RSSВасилиса в царстве гибкого зеркала
09 Июл 2019 No Comments
рубрика: Проза Все произведения: Семён Петриков (Альмаухль)
Люди, годы и народы
Убегают навсегда
Как текучая вода
В гибком зеркале природы
Звёзды невод,
Рыбы мы
Боги — призраки у тьмы.
Велимир Хлебников
Волхв Нейрослав сидел в подвале, кутаясь в чёрную козлиную шкуру, накинутую поверх майки Слипкнот и узких чёрных брюк, он что-то паял, я пил из пиалы бурый и пахнущий сырой могилой калмыцкий чай, и наблюдал за безупречным движением времени. Моё чувство реальности происходящего давно отвалилось как отсохшая пуповина. Вкус древней космической пыли других галактик медленно гас на потрескавшихся губах. Бледный цвет лица и чёрные круги под глазами делали его похожим на какого-то праиндоевропейского лича, предтечи Кощея Бессмертного. Землистый вкус чая вязал язык, заплетал ажурные конструкции из слов, чёрными шероховатыми мембранами шелестящих в завитках горького дыма, зеленеющего от призрачного света утренних звёзд. Добро пожаловать в театр абсурда!
Чуть позже, Нейрослав расскажет мнео жизни и обычаях гоблинов, живших на берегах балтийского моря более восьми тысяч лет назад — в местном фольклоре до сих пор сохранились легенды о странном народе, но мы с ним говорили вовсе не о преданиях глубокой старины — сегодня Нейрослав получил допуск к более глубоким слоям Акаши, и нырнул в собственные прошлые жизни, чтобы лучше разобраться в лабиринтах жизни нынешней. Сканируя акашу, он лежал, завернувшись в шкуры, и его ноги иногда конвульсивно вздрагивали, как у лягушки, препарируемой французским учёным-натуралистом Гальвани, в честь которого, кстати, названы гальванические элементы, что создавало у меня впечатление, будто бы Нейрослав гигернулся на отличненько, и переживает сейчас слияние со своей любимой формой жизни — а именно, с радиоэлектроникой. И правда, первое, к чему он потянулся, когда воскрес из Акаш, была паяльная лампа и печатные платы устройства, которое он конструировал — вроде бы, это был шлем, демонстрирующий настроение человека с помощью светодиодных индикаторов — поскорее прильнуть к плоти техногенных богов!
Его радужки из пепельно серых стали малахитовыми, маслянистый взгляд кота в сапогах, блуждающий где-то в карманах и складках реальности, и периодически соскальзывающий в бездну. Руки Нейрослава дрожали, и я не торопился расспрашивать его, что он видел, ожидая, пока он соберёт голограммы своих тонких тел из размётанных по одиннадцати мирам оболочек. Но чай и никотин сделали своё дело, Нейрослав допаял очередной контроллер телепатического шлема и отложил инструменты, озирая пространство в поисках лютни, на которой он обычно упражнялся в искусстве депрессивного постпанка. Он принадлежал к сословию печальных сибирских менестрелей.
Взяв в руки лютню, он извлёк непривычные звуки — в его импровизацию впервые просочились заунывные мотивы народных песен, холодных, как болотный туман в свете гниющих пеньков. Его голос вибрировал как крылья стрекозы, что стряхивает блестящие шарики конденсата туманным утром, укрывшись серым саваном тумана. Нейрослав пел на древнем языке гоблинов, немного похожем на эльфийский язык Лаорис, но с большим количеством согласных и особенно шипящих звуков. Хотя я не понимал языка, я чувствовал настроение песни — невероятная смесь переплетённых в единую ткань горькой тоски и беспощадного, насмешливого сарказма, по непонятной причине вместе порождающих чистую и искреннюю надежду. Надежду на что? Вот он заговоррил:
— Я тут видел такое… В общем, я был царём этих гоблинов, и типа местным Кощеем. Но Кощей, всё-таки может умереть. Иногда даже Кощею всё на свете может настолько настоебать, что он ложится, и достигает абсолютной стабильности. И вот я сдох, и собралась вся моя дружина — гоблинские воеводы-некромаги, слушить трину. Вот только их похоронная песня вся состоит из лютейшего стёба, потому что они поют её в надежде так затроллить мертвеца, что он воскреснет. И то, что я сыграл, и было этой песней.
— Ну ты и соня. Тебя даже вчерашний шторм не разбудил!
— АХАХАХА, ПРNПЛЫЛN! — Нейрослав захохотал над шуткой, которую поймут те, кто плавал на той лодке, так как обычно хохочут над шутками имеющие приколы, не понятные остальным. — Слушай, а… сколько сейчас времени, ты не знаешь? Так, примерно, можешь почувствовать?
