30 Янв 2022
автор: Семён Петриков (Альмаухль)рубрика: Проза Tags: Семён Петриков (Альмаухль)
Этот чудом сохранившийся после полного обнуления всех моих черновиков текст удалось обнаружить случайно, в диалогах. Он представляет собой фрагмент, обрывающийся на самом интересном месте. В этом фрагменте рассказывается предыстория создания Бензольного Кольца. Алексис Штимме (Лёшка) — тот, кто станет в следующих главах Аптечным Сенобитом. Здесь описывается самое начало нашего знакомства. Не думал, что буду выкладывать данный текст в столь сыром виде, но, учитывая, что все остальные черновики всё равно исчезли — уже похуй. Так что, наслаждайтесь чтением. Остальное допишу потом, может быть…
***
Про меня порой говорят, что я тайно поклоняюсь культу фаллоса – что ж, эти слухи несколько преувеличены. Никакой тайны в этом нет, ибо всё одно – фаллический символ или символический фаллос, но слишком многие из тех, кто придаёт этому значение, продолжают считать, будто бы фаллос и член это одно и то же. А это, как говорят в Одессе, две большие разницы… Вообще, если говорить о членах, у меня к ним двоякое отношение. Амбивалентное. Ну то есть, с одной стороны, они конечно мне нравятся… Но слишком уж много раз я сожалел о том, что природа наделила меня членом. Я стал сожалеть об этом ещё в детстве, когда воспитатели в детском садике или бабушка говорили что-то вроде того «ты же мужчина, будущий солдат!», или «мужчины не плачут» — но мне не хотелось быть солдатом, мне не хотелось стрелять в людей. Всё это звучало так, будто бы наличие члена обязывает меня быть грубым, агрессивным и неутончённым. Я часто думал о том, что хотел бы родиться девочкой (но лучше, конечно, драконом — драконы умеют летать и живут тысячи лет). Иногда я воображал, как отрезаю себе член, и скармливаю его бродячим собакам. Иногда я представлял, как он отделяется от моего тела сам, извлекая свою извилистую корневую систему из моей плоти, и на ложноножках уползая в какую-нибудь трещину. Будто бы это инопланетный захватчик, оккупировавший моё тело… Меня удручало то, что мне всю жизнь придётся соответствовать стереотипам о мужчинах, чего мне совершенно не хотелось. Я даже думал о том, чтобы сменить пол, но понимал, что никогда на это не решусь, потому что это дорого, вредно для здоровья, да и не сделают мне настоящую вагину, а только имитацию. Я ведь знал о том, что энергетическое тело женщины отличается — у женщин есть матка, а это дополнительный орган восприятия энергий. Карлос Кастанеда писал, что женщины в 4 раза сильней мужчин энергетически, и более предрасположены к магии, так вот, это правда. Поэтому ведьм больше чем колдунов. Наличие члена делает меня человеком второго сорта в колдовской иерархии. В общем, быть членоносцем не так уж и весело… А ещё однажды я сломал его, пытаясь завязать в узел… В нём при этом что-то хрустнуло, это было больно, но мне почему-то это даже понравилось. Ну то есть я проделывал иногда с собой такие эксперименты… Потом он криво сросся, и поэтому выглядит немного стрёмно… Где-то лет до 18 я относился к членам скорее негативно, в силу всех перечисленных выше причин.
Но однажды, на кладбище, я встретил Лёшку — он был одет в чёрные брюки-галифе, военные ботинки, кожаную куртку как у немецкого солдата, но при этом он был весь такой изысканный и утончённый, курил тонкие сигареты, слушал Отто Дикс. У Отто Дикс есть песня «Мой любимый немец», так вот, он был немного немцем, его предки были обрусевшими немцами с Кубани – нордический дух сквозил через него, смешиваясь с характерным говором русских южан. У него были бритые виски, а сверху свисал кучерявый, выжженный красителями чуб – стрижкой он напоминал гибрид панка, скинхеда и донского казака, в левом ухе золотая серьга, на шее православный крестик, на рюкзаке нашивка с перевёрнутой пентаграммой – взаимоисключающие параграфы и эклектика, всё как мне нравилось. Он представился «Алексис Штимме» — и спросил «что ты делаешь на кладбище?» — я ответил, что пришёл поговорить с духами. У Лёшки были мухоморы, мы наелись сушёных грибов в ту ночь, и танцевали среди могил под дарквейв. Мухоморы делали всё вокруг ещё более готичным, мы чувствовали себя легионерами Тьмы, смеющимися и танцующими демонами на празднике смерти.
