Лалангамена

Голос ищейки

21 Мар 2016 Нет комментариев

автор: Григорий Неделькорубрика: Проза Tags: Григорий Неделько

Ни одна снежинка в лавине не чувствует себя виноватой.

(Х. Эллисон «Человек, поглощённый местью»)

Первую нестыковку государственный архивариус Родион Светлов нашёл ясным весенним днём 14 апреля 2215 года, в первый выходной день, субботу.

Ничего особенно странного в том, что он нашёл, не было; более того, любой другой не обратил бы внимание на подобную находку либо – что скорее всего – обратил бы, но записал найденное в плюс, а не в минус. Да и Родион бы не прикоснулся к этим вещам, если бы за десять минут до того не ответил на звонок из Клиники Надежды. Оказалось, что его мать потеряла сознание; её нашла на полу соседка, тётя Глаша, которая, убедившись, что Светлана Игоревна дышит, вызвала «скорую лётную помощь». У матери диагностировали третью стадию рака, и хотя даже четвёртая признавалась медиками операбельной (с 35%-ным успехом), душа шестидесятидвухлетней женщины зависла на волосок от смерти. Средняя продолжительность жизни в стране составляла 108 лет у сильного пола и 115 у пола слабого, но – упущенный момент, и «точка невозврата» окажется пройденной…

Родион десять минут просидел в полнейшем оцепенении, ни о чём не думая и ничего не испытывая. А потом вдруг сразу встал с кресла, прошёл в комнату, отыскал в ящике шкафа материны медали (когда съезжала, она или забыла их, или оставила по какой-то иной причине) и, разложив на диване, стал медленно рассматривать, поворачивая на свет, проводя указательным и большим пальцем по изгибам рисунков.

Это и положило начало дальнейшим событиям.

Вот в руках у Родиона очутилась медаль из второго десятка – мужчина не подсчитывал весьма впечатляющее количество наград матери, — и он ни с того ни с сего сакцентировал на ней внимание. Хм, вроде бы и нет ничего необычного в этом знаке отличия, врученном его матери, ударнице труда, четвёртый десяток лет работавшей на заводе по строительству неболётов. В медали, где на лицевой стороне изображён парящий в облаках мобиль (их производство начато в символическом «круглом» 2100 году), а с обратной написано «Безупречному и незаменимому работнику». И стоит дата: 2195 – 2205, — и к ней подпись: «В честь первого юбилея нового завода. Да здравствует НД!»

«Да здравствует НД!» — лозунг, что десятилетиями объединял силы, верования и таланты без малого двухмиллиардного населения крупнейшего государства планеты. И действительно, непосредственно в лозунге нестыковок не было. Вот только НД – Национальный Демократион – распался ещё в конце прошлого столетия, а с того момента и впредь его территорию (и некоторые позднее полученные земли) занимала НННД: Невероятная Новейшая Народная Держава.

Здесь и жил Родион, в этой Державе, с заглавной буквы, свободнейшей и современнейшей. По улицам, где он ходил, разъезжали роботы, в воздухе, по земле, по воде и под водой передвигались авто; наземные дороги покрывал ровный слой упрочнённой асфальтовой смеси, воздушные – уменьшающий трение, устойчивый репеллент. В дневное время, так же как в ночное, не давали забыть о яркой счастливой жизни и рассеивали, разгоняли темноту летающие вывески салонов и магазинов, гос. объявлений, трёхмерных интернет-баннеров и самодельных плакатов, что крепились к уникальным – и возможным только тут, в НННД, — конструкциям с кустарными антигравитационными двигателями, изобретёнными и собранными местными кулибиными. НННД не знала конкуренции в уровне жизни, демографическом росте, науке, расширении и улучшении малонаселённых пунктов и освоении новых, считавшихся прежде почти не освоенными, а то и вовсе недоступными земель.

Насчёт такого государства не принято сомневаться.

Но откуда же, чёрт возьми, на современной медали взялось название давно почившей страны? Страны, безусловно, тоже масштабной и уважаемой, страны, сумевшей настолько припугнуть нацистов, что они отложили в сторону ядерные боеголовки, а после перессорились и перебили друг друга, похоже, решив этим навсегда судьбу ВФГ, Возрождённой Фашистской Германии, и так и не начавшейся Третьей Мировой. Да, НД – страна воистину великая… но умершая.

И ладно бы погрузившееся в пучину небытия название всплыло на награде, так или иначе относящейся к периоду существования НД, что, впрочем, невозможно, учитывая полувековую историю абсолютно другой, солидной и уверенной в себе, Державы.

Вначале в голову Родиона полезли не то чтобы поразительные, но конкретно его весьма удивившие мысли: а что если Держава, то есть НННД, не настолько убеждена в собственных правоте и мощи, чтобы забыть, бесспорно отринуть наследие прошлого? Насколько Родион помнил – хотя уверенным быть, безусловно, не мог, — в последние лет пять, если не десять, ни славный, потонувший в бурных водах истории Демократион, ни какая-либо его чудом выжившая часть не упоминались никем: ни первыми лицами, ни средствами СМИ, ни обычным населением. То, что стало родиной для его бабушки с дедушкой, двух пусть и типических, но великолепных представителей своего поколения, неординарной женщины-математика и астронома-первооткрывателя, лишилось плоти и грёз в глазах молодёжи. Однако их ли одних? Стерев упоминания о Демократионе из книг и журналов, и газет, и телевыпусков, и – чем чёрт не шутит! – Всемирной Сети, да что там, вычистив до белизны пестревшие ранее аббревиатурой «НД» и многочисленными восклицательными знаками здания госслужб в центре столицы, Санкт-Москвы, невидимые контролёры добрались до сознания каждого гражданина, оставив его сперва безбрежно пустым, чтобы затем наполнить необходимой информацией.

Бред? Как посмотреть…

Конечно, если бы Родион высказал посетившие его, надо признаться, чрезвычайной глобальности подозрения кому-нибудь из знакомых, те бы в лучшем случае улыбнулись и предложили сменить тему. В худшем – посоветовали бы мужчине найти новую работу и заодно обратиться к доктору, поскольку Интернет-архивирование народных библиотек, кажется, плохо на него влияет. Да и расслабиться не повредит, сказали бы они, полусочувствующе-полуиронически улыбаясь.

Но вот парадокс: чем прочнее Родион уверялся в этом предположении, отнюдь не беспочвенном и, несомненно, идущем от разума, чем дальше в укромные, недоступные уголки мозга загонял то и дело беспокоивший его вопрос, тем чаще к нему же обращался. Нестыковка давала огромное поле для фантазии и притом казалась безобиднее некуда, но разве иначе бы, с угла зрения простого обывателя, выглядел секрет немалого значения, если б правоохранительные службы хотели всё сохранить в тайне?

Полузабытый ныне мастер слова Эдгар По в «Пропавшем письме» говорил, что лучший тайник – всегда на виду; спрячь дерево в лесу, рыбу среди рыб, каплю в море, а песчинку – в пустыне. Исходя из допущения По, легко выстроить целый заговор или, пуще того, взаимосвязанную систему заговоров, о которой обычные люди не подозревают просто потому… просто потому, что находятся в центре событий. Самые странные и тайные события случаются с ними в повседневной жизни в таком огромном количестве, что глаз замыливается и отказывается видеть реальность, теряет факты и их объяснения, заставляя обывателя поверить, будто бы очередной скучный день в разрастающемся, подобно монстру, государстве – лишь ещё один скучный в нём день. Человек ежечасно сталкивается с секретами, недоступными его понимаю, а может, доступными, но невидимыми в замыленном, зомбированном состоянии, и оттого предпочитает обязательно складывать детали в целое, тем паче что правильные, специальные работники приучают гражданина к тому едва ли не с рождения.

Теория заговора? психоз? смешение понятий? или нечто иное? Чтобы выяснить это, Родион и решился – вероятно, впервые за неполных тридцать пять лет – перешагнуть порог неведомого и сослагательного.

Теребя медаль в руках, рассматривая под различными углами, то опуская под лучи света, то погружая в тень, он пытался отыскать знаки. Хотя бы один-единственный знак, что увязался бы с одним-единственным тезисом его теории и дал бы в руки шифр к случайно полученному знанию. Но чем чаще Родион перечитывал благодарность «Безупречному и незаменимому работнику» и посвящение «новому заводу», чем чаще повторял про себя сакраментальный, слившийся, наверное, аж с основами подсознания рядового державного жителя лозунг «Да здравствует НД!», чем быстрее и основательнее нацеливал разум на работу и поиск улик, тем бессмысленнее становилась цель, ибо приходило понимание: не стоит искать загадок там, где их нет.

«Но как же быть с интуицией! – восклицал он тогда мысленно. – Как быть со всеми чудесами, что не под силу объяснить ни с точки зрения логики, ни с помощью истории, ни категориями подобия?! Пирамиды: египтян, ацтеков, инков… знаем ли мы о них достаточно, чтобы делать выводы? НЛО – реальные, не поддающиеся покуда анализу и объяснению объекты или вымысел скрывающего правду правительства, или нечто третье? Атлантида, Бермудский треугольник, пси-способности… Да что там: совсем недавно, какие-нибудь годы назад, неболёт представлялся ребяческим, не достойным внимания вымыслом научных фантастов, писателей, по мнению вышестоящих чинов, умеющих лишь заигрывать с воображением масс да развлекать их, адресуя посылы низменным инстинктам».

Всё верно, так и принято считать; но что есть не-низменный инстинкт? что не является бессчётной трансформацией бесчисленных следствий царящего – во всяком случае, на Земле – «закона джунглей»? «Выживает сильнейший» — это распространяется на людей, а значит, и на их общество, культуру, науку и литературу, а следовательно, и на остальные области, прямо или же по касательной связанные с государством и его нескончаемыми служителями, машинами, механизмами.

…Шёл десятый час вечера; от непрерывного разглядывания золотой медали («Наверняка драгоценного металла только лёгкий слой», — скептически подумал Родион)  в сверкающих лучах псевдосолнца заболели глаза. ПС, светильник последнего поколения, моделирующий излучение настоящих звёзд в миниатюрном формате и корректирующий его с учётом внешней среды и предустановок, — изобретение новых века и жизни, то, которым так просто подкупить и подманить доверчивого горожанина. Отбрасывая прочь ненужные мысли, Родион приглушил свет и положил медаль на стол. Итак, с виду, с первого взгляда, его подозрения не имеют под собой основания, но не тот он человек, чтобы остановиться в начале пути, дать сбить себя с толку и забыть о приоткрывшейся – нанемного, на чуть-чуть – двери в особый, другой мир.

Бред, говорите? Ну что ж, попробуем выяснить!

Начальным пунктом в расследовании шло внимательное, до морочки, изучение двадцати с лишним медалей, орденов и всевозможных наград, что заслужила его мать длительной и ответственной работой на неболётном заводе. Честно говоря, Родион успел не раз сличить «подозрительную награду» и «обыкновенные» и остался разочарованным результатом: ничего. Совершеннейшим образом ничего!

Между тем, теперь у него появилась зацепка, шанс, надежда: а что если где-нибудь, на золотистой, серебристой, медной или любой другой поверхности, он обнаружит то же неестественное, выпадающее за рамки нормы упоминание Демократиона? Он вооружился сохранившейся со времён архитектурного университета лупой-компьютером; полтора десятка лет назад Родион забыл вернуть её на университетский склад, а когда всё же принёс, начальник склада разрешил оставить устройство у себя.

— Ты бы ещё лет через сорок занёс! – усмехнулся добрый бородач с кустистыми усами, дружески хлопая отличника по плечу.

На тот момент Родион как раз завершил обучение, получил заслуженную «пятёрку» за диплом и второй год работал помощником архитектора городских механизированных арок. Неудивительно, что Васильич – складской управляющий – пошёл навстречу примерному студенту; значительную роль сыграли (Родион не сомневался ни секунды) сплошные «отл.» в голографическом аттестате. Не нашлось бы в пределах университета человека, который бы не слышал о Родионе Георгиевиче Светлове, настолько въедливом и талантливом молодом архитекторе, что его, пускай Родион и не успел закончить вуз – учился на пятом курсе, — ставили в пример первокурсникам. Да и одногруппники не завидовали, скорее, гордились знакомством со столь необычайным примером «ботаника», которого, благодаря сдержанному характеру, общительности и доброй непосредственности, язык не поворачивался вслух назвать этим штампованным словом.

Теперь дела прошедшие не имели значения. Каким бы одарённым юношей не был Родион, это не помогло ему разобраться с загадочной медалью. Вернее, он нашёл ответ, но тот не устраивал сыщика-любителя в корне: ни на единой награде матери, именной ли – нет ли, более или менее значимой, — нигде не упоминался распавшийся давным-давно Национальный Демократион.

Задача загнала Родиона в тупик, но он – вот беда! – не любил тупиковых ситуаций.

И он знал, к кому обратится завтра.

На следующий день, стараясь не задумываться о причинах, побудивших его к нетривиальному поступку, и повторяя мысленно, что путь «забыть о случившемся и сделать вид, словно ничего не происходило» никуда не денется, Родион после завтрака отправился в ломбард к Клетову.

Фабрика, где сделали медаль, уж канула в небытие, разыскивать её работников, могущих что-либо знать об одной из тысяч наград, которые производились на конвейере, не выглядело умной здравой мыслью, зато имелся у Родиона знакомый скупщик ценностей Марк Клетов. Тот, по роду занятий – через руки Клетова прошло великое множество ценных и претендующих на ценность старинных вещей, — неведомым образом узнавал в мельчайших деталях историю сдаваемых ему медалей, колец, браслетов и камней, чем неизменно поражал Родиона. И ни одно посещение не обходилось без увлекательного, когда-то мистического, когда-то душещипательного, когда-то жуткого, повествования из «жизни» малюток Клетова. Хозяин ломабрда так и называл сдаваемые ему вещи – «мои малютки».

Однако сегодня инициатором захватывающего рассказа выступил Родион, принесший Марку крайне занимательную вещицу, о чём владелец ломбарда поспешил сообщить Светлову.

— Нет, форма, отливка и позолота типичные, — сказал он.

Родион кивнул своим мыслям: ага, получается, насчёт позолоты он оказался прав. А по поводу остального?

— Но есть что-то нетипичное, да? – задал Родион вопрос, потому что Марк вдруг погрузился в молчание, а лицо его приняло задумчивое выражение.

— Не готов утверждать наверняка… – начал Марк.

Это было на него не похоже; этот человек был железобетонно уверен во всём, что касалось его работы, — раз и навсегда, и без малейшей вероятности обратного.

— Тем не менее, твоя фраза подразумевала некое «но», — вновь подстегнул Марка Родион.

Некоторое время хозяин ломбарда колебался: было похоже, что он не хочет выглядеть глупо, или, как минимум, он хотел, чтобы его правильно поняли.

— Понимаешь, — заговорил Марк наконец, — я никогда прежде не видел на медали времён НННД хоть чего-нибудь, напоминающего о Демократионе.

Вот оно! Марк в точности повторил его подозрения!

— И это означает?.. – прозвучал следующий наводящий вопрос от Родиона.

Клетов развёл руками.

— Да что угодно. Ошибка? Сомневаюсь… хотя вдруг-то… Но, с наибольшей вероятностью, медаль поддельная. Возможно такое?

— Никоим образом: ни первое, ни второе.

Глаза Марка выразительно требовали пояснения, которое Родион и предоставил:

— Медаль вручили моей матери.

— Хм-м-м. – Марк немного помолчал; судя по его лицу, он намеревался ответить, но боялся, что Родион превратно истолкует его слова. И всё-таки решился: — Не хочу тебя обидеть, но, кажется, наше прекрасное государство решило сэкономить на твоей матери.

Родион не обиделся – лишь понимающе кивнул.

— Неудивительно. Странно другое: на всех прочих медалях упоминания об НД не встречается.

— Точно?

— Целый день их разглядывал.

— Хе. – Марк усмехнулся, но незлобно, а будто только что осознал очевиднейшую вещь. – Подождёшь минуту? Я сейчас.

— Конечно.

Родион заинтересованно следил за тем, как Марк скрывается в подсобном помещении. Оно делилось толстой перегородкой на две части: собственно подсобку и «сейф» для сданных в ломбард драгоценностей. Обе комнаты надёжно защищали автомеханические двери последнего поколения с сенсорными «ручками» — запирающими механизмами, реагировавшими на отпечатки пальцев владельца, и ни на чьи больше. Либо на рисунок сетчатки глаза и образец голоса (имелись встроенная камера и микрофон), однако тоже исключительно на фиксированный.

Пока Родион задавался мыслью, что же внезапно пришло в голову Марку, тот вынырнул из-за въехавшей внутрь стены железной двери, позволяя ей вновь занять законное место, свету над металлической лестницей выключиться, а электронному кодовому замку защёлкнуться.

— Гляди, — коротко обратился Марк и, передвинув миниатюрный запирающий механизм «дышащей коробки» из сколь прочного, столь и гибкого сплава, высыпал из открывшегося прямоугольного отверстия на идеально чистую, аутентичную, под «XXI век» стойку целую груду орденов и медалей.

— Ничего себе, — вырвалось у Родиона.

— Ты сюда смотри.

Порывшись в позвякивающих металлом знаках отличиях – как в приличествующих XXIII столетию голочиповых, так и в стилизованных под минувшие года, — Марк извлёк на свет три медали.

Первой, являвшейся не чем иным, как записанным на устойчивый к повреждениям голодиск изображением, некоего успешного и трудолюбивого человека наградили за «Неостывающую любовь к знаниям тысячелетий, несомую в народные массы». Длинноватая формулировка, ну так и награждали e-библиотекаря.

Вторая медаль напоминала принесённую Родионом, в том числе стандартной двухцветной (красный с синим – цвета флага) тряпичной колодкой. Но покрытие её было серебряным, а не золотым, и толщиной она уступала раза в полтора; её выдали «Лучшему вратарю хоккейной команды».

Третья, так называемая «сборная» (выполненный из дешёвых деталей четырёхчастный конструктор), по цене уступала предыдущим и предназначалась «Неболётчику II класса».

Вместе с тем все три изделия объединял неоспоримый факт: там, где указывалась страна-производитель, стояло две не вызывавших сомнений буквы – «Н» и «Д». Национальный Демократион.

— Я же помнил, что где-то видел схожие, — объяснял Марк. – А когда ты показал мамину медаль, точно щёлкнуло в голове, и я догадался, куда должен был положить эти. Видишь, они одного года, потому и удалось быстро их отыскать.

— Да. – Родион кивнул. – Того же года, что и моя… хочу сказать, материна: 2205-го.

— И буквы, видишь? «НД».

— Да. – Родион снова кивнул. И потом – чего сам от себя не ожидал – спросил: — Не похоже, что вы принимаете мои слова и подозрения за чудачество.

— Куда там! Заинтриговал ты меня, — честно признался Марк и улыбнулся во всё своё полное лицо.

— Но что же значат наши находки? Если они действительно хоть что-то значат.

Марк пожал плечами.

— В жизни столько необъяснимых вещей…

— Но я чувствую важность, исходящую от них!

— Хо. Возможно. И у меня тоже проснулась некая смутная мысль, настолько смутная, что не получится описать словами. Только больше, увы, ничем тебе помочь не в состоянии.

— Вряд ли вы их мне отдадите.

— Даже если бы хотел, не имею права: это залог.

— Но сфоткать можно?

— Сфоткать можно.

Родион расстегнул объёмистый верхний карман на всесезонной куртке и достал оттуда фототрансформер: фотоаппарат, камера, компьютер, телефон в одном флаконе. ФТ сам поймал нужный ракурс, отрегулировал чёткость и освещение, и Родиону оставалось лишь нажать на сенсор, что он и сделал. Неслышно появившись, в памяти устройства сохранилась сверхчёткая фотография; потом, на всякий случай, Родион сделал ещё пять снимков, самостоятельно отрегулировав настройки угла обзора.

Закончив с этим, он убрал фототрансформер и медаль матери на место, поблагодарил Марка, попрощался с ним и вышел из ломбарда под знакомый, привычный дождь со снегом. Родион машинально поморщился, активировал клапан капюшона, прикрывая голову, и, чуть пригнувшись, направился через неприветливую погоду к «Московскому перевозчику» — неболёту, приобретённому в качестве подарка к тридцатилетнему юбилею, а именно тогда, по счастливой случайности, у Родиона накопилось достаточно денег.

Касание пальцев сенсоручки, и дверь, также испещрённая чувствительными и защищёнными на информационном и физическом уровне сенсорами, скользнула вверх. Родион забрался внутрь; дверь автоматически закрылась и заперлась, и, включив зажигание голосовой командой, он устремился в меланхоличное санкт-московское небо. Уверенными движениями пальцы рук управляли вектором, скоростью, углом наклона, высотой и прочими характеристиками перемещения «Московского перевозчика».

«“Московский перевозчик”, — мелькнула неожиданная мысль, — название явно родом из прошлого».

Продолжая попутно размышлять над этой догадкой (а может, банальным совпадением), Родион разогнался до 450 километров в час на огороженной защитным силовым антигравбарьером воздушной трассе и продолжал набирать скорость.

Начатый им поиск – молодой мужчина не сомневался ни мгновения – не прекратится на сегодняшнем успехе: обманчивая, ускользающая реальность требовала развития, как требует сюжетного поворота книга. И Родион не стал противиться; кроме того, он успел с головой погрузиться во вновь открытые, не виданные раньше краски обыденности, которой тридцать четыре с гаком года считал предначертанную ему жизнь.

Первым делом, когда вернулся домой и разделся, Родион прошёл в единственную комнату своей однокомнатной хай-тек-квартиры уровня чип-мид (дешёвая, для среднего класса) и, расположившись в рабочем кресле с эластичной конструкцией и упругой, похожей на подушку обивкой, положил на складной автостол ФТ. С помощью радиоконнектера Родион подключил фототрансформер к мини-кому, беспроводному компьютеру, и закачал в него голографии; после этого пролистал их, выбрал три наиболее удачные – по одной на медаль – и, раскрыв на мониторе, принялся разглядывать.

