25 Ноя 2021
автор: Элиас Отисрубрика: Проза Tags: Элиас Отис
В соавторстве с нейросетью Порфирьевич (https://porfirevich.ru)
— Агни призываю я — во главе поставленного Бога жертвы и жреца, Хотара обильнейшесокровищного. И кадильницы, чтобы согревать мир вокруг. Приведите его! Приведите его! Выньте его! Поселите его там, где никто из вас его не видит! Вот он! Вот он! — услышал я знакомый голос. — Я тебя люблю! — говорил он кому-то из своих Ангелов. — Я люблю тебя, гагинький рай! Я люблю тебя, апхая! — вторил он. — Ты паришь, словно солнце! Ты напоминаешь мне о твоей красоте. А иногда, когда, глядя на тебя, я читаю «У». О. О. О. О. Яви! Оживи! Всё живое, в том числе и ты — соединитесь! Окно в мир распахни! Пусть войдёт свет небесный! Всё суетное сгорело — потому что и следа его не осталось! Яви! Оживи! Но не от меня, не от меня исходит он! Во имя Бога! Яви! Узри! Твоих лет и моей бодрости в твоих лучах! Яви! Счастье, счастье! Сейчас мы его обретём! И будем свободны! Аминь!
Мне показалось, что я слышу то же самое, что кричал третий незнакомец. Дверь открылась, и он вышел. Следом вышел я. Он куда-то меня вёл, постоянно оборачиваясь, пока я не понял, что мы действительно идём по коридору. Больше всего я боялся, что мы вдруг свернём куда-нибудь в сторону и сразу окажемся за закрытой дверью — по-другому это было просто невозможно. Но всё обошлось — незнакомец вдруг остановился, толкнул какую-то дверь и впустил меня внутрь.
В помещении было темно. Незнакомец включил свет, и я увидел стол, за которым сидел какой-то человек. Мы стояли прямо напротив него, и я увидел у него на груди то же белое пятно, которое я уже видел однажды в Городе. Он выглядел лет на шестьдесят или семьдесят. У него были седые волосы, и глаза казались умными и проницательными. Одет он был просто и неброско — в серое длинное платье, наподобие вечернего. На столе передо мной лежали две фотографии, и на каждой была изображена какая-нибудь птица: я никогда не видел этих птиц прежде. Мне стало ясно, почему он назвал меня «знаменитостью». Под снимком была подпись: «Павел. Больше пятидесяти лет». Я догадался, что это псевдоним. Я поднял глаза и посмотрел ему в лицо — и тут он улыбнулся мне. Его глаза оказались неожиданно яркими и молодыми. Я испугался — мне показалось, что я внезапно увидел свою смерть. К счастью, чувство быстро прошло. Незнакомец кивнул в мою сторону. Я присел на стул напротив стола. Он взял в руки одну из фотографий и спросил:
— А вы ещё живы?
Я молча кивнул. Он спросил:
— Вы позволите?
Я кивнул. Он поставил фотографию на стол и снова протянул руку к снимку. Но в этот раз на его лице не было улыбки. Его рука замерла. Я испугался ещё больше. Незнакомец опять протянул руку к снимку. Я на секунду замешкался. И вдруг сообразил, что в руках у него пусто. Я поднял глаза. У него был на руке только кусочек рукава. Я не успел испугаться — мужчина, улыбаясь, бросил его на стол. Он указал на другие фотографии.
— Итак, — сказал он, — вы ещё живы?
Я не успел ничего ответить — он развёл руками.
— А где остальные? Вы их убили?
— Нет, — сказал я. — Они просто у меня с собой.
Незнакомец убрал снимки в папку и придвинул её ко мне.
— Ну вот. Я же говорил. Мне нужно их найти. Но я не знаю, где они. Как их найти?
— Вы можете приехать ко мне домой, — сказал я. — Это рядом.
Мужчина кивнул. Я подумал, что он приехал только для того, чтобы показать мне свою фотографию. Как будто на ней не было прочих моих дел. Мне было неудобно перед ним — у меня уже не оставалось на него времени. Я встал и пожал ему руку.
— До свидания, — сказал я. — Я очень вам благодарен. Мне даже непонятно, за что…
Он приложил палец к губам. Я не понял, что это значит. Я попятился к двери, вытащил ключ и запер замок. Кажется, я хотел сказать ещё что-то, но мужчина сделал мне жест рукой. Я пожал плечами. На секунду мне показалось, что он собирается встать с кресла. Я почти оттолкнул его, но он покачал головой.
— Что такое? — прошептал я. — Вы ранены?
Мужчина нахмурился, и на его лице промелькнула тень улыбки.
— Да, — сказал он. — Не знаю, что на меня нашло.
В его голосе не было растерянности. В его голосе был страх. Я посмотрел на диван. Он действительно был пуст. Только на полу валялось скомканное бельё, завёрнутое в газету. Мне стало страшно. Я попятился к двери. Передо мной на стене стоял портрет седовласого мужчины с очень спокойным лицом. Фотография изображала какого-то пионера на фоне красного знамени. Я спросил:
— Вы мне верите? В тот вечер? Ну, при входе? Что я вошёл за вами?
Он удивлённо поглядел на меня.
— В тот вечер? Конечно. Я ведь сам вас ждал.
Я повернулся, чтобы выйти.
— Подождите, — сказал он.
Он встал и пошёл на меня. Я вспомнил про пистолет. И закрыл дверь. В коридоре было очень тихо. Я подошёл к выходу и остановился, прислушиваясь. За дверью послышались шаги. Теперь я решил, что мне нужно убежать. Я осторожно приоткрыл дверь, выглянул в коридор и увидел перед собой входящую в него фигуру. Это был мужчина в штатском. Он шёл медленно и задумчиво. Мне показалось, что он очень стар. У него было умное и доброе лицо. Я сразу успокоился. Повернув за угол, я побежал по коридору. Вскоре он окончательно пропал из виду, и я крадучись пошёл вперёд. Скоро я увидел его силуэт на первом этаже. Я бросился к двери. Он был ещё там и смотрел прямо на меня. Я замер. Он подошёл совсем близко. Когда наши глаза встретились, я увидел в его взгляде улыбку.
— Что вы хотели? — спросил он.
Я открыл было рот, чтобы что-то сказать. Но вдруг что-то произошло со мной. Я понял, что мне очень страшно. А он стоял и улыбался. И вдруг в его глазах появился страх. Он понял, что мне от него нужно. Я понял, что этого делать нельзя. Я изо всех сил крикнул:
— Кто ты?