Лёшка был изысканным интеллектуалом, в нём не было никакой мужской грубости и примитивизма. И он не поддерживал стереотипы из серии «мужчины не плачут», мы иногда плакали под грустные треки… Мы слушали дарквейв и аггротех, у него был плейлист с песнями о суициде. А ещё мы слушали Тату, и мы были убеждены, что это тру-готично, потому что это синти-поп, а синти-поперши они почти как херки, а ещё нам нравились лесбийские образы, мы представляли друг друга лесбиянками. Следует сказать о том, что мой первый гомоэротический опыт был так же опытом оккультным. Мы слушали песни Тату и этот его суицидальный плейлист под баклофеном, и представляли, что мы эмо-лесбиянки. Мы обсуждали посмертие, и я сказал, что нет грехов страшнее, чем самоубиство и гомосексуализм – я слышал, что именно эти деяния разворачивают посмертие вниз гарантированно и безальтернативно. Если мы сделаем это, пути назад уже не будет. Поэтому, следует ритуально закрепить своё отпадение от авраамической религии.
Тёмной ночью, на убывающей луне, мы читали молитву «Отче Наш» задом наперёд, представляя, как с нас спадают сковывающие нас цепи христианского эгрегора, а мы сами наполняемся пылающим огнём Сатаны. Он достал флейту, и стал играть на ней, как безумный пророк, как гипнотизирующий змею факир, как святой ёбаный мертвец. Моя змея поддалась гипнозу, и мы сыграли друг другу на флейтах, но только уже на кожаных… Той ночью мы познали друг друга. Его член был похож на мухомор, большой и идеально ровный, с загибом наверх, словно казачья сабля. Мы познали друг друга много раз подряд. Мы ощутили Тёмное Благословение, мы ощутили, что мы абсолютно свободны, свободны творить свою Волю, и назад дороги больше нет. Впереди только Воля, только Хаос. Мы заявили о своём намерении сделаться как боги.
С тех пор я полюбил члены, потому что я понял, что все стереотипы о членоносцах — отстой. Наличие этого органа вовсе не обязывает меня быть похожим на обезьяну. Человек – это вообще то, что дОлжно преодолеть – человек есть мост между обезьяной и божеством. И мы были ницшеанцами, разумеется. И практиковали кундалини-йогу. Потому что без этого всего, гомосексуализм был бы лишь проявлением похоти, а не оккультной трансгрессией. Знаете, почему я пишу слово «гомосексуализм» через суффикс –«изм»? Меня часто обвиняли в неполиткорректности, якобы, это звучит оскорбительно, и нужно писать «гомосексуальность». Но знаете что? Мне нравится, как звучит «гомосексуализм». Я считаю, что это звучит гордо, как название идеологии или благородного увлечения – анархист, фашист, оккультист, альпинист, постмодернист, гомосексуалист. В этом слове – мужество, сталь, лязг затворов орудий и холод горных вершин. Известны случаи, в некоторых странах гомосексуалисты объединялись с повстанцами, и помогали свергнуть правительство – разве на такое способны политкорректные аморфные «гомосексуалы»?
