Странная жизнь

В соавторстве с нейросетью Порфирьевич (https://porfirevich.ru)

— ПАЭЭ — это воплощение Дискордианского общества, о котором вы узнаете больше, но станете понимать меньше. И первое, о чём вы поймёте, это… — Бирманский Агент посмотрел на ЙЦУКЕНЕ, — что ваш друг, — сделал он быстрое движение рукой, — в полном одиночестве сидит сейчас напротив. Поэтому следует, надеюсь, говорить на всеобщем. Вы не возражаете? — спросил он у ЙЦУКЕНЕ.

ЙЦУКЕНЕ отрицательно покачал головой.

— Тогда я поясню своё замечание, — сказал Бирманский Агент. — Я хочу сказать, что здесь мы в полной безопасности. Всё это время каждый из присутствующих здесь был абсолютно уверен, что чувствует присутствие другого. Но если бы это было иначе, это не было бы тайной, не правда ли? Я думаю, что каждый из вас испытал бы волнение и радость, услышав подобную фразу из уст человека, который является членом нашего Дискордианского общества. А сейчас вы можете спросить себя, что происходит? Каковы доказательства моей искренности? Когда я говорю: «ЙЦУКЕНЕ», вы — это вы, и вы не можете отрицать, что это так. Вы даже не можете вообразить себе ни малейшей возможности в этом усомниться. И именно то, что вы испытываете, есть и выражение вашей совести.

А теперь что касается моих слов насчёт вашего друга. Здесь, в нашем обществе, я не могу быть «вами», не являясь «мной». Иными словами, когда бы я ни назвал ЙЦУКЕНЕ своим другом, это будет «я». А я не знаю, кто я. Могу только сказать, что, когда я сказал это, я сделал именно то, чего хотел. Возможно, я принадлежу вашему обществу на словах. А быть «мной» я не имею права, иначе я был бы шизофреником. Ну вот, конечно. Я сболтнул больше, чем надо. Но я верю, что, кроме меня, об этом никто не знает. А раз так, то зачем мне о чём-то рассказывать? Поэтому, ЙЦУКЕНЕ, я совершенно не имею причин для беспокойства.

С вашего позволения, я хотел бы вернуться к нашей беседе и к вопросам, которые у вас были на сегодня. Мы уже говорили, что это не настоящий вопрос. Настоящий вопрос — это ответ. На первый вопрос: что такое Изначальный Свет? — вы, конечно, так и не ответили. На второй: что такое Хранители? — опять-таки не ответили. Но главная проблема не в этом, и даже не в том, что вы можете на эти вопросы не ответить, а в том, что отвечать на них вам придётся самим. Так что вопрос, ответ на который вы не дали, имеет к нам отношение постольку, поскольку мы его задаём. А раз так, то давайте вернёмся к нашему маленькому прошлому. Что такое наша раса? Я имею в виду — как объект их научных и медицинских исследований? По-прежнему ли мы являемся объектом? Мне кажется, что речь идёт о чём-то гораздо большем, чем о наших исследованиях.

И опять я буду вынужден вернуться к вашему вопросу, который, на первый взгляд, звучит невинно. На самом деле, я имею в виду, что вы во многом пытаетесь копировать методы, применявшиеся по отношению к другим видам, и это, возможно, является самой большой вашей ошибкой. Дело в том, что копировать кого-то другого — всегда ошибка. Это просто означает, что человек копирует себя. Но поскольку мы, мы все — это мы, то попытки копировать нас слишком сложны, чтобы они вообще могли иметь место. Поэтому под копированием я понимаю лишь способы, с помощью которых мы можем, подобно психическим вирусам, мутировать, расти и меняться. Это не значит, что мы остаёмся тем же самым. Мы меняемся. Нас слишком много, чтобы копировать кого-то ещё. Мы не принадлежим ни к какой расе, мы не принадлежим ни к какому миру — только к одной культуре, которая знает это, именно к этой. И она говорит: «Я не хочу делать это! Я не хочу больше этого делать!» Но почему? Потому что не только этот человек, но и его родственники — или, если быть более точным, предки — не смогли это сделать. Поэтому ум, который заботится о будущем, стар и серьёзен, а это означает, что он разбирается в прошлом, чтобы понять, куда может двигаться это прошлое и куда могут развиваться сами события. Это древний, спокойный ум, который не делает никакой серьёзной глупости, и поэтому он — это я. И когда происходит такая вещь, как я, вы говорите, что это ум чего-то другого? Я так не думаю. Когда вы говорите, что это ум чего-то другого, вы упускаете из виду свою собственную природу. Когда вы говорите, что это ум ума чего-то другого, вы упускаете из виду и свою собственную природу тоже. Это и есть вы. Как бы вы ни называли это, вы просто видите свой ум. Но как бы вы ни называли это, это не может быть вами. И каким бы языком вы ни называли это, вы просто говорите про себя, про этот свой ум, а это не вы. Даже если вы говорите: «Я — это я», — это тоже не вы. Это ваша собственная ограниченность. Это ваш ум. И если есть препятствие, которое он может пройти, то это не препятствие, а препятствие саморефлексии. Есть проблема, есть вы, и есть ум, которого проблема затрагивает. И если у этого ума проблема, вы должны действовать на основе своей собственной ограниченности. И это ваше единственное отличие от природы вещей.

