RSSПытка арт-графоманией. Словесное насилие
10 Сен 2019 No Comments
рубрика: Проза Все произведения: Тарья Трест
Я буду стегать тебя словом. Как плетью. Потому что здесь я — госпожа. Сиди и слушай, внемли. Терпи кавалькады моих хлестких ударов по твоему самолюбию, твоей гордости, твоим амбициям, принципам. Сладостно до тошноты, гадко. Я сдеру с тебя защитные покровы кожи, под которыми ты прячешь свое жалкое, жаждущее насилия, эго. Я учиняю расправу. Ты родился слишком мертвым. Ты рос слишком глупым. Ты слишком потребитель. В тебе отсутствует деталь, за которую я бы могла ухватиться, а хвататься за твой жалкий член мне не к лицу. У меня когда-то был выбор, я сделала его давно, дважды, как инъекцию, как наколку, как вакцину. Я затравлю тебя правдой. Ядовитая вонь уже в тебе, ты захлебываешься, чешешь нервно глаза, трешься подбородком о стул, пытаясь вырвать кляп изо рта. Как я могу кого-то жалеть, если даже к себе у меня отсутствует жалость? Зато присутствует жало, что глубоко проникает и больно жалит, так, что ты больше не захочешь вернуться, сбежишь, со стыдом и позором, обмочив штаны, или же навсегда останешься моим покорным, ручным мазохистом.
Ну что, поиграем? Отсоси мой страпон.
Плесень теперь официально в моей синей декадентской пастели, ведь она когда то цвела. Даже сейчас от нее исходит слабоватый, сыростно-гнилостный душок. Завтра мои свалявшиеся локоны будут пахнуть так же, как и эта простынь, как наволочка. Мое тело будет источать тончайший, редкий амбре. Чтобы отождествиться с тем, чего боишься, стань этим сам. Они боятся меня, потому что смотрятся в зеркало. Потому что не видят мои глаза. Они даже не совсем уверены, что я существую. Они считают, будто я бот, фейк, конь с имбирем в анусе, троян.
Мои ноги все в синяках, что это — кайф, неаккуратность, страсть? Предоставлю выбор тебе, это ведь ты так любишь во всем искать глубокий смысл, вероятно уже повзрослев, но так и не избавившись от юношеского максимализма. Мне плевать, я сдираю полуночный покров. Хочешь увидеть меня? Хочешь узнать меня? Лучше давай сыграем в игру, где тебя съедят заживо, а я сниму это на сайвер шот, сниму на свой личный аналог пленки, и развешу скрины из этого снаффа на ваших стерильных стенах. Смотри и любуйся, как тебя медленно пожирают моя агрессия, антитолерантность, мой антилиберализм, мое хладнокровие и спокойствие. Чувствуешь, как твои губы полощет плеть? Чувствуешь? Я жажду их захлопнуть как можно более жестко. Если хочешь, чтобы прилипала слился — выстави ему счет. Сработает.
Он даже сам не поймет, как проглотит наживу, как его поимеют. Я собираю образ из осколков фрагментов, я собираю личность из наиболее подходящих мне, типажей, я составляю карты. Эти миры слишком мелки и узки. Попробуй отскроллить масштаб. Это всего лишь кусочек беседы с незванным, побудивший меня разразиться, разродиться, высраться, проблеваться своей графоманией на твое лицо. Лицо, на которое я сажусь, даже не имея ни малейшего желания знать, как оно выглядит. Меня вообще мало интересуют лица, от них фальшивит, от них смердит притворством. Чужое лицо ни о чем тебе не скажет, ты лишь накрутишь на максимум воображение и начнешь задыхаться, злопыхаться, восторгаться, завидовать, негодовать, и, в конце концов, возводить идолов. Личный бренд — какая терпкая, гадкая оскомина. Бре(н)д личного лица, выставленного на показ. Светите, светите рожей, чего уж.
А я буду безлико ухмыляться под своими безликими личинами, мне нечего скрывать, хотя я создаю иное впечатление. Ты хочешь что-то обо мне знать? Тебя волнует мой рост и возраст? А волнует ли тебя, сколько раз в день я испражняюсь? Волнует ли тебя, как и на что я мастурбирую? Волнуют ли тебя мой жизненный опыт, мои амбиции, моя блевотина на ковре? Я уже вижу, как в ускоренной съемке, сверкают твои пяты, будто к лодыжкам внезапно прикрепили турбины, или сандалии Меркурия.
Тебе еще интересно взглянуть на рожу? Так пойди, посмотри в зеркало. Если я и покажу когда-нибудь свое лицо — то это будет икона, что заставит тебя икать, и кататься в припадке святости. Вдруг моя религия не позволяет мне обнажать свой лик? Да ты оскорбил мои чувства! Китч наигран, не сомневайся, я смешала тебя с дерьмом, в графоманско-садистском приступе. Будешь ли ты рад такому знакомству? У меня еще есть пара ножей в кармане и пара тузов под наколками. Лучше со мной не связывайся, я — особый сорт для особого сорта гурманов, не по зубам всем остальным и меня это тешит. Так я смогу обезопасить себя от тех, кого Пучков назвал малолетними дебилами.
Вот НАТЕ и жрите теперь, что дают. Личность повара скрыта. Доступ на кухню — только персоналу.
Ты, малыш, просто не хлебнул жизни, как-то у тебя не срослось, у тебя стерильная психика, а я — из категории тех эстетов, что не брезгуют грязью. Я хлебнула жизни, дружок, поэтому имею полное право вызывать у тебя рвотный рефлекс. Я вызываю рвоту. Взываю привыкание. Вызываю отвращение. Я — твой хлесткий, запретный порок, загадка под безликими покровами из зеркал. Глядясь в мои графоманские изыски, ты думаешь, что причащаешься, что прикоснулся ко мне, постиг, смог нащупать, тебе кажется, будто ты понял, думаешь, словно всегда это знал. Тебе кажется, что ты ухватился за истину и теперь держишь меня за горло. Но здесь уже не ясно, где вымысел, а где ложь, где — черствая правда и голый расчет, где мастурбация, а где — семя. Тебе выбирать. Я предоставлю тебе такую свободу, если ты не съебёшься. И эта отсыревшая простынь слов станет для тебя либо погребальным саваном, либо мягким, уютным коконом — тебе решать. А я пойду готовить очередное блюдо. Ведь вы сейчас все жрёте только контент, и чем он хуже — тем, кажется, он более востребован. И еще, запомни раз и навсегда — посторонним на кухню вход воспрещен.
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.