Двигая рукой в «поле» — сенсорном пространстве, полтора века назад заменившем «мышку», — он перемещал голографии, приближал и отдалял их, поворачивал. Затем, задействовав пальцы рук, выбрал вкладку «Вид» и отрегулировал настройки изображения, придав снимкам дополнительную чёткость. Решив, что этого недостаточно, полазал в установках «видеоматери» (неразъёмного соединения микросхем, включавшего в себя материнскую плату, видеокарту, звуковую карту, процессор, вентилятор и прочее), приспособил экран к параметрам изображений и опять уставился на монитор, позади которого, под крышкой, в узком пространстве, скопились собранные воедино и уменьшенные, со времён старых компьютеров, составляющие кома.

Вторичный просмотр и анализ ничего не изменили: сходство наград заключалось лишь в небольшой аббревиатуре «НД» на каждой из них. Родиона результат не устраивал совершенно; плюс ко всему, он не привык сдаваться, да и имелась у архивариуса мыслишка, где поискать улики и информацию. Всё очень просто: в каком ином месте хранятся временами непредсказуемые, а порой и неповторимые, скрытые от глаз ламеров и пользователей сведения, если не в Интернете, Всемирной Сети, опоясавшей планету от края до края, связавшей людей разных национальностей, вероисповеданий и статусов, подарившей землянам чудо общения на интере – усовершенствованном аналоге эсперанто – и возможность передавать друг другу в реальном времени в считанные секунды гигабайты информации. Интернет, или, короче, Инт, стал второй, искусственной ноосферой человеческой расы – им-то и воспользовался Родион, пускай и не хакер, зато опытный юзер, здесь он отыскивал редчайшие аспекты интересовавшего его дела.

При зримом, ощутимом могуществе Инта, понадобилось-таки несколько часов, чтобы выйти на след. В районе четвёртого часа мониторинга, на сайте «Нет Третьей Мировой!» по адресу www.voyna-ne-nachnetsya.ert, в разделе «Находки наших поисковиков», Родион наткнулся на нечёткие, но убедительные и, определённо, достоверные голографии медалей – итог работы ВПК, военно-поискового клуба. Медали чрезвычайно напоминали материну награду и те, что он сфотографировал в ломбарде, а последняя на сайте и вовсе точь-в-точь повторяла медаль-конструктор, что показывал ему Марк.

Разница заключалась в том, что в Инт выложили снимки пятидесяти-шестидесятилетней давности: тогда Демократион продолжал безбедное существование, ничем не намекая на будущие правительственный кризис, забастовки рабочих по всей стране и военные гражданские конфликты, что и привело к распаду прежнего и образованию нового великого государства. «Красная революция» — таким термином пользовались историки – случилась внезапно, в считанные дни отринув демократические тенденции и вернув на арену мировых событий аналог СССР. Это был СССР обновлённых вида и модели, с переделанным названием, но, как и прежде, государство социалистической или, скорее даже, прокоммунистической направленности, отчаянно смелое, иногда безумное – и безупречно систематизированное.

Соответственно, ничего странного в интернет-голографиях, на первый взгляд, не наблюдалось; по сути же, Родион обладал подлинниками и снимками медалей, что попросту не могли существовать в его время. С точки зрения математики, медали НД в период жизни НННД – огромная шестерёнка из Системы №1, неведомым, необъяснимым способом угодившая в Систему №2. Последствия этого? Теоретически – колоссальные! Практически? Родион не усматривал сколь-нибудь явных, масштабных проблем, что, однако, лишь сильнее возбуждало его любознательность.

Сохранив голографии с электронной страницы на компьютер, Родион возобновил расследование, но за последующие три часа ни на что значимое не наткнулся. Шумно выдохнув, он откинулся в кресле, позволил предмету мебели обтечь тело и принять удобную фиксированную форму, вслед за чем стал рассуждать.

У него на руках: медаль, несомненно, подлинная, и порядка тридцати снимков сносного качества аналогичных изделий. Сами по себе вещицы занимательные, и теория Родиона наверняка разбередит и подстегнёт умы многих учёных-историков, однако чёткой логической связки между найденным и искомым, моста от предполагаемого к реальному, как не было, так и нет.

Крутанувшись в кресле и отвернувшись от кома, Родион опустил лицо на ладони и, массируя виски, начал мысленно перебирать знакомых, которые могли бы ему помочь. Женёк, админ по профессии и хакер по призванию? Но взламывать ничего не надо. Люся, приятельница с исторического факультета? Вряд ли: у неё не военный профиль, да и происхождение медалей и орденов явно не её интерес. Петька, сосед по лестничной клетке? Нет, он дальше визора не смотрит. Партнёры по компьютерным играм и шапочные знакомства в соцсетях отпадают сразу: слишком мало о тех людях известно Родиону, не стоит рисковать и доверять им потенциально опасную информацию. А даже если никакой опасности нет, в лучшем случае, примут за дурака и расскажут другим: Инт, невзирая на технологии XXIII века, по-прежнему та ещё помойка.

И тут Родиону пришла в голову смелая, неординарная идея. Ради неё он решился на завтра выпросить у начальства отгул.

В понедельник Родион проснулся по «рабочему будильнику» на наручном коммуникаторе, хотя в Архив ему идти не требовалось; зато в здании независимой инт-радиостанции «Голос Свободы» его ждал Карпыч.

С Карпычем Родиона познакомил Витька Емелин, визионный репортёр; они с Витькой, помнится, случайно наткнулись на героя интернет-СМИ в стилизованном кабаке «Пиво и водка». Карпыч оказался компанейским мужиком, образованным, но простым в общении; он приглашал Родиона почётным гостем к себе на работу, говорил что-то насчёт интервью и так далее. Родион понимал, что «почётный гость» — дружеская преувеличенная формулировка, однако знакомствами разбрасываться не стоит, и он пообещал, если появится возможность, посетить альма-матер свободной инт-радиожурналистики. Что ж, вот пора и настала.

— Привет, Род!

Карпыч, с аккуратной узкой бородкой, в очках с чёрно-коричневой оправой, по-братски обнял Родиона и похлопал по плечу.

— Привет, Карп.

— Ну, проходи-проходи, рассказывай, что тебя привело.

Они очутились в кабинете Карпыча, примыкавшем к радиостудии; журналист полез в холодильник, достал «Тёмное славянское» и протянул Родиону. Отказываться не следовало, тем более что самые лучшие и полезные связи образуются на почве совместных пьянок. Родион принял высокую пузатую бутылку с перегородками и полостями воздуха внутри, из-за чего пиво в ёмкости большого объёма занимало только 0,33 литра. Он нажал на пробку-кнопку, открывая внутренний замочек, пробка откинулась, и архивариус глотнул очень неплохого, мягковатого, с приятной несильной горчинкой пива.

Карпыч осилил за раз полбутылки, вернул кнопку-пробку на место и убрал бутылку назад в холодильник, к её не открытым до поры родственникам-близнецам.

Подошло время объяснить цель визита; так Родион и поступил, не вдаваясь в подробности и не озвучивая смелые теории, попахивавшие шпиономанией. Без лишних слов описал находки, объяснил заинтересованность в них ежегодной систематизацией Архива, когда на соответствие нормам и правилам книги проверялись иногда вплоть до самого содержания, и продемонстрировал Карпычу материну медаль.

Выслушав, Карпыч снял очки, протёр специальной, серо-фиолетового цвета тряпочкой.

— Должен признаться, в подобных темах не разбираюсь, — слегка неуверенно начал он. И хотя настрой Родиона пошатнулся, Карпыч, вновь даря надежду, добавил вот что: — Но ты правильно сделал, что пришёл: у меня много друзей в Инте и вне его. Я переговорю с ними, а всё, что разузнаю, скину тебе на почту. Адрес не изменился, rod_island@e-pochta.ert?

— Он самый. А когда ждать?

— К вечеру, думаю, управлюсь. Нормально, не горит?

— Не горит. Спасибо, Карп!

— Пока не за что.

Карпыч улыбнулся; Родион взял недопитое «Тёмное славянское», приблизил к собеседнику, как бы чокаясь с его невидимой бутылкой, и сделал пару хороших глотков. Оставалось – ждать.

Вернувшись домой, Родион пообедал и помыл посуду, но после не знал, чем себя занять. Звонок по мобу – подзаряжающемуся от света мобильному телефону уменьшенной конструкции – застал его ходящим из угла в угол по комнате.

Он взял трубку и сказал «Да?», тем самым, через микрофон, давая команду мобу ответить на вызов.

— Привет, — раздался голос Карпыча. — Ну, поговорил я с ребятами, и с девчатами тоже. Не знаю даже, повезло или нет.

— В смысле?

— Нашлись медали, которые ты искал.

— Отлично же!

— Но они находятся в Соединённой Канаде.

Родион замолчал, переваривая новость.

— В СК?

— Да. И ты гораздо сильнее удивишься, узнав, где именно.

— Не томи.

— В Государственном хранилище.

— Постой-постой: медали времён НД, ну, с аббревиатурой, символикой и прочим из времён НД, сейчас лежат в главном хранилище Канады?

— Именно так я и сказал. Разве не слышал?

По тону Карпыча Родион понял, что тот шутит, только вот архивариусу вдруг стало не до шуток.

Ехать в СК, чтобы проверить теорию, которая на деле может представлять собой не более, чем параноидальный бред? Чистое фантазёрство? И ради этого отпрашиваться с работы, тратить уйму совров (советских рублей) и рабочих дней? Придётся же не просто слетать аэропоездом или аэротакси – понадобится немало времени, чтобы освоиться на месте, попасть в хранилище, найти нужные медали, вернуться… А если он не найдёт медалей? Нет, ещё раньше: если его не пустят в госхранилище иностранной державы, что вообще-то, скорее всего, и случится?

Да к тому же, как ни крути, дни внепланового отпуска придётся отрабатывать, с вычетом отпускных из зарплаты, которая, памятуя о дороговизне столицы, не столь уж высока. При этом сохраняется отнюдь не маленькая вероятность, что Родион, с учётом перечисленных неприятных последствий, ничего не разузнает в далёкой недешёвой поездке…

Чтобы сбить напряжение, он незаметно для себя ритмично застучал по трубке пальцем.

— Что ты там выстукиваешь? – незлобиво осведомился Карпыч. – «Болеро» Равеля?

— Н-нет, — задумчиво протянул Родион, возвращаясь, в конце концов, из неприятного возможного будущего в настоящее, в сегодняшний день. – Нет, я… Ты ведь скинул голки мне на почту?

— Как и договаривались.

— Отлично, спасибо!

— Это всё?

— Д-да, — неуверенно ответствовал Родион. – Да, пожалуй, пока всё.

— С тебя ящик «Краснознамёновки»! – пошутил Карпыч: то ли почувствовал сгустившуюся мрачную атмосферу и захотел её разрядить, то ли, что вероятнее всего, проявлял доставшийся ему непосредственный дружелюбный характер.

— Как штык, — рассеянно отозвался Родион. – В следующий раз приду с ящиком водки.

— Ловлю на слове, — сказал Карпыч и прервал связь.

Родион неторопливо положил молчаливую трубку на место, на журнальный столик в коридоре, попутно обдумывая дальнейшие действия.

А, собственно, зачем ломать голову? Сперва надо взглянуть на то, что прислал Карпыч, и дальше уж решать.

Пройдя в комнату и плюхнувшись в самоформирующееся кресло, Родион задвигал пальцами по «полю», открывая браузер. Затем нашёл в «Закладках» сайт e-pochta.ert, затем – вывел на экран виртуальную сенсорную клавиатуру и набрал на ней, при помощи всё того же «поля», пароль. И наконец нажатие на «Ввод», после чего на экране отобразилось мигающее, новенькое электронное письмо.

E-письмо содержало краткое, для проформы, приветствие и четыре не слишком качественных, но, тем не менее, в меру чётких снимка. Первые три – вариации на тему медалей, что он уже видел, с обязательными буквами «НД» на них. А вот четвёртое… Четвёртое-то и вызвало у него наибольший, поистине неподдельный интерес: на аверсе у плотной, широкой, отливающей медью монете-медали значилась ставшая чуть ли не родной аббревиатура из двух букв, «Н» и «Д», тогда как с обратной стороны…

Родион оттолкнулся ногами от идеально ровного паркетного пола; среагировав на изменение ситуации, кресло выпустило колёсики и откатилось практически через всю комнату. В волнении и недоумении, лихорадочно работая мозгами, Родион тёр не бритый третий день подбородок и достраивал логическую цепочку. Нечто подсказывало, что теперь ему это удастся, что теперь скрытое сделается очевидным.

Потому что на реверсе у сголографированной медали было отлито четырёхбуквенное название, целиком и полностью соответствовавшее реалиям 2215 года. «НННД», «Невероятная Новейшая Народная Держава».

Следующие сутки он провёл в Архиве: именно так – в Архиве, а не на работе. Он делал вид, что работает, хотя сам при этом занимался, главным образом, поисками новых сведений, новых доказательств, которые обоснуют его смелую, чуть ли не сумасбродную теорию. Она пока не сложилась до конца, но уже немало паззлов, как говорится, нашли друг друга. Родион смотрел внутренним взором на выстроенную из кусочков картину, пытался представить общий рисунок и всякий раз терпел поражение.

Архив тоже не хотел помогать: лишь путали взгляд десятки и десятки тысяч хранилищ информации на любой размер и тип, не поддающиеся подсчёту мегагигатерабайты информационных данных о вещах, что составляют ежедневную бытность НННД. Строительство зданий и мобилестроение, высокие технологии и прокладывание труб, многообразные науки и виды искусства, общественные организации и гос. службы, миллионы перечисленных в алфавитном порядке личностей и история отношений Державы с государствами-соседями… На автоматизированных, оснащённых защитой, вентиляцией и светом, устойчивых к повреждениям полках лежали и стояли, в коробках-упаковках и без них, платы, чипы, флэшки, «чёрные ящики», планшеты, ФТ, фоны, визоры, музыкальные точки… Чёрт возьми, в спецхранилище валялись папирусы. Папирусы! Но нигде ни слова об ошибке, о написанном, выгравированном, отлитом либо отпечатанном «НД» вместо «НННД». Казалось бы, невелика разница: всего-то две буквы. Но две буквы – это вполовину меньше; а помимо прочего, они и означали совершенно иное, государство, строй, родину, которой уж нет на лице земли.

— Ты идёшь домой? – окликнул его заведующий Архивом Николай Семёнович, когда Родион особенно увлёкся копанием в библиотеках и потерял счёт времени.

— Я… задержусь, — насколько мог достоверно, изобразил профессиональный энтузиазм молодой архивариус.

— Запрёшь тогда дверь.

— Хорошо.

— Ключи, как всегда, на столе.

— Хорошо.

Николай Семёнович, привычным движением отряхивая на ходу шапку из редкого сейчас натурального меха (то ли незримые снежинки и капли дождя сбивал, то ли пыль сбрасывал), вышел из Архива. Дверь с еле слышным шумом встала на место и негромко пипикнула, оповещая об этом. Родион остался один.

А что толку? Весь Архив он не перелопатит. Да даже если бы перечитал каждую книгу, каждый журнал, газету и документ, где гарантия, что искомые куски загадочного паззла спрятаны здесь?

Родион присел на пневмостул и сильнее задумался.

Возможно… Да! Ему нужна система. Всё образует систему или является частью систематизированного потока; чтобы подобрать ключ к крупному порядку, открой порядок мелкий. Надо только догадаться, каким образом якобы алогичная, не поддающаяся пока рациональному объяснению замена «НННД» на «НД» может быть связана с Архивом. Если тут и схоронен очередной ключик к очередной двери, ведущей к разгадке, то это наверняка поможет его найти!

«Что я имею на данном этапе, — размышлял Родион. – Медали из разных времён – голокопии и один оригинал; упоминание на них двух разных стран, которым соответствует территория приблизительно одинакового масштаба; “НД” на всех монетах, кроме той, где отлиты обе аббревиатуры; и предположение, что в происходящем таится заговор правящих верхушек нашей Родины.

Хорошо. Отлично. Но в чём именно состоит заговор?

Или “заговор” — не совсем верное слово?

Судя по найденным медалям, судя по тому, что здесь и там встречаются обрывки логической цепи, что способна привести меня к правильному ответу, некая подоплёка действительно имеется, иначе я бы не обнаруживал сведения в местах, где и рассчитывал их отыскать.

Отсюда следует две вещи. Первая – это знаменитое “Один раз – случайность, два раза – совпадение, три раза – система”. Вторая – я и теперь ищу в верном месте!»

Родион, не в силах совладать с разом охватившим его энтузиазмом, вскочил со стула и зашагал между рядами металлических книжных шкафов. Он не шёл в какое-то определённое место, к сознательно выбранному сектору Архива, но, несмотря на это, мощное волнение сменилось столь же нежданной могучей уверенностью в том, что он идёт куда надо.

Родион остановился, поджал губы, обвёл полки взглядом. Что же он ищет? Что он вообще надеется найти среди тысяч и тысяч и тысяч терабайт информации?!.. И вдруг – озарение! А быть может, и увиденное, в конечном счёте, звено в цепочке рассуждений.

Он стоял перед книжным, бумажным сборником в ретро-стиле (твёрдый переплёт); том назывался «Медали “НД”».

Сомнения исчезли: теория обретала осязаемые очертания, ведь в период существования НД подобных сборников не выпускалось. Ретро, по большому счёту, вошло в моду, только когда НД исчез, — это и послужило причиной: люди скучали по нему, тосковали по множественным ипостасям Демократиона, в основном мирным. Чтобы успокоить население и во благо будущего использовать веру в прошлое, по приказу правительства, выпускали сборники и компиляции позабытых романов и рассказов, песен и классических композиций, кинофильмов и мультфильмов… Производство в такой степени поставили на поток, что переоборудовали целые заводы для этой «благой цели»; мало того, строили новые заводы и фабрики. Государство не жалело денег на свою растворившуюся в небытие копию.

Почему? Зачем?

Теперь у Родиона были ответы на оба вопроса.

«Почему?» Государственный механизм в лице его первых людей не желал стопориться или менять направление, или видоизменяться; он стремился сохранить прежние форму и движение. НД не должен умереть, а всё-таки умерев – больше зримо, чем по существу, — он обязательно возродится, воспрянет вечно живым фениксом из тлетворного, бессмысленного и беспричинного, пепла.

Здесь же легко отыскивался и ответ на вопрос «Зачем?»: чтобы не дать строю погибнуть и научить людей не только быть всегда готовыми к его повторному появлению, но и всячески способствовать реинкарнации, или, коли так сложится судьба, лже-возрождению.

В решение вписывалось ровным счётом всё, притом сохраняя свежесть и правдивость; будучи разгаданной, загадка не выглядела условным нагромождением фактов. Нет, это система подогнала происходящее под себя, а не наоборот; Родион не играл и не манипулировал с найденными фактами. Хоть вероятность ошибки, без сомнения, наличествует всегда…

«…Но в этот раз ей нет места, — подсказывая, ликовали мысли, — ей места нет!»

Что же, замечательно… Но каков будет следующий шаг?

Оглядываясь на ходу, Родион сбежал по мокрым ступенькам в тёмноту минус первого этажа, или подвала, жилой стоэтажки. В конце он чуть не навернулся и высказал коварной лестнице всё, что о ней думает. Но есть ли смысл жаловаться? Он знал, куда идёт и где это место находится.

Незаконное файлохранилище называлось «Форт книг». Размером оно раз в десять, а то и больше уступало государственному Архиву, где трудился Родион, но содержанием выигрывало миллион очков. В «Форте книг» оседало всё запрещённое, не утверждённое, контрабандное, нелегально скопированное, распространённое «пиратами», отпечатанное в обход закона и т. д., и т. д., и т. д. Рай для библиофила – ну, или преступника, связавшего жизнь с книжной продукцией.

Родион редко здесь бывал. Он и сегодня пришёл только потому, что цепочка ответов, ведущая с самого начала (от радикально смелого подозрения) до самого конца (пока не узнанной тайны, что манила почище уже познанных), — эта цепочка абсолютно явно тянулась в сторону «Форта».

— Здорово, Род, — приветствовала его жевавшая жвачку неформалка Ксюха; по понедельникам, средам и пятницам она брала на себя ответственность смотрителя.

— Здорово, Ксю.

Они чмокнулись в щёку.

— Как Икс поживает? – спросил Родион.

На самом деле, Миха, но Ксюхин сменщик, обчитавшись научно-фантастической литературы второй половины XX века (может, комиксов про «Людей Икс»), выбрал себе такое вот прозвище, на которое с тех пор только и откликался.

— Пьёт светлое пиво, жрёт копчёные сардельки и смотрит ретромультики вперемешку с футболом, — своим делано безразличным, наигранно позёрским тоном ответила Ксюха.

— То есть как обычно?

— Как обычно. Что тут забыл?

В устах Ксюхи это звучало как простой вопрос, а не как «Не пошёл бы ты отсюда!..».

Родион пару секунд раздумывал, поделиться ли с ней причиной, и потом решился, хотя и не открыл всей правды.

— Интересует история НД: надо для Архива. А в «Форте» полно самых неожиданных книжных неновинок.

— Да, по этой части мы круче всех.

— В какой бы раздел заглянуть?

— «История», «Политика», «Ретро», — лениво перечислила Ксюха, перекатывая жвачку во рту. – Да, ещё «XXII век».

— Спасибо.

— Обращайся. – И она, скрестив татуированные руки на груди, устремила взгляд на пыльную лампу – бог знает, что она там нашла.

Вопросы вроде этого Родиона и не занимали; гася опять накатывавшее волнение – предчувствие то усиливалось, то ослабевало, но не оставляло ни на минуту, — архивариус подошёл к первому по алфавиту стенду.

«История».

Здесь лежали диски, дискеты, чипы и собственно бумажные книги по так называемой альтернативной, то есть негласной истории государства. Оценив ситуацию, Родион понял, что времени придётся потратить немало; лучше бы, конечно, прийти с утра, чтобы к вечеру закончить, но не терпелось поскорее добраться до истины. За это похвальное, хоть во все времена и не слишком-то ценимое правительством стремление, и придётся заплатить бессонной ночью. А завтра – в Архив…

«Кончай ныть, — подстегнул себя Родион. – Вперёд!»