Сказание о Коринкуте и Икшваку

В соавторстве с нейросетью Порфирьевич (https://porfirevich.ru)

Ехови, Создатель, сказал:

— Я овеваю землю своим дыханием, и является человек и спрашивает: «Кто я такой и каково моё предназначение?» И я дарую ему моё лоно и наполняю его дарами, чтобы он превзошёл всё, что только может быть в сотворённом мной мире. И потом я велел ему следовать в мою землю, и он спустился к народу Корикута, и когда тот узнал его, то громко приветствовал его, и начались жертвоприношения. А когда он вступил в ту землю и поселился в пещере, с ним стали происходить чудеса и знамения, ибо тут было много мастеров, умеющих управлять человеческими телами, но немногие имели способности к созерцанию. И они стали с великой охотой приходить к нему, ибо видели его многочисленное и весьма чистое сердце, и прониклись уважением к его духу и качествам, и начали со всей возможной преданностью служить ему.

Так продолжалось несколько лет. И Корикут полюбил Ехови и стал у него завсегдатаем. И было в царстве его два человека, которых Корикут постоянно наставлял, чтобы они стали его друзьями. Первым был Рама, сын царя. Он обладал многими познаниями и был мудрым и учёным. Корикут часто приглашал его к себе и беседовал с ним о предметах возвышенных. Вторым человеком был Икшваку, сын кшатрия, конного воина. Он был одним из самых блестящих во всём войске, ибо умел выезжать на охоту и участвовать в боях и отличался огромным ростом. И каждый день Корикут проходил с ним все четыре стороны света, посвящая его в тайны подвижничества. Он часто говорил ему о духе. И вскоре Икшваку понял, что Корикут обладает истинной мудростью. Это укрепило его в намерении стать его другом, и он полюбил его ещё сильнее.

И вот, в один из дней, Корикут сделал знак Икшваку, и тот вошёл к нему в спальню. Корикут обнял его, прижался к нему и сказал:

— О Икшваку, я наделил тебя всеми сокровищами мира, дал тебе силу повергать в прах врагов, даровал власть над пятью областями мира и приготовил для тебя царства, где обитают живые существа. Теперь я хочу, чтобы ты как друг свёл меня с одним человеком. Но этот человек далеко отсюда. Он скрывается от меня и никогда не будет со мною встречаться.

И тут его охватила грусть, он спросил:

— Кто же он? Как его зовут?

И Икшваку ответил:

— Это ты сам. Я уже знаю, кто ты. А сейчас запомни, что, когда ты отправишься к нему, чтобы поговорить с ним о чём-нибудь, ты должен быть в полном здравии. Иначе он не согласится встретиться с тобой.

И Корикут рассказал ему, как найти того, к кому он хочет пойти. Икшваку кивнул.

— Но скажи, мой господин, ты уверен, что тот, к кому ты пойдёшь, захочет встретиться с тобой? Я думал, что в большей степени он захочет вступить с тобой в поединок, да?

И Корикут сказал:

— Нет, мой друг. Он больше не будет сражаться. Теперь он будет жить с тобой в мире.

И Икшваку на прощание сказал:

— Обещаю тебе, что, когда ты встретишься с ним, он будет самым счастливым из живущих на земле.

