10 Окт 2016
автор: Анна Ковалёварубрика: Проза Tags: Анна Ковалёва
Триптих
Часть 1. «Исповедь матери, потерявшей сына…»
Сегодня умер мой ребенок. Мой сын. Мне еще не пришла похоронка. Потерявшие своих детей соседки еще обнадеживающе кладут руку на плечо: вернется. Поет за работой его любимые песни приемная дочка Наташа. Знакомые считают меня счастливицей. И только одного никто не знает: НЕ ВЕРНЕТСЯ.
Мне еще не пришла похоронка. И никто не принес страшной весточки. Разбилось зеркало… И я не нашла его среди осколков. ЕГО ТАМ НЕ БЫЛО. Как не было и в любом другом месте. Вообще нигде. Никогда больше никто не увидит, как он улыбается одними глазами. Никогда больше никто не услышит скрип половицы под его легкой поступью. Никто. И я тоже. Я тоже…
Сегодня умер мой ребенок. Он смеялся и говорил серьезные вещи, стоял и бежал, и падал, и вновь поднимался ради чего-то большего, чем, как ему казалось, был он. А потом его не стало. И я не знаю, как это случилось. И я не знаю, что я теперь должна делать. Плакать? Биться головой о стену? Забыться? Умереть?
Мой сын не думал о смерти. Убивая своих врагов, он думал о жизни… Не мог не убивать. Теперь его нет. Почему же я еще здесь?
Он хотел, чтобы я жила… И жили другие люди, любили, прощали. Он хотел, чтобы рождались дети и чтобы матери не посылали своих детей на войну.
Сегодня умер мой ребенок. Мой сын. Война когда-нибудь закончится. Она бессмысленна и потому умрет, унеся с собой тысячи жизней, которые еще здесь. И тогда кто-то вспомнит его. И меня. Потому что я была его матерью. Потому что я дала ему жизнь.
А те, другие, оставшиеся в живых, — живут, потому что он, мой сын, отдал жизнь за них. Значит, не бессмысленной была и его, и моя жизнь. Это я дала жизнь тому, кто может погибнуть во имя спасения других, кто может прощать, кто может сделать добрее саму жизнь. И, быть может, это когда-нибудь уничтожит войны, чтобы не было слез матерей о не вернувшихся с войны сыновьях.
Может, в этом и есть мое главное назначение на этой земле – дать жизнь сыну, чтобы навсегда спасти мир от войны…
Часть 2. «Приснись мне, папа…»
Там осталась моя кукла. За красные пухлые щеки я звала ее Рябиной. Хотя мама считала, что ей больше подходит Клюква. Я шила кукле платья с кружевными оборками, представляя, что она живая, а саму себя называла Морским Бризом, приносящим с собой запах Экзюпери и одуванчиков. Мне было почти 12. В июле мы собирались к морю. Я вела дневник, воображая, как стану великим писателем, и родные опубликуют его после моей смерти.
Рябину подарил мне папа несколько лет назад. Папа, приснись мне хоть разок! Ведь ты не дарил мне подарка на день рождения в этом году. Снись мне, пожалуйста, раз в год, на день рождения или на Пасху, чтобы я смогла помнить твое лицо и голос, чтобы размытый образ в моей голове становился больше похожим на тебя…
Раньше мне часто снились кошмары. Но я их не боялась — знала, что после всех ночных страхов еще теплее встретит меня солнечный лучик, каждое утро пробирающийся к моей подушке через дырочку в кисейной занавеске. Мне было почти 12, когда лучик не пришел. Он оказался в концлагере или в газовой камере. А может, ему «повезло» — и его застрелили. Я больше не видела ни одного кошмара. Должно быть, плохие сны — весточки от тех, кто был дорог и ушел. Они приходят, чтобы предупредить нас о том страшном, что нас ожидает. А когда наступает это страшное — сны уходят. Теперь ночи похожи на дни, а дни похожи на ночи. Кто-то украл улыбку у утра и слова любви у сумерек. Времена года осиротели. Планета контужена войной.
Что-то умерло. Что-то, что отличало меня от других, делало меня мною. Не стало дожидаться, пока море станет красным. Пока все одиннадцатилетние девочки оставят кукол в воронках и станут смертными взрослыми. Пока все мамы будут плакать, а папы сниться.
Хороню себя саму. Засыпаю землей куклу Клюкву в кружевном платьице. Я считала, что ей больше подходит Рябина… Умерла гостья из прошлого, рыжая веснушчатая девочка с короткой стрижкой, под ногами которой искрились волны, и колыхалась под заигрывания ветра сухая желтая трава. Поворачиваюсь и ухожу. Впредь не открываю глаз.
Вселенная безмолвствует.
Часть 3. «Нам хочется быть похожими на ВАС…»
Светлане Георгиевне Вороновой, ветерану Великой Отечественной войны
Всегда больно слушать о том, что было пережито. Но нельзя не слушать. Нельзя не знать.
Нельзя потому, что они были такими же, как мы, и все же не такими. Нельзя потому, что это, пожалуй, самая героическая и самая кровоточащая рана нашего народа. Нельзя потому, что это наша история.
Я хочу сказать спасибо Светлане Георгиевне Вороновой за то, что мы сегодня слышим, мы сегодня знаем, что мы как будто сами побывали в тех испепеленных сороковых. Спасибо за то, что нам хочется быть похожими на ВАС, а не на звезд Голливуда. За то, что мы знаем, какая она – любовь к Родине!
10 Окт 2016
автор: Анастасия Павловарубрика: Проза Tags: Анастасия Павлова
Эссе
Недавно мама узнала, что у нее скоро будет малыш. Малыш – это я. И я планирую обнять свою мамочку через семь месяцев, в январе. Я уверен, что моя мама – самая лучшая в мире, и она меня очень любит. Знали бы вы, как забилось ее сердце, когда она узнала обо мне. На миг мне показалось, что она заплакала от счастья. А потом она погладила животик, в котором я так уютно разместился.
