Лалангамена

Новая Ересь. Глава 1, Часть 1. Клуб Анус

13 Июл 2021 Нет комментариев

автор: Тарья Треструбрика: Проза Tags: Тарья Трест

@_@

Достав из кармашка биопластовой куртки капсулу расширения, Молли провела выдвижным, как губная помада стержнем по языку. Послышалось характерное «пшшшш».

Эльза палила через фильтры закат, паря очередной сиг.

Почти мгновенно нелегальный пшик изменил восприятие — гифы снова откликались мыслям в дополненной реальности. Резкость разработанных на заказ фильтров выкрутилась на максимум. Но Молли знала – можно и больше, снизив настройки резкости – тогда тусклая эстетика декадент-молд начнёт выцветать – фильтр треснет по швам и реальность заплесневеет. Как выдержанное веками, вино.

Обжигающе-ледяным треском волн нойзбибоп тёк в её раковину через жемчужную каплю наушника.

Холодный ритм ударных погружал в транс, саксофон захлёбывался инверсией, сексуально призывая к разврату. Разврата требовала скорее душа, нежели тело. Хотелось взглянуть на разврат, стать участником шоу, подсмотреть за чужой вечеринкой.

Опыт мог оказаться весьма сомнительным, но притягательно льнул – не клюнуть просто нельзя.

-А как тебе такой акшон, Эльза? – при повороте в её сплошных стёклах хлёстко стрельнуло солнце. Эльза что-то свайпала в гифах, от активных движений глаз острые скулы ходили ходуном.– Помнишь Лосося? Он только что скинул вип-приглашение в ТЕЛО. На две персоны.

— Вип? Ничего себе! – Эльза опустила гифы, удостоверившись, что Молли не шутит. – А куда? В Ногу?

Никаких планов на вечер у подруг не было.

Как обычно, в пятницу они встретились на Ленине после пар. Всю дорогу Эльза уламывала Молли сходить на премьеру ЭSменов, но Молли не особо рвалась в кино – крипта спешно кончалась. Прогулявшись вдоль набережной и перекусив в ближайшем бистро, они вернулись на площадь, забравшись прямо на парапет монумента, с видом на Неву. Зависая в эфире и паля сквозь фильтры, подруги откровенно скучали, пока Молли не получила приглашение.

— Нет, не в Ногу.

— Это значит что в?.. – первоначальный восторг Эльзы сменился сомнением.

— Да, Эльза, именно туда. – не дав ей закончить, подтвердила Молли

— Ну вот не зря говорят – не ищи на задницу приключений!

— Видишь, это тебе не премьера ЭSменов — это гораздо круче.

— А Лосось — это же — очкомаг?

— Сфинктерный.

— Да ну один хер – всё равно через жопу! А с какого перепугу такое приглашение?

— Он теперь там работает. Прикинь. Сама только сейчас узнала, мы сто лет не виделись. Наверно привлекают новых клиентов через сотрудников, ты же знаешь, ТЕЛО такое практикует.

— Да, как это водится? Первая доза – бесплатно. А потом – плати.

— А что, разве плохо? Думаю, раз такой шанс выпал – непременно стоит воспользоваться. Неужели ты никогда не хотела попасть в Анус?

— Конечно хотела. А кто не хочет? Это же самый дорогой и элитный клуб Ленинбурга, чёрт побери! Ты хоть знаешь, какой туда вхож контингент?

— Да разный, на самом деле. Думаешь, там один бомонд зависает? У кого много крипты – те и ходят.

— Тяжело судить о закрытом клубе. В эфире ничего толком не нароешь, одни пишут, что там дерьмо жрут, другие напротив – что Анус мол – очень приличное заведение. И кому верить?

— Там был кто-то из твоих знакомых?

— Не знаю, даже если и были, то молчат как партизаны. А приватные трансляции, сама знаешь – мне не по карману.

— Вот и среди моих знакомых – аналогично. То ли стесняются рассказывать, то ли не принято. В некоторых клубах ТЕЛА политика конфиденциальности очень неоднозначная. Я уверена, что Лосось там бывал, и не раз, только никогда не рассказывал, по крайней мере, при мне. – увидев, что Эльза требует пояснений, Молли добавила, — мы с ним тет-а-тет не общались, только в компании, я ведь туда больше ради Ромэо ходила, и мы в основном бухали – мешали кофе с изабеллой, а потом псисигами до глюк укуривались.

— Значит, пока сам не попадёшь – не узнаешь. – констатировала Эльза.

— Ну так что тут думать – поехали! – Молли обуяло предвкушающее волнение.

— Вот бы познакомиться с калогардистами… — Эльза мечтательно причмокнула. – давно подписана на парочку из них в тетраграме и вид-токе. Тоже из Ленинбурга.

— Вот почему тебе всякое дерьмо нравится?

— Это не дерьмо! — обиделась Эльза, тут же себя поправив – Вернее, дерьмо то конечно, но они с его помощью шедевры создают! Это так эпатажно…

— Ага, а-ля – коричневый круг. Мерзость.

— Ничего ты не понимаешь. Коричневый круг – это радикальное выражение идеи тоталитаризма. Да и вообще, знаешь, сколько в калогардизме ответвлений? И сколько оттенков! Не все же -традиционники, многие экспериментируют с цветом.

— Да мне то что! Не моё это. Я больше склоняюсь к классической живописи, с использованием обыкновенных красок.

— Гарантирую, что ты изменишь своё мнение, как только попадёшь в галереи Артануса.

— Это мы ещё посмотрим. Кстати, — сменив тему, Молли, опустила гифы как заговорщик, — Может почешем как следует языком? В такое место ехать и не заправившись – это же просто кощунство!

— Ты у меня это прям с языка сорвала. – Эльза приободрилась. – Угощаешь?

— Ну а что с тобой делать? Не буду же я там одна с размазанным фейсом ходить.

Покопавшись в поясной сумке-пластинке, Молли извлекла старенький когитор. Специально заточенный для сделок – начинённый запрещённым софтом и нелегальной криптой. В случае опасности от такого можно было бы избавиться без сожаления, например утопив в Неве, или просто раздавив ногой – это куда быстрее, чем под шумок сносить софт.

Около года назад, дождливым ноябрьским вечером товарищи из группы позвали Молли на поэтический квартирник. В старой коммуналке с потрескавшейся лепниной, болотными выцветшими обоями, похожими на гобелены и финской печью в углу пахло сыростью, дешёвым алкоголем и дурманящим едким дымом. В таких домах только и ждёшь, что вот-вот появится полтергейст.

Рассевшись на протёртом паркете, зрители передавали друг другу вино и смолили псисиги. Сидящий рядом, парень предложил ей затянуться. Надышавшись нелегального смога, смысл читаемого низким, хрипловатым голосом, верлибра, что отскакивал гулким эхом от стен, стал для Молли подобен откровению. Поэзия панковского вида, девушки с болотным, в тон обоев, каре, была резка как понос и дерзкая, подобно революции Че Гевары. Душные аккорды отражали политическую ситуацию и дух времени, преисполненный памяти о Море и кровожадном голоде человечества. Стагнация этих отцветающих чувств резала по живому не хуже кусунгобу для харакири.

Когда выступление закончилось, участники и те зрители что не разбрелись по домам, устроили вечеринку, врубив олдскульный постпанк. Здесь остались сплошь студенты, которые искали любую возможность как следует оторваться.

К Молли подошла дерзкая худощавая девица в широкой клетчатой рубахе и застиранных, потёртых джинсах, протягивая стаканчик с вином. Ей не хватало только гитары и высоких военных берцев, хотя как оказалось вскоре – берцы у неё были, как и потрёпанная акустика. Молли тут же отметила, что её норовисто выступающая вперёд, верхняя челюсть выглядит сексуально, делая губы за счёт плавно скошенного вниз подбородка с упрямой ямочкой, чувственно приоткрытыми. Огромные, выпученные как при базедовой болезни, глаза девушки мерцали влажной русалочьей поволокой в прокуренном мареве коммуналки. В её облике проступало что-то кобылье, придающее гонора, но кобылкой она была красивой, и как бы сказал Ромэо – породистой.

Молли приняла стакан, девушка присела рядом, поинтересовавшись, понравилось ли ей выступление. Узкий, итальянский нос с широкими сексапильными ноздрями игриво вздёргивал кончиком, когда она говорила.

Их беседа перескакивала с темы на тему словно блоха – так легко и плавно им было общаться. Эльзу вдохновляли кустарные расширения, и они тут же условились, что при первой же возможности почешут языком вместе. И так, с её лёгкой руки Молли пристрастилась к ваттам. Из-за чего и пришлось принять такие меры безопасности.

Корпораты позаботились, чтобы на один регистрационный номер девайса не выдавалось более одного пшика в сутки, и любителям глубоких ощущений в виртушке приходилось прибегать к нелицензионным расширениям. А их можно достать лишь в двух местах – через портал Харибда, и на чёрном рынке.

Древнейшая, и казалось, неуничтожимая как гидра сеть нелегальных автопродаж, Харибда не ограничивает клиентов ни в выборе ни в количестве пшиков за сутки – тарься хоть оптом на свой страх и риск, и не только расширениями – Харибда давно запустила свои цепкие щупальца в почти весь мировой накотрафик, предоставляя помимо этого ещё и целый спектр нелегальных услуг. Но и минусов у Харибды хватает – для того, чтобы войти в портал, требуется спецсофт, который можно приобрести и установить лишь у мехера, если конечно ты сам – не мехер. А так же запастись внутренней валютой — криптограмами – другую крипту Харибда не принимает. Но и это ещё не всё – никто не гарантирует, что тебе попадётся добросовестный продавец — на Харибде полно кидал. А ещё – чёртовы мины. И снимать её вовсе не хочется – патрульные часто берут сапёров с поличным, это намного хуже, чем снятие твоей мины каким-нибудь удачливым халявщиком.

Поэтому подруги предпочитали тариться с руки, вернее, из-под подкладки.

