25 Ноя 2018
автор: Иван Карасёврубрика: Проза Tags: Иван Карасёв
«Ах, какой симпатичный,» — подумала Кристина, провожая взглядом прохожего с букетом цветов. На мгновение девушке показалось, что незнакомец остановится и подарит ей эти чудесные розы. Она специально уколет палец и позволит его поцеловать абсолютно неизвестному человеку… Но с Кристиной мало кто знакомился. Вот лет пять назад она выходила из библиотеки, и к ней начал клееться беззубый бомж с лиловым носом. «Жаль, — дохнул на её отказ перегаром последний поклонник, — а мне как раз нужна такая — холостая и с квартирой». Кристина не могла понять, почему она была открытой книгой для таких вот проходимцев, которые, кажется, даже могли читать её мысли. А для принцев она оставалась невидимой, будто зачарована злой волшебницей. Этим себя и успокаивала.
В который раз сослуживцы по работе не поздравили с днём рождения. В коллективе Кристину не любили и почему-то называли пасюком.
«Зря я рассказала этим дуракам, что купила себе крысу Розу», — пыталась она отвлечься от грустных мыслей внутренними монологами. Ведь это именно для неё Кристина сегодня (как впрочем и всегда) отрезала кусочек колбаски. Ну и что, что это — Христиана Ивановича, пропажу тоненькой каталочки ведь никто не заметит. А то, что она подобрала ничейную линейку в столе своего коллеги по работе, это тоже простительно, тем более в день рождения мог бы и сам что-нибудь такое подарить. К тому же вещица теперь была покусана и на ней жирным фломастером выведено: «Эта линейка принадлежит Кристине Парацельсюк». Найденную таким же образом пачку сигарет подписывать было незачем, безопаснее сразу же выкурить на перерыве.
Сожители по кабинету платили Кристине тем же. Они незаметно бросали в её мусорное ведро под столом остатки послеобеденной трапезы. К вечеру оно наполнялось бутылками из-под водки и остатками небогатой снеди. Уборщица Зоя Фёдоровна всякий раз сокрушалась — как девушка на выданье может так нездорово питаться? Особенно её возмущали неаккуратно обглоданные куриные кости и селёдочные головы. Об этом незамедлительно сообщалось Кристининой маме, которая частенько приезжала навестить дочурку. Большей частью для того, чтобы неудачно посватать за кого-нибудь из безнадёжно холостых сослуживцев…
Вот те на! Опять тот же молодой человек с цветами. Стоит у столба с объявлениями и недовольно поглядывает на часы. (Кристина, вытирая о серую блузку руку, пахнущую копчёным сальцом, решила спрятаться за кустом сирени; чутье подсказывало, что и здесь можно чем-то поживиться). Ещё пять минут ожидания и букет отправляется в заплёванную урну, полную сигаретного пепла. Уверенным броском дикой охотницы Кристина кинулась к мусорному ящику и достала оттуда пять великолепных роз. Довольная, она поволокла добычу в своё жилище.
Дома её уже ждали. Крыса Роза целый день ничего не ела. Вообще-то, давая своему зверьку имя, хозяйка была уверена, что это — девочка. Когда же у неё гостила мама, то сразу определила пол.
— Доча, это же крыс! Зачем ты его Розой называешь?
«Какая разница, как я назову домашнее животное, оно же ни черта не соображает, — рассерженно думала Кристина. — Что бы ты ещё понимала, старая карга. Постоянно кичилась своей набожностью, а спички всё время покупала не с куполами на этикетках, а с голыми тётками». Тут она вспомнила несколько малоприятных моментов, связанных с мамой. Как та увещевала её до 20 лет, что от поцелуев появляются дети. Как убеждала, что её подружка, оставшаяся ночевать, — Сатана. А всё потому — напилась Машка до галюников и на кровати стонала бесом. После этого у Кристины не осталось друзей. И сейчас нет никого, кроме Розы.
Крыса тоже пребывала в одиночестве с тех пор, как начала встречаться с Кристиной. Любые намёки на расширение круга общения хозяйка не понимала.
Кристина поставила букет роз в вазу, сделанную из пластиковой пивной бутылки и долго им любовалась пока не задремала.