Я увидел, как он отвернулся и пошёл. Мне стало страшно за него — мне показалось, что он испугался моей реакции.
— Кто ты? — снова закричал я, но он не остановился и не оглянулся.
Тогда я побежал за ним. Теперь я понимал, что ему от меня нужно. Я должен был заговорить с ним и убедить его в том, что мне ничего не грозит. И вот я оказался у поворота на лестницу. Тогда я его окликнул. Я даже не узнал свой собственный голос, таким он был тонким и ломким.
— Чего ты хочешь? — крикнул я.
И он остановился. Он не двигался с места, а смотрел в мою сторону. Я понял, что он слушает меня и ждёт, что я скажу. И вдруг я почувствовал, что на меня смотрят его глаза. Он ждал, когда я начну говорить. Я тоже ждал, я тоже ждал. Но ничего не происходило. Он не прерывал молчания. Вдруг я понял, что я слышу его мысли. Я увидел, что он думает обо мне. Почему-то я понял, что я для него самый отвратительный человек на свете. Он понял, что я — это он сам. На меня что-то нашло, и я тоже на него разозлился. На него тоже нашло, и он разозлился на меня. Тогда и я разозлился на него. И вдруг мы с ним одновременно укусили друг друга в одно и то же место. Тогда я упал на пол. Вокруг стояла тишина, и только из моей груди вырывался тихий стон. Но он тоже издал негромкий стон. И всё кончилось. Я сразу понял, что теперь с ним что-то случится. Но я знал, что сейчас этого не произойдёт. Тогда я попытался встать.
Мне удалось встать с пола. Я увидел себя и стоявшего рядом монстра. Он испуганно глядел на меня. И мне стало ясно, что он не может причинить мне вреда. Но я знал, что и я не могу причинить ему зла. И мы стояли так долго. Я уже не думал ни о чём, потому что всё, что меня волновало, — это укушенное мною место. У меня до сих пор на боку шрам. А он вышел из того состояния, когда он был мной. И больше уже не злился на меня. Он даже сказал, что видит во мне самого себя, только очень похожего на себя самого. Я всё это прекрасно помню. Я был тогда под действием какого-то зелья. А когда я проснулся, оказалось, что монстр исчез, и на его месте стоит Гарри Поттер.
25 Ноя 2021
автор: Элиас Отисрубрика: Проза Tags: Элиас Отис
В соавторстве с нейросетью Порфирьевич (https://porfirevich.ru)
— Правоверные боги бранились и тузили друг друга на протяжении всей истории земли. Но теперь настало время всеобщего примирения. Каждый правитель поклоняется одному из богов, а боги выбирают своих последователей. Наступил новый Золотой Век. Будда Шакьямуни в течение двадцати лет последовательно оставлял свои смертные тела, наставляя своих последователей, как жить с помощью Трёх Благородных Истин. Теперь наступает мой Золотой Век. Я первый из мусульман, который избавляется от омрачений ума. Я буду править под радостные звуки бубнов, возвещающих о моём приходе. Моя цель — улучшить всю природу. И я обещаю вам, мои верные слуги, что ваше блаженство не будет долгим.
Все слушали молча. Даже Шаула, хотя он имел репутацию грубияна, притих. Кая не отрываясь смотрела на сына. Только Фатих и Мюс глядели друг на друга.
Наконец Кая нарушила тишину:
— Что ты ещё говорил? Будда Шакьямуни не хотел, чтобы его последователи страдали? Ты, видать, был слишком груб.
— Н-да. Говорил. Не всё так просто, как кажется, — смутился Мюс.
— Хорошо, пусть тогда и я скажу, — отозвался Фатих. — Всё упирается в какую-то теорему. Как её там? Нет, ну как сказать в двух словах, короче? Значит, не бывает конечной цели. А существует только путь к ней. Вот ты, Мюс, стоишь у двери. И у тебя есть ключ. У кого ключ? У ключа есть дверь. А где дверь? Почему её нет? Потому что нет цели. Ну и что?
Кая усмехнулась.
— Ты просто идиот, Фатих, — сказал Мюс. — Мало тебе страданий. Не для того мы собрались в этом доме.
— Почему? — удивился Фатих. — Что у меня плохого? Я хочу быть счастливым.
— Счастливый дурак. Ясно как день. Значит, ты хочешь быть счастливым, потому что не хочешь страдать? Хорошо, тогда и я скажу, что у тебя есть всё, что можно пожелать.
— Ну что ты такое говоришь! — обиделся Мюс. — И тебе не стыдно так говорить? Я даже не знаю, есть ли у меня душа.
— У тебя есть тело. И ты им пользуешься. Можно сказать, что ты им даже пользуешься. Только не так, как ты это понимаешь, а наоборот. Ты хотел создать мечту. Ну так вот она у тебя есть. Хочешь её продать? Никто и не требует. Это уже делали с тобой раньше. Правда, ты не в силах вообразить, что ты сам сделал это с собой. Но это тебе и не нужно. Достаточно принять его целиком и полностью. Вот только цена за это может быть очень высокой.
— Что ты хочешь сказать? — спросил Фатих. — Зачем я здесь?
— Слушай, Фатих, — сказал Мюс. — Не грузись, и всё. Ты что, действительно не понимаешь? Тебя просто принесли в жертву. Для того, чтобы купить место на кладбище. И на самом деле этого не происходит. Тот, кто тебя купил, знает, что ты не умрёшь. Он хочет продать место и узнать цену. Но это и есть главная проблема. Ты ведь понимаешь, о чём я говорю?
— Да, — ответил Фатих. — А зачем я нужен на самом деле? В каком качестве? В качестве жертвы?
— О нет, Фатих, — улыбнулся Мюс. — Не будь идиотом. Это совсем не обязательно. Тебе для чего-то ведь делают харакири. Ты ведь и так здесь. Просто есть ритуал, который необходим для того, чтобы добиться своей цели. Нужно просто подчиниться, Фатих. Ты должен умереть в качестве жертвы. Поверь, это совсем не сложно. И не страшно.
— Я не понимаю, — сказал Фатих. — Зачем это нужно? Кто за этим стоит?
— Это тайна. Мне тебя просветить? Или сам поймёшь?
— Я не знаю, — сказал Фатих. — Здесь так темно.