— Будешь звонить Разводному? – догадалась Эльза, наблюдая, как тонкий пальчик Молли, опоясанный кольцом с совокупляющимися фигурами, открывает в меню список контактов.

— Блин, Эльза, ну а кому же ещё?

Слушая протяжные гудки, Молли отключила музыку и покинула парапет, свернув за угол застывшего в бронзе, Ленина. Неиссякаемый поток людей, двигающихся сквозь площадь в ярком люминоформе, перешёл в фоновый режим. Пятнами ржавых экзем деревья уже тронул распад. В мёртвых фонтанах кружились мёртвые листья. Огромные плазменные билборды транслировали повторяющуюся рекламу.

Отойдя подальше от толпы, Молли тихо переговаривалась с когитором, похрустывая листвой под подошвами мартинсов из биопласта, пока Эльза парила очередной стимстик. Закатные всполохи погибали в клубах змеящегося вверх дыма из её широкого винного рта. В стремительно надвигающемся вечере витал запах мягкой октябрьской сырости.

— Ну всё, я договорилась, — радостно сообщила Молли, показавшись из-за угла. – Разводник сегодня под Литейным. Нам повезло.

— А во сколько тусе начинается? – Эльза заметно вошла в азарт в ожидании вечеринки, и что более всего – вечеринки вод ваттами.

— Лосось писал, что раньше 11-ти туда лучше не соваться, так как всё самое интересное обычно начинается к полуночи.

— А про дресс код там ничего не сказано?

— Нет. И в «КУЛЬТТЕЛЕ» о закрытых клубах не пишут. Скорее всего там тоже есть своя мода, так что нам в любом случае стоит принарядиться — не поедем же мы тусить в институтских шмотках!

— Может, уточнишь у Лосося?

— Зачем? Кажется, ТЕЛО не ограничивает дресс-кодом, если ты конечно не бомж. Разве ты не понимаешь, что все эти клубные культуры – сплошной маркетинг, которые поддерживают сами же завсегдатаи?

— Ага, а как же декадентпанк?

— Эльза, моя бабуля в своё время в Лёгких тусила, а мать вообще с местным бомондом сотрудничает. У меня это на роду написано.

— Может, тогда одолжишь мне на вечер что-нибудь из своих прикидов? – Эльза хитро вскинула на Молли свой умоляющий взгляд нефритовых глаз.

— Скажи спасибо, что у нас размеры похожи, — заметила Молли с иронией. Отказ прозвучал бы грубо и не по дружески, но Молли и сама хотела принарядить Эльзу, переодеть как куклу. Эльза не любит изысканный шмот, но благодаря знакомству с Молли, уже научилась одеваться со вкусом, даже отрывая на барахолках винтажные вещи именитых брендов. Вот только вид у них был потасканным, как лицо помятой жизнью элитной шлюхи. Молли же видела Эльзу исключительно в топовых, дорогих нарядах. Даже подумывала, — не подарить ли ей пару своих? Но Эльза может воспринять это как снисходительность.

— Я тебе просто обожаю! – Эльза бросилась обнимать подругу.

Пока Молли вызывала электрокар, фиолетово-пурпурные краски тускнели на глазах, будто бы мир выцветал. Со стороны Невы стремительно надвигались тучи и в воздухе запахло близким дождём.

@_@

Ещё не успело стемнеть, как такси домчало их в Петергоф.

Электрокар остановился около небольшого парка, перед кованой решёткой забора. Сквозь железные прутья пробивался укрытый ивами, пруд и фасад усадьбы в окружении сада. Звеня ключами, Молли приблизилась к воротам, и отворив, толкнула тяжёлую калитку, любезно пропуская Эльзу вперёд.

— Ну ничего себе особняк! Ты правда тут живёшь?

Они шли мимо пруда с плавающей в нём пожухлой листвой, от стоячей воды тянуло гнильцой и резкой сырой прохладой, забирающейся под одежду. Посреди пруда подобно святилищу возвышалась узкая мраморная беседка с колоннами. Основание колонн и ярусные ступени густо покрывал зелёный налёт ила.

— Мы же с тобой тут в августе были, ты что, забыла?

— Это что ли после того, как я в гипере пососала грибок ромэо?

— Вот, наконец-то припоминаешь.

— Откуда я могла знать, что грибок такой ядрёный?

— А что, по нему разве не видно?

Под их подошвами зашуршала листва, особняк со всех сторон окружали приземистые яблони, под тяжестью плодов их ветви клонились к земле, сладковатый запах гнили исходил от уже опавших плодов.

— Фу, — Эльза содрогнулась, — До сих пор стыдно. Помню смутно какие-то хоромы. Неужели мы правда тут были?

Среди яблонь на высоких мраморных парапетах застыли женские фигуры в театральных позах. Из струящихся складок их тог проступали благородные изгибы. Вход в усадьбу венчали четыре колонны, а стены – сдержанная лепнина, округлые окна подпирали мускулистые мраморные демоны. Надтреснутые крылья их расходились паутиной расщелин.

Пройдя небольшой холл, они насквозь пересекли тёмную гостиную и вошли в зимний сад. Мраморные скульптуры, фонтаны, тропические растения, чинный плиточный пол — такое Эльза видела лишь в детстве на сувенирных открытках, привезённых родителями из Крыма. Сама Эльза в Крыму не была, но как же она обожала Воронцовский дворец!

Зимний сад занимал весь первый этаж южного фасада усадьбы, с огромными окнами и арочной застеклённой дверью, ведущей на летнюю террасу, уставленную мраморными вазонами. Сейчас здесь царил полумрак, укутывая сад вуалью мистического марева.

— Вот это шик! – гифы Эльзы защёлкали вспышкой снимков. — откуда тут малая копия зимнего сада? Признавайся!

— Бабуля доходный дом держала. Для плотских утех.

Брови Эльзы изумлённо нависли дугой над гифами.

— Да, вот так и разбогатела. Туда даже чиновники и партийцы захаживали.

— Какая притягательная и порочная биография, — восхищённо потянула Эльза.

— Да, — согласила Молли, — всегда хотела быть как бабуля.

— Стать шлюхой?

— Фу, как грубо, Эльза. Почему стразу шлюхой? Я хотела быть крутизанкой, как Вероника Франко.

— Любовница короля что ли? Помню, было такое кино… — Молли кивнула, сворачивая на широкую лестницу. Ветхие колонны массивных перил оплетал вьюнок зимнего сада. – Недурно. Но она вроде как плохо кончила. Не боишься, что тебя могут ограбить?

— Тут везде сигнализация, и скрытые камеры, вдобавок у бабули были связи в полиции, так что дом под надёжной охраной.

— Так сразу и не скажешь. Хотя чего я ещё ожидала… — едва слышно пробормотала Эльза.

— А ты что, хотела меня ограбить?

Поднявшись на второй этаж, Молли отворила дверь в голубого цвета, спальню. На Эльзу тут же дыхнуло застоявшимся грузным запахом нафталина и плесени. Уставший свет последними проблесками пробивался в мрачную комнату со старинной мебелью и высоким лепным потолком. За окнами поднялся ветер, сгущая тяжёлые, сизые тучи. Из приоткрытой створки балконной двери врывался сквозняк, тревожно вздымая газовую занавеску.

— Прости за беспорядок. Я не ждала гостей. – тактично извинившись, Молли первым делом бросилась к низкому, заваленному стиками, круглому столику, половина из которых уже почила в побоище пепельницы. – Недавно сюда переехала. Ещё даже не все вещи перевезла – только технику, одежду и так, по мелочи. А вот теперь думаю – надо ли остальное? От бабули столько всего осталось…

В сгущающемся полумраке на столе явственно проступал кавардак – хаотично разбросанные запонки и жемчужные нити, высокие бокалы из богемского стекла с бурыми следами вина и помады, початая бутылка Merlot, широкая ваза с грушами на тонкой ножке и кружащимися над ней, мошками, SIG, рассыпанный по столу прах благовоний, раскрытый блокнот, лэптоп, старинный канделябр на пять свечей, несколько пустых бутылок из-под шампанского в подтёках воска, широкие, оплавленные свечи, ребристый вибратор из хрусталя, револьвер, и зарядное устройство для гифов.

На кресле перед столиком небрежно валялся журнал «КУЛЬТТЕЛО» вперемешку с кружевными чулками.

— Да разве это беспорядок?

— Я же знаю, как ты любишь чистоту. Кстати, как там твои хачи? Всё на тебя не нарадуются? — быстро схватив со стола блокнот, она сунула его под подушку резной кушетки.

— Ой, да они меня достали, веришь? — Эльза сделала вид, что ничего не заметила. — Ладно, Генрих Ашотович – вообще задушевный мужик, раз в неделю с ним покувыркаемся и всё, некогда ему — всё время на рынке со своими гранатами пропадает. Что, как ты понимаешь, мне только на руку. А вот Гиви достал уже.

— Как же так то?

— Кровь молодая, всё время ему ебаться хочется.

Стянув гифы Молли водрузила их на светящуюся подсветкой, площадку зарядки, и взяла со стола револьвер. Эльза напряглась, тут же с облегчением выдохнув – девушка спешно поджигала им свечи и благовония.

— У тебя что, света нет?

— Это для атмосферы — люблю, когда свечи горят. А Генрих Ашотович случайно не хочет брать с Гиви плату натурой? – захохотала Молли.

— Да ты что! Он пидорасов презирает, на дух не переносит, старая школа, понимаешь.

Закончив с освещением, Молли вдобавок включила несколько висящих на стенах, ветвистых бра, и ринулась к стоящему у двери бюро слоновой кости с канделябром, патефоном и заваленной пластинками нижней полкой. Присев на персидский ковёр, она быстро перебирала пальцами коллекцию, пока удовлетворённо не кивнула, отыскав нужную. Приладив винил к патефону и нацелив иглу, девушка на ходу расстегнула белоснежную шёлковую сорочку, срывая с широких манжет запонки.

Патефон натужно закряхтел, словно хрипящая столетняя старуха, по комнате разнёсся фортепианный блюз, как какая-нибудь аранжировка к монохромным фильмам.