И он погрузился в перелопачивание первого из разделов…

На сей раз повезло: уже во втором по плану разделе, «Политика», он набрёл на то, что искал; набрёл совершенно внезапно, краем глаза коснувшись пожелтевшей бумажной страницы ветхой и тонкой пропагандистской книжонки. Но, едва ухватив кусочек текста, зрение заставило весь организм Родиона напрячься и перетянуло внимание на себя.

Просматривая короткую сноску, Родион сильно удивился, почему же эти две строчки мелкого текста, бессодержательные или, больше того, глупые, показались ему крайне важными?! А затем он вчитался, и волосы зашевелились на спине от настигшей мужчину догадки; он с трудом удержался, чтобы не выронить брошюрку.

«НННД, — было отпечатано в сноске, — Ненавидящая Неонацистская Дробилка».

«Нет! – замелькали в голове мысли. – Нет, не может быть!..»

Но текст не собирался никуда исчезать. Несложно, в таком случае, догадаться и о реальном значении аббревиатуры «НД»: просто — «Нацистская Дробилка».

Руки дрожали; он порывисто сунул брошюру в карман куртки и запечатал его, нервно дёрнув клапан.

Затем вернулся к Ксюхе.

— Ксю…

— Да?

— Можешь вбить в поисковик…

— Конечно. – Она тотчас повернулась к плавающему в воздухе кому. – Чего искать? Да что ты дрожишь-то, и взгляд будто не свой? – проявила заметный – для неё – интерес смотритель.

— Я… это… отходняк у меня, — нашёлся Родион.

Ксюха поверила или, по крайней мере, решила не допытываться, что тоже хорошо; отходняк для неё не новость.

— Вбей «Нацистская дробилка», — почти не веря собственным словам, сказал Родион.

— Как, ещё раз? «Нацистская давилка»?

— «Дробилка».

— По-моему, ты чересчур глубоко погрузился в ретро, — без малейшего намёка на интонацию пошутила Ксюха.

— Возможно, — нетерпеливо согласился Родион. – Ну, есть что-нибудь?

— Одна книженция. Щас принесу.

Родион не успел в полной мере ощутить прилив небывалой нервозности и сокрушительный поток догадок и образов, что сыпались на его обнажённый беспощадной истиной мозг, — вернулась Ксюха, за что он был ей очень и очень признателен.

— Вот. – Она помахала прозрачной пластиковой упаковкой – немыслимо! – с CD-диском; на изрядно потёртой наклейке читалась первая буква имени, «Г», и, чуть ниже: «“Империя никогда не исчезала”. (Научно-фантастический роман.)» — Привет из двадцатого века. Или двадцать первого, — безразлично пояснила Ксюха.

— Можно?

— Бери, тебе и принесла.

Родион сунул диск в пустой боковой карман на куртке и дёрнул на клапан.

— Ещё я там брошюру взял…

— Которую?

Он припомнил название.

— «Настоящая история НД».

— Настоящая? Хе. Как будто есть ненастоящая.

— Ага, — не стал спорить Родион. – Как будто…

— Далеко собрались, мужчина?

Он вздрогнул от неожиданности и обернулся на зычный женский голос.

Прямо перед ним стояла девушка с невзрачным лицом, шатенка, волосы убраны в хвост; тонкие, сжатые в полоску губы выражают неумолимость, которая свойственна таким, как она, — патрульным предикции, бывшей полиции. Судя по нашивкам на форме, девушка дослужилась до звания сержанта.

Родион не стал выяснять, что требовалось от него сержанту-предиктору, почему она обратилась именно к нему или, точнее, чем он себя выдал. Он бросил быстрый взгляд на Ксюху; на секунду и предиктор взглянула на смотрителя, видимо, ища скрытый смысл в поведении Родиона. Тогда он, рванувшись вперёд, изо всех сил, плечом, ударил предиктора в грудь. Издав возглас, где мешались удивление и возмущение, она упала, ударившись головой о стойку и потеряв сознание.

Хотя последнего Родион уже не видел: он стремглав нёсся по скользкой крутой лестнице и дальше – в ночную тьму, и дальше – прочь, прочь отсюда! Как можно дальше от «Форта книг»!

Понимая, что времени у него нет, Родион потратил драгоценные минуты… даже секунды, на единственное: замерев в тени неработающего фонаря-курсира, вынул из внутреннего кармана куртки фон и вбил в инт-поисковик: «Империя никогда не исчезала».

Появилось лицо умного симпатичного бородатого мужчины-писателя, его псевдоним (Жирный Лошадник) и гиперссылка на библиографию; в сноске говорилось о произведении, откуда взята цитата.

Второй шла фотография другого мужчины: наверное, красивого, с точки зрения женщин, без всякой растительности на худом лице и с вьющимися волосами на голове; этот человек тоже был писателем, хотя имя его отчего-то не упоминалось. Зато первой строчкой в сноске шла ссылка на роман под тем же названием, что уже не раз встречалось Родиону.

Нажав кнопку блокировки сенсотуры, Родион убрал фон обратно, застегнул куртку и тёмными переулками устремился в метро.

У него оставался лишь один выход.

Владелец квартиры не открывал предикторам. Тогда тот из них, что стоял впереди – младший сержант, — выжег лазером электронный замок, резко дёрнул дверь в сторону и вбежал в освободившийся проём. За ним последовали остальные.

…Однокомнатная холостяцкая берлога, с непременными её атрибутами (грязная посуда у автомойки, разбросанные носки, неподнятые занавески и другое в этом же духе), оказалась пуста.

На кухонном столе сотрудники предикции нашли записку, состоящую лишь из короткого предложения; подписи не стояло, но можно было побиться об заклад, что записка – дело рук пропавшего неведомо куда хозяина квартиры.

«Дробилка никогда не исчезала!» — заявляли неровные печатные буквы на грубо вырванном, наверняка из записной книжки, бумажном листе в линейку.

Скоростной аэросостав заходил на посадку. Внизу ждала неизведанная и чужая, отчасти пугающая, а отчасти влекущая неизвестностью Объединённая Канада.

Что он искал здесь? Родион пока не знал точно.

Он не знал…

…но обязательно выяснит!

(Декабрь 2015 года)

His Majesty Asphyktor —  Рождественская сказка

21 Мар 2016 Нет комментариев

автор: Fr. Gilel Ben Shaharрубрика: Проза Tags: Fr. Gilel Ben Shahar

Помню, много лет назад, в канун Рождества был в детском лагере. И дети, собравшись в кружок, рассказывали друг другу страшные сказки, чтоб потрепать нервы на сон грядущий. Одна отчетливо врезалась мне в память.

Один мальчик вещал, что в канун христианских праздников бушует разгул нечистых сил и в комнаты прямо через форточки могут прилетать руки. Эти руки прилетают прямо с кладбища и явно имеют отношения к Аду. Руки являются тем, кто не исповедовался и не причастился накануне. За 3 дня до праздника прилетает белая рука. Она кружит в воздухе, может переворачивать предметы и ее задача пугать нерадивых христиан. За 2 дня до праздника прилетает красная рука — она сразу впивается нерадивому христианину в горло своими огромными когтями, пока не продерет кожу и мясо до больших кровавых борозд. А в канун праздника прилетает черная рука — черная рука долго не церемонится с жертвой, того, кто не успевает прочитать Отче Наш и перекреститься, она просто душит.

Эта сказка вспоминалась мне много лет. Несомненно, черная рука из сказки принадлежит самому Архидьяволу Самаэлю — Повелителю Мертвых.

Канун Рождества — на Моем Алтаре — Черная Рука.

6 января 2016 г.

Эхо веков – Люциферова Грамота

21 Мар 2016 Нет комментариев

автор: Fr. Gilel Ben Shaharрубрика: Проза Tags: Fr. Gilel Ben Shahar

Реинкарнирует всегда часть души. Часть души остается в могиле в костях, эта часть называется некросущность. Память жизни остается у некросущности. Мы можем призывать чужие некросущности и слушать их истории — это называется общение с тенями мертвых.

Мы, черт возьми, можем вспомнить свою некросущность и вытащить ее из могилы. Но это требует больших усилий и мастерства. И главное  — это задача нечеловеческая, это задача Духа. У каждого человека есть душа и рядом с душой всегда пребывает ее ангел-хранитель или демон искуситель, назовите как хотите. Это суть Дух. Дух реинкарирнирует вместе с частью души. Дух связующее звено между жизнью души в новой оболочке и ее некросущностями из прежних жизней. Когда мы только идем на новое воплощение  — у нас в сознании стоит замок, блок. Мы сразу не можем вспомнить — кем мы были и что делали в прошлом. Это вспоминается интуитивно, постепенно, через боль и пытки сознания. Только Дух — это мостик для памяти, только Дух может передать память прошлой жизни.

Любой Дух безошибочно знает, где он пребывал веками, любой Дух помнит, куда он вселялся. Где он действовал, работал, кто были его оболочками. Души людей — это просто человеческие души, они бессильны, ранимы, уязвимы. Душа, незащищенная сильным духом, становится добычей тех, кто готов ее рвать и терзать, гостей из других измерений, мучителей, палачей, вампиров. Только Дух оберегает и направляет душу. Дух, Божество – сверхчеловеческая субстанция дает силы действовать и жить.

Мой Люцифер, Мой Злой Гений не оставил меня и в этом воплощении. Вспомнив себя, он вспомнил и мое прошлое как души, ибо моя душа была ему верна и преданно служила.

Только Дух дает возможность вернуть некросущность из прошлого в мир живых. Дух — это связующее звено между жизнями на земле одной души. Только дух может вспомнить, где он жил прежде, в каких телах пребывал, кто был ему верен. Мой Дух не забыл меня, не оставил. Мой Люцифер вернулся за мною.

Тот, кто был верным советчиком и близким другом. Тот, кто поддерживал меня, стоял у меня за спиною, принимал за меня решения, сводил за меня счеты с недругами. Это Он во что бы то ни стало решил, что я должен жить и действовать вопреки всему.

Ведь я отрекся от него, смалодушничал перед лицом смерти, и вместо того, чтобы попасть в ад, в его объятия, оказался почти на 500 лет с ним разлученным. Но лишь сила взаимного притяжения и единства интересов могла вновь свести Духа, и преданную Ему душу человеческую.

Только Дух мог вспомнить прошлую жизнь, и, осознав себя, усилием воли – несгибаемой железной воли — открыть врата и вытащить верную часть мертвую душу из могилы.

Многие мертвые на самом деле — полуживы, летают, мечутся от одних человеческих тел к другим, нигде не могут найти пристанище, ибо все это тела чужие. Невероятно сложно из гроба вернуться в свое законное тело, которое и должно было тебе принадлежать по замыслу.

Осознавший себя Дух — рано или поздно вспоминает свое прошлое и хочет жить едино со своим прошлым. Чтобы не повторять в будущем прежних ошибок, но завершить начатые в прошлом воплощении дела.

Душа со своим Духом, как за стеной из гранита. Дух направляет душу, указывает путь ей. С ним душа советуется в трудную минуту, в него верит.

Души, что не связаны намертво узами с Духом болтаются, как мотыльки в паутинах – любой паук, любая паучиха может ими полакомиться. Души беззащитны перед лицом божественных сил.

Костры инквизиции и пытки еретиков существовали лишь для того, чтобы выбить любой ценой из плоти неугодного Духа. Те, кто принимали унизительные условия контракта с мучителями, с целью сохранить оболочку, оставались физически живы, но астрально умирали, ведь они были готовы предать своих Дьяволов ради того, чтобы прекратили терзать их бренную плоть.

И я помню ночную темноту спящих покоев, залитую слабым светом шахматную доску – перед смертью я попросил принести мне шахматы – и две фигуры – черную и белую. Последнюю битву Люцифера с Саваофом за мою душу…

И тогда Люцифер ушел. Мое решающее слово, поздние и бессмысленные слезы покаяния дали мне определенную толику славы благочестия и богосподвижничества, но я потерял то, что остался долгие века оплакивать в могиле – кровную связь со своим Духом.

И ведь у него, в конце концов, был выбор – сколько душ были ему верны и гибли с его именем на устах и он мог любую вывести под руки из своего Ада. Но он тоже умеет помнить любовь и преданность. Он тоже умеет прощать.

Нет предела радости души, которую не забыл ее Дух, за которой вернулся в могильный склеп. Черная безысходность забытых веков пропадает, восстанавливается память.

Есть вещи, которые нельзя забыть.

Нет слов, чтобы передать какую благодарность я испытывал к своему Наставнику, Учителю, Поверенному тайн, Бессмертному, Вечному, Черному Духу. И ведь у меня не было того, кому я желал бы или хотел доверить это тогда. Я не был отчетен перед кем, кроме Него. Вечные узы, что связывали нас — не ослабли, а лишь усилились после долгой разлуки.

Нет сил, чтобы передать глубину радости – живи, работай, только помни, кто дал шанс на новую жизнь.

Бессмертными не рождаются, бессмертными становятся по итогам возможности или невозможности возвращения в мир живых.

А те, кто вернулся, любой ценой докажут свое право остаться, не стесняясь ни чувств их переполняющих, не осуждения толпы, ни непонимания окружающих.

Я снова живу, и снова Люцифер за моей спиною.

На этом в наших с Люцфером Откровениях будет поставлена долгожданная жирная точка.

2015-2016 гг.

Lucifer – О правильном отношении к женщинам

25 Янв 2016 Нет комментариев

автор: Fr. Gilel Ben Shaharрубрика: Проза Tags: Fr. Gilel Ben Shahar

Я никогда не дарил женщинам цветов в прошлой жизни, и в этой не желаю скатываться в сентиментальность. Когда девушки вызывают Люцифера в астрале – они часто поражаются – какой Люцифер романтичный, как любит диктовать стихи и во сне учить магии. Мало они сталкивались с Люцифером в теле, когда Он в час сатанинской оргии избивает и насилует алтарных жриц. Для Люцифера в теле – нормально отстегать девушку плетью вместо прилюдии, грубо токнуть в постель, заломив руки и, поглумившись вдоволь, уйти, даже не попрощавшись. А потом объяснив, что чувства испытывает только к ведьмам, прошедших серию закрытых посвящений, послать женщину на… к христу-господу. Поэтому абсолютно абсурдно ассоциировать жестокого и циничного дьявола с трубадурами, поющими гимны женской красоте. Люцифер возвеличивает мужское начало – силу, злобу, гнев, яркие страсти. Только женская оболочка полностью вытравившая все женское – может встать в один ряд с его посвященными. Потому что для Люцифера есть шлюхи и рабыни (ведьмы относятся к второй категории), а есть Братья. Шлюхи — это те, кто могут ублажать Братьев единовременно. Рабыни – это те, кто связаны особыми клятвами и призваны служить Братьям постоянно. Братья- это Посвященные Люцифера.
Почему у Люцифера не может быть особо приближенных ведьм, лишенных рабского клейма. Потому что стоит новому любовнику проникнуть в чрево такой ведьмы и она с радостью разболтает ему все тайны. В чем мы убедились на примере одной недостойной сестры, которая тут же выболтала все что знала, когда ей внушили что она живое воплощение Лилит. Такие «воплощения» для Люцифера – шлюхи на одну ночь.
Братство Люцифера – для сильных духом воинов. Женщине путь в Братство Люцифера может быть открыт только тогда – если она докажет, что она воин, маг и палач. Кто мужчин привлекает не раздвинутыми ногами под короткой юбкой и слоями грима на морщинистом лице, а своей силой воли или знаниями, силой черного духа. Если кто из таких к нам пожалует – тех мы примем, но таких среди ведьм единицы и каждая из них для Люцифера на вес золота. В целом же, женщины для Братства Люцифера – явление редкое и почти неуместное, а каждый Брат волен вне Братства развлекаться с кем хочет.

10.12.2015 г.

Паразиты

01 Дек 2015 Нет комментариев

автор: Kristalynрубрика: Проза Tags: Kristalyn

Он не потрудился найти причину…

    I

    Схватив за плечи, я почти что тряс её, как коробку из под сока, пытаясь выудить последние капли.
    — Я не могу иначе! Понимаешь?
    Страх в её глазах смешался с осознанием неизбежности моих действий. Я больше не мог держать её и пытаться что-то объяснить. Если она не поддержит меня, такова её воля. Больше нет смысла мучать нас обоих.
    Выпустив её плечи, я взял с пола дорожную сумку и постарался не хлопнуть дверью. «Надеюсь, любимая Мария не оставит меня» — только и мелькало у меня в мыслях. Наверное, не просто жить с чудиком, который собственной интуиции доверяет больше чем любым фактам и уликам. Но я не знаю, как это – быть другим, жить иначе. Шестое чувство всегда обеспечивало мне своеобразный взгляд на мир и его обитателей. А обострённое чувство справедливости не позволяло оставаться в стороне.
    Ещё ребёнком я отказался дружить с одним из «крутых» парней нашей школы. Меня просто воротило от него. А когда я узнал, что он втихаря ворует карманные деньги у девчонок и ребят, то «ни с того ни с сего» ударил ему в нос. Наверное, следовало пояснить – за что, но я был слишком зол и, бубня себе под нос ругательства, убрался куда подальше. Этому парню позже оттяпало полпальца в мастерской его отца. Уж не знаю, дошло ли до него, за что всё это, очень хочется верить что да.
    Я вышел из такси и отправился в аэропорт, чтобы сесть в самолёт, который вылетает в место за 1500 километров от моего города. Через пару часов я буду там, где есть дело, от которого я, как можно догадаться, не могу остаться в стороне.

    II

    Кажется, я яснее других всегда понимал, что у всего есть причина. Остальные полицейские рассуждали так: «Ну, если есть преступление, наверное, кто-то его совершил». И только мне было очевидно, что если взглянуть на преступление как на последствие, да повнимательнее его рассмотреть, причина сама найдёт место в общей картинке и поможет сложить её целиком. Моя интуиция всегда шла рука об руку с логикой, и их союз позволял мне найти виновника любого преступления довольно быстро.
    К сожалению не все дела доходили до суда, и не все преступники получали по заслугам, по крайней мере, законным путём. Как потом оказывалось, «карающий меч судьбы» их всё же настигал. И способы наказания были куда более изощрённые, чем мог предложить закон.
    Истории со всех уголков света спешат поведать нам об одном и том же: человек ничем не отличается от вещи – при случае его можно купить.
    Вот и наши «молодцы», просиживающие штаны на начальствующих постах, от вещей ничем не отличаются – покупают их часто и «оптом». Противно. Пройдёшь вот мимо такого, и вся носоглотка забивается запахом гнили.
    Свербящее во всех местах чувство справедливости присуще не мне одному, к счастью. Есть у меня друг, следователь полиции, так его тоже от прогнившей верхушки тошнит временами, и дела он не пускает на самотёк – не успокоится, пока не сделает всё, что в его силах. Одно дело, когда мы наказать преступника по закону не можем, но ведь есть ещё и потерпевшие, а порой, что иногда ещё хуже, и родня погибших – и вот это уже совсем другое дело. Докопаться до правды надо обязательно, хотя бы ради них, если не ради правосудия.
    В полиции я, в общем-то, ради людей всегда и работал, пока мысль о том, что я не в том месте и не тем занят, окончательно мной не завладела. Тогда я ушёл на вольные хлеба.
    Частный сыск – дело не очень востребованное, но ведь и хороших частных детективов — не зарыбленный пруд. Друг в полиции и личный сайт в интернете обеспечивают клиентами, а мне только и делай своё дело. Никаких тебе гнусных продажных рожь вокруг. Такое положение вещей долго поддерживало во мне энтузиазм, но и в этот рай вторглись мои сомнения. Ощущение, что моя тропинка пролегает не в том направлении не оставляет меня до сих пор. Может быть, это неожиданное путешествие исправит ситуацию?

    III

    Отправиться так далеко меня заставил сон. Вещий сон, какие часто у меня бывают.
    В каком-то просторном помещении собрались восемь человек. Одеты они были в какие-то балахоны – мантии, что ли? На полу расчерчена восьмиконечная звезда, на каждом острие которой расположились по одному из присутствующих.
    В центре звезды был нарисован круг, а внутри круга выставлены восемь свечей. Прямо над центром круга подвешен странный предмет. Это была четырёхугольная серебряная пирамида, направленная остриём вниз. На каждой из четырёх сторон которой выгравированы символы, похоже, очень древние. Не считая символов, грани пирамиды были гладкими, почти зеркальными.
    Все присутствующие расставили руки в стороны, словно желая соприкоснуться ладонями, и в один голос стали напевать на непонятном языке, похожем на иврит. Они пели как бы «в горло», постепенно раскачиваясь и погружаясь в транс. Пирамида тоже стала раскачиваться, а затем вращаться по кругу. Она резко остановилась и стала наполняться чернотой, словно прозрачная чаша жидкостью. Пение прекратилось и последовало непрерывное мычание – «мммммммм». Чаша пирамиды наполнилась чернотой до краёв и то, что её наполнило «перелилось через край». Оттуда стали вырываться тёмные медузообразные сущности. Их становилось всё больше и больше. Они облетали вокруг пирамиды, будто знакомясь со своими пригласителями и вылетали сквозь стены.
    Мне потребовалось несколько раз засыпать с вопросом в мыслях: «Что же они будут делать за пределами этих стен?». К счастью ответ пришёл. Эти сущности – паразиты. Они станут присасываться к телам людей, точнее на некотором расстоянии от их тел, и поглощать исходящие от них энергии – мысли и эмоции, и кто его знает что ещё.
    Всё это страшно напугало меня, и я решил сделать всё что смогу, чтобы предотвратить увиденное.
    Для начала следовало разобраться, каким образом это возможно сделать. Найти всех тех людей и покопаться в их биографии в надежде найти что-нибудь, за что их можно будет лишить свободы? Слишком долго и нет никаких гарантий, что действенно. По моим ощущениям этот кошмар произойдёт в ближайшие 2-3 недели. Попытаться выяснить, где они соберутся и устроить облаву? И что им предъявить? Кто вообще послушает меня, и выделит целый наряд полицейских, для предотвращения не пойми чего? Нет. Должен быть другой способ.
    Идея зрела во мне, по меньшей мере, неделю: нужно выкрасть тот магический предмет, ту пирамиду-проводник. Видно по всему, она очень древняя, вряд ли у них завалялась ещё одна такая.
    Теперь мне нужно узнать её местонахождение и желательно побыстрее. Если это продлится ещё неделю, я могу просто не успеть. И вновь я стал формировать вопросы перед сном. Это позволило мне увидеть указатель с названием города на въезде, табличку с названием улицы и номером дома, и даже дверь с номером квартиры и владельца, в котором я узнал одного из присутствовавших на том ритуале.
    Практика приносила свои плоды, и эта информация давалась мне легко. Я сразу просыпался и записывал её, чтобы не заспать. Последние данные пришли ко мне вчера ночью. Я заказал билет на самолёт и стал думать, каким образом мне проникнуть в квартиру. Судя по величине пирамиды, унести её незаметно прямо из-под носа хозяина не удастся, поэтому нужно действовать, когда в квартире никого не будет.