Очнувшись от глубокого сна, девушка поняла, что снова забыла принять душ и опять опоздает на работу. К тому же ей приснился жуткий кошмар. Будто сидит на планерном совещании в неглиже, а все её за что-то ругают и стыдят. Не только начальство, но даже уборщица Зоя Фёдоровна с жирно подведёнными бровями. А среди сослуживцев, в президиуме — её мама в накрахмаленном жабо недовольно качает головой.
«Гляну ещё одним глазком на подаренный мне провидением букет и побегу», — подумала Кристина. Но не тут-то было…
Вместо чудесных, пахнущих летним утром роз из опрокинутой вазы в неё упёрлись пять откровенно голых веток с колючками. Такое она видела только у матушки в огороде, когда всю картофельную ботву сожрал колорадский жук.
Не сразу Кристина обнаружила, куда подевались розовые лепестки с листьями. Старый Крыс сделал себе из них подобие ложа и взирал с него на хозяйку укоризненным стеклянным взглядом. С виду могло показаться, что он спит.
25 Ноя 2018
автор: Иван Карасёврубрика: Проза Tags: Иван Карасёв
«Говорят, лисы по чести людям: ежели чего себе втемяшат, помрут, но достанут».
Посвящается Анне Мамаенко
Точно во сне она брела по просеке, хвостом волоча пустую суму. Тяжко и тошнехонько одной в осеннем лесу. Ещё и твари какие-то покусали.
Так плелась, пока не споткнулась. Будто вещица какая. Зарево за деревней, оставшейся позади, осветило диковинный предмет. Полижи его по-собачьи и на нём проступят прописи неведомого доки.
Да это же скалочка… На ней нарисована рыжая девочка, которая сидит в кругу зверей о двунадесяти хвостах: мышь, жаба, петух, кот, собака, заяц, щука, коза, баран, волк, медведь и лисица. Вот она убегает от своры гончих псов. А вот сама в собачьей шкуре настигает старую лису. Ниже надпись чертами и резами: Lisa v krugu zverej.
Скалочка пришлась кстати: пустая сумка не так тяжела стала. Много ли троп хожено, но пора быть и привалу. Нора — не нора, дом — не дом. И обитатели приземистые, не говорят, а точно пищат, что ничего не разобрать. Но увидали скалочку из сумы и в глазах вспыхнул будто огонёк…
Сколько пройдено дорог, только лаптям знать. Одиннадцатые на исходе. Вот и изба — не изба, берлога какая-то. Пол из еловых иголок. И медвежонок то ли в люльке, то ли в клети какой. Поднял он детские глаза и словно спалил всё в округе…
Двенадцатые лапти. А путь извилист и далёк. Но и тёплая печь, и ровный свет хозяйского очага не расслабил путницу. А она опять пытается обменять неразменную скалочку.
— Хочу лисёнка, — говорит и указывает на колыбельку, подвешенную к низкому потолку хаты.
— Это же не по-человечьи, Лизонька, — столбенеет старая хозяйка, пряча под замшелый сарафан лисий хвост.
— Ага. А справедливо было тебе, слепая карга обменять меня на скалочку дремучей лисе? Это было по-божески? …Слово «по-божески» Лиза еле выговорила, будто вырвала изо рта давние останки скоромной трапезы. Но продолжила:
— Что же вы за народ такой? Уже и дохлого мышонка для меня пожалели. Мало ли такой скотинки в ваших амбарных норах? Приблудного медвежонка за скалочку мне отказали, а человеческого ребёнка продать лапа не дрогнула…
*
Она проснулась, повалив на земляной пол жаркую собачью шкуру. Её грязные пальцы крепко сжимали клочок лисьей шерсти. В ногах валялась пустая сума. Путь не близок, а завтра спотыкается о вчера.
