видимо его частицы всё ещё оставались в трубке, а может быть и на твёрдой, лакированной обложке книги Колдовских ремёсел, с которой мы взнюхиваем синтетику в своей бархатной неге разврата и похоти. \Я так люблю это время, возвышенное, легендарное, и самое важное – оно только наше, и ничьё больше, здесь нет места никому третьему и никому постороннему, только боги смотрят на нас. И моя мёртвая мать, возможно, ибо я в последнее время, особенно здесь, ощущаю её всё отчётливее и чаще. Она уже больше не враг. Она – друг. Чёрный, полуразложившийся ангел с того света. Она больше не хочет вернуться, пугая меня во снах. Ибо я несколько раз была на её могиле. Я наладила с ней связь, а она сказала – не бойся, главное, вовремя тормози. У вас впереди ещё слишком много работы, слишком много дел, впереди самая важная миссия. И я должна сдерживать своего мессию, коль сам он не может.
Дождь испортил всем майские праздники, теперь вам не пожрать шашлыков на природе. Тем лучше, будет немного чище.
Пёс подъел мою мигрень, теперь мне немного лучше. Кровь пущена. Кровь пролилась.
Бладрейн на Белтейн, да? Тот, кого я когда-то называла Холодным шёпотом ночи, и любила его в месяце мае в далёком-далёком году, в какой-то другой, не своей жизни, теперь совсем другой, и он мне не интересен.
Теперь у меня есть Иисус. Мессия. Новый пророк.
Здесь фен и мех смешались у меня в ноздрях, чтобы породить буйство декстроэйфории.
Декстроамфетамин, метоксетамин и дым — моя маёвка. Это мой жгут, тонкий и красный – струя менструации, не случайная, но внезапная. Внеземная, пороховая пыль. Ты всё ещё пишешь письма с пометкой «ночь», и «совершенно секретно». Ты сбил мою мысль своим истребителем ярости. Он всё сбивает, как советский кукурузник, из него сыплется ядерный шквал, мир под осколками бомб, мир под ядерными всполохами пыли. Грибные зонты. Активация чести и совести. А что-то тайное раскрывается после. Когда остудишь. Задумайся, сегодня вихри взыграли, сегодня вклинились ведьмовские жгуты, сегодня все славят ночь, поют ей диферамбы. А ты со своими амбициями не лучше меня, мы оба играем в игры, оба вкладываем в выкачку. Труба к нам благосклонна, но мы на волнах пиратства.
Нам ещё позволено собирать пыльцу и лизать сливки, самое вкусное – это смолы, которые скатывают с нагих тел, или химические испарения первых после остуды.
Культ личности возведён в абсолют и разрознён.
Культ личности, кому мы кричим?
Личность пала, да здравствует личность.
Личины и обличья соревнуются за право на жизненный трон за право на ржавый сенсорный нимб, мировое господство. Ты — жалкая капля, личина в море личин. Тот, кто обезличен, предан нападкам, обезличивание – искомая истома. Кто ты среди личин? Какой ты сегодня клоун? Какая сегодня шваль? Кто вы все, естественные? Скрыто-естественные, естественно-показные, заказные, заказанные, публичные личности, бляди лайков и зрелищ. Кормящий контентом, народ, гугл-молоко пролилось в урну, там уже не разобрать – прах ли избирателей или кремаций. Бюллетени, тени Билли, ты был прав, говоря о большой картине, за которой ведётся большая игра, и большой брат следит за тобой, сидя на своём большом золотом горшке. Шоу Трумана. Эфир Больного Радио. Всех препарируют, но никак не отдать приказ власти, а я просто глумлюсь, я раскрываю пасть, абсурд срывает кирасы и минирует касты, абсурд обосрался на красной площади, алым поносом кремлёвских сластей, великий вождь забивает гвоздь в гроб другого вождя, два Владимира не поделят велико, только один сможет усидеть на этом стуле, сутулом, как отечество, гнущееся кочергой. Мои синие памфлеты обвязаны красными лентами. Плесень и крове-пласт феминизма.
У нас памфлеты под кожей, а в глазах жадно горят мистерии чёрного солнца. Будет закат, но рассвет уже близок, это холодный май без реприз.
Свечи, благовония, эфирное масло и кровь были перенесены в жертву. Я стояла подле тебя, ты пометил мою левую грудь своей кровавой меткой. Наше очередное ( какое уже по счёту?), венчание, теперь ещё и инициированное Смертью. Под её присмотром. Здесь мы возвели алтарь и прочные стены. Наш Зиккурат воссиял славой.
Насильно меняем приоритеты, расставленные по углам. Это эмансипация мозга, дорогие мои бояре, разинувшие рты и пускающие слюни, ваши замшелые анусы уже обратились в инстанции власти, чтобы свои пуканы защитить от горящих скреп Нотр Дама.
Красно-майское право — провал по всем фронтам, а затем победа кровью, и женской и ведьмовской и вражьей, всею кровавой родиной когда-то совок нас связал, граждане коммунисты, откликнитесь, коммунизму нужен герой-активист, либералы — слюнявые рыла, вшивые души, влажные, чопорные эфиры, просмотры тоннами. Сжечь замшелые ценности!
Сжечь чучела старого мироустроя!
Мы начинаем вклин в новый виток.
Синее пламя горит, холодное пламя, то самое, как Иерусалимское, но внутри, от химических выхлопов, в спину, в лица, лицом в лицо, культ личности, все соревнуются, чья личность лучше, людям нужна икона, обезличенная личность.
Доктор Клоун блеванул.
Он просто алмаз, теперь ищите там жемчужины, в море его блевотины.
Препарируйте мои святые исторжения, распните.
Вы сами уже себя распяли моим холодным террором Слова.
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.