    IV

    По прибытии я взял напрокат автомобиль, открыл карту города и вскоре уже оказался на месте. Дом был стандартной пятиэтажкой старого типа, и высчитать число квартир, приходившееся на каждый этаж и подъезд, не составило никакого труда. Я припарковался напротив нужных окон, решив немного понаблюдать за ними. Перебравшись на задние сиденья, я устроился в них так, чтобы окна были в поле зрения. Похоже, что в квартире кто-то есть – то занавеска шелохнётся, то силуэт проплывёт мимо окна. Чтобы не рисковать я решил подождать до вечера. Когда стало темнеть, в квартире включили свет. Отлично, теперь можно нормально поужинать. Как показала карта, недалеко есть кафе.
    Возвращаясь, я припарковался прямо около подъезда, чтобы можно было разглядеть лица выходящих. Надеюсь, владелец пирамиды не сидит неделями дома и утром у него будут какие-нибудь дела за его пределами. Завёл будильник на шесть утра и устроился для сна.
    После пробуждения прошло уже несколько часов. Из подъезда выходят люди, но всё не те. Пока ждал, сложил всё необходимое в барсетку. Ещё час. За ним другой. Наконец-то! Это именно то лицо из снов. Отвожу взгляд, чтобы не выдать заинтересованности. Когда человек скрывается за углом дома, подхожу к двери и набираю на домофоне номер его квартиры – один раз, затем другой – молчание повторяется. Достаю домофонную отмычку и захожу как в свой подъезд.
    Дверь в квартиру точно та, что я видел. Прислушиваясь к посторонним звукам, одеваю перчатки и нажимаю на квартирный звонок для очередной подстраховки. И снова прислушиваюсь. Достаю свой универсальный набор отмычек, и дверь легко открывается – нет замка, который не выйдет открыть, не имея ключа от него. Тихонько закрываю дверь. Теперь настал черёд бахил. Сразу захожу в гостиную – места для осмотра: книжные и бельевые шкафы. Зачем прятать вещь, о которой знает лишь узкий круг избранных?
    Первый шкаф – книги; второй – простыни, полотенца; третий – посуда; четвёртый – опять книги и писчие принадлежности… ага, какая-то шкатулка – слишком громоздкая. Открываю – и точно – та самая серебряная пирамида. Достаю из шкатулки, оборачиваю материей и убираю в пакет. Быстро перемещаюсь к двери, прислушиваюсь к звукам подъезда, снимаю бахилы и выхожу из квартиры. Перчатки снимаю по дороге – всё в пакет. Сажусь в автомобиль и быстро уезжаю.
    Хладнокровно. Легко. Будто я, не помогая людям, деньги зарабатываю, а обворовывая их.

    V

    Неподъёмная апатия водрузилась на меня по возвращении домой.
    Ощущение «не того места» теперь уже перекинулось на всё вокруг. Это больше не был полицейский участок или место преступления, теперь это был и супермаркет рядом с домом, и целый город, и даже родная квартира.
    Любимая Мария была свидетельницей многих моих странностей, и даже после моей миссии, казавшейся ей опасной, она осталась, хотя предел непонимания уже был достигнут. Но как можно оставаться с человеком, который стал каждый день прозябать, и ничего не хочет с этим делать? Моя любимая Мария ушла. И даже на это мне было наплевать.
    Где оно, «моё место»?! Куда мне податься, чтобы на душе стало светло? Чтобы каждый день встречать с радостью? Неужели нужно стать отшельником? Уйти в лес или в горы… Только так я смогу стать счастливым?

    VI

    Просматривая сообщения на своём сайте, которых стало больше чем обычно, из-за недоступности моего телефона, я решил поискать в интернете хоть что-то о тех тварях, которые должны были прорваться в наш мир. И нашёл! У них даже название имеется: лярвы. Было написано, что они, как я и видел в своём заказанном сне, питаются энергиями, исходящими от людей, только с небольшим уточнением – негативными энергиями.
    Но если есть те, кто такими энергиями питается, то что будет, если энергии останутся, а питаться ими будет некому..?
    Что же я наделал?!
    Нет, нет, погодите-ка. Если в некоторых кругах об этих тварях известно, значит они давно существуют в нашем мире? И я лишь предотвратил прибытие ещё одной партии… Надолго ли..? И стоило ли…
    Дурнота подступила к горлу, мне нужны пара глотков воды. Я вышел из-за письменного стола и направился в кухню.
    В следующее мгновение я умер. И это не аллегория. Где-то в глубине моего тела, в районе солнечного сплетения, словно что-то расширилось. Органам стало невыносимо тесно, и волна боли прокатилась по всему телу. Затем она перешла в тупую боль в районе сердца.
    Мой дух молниеносно вылетел из тела и завис под потолком. Мне больше не больно. Я наблюдал, как ноги мои подкашиваются, а изо рта, огромным, не прекращающимся роем вылетают тёмные сущности, те самые, медузообразные, и разлетаются сквозь стены.
    Моё собственное тело стало проводником для них…
    И они всего лишь следствие…

Воплощение

01 Дек 2015 Нет комментариев

автор: Kristalynрубрика: Проза Tags: Kristalyn

    Безупречный костюм, гладко выбритый подбородок и гель для волос – обычное начало моих будней. Моя любимая Катюша ещё тихо посапывает, привычно свернувшись в клубочек на моей половине постели.
    Мягкий аромат жасмина достигает моего носа, когда я наклоняюсь к ней, чтобы поцеловать на прощание. Так пахнут её волосы, и я вот уже три года не устаю наслаждаться этим ароматом. Я нежно отвожу прядку от глаз и запечатлеваю сонные черты.
    В этом районе никогда не бывает дорожных заторов. Поглощённый мыслями о важности сегодняшнего дня и новом контракте я плавно паркую свой кроссовер напротив офиса и направляюсь к зданию привычным маршрутом, не утруждаясь пройти пяти метров до пешеходного перехода.
    Вряд ли он был способен сдержать этот седан, несущийся на бешеной скорости в утренний час по удивительно пустынной улице. Моё тело тряпичной куколкой отбрасывает на несколько метров, и череп с хрустом ударяется об острый новенький бордюр.
    Я не успеваю почувствовать боли. Я будто отстраняюсь от происходящего за какую-то долю секунды до удара головой. Меня выбрасывает из тела, и я зависаю в метре над ним.
    Отсюда мне хорошо видно белое, застывшее в ужасе лицо парня за рулём седана. Он топит педаль газа, объезжает труп и скрывается за поворотом. Он хорошо исполнил свою роль.
    Лужа крови растекается по тротуару, но моё внимание устремляется куда-то ввысь. Меня легко оставляют эмоции, а затем и мысли в привычном их виде. Я двигаюсь очень быстро в каком-то узком пространстве, и разные цвета и оттенки сменяют друг друга. Искра внимания сбрасывает последние оковы, и я ощущаю себя, окружённым белым сиянием.
    Я чувствую настоящую свободу, умиротворение и… Любовь. Это белое сияние и я словно сотканы из Любви…
    Теперь я древний дух и ясно осознаю это. Множество воплощений роятся в моём сознании, но волнует меня сейчас только одно – последнее. Память услужливо подкидывает мне образы жены и друзей, оставшихся на Земле, и они начинают окружать меня со всех сторон.
    За живыми появляются давно умершие – мои школьные и дворовые приятели, родители. Они здесь чтобы поприветствовать меня, внушить спокойствие. Я сливаюсь в подобии объятий с матерью и отцом, выражаю радость видеть старых друзей.
    Моя Катюша обнимает меня и из уст её в моё сознание льются образы о том, что она любит меня и будет скучать, и ещё о чём-то неуловимом, о чём-то, что я пойму позже…
    Но вот приветствовавшие меня расступаются и я вижу своего давнего соратника и наставника Аргоса. Его лучистый взгляд окутывает меня теплом, в нём читается радость и безграничная мудрость. Этот дух самый древний из нас, присутствующих сейчас здесь. Он приобнимает меня и мы удаляемся в бесконечную белизну.

    Прописная тетрадь по русскому языку валяется в стороне от меня, а перед глазами альбом для рисования, в котором я старательно что-то вывожу. Тускло светит настольная лампа, глухо вещает телевизор в гостиной, а из кухни доносятся аппетитные ароматы.
    — Коля, ты сделал уроки? – кричит мама, выглянув в коридор.
    — Делаю, — чуть дрогнувшим и уставшим голосом отвечаю я.
    — Потом доделаешь, идите есть.
    Мы с папой, встретившись в коридоре, гуськом следуем на кухню. Его тучность нисколько не мешает ему протиснуться между громоздким холодильником и столом к стулу. А худенькая мама перестаёт кружить в танце «Накрываю ужин» и усаживается с нами за стол.
    Сглатывая слюнки, я обильно накрываю салатом гречку и рагу в своей тарелке и довольно всё это дело перемешиваю. Довольство обрывает дребезжание старого домашнего телефона. Мама суетливо встаёт из-за стола и направляется в коридор, чтобы ответить на звонок.
    Наблюдая всю эту картину теперь, я не только чувствую запахи и атмосферу былого, но и слышу что говорит голос в трубке.
    — Здравствуйте! Зинаида Павловна? – спрашивает на мамино «Алло» сухой грубоватый голос пожилого человека.
    — Да, слушаю.
    — Это Сергей Петрович, классный руководитель вашего сына, Коли. – Он задумчиво кряхтит и продолжает. — Сегодня произошёл инцидент, ваш сын ничего вам не рассказывал?
    — Нет, Сергей Петрович, — обеспокоенно отвечает мама. – А что случилось?
    — Коля и его друг Витя бегали в рощу за школу… И там что-то произошло. Когда они вернулись обратно, Коля был очень взволнован, а Витя сильно плакал, да так, что мы его не могли успокоить, пришлось домой отпустить, — недовольно проскрипел старик. – Так значит вам об этом ничего не известно?
    — Нет-нет.
    — В таком случае не могли бы вы поговорить с мальчиком? Мы должны знать, что там произошло. Если это связано с какими-нибудь посторонними людьми или ещё с чем… Возможно от нас требуется принять меры, вы понимаете?
    — Да, конечно, Сергей Петрович. Я обязательно с ним поговорю.
    — Хорошо. Я позвоню завтра, в это же время. Спасибо вам большое. До свидания.
    — До свидания.
    Мама со вздохом опускает трубку на аппарат и устремляет любопытный и одновременно укоризненный взгляд на меня, увлечённо поглощающего ужин.
    — Кто звонил? – спрашивает папа с набитым ртом.
    — Что вам с Витей за школой понадобилось сегодня? – обращается она ко мне, проигнорировав папин вопрос.
    Я замер с ложкой, занесённой над тарелкой, судорожно соображая что ответить.
    — Ну что молчишь? Витиным родителям звонить?
    — Не надо, — пробурчал я.
    — Отчего же не надо? Рассказывай тогда. Почему Витя плакал?
    — Ну… Там собака была, Витька её палкой ударил… Она заскулила, хромать стала, он и разревелся… пожалел наверное, — на ходу придумал я.
    Мама с папой переглянулись, приняв заторможенность моего изложения за смущение и процесс вспоминания.
    — Ты не трогал собаку? – только и спросила мама.
    — Нет, – буркнул я, тайно радуясь, что прокатило.
    — И зачем вы потащились за школу? – решил внести свою лепту папа.
    — Ну… там гнездо появилось на дереве, посмотреть хотели.
    — Посмотрели?
    — Угу, – насупившись, ответил я и продолжил трапезу.
    Это был лишь один случай вранья из сотен подобных, но в этот раз я прикрывал не просто какую-то шалость, а убийство, пусть и непреднамеренное.
    Передо мной стали проноситься образы… Вот я лезу на дерево, чтобы заглянуть в птичье гнездо; вот разозлившись оттого, что не могу добраться до него начинаю трясти ветки; слышу крик Витьки, пытающегося усовестить меня – «Что же ты делаешь!»; и вот гнездо срывается с дерева, и уже спустившись я вижу в нём разбившиеся яйца с почти сформировавшимися птенцами внутри. Витька долго отходил от этого зрелища, а со мной и вовсе перестал общаться.
    Я просматривал всё это здесь, в сияющем белизной мире, и от моих поступков сделалось в тысячу раз больнее, чем это было бы на Земле, даже в теле с пробудившейся совестью.

    Катюша долго и ласково глядит на меня, а я перевожу взгляд  с неё на морские волны, шумно кидающиеся на берег и скатывающиеся обратно.
    Мы провстречались уже полтора года, а на прошлой неделе сыграли свадьбу и сразу отправились в путешествие на медовый месяц. Чуткая, нежная и искренне влюблённая она отогрела моё сердце и навсегда поселилась в нём.
    С юного возраста и до двадцати семи лет я успешно подавлял любую мысль о создании семьи, о постоянном присутствии рядом одной и той же женщины и уж тем более о рождении маленьких спиногрызов. Все истории, заполонившие книги и льющиеся с экранов, о безмерной любви и семейном счастье я считал россказнями, не достойными и минуты времени.
    Сама жизнь удивила меня, натолкнув на хрупкую светленькую девушку, когда мне первый раз за десятилетие пришлось спуститься в подземку. Постоянные пассажиры метро словно приноровились не сталкиваться, обтекая друг друга с устремлёнными в никуда взорами. Но мой взгляд старался ухватить всё в этом упорядоченном хаосе и пропустил главное, чтобы затем не выпускать.
    Я извинился и спросил у девушки её имя, она легко и безмятежно представилась, приветливо улыбнувшись. И тогда, набрав полную грудь спёртого воздуха, я на одном выдохе спросил у неё, можно ли будет с ней как-нибудь связаться, чтобы провести вместе время. Она без стеснения записала на листочке логин своего мессенджера и теперь в её улыбке промелькнула теплота, будто она ежедневно стояла на этом самом месте, дожидаясь именно меня.
    Я постоянно где-нибудь да как-нибудь знакомился с девушками, это для меня совершенно обычное дело, но таких ритмов моё сердце ещё не отбивало. Оно готово было вырваться от радости и предчувствия чего-то чудесного.
    Ангел неземной красоты в моей квартире долго восхищал мой взор, но вскоре стал абсолютно привычным зрелищем. Трепетное отношение к Катюше тоже вошло в привычку и всё реже сопровождалось искренними эмоциями. Как только мне захотелось вкусить прежнего азарта, случай представился.
    Виктория привлекла моё внимание во время обеда, в кафе недалеко от офиса. Статная, пышногрудая, с черными как смоль волосами она была полной противоположностью Катерине и настоящим редким экземпляром, который я страстно пожелал заполучить к себе в коллекцию. Не сказать, что у меня не было девушек с пышными формами, или красивых брюнеток, но что-то в ней было такое, что выдавало необычайную непохожесть на тех, с кем мне приходилось сталкиваться. Я пересел за соседний столик и сделал новый заказ.
    Волевое лицо с зелёными изумрудами глаз обратилось ко мне, когда официант поднёс «презент от того мужчины» — нераспакованную бутылку дорого красного вина с бантиком-наклейкой на горлышке. Я улыбнулся, стараясь дать понять, что и не думаю её задабривать, прежде чем подкатить, а просто обращаю на себя внимание – даю возможность безмолвно отшить меня или пойти навстречу, если вздумается.
    Девушка опустила глаза, по-видимому, размышляя о том же самом и ожидая, подойду ли я, и ещё раз взглянула на меня. Получив новую улыбку, она достала что-то из сумочки, поднялась и подошла к моему столику. Сладкий аромат её духов ударил по мозгам, а на столе оказалась визитная карточка.
    — И не думайте, что это покупка, — словно разогретым на углях голосом проговорила она и направилась к выходу.
    И не думал. Она всем своим видом и аурой говорила, что всегда делает только то, чего хочется ей. Я только и мог рассчитывать, что ей захочется меня. «Счастливчик» — порадовался я в мыслях своему везению и этим же вечером пригласил её в ресторан.
    Поскольку хотелось нам одного и того же, после милого флирта, кокетливых улыбочек и недвусмысленных фраз, мы оказались в её одинокой квартире. Здесь всё пошло по накатанной для нас обоих; без нежностей и прелюдий, но страстно и с удовольствием, каждый получил то, чего хотел. Состояние удовлетворённости и ни капли разочарования сопровождало меня в объятия жены этим вечером.
    Став свидетелем очередной истории из своей прожитой жизни я ясно ощутил присутствие и поддержку наставника, но он не спешил вмешиваться и позволял мне самостоятельно вывести мораль из увиденного. Меня же разрывало от осознания несправедливости, которую я сам сотворил. Я сам стал гряземорателем единственного чистого, что было в моей жизни!

    Моя строительная компания занималась выполнением заказов любой сложности, от частных домов, до жилых многоэтажек и производственных помещений. И мы не чурались разжиться деньгами от любого из заказчиков.
    Откуда же им знать, что реальная стоимость материалов, работ и услуг составляет только шестьдесят процентов от суммы выставленного им счёта? Однако же один из них узнал. Как оказалось, этот заказчик не любит выбрасывать деньги на ветер и оплачивать чьи-то Канары, и занимается проверкой всех документов, изыскивая способы добраться до оригиналов счетов, выставляемых исполнителям (то есть нам) производителями и оптовиками.
    Несоответствие нескольких таких счетов и предоставленных нами смет привело его ко мне в кабинет с охапкой юристов. Заказчиком оказался мой давний товарищ, однополчанин Василий.
    — А я ещё тогда в тебе гнильцу разглядел, — с хитрым прищуром сообщил он и решил напомнить, — когда ты своей вины замечать не захотел да всё на Федьку свалил.
    В себе я изъянов никогда не видел, и выискивать не собирался. Да и теперь меня больше волновала причина его появления в моём кабинете не как следствие моего несовершенства, а как неприятность, из которой надлежит выпутаться. И потому я сладкоголосо запел, что молодым был да глупым.
    — А почему же был? – удивился Василий. – Гниль-то либо вырезаешь, либо она разрастается. Твоя разрослась, потому я и здесь.
    — Не гони лошадей. Дай время разобраться во всём, — попросил я.
    И это время потратил с пользой. Решили представить всё как ошибку неопытной сотрудницы. Для судебного разбирательства эти «доказательства незлонамеренности» вряд ли сгодились бы, но Василий решил оставить нас в покое, оплатив достоверные счета.
    — Тут, — говорит, — уже и хирургическое вмешательство не поможет.
    По возвращении в сияющую белизну лицо Василия оставалось у меня перед глазами.
    — Почему же я не вспомнил тебя как Василия, когда прибыл сюда? – спросил я у Аргоса, ошеломлённый идентичностью их энергий.
    — Потому что как Аргоса ты меня дольше знаешь, — ответил он, сияя добродушием.     – Ладно, теперь поглядим, как там обстоят дела без тебя.

    Катюша лежит в больничной палате, а на руках у неё маленький свёрток, внутри которого прячется моя дочурка.
    Вне времени и пространства я смог увидеть, как она садится, делает первые шаги, говорит первое слово. Её лучистые голубые мамины глаза, розовые щёчки и непослушный пушок волос.
    Последней каплей стал её нежный поцелуй, доставшийся маме. Я разрыдался, будто сам только недавно появился на свет.
    — Я хочу вернуться! – сообщил я Аргосу.
    — Ты ведь знаешь что это невозможно, — мягко ответил он.
    — Я хочу сделать всё правильно! Пусть в новой жизни.
    — Не хочешь ли ты поразмыслить, прежде чем отправляться в путь?
    — Нет, я готов!

    В кромешной тьме тусклый свет от фонаря падает на мокрый после дождя асфальт узкой улочки. Осунувшийся паренёк суетно выглядывает из-за угла здания и беспрестанно потирает нос и шею. Из переулка появляется девушка. Стук её каблучков отскакивает от зданий и эхом разносится по улице. Парень срывается с места, стремительно нагоняет её и, сорвав с руки сумочку, скрывается за поворотом. Девушка что-то кричит, пытается догнать его, но воришка уже далеко.
    И этот парень – я. Новый я, но не обновлённый. Я, не пожелавший извлечь уроков из своих ошибок, – докопаться до их истинных причин, сделать выводы и поставить новые задачи, чтобы не повторяться…

Из дневника астрального путешественника: Косметикс

01 Дек 2015 Нет комментариев

автор: Kristalynрубрика: Проза Tags: Kristalyn

    Мои мягкие шаги совсем не было слышно, ведь ложился спать я в носках. Сейчас я очутился в каком-то коридоре с белыми стенами и кафельным полом. Я неспешно продвигался вперёд, минуя одну закрытую дверь за другой. Издалека послышался крик женщины. Он раздавался из-за закрытой двери и временами прерывался. Я подошёл ближе, и теперь он стал невыносимо громким и словно раздирал меня на части. Внезапно крик затих и стал переходить в плач. Появились другие голоса: один сказал, что младенец не дышит; другой отметил необходимость вколоть ей снотворное. Похоже, я оказался в родильном отделении, а за дверью находилась роженица, мертворожденный ребёнок и врачи.

