Гость прибыл незваный — ликует сирена
Земля бьёт из пушек — свирепствует враг
В воздух поднимем мы свой истребитель
Высь запылает от молний атак!
Быстро в кабину — дай старт ты мотору
С колёс снят «башмак» и — секунда разбег!
Темп ускоряем, цепляйся за воздух
Времени ждать нет — ни мне, ни тебе!
Целься (целься)!.. скройся (скройся)!.. взвейся (взвейся)!..
Штопор (штопор)!.. бочка (бочка)!.. горка (горка)!.. удар и полёт!
Целься (целься)!.. скройся (скройся)!.. взвейся (взвейся)!..
Штопор (штопор)!.. бочка (бочка)!.. горка (горка)!..
В цель! Жить — лететь! Лететь — жить! Или — смерть!
Только — в цель! Жить — лететь! Лететь — жить! Асы, (на) взлёт!
Главная цель — это бомбардировщик
Бей скоро и метко, к удару — удар!
Мёртвой петлёю, и в штопор, и снова
Где нас не видно — готовим удар
Стая настигла — от края до края
От солнца к зениту — «Мессершмитов» налёт
Выше поднимем свои мы «Спитфайры»
Выйди на цель — я нажму пулемёт!
Books everywhere. On the shelves and on the small space above the rows of books and all along the floor and under chairs, books that I have read, books that I have not read.
— Edna O’Brien —
Всюду книги.
Что на полках,
И меж книгами и меж стеллажей;
На полу да под стульями…
Книги, мною читанные,
Книги, мною не читанные.
Вольный перевод композиции «Kindgott» группы «Das Ich»
Вот ключ — откроем дверь
Тропу, где спящий Зверь
Держи колоду карт
Где враг — найдёшь отгад
Пойдём, я отыщу —
Играет в прятки Шут
Явись, я припаду
К стопам — разбив балду
На дне и в трясине
Ступай по равнине —
повсюду возвысься
Дитя, смотри кто Бог:
Душа кружится в танце
Она бежит от жизни
О твердь пролитым кипятком
Светом, тенью:
Эндшпиль — в Миттельшпиль
На карте отметим знак:
И в Лагерь — где дремлет враг
В дорогу зажгу маяк
Огниво — как ляжешь спать
Всё ближе
и ближе я
За Уши
треплю тебя
Рви Эго,
рви в клочья
Познай все
оболочки
На дне и
в трясине
Ступай по равнине —
повсюду возвысься
Дитя, смотри кто Бог:
Душа кружится в танце
Она бежит от жизни
О твердь пролитым кипятком
Вспоминаю своё детство; лучистый проблеск в окне, накрывающий сновидение. Я брожу глазами по комнате в поисках зайчика. И вижу его в тазу, на отражённой воде. Ветер за окном повис на ветке; созерцает себя наяву. В купели сновидений я вижу свой огненный рассвет. Солнце и ветер, ясное небо и лягушки к дождю. Жара не была в те годы моего детства такой невыносимой. Я приносил естеству мира лягушек. И всегда шёл дождь. И мир был неотделим от меня. Разве так вокруг?..
Старые фотографии из семейных альбомов — царского и советского времени. Добрые советские лица. В альбомах ещё были места для открыток. Присланных, подаренных и купленных. Когда они не стоили дороже воспоминаний. Как теперь, что ты чувствуешь, дитя?
Письма доходили до адресатов. Наверное, так. Даже если адресаты были духи. Даже если не было духов. Было пространство бытия. Сейчас есть поломанный язык на электронной бумаге; за полями этой бумаги — выходит предел текста. Смысл предела вне его предела.
Мыльные пузыри переливаются на ветру, лопается радуга. Проезжие машины как на индейских масках — со своими лицами, со своей душой. Дух Естества. Барахтаясь в корыте — мыло ело глаза; я ел сгущёнку с тремя ложками сахара слаборазведённого чая. Теперь сгущённое молоко сварилось в моей памяти и его ест кто-то другой. Наверное, так было теперь.
Загадка. Четырёхколёсный велосипед ездил по двору, потом на покатистой улице; зимой санки проезжали далеко вниз — большие взрослые ругались на сновидение катка. Детство снилось нам с миром. Детство — это мои раскаты смеха, звенящие в небе.
Деньги не имели значения. Смысл отсутствовал как израненная юность — в желчных глазах сверстников и их непрочитанных книгах. Библиотека как кладовая строчек, как моя первая статья в газете.
Ловил солнечных зайчиков зеркалами. Разбитым зеркалом довольствовался мяч. Баскетбольный был самый удобный. Неудобным был двор, а всё также знакомым. Сидели все соседи, все стёршиеся ныне лица; выветренные пожитки сердец. Я кружился дервишем, стекалось и мазалось небо — как в объективе старого “ФЭД”‘а. Или на карусели. Быстрые протуберанцы мыслей в единый калейдоскоп. Его грани не утрачены, они ещё живут. Их можно видеть в объектив — когда растекаешься в нём нечаянным зорким.
Тяжело давались буквы; красиво они пелись. Звуки сливались в гамму — разве знал ребёнок пения по нотам? Звук пел сам — многими голосами, с духами вокруг и мыслями нараспев. Так созерцались звёзды на вечернем небе. Так растекалось Солнышко, засыпая во дворе, укатываясь за печку. За потёртую городскую печку.
Башня из глины и кирпича — первое построенное здание. И отложенный ныне стройматериал; вынес его за поле круга. Пусть лежит до поры. Пока квадраты превращаются в круги, превращаются в сферы — там я слышу акустику, что отражается равномерно. Как в куполе. Или как на деревенском холме — взобрался на него в юности, но сновидел ещё с тех времён. Почему они кажутся такими дальними? Как рассекаемые винтом теплоходика речные волны — исчезающие, но поэтому повторяющиеся?..
Где я увидел радугу? Со двора не очерченного страхом и не поднятого на дыбы бумажной волокитой. Не видевшего ещё перемены моими глазами. И не распростёртое ниц перед праздником.
Мир наполнялся смыслом. Через множество газетных выпусков, эфира двух чёрно-белых, позже — нескольких цветных каналов, радиостанций местного розлива, фраз, бросаемых на кухне и череды звуков, цветов, запахов, радостей и всего-всего-всего!.. Как на ладони раскрывал просторы. И просторные комнаты, без лишней жары и вспотевшего утра. Я заключал в объятия зиму. Купался в снегу, дружа со снеговиками и дождевыми потоками. С ветром, звеневшем в ушах — как заснеженный вихрь, слышанный в телевизоре и морозными завываниями в печной трубе. Так начинало свой путь естество. Так наступала пора. Так всё и было.
Разбегаясь в сугроб — планы на кружащие санки. На промокшие варежки у печи. И лежащие на окне узоры. Такие картины больше запомнились — узоры на обычном стекле. Всегда новые и рисованные кистью Дедушки-с-Севера.
Осенние ливни — под ними можно купаться. Подставляя руки и голову. Чувствовать брызги, звенящие у глаз и стекающие по волосам. Когда коротким, когда до плеч. А когда я их просто забывал. Словно вода проходила насквозь и струилась в самом теле.
Весна подружила с капелью. Сосульки, падающие с крыш и сбиваемые липким снегом, искрящемся на тающем дворе. Или у дуба, растущего ещё до моих воспоминаний; дерево, растущее в небо…