25 Ноя 2018
автор: Иван Карасёврубрика: Проза Tags: Иван Карасёв
Человек сидел в позе йога. Странный головной убор напоминал огромные рога, а трёхликая маска говорила о его прозорливости и непричастности ко времени. Слон, тигр, буйвол, носорог и два оленя окружали рогатого человека, чьё открытое пытливым взглядам тело будто застыло в тысячелетней аскезе. Из одежды — только ожерелье и браслеты…
Вилор Петрович Ведунов захлопнул журнал с изображением рогатого бога и продолжил свою лекцию. Он, словно карельский колдун Вяйнямейнен или джинн лампы, тряс седовласой брадищей, нависая над внимательными слушателями:
«Заратустра — скиталец и один из первых кругосветных путешественников глубокой древности. Он прошёл огромные расстояния — от островов Новой Земли через наивысшую точку Урала, гору Народна, обиталища грозных гиперборейских богов, к современным степям Казахстана и далее — к Индийскому океану. Впервые в мировых религиях он борется со злом не посредством колдовства, а своей верой, этикой и чистотой нравов»…
Публика, надо сказать, собралась, как на подбор. Некая бабуся в кедах и с ярко напомаженными губами, одноногий калека в тельняшке, балерина в облегающем трико, юноша в очках, заляпанных козюлями… Заседало научное шекспировское общество «Калибан», которое проходило под патронажем Международного леворадикального шаманского движения. Была у них и своя концертная программа, с которой колесили от города к деревне, и подпольная типография «Красный плуг». Там формально издавались произведения Шекспира, переведённые на мёртвые языки народов Гипербореи. Что на самом деле шло с чёрного входа, никто точно не знал, но все были довольны. Руководил типографией художник и фокусник по совместительству Василий Макарыч Шивушкин.
«…Рука его, шершавая, будто первобытные жернова. Туземцы в местах, где проповедовал Заратустра, пуще всего страшились рукопожатий. Ибо полагали они, что душа человека во время приветствий обитает на кончиках пальцев, но забрать её может только очень опытный маг… Такой, как наш Василий Макарыч»… — Ведунов на минуту умолк, чтобы немного отдышаться и показать собравшимся русско-лаосский словарь.
А вот, кстати, и сам Василий Макарыч. Маленький, коренастый, с поросячьими глазками на синеватой коже; точно маска лицо. А рука… действительно точильный камень. Он со всеми поздоровался и у горбатенького композитора пропал бумажник, у циркового кривляки — раритетная перьевая ручка, а генерал-поэтесса Ольга Зайцеловолкая и вовсе схватилась за сердце. Слава богу, вовремя. Лишь тоненькая струйка крови слегка испачкала белоснежную блузку.
Фокусник бесшумно удалился. А чего приходил, шут его знает.
«Василий Макарыч невероятно несчастный человек, — вещал Ведунов, разевая рот, будто рыба, которой не хватает кислорода. — Он художник, но может рисовать только животных. Человечья натура ему недоступна. Буквально вчера он пошёл на гигантский риск, открыв новую выставку своих картин».
После слов Ведунова карлики и великаны, полицейские, дворники и дамы с котами на поводке в паническом любопытстве кинулись к раскрытым дверям, где в окружении своих картин стоял фокусник Шивушкин. Стоял и полировал ладонью медную табакерку.
Увидев людские изображения, зрители остолбенели, будто злонамеренный Персей показал им усечённую главу Медузы. На картинах были распоясанные люди, но их лица напоминали трупы забитых животных… Василий Макарыч понял, что всё пропало и обречённо побрёл к лестнице, оставляя за собой странные следы. А в гардеробе ему выдали не менее диковинный головной убор.
25 Ноя 2018
автор: Иван Карасёврубрика: Проза Tags: Иван Карасёв
— Зачем?
— За шкафом…
Говорят, один пророк, спасаясь от преследователей, укрылся в пещере. Вход в неё затянул паук. Казалось бы, что есть эфемернее паутины, но преследователи так и не вошли в убежище. Ведь никто не может просочиться сквозь неё, не повредив тонких нитей.
*
Паутинка трепетала на сквозняке и думала: ещё кто-то хлопнет в офисе дверью, и её жизнь разомкнётся. Но этот страх оборваться, кажется, существовал целую вечность. Со временем она покрылась лёгкой пылью и уже не ловила мелких мошек, как раньше. Только трепетала и сокрушалась: ещё вот-вот, ещё мгновение и её унесёт в открытое окно свежий ветерок, в океан пустоты, из небытия — на улицу, бурлящую звуками.
Иногда на паутинку садилась зелёная муха с красными крапинками на брюшке. О, боже, замирала страдалица, это чудовище сейчас разорвёт меня своими лапищами.
Часто в комнату забегала чья-то собака на замшевом поводке. Она совала свой нос в каждый угол. Какой кошмар, сокрушалась паутинка, неужели моя судьба — прилипнуть на сопливый нос этого неразумного существа, пахнущего послушанием.