— Ты правда любишь слушать это старьё?

— Это музыка моего детства. У бабушки был хороший вкус — бибоп, блюз, джаз — задорная меланхолия.

— Но этот треск…

— Мне нравится треск патефона, такое никогда не передадут современные динамики. Люблю старые вещи – они несут в себе дух эпох. И бабулина музыка нравится. А ещё – постпанк, я нахожу его ироничным, такая, знаешь, холодная пост ирония, чёрный юмор. Но для меня это другая эпоха, декаданс 80-х – упадок по фетишистски. Второй расцвет Лёгких.

При мягком, приземистом освещении колышущихся от сквозняка огоньков комната засверкала бликами золотого шитья на обивке бирюзовых кресел, стульев и тяжёлых портьерах, струящихся фалдами вдоль кровати и высоких, арочных окон с пальмами в кадках. В золотых нитях лепестков искрились блики дрожащих огней. Потёртая мебель слоновой кости светилась бежевыми оттенками в тёплом свете бра.

— Кстати, слыхала, что в Лёгких подают рака? — Теперь, присмотревшись, Эльза обнаружила сходство со знаменитой Голубой комнатой Воронцовского дворца. Рассматривая в детстве его на открытках, она фантазировала, что когда-нибудь у неё будет такой же дом. И теперь, находясь у Молли в гостях, она чуть не рыдала от зависти и несправедливость – в тот час, когда она о таком мечтала, кто-то так уже жил.

— Конечно, это же фишка, чёрный юмор по декадентски. А ты бы заказала рака в Лёгких?

— Ещё бы! – Эльза залилась смехом, — А то вдруг не доживу до 30-ти? Так что в жизни надо успеть попробовать всё.

— Как-нибудь скатаемся — отозвалась Молли, стягивая брюки и небрежно бросая сорочку на пол.

Кружась по комнате нагишом, она подошла к столу и заправила стик в девайс. – Затянешься?

— Ты с ума сошла? А потом поверх – стекловатт?

— Да это лёгкие, не крепче среднего косяка.

Колеблясь с мгновение, Эльза забралась в кресло, потянувшись за стиком, кладя на колени журнал.

— Я приму ванну, — дымя сигом, Молли исчезла за ведущей в уборную, дверью.

Сквозь стену ароматного дыма всё ещё пробивался плесневелый душок, источник которого Эльза так и не смогла определить, предположив, что это дом подгнивает от старости. Зная, что Молли живёт тут недавно, она решила, что ей просто некогда им заниматься из-за учёбы, от чего здесь и царит запустение. Оглядывая комнату, Эльза заметила над кроватью пробивающийся из-за занавесей балдахина чёрный квадрат картины с изящно изогнутым белым пером куртизанки. Однажды Эльза прочла в журнале о сеансе сексолога – с помощью подобного пера он выявлял у пациентки эрогенные зоны.

Кружащаяся близ источника света моль юркнула в комодную щель. Блокнот, который так поспешно спрятала подруга, не давал Эльзе покоя. Должно быть это дневник. Затянувшись стиком, она устремилась к кушетке, захватив журнал. Скользя ладонью по гладкой обивке, она пошарила под полосатым валиком подушки, и воровато оглянувшись на дверь, выхватила блокнот.

Теперь Эльза радовалась звуку пластинки – музыка заглушила шуршание страниц, казавшееся ей слишком громким. Бегло просматривая страницы с трудночитаемым, убористым почерком, Эльзе хотелось узнать что же на самом деле думает о ней подруга. Сама Эльза дневник не вела, удивляясь, насколько же Молли старомодна. Она бы могла вести блог, но вместо этого пишет в блокноте, пряча его под подушку.

Её внимание привлекла недавняя запись. Эльза принялась увлечённо читать, почти позабыв об осторожности. От проникновенья в чужую тайну, её на миг сшибло резкое, неприятное и волнующее, как головокружение чувство – словно забраться без ведома кому-то в голову, как Савье:

«4 октября

Начиню день с Кэнди Дафлер. В дуэте со Стюартом её саксофон звучит красноречивей слов. Как и его гитара. Столько лет прошло, а всё цепляет… Грушевый вкус – как золотое шитьё на обивке… так янтарно хрустит на зубах… Как здорово есть с утра грушевое варенье. Варенье – плод, что когда-то благоухал, а теперь — засахарен во времени. Плод в сладком анабиозе… его словно погрузили в формальдегид, как органы мумий — в канопы. Первая ночь прошла тревожно, порой было страшно, как будто все слепки духов разом сошли со стен, обступая меня, рассматривая. Им было любопытно. А мне – жутко. Но потом наступило забытье, состояние, напоминающее сон, но чересчур беспокойный, почти осознанный – знаю, что лежу здесь, на бабушкиной кровати, знаю, что нахожусь в усадьбе, но не могу даже пошевелиться. А потом снова пришли видения, от которых меня каждый раз бросает в истому, и я просыпаюсь с плотно сомкнутыми бёдрами, от оргазма. Инцест с холодным братом. Об этом думать опасно. Несбыточная мания. Кажется, он стал моим фетишем… Он – как холодный Икар – стремился к солнцу, но сгорел в кровавом огне выкидыша… как автокатастрофа в утробе. Просто он не доехал… И почему имя такое странное? Почему Женечка? Евгений. Одноклассника звали Евгений, он был похож на краба. Мы с подругой так и называли его – крабик, и постоянно за глаза дразнили. У меня ни с кем»…

Сквозь сип бороздящей винил, иглы послышался тяжёлый дверной скрип. Эльза резко дёрнулась, спохватившись, и быстро заталкивая блокнот обратно. Торопливо раскрыв журнал, она поднесла его к лицу, почти уткнувшись носом в страницы.

Молли вошла в комнату распаренная, с подымающимся от тела, дымком, влага скатывалась с волос, скользя по спине и ягодицам.

— Тебе тоже нравится запах свежего глянца? – стянув полотенце, Молли небрежно бросила его на ближайший антикварный стул. Её малые губы шевельнулись приоткрытыми розовыми лепестками. – Я просто обожаю. Для этого и покупаю журналы. Цифровые страницы не пахнут, их нельзя полистать – не коснуться тактильно, если ты понимаешь, о чём я.

— А я люблю книги. – как можно беспечней бросила Эльза, сердце её неистово колотилось, пальцы била мелкая дрожь. — Мне всегда нравился их запах, как будто бумага само время впитала – чем старше книга, тем приятней её листать. А глянец – да, чем-то запах его привлекает… Кстати, замечала, что у Бакарди привкус журнального глянца?

— Верно, у него даже этикетка как глянцевая, не люблю Бакарди. Приторно стильный.

— Точно. А мне приходится пить, Гиви только его покупает. Но почему тогда ты любишь журналы?

— Они меня окружают с детства. — Молли подошла к трюмо, расчёсывая влажные волосы резным металлическим гребнем с длинными тонкими зубцами. – Моя мать – портниха. Она шьёт на заказ очень дорогую одежду, в основном для элиты из Лёгких. Дай-ка сюда.

Бросив гребень Молли подошла к Эльзе, схватив журнал влажными пальцами. Она пролистала несколько страниц, оставляя на гладкой бумаге некрасивые, как шрамы, вмятины пальцев.

— Вот, эта тусовщица — ей уже за 50, но смотри, как выглядит, и как изысканно одевается. — На фото моложавая дама, с перехваченной тонкой нитью, волнистой укладкой, в лёгком, струящемся платье с низкой талией 20-х годов, вальяжно сжимала в тонких губах длинный мундштук с сигаретой. — У матери заказывает одежду.

— Тебе она тоже шьёт?

— Мать по классике специализируется и не работает ни с винилом, ни с биопластом. – Молли вернулась к зеркалу, щедро умащивая зачёсанные назад волосы гелем. – Помню, постоянно клянчила у неё старые номера, а потом вырезала моделей в особо понравившихся мне платьях и собирала в коробку, некоторых даже на стену вешала.

— А я голых баб вырезала, — вспомнила Эльза, — Из дешманских газетёнок, которые папа покупал. У меня была не коробка, а папка, знаешь, ещё такая старая, потрёпанная, из какого-то советского картона, красного. Вот я там их и прятала. Но потом мать нашла, и отругала.

— Это ещё до морковки было? – хохотнув, Молли нанесла на веки антрацитовые тени с зеркальным эффектом.

— Ой, ну ты теперь меня всё время этим подкалывать будешь?

— Да, и ещё грибком Ромэо. – еле сдерживаясь от смеха, она обвела губы винным карандашом. Сверху в ход пошла виниловая помада известного бренда.

— Молли, ну прекрати.

— Да ну ладно, меня вот мать как-то за дрочкой застукала. Сказала, что вагина некрасивой будет. Я после этого лет до 12-ти не дрочила.

— И что, твоя вагина теперь некрасивая?

— А ты как думаешь?

— Я думаю, что красивая, как тропический цветок.

— Мне такое даже парни не говорили.

— Они козлы все. Им плевать, как выглядит вагина, главное — во внутрь проникнуть.

— И что, тебе этого не хочется?

— Хочется, в том то и дело. Замутим сегодня с кем-то?

— Только если найдутся достойные. – Закончив с макияжем, Молли открыла шкаф из слоновой кости, — выбирай, что наденешь? Я буду вот в этом платье.

Эльза перебирала Моллины наряды, выбрав себе латексный комбинезон с корсетом, завидев на верхней полке нагромождение шляп, она подпрыгнула, ухватив одну. Тут же половина шляп высыпалась на пол.

— Ой, прости. – Эльза принялась наскоро собирать шляпы. – Я просто хотела примерить.

— Можешь забрать что-нибудь себе, я всё равно не ношу шляпы, — присев на кушетку, Молли натягивала ажурные чулки. – Только не трогай ту, что с широкими полями.

Присмотрев себе винтажный фетровый хомбург, Эльза втиснулась в узкий комбинезон цвета дурного вина, вертясь перед широким зеркалом.

