Письмо с крыши

Привет тебе, Малыш! Я слышал, ты простужен.

Пишу с надеждой, что тебя развеселит,

Что другу твоему на крыше много хуже:

Здесь ветер, от него лишь сердце не болит.

Но в целом я живой, варенье есть, но мало,

Здесь пыли набралось — все баночки в пыли…

Недавно молодёжь на крышу залезала,

Спросили, кто такой, пофоткали, ушли.

А кто я? Я поэт, не плачущий ночами,

Не любящий гулять с подругой под луной.

Мои стихи — все здесь, в варенье, в чашке чая,

В трясущихся руках — но, главное, со мной.

А помнишь, я летал над серою толпою

И с высоты глядел на мелочный народ?

Теперь бы сам я встал последним в этом строе,

Да даже в центр! — жаль, пропеллер не даёт.

Я не летал пять лет, и первые — в отместку,

Теперь не для меня небесное житье…

Я думаю спилить ненужную железку,

Но не уверен, что смогу жить без неё.

На кладбище пойдёшь — скажи, что Карлсон пишет,

Что жив и что сберёг альбомные листки,

Что помнил Фрекен Бок, что ждал её на крыше,

И передай привет… Но, впрочем, пустяки.

Житейские дела, как я шутил когда-то,

Когда украл у ней все булки со стола,

Когда стал для неё учителем и братом…

Как всё-таки страшны житейские дела.

 

Вот ветер попритих — я слышу звуки вальса,

Моторы, чей-то смех, сирены где-то вой…

А ты, мой друг Малыш, давай-ка поправляйся,

Мы, может быть, ещё увидимся с тобой.

Одиссея

Когда я вернусь из заморского рая

В одну из последних широт,

То даже собака меня не узнает

(А если узнает — умрёт).

 

В одежде из дыр и лохмотьев звериных,

Под гнётом густой пелены

Мне то ли идти на сражение с сыном,

А то ли на свадьбу жены.

 

Пускай забывают, пусть лгут в некрологе,

Пусть больше не ждут корабли!

А если рябина встаёт на дороге…

То пусть себе дальше стоит.

Мокрый снег

Мокрый снег на щеке — все равно, все равно, что слеза.

Мокрый снег не даёт мне сгореть на твоих волосах.

После серости туч горизонту пора прояснеть —

Но летит мокрый снег, и свистит, и поёт мокрый снег.

 

Закрываю глаза от отсутствия прочих цветов.

Я тебя подожду, не замёрзну в холодном пальто.

Мокрый снег мог тебя завести, увести, обмануть,

Я ещё постою сколько нужно холодных минут.

 

Два погона воды на трясущихся чёрных плечах.

Мне писать о любви, или будет честнее кричать?

Возникаешь вдали — то ли ты, то ли солнечный свет.

И летит мокрый снег, и свистит, и поёт мокрый снег.

Парижский пленник

Он не пишет стихов, он прожорлив и малоподвижен,

С надоевшей женою в квартирах на де Риволи

Он живёт в самом сердце изысканно-злого Парижа,

В самом сердце забыв светлый образ своей Натали.

Здесь свои Елисеи, свои и ветра, и просторы,

Манят ножки в чулках, манят тёплые булки с витрин,

Только тройка лихих королевских друзей-мушкетёров

Удивительно схожа с героями русских былин.

Только мало усталой душе и покоя, и воли,

Мало, что на своём — панталоны, и фрак, и жилет,

Если звезды — как те, над свободным лазоревым морем,

Если осень — как та, если счастья по-прежнему нет.

Он прожорлив и зол, он недавно представлен к награде,

Он себя видит в бронзе, которая точно не медь,

А стихи так и рвутся — приходится прятать тетради:

Здесь холодный огонь, черновик может и не сгореть.

Солнышко

Проживу вот — и буду солнышком.

Самым тоненьким жёлтым лучиком,

Чтоб не вздрогнула, не заметила,

Я дотронусь тогда до локона —

На секундочку, на мгновение.

А погасну — и стану птичкою.

Под окном твоим на черёмухе

Пропою тогда имя милое —

Тихо-тихо, чтоб не услышала,

Рано-рано, чтоб не проснулася.

Полетаю — и выльюсь дождиком.

Но тогда на тебя, хорошая,

Не прольётся, поверь, ни капельки.

На стекле твоём только струйками

Напишу эти строчки, может быть.

Чтоб не думала, не тревожилась.

Чтоб не помнила, не печалилась.