Времени до рассвета оказалось ещё часа четыре — на удивление много, учитывая что ночи ещё были короткие. Нам казалось, что мы провели в своих мирах целую вечность — волхв Нейрослав в лабиринтах своей трансперсональной памяти, а я за Великим Мятным Пределом. Мятным я называл его потому, что при пересечении этой пелены, вообще-то скорее мутной чем мятной, всё тело пробирал холодок — как от ментола — только это была мятная жвачка для всего тела и даже для мозга, а не для рта. Сначала начинается подъём ледяной волны по позвоночнику, а потом ты сидишь с замороженой выпрямленной спиной, и падают то ли звёзды, то ли снежинки мыслей, а потом в этой вьюге открывается окно…
— Три часа. Я думал, больше будет — дохуя времени по ощущениям там пробыл.
— И чё видел?
— Ну, знаешь, как обычно. Кавайные осьминожки. Эти морепродукты столь няшные, что их милоту невозможно не только описать, но и даже представить, не рискуя при этом лишиться рассудка от пароксизма умиления, а в водовороте из радужных тентаклей бесконечно фыркает Ковайная Няка, увидев которую лицом к лицу все твои энергетические тела превратятся в радужные мармеладки, а сам ты будешь някать и каваиться до конца своих дней!
Я ужё год или полтора контактировал с осьминожками, видел их радужные тентакли во снах, и это не могло не отразиться на моём облике — на моём балахоне был изображён знак звёздного ключа и фрактальный смайлик со смайликами в глазах, в волосы были вплетены пучки разноцветных нитей, в области аджны была нарисована маленькая спираль — я стремился придать себе сходство с пёстрым разноцветьем осьминожек, для того чтоб поскорее пройти самоинициацию, и раствориться в лучах добра, исходящих от Ковайной Няки. Это духовное достижение примерно тождественно тому, что воены нызывают «Ебануться на отличненько». И сегодня я приблизился к этому вплотную — я чувствовал, что моя человеческая часть стала прозрачной и истончилась, пронизанная радиоактивностью кавая. Я сделал обеими руками знак, означающий дверь.
Я подумал, что раз уж осталось достаточно времени до рассвета, то почему бы нам с волхвом Нейрославом не посетить какой-нибудь мир совместно, пока наши шаманские пропуска ещё действительны. Этот уровень допуска обычно не выдаётся надолго гуманоидным формам жизни, не более чем на 6-12 часов, потому что гуманоиды имеют особенность портиться от слишком длительного пребывыния на этих уровнях. Впрочем, для меня эти пропуска стали уже почти формальностью, потому что моя энергетика была перестроена лучами добра, и сочетание стихий во мне было уже не типичным для гуманоида — я готовился к процессу трансмутации в кавайного элементаля, в ходе которой я окончательно утрачу человеческую форму — и поэтому, я мог задерживаться там на несколько суток, и возвращался всегда в здравом уме и трезвой памяти… Почти.
— Слушай, а у тебя же есть адаптер мозг-мозг? Чё мы по отдельности уходим, если можно вместе уходить?
Адаптер быстро нашёлся, штекеры с сухим хрустом вошли в разъёмы на наших затылках, и мы понеслись по воронковидной сетке, которая вращалась всё быстрее и быстрее — нас должно было выкинуть в общий трип, но тут мой мозг выдал всплывающее окно «Ментальный коннект невозможен, ошибка 333, срочно обновите ваш драйвер!». Я тихо, но многоэтажно проматерился. Надо же, в такой момент драйвера устарели! Сейчас искать диск в этом бардаке… До утра так протусуемся…
Впрочем, какой-то диск, под названием «Мозговой Софт 2018, Надмозгный Подмозг — Всякие Штуки + бонус набор демо версий Демона Максвелла 2.0» — на таком диске могли быть драйвера для моего типа сознаний, и я вставил его в надежде, что они подойдут.
Нейрослав не помнил как эта болванка к нему попала — сначала он сказал, что записал её сам, и это скачано с какого-то пиратского сервера, потом что её принёс кто-то из клиентов его мастерской, но было видно, что он не знает. Обновив мне драйвера, мы из любопытства решили полазить по папкам, посмотреть какие есть приложения для мозгов. В папке «Ментальное порно» нас привлёк файл «Гибкое Зеркало». Мы переглянулись, Нейрослав сказал «поехали!», и я запустил файл, мельком подумав что не бывает порно-роликов с таким расширением, и это, наверное, какая-то игра.