— Какой-то ковбойский прикид, но сексапильный, — бросила Молли, мимоходом глянув на Эльзу, запаковывая себя в узкое, как футляр, латексное платье с вставками из гипюра. – Застегни-ка мне молнию.

— Хочешь сказать – дерзко? – подходя к подруге, с сомненьем спросила Эльза, дёрнув молнию до самого низа.

— Как раз – в самый раз. Тебе такое идёт. – Молли перебирала нити жемчуга на столе. — Вот, тебе стоит это надеть.

Молли застегнула на шее Эльзы жемчужное колье, и нанизала на свою несколько тонких изящных нитей.

Теперь образ был завершён. Последний штрих ознаменовался взмахом перчаток.

Щедро окутав себя шлейфом духов, подруги ускорили сборы — время приближалось к половине одиннадцатого. Покидая спальню, пахнущую не только плесенью, но и предвкушающей суетой, сквозящей в аромате парфюма, терпких благовоний и молодых тел, девушки одели гифы, переведя их в ночной режим, сверкающие люминоформом биопластовые плащи и прозрачные ботфорты, заторопившись к такси, что поджидало их за оградой.

— Мне немного страшно. – призналась Эльза, покидая усадьбу. – Я не знаю, чего ожидать, всё-таки в первый раз в такой клуб. А Лосось твой случайно не подъебал?

— Ну вот приедем, и проверим. – весело бросила Молли. Она сама волновалась не меньше, только не подавала виду.

@_@

Когда город спит – просыпаются ватники. Подмостная мафия. Подобно нищим под бруклинским мостом, сегодня под Литейным собралась группа из шести человек, все как один – в поносного цвета телогрейках, которые можно было бы величать охристыми, если бы за ними уже не закрепилось камуфляжное звание хаки. Стоять всю ночь у воды довольно холодно, поэтому телогрейки и валенки оказались отличным решением. Тепло, а что, и вата всегда в наличии – ну не доебёшься же.

Со стороны ватники напоминали сборище престарелых неформалов, которые давно вышли из моды, хотя всё ещё оставались в употреблении.

Это был подмостной чёрный рынок, где можно приобрести не только запрещённые вещества, псисиги и кустарные расширения в обход закону и Харибде, но так же воспользоваться услугами криптонов и мехеров, которые могли взломать гифы, увести данные, установить пиратские приложения или нелегальный софт.

В пору когда цифровая торговля казалась безопасней – по крайней мере своё лицо ты мог сохранить в анонимности, ватники предпочитали светили ебалом оставаясь у всех на виду. И хоть бы что им! Они стояли там годами, каждую ночь сменяя мосты. А если бы нагрянул патруль, они могли загреметь разве что за бродяжничество, если конечно вовремя не избавились от улик. Поэтому тактическое расположение близ воды было выбрано не спроста.

Благо, сбрасывать приходилось не часто, но если это случалось, ходили слухи, что после облавы к мостам наведывалась группа водолазов со снаряжением – для поиска баллончиков. Наверное водолазное снаряжение достать было дешевле и проще, чем целый баллончик для пшиков. А если он был заправлен больше, чем на половину – считай, что ты сорвал куш. Эльза как-то рассказывала, что ей посчастливилось пробовать такой реагент, который называли угарным газом.

Среди этих представителей чёрного рынка тусовался и Разводной – косящий под местного бомжа, эксгибиционист. Правда для бомжа он был несколько полноват — слишком откормленный, как породистый бульдог, неповоротливый и ленивый, но если бы потребовалось убегать, Разводной проявлял несвойственную для его комплекции, ловкость, поэтому он до сих пор и был на плаву.

У него всегда было чем поживиться – от стекловатта до дыхания камчатки, уж очень напоминающего шайтан – только погрязней и позабористей. Где он всё это добывал – оставалось загадкой. Но доверие Разводника нужно было ещё заслужить.

Как и любой, уважающий себя, ватник торгующий расширениями, он имел при себе баллончик.

На вид – краска и краска, но стоит тебе её слизнуть, заложить за губу, да хоть за щеку, или в сфинктер впихнуть — лишь бы в слизистые, как вскоре ты уже сам превращался в хромированного меха, синхронизировавшись с девайсом, как с биороботом из Евангелиона. Но были и те, кто вату вымачивал в физрастворе, вводя внутривенно полученную жижу. У таких обычно вены зудели. Так что уличным сленгом «стекловатт» ватты обзавелись не спроста – при контакте слизистых с краской те начинали свербеть, вплоть до того, что по всему телу могла расползтись крапивница.

— Здорова, Разводник! Чем порадуешь? – приблизившись к широкому детине с дородным лицом, Молли решила сразу перейти к делу.

— Привет, девочки – распахнув свою телогрейку в пол как сутенёрскую шубу, ватник-эксгибиционист раскрыл взору раздутую, увесистую фигуру, обнажив выдающийся живот и вертляво сморщенный, как хвост поросёнка, стручок пениса. – Давайте-ка под мою телогреечку!

Он браво подмигнул, приглашая подружек под своё ватное крыло. Молли и Эльза знали правила. Они неспешно прильнули к круглым бокам Разводника, которыми при желании можно было воспользоваться как подушкой.

— У тебя – как всегда? – поинтересовалась Эльза, игриво заглянув в голубые глаза на круглом, как у колобка лице, расплывшемся в добродушной улыбке. Мясистый нос и пухлые детские губы производили обманчивое ощущение наивного весельчака.

— Конечно, девочки. Стабильность – залог успеха. – деловым тоном пропел ватник.

— Качество – как обычно?

-У меня, девочки – качество — просто убойная сила! Аж телогрейка подворачивается! – он причмокнул тонкими губами. – Стекловатт – на тыщу ватт! В стельку ватными будете!

Под мост зарулило двое щуплых туссовщиков в массивных геймер-гифах, модных носках из люма и прозрачных кроссовках с фонящей за версту, led-подсветкой. Яркие блики хлестанули подруг по лицу, соскользнув на поверхность холодной Невы. Провожая их взглядом, Молли мимоходом подумала, интересно, когда производители додумаются запихнуть в кроссовки еще и динамики для проигрывания музыки с мнемокарт или прямо с девайсов посредством блютус?

Ведь дальше, казалось бы, уже просто некуда. Чего только не напридумывали помимо самих носков — и полностью прозрачную обувь, чтобы их демонстрировать, и светящиеся материалы, как у этих клоунов, всех цветов и оттенков, и всевозможные отделки из шипов и выступающих ярких пластин с футуристическими узорами. Одним словом — ходячее реле.

Носочники припарковались перед стоящим неподалёку, ватником.

— Мы за расконнектом к конфуцию. – сказал один из них.

— Всё – как условились. – послышалось уже тише. Видимо парни заплатили заранее, как и затарились на Харибде марками «конфуций», поскольку ватник без лишних предисловий что-то извлёк из-под своей подкладки, протягивая это туссовщикам. Далее последовал мягкий щелчок входа мнемокарты в гифы.

— Я тоже хочу такое, — тихо зашептала Эльза, с завистью поглядывая на удаляющихся носочников. – Это сейчас самая топовая фича среди гиферов. Говорят, ощущения – точь-в-точь как в ШЛЯПЕ плюс — доступ в трипnеt, только стоит в пять раз дешевле.

— Ага, — подтвердила Молли, — и удовольствие – одноразовое.

-Всё вам не угодишь. Расконнект с конфуцием им подавай! Хотите — берите, не хотите – уходите.

— Да ты чего, — Эльза тут же махнула рукой, — хотела бы расконнектиться – стояла бы рядом с тем ватником, а так видишь, с тобой стою.

— Ну не можешь ты, Эльза, не подлизать! Я же знаю твою натуру – кроме неё у тебя и платить нечем, а я, как ты знаешь, оплату натурой не принимаю, её на счёт не положишь. Мне своей натуры с головой хватает.

— Пидор. – обиделась Эльза, пытаясь вырваться из цепких объятий.

— Давай, Молли, вату тяни! – Разводник мягко осаживал брыкающуюся Эльзу медвежьей хваткой. Наступив косолапой ногой на её ахиллесову пятку на глазах у Молли, он задел её самолюбие, чего та простить ему не могла. Но на правду перед подругой как-то не корректно обижаться всерьёз. К тому же, Разводной прав – Эльза — руми – снимая апартаменты вблизи центра Ленинбурга у торговца гранатов Генриха Ашотовича вместе с горячим, и весьма состоятельным студентом Гиви, одному она отдавалась, чтобы не платить свою часть аренды, поддерживая в квартире идеальную чистоту, а второму – за дорогие подарки.

Не имея ни гроша за душой, кроме своей жалкой стипендии, Эльза всегда была в поиске вариантов выгодно пристроиться. Отчасти таким вариантом стала для неё и дружба с Молли – та за подругу платила без вопросов, что поначалу казалось странным, но вскоре Эльза сообразила, что в её лице Молли видит не только родственную душу, но и компаньонку на вечер. У Молли было много знакомых, но по-настоящему близких друзей среди них не оказалось.

Пока Молли жадно скользила по подкладке ватника, тот стянул с Эльзы любезно представленною Молли, шляпку, и примерив её на лысую, как бильярдный шар, голову, тут же преобразился в маститого сутенёра. Молли даже показалось, что сейчас он ей прикажет – соси, но всё обошлось. Наконец-то она нащупала дырку в подкладке, и запустив в неё руку, извлекла солидный ком ваты.

Увидев, что она справилась, Разводник скорчил довольную лыбу.

Достав из «пластинки» когитор, Молли вопросительно глянула на ватника. И тот начал легонько надрачивать свой стручок. Она представила, как брызги его семени, содержащие QR-код, оплодотворяют через когитор считывающее устройство, связываясь с информацией как сливки связывают желчь и текут по линиям связи, доставляя крипты на счёт Разводного.

Когда его пенис обрёл необходимый объём, чтобы QR полностью проявился, Молли навела на него дисплей девайса. Пенис осветило лёгкой индикаторной вспышкой. Сделка состоялась.