— Ты никогда раньше не слышал слово «харакири»? — спросил Мюс. — Это древний ритуал. Он был придуман древними людьми, чтобы защитить себя от опасности. Как от врагов, так и от врагов. И от самого себя. Согласись, процедура очень привлекательная, разве нет? Ты можешь убежать от своего страха. А у тебя есть дело, которое необходимо совершить, чтобы сбежать. Верно?
Фатих кивнул головой. Он был поражён и заинтригован.
— Не бойся, — сказал Мюс, — я тебя не предам. И не обману. Просто выполню свою часть работы, понимаешь? А потом мы вместе пойдём домой.
— Но откуда ты про меня всё это знаешь? — спросил Фатих. — И про харакири? И про учителя? И про секретный обряд? И про убийства?
— Ты хочешь знать, кто я на самом деле? — спросил Мюс. — Вот он я. Или ты.
— Ты что, гипнотизёр?
— Нет. Я вообще не гипнотизёр. Я просто отношусь к этому ответственно.
— И что, все эти ритуалы когда-нибудь будут соблюдены? — спросил Фатих. — И не будет никаких следов?
— Абсолютно никаких, — ответил Мюс. — И вот ещё что. Ты знаешь, что должно произойти с тем, кто долго находится под водой? Его будут мучить судороги. А когда они стихнут, он станет чистым и невидимым. Но в его уме останутся последствия событий, в которые он был вовлечён. Понимаешь, Фатих? Ты будешь чист и невидим. Но перед этим должен будешь совершить определённое действие, о котором будет напоминать твоё подводное путешествие.
— Какое же?
— Главное условие — ты должен перестать считать себя лидером.
Фатих почувствовал страх. Он подумал, что сейчас его начнут шантажировать.
— Каким образом я смогу перестать считать себя лидером?
— Будешь посвящать больше времени молитве. Будешь отправлять естественные потребности. Если вдруг у тебя возникнут сомнения в чём-то — представь себе, что тебя больше нет. Будет очень просто. Всё будет хорошо.
— А я могу поговорить с лидером сам? — спросил Фатих.
— Конечно, — ответил Мюс. — Но ты не сможешь даже с ним встретиться. Ты даже не будешь знать, что это такое. Только думать, что он есть.
— А как я узнаю, что это он?
— Это видно по тому, как он будет себя вести.
— А как я узнаю, как он себя ведёт? — повторил Фатих.
Мюс хихикнул.
— Что-то я совсем ничего не понимаю.
— А я тебе всё объясню, когда придёт время. Ты должен сам оказаться в нужном месте. Тебя уже предупредили, что это трудно. И много раз предупреждали.
Фатих кивнул.
— А что произойдёт, если я попаду в нужное место?
— В лучшем случае тебя убьют.
— Как убьют?
— Посредством яда. А может быть, убьют по ошибке. Понимаешь, ты ведь уверен, что ты и есть лидер. Никто другой не может на тебя влиять. А это не совсем так. Ты ведь даже не знаешь, есть ли кто-нибудь другой.
— А что случится, если я всё-таки попаду в нужное место? Что произойдёт, если я покажу, что это я?
— Ну, тогда тебя действительно убьют. Всё верно.
— Ну, а если я притворюсь, что я не лидер? Если я приму обличье другого человека и стану лидером? Если я стану тем, кто я есть?
— Всё равно умрёшь. Это закон.
— Я знаю. Но тогда я умру, когда увижу, что на меня никто не влияет. Так?
— Не совсем так.
— Почему?
— А ты поймёшь, если я скажу?
— Как?
— Очень просто. Ты увидишь, что на тебя никто не влияет. Ну как это — посмотришь. Ведь, кроме тебя, никто не может на меня повлиять.
— Так я смогу увидеть это в будущем?
— Если захочешь.
— Я согласен.
— А ты знаешь, кто ты?
Фатих недоуменно моргнул.
— Нет.
— Как — нет? Неужели ты не знаешь, кто ты?
— Нет.
— А ты знаешь, кто такой человек?
— Кто?
— Вот ты сейчас знаешь, кто ты?
Фатих медленно покачал головой.
— А зачем тебе? Ты и так всё знаешь.
— Но мне хочется знать, кто я.
— Ну и что с того?
— А ты знаешь, кто я?
Фатих отвернулся.
— Что тебе самому-то надо?
— Как зачем?
— Ты разве не знаешь, что я сын Аллаха?
Фатих улыбнулся и кивнул.
— Теперь ты знаешь, кто ты. Ты ведь не прячешь это в своей душе, нет? Ты ведь не станешь прятать это в своей душе?
— Нет.
— Так зачем?
— Не знаю.
— Ну вот видишь. Куда ты идёшь, ты знаешь?
Фатих молчал.
— И зачем ты идёшь, тоже знаешь?
Фатих пожал плечами.
— Не знаешь. Ты что, думаешь, я тебе что-то должен объяснять? Давай-ка мне карту с координатами твоей ауры, живо.
Фатих достал из кармана мятую карту, развернул её и протянул Мюсу.
— Вот тебе карта, ступай. Вот на эту поляну. Видишь?
Фатих медленно кивнул.
— Иди прямо. Иди прямо. Иди прямо.
— Я не понимаю, чего вы от меня хотите. Зачем?
Фатих продолжал смотреть в сторону.
— Ты должен туда пойти, Фатих, — сказал Мюс.
— Что?
Фатих продолжал молчать.
— Ты должен. Это очень важно. Ты ведь знаешь, кто ты?
— Нет.
— А кто ты тогда?
Фатих вздохнул.
— Я? Я сын Аллаха.
— Ну а я кто?
Фатих опять вздохнул.
— А ты кто, по-твоему?
— Ты мой друг, — ответил он.
— Так, ладно. Вот тебе карта, иди на поляну. Если заблудишься, жди меня. А если будет трудно, вспомни одну старую песню, может быть, поможет. Постарайся быть храбрым. Не бойся смерти.
— А вы?
— А я посмотрю, что у тебя получится.
Фатих повернулся и пошёл в лес.
*
— Слушай, а что это за птица такая — Тетраграмматон? Он ведь еврей, да?
— Да, — сказал Фатих.
— Почему он Тетраграмматон? А?
— Вот дойдём до горы и спросим, откуда он взялся, — сказал Фатих.
— Почему сразу говорить нельзя, может, он не знает.
— Да, конечно, — сказал Фатих, углубляясь в лес.