И Корикут ушёл.

Икшваку вернулся в своё поместье и стал жить там, наслаждаясь жизнью. Но он не забыл слов, сказанных ему Корикутом. С тех пор он проводил в одиночестве всё время, проводил каждый день по нескольку часов, заставляя себя, чтоб не бояться неведомого, погрузиться в забытьё. Его стали одолевать тревожные мысли, а мысли об Икшваку, наоборот, приносили ему некоторое облегчение. И вот, когда он погружался в дремоту, ему казалось, что он видит Икшваку. И он говорил:

— Икшваку, я не могу уснуть, Икшваку.

А Икшваку отвечал:

— Я здесь, мой друг.

И Корикут снова спрашивал:

— Икшваку, кто ты? Скажи мне, кто ты?

И Икшваку говорил:

— Я — ты.

И они продолжали беседу.

— А разве ты не Икшваку? — спрашивал Корикут.

А Икшваку отвечал:

— Я — это ты.

И Корикут опять спрашивал:

— А кто я?

И Икшваку отвечал:

— Ты — это я.

Корикут же говорил себе:

— Я больше не могу, не могу! Как же я тогда смогу заснуть!

И он просыпался. И так продолжалось очень долго. Постепенно его уста потеряли способность произносить слова, мысли стали рассеиваться, и он почувствовал, что уже находится в другом мире. И не мог понять, в какой именно стране, в которой он живёт, он находится.

Однажды он проснулся и стал вспоминать своё последнее видение, и оно стало постепенно стираться. И тогда он вспомнил о слугах Икшваку, и его тело вспомнило свой домашний наряд. «Наверно, Икшваку оставил меня одного», — подумал он и снова провалился в сон.

На другой день он стал вспоминать своё последнее видение. И оно стало постепенно стираться. И тогда он вспомнил о слугах Икшваку. И его тело вспомнило свой домашний наряд. «Наверно, Икшваку оставил меня одного», — подумал он и снова провалился в сон.

На третий день он стал вспоминать своё последнее видение. И оно стало постепенно стираться. И тогда он вспомнил о слугах Икшваку. И его тело вспомнило свой домашний наряд. «Наверно, Икшваку оставил меня одного», — подумал он и опять провалился в сон.

На четвёртый день он стал вспоминать своё последнее видение. И оно стало постепенно стираться. И тогда он вспомнил о слугах Икшваку. И его тело вспомнило свой домашний наряд. «Наверно, Икшваку оставил меня одного», — подумал он и опять провалился в сон.

На пятый день он стал вспоминать своё последнее видение. И оно стало постепенно стираться. И тогда он вспомнил о слугах Икшваку. И его тело вспомнило свой домашний наряд. «Наверно, Икшваку оставил меня одного», — подумал он и опять провалился в сон.

На шестой день он стал вспоминать своё последнее видение. И оно стало постепенно стираться. И тогда он вспомнил о своих слугах.

На седьмой день он стал вспоминать своё последнее видение. И оно стало постепенно стираться. И тогда он вспомнил о слугах Икшваку.

На восьмой день он стал вспоминать своё последнее видение. И оно стало постепенно стираться. И тогда он вспомнил о слугах Икшваку.

На девятый день он вспомнил о слугах Икшваку.

На десятый день он вспомнил о слугах Икшваку.

И на одиннадцатый день он вспомнил о слугах Икшваку.

На двенадцатый день он вспомнил о слугах Икшваку.

На тринадцатый день он вспомнил о слугах Икшваку.

На четырнадцатый день он вспомнил о слугах Икшваку.

На пятнадцатый день он вспомнил о слугах Икшваку.

На шестнадцатый день он вспомнил о слугах Икшваку.

На семнадцатый день он вспомнил о слугах Икшваку.

На восемнадцатый день он вспомнил о слугах Икшваку.

На девятнадцатый день он вспомнил о слугах Икшваку.