Разводник довольно ухмыльнулся – все должны быть уверены что под мостом происходит именно то, что происходит, а вовсе не то, что происходит на самом деле. Полиция знает, что посмотреть на бомжа-эксгибициониста часто приходят извращенцы. Для чего собственно и был весь спектакль. Для отвода глаз у него имелась и пресловутая шляпа для «подношений», но оплату за расширение наличными он не брал, аргументируя тем, что если начнётся шмон, ему просто никто не поверит, что он столько заработал на одном эксгибиционизме. «Влепят ещё проституцию, — говорил Разводник, — или растление малолетних, а так пусть лучше думают что я сумасшедший». Хотя Молли была уверена, что Разводника кто-то крышует.

Вынув из увесистого кармана свободной рукой баллончик с краской, Разводник щедро пшикнул на вату, приговаривая аки батюшка в церкви:

— Вот те ватт, во те два. Вот те шик – гиперпшик.

Вата в руках Молли тут же окрасилась в ярко-клубничный.

— А бонус? – вкрадчиво спросила Эльза, с наивным видом закусив губу. Разводник разжал хватку, но она тут же отпрянула от него как от бочки с токсическими отходами.

— Пшик на сосок – или уходи, ты же знаешь правила, — невозмутимо вещал Разводник. Я тут значит стою перед вами голый, свечусь, а вы даже сиськи не покажете?

Подруга с надеждой повернулась к Молли, вопросительно вскинув бровь, но та отрицательно покачала головой. С неохотой Эльза начала расстёгивать скрипящий плащик, а затем – расшнуровывать корсет.

Плоская грудь Эльзы покрылась мурашками в грузном мареве волн. Разводник приблизился к ней почти вплотную. Пшик – и готов дозняк. Эльза тут же съёжилась от холодной краски. По расчётам Молли там было как минимум на троих. Но с учётом того, что Эльза ещё вспотеет – он подгадал чётко.

— Вот те пшик, всем ватам назло! – проговорил своё фирменное Разводник, отходя на почтительное расстояние. – Куда намылились кстати?

— А что, так заметно? – съязвила Эльза, завязывая корсет.

— Конечно, сверкаете тут, как новогодние ёлки. — Разводник заулыбался, демонстративно выставив вперёд правую ногу в валенке — Ну что, может тогда на Камчатку, а?

Он было собирался отщипнуть от валенка ворс, как Молли настойчиво остановила его руку:

— Не в этот раз, Разводник. Нельзя сегодня терять контроль. Нас в Анус пригласили.

— В Анус? Тогда ясно, зачем вы так расфуфырились. – Розводной громко расхохотался, подруги глядели на него с недоумением. Он серьёзно добавил – Готовьтесь к жертвоприношению.

— Чего-чего?

— Да ничего. Первый раз значит? Ясно. Ну с почином.

— Так что за жертвоприношение? – не унималась Эльза. Взяв у Молли свою стекловаттку, она завораживала своей изящной, такой естественной и одновременно небрежной алчностью, водя языком по поверхности ваты, словно пытаясь в неё всверлиться. Но вскоре не сдержалась, яростно отплёвываясь и кривясь.

— Так ты что, бывал в Анусе? – холодный вечер растворился в протяжных переливах саксофона, как стекловатт на её языке. Во рту у Молли сперва стало сладко, но уже через миг его затопила горечь.

— Первое правило Ануса – никому не рассказывай об Анусе. – бросил Разводник, не скрывая сарказма.

— Неужели? – губы Молли начинали покалывать изнутри холодком как от инъекции лидокаина.

— Вы же знаете, — беспечно молвил Разводной, — лучше самим всё увидеть.

— Ничего он нам нет скажет.

— Ну и горькое же дерьмо! – Молли сплюнула. – Есть чем запить?

— Сейчас. – Эльза порылась в объёмной «пластинке», протянув ей стеклянную колбу.

Жадно выхватив бутыль с похожим на вино, содержимым, Молли отвинтила крышку и аккуратно отпила из широкого горлышка. В колбе оказался гранатовый сок. Чего ещё стоило ожидать от Эльзы?

Забрав у Молли свой сок, Эльза пренебрежительно швырнула облизанный стекловатт на влажный асфальт и растёрла его прозрачной подошвой.

-Эльза, — Разводной недовольно сморщился, — а в воду бросить слабо?

— Нам пора. – не желая нарываться на неприятности, Молли схватила Эльзу под руку, утаскивая её в направлении выхода. — Спасибо, Разводник.

— Эй, отдай мою шляпу! – подпрыгивая, Эльза норовила стянуть головной убор с ловко уворачивающегося Разводника.

— Я вот подумываю свою заменить, — задумчиво оглядывая шляпу, Разводник пытался намекнуть, что девочки кое-что позабыли.

— Подаяние. – спохватилась Молли.

Разводник кивнул.

— Ах, да, — Эльза уже бегло шарила в карманах плаща, пока наконец-то не извлекла всю подчистую наличку, – Вот те щедрые чаевые.

Передразнив его, она наклонилась, сгрудив всю мелочь в ковбойскую шляпу, представляя, как Разводник расхаживает в ней без своей телогрейки и в валенках, и едва сдержалась от смеха.

А он тем временем подумал, неужели Эльза таким образом пытается доказать ему, что она не так уж и не платежеспособна? Смех да и только. Он наконец протянул ей шляпу.

— Ну удачно оттянуться, девочки.

Покинув Воскресенскую набережную, подруги вырулили на проспект, направляясь в сторону Аничкова моста вдоль сдержанной эклектики низких зданий и уснувших витрин. Город дышал ветхим распадом. Разлагаясь и вновь реставрируясь, под натиском технолоска, он все равно напоминал старую портовую шлюху в царских обносках.

Опустевшие от накрапывающего дождя улицы отражали янтарные огни во влажных трассах и подсветку их дерзких прикидов. Уложенные гелем волосы Молли уже насквозь промокли и она мысленно поблагодарила производителей за крепкую фиксацию, поплотнее закутавшись в биолюмный плащ. Отключив в гифах все лишние дополнения, она настроила на максимум фильтр. Реальность с каждой минутой становилась более объёмной и окружающей. Благодаря водоотталкивающему напылению дождь не мешал обзору.

Действие гиперпшика приятно обволакивало наркозным бархатом, но подруги знали что будет дальше – совсем скоро эйфория сменится муками.

Пересёкши изборозданную каплями, Фонтанку, он заспешили к метро, хотя передвигаться становилось сложнее. Гнетущая сырость только усиливала ваттный накат, но в душе трепетал чёрным флагом огонь предвкушения — и уже никакой дождь не смог бы его погасить.

@_@

Они входят в Гостиный двор искрясь в слепящем свете каплями дождевой влаги. В ноздри бьёт технический запах, мерно гудящая статика подземки через вату набивается в слух.

Сквозь декадент-молд фильтр Молли смотрит на Эльзу с завистью – в подчёркнуто сверкающей новизной, экипировке она приобретает статус. И выглядит на все сто или даже тыщу ватт.

Молли нравится Эльза – помимо красоты в ней есть харизма, и то самое бунинское дыхание. Но одновременно восхищаясь ею и завидуя её красоте, Молли не хочет быть Эльзой. Молли рада, что она — именно Молли. Просто подчас ей хочется влезть в шкуру Эльзы, побыть ею хотя бы разок, ощутить восприятие Эльзы.

Любуясь ею, она понимает – вместе они гармонично дополняют друг друга. Эльза – красивый аксессуар, который хочется взять с собой как модель эскорта. Эльза для неё – как особые туфли – для футфетишиста, как хрусталь –для мастурбаций. Сперва –бабулина ваза, а теперь – личный вибратор. Молли любит дрочить.

Пошатываясь, как пьяные, они с трудом минуют турникеты. Для Молли это целое приключение – игра-аркада в тусклых красках. Она отключает все чувства подобно попсовому вампиру из сериала, выкрутив на максимум инстинкты.

Стоит им мягко соскользнуть на мерцающий выцветшей бирюзой эскалатор, как Эльза цепляет Молли под локоть.

— Да уж, — она хватается второй рукой за ускользающий вперёд поручень, — стекловатт на тыщу ватт…

— Начинает тошнить? – учтиво интересуется Молли. Яркие всплески реклам чуждо сверкают поверх обесцвеченного натяжения фильтра. Блёкло-рваные тона бледно розовых, голубых оттенков цветокоррекции всё больше напоминают чайный платок бабули.

Эльза аккуратно кивает — её укачивает.

Сквозь эластичный латекс перчаток Молли огибает поверхность поручня, ощущая твёрдость его резины, чувствует тонкую стяжку винила под биопластом плаща, обволакивающий изгибы её ног, гипюр — как какая-то упаковка. Вся одежда воспринимается словно фантик.

Тянущая атмосфера метро распластывает отголоском толпы в час пик. Но сейчас здесь пусто, как на мёртвой космической станции. Каждый шаг отдаёт гулким эхом космодромов. Молли кажется, что она очутилась в каком-то павильоне из Звёздных Войн – нависающий дугой свод потолка стерильно сверкает фантастическим дизайном.

Скользя мимо голоэкранов, Молли невольно залипает в неестественно яркий, медленно движущийся рекламный ролик лицензионных расширений для ШЛЯП – мгновенный доступ в трипнет, виртуальная геймреальность, тактильные фильмы – всё у тебя в голове — без костюмов и походов в тачкинотеатры.

— Как же я хочу вшить себе ШЛЯПУ. – бормочет Эльза, тоже залипнув в рекламу.

— А я уже не могу дождаться, когда вступлю в наследство. И тогда – первым делом – к портному.

— Везёт же тебе, — с завистью скрипит Эльза, пытаясь почесать язык об бархатный ворс перчатки.

— Так ты сама заработай. – Молли отводит взгляд от экрана, увлекая Эльзу к переходу, — Думаешь, я работать не собираюсь? Наследство ведь не резиновое. Устройся хотя бы в какой-то кабак. У тебя же — голос.