Он шёл очень медленно, сначала по краю поляны, потом между деревьев. Когда вокруг стемнело, он понял, что слишком далеко зашёл и заблудился. Началась ночь, полная странных звуков. Во-первых, было очень тихо, и даже ветер не шуршал в траве, а летал взад-вперёд, далеко за деревьями. Во-вторых, очень медленно, почти незаметно, но всё время рядом раздавался чей-то топот, словно кто-то огромными прыжками нёсся по лесу, и ещё иногда со стороны дороги доносился металлический лязг или звон. Потом Фатих почувствовал запах дыма и пошёл на него сквозь тьму. Лес, в котором он шёл, кончался, и впереди сквозь деревья стало видно большое тусклое зарево над рощей.
Внезапно что-то большое и мягкое прыгнуло на Фатиха с дерева, свалилось на него и задушило. «Га-ха-ха-ха-ха!» — закричала невидимая птица, и следом за ней заухал филин. Фатих стал шарить вокруг руками в надежде хоть за что-нибудь зацепиться, но не нашёл ничего, кроме сухих веток, и тогда ему в голову пришла мысль, что всё это просто какой-то страшный сон, который снится ему всю жизнь, но теперь, наконец-то, он проснулся.
*
Он открыл глаза, увидел над собой небо и удивился. Он не знал, где находится, и не помнил, что происходило с ним до этого. Только помнил, что с ним, как всегда, был рядом Мусса. А рядом стояла сумка со шпагой и камзолом. Фатих вдруг заметил на сумке огромную чёрную звезду, похожую на пятно тени, которую отбрасывал чей-то большой и чёрный силуэт. Фатих повернулся и увидел человека, до странности похожего на него самого, только пониже ростом. Человек этот держался за плечо. Фатих пригляделся — рядом был Мусса. Человек подошёл к сумке и поднял её. Мусса поднялся с земли. Человек протянул руку, Фатих вскочил на ноги, и они вместе подбежали к сумке, зацепились за неё и подняли её. В сумке была сабля, чёрный пистолет и шёлковое знамя. Тут человек стал быстро седеть, пока не превратился в маленький чёрный силуэт. Он повернулся и пошёл назад, а Мусса и Фатих поставили сумку на место.
Когда они обернулись, человека уже не было. Только на земле лежала пятиконечная звезда. После этого они побежали в лес. Через некоторое время, минут через десять, Мусса вскрикнул и упал. Фатих поднял его на руки и положил на траву. Мусса снова застонал. Фатих принёс воды и умыл Муссу, но он не приходил в себя. Тогда Фатих побежал за подмогой. К его удивлению, в чаще он увидел художника. Он подошёл и посмотрел на Муссу. В этот момент Мусса открыл глаза. Он был весь в крови, и художник начал накладывать повязку. Он делал это долго. Мусса открыл глаза, когда художник уже уходил.
— Послушай, художник, — сказал он, — я художник Мусса, а это мой брат Фатих. А зачем вы нарисовали на знамени пятиконечную звезду? Вы хотите, чтобы на вас молились?
— Все мусульмане — братья, — ответил художник и быстро пошёл в чащу.
— Подожди, — закричал ему вслед Мусса, — ты куда? Я ведь ничего не сделал!
— Я художник, а ты — никто. Ты ничтожество. Ты — Мусса. Прощай.
Затем Мусса повернулся к Фатиху.
— Фатих, — сказал он. — Мы с тобой два безумца. Скажи мне одну вещь.
Фатих испугался и ничего не сказал.
— Так ты, Фатих, не хочешь поцеловать меня?
— Не хочу, — ответил Фатих. — Почему ты спрашиваешь?
— Потому что я уверен, что всё в мире — дело твоих рук. Ты мой создатель. Ты один. Весь мир — твой. И я хочу почувствовать хотя бы тень твоего могущества. Ведь я никто, Фатих. Пустое место. Ведь ты тоже так думаешь? Ведь ты всё понимаешь?
Фатих ничего не ответил.
— Я сейчас отпущу тебя, — сказал Мусса. — Но ты не должен больше убегать от меня. Ни под каким предлогом. Понял?
Фатих мрачно кивнул.
— Когда я тебя отпускаю, ты остаёшься, Фатих, даже когда я тебя отпускаю. Понял?
Фатих не ответил.
— Я задал вопрос, — сказал Мусса, — ты понял?
Фатих ещё раз кивнул.
— Ну тогда пошли.
Мусса поднял Фатиха с земли и пошёл по дорожке. Некоторое время они шли молча.
— Ты знаешь, Мусса, — сказал Фатих, — иногда я тебя ненавижу.
Мусса остановился.
— Меня? — спросил он. — За что?
Фатих вздрогнул.
— За то, что ты — Мусса. Мусса — это я. Понял?
Мусса покачал головой.
— Я не люблю делиться, — сказал он, — поэтому я тебе ничего не должен. Понял?
Фатих молчал. Потом он поглядел на Муссу и подумал, что этот человек совсем его не знает, а пытается поговорить с ним, как со своим другом, только непонятно о чём. Потому что Мусса не понимает ничего.
— Ты хочешь, чтобы я любил тебя? — спросил Мусса.
Фатих пожал плечами.
— Тогда почему ты ненавидишь меня? — спросил Мусса.
Фатих отвёл глаза.
— Ты можешь ответить на мой вопрос?
Фатих опустил глаза. Мусса остановился и взял Фатиха за подбородок.
— Ты любишь меня? Фатих отрицательно помотал головой.
— Что же тогда, — спросил Мусса, — ты меня ненавидишь?
Фатих долго молчал. Потом он поднял глаза и посмотрел Мусе прямо в глаза.
— Я ненавижу тебя за то, что ты — я, — сказал он. — Но это не мешает нам быть вместе. Пойдём. Ты мне нравишься.
Фатих снял со своего плеча руку Муссы и пошёл вперёд. Мусса молча шёл рядом. Они прошли мимо гроба номер три. Над ним всё ещё курился дымок. Фатих подошёл и сел на край гроба. Мусса последовал его примеру. У Фатиха был грустный и усталый вид. И, в общем, Мусса понимал его. Он и сам чувствовал в себе такую же тоску. Он не мог с ней бороться. Что-то было не так. Мусса ещё раз поглядел на гроб номер три, но никого в нём уже не было. Вокруг были люди. Люди были чужие. Один из них сказал:
— Какие теперь красивые черепа.
Фатих с интересом поглядел на говорившего и перевёл взгляд на Муссу.
— Да, — сказал он, — хороший гроб. Не скрипит?
Мусса криво улыбнулся.