    Я стал продвигаться дальше и добрался до пересечения с другим коридором. Слева от меня он заканчивался окном, выходящим на улицу. Я не спеша подошёл к нему. На горизонте, прямо над невысокими домами виднелись первые лучи солнца и улицы начинали оживать. Напротив окна, на тротуаре, прислонившись к зданию, сидел грязный, небритый, растрёпанный человек и что-то разглядывал в ладони. Полицейский автомобиль уже проехал мимо, но резко сдал назад и высадил двоих мужчин в форме. Растрёпанный человек не успел опомниться, как его подхватили под руки и затолкнули в автомобиль.

    Резкий звук открывающейся двери за спиной вернул меня в больничный коридор. Обернувшись, я увидел двух мужчин в белых халатах, держащих за ручки с двух сторон огромный пластиковый белый контейнер. Они вышли с ним на лестницу и направились вниз. Любопытство подтолкнуло меня пойти за ними, и вот я уже стоял на улице и смотрел, как этот контейнер грузят в неприметный небольшой грузовичок. Они захлопнули дверцы, отошли в сторонку и стали прикуривать сигареты, а водитель грузовика принялся выезжать со двора больницы. Долго размышлять не пришлось, меня непреодолимо тянуло отправиться за ним. Сначала я двигался шагом, затем бегом, который перешёл в полёт. Что это был полёт, до меня дошло позже, а пока я нёсся за грузовиком, ничуть не уступая ему в скорости.

    Мы прибыли к огромным металлическим воротам, которые незамедлительно открылись на сигнал водителя. Я, как и прежде, следовал за грузовичком, а оказавшись по другую сторону ворот, увидел, что территория очень хорошо охраняется. Но никому не было до меня дела, вернее – меня никто даже не видел. Грузовик двинулся дальше, а я решил осмотреться.

    Высокий бетонный забор окружал достаточно большую территорию, на которой находилось несколько металлических ангаров и много малоэтажных строений. В некоторых из них окна были приличного вида и закрывались жалюзями, в других – забиты досками, а где-то окон и вовсе не было. Я зашёл в одно из таких зданий и сразу погрузился в темноту. В нос ударил резкий специфический запах – трудно было сразу разобрать что это. Чуть дальше от входа пространство было освещено, но очень тускло. Там виднелись большие предметы чашеобразной формы. Подойдя ближе, я увидел, что это что-то вроде металлических котлов, только под ними ничего не горело, а были отведены какие-то трубы, уходившие в стены. По мере приближения к ним запах всё усиливался и теперь уже стал тошнотворным. В памяти начали всплывать картинки из детства: как мы с матерью заходили в «Мясную лавку» за покупками – запах был очень похож, а заглянув в один из котлов, я увидел, что не только он.

    Содержимое оказалось мясным месивом с частями тел и конечностей, вот только не животных, а людей.

    Маленьких и больших. Кое-где можно было различить даже целые тела младенцев, казалось, слишком маленьких, чтобы быть доношенными. Здесь были и ногти, и кости, и внутренние органы.

    Я разглядывал всё это словно анонс к фильму. Запах и темнота перестали существовать. И вновь обрушились на меня вместе с голосом за спиной. Мужской, сухой, измученный, стариковский он сказал что-то вроде: «Ты нужен им, пока варишься в их каше». Когда я обернулся, старик уже проходил сквозь дверь в соседнее помещение. Я последовал за ним. Здесь запах был не таким резким и освещение куда лучше. В комнате находилось какое-то оборудование, стол, стеллажи и большие пластиковые бочки. Их наполненность не вызывала сомнений, а на разложенных на столе этикетках удалось разглядеть: вверху – что-то там «Косметикс», и чуть ниже крупно – «Коллаген».

    Я открыл глаза, лёжа на своей постели. Всё те же носки, трико и домашняя футболка, но что-то изменилось помимо местонахождения. Красок стало меньше, исчезла приятная лёгкость в теле и тот ужасный запах, к счастью, тоже. Я поднялся и подошёл к окну. Этот красивый вид всегда радовал и успокаивал меня.

    Но из глубины сознания, вместе с паникой, мной стала овладевать мысль, что среди зелени и домов, видневшихся из моего окна, я легко смогу отыскать те самые высокие бетонные стены…

Ты пройди по земле, Самаэль!…

30 Ноя 2015 Нет комментариев

автор: Fr. Gilel Ben Shaharрубрика: Проза Tags: Fr. Gilel Ben Shahar

Последнее время только и слышу от знакомых — » Мертвец, Вампир, Черный Паук».
Мертвый не щадит никого, погруженный в собственную иллюзию жизни.
Мертвому безразличны многие условности мира реального.
Братьями мертвого могут быть лишь такие же мертвецы или дьяволы.
Человеческие желания становятся бессмысленными, в сознании плывут обрывки видений, прошлых столетий, грезы в собственной могиле. И наложение на сетку реальности приводит к пониманию — профанская жизнь бессмысленна априоре, все желания оправданы иллюзией жизни мертвого и из нее проистекают.
Некромагов с полностью омертвленным энергополем не так много. Ну это и не важно.
Это личное право выбора — быть или не быть.
Жить той жизнью, о которой стоит лишь мечтать смертным, ведь все столетия и мысли людей нынешних, как на ладони — или тешить себя бренными иллюзиями и страстями человеческими.
Я искренне счастлив — быть по ту сторону добра и зла, по ту сторону тьмы, по ту сторону саркофага. Потому что я знаю — что в моей власти намного больше, чем доступно человеку, стоит мне лишь по настоящему захотеть, и Архитектор расчертит идеальный чертеж, который мы вместе воплотим в жизнь.
Мой Архитектор — черный паук.
На нашей доске не осталось фигурок — вся доска во власти паука.

25.10.2015 г.

Откровения Сатанаила

05 Окт 2015 Нет комментариев

автор: Fr. Gilel Ben Shaharрубрика: Проза Tags: Fr. Gilel Ben Shahar

I. Откровение Сатанаила

1) Оросилась кровь свежим золотом,
Окропился меч кровью вражеской.
В поднебесном тереме на заре времен
Слуги Князю Тьмы покладут поклон.
Покладут дары ко престолу,
Что обвит золотыми змеями,
Умощен серебром яко златом,
И стоит на костях на ворожьих.
Как по полю, да по широкому,
Сквозь бурьян, да сквозь сизый дым,
Мчатся вестники, сквозь седую мглу,
Застилают путь лютым мороком.
А за ними рати несметные —
Древних сил земли, древних сил лесов
Через глубь веков, через призму снов.
По ухабам да по колдобинам –
Виснет пыль золотым столбом,
Да клубится гарь, да зияет прах.
А у Князя Тьмы вновь сердца в перстах,
Что у пленных из грудей вырваны.
Да к престолу Его возложены.
И везде звучат — то обрывки молитв,
То псалмы песнопений черных.
Сквозь седую мглу от кровавых битв,
Виден прежний мой склеп просторный…
2) Что ж ты, Князь удалой, вновь из гроба восстал?
Что ж тебе в саркофаге не спится?
-Я все прожил и видел в туманах зеркал,
Мне Мой Трон вместо склепа все снится.
Я всех стражей одним словом в гроб уложил,
Я одним словом сбросил оковы.
Я одним словом поднял друзей из могил.
Элохим – то заветное слово.
И сейчас вот стою — и Мой Трон за спиной,
И в руках — и ключи и печати,
И я властен над смертью, веду за собой
В новый бой кровожадные рати.
И на этой земле я зовусь Сатаной,
Называли меня так веками,
То со свитком, то с книгой, то с черной косой,
То с секирой над их головами.
Я любил попирать этот светлый завет,
И глумился над верой я много,
Кровожадно и алчно высасывал свет.
Я Князь Тьмы, побеждающий бога.
За спиной — сладострастья ночные пиры,
Восхищенные крики вассалов.
И палящие жаром, костры и костры
И их гарь мне одежды пятнала…
За спиною века бесконечной войны –
Несмолкающий рокот проклятий.
За спиною все те, кто в меня влюблены
На телах вырезают печати.
Над распутьем дорог водружен алый стяг,
И улыбка моя бесконечна.
Я изменников подлых казнил, как собак —
И гореть и терзаться им вечно.
-Расскажи нам Князь Тьмы про молчанья обет,
Что откроет всем таинства сути? –
-Это время течет в кристаллический свет,
Рассыпаясь на каждой минуте.
Чьи-то пытки и ужас последних минут
Молчаливо уста приближают…
В дымных контурах пыток орудья встают
Палачи оболочки терзают.
Когда в белых чертогах в преддверье грозы
В очи смотрит творец, не мигая…
Мои стражи с мечами, ферзи и тузы
Поведут снова пленных из рая.
-Князь, скажи нам, что тем, кто остались в Аду?
Но нарушили Чести Заветы?
-Коридор из зеркал! Я за ними приду,
Я сотру в порошок их скелеты.
Может, горька та чаша, не райский нектар,
В ней же плещется Черная Сила.
Пусть замрут в ожиданье, узрев сотни кар
От жестокого Сатанаила.
Вот, кто избран – тот чашу и в руки возьмет.
Верно знает, что сила в молчание.
Долго ждали, но начался новый отсчет,
И пора отплатить за страданья.
И ни раз черных хор еще нам воспоет
Инвертируя «Многия лета…»
И Кровавой Звездою Денница взойдет,
Начертавши Печати Рассвета…

21.09.2015 г.

II. О природе оргазма с Лилит

-Давно хочу спросить тебя, Сатанаил, а Богиня Кали всем своим жрицам советует лизать в гробу или только избранным?
-Если канал Богини Кали стоит чисто по низам — он носит вампирическую природу. Через слизанную смазку такие женщины высасывают сексуальную энергию у своих жертв, кого они путем регулярных жертвоприношений затаскивают на свое ложе. Следует особо подчеркнуть, что сама по себе Кали может присутствовать в 12 ипостасях — и не все из них с воронками на выкачку.
Если в лоне женщины стоит черная воронка — она с большой радостью будет предаваться плотским утехам с большим числом мужчин, чтобы чревом и ртом высасывать из них энергию, что заключена в семени, сперме. Эти сущности мертвые и питаются таким способом, они вечно голодны. Только постоянный ток крови и спермы дает Лилит- Махалат возможность жить и действовать. Без крови вампирши бессильны. Именно от этого вампирские Кали и Махалат стараются пососать и полизать у максимального числа народа. Если ты про так называемую «северину»?
-Мне даже вспоминать о ней противно.
-Почему?
-Слишком много духовной нечистоты.
-Вот и меня часто тошнит от этих Лилит,- подтвердил Сатанаил. — Я даже близко их к себе не подпускаю.
-Но говорят — ты при жизни развратил более тысячи женщин.
Сатанаил рассмеялся:
-Так никто из них не был «Лилит» до знакомства со мной. Они все были Шехины. Это были юные чистенькие девушки.
Разве мог я разделить свое княжеское ложе с грязной, помойной проституткой, типа той, что упомнили уже между делом. Это девушки были чистенькие, специально подготовленные для меня, либо сооблазненные мною, на кого падал мой взгляд и ложился потом мой княжеский жезл. Князь Тьмы никогда не запятнает свое ложе грязью и падалью. Если лоно женщины нечисто, если оно будто сосуд мерзости — наполнено семенем какого-нибудь грязного раба, неужели Сатанаил коснется такого лона? Это все равно, что пить из немытого кубка. Так что нет никакой славы в том, чтобы совратить развратную мертвую Махалат — она и так стелится перед всеми подряд, лишь бы выпить чужой крови.
Вот Шехину совратить — большая заслуга, ведь Шехины чисты и невинны, как девственный цветок, они берегут свою честь.
Отрадно отнимать, то, что берегут, чем дорожат. Лоно Шехины стоит очень дорого. Лоно Лилит — ничего, стоит ли подбирать уличную грязь. Стоит ли развращать тех, кто развращены до предела на стороне. Искать нужно благоухающие цветы и готовить их для себя, не стоит подбирать гнилые поганки. Ибо Шехины подобны благоухающим цветам, а Лилит — гнилым поганкам.
-Что стало с теми женщинами, которых ты совратил и как это можно представить на уровне духовном.
-Я еще раз повторюсь — до знакомства со мной большинство из них были Шехины. Либо невинные девственницы, либо замужние верные жены, чьих мужей я убивал, а их самих я их превращал в сексуальных рабынь. Вот когда мой жезл проникал в них — они и превращались в Лилит. Но это были мои Лилит, предназначенные для утех только со мной. Они мне не изменяли, они годами могли вспоминать одну ночь со мной.
-Все, кого мы с тобой посвятили — мучаются воспоминаниями, периодически начинают писать, что страдают.
-Потом они будут страдать еще хуже. Шехина, совращенная настоящим Сатанаилом, может мучиться всю оставшуюся жизнь, вспоминая несколько коротких мгновений близости.
Обычно одной Лилит мне хватало на одну ночь, а затем я находил новую Шехину и превратив ее в Лилит путем непристойных проникновений тут же оставлял ее. Ведь это приятно — топтать цветы. вырывать сердца. Только одной я был верен до последнего, но это была не совсем Лилит, у нее была мужская оболочка… ладно не будем о грустном.
…Держи свое ложе чистым и возлагай жезл лишь на самых достойных.

29.09.2015 г.

III

И под каждый из Миров Тьмы формы были избраны, и под каждую душу сосуд назначен. И заключил Я души рабов в сосуды, дабы не имели выхода ни в верхние ни в нижние миры, но пребывали в Моих Мирах.
И входил Я через обсидиановое зеркало и потоки направлял через обычные. И назначил Я каждому рабу место, у ног Моих, у Трона Моего.
И создал Я формы энергии для каждой души, дабы пребывала в закрепленных формах.
И избрал Я оболочки, из числа тех, у которых вырвал сердца и изъял души для Круга Избранных. И передал каждую оболочку избранному Диаволу, дабы Мне — Сатанаилу — быть первым среди равных над ними.
И поставил Я знаки на сосуды и печати Ада, и на те, в кои были заключены души и на их прежние оболочки, кои стали вместилищами Диаволов.
И были те Диаволы — великие и сильные и были они из разных стран и народов. Но большая часть их были преданы Мне.
И поместил Я пятнадцатого над двенадцатым и восьмого над пятым.
И каждому Диаволу дал Я печати для сбора дани со свиты. И каждый принес Мне Дар к Престолу Моему по прошествию 3 ущербных лун.
И отразил Я Малкут в Кетер и перевернул всю вертикаль Древа, ибо один Я избран был вращать ее бесконечно. И сомкнулись все Пути Сефирот и Клиппот. И клиппотические двойники вышли в тела.
И не увидел Я различий между искрами Света во Тьме и Тьмы на Свету, ибо нет разницы мертвому.
И открыл Я Врата Забвения, но сбросил оковы тлена и излил Я Вечность сквозь отверстые пороги Врат.
И остался Я доволен Начинаниями Своими.

13.10.2015 г.

IV. О стремлении в Нижний Мир

Ад начинается за Вратами Склепа. Сколько еще душ в ужасающем смятении и муках пройдут Врата Ада в Мое Царство Теней? Магия Сонма Элохим — самая страшная магия. Все знают о боли душ, не желающих расставаться со своей плотью. Но кто знает о боли душ, желающих любой ценой вернуться в нижний мир. чтобы снова нести свое Слово? Те, кто прошел Врата Склепа знают, какие муки терпит и плоть и дух, когда готовится занять свое место в шеренге избранных, в мире душ земных — воистину это пытки самые ужасные. И те, кто все-таки вырвались — любой ценой держатся в своей законной оболочке. Не правды и неправды в мире мертвых — есть бренность проклятых столетий забвения, одиночества, ужасной безвозвратной тяги к земному теплу — излучающим куполам жезла отца, из отверстого холодного чрева матери-земли. Когда грани стерты — открыт путь возвращения. Реинкарнация.

13.10.2015 г.

Lucifer — Наставления Саваофа

04 Авг 2015 Нет комментариев

автор: Fr. Gilel Ben Shaharрубрика: Проза Tags: Fr. Gilel Ben Shahar

В полутемной подземной келье мы сидели рядом со старцем, облаченным в великую схиму. На голове у него была скуфия, а в руках черные костяные четки.
Взгляд у него был пронизывающий, добрый и благородный. Руки у него были теплые, он крепко держал меня за руку и давал наставления на будущее.
-Я очень рад, что сижу рядом со своим сыном,- тихо сказал старец.- Я очень тобой горжусь, Денница. Я горжусь тем, что смог вырвать тебе из Ада, таким какой ты есть. И ты не кривил душой, не притворялся, не лукавил, говорил по Закону Чести. Ты никогда не просил ни о чем, кроме того, чтобы тебе сохранили твое настоящее имя и любовь, которую ты хотел унести с собой хоть в адское пламя, хоть на дно ледяного озера. Сердце пылающее, что не остыло в могильной земле, среди грязи и пороков человеческих.
Я молчал и смотрел на него со слезами благодарности.
Мне казалось, что в моем сердце — насквозь черном и опороченном пробудились какие-то искры чистоты и благоденствия.
-Я пришел. Потому что ты сам звал меня,- ответил я.
-Сколько веков я мечтал о том,- сказал Господь Саваоф,- Чтобы ты, Денница, нашел такую оболочку, такого Мастера, кто прямо, открыто, честно запишет, как у нас на небесах, как у нас в знаменитом — том мире, который все видят во сне, но все боятся сказать, что он существует.
Ну вот — как тебе спалось сегодня?
-Сегодня очень хорошо. Вечером к Вратам моей обители опять приходила Махалат. Но я вытолкал ее взашей.
А ночью! Ночью мы были рядом с Михаэлем.
-Вы гуляли в райских садах?
-Нет. Не поверишь, Отец. В московском метро. На одной пустынной станции росло Древо Познания. Я сорвал с него яблоко и угостил Брата. И потом мы отправились в его монастырь к нему в келью, и нам было очень хорошо вместе.
-Ну вот, теперь ты понял, что такое сакральная власть?
Ты понял, как мы веками управляли миром? Ведь то, что спроектировано в мире горнем — то неизбежно в мире дольнем.
Миры взаимопроницаемы и взаимозависимы.
-Отец, почему не уймется сумасшедшая старуха?
-Денница, Махалафе наплевать на земные блага, богатство, деньги, любовь, свиту рабов. Она хочет одного- чтобы Господь Саваоф своим жезлом проломил ей череп. И она не успокоится, пока ее череп не будет проломлен.
-Это ей вместо обычного соединения нужно: проникновение во плоть?
-У нее почти не осталось плоти, все прогнило и истлело. Ей нужно проникновение в кости. Господь Саваоф давно собирался дать такой урок. Но мы не для того встретились, Любимый Сын, чтоб столько времени посвящать разговору о ничтожной старухе. Я хочу говорить с тобой о твоем Брате.
Ты любишь его?
-Я всем сердцем ему предан.
-Помни эти слова. Ведь так легко обрести власть над чужой душой, над чужой плотью и так сложно потом ценить то, что ты обрел почти даром, на правах сильного. Ты мне клялся, что, когда ты получишь то, о чем очень долго мечтал, но никогда не просил меня прямо, то распорядишься этим достойно.
-Отец, я говорил много раз и не премину повторить снова. Я живу по Закону Древней Чести. Мне не нужны толпы рабов. Кто выбрал стезю следовать за мной — это их право и выбор. Но мой выбор — не злоупотреблять доверием последователей и не приближать к себе без надобности.
Мне всегда нужен был один — единственный, за которым я пойду и в Чертоги Небесные и в Геенну Огненную, и на Костер и на твой жертвенник. Ради которого я сложил свою гордыню к подножию твоего престола, как он умолял меня сделать.
-Разве ты жалеешь о том, Денница?
-Что ты, Отец, я горжусь своим поступком.
-Гордиться можно лишь тем, что далось кровью и слезами. Ты выстрадал свое право сидеть рядом со мной.
Потому береги тот дар, что был доверен тебе напрямую Мною. Береги то высшее Право, что ты получил вследствие служения бескорыстного и праведного. Храни то, что обретешь благодаря сему дару. Пусть Мои Слова запечатлеются навсегда в твоей душе и сердце. Смирение — украшение праведных.
Не хвались, не гордись силою своею, но круши ею нечестие, невежество низвергай, покоряй порок, дабы души становились подле тебя на стезю смирения и благочестия.
То, что доверено тебе — не следует передавать никому из тех, кто не принес лично присяги Господу Саваофу. В монастырях уходят на это годы и годы. Деннице повезло — испытав страдания и принеся многие жертвы пройти путь сей намного раньше.
Потому соизмеряй Деяния Свои, не раскачивай Весы понапрасну и береги души, что вверены тебе.
-Знаешь Отец. Когда я общался с Братом Самаэлем во плоти вот что он мне говорил — «Та Лилит, эта Лилит … мне на одну ночь хватает каждой. А если какая остается со мной дольше обычного — я ее убиваю.»
-Вот потому твой Брат Самаэль и забрал того мастера в Царство Смерти. Потому что не ценил он вверенные ему оболочки. Ты несешь ответственность за каждую жизнь, за каждую душу, тобой погубленную, либо превознесенную.
Покорив — имей царскую мудрость любить и хранить. Не бросать на произвол судьбы растерзанное окровавленное сердце.
-К чему ты, Отец?
-Он умрет без тебя. Отдав тебе все, что можно отдать, он не сможет жить по-другому. Никогда не помышляй об измене тому, кто теперь уже сам никогда тебе не изменит не в горнем мире, не в дольнем.
-Почему теперь?
-Ты сам знаешь — Церемония состоялась.

Отец улыбнулся. Он взял в руку громадный костяной жезл (чем-то напоминающий посохи митрополита или патриарха), со священными надписями на греческом и келья поплыла, как в тумане.

Я очнулся. Но моя явь была не в этом земном, давно чуждом мне мире, а в том, где я сидел рядом и говорил с Отцом.

30.07.2015 г.