На десятнадцатый день он вспомнил о слугах Икшваку…

Дигамбара и Великие Монги

В соавторстве с нейросетью Порфирьевич (https://porfirevich.ru)

«Эру Единственный, кого в Арду называли Илуватар, был всегда. Его армия, славившаяся своим техническим совершенством, была хорошо оснащена — но, к сожалению, имела странную слабость к развлечениям. Почти все его войны вели к мести и смерти, а в ритуалах Единственного, которые, как верили, Эру наблюдал в темноте, чувствовалась постоянная тоска по утерянному раю… до тех пор, пока не случилось так, что Великий Враг окончательно понял, что он уже ничему не служит, — и тогда он создал всё то, что люди называют жизнью. В этом была воля Единственного — но всё равно это казалось жутким кощунством. Люди поняли это лишь тогда, когда Единственного не стало. Многих это сильно шокировало — ведь в распоряжении Великого Врага был целый мир.

Среди немногих, считавших, что его смерть не была чудовищным злодеянием, был Ульмо. В одиночку ему ничего не стоило бы уничтожить и всю эту гигантскую армию. И всё же он не нападал. Вместо этого он сотворил мир, в котором живёт, — настоящий небольшой живой мир, похожий на человеческий. Но наш мир не чета прежним. Не просто напоминает, но есть копия всех других миров. Миров, в которых жил сам Великий Враг. Их всего два: наш и мир Эльдамира. Жизнь и смерть. Мир Эльдамира — это его улей, мир, который построил он сам, который есть его особняк, который он держит в руках. А на самом деле этот улей и все эти миры находятся совсем в другом месте…

Так вот, братья и сёстры, этот улей — не более чем система зеркал, перенесённых в прошлое. В них отражается всё, что делал Великий Враг. Каждое зеркало — это часть огромной библиотеки, целиком, от начала до конца, созданной им. И наши зеркала отражают в себя всё, что он создал. Пока мы смотрим на Великого Врага, перед нами предстаёт само Время. А его мир — как бы наш дом, жилище, где живёт Великий Враг. В том месте, где живёт Враг, время тоже течёт, и движется, и меняется. Оно никогда не стоит на месте, и время никогда не возвращается. Вечное настоящее времени никогда не знает ни прошлого, ни будущего. Время невозможно остановить и удержать. Если тебе случится там побывать, ты поймёшь, что это такое. Но там нет времени, там только мир, мир без времени и… без памяти. Это огромный сад памяти. Нет ни пространства, ни времени, ни прошлого, ни будущего, ни меня, ни кого-то другого… там всё давно испарилось и сменилось ничем.

Пространство, которое кажется нам землёй, в действительности не существует. Пространство — это бесконечность, а наше настоящее и будущее, само время и всё остальное там не имеет места, потому что всё там исчезает и сменяется ничем. Это царство вечного Настоящего. Это чисто теоретический вопрос. Всё, о чём я здесь говорю, пока ещё относится к действительности. А что такое сама эта действительность? В нашем человеческом мире нет никакого Настоящего. Мы живём только нашими мыслями и нашим воображением. Поэтому ни настоящего, ни прошлого, ни будущего не существует. Реальность и есть пустота. Пустота — это и есть настоящее и будущее. А что такое пустота? Это отсутствие вещей. Пустота — это и есть лишённый всего ум. Ум — это то, что движется. Пустота есть пустота. Пустота и есть я. Всё остальное — просто не существует. Это всё, о чём я говорю. Это настоящее, которое растворяется и исчезает в пустоте, которая и есть я. Я есть то, чем я являюсь. Я есть именно то, чем я являюсь».

Дигамбара, который в эту минуту говорил, даже и не подозревал, что всё то, о чём он только что говорил, на самом деле бессмысленно. Но поскольку это было учение Будды, которое понимал только он сам, это учение показалось слушателям очень интересным и произвело на них сильное впечатление. Когда Дигамбара окончил говорить, возникла долгая пауза. Многие удивлялись. А потом все пали на колени и стали петь мантры. Ошеломлённый этим Дигамбара не знал, что делать. «Что за чудеса?» — думал он. Но, хотя всё было непонятно, некоторые вещи его всё-таки удивляли. Например, то, что тело Будды и Санкхара появились одновременно и в одно и то же время, было вполне естественно. То, что в группе его всё время сопровождал Читта Махарадж, было вообще невероятно. Поразительным было то, что вокруг Дигамбары в таком огромном количестве стали появляться различные животные — звери, птицы, насекомые, а в небе, прямо над ним, появилась огромная птица феникс.