А когда наступало время генеральной уборки, в двери вваливалась уборщица Зоя Фёдоровна, гремя вёдрами и шурша сухим мешковидным тряпьём. Она надевала резиновые перчатки и брызгала стены какой-то дрянью. Я пропала, причитала паутинка, эта великанша меня точно погубит. И она трепетала в такт снующей по полу швабре. Но лишь мелкие кристаллики хлорки оседали на тоненькой, почти не видимой нити, затерянной за шкафом, между батареями центрального отопления.
Так проходили годы. Высохшая оболочка мухи с поблёкшими пятнышками на брюшке прицепилась к собачьей шерсти и умчалась в неизвестность. Да и запаха псины паутинка давно не ощущала. В дальнем углу комнаты уже пятый год пылился замшевый поводок и ошейник. А на тумбе у дверей недавно появился портрет Зои Фёдоровны с двумя гвоздиками.
Если бы у паутинки были глаза, она бы зажмурилась. Яркий свет от гигантского оранжевого гриба за окном ослепил бы её. После стало тихо и холодно… По скрипучим половицам ветхого офиса ходили некие, ранее невиданные существа в скафандрах, переговариваясь посвистыванием и щелчками. Крючковатый палец с изжелта-синим ногтём ковырял плинтус. Потом им царапнуло по батарее… Паутинка вновь задрожала, но никто не слышал её причитаний и жалоб на судьбу. Эхо человечьих голосов, которое вплелось в тщедушное тельце паучьей нити, уже было недоступно пониманию пришельцев.
*
Откуда-то издалека мольбы услышаны были отцом паутинки. Но забирать вечно ропщущую на долгую жизнь и отрывать её от призрачных стен бытия творец пока не торопился. Он сам мерно покачивался в кармическом пространстве недеяния, в наиболее тёмных закоулках смысла, намертво приклеенных где-то за космическими батареями и шкафами.
25 Ноя 2018
автор: Иван Карасёврубрика: Проза Tags: Иван Карасёв
«Он грудь мою рассёк мечом
И сердце трепетное вынул».
(«Пророк», А. Пушкин)
Человек возвращался в город. На развилке дорог ему встретился нищий старик, который под мышкой нёс шаманский бубен. Человек собирал старые вещи, поэтому был рад такой встрече.
— Продай бубен, старик.
— Не надо денег, — ответил тот, — бери так. Заполучив бубен даром, человек долго рассматривал его и ощупывал. Бубен был круглой формы белого цвета. На деревянный ободок была натянута оленья шкура. На лицевой стороне посередине был выведен ромб, из которого в четыре стороны отходили лучи. На каждый луч были нанесены фигуры: медведи, люди, птицы, олени. Фигуры заполоняли также всё поле бубна. По окружности были нарисованы, как будто детской рукой, жилища разной формы. На обратной стороне бубна — множество параллельных железных прутков, к которым были подвешены металлические фигурки и колокольчики.
Придя домой, он положил бубен в угол и вскоре забыл про него.
Однажды вечером человек услышал, что комнату наполняет странное гудение, перемежающееся звоном колокольчиков. Человек спрашивал у жены и своих детей, но никто, кроме него, не слышал этого шума. На следующий вечер история с шумом повторилась, только в этот раз человек почувствовал сильное притяжение, исходившее из того угла комнаты, где лежал шаманский бубен.
— Вот оно в чём дело, — вырвалось у него.
Как только он приблизился к бубну, гудение переросло в ритмичные удары, похожие на сердцебиение, а из-под натянутой кожи послышалось шуршание, будто внутри бубна копошились сонмы насекомых.
Человек (назовём его Че) долго не решался взять в руки шаманский бубен, но всё-таки пересилил себя, и руки сами стали выбивать некий ритм. Из бубна потянуло холодом. Порывом ветра распахнуло окно, и какая-то сила придавила Че к полу. Некий голос стал вещать:
— Приложи ухо к бубну и ты услышишь, как шумит ветер и мычит луна, как шипят капли дождя, разбиваясь о поверхность твоей ладони. Бубен — это окно в мир пусто ты. Это гнездо, в которое слетаются духи. Полный ими, бубен бывает очень тяжёл. Бубен — это тяга и кормушка для духов, питающихся песнями шамана…
Затем бубен стал рассказывать о себе в песне, как он был создан. Вначале он был оленем, с которого сняли шкуру. Его кровью окропили Могучую лиственницу и отщепили от неё кусок древесины. Древесина пошла на обод для бубна. На ободе оставили шесть рогообразных отростков. Это шесть сосцов, из которых струится солнечное молоко, питающее духов и самого шамана во время камлания. Лучшие художники дважды разрисовывали бубен и дважды духи отвергали их работу и лишь на третий раз согласились здесь поселиться…
Че открыл глаза. На лбу у него была мокрая тряпица, в глаза бил солнечный свет. Жена понимающе смотрела на него своими большими карими глазами.
