Ошейник на шее курорта

Хвои ствол.
Под корой
— тягучая осень.

Вязкое солнце
не плавится в море,
плавает пятнами.
Стеклами оземь —
блики кафе.

Променад? No.

Стулья, стол.
Больше не жарко
И нечего людям уже показать,
кроме одежды.
Ненадобность тел,
тем более тем,
у кого тела мало.

— Нимфа-тихоня, шашлычник ушел.
Штофа закат — на заплеванный стол!
Раушен, друг мой, какого же черта
Лето – ошейник на шее курорта?

Кнайпхоф

Как это просто:
падшие звезды
дворник под утро метет.

Ночь – это остров.

Черной коростой
космос под воду идет.

Не смотри на свое отраженье!
Погляди как дробится собор,
и колышутся в каждом движеньи
миражи терракотовых гор.

Агнета

Едва закрыв глаза, я выключаю лето.
Зашторив день старинным пледом,
оказываюсь на ступенях башни.
Внизу, наверх, за мной, бежит Агнета следом
(в поступках разум ей неведом).
— Послушай, — говорит мне, — это важно.

Меня ограбили, отняли улыбку.
Придется обойти всех красивых женщин
и спрашивать, крича: «Не ты ли это?!»
И нет в лице надежды.
Тильдой зыбкой
кривится рот.
Куда бегу? Мой страх не лечат,
когда с утра в глаза
— иголки света.

Я, зажимая уши, поднимаюсь выше.
Агнета не стоит на месте.
Идет за мною, продолжая речи.
При ней иезуитский нож. Еще я вижу
Оскала пьяный полумесяц.
Она рассказывает, будто бы калечит:
«Да, были очи. Скормила их тюленю…
Безглазая, найду — оторву ей губы,
что б знала как во рту от страха липко.
Уйди с дороги, или падай на колени!
Что знаешь ты, мальчишка, о боли грубой,
О женщинах, ворующих улыбки?»