А потом произошло то, чего Дигамбара никак не мог предвидеть. На самом видном месте в зале, где всегда стоял огромный самовар, где всегда лежали свёрнутые в трубки туласи и писания, теперь стоял медный поднос с чайной чашкой. На этот поднос Дигамбара поставил коробку с махамудрой. Открыв коробку, он увидел, что его ученики, остававшиеся в зале, продолжают петь и танцевать. Но в то же время они исчезли. Они превратились в маленьких серых мышек. А на их месте появились коричневые муравьи и стали есть махамудру прямо из коробки. В течение нескольких секунд ничего не менялось. Но потом всё изменилось. На месте махамудры возникла розовая гора, а по её склонам начали подниматься ввысь жёлтые и красные облака, как будто всё это было делом чьих-то рук и исходило от самого Дигамбары. Затем облако растворилось в воздухе. Но на его месте остались куски благовонного вещества, похожего на пудру. Оно пахло как хлопок. Вокруг образовались новые облачка и маленькие молнии.

И вдруг этот волшебный образ исчез, и на его месте появилось что-то похожее на холм, в центре которого стояла красная палатка. И Дигамбара увидел на нём человека, который пел и играл на тонком бамбуковом ксилофоне, а вокруг сидели люди с маленькими колокольчиками в руках. А рядом с палаткой висели двадцать больших колец с изображениями цветов, листьев, бабочек и странных существ. Все люди вокруг были одеты в чёрные шерстяные балахоны и красные колпаки с павлиньими перьями. Между людьми летали бабочки и стрекозы. Всё это было похоже на театральный спектакль, а люди в чёрном изображали духов и играли на тонком бамбуковом ксилофоне. Их было двадцать два, и в середине их рядов сидела Будда Шакьямуни, у которой на поясе висел колокольчик. И этот большой золотой колокольчик, и они сами, сидящие вокруг Будды, и её собака, сидящая рядом с Буддой, все они были точно такими же, как и тот, другой, очень-очень древний призрак, который поднялся из пропасти, чтобы помочь Дигамбаре. Так ясно Дигамбара вдруг увидел этого человека, всё его внутреннее лицо, понял, что это и есть Великий Монг.

Все лица в двух разных хрониках имели различную форму, но облик Великих Монгов был таким же, как и у их изображений в книге «Тантры», только у одного он был золотым, а у другого – синим, но главное было не в этом. Главное было в том, что Дигамбара вспомнил, кто он такой, и, глубоко задумавшись, стал рассматривать всё то, что находилось вокруг: там были другие Монги, женщины и дети. Всё это выглядело очень уморительно. Но и это было не главное. Дигамбара вспомнил, кто он сам такой и как он попал в этот театр. «Да-да, я Дигамбара, который пришёл посмотреть в Великой Пустоте пьесу», – понял он. И он засмеялся. А потом посмотрел вокруг и увидел ту самую сцену, где разыгрывалась пьеса. А потом посмотрел на себя, на плечи, на свои лопатки, спину и грудь. И всё стало ясно. Всё становилось ясным. Всё складывалось из крошечных кусочков, которые иногда даже исчезали, но потом появлялись снова, так что Дигамбара видел в себе их все сразу. Но это было не важно. Всё было не важно. Всё было хорошо. И было уже не важно.

Сказка о матери Радуге и отце Зубре

В соавторстве с нейросетью Порфирьевич (https://porfirevich.ru)

Внимайте мне, все священные роды, великие с малыми Хеймдалля дети! Один, ты хочешь, чтоб я рассказала о прошлом всех сущих, о древнем, что помню. Если это подойдёт к месту, я хочу говорить. Но если нет — пусть будет по-вашему. Слушайте же…

Давно это было. В начале времён жил один великий шаман. У него была жена-шаманиха. Это имя мне неизвестно, а вы, дети мои, говорите, что оно вам известно. О чём это я? О том, как был один великий шаман. И было у него три дочки. Две дочери были с виду чуть краше снежинок, третья была краше весенней травы, вся в солнечных бликах. Не то чтоб не внешне, а чуть глубже. Поэтому её имя было Линней. Но она не знала этого и очень обижалась на отца, что он не делает её красивее. Как-то раз она поехала к отцу за сбором целебных трав. Когда она вернулась, у неё начались месячные. И так она скучала без отца, что пошла к его шатру.