— Да не смеши. Разве что – в стендаперы. Голос у меня – так себе. На кафедру взяли только потому, что там недобор был.

— Эльза, ты дура! Я же слышала, как ты поёшь! Взгляни хотя бы на эстраду, вот где сплошь – безголосые. Думаешь, поэзия тебя прокормит? Хотя могла бы, если бы ты начала петь.

— Ты конечно в чём-то права, не всю же жизнь мне на содержании жить. Разве что кто-нибудь из моих хачей замуж не позовёт.

— Что, даже Генрих Ашотович?

— Ну а что тут такого? Я и так для него все функции жены исполняю, а так – ещё и обеспечивать будет. Но лучше конечно Гиви. Он молодой. И лавэ при нём.

Они ныряют в переход на Невский, передвигаясь по узкому тоннелю, уложенному светлой плиткой. В конце тоннеля пробивается тускло розовый свет. Сквозь зернистый, выцветший цветофильтр в пастельных тонах, свет этот ещё больше напоминает бабулин платок из органзы – мягкие оттенки бирюзы и небесной лазури с двумя сортами роз –белыми, и как будто чайными. Бабуля не даёт Молли покоя – всё пропускается сквозь «её» фильтр, порой Молли кажется, что у неё геронтофилия. К её спящему в саду трупу, в пышном синем гробу. Для Молли её подъеденный молью, платок был подобен откровению – газово-лёгкий, он напоминал асфиксию. Откуда он взялся у бабули, дневники молчали, но живописно свидетельствовали, скольких шей он коснулся. Её платок до сих пор пах оргазмами. Но главное – на нём сохранён дух Вождя – как чахоточная кровь на кружевном платочке. И вдыхая застоявшийся запах нафталина и плесени, даже просто его касаясь, Молли ощущала мощь. Не мудрено, что с его помощью она ныряла в удушающие провалы и бархатные пасти обмороков.

Настройки фосфенов сбивают цветокоррекцию, от чего внешний мир тускнеет – её сдержанная, холодная реальность стремительно выцветает, как какой-то киномрак – в действие вступает чёрно-белый, оттягивая фильтры за горизонт. Стены тоннеля то сжимаются, то растягиваются, как жевательная резинка, происходящее медленно, с хрустом отдаляется растекаясь и смазываясь в похожую на монотонный аудиотрек, субстанцию.

Спустившись в зал, Молли чувствует себя то внутри гудящей статикой, криокапсулы из фантастических фильмов, то в космическом корабле – сегменты ребристых пилонов плавно втекают в свод футуристической обшивкой, словно тело какой-то гигантской многоножки. Алюминиевая отделка хромировано искрится под ртутными лампами, а выступающие из рёбер стальные языки скамеек кое где заняты ждущими экспресса, пассажирами в гиф «шлемах» и «скафандрах» из люма и биопласта. У некоторых из румеров – идиотские активные аватары.

Синие указатели кажутся чуждыми, как значки дополненной реальности. Но Молли нравится, что станция сохранила аутентичность, оставаясь девственно чистой – даже без люмовых лент вирт реклам.

Лишь любопытные глазки камер взирают с осуждением, упрекая в нарушении закона. Эйфория окончательно отступает, уступая место зуду и подступающей тошноте. Присев на свободную скамью, выпячивая губы вперёд, чтобы почесать то об зубы, то об нёбо язык, Молли понимает, что делает только хуже, но уже не может остановиться – чем больше чешешь, тем больше хочется. Эльза нервно стягивает бархатные перчатки, неистово шкрябая ногтями запястье с кривым шрамом «Лёха». Вся внутренняя поверхность левой руки её покрыта шрамированием с именами кумиров – поэтов и музыкантов, повлиявших на её культурно-мировоззренческое становление – Летов и Маяковский, Кобейн и Есенин, Боуи и Лимонов… Один лишь Лёха остался не идентифицированным. Молли смутно предполагала, что это Никонов, так как Эльза почему-то всегда уходила от ответа, лишь безразлично отмахиваясь – мол прошлое, ворошить не стоит. У неё были свои секреты.

-Почему, почему у меня постоянно зудят только шрамы? –жалуется Эльза вычёсывая себя как ненормальная, с такой одержимостью, что Молли кажется – ещё немного и она сорвёт с себя кожу, расчесав руку до самой кости. – Смотри, я тут кое что нарыла, чтобы хоть как-то отвлечься.

Молли переходит по ссылке, сброшенной Эльзой в месседжер, там — интервью с МС Аклла — Таята Инти.

— Кто это? – Молли бегло свайпает текст, — Ди-джей в Анусе, что ли?

— Именно! Читай!

«Для меня каждый сет – это жертвоприношение» — из-за сбитых фосфен-настроек буквы в окошке смазываются и деформируются, норовясь просочиться в реальность, из-за чего читается с трудом. — «Не секрет, что люди приходят в клуб отрываться. Понятие отрыва индивидуально для каждого. Особенно в Анусе. Но всех их как правило объединяет одно – Танец.

В древности танцу придавали ритуальное значение. С помощью танцев в том числе и у народов доколумбийской Америки, входили в транс, общались с духами и богами.

Каждый танец выражает идею. А без чего не возможен танец? Без музыки. Без ритма. Даже если у вас нет музыки, вы можете станцевать ритм, в конце концов — заняться сексом, подраться или сделать зарядку. Замечали, что танец похож на битву, а битва – на танец? Это ярость, выраженная в действии. Во время танца мозг отключается, принося своё мнимое «я» в жертву, тем самым, освобождаясь.

Так же танец похож и на секс, это чистая грация соблазнения. Любой танец сексуален, потому что в действие вступает тело, двигаясь подобно дикому ягуару. Хищник двигается естественно. Хищник в поисках жертвы. Хищник плотояден. Вы понимаете, о чём я? Мы – хищники, которые забыли свои тела. И лишь приходя в ТЕЛО, мы заново его открываем посредством естественного действия — танца, секса, борьбы.

Мы приходим в ТЕЛО, чтобы не думать. Мы приходит в ТЕЛО за телом. Приходим в ТЕЛО, чтобы оторваться. Чтобы стать Телом. Главной идеей моей музыки является призыв – расслабься, позволь себе побыть хищником или жертвой, позволь себе быть сожранным, если того жаждет твоё тело. Нам больше не нужно рвать друг другу глотки, для этого у нас есть хумана. Мы может пожирать друг друга иными способами, и наконец-то расслабиться».

Молли теряет нить повествования, погружаясь в дребезжащие резким накатом, размышления. Дай народу новую игрушку, как те тот час позабудут про Мор, голод, восстание веганов, каннибализм… Да, дискуссии насчёт хуманы не утихают по сей день, но Мор заставил человечество пересмотреть свои взгляды. Если бы не альтернатива – на земле бы остался лишь пресловутый золотой миллиард, и то не исключено что они бы не пожрали друг друга. Ей было 9 когда начал вымирать скот. И лишь благодаря пережившей две войны, бабуле и её щедрому погребу – они с семьёй пережили Мор. Каким бы варварским не стал тогда мир, её семья до конца оставалась интеллигентной, не смотря на подмоченную репутацию. Хотя Молли понимала – повезло далеко не всем.

— Ты поняла, да? Видимо тут имеется ввиду то жертвоприношение, о котором говорил Разводник.

— Тоже мне, жертвоприношение. – Молли со скепсисом хмыкает, — Просто громкое, высокомерное высказывание типичного творца.

Гул гнетущего ожидания прерывает объявляющий о прибытии, голос. Эхо слов ошелушиваясь, отслаивается от стен. Как в Сайлент-Хиле. Молли тревожно. Кажется, сейчас завоет сирена и из-за угла появится Пирамидоголовый с лезвием наголо. И до нага разденет. И что, что потом? Убьёт или выебет? Или сперва выебет, а потом убьёт? Или наоборот? Может быть Пирамидоголовый – некрофил?

Шатаясь, как зомби, Молли с Эльзой покидают скамью, направляясь к перрону. Синяя подсветка струится по полу, растекаясь в техническом запахе.

Застыв в ожидании поезда Молли скользит напряжённым взглядом по облицовке путевой стены. В этой красной каменной плитке явственно проступает советский дух. Молли думает о том, что каждая станция имеет своё лицо – покажи ей просто её облицовку – и она узнала бы каждую.

От советской плитки исходит грузный мавзолейный запах, орден Ленина, украшающий противоположную стену, лишь усиливает это сходство. Молли глубоко вздыхает – она с детства мечтала посетить мавзолей, но потом настал голод, а после – мавзолей рухнул от взрыва. Это была непоправимая потеря для всей страны – тело Вождя так и не нашли под завалами. Теперь дух Ленина живёт здесь, в Ленинбурге, переименованном в честь Вождя Владом Имиром. И ещё — у неё в усадьбе. Прямо в постели, оставаясь висеть там памятным слепком в бабушкиных объятьях. Молли гордится, что именно она теперь ближе всего к Вождю – совсем недавно родители наконец-то позволили ей перебраться в усадьбу, посчитав её достаточно самостоятельной, чтобы управляться с таким огромным домом.

Из тоннеля доносится свист ветра, затекая Молли под платье. Она ловит его своей утробой. Красные стены отражают брызжущий из расщелины грязно янтарный свет, с нарастающим свистом поезд скрежеща тормозит, и вагоны мягко распахивают свои чресла.

Как ночные мотыльки, Молли с Эльзой двигаются на свет, а вместе с ними – и немногочисленная толпа.

Они садятся у самого входа, Молли изо всех сил старается не кривиться, но выходит с трудом, ей кажется, что лицо растянулось и оплыло как резиновое, а челюсти напротив – неестественно сжались. Тяжёлый грим стянул кожу век мерзкими упругими складками.

Эльза выглядит не лучше – её лоб покрывают борозды напряжённых морщин, будто что-то в гифах её изумляет. От накатывающей тошноты проступает паранойя, заставляя Молли инстинктивно сжаться. Она ощущает себя личинкой в коконе. Бегло окидывая взглядом присутствующих, Молли замечает несколько похотливых, голодных взглядов, тут же отмечая – немудрено, ведь бывают же вещи, что делают тебя чересчур соблазнительным – смотришь на себя в зеркало и сам себя хочешь, сам бы себя выебал – настолько ты в них охуенен.