— Да, — сказал он, — хороший. Отличная вещь. Хорошая…
Больше Мусе ничего не удалось сказать, потому что, как только он начал думать о хорошем гробе, он понял, что сидит на нём, а его ноги лежат на плечах у человека, которого он только что назвал Фатихом. В следующий момент они уже поднялись на ноги, причём Мусса оказался стоящим у стены, а Фатих — у края могилы. Потом они пошли по улице и некоторое время молчали. Потом Фатих повернулся к Мусе.
— Он всё время здесь? — спросил он.
Мусса кивнул. Фатих поднял глаза к небу.
— Сейчас очень хорошо, — сказал он. — Сейчас лето. Всё лето. Тепло.
— Хорошо, — сказал Мусса. — А откуда ты знаешь, что он там?
— А как же, — сказал Фатих. — Я его два раза видел. Он там всегда сидит. И у него нет ног. И почему-то уши. Он называет себя Фатихом. Очень странно, — добавил он. — Всё время спрашивает, как поживает Агафья. А это его мать.
Мусса только головой покачал. Он не сомневался, что Фатих врёт, но не мог придумать, как это доказать. Вообще, он не знал, как с этим бороться. Он совершенно не представлял, что говорить, и про себя матерился. Это состояние ему очень не нравилось. Иногда он снова вспоминал Салиму и Сулеймана и начинал тихо стонать. Фатих вдруг остановился и сказал:
— А может, он рядом, а мы не замечаем? Вон, вроде, какой ветер. А воздух как изменился.
Мусса сразу же бросил свои мысли о Салиме и Сулеймане. Ветер был холодным и влажным, и это было очень неприятно. Откуда-то издалека слышались глухие удары. Мусса даже думать про них перестал. Он сделал ещё несколько шагов и остановился.
— Фатих, — тихо сказал он. — Что это такое?
— А что такое? — спросил Фатих. — С кем это ты говоришь?
— Там. Вон. Я никогда раньше не видел. А сейчас вижу. Откуда он взялся? А?
Фатих ответил не сразу. Он начал внимательно вглядываться в темноту и вдруг вытянул вперёд руку. Мусса вдруг понял, что видит не три глаза Фатиха, а четыре. И они смотрят не вперёд, а прямо ему в душу. И от этого сразу же стало страшно. «Но не может быть, — подумал Мусса, — чтобы это было правдой». А потом он вдруг понял, что это и правда правда. Мусса стал пятиться, пока не упёрся спиной в холодную каменную стену. А Фатих снова заговорил.
— Теперь видишь, как сильно изменилась наша жизнь? — спросил он.
— Да, — тихо ответил Мусса.
— Только как это объяснить?
Мусса почувствовал, что ему действительно очень трудно.
— Не знаю, — сказал он. — Не знаю.
— Все меняется, — сказал Фатих. — Изменись и ты. Чем ты старше, тем хуже видишь. Кто знает, что с нами случится завтра. Давай меняться вместе. Ты меняешься?
Мусса вздрогнул.
— Да, — сказал он, — наверное, да. Наверно, да.
Фатих встал.
— Тогда давай меняться. Куда идти?
Мусса махнул рукой вправо. Фатих пошёл вперёд, и Мусса побрёл следом. Сначала они шли медленно, но, когда стало совсем темно, Фатих стал двигаться быстрее. Мусса молчал. От страха у него по всему телу прошла дрожь. Вскоре стало ясно, что так идти невозможно — они еле двигались вперёд. На душе было тяжело и мерзко. Мусса остановился. Он решил, что лучше всего остановиться и обдумать происходящее. Фатих молчал и двигался в темноте вперёд. Мусса повернулся и пошёл назад. Он не собирался бежать. Он решил посмотреть, что будет. На душе стало ещё тяжелее, но бежать было некуда. Он повернул голову и посмотрел вперёд.
И вдруг Мусса понял, что всё остальное — не важно, потому что темнота впереди не имела к нему никакого отношения. И не существовало никаких историй, кроме той, которую придумал Фатих, и его рассказа про образ зверя с моста. А если она существовала, то ни в одну из этих историй он не вписывался. И когда до него, наконец, дошло, в чём дело, он громко крикнул:
— Фатих! Фатих!
Он даже не испугался своего крика. Ему хотелось кричать так громко, чтобы его услышали по другую сторону воды. Но крика не получилось. И страха не было. Он просто исчез, а с ним исчезла и боль. И он понял, что он сидит на земле, потому что больше не может стоять. Тогда он встал на четвереньки и пополз к воде.
Идти было больно. У воды было тепло. Он положил ладонь на холодную поверхность и уже не отдёрнул. Это было очень приятно. По другую руку зашумели кусты, и вдруг в двух местах что-то взорвалось. Мусса в ужасе убрал руку. Было ещё темно, но когда ему удалось разглядеть как следует, что это такое, он долго смотрел на цветы с вертикальными лепестками и вспомнил осень, которая приходила к нему в своих пыльных осенних плащах и ставила в вазу у кровати. Что это такое? Откуда это взялось? Неужели это было на самом деле?
Потом он увидел, как непонятно откуда на него движется что-то большое и тёмное, похожее на опрокинутую фуру с голыми колёсами, и тогда он закричал. Перед ним появилась странная громадина. Это была черепаха. Увидев, что человек в воде плачет, она высунула из воды чёрную блестящую морду и издала протяжный рык. Тогда Мусса почему-то вспомнил далёкий бой барабанов и сразу успокоился. Как будто ему сказали, что сейчас начнётся. Он успокоился совсем. Черепаха не сделала попытки его укусить. Она была раза в два больше, но смотрела на него спокойно и терпеливо. Иногда она моргала. Когда она моргала, на её боку становилась видна белая полоса. Это была клейма. «Что они означают? — думал Мусса. — Кому они принадлежат? Как они сюда попали? И почему, интересно, в темноте они кажутся чёрными?»