— Что за представление ты устроил вчера среди ночи? Соседи были в ужасе. Ты знаешь? Я уже было подумала, что ты опять перебрал, — она потрогала его лицо. — Вроде бы жар спал. Врач будет в два часа…
Она ещё что-то говорила: про погоду, про политику, про успеваемость детей в школе, но Че её уже не слышал. Глаза его закрывались, и он снова наблюдал закат двух солнц и восход щербатой луны.
Он чуть не захлебнулся в водах бескрайнего океана. Чудовищная рыба поглотила его и вынесла на каменистый берег. Осмотревшись, Че понял, что это был остров, посреди которого плескалось озеро. На озере покачивался ещё один остров. Он казался бы совершенно пустынным, если бы не огромное дерево и не груды человеческих костей, устилающих его подножие. Чей-то голос сказал Че:
— Раз в году в ветвях этого дерева гнездится трёхногий ворон с жёлтыми глазами и железными когтями.
Че обернулся, чтобы увидеть, кто с ним говорит, и заметил мышь, выползающую из его правого уха. В этот же миг он очутился на дереве, висящем, как созревший плод. Все ветви дерева были увешаны такими плодами. Они колыхались при малейшем дуновении ветра, сталкивались друг с другом и стонали.
Внезапно появился трёхлапый ворон. Он рассёк клювом грудь Че и, взяв за ноги, выпотрошил из кожи все его кости…
Че пришёл в себя и ощутил нестерпимую боль во всём теле. В углу комнаты он заметил свою жену. Её глаза были полны слез. Она разговаривала с врачом, который всё время пожимал плечами. Из их разговора Че стало понятно, что он тяжело болен. Женщина говорила врачу, что вчера ночью она сняла Че с дерева, в ветвях которого тот сидел совершенно голый напротив зоомагазина.
— Ночи сейчас холодные, — сказал врач, — переохлаждение может сказаться на его общем состоянии. Да, и самое главное: вы нашли его одежду?
— Нет. На его теле стали проступать странные татуировки.
— Это могут быть пигментные пятна, — возразил врач. Че снова услышал удары бубна и его стало корчить в судорогах. Мысли его вновь потекли по неведомым тропам сна.
Вот он снова на берегу Мирового океана. Вдали Че увидел огромную белую гору, но когда приблизился к ней, понял, что это женщина в рыбьей чешуе, наполовину погруженная в воду. Она казалась мёртвой, и её неподвижные глаза напоминали плохо вымытые окна. Че заглянул в них и увидел, что внутри полно духов, которые пляшут и пьют чай из самовара. Внезапно женщина зевнула и втянула в себя растерявшегося Че. Внутри было темно и тихо, но стоило Че обернуться, как пространство тускло осветилось. На пригорке сидела мышь и играла на варгане[1], издающем мрачный жужжащий звук. За ней показались три отверстия в земле, из которых валил едкий дым.
— В эти норы ты должен заглянуть, — не переставая играть, сказала мышь, — но помни, что тамошние обитатели постоянно поедают друг друга.
Че зашёл в первую нору. Там его жестоко запеленали и. положив в железную колыбель, принялись раскачивать. Сначала медленно, затем всё быстрее и быстрее, пока от усилия не порвались верёвки.
Во второй норе Че встретил трёх женщин, покрытых оленьей шерстью. На головах у них ветвились железные рога, на которых гнездились птицы. Одна женщина подошла к Че и сразу же отрезала ему голову. Из раны хлынула кровь. В её потоках можно было различить мелких рыбёшек чёрного цвета. Кровь почти было затопила нору, как появился человек, похожий на медведя. Он сказал:
— Он мой! Дайте его мне, я хочу его обнять!