К великому несчастью, мама стала плохо спать. Ее что-то волнует. Я слышал, как папа говорил ей о начале войны,… Голос его был очень тревожным, а потом мама просила его остаться с ней, с нами, и никуда не уходить. Но папа её не слушал. На прощание он прикоснулся своей большой холодной рукой к нашему животику и поцеловал маму в лоб. Я протянул ему свою ручку, он почувствовал прикосновение и улыбнулся. Я очень-очень хочу, чтобы он скорее вернулся. Ведь снаружи так страшно. Каждый день я слышу какие-то взрывы, выстрелы, крики людей, последнее слово погибающих солдат — «мама».
Я чувствую, как моя мама боится. Она осталась совсем одна. Никто не поддерживает её. Мне тоже становится очень страшно. Папа давно не писал нам писем, от него не пришло ни одной весточки с того момента, как он ушел.
Чтобы выжить, мама устроилась работать медсестрой в госпиталь. Мы с ней помогаем раненым солдатам. Ей тяжело носить меня везде с собой в животике, но я уверен, что она справится, ведь уже совсем скоро я обниму ее.
Сегодня мама случайно услышала, как один офицер говорил что-то про моего папу. Её сердечко так быстро забилось, что я ударил ее ножкой, и она вскрикнула. Но я не хотел причинять ей боль, ведь она заботится обо мне совсем одна в такой трудный период времени. Мама пыталась поговорить с этим мужчиной о папе. Этот человек с очень сильным, грубым, но добрым голосом, отзывался о папе очень тепло. Но внезапно тон его голоса изменился. Я почувствовал, как моя мамочка заплакала…
Несколько дней мама ничего не ела. Она все время плачет. Я бы очень хотел прямо сейчас обнять и поцеловать ее, успокоить. Мне пришлось толкнуть ее пару раз в животик, чтобы она хоть капельку развеселилась. После этого я почувствовал, как она приложила свою руку ко мне и ласково прошептала: «Мы справимся…».
Я родился в январе 1942 года, когда было холодно и очень много снега. Это время, пожалуй, было одним из самых тяжелых для моей мамы, потому что велись ожесточённые бои, и я часто плакал от страха. Но она смогла преодолеть все трудности. Я восхищаюсь своей мамой и очень горжусь ею. Она дала мне жизнь и поддерживала ее во время войны, несмотря ни на что.
10 Окт 2016
автор: Злата Евстегнееварубрика: Проза Tags: Злата Евстегнеева
Родился у мамы с папой Сын. Вырос он большой-пребольшой.
Пришло время Сыну экзамены сдавать. Учит-учит, сдать не может.
Позвал Сын Отца и говорит: «Бать, так и так, мол, не могу вытянуть».
Взялся Отец за Сына, тянет-потянет, экзамен Сын сдать не может.
Позвал Отец Мать и говорит: «Мать, Сын то наш «ни бум-бум», не тянет».
Мать с Сыном учила, учила, тянула, тянула, а экзамен Сын сдать не может.
Позвала Мать Одноклассницу Сынову и говорит: «Одноклассница Сынова, помоги ему, а то сам не тянет». И вот уже их трое над Сыном хлопочут: Отец за математику, Мать за русский, Одноклассница за всё и сразу, тянут-потянут, а Сын им отвечает: «Не понимаю, плохо объясняете».
Позвала Одноклассница Учительницу Школьную и говорит: «Марьванна, так и так, мол, Сын-то не тянет, помогите ему». Взялась за Сына и Марьванна. Теперь их четверо. Суетятся, всё что-то объясняют ему, а он: «Не понимаю я, плохо объясняете». И домой уходит. Марьванна не растерялась, позвала Профессора знакомого. «Профессор, помоги, а то Сын не тянет». Профессор больше всех над Сыном старался. И так ему, и эдак преподаёт, а Сын хнычет: «Не понимаю, плохо объясняете». И домой уходит.
Расстроились все пятеро: и Отец, и Мать, и Одноклассница, и Марьванна, и Профессор. Сидят, горюют: «Что же будет с нашим Сыном-то?». Мать слезами заливается, Марьванна валерьянку вёдрами пьёт, Отец с Профессором ищут работу Сыну хоть какую-то, не пропадать же парню, в самом деле!
А Сын тем временем сидит в школьном дворе, подходит к нему Друг и спрашивает: «Как успехи?». А Сын как давай реветь: «Плохо, плохо дела мои, друг! Ничего понять не могу, не получается у меня сдать!»
Подумал Друг, в затылке почесал и говорит: «Вот ты всё занимаешься с кем-то, а сам что? Не дерево же, поди? Может, ежели сам попробуешь, лучше будет?» «Вряд ли», — ответил Сын и ушёл домой.
Дома увидел он расстроенных родителей. И шевельнулось что-то в груди у Сына. Понял вдруг, что столько людей над ним хлопочут, а дело ведь не в них. Это он сам учиться не хочет! С такими мыслями спать Сын и лёг. А на утро проснулся рано, умылся, сделал зарядку, всё как положено. И учиться стал. Усердно, прилежно, стабильно. Мать нарадоваться не могла, Отец – нагордиться.
И вот, пришёл Сын на экзамен, сдал его успешно, а Экзаменатор у него спрашивает: «Кто же выучил тебя так замечательно?» А Сын отвечает: «Мать с Отцом, Одноклассница с Марьванной, и Профессор с Другом – все мне помогали, ну и я постарался – вот и вытянули «Репку!»