Теперь он ясно различал, что на самом деле черепаха ничем не напоминает фуру. Просто это был очень длинный панцирь, а вместо колёс — длинные тонкие ноги. На спине у черепахи имелась голова. Головы, которую раньше различали только по цвету панциря, не было. Теперь стало видно, что это и в самом деле голова. Это была голова довольно крупного зверя. «Ух ты! — подумал Мусса. — Так это же щенок! Лает на слона!» Черепаха слегка пошевелила хвостом и открыла глаза. На месте чёрных зрачков по бокам головы начали постепенно появляться два чёрных пятна. Послышалось тихое похрюкивание, как будто она зевнула. Толстые губы черепахи приоткрылись и растянулись в широкой улыбке. Потом у неё изо рта высунулся розовый язык, похожий на карандаш с раздвоенным кончиком, и поплыли по сторонам два одинаковых куска мяса. Потом вылезли вперёд жёлтые клыки. «Да это же девушка! — сообразил Мусса. — А я её кусаю! Я ей убил черепаху». И он почувствовал, что на самом деле это черепаха убила девушку. Черепаха опустила глаза вниз и поглядела на «Угадай», который стоял перед ней на задних лапах. Потом она словно медленно повернула голову в его сторону и поглядела Муссе в глаза. То, что она увидела, ошеломило её. Она покачнулась и упала на брюхо, закрыв лапами свою обнажённую плоть. У неё было очень доброе и симпатичное лицо. Она несколько раз моргнула, открыла рот и сказала:
— Я не понимаю… Ты кусаешь меня? Ты кто? Что ты тут делаешь? Ты кто вообще такой?
Она что-то ещё говорила, но Мусса уже не слушал. Он кинулся прочь из леса. Остановился он только у ручья. Он никак не мог сообразить, что же такое с ним случилось. Неужели это в самом деле была сама черепаха? Но зачем она сделала его убийцей? А что, если она ожила и теперь преследует его? «Ну и ну, — подумал Мусса, — растяпа». Придя в себя, он поглядел вниз. Рядом с черепахой в земле была разрыта дыра. Возле неё лежал большой серый камень.
— Ха-ха-ха-ха-ха! — громко засмеялся Мусса, повернулся и пошёл назад к лесу.
Однако через сотню шагов он опять остановился. Он вдруг понял, что никак не может убежать от черепахи. Он чувствовал её совсем рядом, но почему-то не мог сдвинуться с места. А потом случилось непонятное. Он понял, что черепаха действительно может его догнать. Тогда он остановился, повернулся к ней спиной, и… Всё опять стало, как прежде, а через секунду он уже был далеко от этого места.
Это было непонятно. Может, он просто задремал? Но во сне никогда нельзя оказаться в самом конце пути. Куда тогда он идёт? Он попытался вспомнить, но не смог — совершенно ничего не получалось. Вообще не получалось даже вздохнуть полной грудью. И самое странное, что во сне к нему не было никаких претензий. Даже к тому моменту, когда он проснулся. Конечно, это сон. Но разве можно заснуть от радости?
Мусса побежал. Конечно, черепаха может его догнать. А если он не убежит? Если он сдастся? Поворот. Поворот. Потом ещё один. То же самое место. Тогда он остановился. Он тяжело дышал и утирал холодный пот со лба. Всё вокруг было таким же, как всегда. Но где тогда черепаха? Почему она его не преследует? Почему? Почему? Ну почему… Чтобы начать думать о другом, он закрыл глаза, сделал глубокий вдох, задержал дыхание, а потом медленно выдохнул. Вдох. Выдох. Когда он открыл глаза, черепахи уже не было. Поворот. А потом опять поворот. Так повторялось всё время. И так будет вечно, пока он не найдёт решения. Если, конечно, в этот раз он не споткнётся, не упадёт в грязь и не забудет дорогу домой.
Улицы были узкими и кривыми. Что-то подсказывало Муссе, что дорога совсем рядом, и у него получалось идти по ней. Но куда она выведет? Вот оно! Деревья. Деревья со множеством ветвей и листьев. Он понимал, что такое число зверя. Но в чём его особенность? В том, что Число Зверя в виде двадцати двух проходит всё расстояние от одного листа до другого? Нет. Число Зверя бесконечно в любую сторону. И однажды оно дойдёт до Числа Зверя в виде двадцати двух и останется там навсегда. Для цифр просто нет разницы между начальным числом и конечным. Но как отличить Число Зверя от Числа Зверя в виде Числа Зверя? И так ли вообще важно, каким будет Число Зверя, если всё пространство мира и сейчас заполнено Числом Зверя?
Мусса вспомнил мать и задумался, почему она так сильно ненавидела черепах. Он понимал, что спросить об этом не у кого, и не понимал, зачем она вообще назвала сына Муссой. По всей видимости, это был подсознательный протест против безобразного ящера на фотографии. Мусса никогда не сомневался, что ничего страшнее на свете нет. Но мать часто называла его черепахой. Почему? Было ясно, что ей как-то не по себе при виде ящера, хотя ничего плохого в нём не было. Просто этот ящер хотел когда-то стать их домом, их судьбой, их богом, может быть. Он был как бы предыдущим богом, до него был другой бог, потом другой бог, ещё один бог и так без конца, и сколько бы миллионов новых богов ни осталось на этой земле, пропасть между ними так и останется навсегда. Но пока мир был полон бога. И мать ненавидела его именно из-за этого. Чем больше в мире бога, тем меньше места занимает бог. Мать ненавидела Число Зверя, потому что это был бог ящеров. А Мусса, как любой ребёнок, ненавидел Число Зверя, потому что это был бог людей, и всё это время ему было жаль, что он не стал богом людей и не мог ничего сделать, чтобы такое больше никогда не случилось. Но всё равно, какой смысл было верить в загробную жизнь, если она так и не наступала? Мусса подозревал, что её не будет никогда.
Впрочем, зачем тогда жить? Бог ящеров был источником зла, которое несло с собой человечество. Но, наверно, хорошо, что он не стал богом. А может, это плохо? Опять какая-то метафизика. Если ты дурак, это ещё не значит, что у тебя не может быть веры. Тогда зачем бороться с верой, если у тебя её нет? Можно, наверное, бороться с миром. Но, раз Мусса не смог бороться с миром, надо бороться с ним в себе. Вон в те пушистые жёлтые занавески каждый день можно делать вид, что ты к чему-то готовишься. Зачем? Но ведь непонятно, с чем бороться. По-настоящему этот день наступил давно. Время кончилось ещё вчера. Мусса не помнил. Не помнил ничего. А зачем он когда-то думал, что умрёт? И, главное, зачем человек живёт? Чтобы делать вид, что он когда-то умрёт. Вот и всё. Но ведь это чепуха. Все люди не умрут никогда. Или? Или…
Мусса понял, что он и так всё знает. Да. Наверно. Но он действительно всё знает. И что? Он же знает. Не знает, а знает. Вот оно, преимущество стереовизора… Впрочем, если Бог — это фикция, зачем тогда он даёт нам возможность выбора? Всё равно мы умрём. Где бы мы ни умерли. Даже в раю. А вдруг всё-таки есть шанс? Вдруг… Ведь другие умирают. А как они живут, знают только они. Так. И чего тогда суетиться? Ничего не изменится. Вот если бы кто-нибудь сказал Муссе, что завтра он увидит сквозь листья сосны небо, Мусса, наверно, бы побежал на кухню варить кофе. Но Мусса знал, что этого никто не скажет, потому что никто не знает — что на самом деле означает «небо». Поэтому, наверное, он и думал, что ещё не знает.
