Луна была без облаков…

Луна была без облаков,

Ока мерцала.

И влага пойменных лугов

К реке стекала.

Земля вздыхала в глубине,

Поила травы.

Все было подлинным во мне —

Так странно, право.

Я был счастливо одинок,

Я брёл без цели,

Костра далёкий огонёк

Светился еле.

Лежали в сумке хлеб ржаной

И томик Фроста.

Кружилось небо надо мной,

И плыли звезды.

Городами призрачно-туманными…

Городами призрачно-туманными

На заре несбывшегося дня

Мы бредём как тени безымянные,

Отблески, лишённые огня.

 

Бытие прозрачно и безоблачно,

Но неясно в сути и делах,

И печаль нерастворённой горечи

Светится на пальцах и устах.

 

Ткани обескровлены желанием,

Неподвластным сердцу и уму,

Мы бредём, разменивая знание

На тропу, ведущую к Нему…

Любовь моя, я так тебя люблю…

Любовь моя, я так тебя люблю

Что от любви моей изнемогаю.

Я словно Феникс в пламени горю,

Едва погибну — тотчас воскресаю

 

И новых мук сладчайшее ярмо

Гнетёт меня, лишая сна и воли

Я плачу оттого, что мне светло

И улыбаюсь — от смертельной боли

 

Мой каждый атом устремлён к тебе,

Все тело — крик, взыскующий слиянья

На путь любви, пролегший по Земле

Ступившие — оставьте упованья.

 

Пусть изваяют нас, сидящих здесь,

Рука в руке, пусть милостью ваятель

Стыдит судьбы бездушный камнерез,

Отсекший нас от радости объятий

 

Пусть камень вызов бросит временам

Влекущим нас в предел Второго круга

Где чашу скорби вечно пьёт Тристан

И где Франческу бьёт и мучит вьюга

 

Там наши тени бросит вихрь во мрак

Мы в сонме душ отверженных помчимся

Но Богу слава! В страшных Божьих снах

Мы до конца времён не разлучимся

 

На суд Последний будучи подъят,

И будучи допрошен, что за сила

Мой бедный дух низринула во Ад,

Отвечу я, не опуская взгляд —

«Любовь, что движет Солнце и светила».

Эпитафия II

Скажи мне, мой ангел, зачем ты явилась,

Зачем в мою душу внесла непокой?

Зачем моё сердце к тебе устремилось,

Зачем я в безумье брожу сам не свой?

Лишь стоит глаза мне закрыть — возникает

Пред мысленным взором пленительный стан

И грезится мне — я тебя обнимаю,

И горек, и сладок мне этот обман.

Давно я, стремясь оградиться от скорби,

Влюблённость распял средь пробирок и колб,

Рассёк ей покровы, достигнул до корня

И стал неприступен, как каменный столб.

И вот, в посрамленье гордыне познанья,

Насмешник Эрот пробудился во мне

И вновь я, как мальчик, взыскую лобзанья

И имя твоё повторяю во сне!

Ах! Затем ли я, в девственном сумраке кельи,

Годами смирял свою грешную плоть,

Чтоб ты ликовала, творя новоселье

В том сердце, где раньше селился Господь!

Пусть душу оружьем проходят вопросы,

Умру — напишите на камне моем:

«Под сим монументом лежащий философ

Погиб от любви, не жалея о том!»

Посмотри, это осень. И ветки дрожат…

Посмотри, это осень. И ветки дрожат,

Ветром сполохи клёна вдоль улиц бросает.

Это было тому лет пятнадцать назад —

Может, больше — я трудно теперь вспоминаю.

Посмотри, это я. Вон — иду через мост,

Перегнулся, смотрю. Закурил сигарету.

И какой меня мучил в тот вечер вопрос?

Уж теперь не узнать. Да и нужно ли это?

Бог мой, знать бы тогда! Не лететь наугад

Через пни и ухабы непонятой жизни…

Почему я не вижу свой собственный взгляд,

Что сквозь ветви и годы глядит с укоризной?

Школа Мудрости

Презирай стакан порожний

И обрящешь благодать.

Жить приятно, жить несложно,

Если смысла не искать!

Вожделеет разум рьяный

Мысль системою сковать,

А ты лежишь на солнце пьяный, и на все тебе плевать!