И он так сжал Че в своих объятиях, что затрещали кости. Затем человек-медведь взял иглу величиной с палку и стал протыкать свою жертву насквозь, пересчитывая все суставы и части тела.
— В тебе нет ничего лишнего, — сказал он, — ты должен умереть.
— А волосы? Ты пересчитал волосы? — спросила мышь, появившись из темноты.
— Э, вот это да! — удивился человекомедведь. — У тебя одна лишняя ресница.
С этими словами он принялся ловить удочкой голову Че в кровавом озере. Выловив голову, он вложил её в руки Че и проводил его до последней норы.
Посреди третьей норы на железных цепях был подвешен огромный котёл, в котором варилась и булькала чёрная смола. За котлом прятался маленький нагой человек с длинными щипцами и дырявым молотом. Он взял у Че отрезанную голову и посадил её на высокий шест. Свысока голова наблюдала за тем, как было рассечено её чело и вынуто оттуда сердце. Как из сердца был извлечён язык в виде змеи. Все внутренности были брошены в котёл и затем съедены. В печальной трапезе принимала участие и сама отрезанная голова, хотя внутренне этому противилась. Вместо съеденных частей тела кузнецом были выкованы другие, железные.
— Однако я совсем забыл про глаза, — пропищал кузнец, обращая свой взор к отрезанной голове. Голова же делала вид, что не понимает, о чём речь, поскольку ей было и так нестерпимо больно. — Успокойся! Тебе нужны другие глаза, чтобы по-настоящему видеть, другие уши, чтобы внимать духам.
Кузнец попытался дотянуться до головы, но шест, на котором та покоилась, за это время вырос. Тогда кузнец принялся грызть шест острыми зубами, однако, откуда ни возьмись, в нору залетела стайка воробьёв. Воробьи подхватили голову и понесли её над тёмными лесами и глубокими озёрами, заснеженными горами и зловонными болотами. Всё это голова прекрасно видела. Она видела, как пустился в погоню кузнец, как он стал кидать в них сначала щипцы, затем камень и молот, но только молот достиг цели. Он ударил голову в темя, и та упала. Кузнец поднял голову с земли: на его ладони лежал голый череп, лишённый признаков жизни.
— Только ты и я, — сказал кузнец, — теперь знаем, что такое жизнь и, что такое смерть.
Кузнец отнёс череп в свою нору, приложил его к туловищу, нарастил плоть и собрал все кости заново. Проделал железным пальцем два уха и одно на затылке.
— Возвращайся назад, но помни, что сердце пока останется у меня как залог твоего возвращения.
Так говорил кузнец. Потом он дунул в лицо, и Че пришёл в себя…
Напротив него сидела жена в белом халате. Сам он лежал на больничной койке, а вокруг суетились какие-то люди, тоже одетые в белое. Они перебирали и подготавливали какие-то ножи, ножницы, иглы и зажимы. На газе кипятились какие-то кастрюли.
— Тебе предстоит операция, — строго сказала жена и потом добавила: — Ты только не переживай. Я уже обо всём договорилась и всё для себя решила. Теперь ты дол жён решить…
Внезапно Че почувствовал приток сил. Он резко поднялся с кровати и одним прыжком оказался у двери. Он бежал по тёмным коридорам больницы и слышал, как где-то позади громыхает больничная каталка. Так он нёсся, сломя голову, пока не столкнулся с врачом в белой маске и белых перчатках. Врач скинул белый халат, под которым скрывался пернатый наряд шамана, увешанный железными побрякушками. Врач разжал челюсти Че и вложил в его рот нечто горькое и липкое, похожее на сгусток желчи. После этого Че вновь стал слышать биение своего сердца. Шаман же сказал:
— Твоя прошлая жизнь протекла в обмане: дети, жена, соседи и сослуживцы по работе — не более, чем духи, мучавшие тебя. Жизнь твоя — не более, чем испытание духами. Те же существа, которые кажутся тебе духами, — на самом деле твоя настоящая семья.
Голос шамана смолк и Че открыл глаза. Возле него по-прежнему сидела его жена. Она еле сдерживала свою радость.
— Дорогой, — начала она, широко улыбаясь, — операция прошла успешно…
Пелена постепенно спадала с глаз Че, и он увидел, как тело жены покрывается оленьей шерстью, а из головы прорастают оленьи рожки.
[1] Варган — музыкальный инструмент народов Севера.
Вперёд Следующие записи
RSS