*
Конечно, всё правильно. Всё устроено с математической точностью. Всё. Ясно. Никакого неба не было. Ничего и не было. Нет никаких чувств. И никакого мёртвого человека тоже не было. Что, и муравей не сможет жить, если убить его, потому что умрёт? Не сможет. Муравей тоже умрёт. Как и человек. Всё умрёт. И он умрёт. ВСЁ. Наверно, он и правда ничего не понимает. А если он понимает — то почему тогда он так мучается? Ведь он же такой весь рациональный. И умный. А главное — богатый. Его все уважают. Все. Вот какой смысл в его жизни? Только деньги и власть. И всё. Зачем же мучиться и мучиться, если он знает, что это бесполезно? Всё. Всё. А самое главное — что я умру. Вот-вот. А может, это будет не так? Может, я стану каким-нибудь другим муравьём? И буду уже совсем другой? Зачем мучиться? Чем я хуже других? А вдруг я придумаю что-нибудь такое, чего не будет в природе?
Ну хорошо, я тоже умру. И что? Так даже интересней. Я уже ничего не боюсь. Нет ничего хуже страха. Все боятся. Весь мир! Потому что каждый день его видит! И все боятся. Вот только я — я не боюсь.
Всё. Всё. Всё. Все! Конец. Всё. Всё! А где небо? Где небо? Где небо? Где небо? А? Что это? Где небо? Где небо? Почему земля? Что это? Где небо? Где небо? Где я? Где небо? Где? Где я? Где? Где? Где? Где? Где? Где? Где? Где? Где? Где? Где? Где? Где?..
25 Ноя 2021
автор: Элиас Отисрубрика: Проза Tags: Элиас Отис
В соавторстве с нейросетью Порфирьевич (https://porfirevich.ru)
Дао, которое может быть выражено словами, не есть постоянное Дао. Постоянное Дао есть только то, что можно объяснить словами, и никто не может сказать, что он понимает, в чём оно. На самом деле, как говорится в одной старой поэме, найти Дао — это иметь все вещи в себе. В своём бесконечном бытии все вещи суть не что иное, как его Пустота. Пустота — это его чистота. Подобно тому, как лишённая запаха жидкость является совершенно чистой жидкостью, так и в Пустоте все вещи есть его Пустота. Но Пустота пуста сама по себе, а потому она не имеет ни вкуса, ни цвета, ни обоняния, ни осязания. Говорить, что эта Пустота и есть то, что её питает, тоже неправильно. Пустота не питается никакой пищей. Пустота сама по себе есть нечто простое, пустое и бесформенное. Как она может быть пищей? Пустота ест себя. Как бы мы ни называли её, она и есть То, Чему это Дао подобно, То, без Чего нет и не может быть ничего. Но, в конечном счёте, Дао и Пустота неразделимы. Пустота и Дао суть одно. Но одно в том смысле, что Дао и Пустота тоже суть одно и то же. Пустота и Дао суть одно, но разное, так как в Чистом Дао нет ничего другого. То же самое можно сказать и про Пустоту, но нужно уточнять, что та часть Пустоты, где вещи проявляются в качестве этой Пустоты, есть не что иное, как сама Пустота.
Однако не сама Пустота есть Пустота. Точно так же не может быть пуста сама эта Пустота. Пустота не может быть ничем и ничем. Это просто парадоксальный случай, благодаря которому Дао и Пустота никогда не теряют своей полной истины. Поэтому Суньята о Пустоте и Пустоте — самый центральный из всех текстов. Он имеет огромное значение. Он — «источник бытия, дающий начало рождению и смерти». Эти две вещи, с одной стороны, неразделимы. Они неразличимы, но нельзя сказать, что между ними нет ничего общего. Наоборот, они по сути своей неразличимы, поскольку они суть одно и то же. В них нет никаких различий, нет никакой глубины. Но, с другой стороны, они по сути своей неизъяснимы и недостижимы. Их трудно постигнуть. Суньята о Пустоте означает «вневременное блаженство, запредельное каким-то возможностям». Однако этот максимализм в отношении Пустоты настолько труднообъясним, что он часто представляется совершенным «суеверием». Но именно это выражение, несмотря на всю его простоту, и превращает все возможные объяснения Пустоты в полный абсурд. Это — единственное объяснение, которое только возможно.
Но даже из этого вопроса может быть получен практический урок. Следовать учению, следовать за учением — это совершенно необходимо. Если вы последуете за правильным наставлением, оно приведёт вас к счастью, к источнику, из которого можно зачерпнуть блаженство. В любом случае, вы достигнете этой цели, даже если мир вокруг будет меняться. Такова природа вещей. Если вы не следуете за правильным наставлением, вам придётся жить во тьме и страданиях. Это не так уж сложно, ведь, на самом деле, всё здесь — не что иное, как рябь на поверхности пруда. Будьте же абсолютно свободны от какого бы то ни было сомнения. Например, в течение дня иногда происходит несколько перемен. Это, несомненно, становится частью повседневной жизни. Вы можете даже ощущать их как нечто замечательное, если сумеете проследить этот феномен до глубин своей души. Но для этого нужно, как говорит Будда, устремляться за движением мысли. Пусть мысль проносятся одна за другой, не задерживаясь ни на одной из них. Сохраняйте чистое внимательное осознавание — и вы достигнете просветления в тот же самый миг. Такова природа ума, и если он ясно и спокойно воспринимает эту природу, тогда все препятствия вокруг просто исчезают.
Это несложно. Просто расслабьтесь и думайте. Нет никаких «где?» и «когда?». Есть только чистое осознавание, и всё. Если вы делаете это правильно, всё остальное автоматически возникает. Вот о чём говорил Чжуан-Цзы: «Легче остановить вращение Земли, чем остановить свою мысль». Именно так и следует практиковать, поскольку при этом невозможны никакие ошибки. Если же вместо этого мы будем думать о вещах, подобных погоде, или о старых актёрах, или о чём-то ещё, тогда трудности возникают мгновенно, подобно ударам в колокол. Вот так же легко и просто ум может разрушиться. Не возвращайтесь к прежним мыслям, а не то ум исчезнет, и вы станете лёгкой добычей для ядовитых змей и прожорливых чаек.