 

Кладезь мудрости таится в откровении простом —

Жизнь даётся, чтоб резвиться

С дамой сердца под кустом,

Чтобы пить хмельную влагу,

Относить штаны в кабак,

И нанизывать на шпагу

Всех, кто думает не так.

 

И когда ты в землю ляжешь,

Пусть булыжник над тобой

Эпитафией накажут приблизительно такой:

«Здесь лежит собрат скворечни,

Верноподданный пивной.

Всяк рыдает безутешно,

Впечатлён его судьбой.

 

Воспевал он дев порочных

Беспорочные уста

И свалился в час полночный

с разведённого моста.

Был он весел, был он грешен,

Много женщин обманул,

Был бы точно он повешен,

Но по счастью утонул!..»

Когда пронзит пылающий вопрос…

Когда пронзит пылающий вопрос,

И разум прянет к тёмному пределу,

Когда больной душевный перекос

Жгутом рыданья перехватит тело,

 

Я знаю путь, который не во вред,

Я знаю средство поборать сомненья,

Я прохожу за поволоку лет

В четвёртый год от моего рожденья,

 

Здесь травы клонятся под тяжестью стрекоз,

И смолы внемлют времени и лени,

И блики дня сквозь кружево берёз

Чуть наискось ложатся на колени.

 

Здесь мхи укрыли тайну корневищ,

Чей мир белёс, чьи спутаны истоки.

Здесь шмель упорно силится достичь

Глубин цветка, где каплевидны соки.

 

И златоглазка призрачна как сон,

И хрупко тело лёгкое сирфиды,

И чёрный уж свивается кольцом

У основанья дремлющей ракиты.

 

Отсюда путь ложится наугад

По склону земляничного оврага,

Нога скользит, и ветви шелестят

О тайнике, где обитает влага.

 

В густой тени, в прохладной тишине

Я, к роднику приникнув по старинке,

Ищу ответ в прозрачной глубине,

Где пляшут вместе точки и песчинки…

Вечер

Веретеницей в поле петляет позёмка,

Теребя хворостинки, пронзившие наст,

След полозьев синеет бессильно и тонко,

И у дальнего стога уходит из глаз.

 

Сосны ловят звезду в узловатые руки,

Опускаются стылые сны декабря,

И над белым безмолвием — долгие звуки,

Растворенного в сумерках монастыря.

Господь! Сколь безнадёжны все попытки…

Господь! Сколь безнадёжны все попытки

Из Глубины приблизиться к Тебе.

Средь многих прав, лишь право на ошибку

Моей судьбой оправдано вполне.

Как мотылёк, что прянул, опалённый,

Из пламени в сгустившуюся тьму —

Так я бежал когда-то, ослеплённый,

От следования Слову Твоему.

И мир померк, и духу стало тесно,

И Бездна отворилась предо мной,

Но верил я, что и для падших в Бездну

Ты, недвижим, пребудешь за спиной.

Когда же Страж на дверь обрушил молот,

Закрыв мне отступ к Свету бытия,

Я оглянулся, сердцем чуя холод,

И вот, мой Бог, здесь не было Тебя.

Так смерть опережает Смерть Вторая

И делает бессмысленной канву.

С тех пор я слышу — и не постигаю,

С тех пор живу — как будто не живу.

Лишь память, ненадёжная обитель,

Хранит залог надежды неземной.

Я жду — разбивши ковы, Искупитель

От Крестной Жертвы явится за мной.

Я ночевал на берегу….

Я ночевал на берегу.

К утру, лишь звезды побледнели —

Умолкли шорохи ночные,

Ушли под берег ветерки

Стояли травы неподвижно

И даже листья ивняка

Не нарушали тонкой дрожью

Вдруг опустившийся покой…

Похолодало. От реки

Туман поднялся непросветный

И влажной, серой пеленой

Закрыл светлеющее небо —

И в тишине, как корабли,

Века сомкнулись на мгновенье.

И время вдруг остановилось.

И я не знал, когда и где

Могло случиться это утро…

Из-за излучины реки

Раздался трудный крик уключин

И вот, в клубящемся тумане

Возникла тень гребца и лодки.

Не видел я, но мне казалось —

Он плыл к себе, в своё селенье

Тугую плоть покрыли шкуры

И мерно весла рыли воду

И рыба горбилась на дне…

И он проплыл. Издалека

Донёсся рельсов шум весёлый,

И я вздохнул и потянулся,

И все вернулось на круги.