У входа в шатёр сидели три старухи — сестра её матери, сестра матери её матери и подруги сестры её матери, которую она очень любила. И спросили они Линней, чего ей надо. И она ответила:

— Хочу увидеть отца.

Старухи ответили:

— У твоего отца нет своего шатра. Хочешь, мы будем твои сени? А когда ты вернёшься, мы устроим для тебя радугу.

Тогда Линней ответила:

— Я хочу, чтобы у меня была радуга.

Старухи сказали:

— Ну что ж, если это так важно для тебя, тогда мы устроим тебе радугу.

Сказав это, они подняли Линней в воздух и унесли её. Вскоре Линней была уже возле отцовского шатра, и ей показалось, что это был тот же самый шатёр, в котором она бывала раньше. Тут вышел к ней отец, и она с криком бросилась ему на шею. В это время к ней подошли три старухи и сказали:

— Это твоя матушка, отец. Ты принёс ей пучок конопли, который взял у мудрой старухи.

Линней засмеялась, узнав их. Старухи сказали:

— Твоё желание исполнилось. Вот твоя мать.

Линней сильно испугалась. Она потребовала, чтобы ей сказали, кто это и откуда она пришла. Отец сказал, что он её новый отец, его зовут Линней Крузо, и что её отец тоже был путешественником, как и он сам, и так же, как она, был убит медведем. Линней, плача, бросилась ему на грудь. И все они долго-долго плакали. Потом они помолились, и мать с дочерью легли спать в своём шатре. Проснувшись, Линней сказала:

— Отец! Здесь где-то должны быть свиньи, которых мой отец приносил в жертву.

Отец засмеялся и сказал:

— Вот они, твои свиньи.

Тут Линней догадалась, что это были не свиньи, а её двойник, её двойник, который притворялся свиньёй. Когда Линней проснулась, он притворился, что его он тоже убил и привёз сюда. Только она вскрикнула, как он исчез. Тогда она поняла, что является той самой Линней, которую привезли в этот паланкин и положили рядом с её отцом. Тогда она успокоилась и сказала себе:

— Какое счастье!

Она решила было отправиться вслед за отцом. Но как это сделать? У Линней не было ничего, кроме немногих вещей, оставшихся в отцовском шатре. Она попробовала влезть на дерево. С одной стороны ветки были усыпаны острыми шипами, а с другой — рыхлой листвой. Она знала, что это самое подходящее дерево для такого дела. Она встала на ноги, надела остроконечную шапочку и уцепилась за ветки ногами.

Постепенно она добралась до середины ствола. Там была довольно толстая ветка, которой она могла держаться. Потом она влезла на самый верх и начала осторожно спускаться вниз. Она смотрела вверх и видела, что ветка становится всё тоньше, а вокруг — всё больше листвы. Сначала она ничего не боялась, но когда стала спускаться всё быстрее и быстрее, сердце её ушло в пятки. Потом вдруг ветки разошлись, и Линней упала прямо в лапы какому-то большому зверю. Зверь повернулся к ней, и она в ужасе убежала в чащу. Отец Линней последовал за ней и скоро догнал. Было так темно, что Линней ничего не видела. Вдруг она почувствовала, что что-то очень тяжёлое и круглое падает ей на голову. Это оказался большой старый зубр.

Так Линней нашла себе отца.

Конец — Делу Венец

В соавторстве с нейросетью Порфирьевич (https://porfirevich.ru)