Для того чтобы отразить эту опасность, необходимо практиковать духовную практику. Такое представление об уме лишь сделает вас ещё более уязвимыми для болезней. Вот почему Будда говорил: «Помните о смерти и думайте о жизни». Необходимо бороться с этими мыслями. Это всего лишь громкие слова, и они в основном ложные. Духовная практика, которая приносит в жизнь мгновения счастья, не имеет ничего общего со счастьем и красотой. Если ваш ум будет достаточно широк, ум обретёт бессмертие. Но если он будет сужаться, возникнет страдание, потому что сердце не сможет подняться к вершине. Кроме того, в наш век мы становимся всё уязвимее. Поэтому говорите себе: «Ради Бога, не думай о красоте, а думай о смерти». Что это значит? Если вы будете думать о смерти, вас постигнут неудачи, потому что вы не сможете прыгнуть высоко. Именно поэтому большинство великих умов живут на вершинах холмов. И не важно, у какой стены вы будете медитировать, сидя под одеялом или под летним солнцем.
Здесь есть серьёзная опасность. Если вы будете думать о смерти, ваша жизнь приобретёт суровый характер, потому что будет ассоциироваться с некоторыми из сильных чувств. Вам придётся привыкать к ним постепенно, потому что ваша ежедневная жизнь часто будет приносить боль, волнение, неприятности. Всё, чего вы достигнете, будет следствием борьбы с трудностями, которые будут возникать в вашей жизни. Это неизбежно. Равнодушие может показаться вам недостатком, но вы будете воспринимать его как огромную добродетель. Поэтому не надо его искать. Если вы не будете бояться страданий, ваше достижение просто невозможно. Если вы не станете искать этого, на какие страдания вы можете надеяться? Как я могу получить от жизни что-то, чего не было до этого? Я не могу понять, как Пустота может приносить страдания. Отсутствие страдания приносит удовольствие. Когда в моей жизни возникают страдания, я не могу не страдать. Поэтому не надо искать страданий, они находятся внутри вас.
Быть осознающим — значит преодолевать ограничения. Они просто возникают в вашем уме. Вы не должны сопротивляться им. Размышляя над причинами своих страданий, вы не сможете совершить это усилие. Вы начнёте терпеть поражение в любой области жизни. Единственная вещь, которая поможет вам преодолеть страдания, — это не искать их, а вместо этого осознать их. Осознав, что вы привязаны к своим страданиям, вы освободитесь от них. Вы найдёте и устраните ту причину, из-за которой эти страдания возникают. Вы увидите, что они происходят из любви к себе. Осознав, что все страдания от ума, вы поймёте, что их порождает любовь. Просто чтобы понять, откуда берётся страдание, необходимо действие, и вы должны практиковать нёндро.
Осознав, что само действие вызывает страдания, вы устраните причину их возникновения. Если бы страдания были результатом каких-то внешних причин, их не было бы. Они являются результатом коренных источников человеческого ума. Но вы не осознаёте, откуда берутся эти причины. Вы думаете: «Я должен устранить страдания. Я знаю, что должен, но как?» Избавиться от этого источника боли чрезвычайно трудно. Осознав, что вы привязаны к своей жизни, вы увидите, что источник боли не где-то далеко, а внутри вас. Избавившись от страха перед миром, вы обнаружите, что мир — это сон, а вы — это пробудившийся во сне. Вы увидите, что уже нет никакого различия между сном и пробуждением, и что вы всегда были и будете спящим, и что во сне вы никогда не были по-настоящему пробуждены. Даже сейчас вы не готовы к пробуждению, потому что всё, что вы испытываете, всегда было вами. Поэтому вам нужно какое-то время, чтобы начать понимать то, что я говорю. Это очень долгий период. Но, оглядываясь назад, не забывайте, что у вас, кроме этой жизни, есть ещё несколько других жизней, так же наполненных болью.
Разве это не прекрасно, когда человек осознает, что жизнь, которой он так много занимается, — просто сон, в котором все страдания встречаются, чтобы встретиться в одной точке, где мы становимся одним и тем же? Это значит, что когда вы видите, как себя представляет сон, и осознаёте, что вы находитесь в том же самом сне, вы испытаете особое удовлетворение и радость, потому что на вас не падает никаких отражений, и вы есть всегда. К такому осознанию нужно прийти во сне. Это единственный способ понять, что это тоже будет реальностью, и что все возникающие ощущения будут лишь странным и коротким состоянием сна.
С другой стороны, для того, чтобы уснуть, недостаточно одной только практики. Надо научиться читать письмо, адресованное себе. Это очень легко. Было бы преувеличением сказать, что я знаком со всеми рассказами о Рамане, — просто некоторые из них я читал с большим интересом, как и вы сейчас. Даже не знаю, кто это написал — учёные или те, кто верил, что их предсказания сбываются. Возможно, и то, и другое, — поэтому, по мне, так это одно и то же. Посмотрите вокруг. Я жил в старом викторианском доме, в горах. И я всегда работал над тем, чтобы изменить свою жизнь. Я думал, что если я смогу с такой же лёгкостью изменить жизнь людей в Гане, которые меня знают, то мне не придётся заниматься ни предсказаниями, ни работой с книгой. На самом деле я никогда не работал над тем, чтобы изменить свою жизнь. Возможно, тут нет никакой связи. Но если я правильно понимаю, это всё равно должно было произойти.
Вы когда-нибудь задумывались, почему жизнь всех людей так сложна? Почему мы с вами приходим в этот мир? Чтобы закончить начатое. Если мы не остановим конвейер, то мы не остановим его никогда. Вот что я имел в виду, когда говорил о движении на пути. На самом деле мы всегда приходим на этот конвейер, и поэтому смысл жизни в том, чтобы найти то, что можно изменить, и как можно быстрее. Мы находимся на нём с начала времён, и этим всё сказано. Но те, кто верит в какие-то другие пути, могут думать что угодно. Что же это за дорога, по которой идёт человек в жизни? Как он выбирает, по какой дороге идти? Я не знаю. Но что бы это ни было, мне остаётся только присоединиться к этой традиции.
RSS