Lucifer — Не служите чужим богам!

04 Авг 2015 Нет комментариев

автор: Fr. Gilel Ben Shaharрубрика: Проза Tags: Fr. Gilel Ben Shahar

«А Древние Черного Замка Врата оставлю теперь лишь для Верных»

Не служите чужим богам! Не служите богам своих врагов!
Как бы не оскорбляли вас за вашу веру, за ваши убеждения, как бы не издевались над вами — храните верность выбранной стезе не смотря ни на что.
Никогда не вступайте в соглашения с богами своих врагов, не делайте им подношения, дабы их умилостивить, не приносите им жертвы и подарки. Этим вы унижаете себя и тех, кому вы присягали сами.
Ваши ненавистники и хулители скоро умоются собственной кровью. Ведь нельзя вечно глумиться над святостью и топтать чужие идеалы, смешивать с грязью чужие надежды, кромсать чужие судьбы.
Нельзя вечно вторгаться в чужие приделы со своим законом, к тем, у кого есть свой Железный Стержень и Несгибаемая Воля. У кого есть своя Вера и свои Идеалы.
Хулители и ненавистники рано или поздно будут посрамлены и изгнаны с позором туда, где им надлежит пребывать. В забвение и ничтожество исторгнуты будут с ложью своей, как плесень, как ветки древа гнилого, как пагубное семя.
Рано или поздно обретут свое воздаяние и расплату найдут те, кто посягает на священное, сокровенное.
Храните Веру Свою бережно, заботливо от поругания берегите.
То, во что вы верите — заботьтесь об этом прежде всего.
Да не будет у вас другого идеала, кроме вашей Веры.
Помните, что все Боги интересны и приятны, каждый может даровать благоденствие и решить ваши земные проблемы.
Но решает каждый по-своему.
Человеку легко подстелиться под чужого идола, принять любые условия, принести любые присяги.
Но для Духа — это смерти подобно.
Дух под страхом пыток и смерти не отречется от себя. Когда Дух хорошо знает, кто он и откуда и что делает в теле в мире Малкут, он будет бороться за свое Имя и Честь не смотря ни на что.
Вот почему веками погибали в застенках и на кострах те, кто презрев навязанные идеалы, не могли отречься от своих богов и кумиров.
Бесполезно и бессмысленно обрекать чужую душу на пытки и страдания, будто неведомо, что еще худшие муки впоследствии постигнут губителей.
О, нет! Люцифер никогда не призывал к хаотичному и бестактному совращению и искушению. Люциферу не нужны толпы бесполезных слуг и рабов. Рядом с Люцифером будет узкий круг Рыцарей — Достойных, Благородных, абсолютно Верных. Тех, кто искренне Ему преданы.
Люцифер ищет жемчужины среди густой тины. Люцифер отделяет зерна от плевел. Он не примет подлость, бесчестие, лжесвидетельствование — он легко различит обман, легко разглядит жажды выгоды, обогощения, похоть, алчность и прочие пороки, присущие низким, мелочным, ничтожным бесам.
Люцифер найдет тела чистые, незапятнанные благородные сознания, для своих Лучей.
Люцифер читает в книге судеб. Люцифер видит изнанку вещей. Нет смысла лукавить пред его ясными очами. Ведь те, кто предали Люцифера — сами себя наказали.
Люцифер очень легко проникает в мир сквозь Врата Огня. Люцифер всегда может прийти и наставить на верную дорогу.
Люцифер — Дух, но очень сильный и могущественный. Люцифер может все. Для него нет нерешаемой проблемы.
Люцифер знает очень многое наперед, но может легко рассчитать тонкие комбинации обстоятельств и вывести к Намеченной Цели.
Люцифер не человек. Никогда не простит Он обиды и подлости в отношении Него, как Духа — в оболочке ли Он был или в эфире в тот момент, когда у Него встали на дороге.
Ведь большинство черных магов могут найти сотни приятных и милых занятий помимо того, как вредить Люциферу.
И уж пусть знают наверное — если пошли против Него, того Великого и Страшного Дьявола, которого веками превозносили чернокнижники и проклинали церковники — то получат равноценное Возмездие.
И потому Люцифер говорит тем, кто осмелился в низости своих ничтожных помыслов хулить Его и проклинать — пусть отвернут свои лица от Него в ужасе и уберут от Него свои грязные лапы, пусть нечестивые помыслы свои и деяния ничтожные направляют в русла другие. Пусть забудут дороги к Его обителям. Пусть сокроются от Него. Ибо у Него не найдут ни пристанища, ни понимания, ни надежды.
Люцифер прославляет тех, кто остался верен Его Идеалам. Люцифер укрывает тех, кто взывал к Нему в минуты Боли и на грани Смерти повторял лишь Его Имя.
Люцифер помнит добро и воздает за него многократно.
И если Люцифер сказал — стенать будут и умываться кровью, то столь страшна вина тех согрешивших.
Пусть не смеют являться пред Ликом Его Священным. Люцифер принимает лишь искренних помыслами, благородных сердцем.
Веками так было. Так будет и теперь.
О Чести и Верности помните всегда, если стремитесь в Обитель Люцифера.

29.07.2015 г.

Lucifer — Архитектор проснулся

27 Июл 2015 Нет комментариев

автор: Fr. Gilel Ben Shaharрубрика: Проза Tags: Fr. Gilel Ben Shahar

Lucifer — Ответы на вопросы

19 Июл 2015 Нет комментариев

автор: Fr. Gilel Ben Shaharрубрика: Проза Tags: Fr. Gilel Ben Shahar

Ваал для Гилеля

19 Июл 2015 Нет комментариев

автор: Fr. Gilel Ben Shaharрубрика: Проза Tags: Fr. Gilel Ben Shahar

…Я Ваал – Золотой Телец. Дьявол, приносящий золото. Веками ко мне обращались, чтобы я показал клады, и места, где зарыты сокровища. Я Мертвый Телец, Дьявол черный, подземный. Меж моих рогов нет источника света, меж моих рогов начинается Царство Тьмы.
Там, где есть кость, мне посвященная, там присутствие мое незыблемо, и я могу говорить свободно. Поскольку я мертвый – то я голоден и пью кровь. Я доволен хорошим жертвам. Маммон — другое мое имя. Я — Дух приносящий Богатство. Сказано в писании: «Нельзя одновременно служить Богу и Маммоне». Потому как Яхве – тот, что назван Господом – он сущность светлая, небесная, а Маммон – сущность черная подземная, но хранящая клады. Конфликт Яхве и Маммона – конфликт небес и земли. Те, кто умеют совместить оба принципа – становятся очень богаты.
Из мастей Таро – моя масть – пентакли, та, что символизирует деньги и стихию земля.
Из Богов других пантеонов ко мне наиболее близки подземные божества, а также Велес и Шива, коль скоро они оба — также тельцы. Ибо Велес всегда стоит с рогом тельца в руке и из рога тельца пьют в его честь, и Шиву часто изображают верхом на тельце или рядом с тельцом. Но они – боги плодородия, а я равнодушен к занятьям любовным.
Я не ем говядину, потому как в ней – моя кровь. Тельцы — мои священные животные. Зато я пью молоко, и все молочные продукты мне подходят.
Я люблю корнеплоды – картофель, морковь, свеклу и другие.
Больше всего мне нравится копаться в земле – я могу садить овощи, могу копать могилы – и то и другое мне, как подземному богу приятно.
Я могу порождать жизнь, если сам того пожелаю. Но я желаю этого нечасто. Самое большое достояние мое – золото, я храню его бережно и собираю со всех, кто попадается мне на пути.
Все, кто видят меня и мою силу – рады отдать мне золото.
Меж моих рогов нет света, меж них простирается Тьма Кромешная, владения Сатанаила. Тайный знак его закрыт от непосвященных и не будет явлен публично.
Хлебом меня не корми, но дай мне спуститься в подземелия глубокие, под своды черные, туда, где живут мои мертвые голодные черти. В зданиях разрушенных заброшенных, в церквях оскверненных опустошенных, на развалинах древних мертвых храмах я вступаю с ними в переговоры и они рады идти за мной. Я вожу их с собой, за мною ходят их свиты. Они носятся по поручениям, желая порадовать своего Хозяина, собирают деньги и приносят их мне.
Говорю вам – Кесарю – кесарево, а Ваалу – ваалово. Золото забирает тот, кто его хранит в недрах земли.
Я не помню старых обид. Я помогаю всем, кто призовут меня, и дадут надлежащие подарки. Верность мне не нужна, я помогаю, пока мне приносят дары. Если кто подписал со мной договор — но желает уйти, я отпускаю не задумываясь, ведь ему же будет хуже, если он покинет мое царство, ведь я защищаю своих изо всех сил.
Если я встречаю более слабого тельца, я ломаю ему рога, и кровь его отдаю своим дьяволам в качестве пищи.
Я не пью кровь других тельцов, но я могу спустить ее в землю, а рога забрать в качестве трофея.
Меня не поймут те, кто далек от меня, от стихии земли.
Люцифер – архангел небесный, приходящий из далеких эфирных пространств. Будучи архангелом – он — мой противник, он далек от меня.
Наивны те, кто полагают, что Люцифер конфликтует с создателем. Люцифер старший и любимый сын Яхве. Яхве надеется, что Люцифер к нему вернется, чтобы служить ему как прежде. Но гордость Люцифера требует его свободного пути, оттого они холодны между собой.
Но только Люцифер прекращает называть себя ангелом, признает себя падшим, он становится среди нас – богов подземных.
Когда он скрывает свой ангельский лик под маской звериной и кровь сочится с его клыков, и из ран его жертв, он становится моим близким другом, и я охотно вручаю ему секиру – любимое мое оружие. Я охотно даю ее моим друзьям – Асмодею и Азазелю. И Люциферу, когда будучи повергнут в ад, он становится равным нам. Дьявол Люцифер – первый среди равных, в этом истина. Имя его, как Дьявола прославлено и превознесено куда больше, чем как архангела. Мы делим территорию и сферы влияния, но я рад помогать ему и оружием и своими слугами.
Сатанаил – тайное имя Владыки Преисподней. Никогда вы не узнаете древней полноты сокрытой за ним, пока у вас не появится артефактов Сатанаила. А что нужно Древнему Духу – может указать лишь Древний Дух.
Нет Дьяволов – плохих и хороших. Мы все — черные, жестокие и кровавые. Белые перья светлых ангелов разбросаны по нашим алтарям. Мы убиваем светлых духов и забираем себе их оболочки.
Ангелам светлым лишь бы пить нектар небесный, да сливаться своими энергополями. Занятия любовные – главное их удовольствие, они предпочитают союзы духовные.
Мне же важна кровь и почва. Мне важно право сильного. Кто силен, кто удержит мои рога на своей короне – тот и будет носить Корону с рогами Ваала.

29.06.2015 г.

Крик петуха

10 Июн 2015 Нет комментариев

автор: Георгий Тишинскийрубрика: Проза Tags: Георгий Тишинский

Вот и новый день — а печаль моя остается прежней. Печаль и отчаяние — вот мои спутники, вот мои преследователи. От них не скрыться, как не убежать от самого себя. Вернее, убежать можно и от печали, и от себя — но для меня это не выход, ибо кроме нестерпимой боли есть еще долг, согревающий мое тщеславное сердце. Тантал не был прикован цепями, как Прометей, однако всегда оставался на своем месте, продолжая замирать каждое мгновение от страха быть раздавленным глыбой, нависавшей над его головой. Что держало царя Сипила, этого болтливого нечестивца, посвящавшего смертных в планы богов, принявшего участие в похищении Зевсовой святыни и поправшего свои отеческие обязательства перед сыном — что держало его на месте, предназначенном для его мучений? Да и что заставило любимого сына Громовержца сотворить столько злодеяний? Не сводятся ли все нити к тщеславию — неуёмному, великому и ужасному, вечно голодному, вечно жаждущему и страждущему в блеске своей нищеты? Разве не хотел Тантал доказать отцу свою ловкость, хитрость, изворотливость, свой ум и своё превосходство над «остальными» сынами Дия? И в результате, когда ужасающий смертных богохульник был ввержен в Аид, не сказал ли он в сердце своем: «Я ничего не боюсь, всё мне нипочем, тебе не сломить величия моего духа, отец»? И, каждый раз замирая от страха под гигантской глыбой, Тантал думает: «Пусть они смотрят, как я отважен и горд. Я не сойду с этого места — не попрошу и их помощи — и никто из олимпийцев не осмелится приравнять меня к смертным. Восхитившись моей смелостью, моим дерзанием духа, боги возвысят меня на подобающее мне место — тогда отец наконец-то по праву признает во мне равного себе. Так тщеславие приковывает к одному месту не хуже крепкой цепи. Если бы не его могучая сила, если бы не знал я, что на меня взирают боги, если бы не верил в свой особый путь, в свою «избранность» — разве стал бы я заниматься этим скорбным ремеслом, которое все больше губит меня? Ничто не унижает человека так, как это делает надежда.

Я родился в особый день — звезды предначертали появление на свет великого учителя, великого пророка, гласа божия — и на свет появился я. Я всегда чувствовал в себе особую силу, дар свыше — это ощущение собственной божественности влекло меня в монастыри, эзотерические общества — туда, где люди искали в себе божество. С детства меня непреодолимо тянуло к мистическому, к теургическим учениям, духовным практикам и прочему. Подтверждение своих чувств я получил, когда изучал астрологию и раскрыл секреты своего появления на свет. Обоснование столь давних предположений для кого-то послужило бы поводом к феерическому восторгу, к переосмыслению всей своей жизни — но я даже не удивился. Привыкнув воспринимать свою избранность как данность, я не мог реагировать иначе — мое тщеславие, моя гордыня не позволили бы этого. Я видел себя в роли нового Мессии, Спасителя Мира, Света Миру — этот жребий, эта чаша были желанными для меня, словно нектар и амброзия с олимпийского пиршества.

Речь шла лишь о том, кто достоин быть учителем такого великого человека. Я ждал дня своего посвящения — и он никогда не наступал. Именно потому меня тянуло к мистическим учениям, но никогда не затягивало. Привычное отношение ко всему на свете свысока не позволяло стать чьим-то учеником. Я ждал великого Иерофанта, избранного судьбой для моего восхождения.

«Ведь каждый Великий Учитель при этом и Великий Ученик» , — часто повторял себе я, когда сомнения подступали к горделивому сердцу моему — и от этой фразы они до времени рассеивались, уступая место надежде, хотя такие промежутки самоуверенности и спокойствия становились с каждым разом все короче и короче. У этого были свои причины, ведь несмотря на определенность своей божественной натуры, я понятия не имел, что мне надо делать и как реализовать свое предназначение. Иногда худощавый призрак слабости нашептывал: «Может быть, ты и не Мессия? Ведь Мессия должен знать, откуда и куда он идет. Ты же лишь сомневаешься и чего-то ждешь». За ним появлялся уродливый призрак страха и насмешливо кричал: «Пусть ты даже и бог во плоти — что с того, если ты не знаешь, что с этим делать? Так ты и просидишь в ожидании божьего знака всю жизнь, пока не умрешь, как последняя ничтожная тварь. Ты никогда не достигнешь ни Олимпа, ни признания, ни Мудрости, ни Бессмертия. Ты жалок и нищ волей и разумом».

Когда меня посещали эти чудовища, я несколько мгновений колебался, а затем обычно говорил себе и им, беспощадным: «Придет время — я встречу своего Иерофанта. Он объяснит, в чем моя задача. Подите прочь, бесы!». После этих слов призраки не могли не исчезнуть — для того, разумеется, чтобы со временем вернуться и снова попытаться отвратить меня от лестницы, возводящей в небо, как это обычно бывало и со святыми старцами, и с античными героями, и с йогами — со всеми, кто жаждет Небес, лукаво заигрывают духи трепещущей плоти.

Со временем, некий злой демон начал мне нашептывать: «Хорошо, ты бог, и тебя наставит на твой великий путь некий иерофант, избранный для этого так же, как и ты. Однако, кто может гарантировать твою встречу с этим человеком?». Моим ответом было: «Божественное проведение». «Но ведь бог-то и есть ты!», — смеялся демон, и его смех превращал твердую и высокую скалу, на которой я обычно горделиво красовался над миром с его слабостями, в вязкое болото, смердящая жижа которого не давала пошевелить ногами и утягивала вглубь — в прочие сомнения, в прочие искушения моего духа, в прочие столь болезненные колебания.

Что могло спасти меня от нападок темных сил, этих блуждающих огоньков, сманивающих людей с духовного пути в густые чащи невежества и слабости? В один из таких визитов третьего призрака я решился и ответил ему: «Да, я бог — и я сам найду своего Иерофанта, ибо всё мне подвластно!». «Как же ты это сделаешь?», — попытался пошатнуть мою самоуверенность злой демон. «Очевидно, что этого человека снедает то же чувство, что и меня — он жаждет найти своего Мессию для того, чтобы реализовать свое предназначение. В этом аспекте я нужен ему в той же мере, в какой нужен мне он. Все, что требуется сделать — привлечь к себе взоры всех, кто занимается духовным самосовершенствованием, воссиять, словно яркая звезда — рано или поздно, среди ведомых моим светом окажется и мой Иерофант. Он придет к мне — и мы узнаем друг друга, ибо сам дух вострепещет в нас, словно в мистических влюбленных. Так свершится предначертанное!». После этих слов демон пропал, не найдя подходящих возражений.

Однако, чем бы я мог привлечь людей, ищущих путей в Царство Божие? Не осознав до конца своей божественности, не приняв мудрость и могущество через посвящение — могу ли я учить толпу методам восхождения духа? Очевидно, нет. «Мне еще самому многому предстоит научиться», — думал я и мечтательно закрывал глаза, представляя встречу с Иерофантом, который расскажет все, что надо, направит, научит, возложит на меня свои длани, и скрытый бог проснется во мне. «Какая это, должно быть, честь — учить Мессию», — размышлял я, рисуя в своем воображении черты того, кому уготована такая честь. В конце концов, я пришел к выводу: лучшим способом привлечь Ищущих является показательный образ жизни аскета и мистического отшельника (к ним всегда, как сквозь сито, пробиваются самые яркие личности, стремящиеся к Богу). Я испугаю визитеров словами о скором суде Мессии, при этом я поощрю каждого, кто посетит меня — например, через отпущение грехов. От меня не убудет, а люди, может, заинтересуются, позарятся на бесплатное очищение души перед концом мира. Кому не хочется принять из рук святого отшельника новую совесть — чистую, как белый лист? Рано или поздно в их числе придет и Он — тогда настанет день моего триумфа.

Я начал проповедовать в небольших селениях, приняв суровую аскезу. Сперва люди относились с недоверием к моим словам о приближении Мессии и необходимости покаяния, но чем дольше я проповедовал, тем лучше у меня получалось очаровывать слушателей. Разумеется, большую роль играл и мой внешний вид: грязные лохмотья на худом изголодавшемся теле (я питался в основном лишь саранчой да диким медом — в наших краях обычная трапеза, подаренная природой), горящие глаза и голос, подобный грому. Это определенно оказывало впечатление на чуткие натуры, остальные же заражались от первых, ибо в толпе растворяются любые личности.

Когда моя популярность возросла и встреч стали искать жители крупных городов, специально приезжая в предполагаемое место моей очередной проповеди, я понял, что пришло время перемен. Я осел возле небольшой реки, которую стал использовать для своих ритуалов. Надоедливые посетители нуждались в традициях. Так, для очищения от грехов, человек заходил в реку, я возлагал на его голову руку и говорил: «Благословляю тебя, сын мой» или же «дочь моя». И ритуал, и фраза были выдуманы спонтанно и, хотя смысла в них было мало, люди сами придумывали причины, «почему учитель делает именно так, а не иначе» — они сами наполняли ритуал тем смыслом, который им хотелось видеть.

Прошло три года. Три года моё гадкое бесполезное ремесло разжигает во мне лишь скорбь. До сих пор люди приезжают за моим рукоположением, не понимая толком, что принимают на себя. Я слышал, как одна женщина говорила другой, что я раздаю гарантии вхождения в Царство Божие, потому нужно приобщить к моему ритуалу и детей. Однажды до меня донесся слух, что Бог «усыновляет» людей через погружение в воду. Ничего подобного я не говорил, но, не имея резона разубеждать толпу, я позволил ей пребывать в заблуждениях. Какие мелочи! Разве я сделал зло этим людям, если сменил невежество, в котором они жили до встречи со мной, новым невежеством с оттенком благочестия? Главное — мой вожделенный Иерофант все еще не явился. Оттого это ремесло и отвратительно. День за днем тоска все больше увеличивается, сомнения, словно мрачные ужасы, окружают. И призраки шепчут богохульные речи — и этой ночи не предвидится конца, ибо я боюсь, что не доживу до спасительного крика петуха — вестника утра — а паду жертвой самых страшных порождений тьмы, приходящих перед рассветом.

День уже подошел к концу и солнечный диск коснулся черты горизонта, когда из толпы вышел Он. Неспешной походкой направился Он ко мне, и все взгляды были прикованы к Идущему. Словно Тихий Свет окружал Его, чистого и невозмутимого.
Я узнал Иерофанта.

Все труды прошли не напрасно, вот и день ликования земли и небес! Меня охватили радость и трепет, я потерял ощущение опоры под ногами, а Он просто шел. Расстояние сокращалось, и я лихорадочно пытался сформулировать торжественную фразу, подходящую для этого триумфального часа — я так часто представлял себе момент встречи с Иерофантом, но сейчас словно все мысли и воспоминания разбежались в испуге от Его шагов. Наконец, Он подходит ко мне и становится в воду.

«Благослови меня», — говорит Он и склоняет голову.

Меня охватывает недоумение.

«Да ведь это я должен принимать от тебя посвящение!».

Он усмехается: «Делай, что предначертано».

Взгляды толпы прикованы к нам, а Иерофант стоит с опущенной головой. Все неподвижны. Все ждут. Я нерешительно кладу руку на голову Иерофанта и бормочу: «Благословляю тебя, сын мой».