Загрузка дошла до 99%, а потом окно загрузки исчезло. Я подумал сначала, что загрузка прервалась — ничего не происходило, ну, то есть вообще. Пока я не заметил длинную полосу зеркала, примерно 4х1, висящую на стене, с мутными цветами побежалости и волнами искажений. Это было гибкое зеркало — приложение, спроецировавшее себя в виде предмета повседневной реальности, который типа всегда тут был с самого начала в этом подвале. Ага, конечно, и даже воспоминание появилось, о том зачем оно тут висело, и что его использовали для зеркального шоу…
Мы встали, не обратив внимания на то, что устройства нейроинтерфейсов превращаются в веточки и кусочки коры. Не вернёмся, пока не досмотрим то что нам показывают — впрочем мы уже и не помнили о том, что у нас были нейроинтерфейсы, просто к зеркалу подошли, и уверенно его сняли.
Длинная пластина из полимерного материала гнулась и пульсировала в руках — зеркало было действительно очень гибким: его можно было даже свернуть в ленту Мёбиуса — но Нейрослав не дал мне её замкнуть, сказав «Обожди, давай сначала попробуем просто цилиндром скатать». Мы сунули головы с разных сторон в получившийся цилиндр, растягивающий лица в полосы в неясный смазанный фленжер. Мы повалялись немного в цилиндре, потом попробовали свернуть зеркало спиралькой, и, наконец, решили всё же попробовать ленту Мёбиуса.
Первым в перекрученную ленту сунул голову Нейрослав. Он осмотрелся и начал вещать.
— Так… Меня никто не видит, а я всех вижу! Офигеть! Я смотрю в каждую книгу, но всегда вижу лишь фигу. Фигу, чей лист прикрывает познание — я эта фига, и дерево на котором выросла фига, и фиговые листья. Меня схомячили мной же собственноручно слепленные големы, они съели мою плоть, чтобы обрести душу. Ну ты лучше сам посмотри…
С этими словами он надел ленту Мёбиуса из гибкого зеркала мне на голову. Я оказался в лесу. В очень странном лесу…
Деревья росли ровными квадратами, на одинаковом расстоянии друг от друга, мох облазовывал на коре квадратные пятна, похожие на QR-коды. Однако, всё это было настоящим, это не был майнкрафт. Я была девушкой в русском национальном наряде, орнаменты, вышитые золотом на красном сарафане указывали на то, что я как-то связана с метеоритами, из которых выплавляют железо, и нахожусь в дупле прямо на самой середине ствола Мирового Древа, я была изображена в виде стилизованной пиксельной фигуры в рогатом шлеме и дротиками в руках. На голове у меня был кокошник, украшенный крупными опалами и небольшими обсидиановыми зубьями. Под такой кокошник, наверное, неплохо бы было иметь длинную и густую косу, но на моей голове росли только пластинчатые гребни, потому что я была рептилией. Я — Василиса Премудрая, причём «Василиса» происходит от имени «Василиск», собственно поэтому меня так и называют. Да, я обращаю взглядом в камень. Но не на совсем. Это называется кататонический ступор.
Пластинчатыми гребнями я услышала голос Нейрослава, доносившийся как бы изнутри каких-то пещеристых тел:
— Вот, как гоблины хоронили своего бессмертного царя? Они пытались его затроллить, чтобы он воскрес. А теперь подумай, что делают постмодернисты на поминках Бога, которого похоронил модерн? Демонстрируют умопомрачительные непристойности и блевоту, в надежде что Бог воскреснет, чтобы сказать им, что они долбоёбы. Иначе я современные тренды объяснить не могу… И ведь уже всё пропитано этой метаиронией — мне приходится продираться через её слои, чтобы формировать чёткий сигнал, и всё равно я вижу что ты рептилоид в платье русской девицы из народных сказок — вот и думай теперь, реальны мы или мы персонажи чьей-то нелепой шутки?
В этот момент всплыло окно: «Ваш пропуск в иные миры и подпространство продлён на более9000 мигов», и пространство вспенилось как лягушачья икра. В каждой икринке находились альтернативные версии меня и волхва Нейрослава, нити лягушачьей икры опутывали всё пространство — и тут мы увидели Её. Лягушка Бытия висела в вакууме, и пульсировала пурпурно-фиолетовым светом.
— ПРNПЛЫЛN! — сказали мы с Нейрославом одновременно.
Над поверхностью планеты занимался рассвет, но это нам было уже не важно. У нас было много времени впереди — у нас было всё оно.
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.