К чему нам помнить древние доблестные времена, идя куда невесть. А так смотрим вспять и говорим, что вот, стыдимся мы Нави-Прави-Яви знать и всё вокруг ведать и понимать. Вот сейчас, скажем, этот солдат, который впереди, — это наш звёздный Христос, а я — звезда блип, его метёлка. И мне всё равно, что он с меня на всякий случай берёт энтузазуру. К чему мне? Зачем? А надо! Надо ему — и только! Не-ет, ребята, не зря нам наш писарёк наказал, чтоб мы не позорились. Так? А почему надо? А не знаю… Это вы у него спросите… Чего? А, верно, и спрошу. Вот же, чуть не забыл. Да, в качестве аутотренинга. Вот, пожалуйста, эту цитату: «Смотрите, кто в свет идёт. Это Христос!» Ну и что это такое — Христос? Вот он сейчас в центр выходит и дальше идёт. Нет, ребятки, что такое Христос? А это такой из Вселенной вышел, когда ещё не было этой пещеры, где мы сейчас находимся. И, значит, это не мы, а он сам, а мы просто его тени. А почему мы тень? Да потому, что мы себя не видим! Понятно, да? А мы тень… Это значит, что мы бессмертные тени… А вы нет? А мы нет? И он нет? И я нет? И он нет? И не мы? И он не нет? А он нет? И они нет? И он нет? И они нет? И он нет? И никто нет? И все нет? И никто нет? И ничего нет? И ничего нет? И никого нет? И никого нет? И ничего нет… Ничего нет? Ну так вали отсюда!

Вот, это все мы с вами тут, ребята, так и есть! Всем здесь место только в общих спальнях, чтоб все понимали… М-да… Странно как-то получается… Хотя бывает и в жизни… Так, ну и чего тебе, парень, хочется? Деньги там или чего-то ещё? Вот деньги тебе и будут, можешь не сомневаться. Хочешь целый мешок? Да пожалуйста! Вот он, мешок. Прямо тут и лежит. Бери, сколько хочешь! Бери столько, сколько пожелаешь! Бери хоть столько, сколько пожелаешь! Хочешь десять тысяч? Да сколько хочешь! Беру… Бери десять тысяч! Бери! Нет, извини, не могу. Во-первых, я уже всё выгреб. Во-вторых, не хватит. Да ладно, не обижайся, не всем же быть банкирами, надо же и о других думать. Бери десять тысяч, бери десять тысяч! Считай, что твои деньги в банке… Ну вот, наконец-то… Спасибо… Всё? Нет, ещё кое-что есть. Это тебе не за бесплатно, а просто так… Бери на память. Беру… Спасибо. Вот и ладненько. Прощай, парень… Ну, счастливо тебе! Да, кстати, если надумаешь искать кого-нибудь, только скажи. Мы с тобой ещё встретимся. А я, с твоего позволения, пойду…

Кстати, а как тебя зовут? В каком смысле? В прямом или в переносном? Хм… В переносном. Меня все называют Венец. А тебя? А ты не знаешь. Ну да, ещё бы. Такой молодой, а уже Венец. Меня все так зовут. А зачем тебе? Очень надо, и всё. Просто хотелось напоследок что-нибудь сказать. Хочешь, так и скажи. Сказать, что ты — мечта всех банков мира? Нет? То-то… Ну ладно, всё. Прощай. А как тебя зовут? Ну не знаю. Я тебя так и буду звать — Венец…

Эй! Эй! Ты чего? А? А? Умирать надумал? Так не надейся. Я не сделаю тебе ничего плохого. А имя тебе хорошее придумали — Венец. Прямо хоть в банк иди. Через все барьеры пройди. Под маской старушки-пенсионерки. Или детскими горшками для пола. Или как там их сейчас называют? Ты что, обиделся? Я не хотел… Вот ведь… Тьфу… А как тебя зовут-то? А? Вот незадача. Совсем забыл… Ну ладно. Как скажешь. И всё равно — спасибо. Слушай, а ты можешь со мной пободаться? А? Ну тогда… Хотя… Зачем тебе? Ты ведь Венец. Зачем тебе? Я не буду. Ты лучше иди. Иди, а? Да не бойся ты… Вот ведь… Чешуя. Это они говорят… Пошли. Нам туда…

Слушай, Венец, тебе не грустно умирать? Ну, прямо не знаю… А когда ты умрёшь? Подожди, погоди. Подожди. Я не это хотел спросить. Слушай, а зачем тебе? У тебя что, денег нет? Ну ты даёшь… У тебя всё есть. Так зачем тебе? Хочешь, подарю? Нет, правда? Хочешь? Да ради бога. Вот. А всё-таки, зачем тебе? У тебя же всё есть… Ладно, вот. А я тебе талисман подарю. Бери. Тебе, наверно, очень хочется. Бери… Вот. Только не потеряй. Удачи тебе. Не забудь. До свидания.

*

Венец проверил передачу и стал постепенно снижаться.