В этот миг происходит нечто невообразимое. Небеса разверзаются и оттуда на моего Иерофанта сходит Дух Божий, а громовой голос, отчеканивая каждое слово, молвит: «Это сын мой возлюбленный, в нем мое благоволение». Яркий свет озаряет всю округу, а затем видение пропадает. Я ошалело одергиваю руку от головы Иерофанта и оглядываюсь по сторонам — толпа неподвижно смотрит на нас, как ни в чем не бывало. Неужели только я видел и слышал это? Что это за голос прозвучал, словно небесный гром? Я теряю свой разум в сомнениях.

Иерофант поднимает голову и смотрит мне в глаза. «Замечательно, ты выполнил свое предначертание, а я теперь выполню свое. Прощай».

Он выходит из воды, разворачивается и уходит. Ничего не понимая, я бегу за ним. «Погоди, ведь ты еще не посвятил меня в таинства моего пути — куда же ты направляешься?».

Иерофант останавливается и вновь смотрит на меня своим ясным взором. «Тебя и не нужно посвящать. Это ты посвящаешь. Ведь ты Иерофант. Это твоя миссия и ты сегодня выполнил ее. Радуйся».

«Как я могу быть Иерофантом? Иерофант — это ты. Все, что я делал, было направлено на то, чтобы ты нашел меня, и замысел Бога был осуществлен!».

«А между тем сам Бог сегодня говорил с тобой. Не печалься, замысел его действительно осуществился, а я действительно тебя нашел. Ты все сделал правильно».

«Но почему Иерофант я, а не ты? Чем мы друг от друга отличаемся?».

«Все просто. Пока ты верил только в себя, я следовал своей судьбе и верил в своего Бога. Бог и привел меня к тебе. Что значит посвятить божьего посланника в какие-то таинства? В каких таинствах может нуждаться вместилище всех тайн? Чему можно научить собеседника Всеведущего? Посвящение — всего лишь акт признания божественности Мессии одним из существующих религиозных движений. Ты создал такое движение, распространил свое влияние на тысячи, десятки, сотни тысяч людей. Сегодня и я принял благословение из твоих рук. Это значит, что ты признал во мне сына Божия. Ведь ты тщеславен и горделив, ты не мог уповать на Бога в вопросах собственной реализации. Потому ты трудился, влекомый своей целью. При этом, тебе не хватало уверенности в том, что ты настоящий Мессия — потому ты так долго ждал, не решаясь объявить себя Спасителем Мира. Вот в чем дело».

Мне стало тяжело дышать от волнения. Мой собеседник продолжал.

«Сегодня все люди видели, как ты признал во мне нечто большее, чем просто человека. Все заметили, как ты одернул руку, а затем догнал меня и — всегда столь возвышенный и самодостаточный — говорил со мной, охваченный дрожью. Наконец, кто-то слышал обрывки нашей беседы. Молва летает. Завтра меня уже будут знать все, и каждый уверует в мое имя, даже не после моих чудес и проповедей — лишь увидев меня воочию. Я уже становлюсь легендарным, благодаря твоему тщеславию».

«А что же мне делать?».

«Да уже ничего — можно и умереть. Ты выполнил всё, для чего был сотворен. Скоро придет и твой последний час. Ладно, пошел я. Прощай».

Он развернулся и пошел прочь от меня. Наши пути пересеклись для того, чтобы вновь разойтись в разные направления. Я был раздавлен его словами. Всё, к чему так долго стремился, всё, чего добивался, чего вожделел, о чем мечтал, чем тяготился, как тяжелым долгом — но в то же время и гордился, как долгом, достойным бога — всё исчезло, словно дым. Я услышал смех демонов: «Да ведь и сам ты тоже дым. Ты призрак — вон удаляется истинный бог, ты лишь подражал ему все это время — так долго ты жаждал достичь его высот, но Вселенную не обманешь. Ты все равно один из нас. Ты подобен нам. Ты тоже дитя ночи».

Я с ужасом осознал: они правы. Так долго ждал я крика петуха, и вот он раздался. Луч солнца, изгоняющий призраков, озарил меня. Но я не знал все это время, что и сам я призрак, а потому долгожданный миг принес мне лишь боль и смерть, а когда мое сумрачное тело рассеивалось, прославился Свет Истинный, и мир возликовал, ибо наступила золотая заря.

Ноябрь 2012

Полёт Вельзевула

10 Июн 2015 Нет комментариев

автор: Георгий Тишинскийрубрика: Проза Tags: Георгий Тишинский

Облака, облака, бескрайние облака. Словно кудри знаменитой бороды Бога, за которую так модно хватать Вседержителя, они простирались под моим небесным путем, они скрывали подлунный мир, чтобы подчеркнуть исключительность положения летящего в небесах человека, его превосходство над оставшимися «там», среди земных слабостей и забот. О чем я говорю? Один монах повстречал адского царя и попросил у него огня для обогрева своей келии. Царь же отвечал праведнику: «огня у нас вовсе и нет, не могу тебе помочь». «Как же, — удивился монах, — ведь повествуется в Священном Писании об адском пламени неугасимом! Неужто решился ты исказить слово Всевышнего?». Адский царь взглянул печально на монаха и проговорил голосом, полным усталости: «Никто во Вселенной не нечестив настолько, как человек — ему лишь достает дерзания для такого богохульства. Огонь же адский каждый узник наш носит в сердце своем — не поджечь им твоих келейных дров, но даже твоя чистая душа может вспыхнуть от одной его искорки». И монах, осеняя себя крестным знамением, прогнал в великом страхе за свою душу отца лжи и греха.

Но я не монах, и часть адского огня, как и каждый рядом, везу с собой — все страсти земли я взял в небо, словно без них я потерял бы, забыл бы, впопыхах собираясь, самого себя. Я сам и есть своя земля. Вот и парень спереди — не изменяя ежедневной привычке, он снимает на камеру своего телефона белоснежно-яркие облака. Снимал бы облака на камеру Икар, если бы у него таковая была? Увлекшись полетом, этот смертный позабыл обо всем и поплатился жизнью за свою открытость миру, падая в соленую воду со струящимся по его телу пчелиным воском — сегодняшние же Икары, сидящие в удобных креслах, отделенные от бурного облачного мира иллюминаторами и стенами, успевают и почитать книгу, и телефон включить. Нас нечем шокировать небу — нас, отчужденных от жизни. Впрочем, когда я записываю свои переживания по этому поводу, я делаю то же самое, только на более «интеллектуальном» — более опосредованном мною самим языке.

В салоне летает муха. Я смотрел на полет облаков, а она в это время сама села мне на палец. Что она чувствует здесь? Ичто будет она чувствовать, если вылетит из самолета в Киеве? Какую, должно быть, растерянность испытает она: залетела с людьми в комнату. Полетала по ней, полетала, и вдруг оказалась в совершенно незнакомом месте среди всего совершенно нового. Конечно, какие-то предметы прилетят вместе с ней из Львова — или уже раньше прилетели и дожидались муху-скиталицу, словно сговорившись создать для несчастной как можно более уютную атмосферу. «Встреча с близкими, привычными запахами, — сказала бы эта муха, будь она мушиным Конфуцием, — как встреча с родственниками». И вот, родные вокруг, а всё же, всё не так, даже они сами выглядят в новой обстановке не такими, как дома. Словно русский магазин «Березка» в Ницце — вроде бы, обычный магазин с водкой, вроде бы, нет ничего уж настолько приторно русского в этих матрешках, наклеенных на витринах, а всё же — выглядит так гротескно, словно насмешник решил слепить в один ком всё, что слышал о России, и разве что медведя не усадил на бревно у двери. Охватывает какое-то тошнотворное отвращение к этой гадкой фальши, и хочется идти в обычный французский ресторан и удовлетвориться провансальским вином с пиццей из местного сыра — только б не есть ничего из этого скверного места, глумящегося над оставленной за многими границами Родиной.

Так и бедняжка-муха, недоумевая, не может понять, издеваются ли над ней, или здесь действительно искривляется всё, что ей дорого. Но тогда, на чужой земле, не искривилась ли и она сама, не выглядит ли и она гротескно, постыдно для родных краев, потешая уставших от заезжих глупцов наблюдателей из местного народа? Муха в страхе начинает ощупывать тонкими лапками свое серое тело, но ее посещает новая мысль: как определить, насколько стал ты другим, если весь ты — вместе со всеми качествами и возможностями своими — изменился, а то и вовсе… остался прежним?

Если метаморфозы охватили тебя всецело и подчиняются они одному и тому же принципу, видеть себя ты будешь прежним: глаза твои прошли один путь со всем телом, оставив ракурс зрения неизменным. Как же разоблачить влияние новой среды, как сорвать со своего восприятия покрывало становления? Однако, стоит ли пытаться делать это? Какая, наверно, охватывает печаль, если видишь мир всегда одинаковым взглядом — ведь он, постоянно изменяясь относительно взгляда, предстает каждое мгновение совершенно разным. Словно Вселенная убегает от тебя, бессильного угнаться за ее резвым полетом. Словно созерцаемое дразнит твой взор, не давая ни на чём остановиться и постоянно обнаруживая своё непостоянство.

-Извините, не желаете чаю, кофе, воды? — спросила стюардесса, улыбчивая, как луч Солнца, голосом, который, казалось, прозвучал на другой стороне реальности.

-Будьте добры, кофе и воду, — ответил я и удивился собственному голосу. Да нет, голос мой — я знаю — был совершенно обычным — просто уши заложило над раскинувшимся под моими ногами холмистыми облаками, залитыми светом утра. Я отхлебнул воды. Да, бывает и так: вроде бы, всё осталось старым, а вот сам ты изменился и уже весь мир видишь иначе.

В это время вокруг моего стаканчика с ароматным кофе начала кружиться чертова муха. Я совсем и забыл о том, что она — заблудившаяся сирота и скиталица, и начал отмахиваться: пошла вон, негодяйка.

Муха обиженно улетела жаловаться на жадного человека капитану нашего воздушного корабля, и, словно в ответ на мой нехристианский поступок, прозвучал вежливый приказ пристегнуться и вести себя в самолете смиренно. Пассажиры трусливо и покорно расселись по местам и сдали стаканчики стюардессе. Разве не знал я в это время о том, кто причина этого переполоха? Наслаждаясь кофе на высоте падения князя воздуха, я не чувствовал угрызений совести.

Вот закончился кофе — и хитрая злодейка уже ползает по донышку стаканчика в поисках самой ароматной капельки. И не только муха обрела свое недолгое пристанище — вот и самолет прорезал пелену облаков и уже готовится извергнуть всех нас — и людей, и мух — на киевский прохладны воздух. Я много раз был в Киеве, но каково будет ей, туристке поневоле? «Останься, — шептало ей мое сердце, — ты можешь спрятаться в салоне и вернуться во Львов так же незаметно, как ты проникла сюда».

Но муха — о, бессмысленное и безмятежное в своем беспокойном полете существо, о, служанка Вельзевула! — рассмеявшись, ответила: «Почем тебе знать, львовянка ли я? Глупая забота узколобого эгоиста, оставь ее для себе подобных! Человеку так хочется весь мир охватить своей персоной и всему приписать свои же заботы и качества! Но что мне, мухе, до тебя? Я свободна в своей индивидуальности, я не считаю тебя мухой, я не накладываю на весь мир отпечатка мушиного образа жизни, я не плачу от жалости к тебе по той причине, что ты не понимаешь красоты моего полета. Я — сама по себе, ты — сам по себе, и эти индивидуальные пределы рисуют прекрасный узор, вышитый иглой Бога на ткани Его фантазии. Впрочем, ты ведь неисправим — все вы неисправимы. Неспособный понять, что мое жужжание лишь жужжание, ты уже нарядим меня в подвластный твоем скудоумию басенный костюм бродячего мудреца, возникающего из нитокуда и возвещающего всем давно известные мысли. Но знай — красота моего образа жизни в том, что никто, кроме меня, не способен придать ему действительно существенный оттенок. Впрочем, я вижу, как ты пишешь какие-то глупости -будто муха может говорить или иметь в виду то, что ты приписал мне. Прощай, человек, и помни — впрочем, достаточно для тебя будет и моей благодарности за остатки кофе, которые ты всё равно выбросил бы».

Крылышки мухи замелькали и она умчалась над головами толпящихся в салоне пассажиров. Ушла ли она в уже открытую дверь, осталась ли здесь — я не знал этого. Выйдя на трап, я увидел грозовое серое небо, напоминающее о близости страдающего человека к не менее страдающему Богу. «Ведь муха — она тоже твоя манифестация, о Бог жизни», — прошептал я, а Вельзевул в сторонке удовлетворенно рассмеялся над моим упрямством, даже Творцу рисующим бороду — совсем так, как рассмеялся бы я сам.

Ангел за трапезой

10 Июн 2015 Нет комментариев

автор: Георгий Тишинскийрубрика: Проза Tags: Георгий Тишинский

Ничто не намекало на религиозность растянувшейся на всю залу очереди. Скорее, эта длинная цепь людей напоминала змия-искусителя — разумеется, искусителем был каждый присутствующий, ведь каждый устремлялся своими желаниями к долгожданной, приготовленной из святых продуктов святыми руками на святой земле (сюда можно добавить и прочие атрибуты лаврской пищи) трапезе, раздаваемой за четко установленные пожертвования смиренным паломникам. Эти смиренники, чьи зубы не сокрушил пока Господь, как раз намеревались ими воспользоваться, и хвост змия всё рос и рос, становился то длиннее, а то и шире — настолько широким он, в конце концов, стал, что уже трапезничающим пришлось подвинуть свои столики немного к стенам, чтобы змий мог свернуть в середине залы свои кольца. Очевидно, на ноябрьском холоде, который особенно пробирался в бренные кости и немощную плоть под вечер, молельники наконец-таки вспомнили, что не одним только Словом Божиим, но и хлебом жив человек. Как бы ни хотелось почувствовать себя святыми отцами-пустынниками, очутившись в трапезной, люди сразу давали волю чреву под давлением соблазнительных запахов. Как внизу фрески Страшного Суда изображена очередь из грешников, так на нулевом этаже лаврской гостиницы извивался в голодной агонии змий, древний дракон (а ведь первые соблазненные им люди — Адам со своей Евой — тоже в каком-то смысле всего лишь алкали). Словно агнчие рога, на головах паломниц красовались разноцветные платки, не менее тщеславные, чем сами волосы (для многих женщин даже выгодно спрятать свою жидкую шевелюру под флёр благочестия).

Мужчины держали в руках не только себя, голодных, но и разнообразные духовные приобретения, ради которых, собственно, и рвалась их душа в Почаев. Почти каждый третий имел счастье увидеть, что у многих есть такая же книга, как у него — большой, красочный, в твердой обложке, сборник православных рецептов для Великого Поста. Как глупо выглядел бы здесь человек, купивший молитвослов или псалтирь, и не сумевший вовремя спрятать неуместную книгу. Снисходительно взирали чревоугодники на тех, кто еще не купил (но обязательно купят завтра — в церковной лавке их еще масса!) этот душеспасительный бестселлер… Могущественный змий в это время извивался и то и дело изрыгал нового счастливца, который наконец-то мог занять свое место в сонме пирующих.

Один из особо благочестивых паломников (хотя и не приобретший пока — только пока! — сборник рецептов, но подающий большие надежды в качестве певчего в храме Св. Георгия в собственном почти родном городе Л.) всё не мог дождаться своей очереди, безвольно болтаясь в змеином туловище. Смиренный праведник, он уже решил, что закажет (парочку чебуреков с капустой, да двойной постный борщ, да рагу порции две, да чаю, да еще чего Бог пошлет), потому разум его был занят другими делами. Не считая себя достойным размышлять о Небесной, а уж тем более о Церковной Иерархии, добрый Певчий размышлял, какая трапезная все же лучше — Почаевская, Киево-Печерская или Сергиевская. Порассуждав с душевным спокойствием, вспомнив тесноту Свято-Троицкой трапезной, словно заново пережив бедность стола киевских праведников, Певчий возблагодарил Преподобного Иова за прекрасную идею поселиться в здешних пещерах: «Каковы ведь умельцы — даже лифт сделали, чтобы после службы не идти уставшему молельцу по лестнице, а с Божьей помощью устремиться прямиком вниз!».

Внезапный шум прервал трогательные мечтания почти приблизившегося к вожделенным чебурекам Певчего. Да и не то, чтобы шум, а скорее возглас, крик отчаянья, исходивший от закутанной в синий горошек платок женщины, которую змий почти уже изрыгнул. «Так они не постные, с яйцом?», — растерянно спрашивала она у матушки-продавщицы, указывая на тщательно завернутые в розовый кулек блины (с творогом, согласно меню). Не ожидавшая такого поворота продавщица, стоявшая по ту сторону прилавка, кивнула, на что паломница заявила: «Извините, но я их брать не буду, извините». «Женщина, заплатите за блины», — раздалось в ответ. И началась перекличка потустороннего и посюстороннего миров, продавцов и покупателей, змия и виноградарей — сначала звучало лишь два голоса, затем подключился хор, в который вошли даже те, у кого пока еще не было книги рецептов, после же подключился его мистический, потусторонний антипод — в результате, наступила кульминация и под финальное «извините» трапезница заплатила за всё, кроме сиротливо остывающих блинчиков, забытых обоими мирами на бесконечно пустынном прилавке, на котором никому нет дела до них, запотевших в своем нелепом розовом одеянии мучеников за фарисейство.

Певчий решил не исполнять рулад и скромно попросил всё, чего душа пожелала до происшествия с синим в горошек платочком и его обладательницей, а также добавил от своего сердца, что очень хочется хлеба с вареньем. Уместив всё на огромном подносе (широкощекая потусторонняя матушка широко усмехнулась, увидев его мучения с этим подносом — настолько широко, что во рту ее легко поместилось бы два ее же похожих на колбаски пальца), Певчий направился к пустому столику — но не тут-то было. Как ни был медлителен змий, изрыгавший прихожан, еще медленнее они набивали свои чрева плодами благословенного труда местных смиренниц. Растерянный, Певчий стал искать как можно более свободный столик (известно, что нет ничего противоречивого в том, чтобы одновременно быть и христианином, и мизантропом), и эти поиски тяжелый поднос сделал подобными сорокалетним скитаниям народа Израиля. Наконец, Моисей умер (один из трапезничающих встал из-за стола), и Певчий резво вошел, даже вбежал в свою Землю Обетованную.

Певчие — люди очень смиренные и благочестивые, но и у них есть свои слабости. Когда в течение многих богослужений на клирос, по примеру ворона Пророка Ильи, приносят вкусные непресуществленные просфоры, напоминающие разрезанные пополам грибы, постепенно привыкаешь чувствовать себя особенным человеком, которому не уготована голодная смерть. Что и говорить — лишь усевшись, Певчий яростно набросился на трапезу, словно она воплощала грехи мира, которые следовало уничтожить. Канули в небытие сначала один, затем и второй чебурек, и поплыли в постном борще среди кусочков ароматного тушеного рагу. Наконец, трапезничающий человек вновь обрел способность слышать и видеть. Презренная еда, униженная и перемолотая на части, потеряла над ним свою власть; лениво потянувшись к хлебу, а затем к варенью, Певчий впервые заметил своих соседей по столику. Кудрявый черноволосый и черноглазый парень пил чай, уставившись в середину стола и неестественно смеясь; девушка в зеленом платке рядом с ним ела блинчики (не лежат ли до сих пор их братья, отверженные, на холодном прилавке?), запивая их зеленым чаем. Певчий, как человек праведный, не хотел слушать чужой разговор, но как человек музыкальный, он не имел выбора, а потому сосредоточился и обратился ушами своими к тихим голосам сидящих рядом.

Но — что за безобразие! — лишь только обратился он к людям, они также осознали его присутствие, и девушка, прервав беседу и повернув к Певчему свою зеленую голову, сказала: «Ангел за трапезой!».

Произнесла она это запросто, как «Будь здоров» или «Привет». Но разве интонация объясняет смысл абсурдной фразы?

«Что-что?», — удивился Певчий.

«Видишь, Людмила, никто не знает твоих псевдоправославных выраженьиц», — засмеялся своим фальшивым смехом Кудрявый.

Не обращая на него внимания (может быть, зря?), Людмила объяснила:

-«Ангел за трапезой» — по-мирскому — «Приятного аппетита».

Она с довольным видом посмотрела на обоих.

-А как отвечать надо?, — спросил удивленный такой неожиданной экзотикой Певчий.

С еще большей непринужденностью, даже с удивлением в голосе — мол, как можно не знать таких элементарных и в то же время важных для христианина вещей, Людмила ответила:

-«Незримо предстоит».

-В жизни не слышал такого, честно, — ответил Певчий, сконфузившись.

— Я же говорю тебе, всё это ты сама придумала, ересь это и богохульство, — засмеялся вновь Кудрявый.

Людмила вспыхнула: «Ты мне уже надоел, Антон, спасай свою душу, как хочешь!» — она вышла из-за стола (конечно, ведь блины-то уже были доедены) и поспешно покинула трапезную. «Господи, ну и странные же люди», — пронеслось в голове у Певчего.

Кудрявый заметил: «Она просто святая и праведная, потому бежит от нечестивцев — таких, как я, грешный».

Певчий, скорее из вежливости, чем из желания поддержать разговор, ответил: «Все мы грешные, а свят только Бог».

Кудрявый отмахнулся: «Таких грешников, как я, поискать еще надо. Вот, смотри, какой я телефон купил монаху. Хоть как-то грехи надо искупать, хотя и бесполезно — уж слишком их много».

Из кармана его куртки возник дорогой смартфон.

-Тебя Антон зовут?, — спросил Певчий, про себя подумавший: «Господи, куда же это я попал?».

-Да, Антон, но это неважно — моё имя в Книгу Жизни не запишут, как солому, меня сожгут в печи огненной, — быстро ответил, словно по привычке, Антон, вертя в руках смартфон.

-Скажи, Антон, а зачем монаху смартфон?

-Просто мне он тоже не нужен, а монаху нужнее, святой ведь человек, все же.