Похотливые взгляды принадлежат трём мужчинам, явно – рабочие, возвращаются домой после смены. Их лица выглядят как фоторобот, склёпанный из фрагментов разных лиц. Несколько пассажиров дремлют, заткнув уши каплями наушников, а сидящая напротив парочка декадентпанков с «пластинками» явно зависает в трипnetе – их веки двигаются активней, чем во время фазы быстрого сна. Вычислить шляпников непросто, разве что по обращённому словно во внутрь, взгляду, да и то не всегда.

Но этот сиротливо прислонившийся к поручню, высохший паренёк с запавшими глазами — очевидно зависим. Такие как он уже не различают грань между реальностью и виртушкой, буквально вживляясь в эфир.

Поезд трогается, ускоряясь с нарастающим свистом. Молли начинает мутить. Часто неглубоко дыша, она покрепче сцепляет пальцы в замок, трясясь мелкой треморной дрожью – внешне её знобит крионаркозом, но внутри разгорается стекловаттно-колючий жар. По телу струится холодная липкая испарина, во рту всё ещё стоит горечь, и начинает подступать кислота. Зуд почти отступил, но текущая фаза – хуже в разы. От покачиваний вагона Молли штормит и укачивает, словно она летит в корабле без штурвала, то и дело отклоняясь от курса. Сбитые настройки фосфенов уже вовсю искажают лица и графику эффектом системных ошибок, покрыв пространство крошечными мушками дребезжащих фракталов.

Пытаясь хоть как-то отвлечься, Молли скользит взглядом по развешенной в вагоне, пёстрой рекламе, что так и рябит перед глазами, заполняя собой каждый свободный сантиметр, большие постеры новых тактильных фильмов в тачкинотеатрах, и нашумевшей коммерческой премьеры -Люди ЭS, снятой по мотивам комиксов об ультраменах висят даже на потолке. Словно оказавшись в трубке калейдоскопа, Молли вычленяет фрагменты узоров, что казалось бы, должны составлять часть одного целого – новая линейка прозрачной обуви от бренда Tōmei-sei, двойной черный бургер с хуманой в Макдональдс, окна с люминофорной подсветкой, ароматические скиттлс-носки от Малиновой Пеппи, паки фильтров реальности, годовые вип-абонементы в «ТЕЛО» и мастильни-СПА «СИБО», супердорогие биолюмные шубки из светящихся мох-волокон, микрозаймы и беспроцентные крипткредиты эфирума, адреса точек вживления ШЛЯП и лицензионных расширений, афиши с хард-басс сетом от Сержа Топченко в Ноге, круглосуточная доставка китайской еды, стимстики для SIG с экстрактом мусцимола в обновлённом дизайне, новые жилые комплексы, и бесконечные девайсы – гифы, гарнитуры, подсветки, SIG, бытовые приборы и прочие, прочие навороченные приблуды. Есть даже православные листовки с антирекламой – «Расширения – от лукавого». «Пшики — дьявольское зелье», — гласит листовка, — «а гифайз– игрушки дьявола. Если пшики могут управлять девайсом, значит они могут управлять и тобой. Пора снять гифайз и проснуться».

Но от этого засилья предложений, фонящих сквозь фильтры люм яркостью, только сильнее тошнит. От повышенного чувства тактилизации спасает лишь эмоциональная отстранённость, позволяющая контролировать происходящее. Молли чувствует, как восприятие отделяется от тела и отдаляется. Прикрыв глаза, она ощущает под подошвами ботфорт успокаивающую инерцию дребезжащих колёс, это напоминает ей детство и швейную машинку матери.

Они с Эльзой словно несутся в криогенной капсуле корабля, бороздя глубокий космос под воздействием криостазиса. Главное – не столкнуться с Чужим.

На Горьковской вместе с поздними пассажирами шумно вваливается компания пёстрых носочников, явно следующих на Удельную в Ногу — топтаться. На весь вагон тут же приторно запахло малиной.

— В рот мне ноги! – едва не подпрыгнув на месте Эльза дёргает Молли за плечо, переходя на шёпот, — Это же Малиновая Носочница! Кого только в метро не встретишь.

— Ходячая реклама пожаловала, — оживившись, реагирует Молли, указывая кивком головы в направлении листовки Носковья. – Хотя правильней было бы её назвать Пеппи-порк.

— Ага, свинка Пепа. – прикрыв ладонью рот, хрюкает Эльза. – Все свиньи вымерли, но только не Пеппи.

— Ей бы не носки, а хуману рекламировать. Со свиным вкусом.

Девушки едва сдерживаются, чтобы не расхохотаться, пока компания явно переживших синхронизацию, носочников, рассаживается напротив.

Они легко вычисляют друг друга по характерным искажениям в мимике, словно обменявшись флюидами через блютус. Молли улавливает флюиды Пеппи, почему-то гифы тех, кто под гипером светятся особо – их блютус выделяется ярко синим, тактильно ощущаясь — как холодный огонь – подключение к таким обжигает, словно гипер сливается с гипером. Это словами не передать, возможно, именно так чувствуют мехеры. Молли хочет быть мехером чисто ради забавы – подсмотреть за чужим восприятием хотя бы через фильтры – это как побыть в чужой шкуре. Она знает, что всё — понарошку, даже если гифер пригласит тебя в приват рум, только шляпники могут по-настоящему обмениваться восприятием. А мехеры не умеют взламывать ШЛЯПЫ. ШЛЯПЫ защищены от взлома.

Интересно, через какой фильтр палит Пеппи? Сквозь какие оттенки смотрит? Наверняка – розовые – фильтры рассвета или малиновое варенья.

— Я вот всё думаю, — шепчет Молли, почти вплотную прислонившись к уху Эльзы – как она сосёт с такими губами?

Вальяжно закинув друг на друга пухлые ноги в прозрачных кроссовках с малиновым led-вставками, словно королева, Пеппи напоказ щеголяет носками на весь вагон. Кажется ее всю отлили из бипласта — так туго и упруго она блестит, из неё разве что розовый люм не течёт. Рассветный стрейчлатекс узкого микро платья лихо пробивается из распахнутых створок рейвовой люм куртки. Пухленькие щёки густо покрыты малиновыми румянами, а за прозрачными гифами с текучей подсветкой оправы маленькие поросячьи глазки блестят глубокой невыразимой тоской, словно вся эта игра в популярность ей на самом деле давно остопиздела.

Яйцевидная, вытянутая как у рептилоида голова с посеченной соломой высветленных волос, туго собранных в два детских наивных хвостика дико контрастирует с гигантскими, выпяченными на пол лица, губами, напоминающими свиное рыльце. Пеппи можно было бы назвать милой, но милой по–поросячьи. Поросячьими были и её розоватые, вытянутые ушки, почти вплотную прижатые к голове. Малиновые брови с каллиграфической точностью разлетались в стороны оточенными контурами.

— А может она не сосёт, откуда ты знаешь? – яростный свист поезда позволяет им спокойно обсуждать Пеппи, не боясь, что та их услышит.

— Прикинь, а один мой кореш думал, что губы можно накачать минетом. Он так и говорил, когда видел губатую – о, смотри, насосала себе губы.

— Чёрт, он серьёзно так думал?

— Да, я даже переспрашивала, не метафора ли это, но он на полном серьёзе считал, что они именно насасывают губы — об член, как на тренажёре.

— Блин, если всё было так просто, глядишь, все инъекционные давно банкротились, как и вся косметическая губоиндустрия. Зачем платить за то, что можно сделать бесплатно? А так — приятное с полезным!

— Мне кажется, что тяга к таким громадным губам обусловлена сексуальным инстинктом. Ты видишь? Больше всего они напоминают раздутую вульву.

— Ага, она как будто бы намекает — мол смотри – у меня пизда на лице.

— А всё потому, — продолжает Молли,- что в древности самки-приматы выказывали самцам готовность к спариванию, светя своими гениталиями прямо у них перед носом. А когда эволюционировали, и встали на деве ноги, гениталии от взоров самцов исчезли. И именно на губах и стали фиксировать внимание. Знаешь, сколько связанных с губами традиций?

— Получается, это просто подсознательная тяга к спариванию? Напоказ — сладкий запретный плод?

— Типа того. Ведь какая ещё польза от гигантского рта?

— А что, в этом есть смысл. Может подойти к ней и сказать — Пеппи – у тебя пизда-тые –губы? А, каков комплимент!

Рассматривая Пеппи, Молли хочет забраться под её фильтры и просканировать насквозь. Кто она без своей кожи? Что внутри формирует Пеппи, если отбросить розовую обёртку вместе с губами? Напряжение нарастает, светясь синими искрами.

Молли прикрывает глаза. Сигналы активных румеров разветвляются по вагону широкой сетью. Молли тянется к самому большому пучку – к слившимся в технооргазме гифсинхра, носочникам во главе с Пеппи. Холодный пламень наркоза прошибает её насквозь разогнанным гипером. Присосаться к её девайсу? Но вдруг Пеппи – мехер? Молли тут же отбрасывает эту глупую мысль – Пеппи не может быть мехером, — для этого она слишком глупа. Отбросив сомнения, Молли тянется к Пеппи синим щупальцем блютус связи, внедряясь в её гипер, сливается с её гифами, растворяясь шипучей таблеткой на её языке, ваттами краски на стекловатте.

Синхронизируйся с моими ваттами через гифы, — мысленно приказывает Молли, — пусть наши ватты через гифы сольются в гипер. Медленно и текуче Молли выходит в драйв. Пеппи слизывает привкус её гипера. Молли кажется, она вошла в Пеппи рум. Но как это возможно? Молли не понимает, и просто тащится от внедрения. Никогда ещё ей не удавалась войти так глубоко – она чувствует Пеппи, машинально касаясь зуба кончиком распухшего языка.