Алексис был химиком. Я был кундалини-йогом. Мы ставили эксперименты на себе, мы устремились к познанию собственной природы, создавая химическую йогу, радикальную мутантную форму духовности, подобную кустарно синтезированным наркотикам. Позже наши эксперименты лягут в основу идеологии Ордена Бензольного Кольца. У Алексиса был рабочий стол, на котором лежал солидный набор химической посуды, курительная трубка, тетрадь в которую он записывал химические и магические опыты, несколько остро заточенных ножей и лезвий, и кое-какие ритуальные предметы. Часы на стене были дверью, ведущей в психоделический рай – но мы об этом ещё не знали. Лезвия были нужны для того, чтобы соскребать со дна тарелок выпавшие кристаллы химических веществ, а ещё – для нанесения ритуальных порезов. Лезвия вели в тайные изнаночные пространства замысловатых трансформаций плоти и духа, буквы священных имён молниями впивались в кожу, и Слово становилось Плотью в этом Храме Разрезов. Он мечтал о бессмертной, бескрайней плоти, которую можно будет кромсать вечно. Многие эмо и готы занимались самоповреждением, это было типично, но Алексис придавал этому процессу особое, сакральное значение, возводя его в духовную практику. Для многих эмо художественная резьба рук была средством выразить душевную боль, средством борьбы с депрессией. Было ли это так для него? Да, отчасти, но только по началу…
В начале нашего знакомства он действительно был довольно депрессивным. Говорят, разница между эмо и готами состоит в том, что готы считают, что этот мир находится в жопе, в то время как эмо полагают, что в жопе находятся лично они. В сознании Лёхи обе жопы, и большая и малая, несомненно присутствовали, однако в ходе психофармакологических экспериментов его мировоззрение стало меняться. Постепенно он стал видеть мир через призму химических формул, как набор реакций в организме. И раз уж вся наша эмоциональная жизнь была производной от сложного комплекса химических реакций, то относиться к ней следовало соответствующим образом – наблюдать за тем, как меняют вещества наблюдателя, акт наблюдения, и сам наблюдаемый мир. Он любил рассуждать о том, что жизнь – не более чем каскад реакций, запущенный когда-то в первичном бульоне, но целью всего этого являлся эмоционально-чувственный и мистический опыт. А наиболее мистическим состоянием было состояние влюблённости, которое он объяснял всплеском окситоцина, серотонина, и других нейромедиаторов. Аура влюблённых становится радужной, и раскрывается к восприятию истинной реальности. Задачей химического йога становилось найти препараты, позволяющие поддерживать это состояние как можно дольше.
Однажды на заброшенной ферме мы нашли большую банку окситоцина, который используется для стимуляции родов у скота. Алексис рассказал об окситоцине – это вещество, вызывающее чувство привязанности, выделяющееся у матери при родах, и в меньшей степени – при влюблённости. Под воздействием окситоцина происходит запечатление, и объект любви впечатывается в сознание субъекта навсегда. Мы переглянулись. «Поставим эксперимент?». Мы заперли комнату, чтобы никто случайно не вошёл, и отключили телефоны. Чокнувшись пробирками, мы выпили окситоцин на брудершафт – дозу, предназначенную как минимум для лошади. И стали внимательно смотреть друг другу в глаза, наблюдая за собственными эмоциями, чтобы зарегистрировать момент запечатления. Сознание слегка изменилось, это было похоже на слабый аналог экстази, но невозможно было точно сказать, подействовал ли на нас окситоцин, потому что запечатление уже произошло и гораздо раньше, естественным путём. Мы уже были влюблены друг в друга, и заметить на фоне этого действие приворотного зелья не представлялось возможным.
Как я уже сказал, в начале нашего знакомства он был несколько депрессивным, как наверное и подобает представителю «тёмных субкультур». Но в дальнейшем с его характером произошла глубокая трансформация. С одной стороны, он начал рассматривать эмоции как химический процесс. С другой стороны, это не сделало его материалистом – его взгляды становились ближе к гностической натурфилософии, он видел в этих химических процессах духовное начало. В этом сложном мировоззрении находилось место и для мистических переживаний, и даже для контакта с СУЩЕСТВАМИ. Да, мы с Алексисом видели СУЩЕСТВ. У меня это часто начиналось с парейдолии.
На этом месте текст обрывается…
RSS