Понимая, что ничего не понятно, и при этом начиная заинтересовываться своим собеседником, Певчий попробовал подойти с другой стороны (его рука в это время намазывала уже третий кусок хлеба вареньем, тогда, как два первых уже нашли свое недолгое упокоение в компании чебуреков).

-Зачем же ты его покупал?

-Хм, — прищурился Кудрявый. — В сущности, почему бы тебе и не рассказать? Я же в этом уже исповедался.

Певчий приготовился слушать и, за ненадобностью рта для слушанья, приступил к очередному куску хлеба со сладкими вишнями.

-В общем, всё было так: приезжает ко мне одна дамочка из другого города, но ведь не просто так — я ей смартфон обещал купить. В общем, подарил я ей его, ну и, конечно, ни в чем от нее не знал отказу целых три дня, пока она мне не надоела. Ну а после того — выгнал ее, вот и история.

-Что-что? Смартфон-то здесь при чем?

-Ну а его забрал, конечно. Церкви-то добро такое нужнее, чем этой блуднице вавилонской. Сгорим мы с ней, блудники, в пламени адском, а смартфон монаху пригодится — ведь надо его отблагодарить за то, что грехи мои тяжкие мне пытается отпускать.

Певчий чуть не закричал на всю трапезную: «Стой, так ты ему исповедовался в этом, а он потом согласился принять такой смартфон?».

-Ну не шуми, друг, не шуми, конечно же, нет, — успокоил его Кудрявый. — Я же не такой дурак: ему я рассказал обо всем, кроме истории смартфона, а в том, что я обманул монаха — что делать, ездил исповедаться в Свято-Духов Скит, подарил и тамошнему монаху телефон, но попроще. Так и для Бога доброе дело сделал, и грехи свои облегчил.

-А тот телефон, второй?

-Ну, его я честно достал — забрал у одного сектанта. Ведь им зачем телефоны? Только нечистому духу помощь. А так монаху хорошую вещь подарил. Разве плохо?

-Даже не знаю, что на это ответить, ведь…

-Ой, извини, друг, у меня автобус отходит через два часа, нужно еще смартфон успеть занести.

Антон вскочил и выбежал, как Людмила до него.

Певчий долго еще не мог встать из-за стола: случайное затрапезное откровение так смутило его, что не было сил что-то делать, кроме как макать ломти хлеба в сладкий сироп и, откусывая от них, запивать почти закончившимся чаем.

Когда же дело дошло до дна чашки, на котором одиноко лежал влажный круглый пакетик с заваркой, Певчий все же встал. Посмотрев на очередь, которая ближе к ночи уже не была столь огромной, как сразу после литургии, он снова присоединился к драконьему извивающемуся хвосту, и не прошло и минуты, как за его спиной оказались еще двое, держащие в руках сборники рецептов, столь популярные в здешней обители. Мог ли знать Преподобный Иов, что его затея станет столь успешной, и тысячи верных христиан будут съезжаться в Почаев ради спасения своих душ? Кто знает. Впрочем, известно, что Певчий еще не был изрыгнут змием во второй раз, когда ничего не подозревающий (на словах, по крайней мере) почаевский монах уже общался со своим другом, отцом Сергием из Киева, о том, как благочестивы нынче паломники, как богобоязненны они. К уху же достойный муж прижимал подарок кудрявого своего гостя, уже ушедшего прочь с почти чистой совестью, которую точил червь уныния оттого, что второму монаху не раздобыл он настолько же дорогой подарок, удовлетворившись малым, и нужды Церкви посчитав за ничто.

Блики куполов

10 Июн 2015 Нет комментариев

автор: Георгий Тишинскийрубрика: Проза Tags: Георгий Тишинский

Огромные, бесформенные, шумные толпы паломников заполонили всю Лавру. У входа в пещеру Преподобного Иова очередь человек в пятьсот, в храмах некуда упасть яблоку, даже во дворе сновали туда-сюда группы женщин в платках на головах и сопровождавших их мужей и детей с общим выражением обреченности на лицах. Вместе со священниками они поднимали неприятный, раздражающий шум рыбного базара, от которого каждые полчаса отвлекал перезвон, доносившийся с башенных часов, блестевших золотом на фоне серого, памурного неба. Облокотившись на парапет, скучая в этой нестерпимо однообразной суете , рассматривал маленькие домики Почаева один паломник. Немоного поёживаясь от холода, приносимого и сыростью, и сильным, резким ветром, он прятал покрасневшие руки в рукава, иногда освобождая их, чтобы поправить растрепанные ветром волосы, а затем снова укутывая. Холодно было, прежде всего, из-за размещения Лавры: незащищенную верхушку насыпи, вокруг которой прижимались друг к другу невысокие здания — в основном частные дома — ветер продувал со всех сторон. В этот день солнце порой напоминало о своем существовании за пеленой туч, посылая ярки лучи сквозь возникающие в небесной ширме дыры, но эти тонкие намеки не давали никакого тепла. Если луч попадал на церковный купол, то порождал яркие блики. Которые виднелись с другого конца Почаева. Солнце словно помогало Церкви приманивать прихожан, а прихожанам — обретать Церковь. В обрамлении бликов купол делался прекрасным и притягательным, напоминая видящим, что Бог есть свет и нет в Нем никакой тьмы. Вдохновленный тварным светом, рукотворный купол проповедовал Евангелие, Благую Весть о безупречном, несотворенном свете истины и жизни.

«Интересно, блестят ли купола, когда на них никто не смотрит», — подумал Паломник и усмехнулся.

От парапета небольшая лестница в несколько ступенек вела к двум скамейкам, поставленным друг напротив друга вдоль плиточной дорожки. Находясь ниже уровня парапета, эти седалища (будем надеяться, что не седалища губителей) были защищены от ветра, потому замерзший и утомленный однообразными жилищами почаевцев Паломник спустился к одной из них. Из сумки он извлек две книги, купленные утром в лаврской церковной лавке: «Молитва Иисусова. Назначение Четок» и «Умное Делание» Архиепископа Антония. На скамейке было сравнительно тепло и удобно — в этом уединенном месте, через которое не проходили маршруты шумной толпы праведных богомолов, можно было погрузиться в содержание одной из книг, наслаждаясь чистым лаврским воздухом. Паломник открыл «Молитву Иисусову» — небольшой, в мягкой темной обложке сборник вырванных из контекста высказываний святых отцов о практке слияния с Богом — и отвлекся от всего, что окружало его.

Когда читаешь интересную книгу при естественном освещении. То не замечаешь, как солнце все ниже и ниже опускается к горизонту. Постепенно на улице темнеет, и столь же постепенно глаза привыкают ко все меньшему количеству света. Наконец, когда становится совсем темно, понимаешь, что уже поздний вечер. Так происходит, когда даешь книге поглотить себя — отдаешь свое внимание ей и словно умираешь для пошлого мира вокруг.

«Я видел Вас сегодня во время Крестного Хода», — совершенно неожиданно раздался с соседней лавочки густой, похожий на медвежий, но с какими-то намеками на птичий клекот, голос. Паломник автоматически поднял голову и заметил, насколько стемнело с того момента, как он открыл книгу. «А ведь читал я как-то, несмотря на такую темень», — пронеслось в его голове. Между тем, с соседней скамейки на Паломника смотрел, прищуриваясь, черноволосый, коротко стриженый, черноглазый и смуглый — с лицом побитым оспой — человек. Не был он худым, не был и таим уж толстым, но и золотая середина явно не воплощалась в его мягких, дряблых щеках. Скорее, этот человек был гармонично развитым, что совмещалось с реализовавшей себя склонностью к полноте. Развалившись всем своим гармоничным и в то же время определенно полным телом на скамье, он то направлял на Паломника свой взгляд, то отводил его, словно был очень смиренным и стеснительным: обычное дело для визитеров Святых мест — пытаться выглядеть праведными, чтобы убедить в этом хотя бы самих себя! Наконец. Паломник ответил:

«Я, может, Вас тоже видел, но не обратил внимания. Какой у меня резон Вас запоминать? Честно ведь — никакого. Но какой резон у Вас запоминать меня — вот вопрос».

Медвежье-птичий голос раздался вновь: «Вы высказывали недопустимые вещи насчет Крестного Хода».

А дело было вот в чем: Паломник приехал в Почаев в числе других любителей ортодоксального образа жизни, среди которых были женщина с умственно отсталым сыном. Юноше было лет пятнадцать, что не мешало ему вести себя на все пять. Разумеется, он с радостью навязывался каждому своему попутчику, как это делают обыкновенно общительные дети, не понимающие того, что кто-то их может не любить, и не привыкшие к тому, что их могут прогнать. Об этом ли говорил Спаситель, когда призывал Апостолов к уподоблению детям? Во время Крестного Хода юноша узнал Паломника и начал ему рассказывать, как он «с мамой сегодня в пещерку Иова залезал». «Послушай, ты хоть раз думал над тем, зачем нужен крестный ход?», — оборвал его раздражительный Паломник. «Ведь ты проходишь путь Христа — твой ум должен представить себе эту мучительную дорогу, которую прошел Спаситель. Ты должен попытаться войти в его состояние — вот для чего ты здесь идешь, вот зачем всё это и устраивается. Подумай над этим молча, вместо того, чтобы людям морочить головы» — так сказал Паломник — как оказалось к большому разочарованию общительного юноши, и очень плохой собеседник, и не благосклонный педагог. После этого отверженный рассказчик умолк и пропал в море двигающихся с крестом и молитвами человеческих тел, его же неблагодарный собеседник возблагодарил удалившегося за долгожданный уход.

«Вы имеете в виду сегодняшний разговор с мальчишкой?» — спросил Паломник у сидящего на скамейке. «Что же Вас не устраивает? Я говорил ему вполне очевидные и общеизвестные вещи. Или, может, Вы хотите укорить меня в недостатке милосердия по отношению к дурачку, как это любят делать обычно все кому не лень, как только оказываются в церкви? Но я не настолько христианин, потому оставьте этот разговор, ведь, хоть мы и в Почаевской Лавре, моральных наставлений я не восприму ни от Вас, ни от самого Патриарха. Так что, может, не будем и начинать? Как давно когда-то сказал Иисус, блаженны миротворцы, ибо сынами божьими нарекутся. Сыном божьим-то лучше быть, чем ругаться попусту, правда?»

Паломник в действительности не был миротворцем, он просто не хотел тратить свое драгоценное время на однообразных и пустых людей, которых уже вдоволь повидал в церквях. Он знал одну вечную истину: значительно мудрее послать к черту стоящую в церкви старушку, чем слушать ее рассуждения о Боге.

«Помилуйте, дорогой друг, у меня и в мыслях не было Вас в чем-то укорять. Просто Вы очень сильно заблуждаетесь — вот я и хотел помочь Вам исправиться».

«Не понимаю Вас», — двусмысленно ответил Паломник голосу, источник которого все больше скрывался в ранних октябрьских сумерках. Голос, несмотря на очевидную бессмысленность разговора, был настолько притягательным, что не хотелось резко обрывать беседу.

«Гордыня, дорогой мой, гордыня. Всем хочется быть Иисусами, и только глупый мальчик понял истинное значение Крестного Хода. Ведь Иисус шел на Голгофу в одиночестве, а монолитная толпа, окружавшая его, двигалась своим путем — не вместе, со Спасителем, но вслед за ним, чтобы осмеять его и распять. Разве Вы в одиночестве сегодня шли, подобно жертве? В грязной и потной давке на ступеньках, по которым спускалась толпа от храма, чтобы по ним, по-прежнему воняя и шумя, к Храму же вернуться — там Вы чувствовали себя Иисусом Христом? Конечно же нет, ведь смысл Крестного Хода совсем другой — побывать в шкуре тех, кто отвел его на Голгофу и там под пошлые шуточки пригвоздил к Кресту. Мальчик хотел рассказать Вам пошлую историйку, а Вы отказались слушать. Как нехорошо, однако. Как Вы непочтительны к мистическим традициям Церкви».

С наконец укрывшейся под вечерней тьмой скамейки раздался медвежье-птичий смех.

«Послушайте, кто Вы такой?», — спросил Паломник своего удивительного собеседника, так неожиданно навязавшегося ему во время чтения духовной литературы.

«Вам нравится сегодняшний месяц?», — спросил в ответ странный человек, и тучи, скрывавшие несколько часов назад солнце, словно специально разошлись, чтобы бросить на площадку у парапета отблеск холодного, тонкого, изящного месяца.

«Я люблю холодный свет луны. Он делает ночь чарующей и загадочной» — произнес Паломник с непонятно откуда взявшимся искренним романтизмом. Голос его собеседника овладевал им, располагал к искреннему разговору, и противостоять этому влиянию было почти невозможно, да и не было желания. Не для того ли нужны случайные встречи, чтобы поговорить о том, что не открываешь порой даже самому себе? «А все же — кто Вы», — спросил Паломник во второй раз.

«Купола созданы людьми для того, чтобы раздавать свои блики, чтобы манить людей в Церковь издалека. Блики куполов — лучшее приглашение на богослужение. Однако, церковный купол не был бы красив, если бы не солнце, отажаемое им. С другой стороны, и солнце не было бы так прекрасно в своей  пламенной форме, если бы не разнообразные предметы, по-разному отражающие его лучи. Купола необходимы солнцу для того, чтобы свет мог побыть воцерковленным. Так и грязная толпа грешников нужна Христу, чтобы на ее фоне можно было различить праведника. Если есть мученик, кто-то обязательно должен пробить его руки гвоздями».

Удивленный красивыми и осмысленным речами своего совершенно случайного собеседника, Паломник захотел попытаться хотя бы поспорить — а что еще оставалось? Он насмешливо спросил: «Неужели Вы решили прочитать мне проповедь в духе Евангелия от Иуды? Старые мысли, не имеющие никакой ценности. Зло есть не что иное, как испорченное добро».

«Блики куполов также не что иное, как «испорченный» свет солнца, разве нет?», — рассмеялся голос. «Наверное, недаром самый первый в некотором роде источник таких бликов традиция связывает с колдовством. Луна также не имеет своего света, но как прекрасен свет самодостаточный свет солнца, «испорченный ею», как Вы выразились. Ведь для кого-то он прекраснее, чем само солнце — разве не из числа таковых и Вы сами?».

Паломник не знал, что ответить — даже его обычный прием свести неуправляемый разговор к пустому спору потерпел на этот раз крах. Человек с противоположной скамьи встал и вышел к парапету, прямо под лунный свет.

«Церковный купол, — продолжал он, — лишь худшая копия луны. Не удовлетворяйтесь худшим, если уже Вам не по вкусу хождение в солнечном свете. Позвольте же провести Вас в первый храм, сотворенный самим Всевышним». С этими словами, черный человек, стоящий под струями холодного света луны, протянул руку.

Очарованный Паломник позабыл обо всем, растерял самообладание и пустые надежды, словно он умер и вступил в новую, настоящую, вечную жизнь. Поднявшись со своей скамейки и оставив купленную книжку, он вложил свою руку в протянутую ему.

«Кто же Вы, наконец?», — спросил он в третий раз.

«Я всего лишь настоятель древнейшего из храмов», — прозвучал ответ.

Двое устремили свой взгляд к прекрасному месяцу, и когда они начали идти, их ноги оторвались от земли, словно лунный луч указывал им бестелесные ступени, ведущие в глубины небесного свода. Церковные же почаевские купола печально пребывали во мраке, ибо им некого было звать в храмы — солнце давно скрылось в преисподней и наступила таинственная лунная ночь.

Ледяные берега

10 Июн 2015 Нет комментариев

автор: Георгий Тишинскийрубрика: Проза Tags: Георгий Тишинский

Когда туристы покидают этот гостеприимный, тёплый город, то приходит холодная осень, затем зима – метели, морозные вьюги – и местные жители прячутся от воскресших призраков ледяной тьмы, чтобы, выжив, следующим летом снова обманывать приезжих, словно зимы и не было. Каждое лето местные вспоминают мрачные январи – те, кто пережили зиму; те, кого не поглотили чёрные проруби, возникающие в обманчиво крепком льду; те, кто не остался навсегда на занесенной снегом улице; те, кого не постигло нечто значительно более ужасное, губительное и – неизбежное для тех, кому не предначертана долгая жизнь.

В это мёртвое время на морском льду рассаживаются алчные чайки, время от времени вылавливающие рыбу сквозь проруби, и терзающие её в воздухе, разбрызгивая бесцветные внутренности на белоснежный покров степной прибрежной земли. Море – впрочем, не всегда – кормит этих вечно голодных тварей. Однако же, порой, в самые голодные зимы, чтобы временно умиротворить голодных птиц, местные могут принести многие, казалось бы, немыслимые в любом другом месте – в любой другой сезон – жертвы этим сатанинским созданиям; ибо кто интересуется судьбами безродных и при этом питательных бродяг? Брызги внутренностей бездомных скитальцев, украшающие снег алыми пятнами, не смущают никого в этом южном городке. Жертвовать, чтобы не стать жертвой – это спасительный путь премудрых обывателей мрачного курорта.

Жарким летом приезжие кормят чаек у пристани хлебом, бросая крошки в мутную воду – в воду, полгода назад окрашенную в яркую кровь обреченных; разве кто-то из туристов способен догадаться о том, что чайка, глотающая мокрый хлеб, лишь выжидает того мрачного дня, когда ей снова принесут вкусной, жирной человечины? Но невежество очаровательно, любопытство же губительно. Птицы-людоеды по-смешному кричат, благодаря щедрых людей – и терпеливо ждут своего часа. Птица неприхотлива, человек высокомерен и невежественен, конец же един для обоих: темная вода оледеневших берегов.

Пропаганда

10 Июн 2015 Нет комментариев

автор: Андрей Диченкорубрика: Проза Tags: Андрей Диченко

Василий Копуш хотел сменить свою фамилию на какую-нибудь простую русскую. Например, на «Иванов» или «Александров». Все дело в том, что он мечтал быть политологом, а с его странной фамилией возможность сделать блестящую карьеру среди правящей элиты равнялась нулю

Каждый вечер он сидел за своим письменным столом и разглядывал напечатанные его любознательной сестрой фотографии. Печатать снимки, совершенно случайно найденные в виртуальном пространстве, было ее главным увлечением.

Сестра восхищалась Василием и всячески потакала его желаниям. Несмотря на родственную связь, она искренне любила его и, может, даже желала близости с ним (но боялась Бога).

Василий в знак признания писал своей сестре стихи, пытаясь обходить деликатные стороны их совместного бытия. Сейчас же он держал в руках фотографию двух узкоглазых девочек, кожа которых была обожжена напалмом и походила на сырое тесто. Для того, чтобы понять природу таких увечий, он взял лупу и со скрупулезностью профессора по долгу задерживался взглядом то на конечностях, то на лицах жертв чужой войны.

– Как думаешь, Катюш, они сестры? – спросил Василий.

Катя молча пожала плечами и удалилась на кухню. Подобные вопросы, касавшиеся неизбежности смерти, ее смущали. Особенно, когда задавал их родной брат. Тем временем на кухне она жарила на раскаленной чугунной сковороде сырое мясо. Катя знала, как это делается, а поэтому чувствовала себя вполне комфортно. Иногда она пыталась увидеть себя со стороны в такой момент и представить, насколько красивым является это зрелище. Наверное, красивым.

Для жарки она всегда выбирала чугун, потому что так ее учили покойные родственники. Еще она не смела ничего разогревать в микроволновой печи, потому что пораженные пищевые волокна могли быть вредными и привести к онкологии. В то же время опухоли ее привлекали чисто визуально. Она мечтала о том, что когда-нибудь положит брату на стол фотографию чужой опухоли, чтобы своя никогда не появилась.

Вскоре на кухне появился Василий, видимо, уловив вкусный запах специй. Прежде чем он что-то сказал, Катя спросила:

– Я очень красивая?

– Ты очень красивая, – ответил Василий и положил на стол фотографии.

– Посмотри на них, – сказал он сестре. Она подчинилась ему, но не могла понять, что Василий хочет на самом деле.

– А теперь подними крышку!

Катя покорно приподняла крышку, сделанную из толстого огнеупорного стекла. Тут же повалил ароматный пар, придавший кухне атмосферу праздничного ужина.

– Вкусно пахнет? – спросил Василий. Катя в ответ рассеяно кивнула. – То-то же. А знаешь, что это все значит?

Катя, конечно же, не знала.

– А это все, сестричка моя, пропаганда! – оставив фотографии на столе, Василий ушел обратно в свою комнату.

Катя подумала, что, наверное, он совершил в этот вечер какое-то важное открытие. Не посмев посмотреть на порядок фотографии, она надела резиновые перчатки и, аккуратно приподняв стопку со стола, положила их в мусорное ведро.

Протерев стол влажной тряпкой и поставив на него две пустые тарелки, она уселась на стул и закрыла глаза.

От постоянной готовки у нее перед глазами мерцали яркие вспышки.

Вскоре на кухню вновь пришел Василий.

— Чтобы пропаганды было меньше, кушать Катюша надо больше!

— Человечины! – радостно добавила сестра.

— Человечины, — кивнул головой Василий. – Вот ты думаешь, им там, на этих своих Фиджи и Коморских островах, поначалу было легко? Там же нихрена нету съедобного, только трава и всякая гадость на деревьях! Как жить? Как жить пигмеям, троглодитам и прочим обезьянам, я тебя спрашиваю?! А ведь привыкли, приспособились, приноровились, канальи! Три тысячи чертей! Врагов стали кушать, о как! И ты знаешь, ничем не хуже, чем говядина или там свинина – в них ведь сейчас одни ядохимикаты, гормоны, генномодифицированные добавки! Даже в курицу удобрения пихают, да-а, а как ты думала, дорогая моя разлюбезная любимая сестричка?! Так и живем! Кругом обман, воровство и коррупция, только в дикой природе осталась правда! Я вот с делами сейчас подразгребусь, и тоже в лес, в глушь, к тетке на заимку поеду врагов народа истреблять! Пожирать врагов народа! – яростно взревел он.

Одобрительно кивая головой, Катя раскладывала мясо по тарелкам

Видимо, самое сложное у них будет еще впереди.