Напряжение растёт и потрескивает.

По голубым жилам связи текут сжатые образы данных, как течёт по проводам метро ток.

Вся в малиновом ореоле, Малиновая носочница, ползает в своих носках по влажным лепесткам Вагин, тропические ливни творожно благоухают, луково ухают, потеют творожным треском. По земле мягко стелется Венерий мох. Влажный, удушливый аромат сгущается тяжёлым шлейфом, подобно стоячему испарению в лесах Амазонки.

Сладостно гомоня, сад Тропических Вагин ритмично плямкает лепестками, обнажая бутоны клиторов. Их расщелины влажно шуршат, сверкают, приманивая Губы в носках как плотоядные цветы – насекомых.

Лихорадочно носясь над садом, Губы трепещут и вздрагивают, порхая над раскрытыми губами Вагин. Им хочется опуститься и пососать. Пососать губы. Яростно всасываясь вакуумной помпой, они причмокивая, сношаются с ними туда-сюда в ритме вагона.

Молли открывает глаза. Сквозь тонкий стрейчлатекс торчат соски. Пеппи беспокойно ёрзает по сиденью, крепко сжав вытянутые руки в области паха с такой силой, что розовая заводь натягивается тугими складками – ещё немного и платье на ней просто треснет. Сжимая латекс, Пеппи разводит колени в стороны, пальцы лезут под платье, сдвигая в сторону стринги. Друзья Пеппи в растерянности – у всех синхронизированы гифы, и они все – в гипере. И на драйве. Тактильно связаны с Пеппи. Молли просто дразнит, действуя как охотник, но что это сработает – вовсе не ожидала.

Незначительные пассажиры не могут оторвать взгляд – Пеппи непринуждённо дрочит на весь вагон всё так же сверкая носками, а свита её носочников яростно трёт промежности. Цифровые феромоны распространились как вирус на всю компанию.

С трудом сдерживая смех, Молли наблюдает за шоу постепенно взмокая – смазка растекается меж сомкнутых бёдер просочившись на гладкий винил. Рядом тяжело дышит Эльза, румируя в инсайд трансляцию с королевой носков.

Близится час кульминации – лепестки Вагин выпускают игольчатые хищные зубы, сладко смыкая вокруг носочно-малиновых Губ плотоядную пасть. Из глубоких недр щелей вырываются тентакли маточных труб, плотно обвивая зажатые в ловушке, Губы. Под удушающим натиском давления они не выдерживают, орошая сад гиалуроновым сквиртом.

Отправив в гифы секс сигнал в виде импульса по блютус, Молли отправила для механизма пустышку, ан-хохал — но та принесла на себе оргазмобомбу. И эта бомба обязательно взорвётся – она так запрограммирована.

Один из носочников кончает в свои прозрачные пластбрюки с люминесцентной подсветкой в промежности от ремня. Сперма хорошо видна в люминоспектре – она светится сиреневым. Пеппи орошает сквиртом свои голые бёдра в татуировках камуфляжа. Малиновые ноты смешиваются с лёгким запахом воблы. Поезд тормозит на Удельной. Компания спешно ретируется, так и не догадавшись, что их взломали.

— Молли, ты видела? – Эльза ошарашена не меньше, чем пассажиры.

Молли не находится с ответом – всё получилось само собой. Как не выдать себя перед Эльзой?

— Мне кажется, их кто-то взломал. — получив удовольствие от спровоцированного ею, разврата, Молли возвращается в реальность, замечая новых пассажиров, что возникли словно сами собой пока она занималась анонимным вирт флиртом. Это зрелище её завораживает.

— Или просто переборщили с гипером, смешав его с каким-то конским стимулятором. – понизив голос, Эльза спрашивает – даже если в вагоне – мехер, ты правда думаешь, что он будет рисковать ради шоу?

Молли пожимает плечами. От стоящего напротив аниме-куна с расстёгнутой горловиной футуристического плаща за версту разит восточной экзотикой. Кажется, таких называют – хафу, вспоминает Молли – японские полукровки. Отсканив его лицо через встроенный распознаватель, Молли посылает запрос в эфир. Среди гиферов рум не найден. Он –шляпник.

Его портят только свежие шрамы, секущие лицо тонкими порезами, словно оставленные животным, царапины.

Из-за узкого разрез живых, подвижных глаз, сканирующих всё вокруг и желтоватого оттенка кожи, его сходу можно принять за чистокровного японца, но лицо его слишком айновское, даже славянское, с аккуратным, небольшим носом, густоватыми, рассекающимися в стороны бровями и волевым подбородком, пересечённым в центре едва намечающейся полоской бородки.

Упрямые, кривоватые в уголке губы — тонкие и непрактичные, но не лишены чувственности – они бы могли стать весьма умелы, если попадутся в умелый рот. Молли уверена — эти губы ещё не сосали – от них за версту смердит девственностью. Отец бы сказал – «молоко на этих губах ещё не обсохло». А над верхней губой пробиваются тонкие, жидкие усики. Отец Молли носит усы, сколько она его помнит. И они ей не нравятся, смущая в детстве колючей щёткой, когда он целовал её в щёку, и пугая, когда тот запил. С тех пор Молли старается избегать усатых людей. Но она вовсе не прочь ощутить испанские усики этого хафу на обоих из своих губ.

На фоне затухающей тошноты взрывается яркое, как гриб, желание.

Словно ощутив на себе её похотливый, ещё не успевший остыть после Пеппи, взгляд, хафу смущается и неловко поправляет наплечную сумку для фотоаппаратуры с эмблемой SONY, тряхнув блестящими как шёлк, волосам.

Ощутив кожей его реакцию, Молли слегка разводит колени – в основной инстинкт конечно не поиграешь – мешает узкий кокон платья, но можно хотя бы намекнуть, пристально наблюдая за ним из-под гифов. Подразнить. Его прищуренный, дерзкий взгляд заставляет её намокнуть. Молли хочет его совратить, научить чему-то плохому. Но поезд уже подъезжает к Парнасу. Хафу подходит ближе, хватаясь за поручень в опасной близости от лица Эльзы. От него пахнет дождевой сыростью.

-Ты решила повторить триумф Пеппи? – шепчет Эльза, наклонившись, слегка кивая в сторону хафу, — или тебя тоже взломали?

— Он мне понравился, — тихо, на ушко ей отвечает Молли. Юноша косится в их сторону, будто почувствовав, что речь – о нём. – Вдруг он тоже – в Анус? Что ещё делать на Парнасе в такое время.

— Может быть он там живёт. – Эльза подымается, вагон со свистом тормозит.

Молли резко встаёт, и пошатнувшись ловит цыганский приход, цепляясь за поручень – ещё чуть-чуть и их бы пальцы соприкоснулись, но хафу пугливо покидает вагон. Молли начинает тошнить.

Выйдя на перрон, им приходится задержаться. Молли ждёт, когда пройдёт помутнение, теряя из виду его фосфорицидный плащ. Станция стремительно пустеет и Молли перегибается пополам, пытаясь исторгнуть разъедающую пищевод, как кислота ксеноморфа, желчь. Но эджект не случается.

— О – промокнув губы краем ладони, она убеждается, что не испачкала их. На перчатке остаётся лишь тёмный след от помады. — Кажется я перевозбудилась.

-Ещё бы! – Эльза одёргивает плащик, — Ты как, полегчало?

— Да, — Молли восстанавливает нарушенную в результате турбулентности, координацию, — Пошли тусить.

Покинув подземку, они выбираются на сырую, после дождя, улицу. Сквозь рваную вуаль облаков кое где пробиваются редкие звёзды. Вывернутая изнанкой, ночь цепляет нутро цепкой, отстранённой хваткой. А в паре сотен метров уже сверкает переливами огней зиккурат Ануса.

@_@

Небезизвестный подземный клуб Анус, расположенный на окраине Ленинбурга, не отличался ни моральной, ни нравственной составляющей, напротив, он будто был предназначен для извращенцев – и весьма изысканного толка – копрофаги, корпрофилы, и прочие любители говн льнули туда толпами — как оказалось, в Ленинбурге таких хватало, не считая съезжавшихся со всего мира, туристов. Помимо этого, клуб облюбовали всевозможные фрики, представители сексменьшинств и всяческие ценители анальных удовольствий. Но основное помещение клуба, где находился танцпол, за исключением характерного дизайнерского решения в интерьере оставалось вполне доступным и цивильным даже для обычных граждан, как и расположенный в одном из внутренних зиккуратов, бар с отличным видом на танцпол. Поэтому ни смотря ни на что, в Анусе было не продохнуть — ведь тебя, по сути, никто не заставляет посещать вип комнаты, за сжатыми сфинктерами которых и происходит то самое мракобесие.

Многие представители богемы льнули в Анус, чтобы не только полюбоваться работами калогардистов, фекалиистов, экскременторов, каллографов и калографистов, но и принять в перформансах непосредственное участие. Чего только стоила галерея задниц всех форм и структур – за отдельную плату можно было самому порисовать на живом холсте, оставив так скажем, след в истории. А экскременторы могли состряпать картину из твоих собственных экскрементов — и те действительно вызывали если не священный трепет, то как минимум поражали мастерством, все полотна покоились за герметичными рамками, намертво застеклённые, так что никакого характерного благоухания от них не исходило. Изображали картины в основном абстракцию в коричневых тонах, но встречались и уникальные работы – в виде вывернутых, как розы, и раффлезии, анусов всех мастей, или тугие коридоры слизистых с расслабленными или сжатыми сфинктерами. Картины занимали не только площадь специально отведённого под галерею, помещения Артануса, но и располагались в некоторых коридорах. Приглянувшееся полотно мог приобрести любой желающий. Если конечно располагал достаточной суммой.

Именно там, вблизи болот, где в летнее время казалось, тропики – расположился Анус.

Находящийся в цокольном этаже, вход, выполненный в виде ребристого, плотно сжатого сфинктера охраняли воины-ягуары. Широкие ступени по четырём сторонам зиккурата вели на вершину с прозрачным четырёхугольным куполом.

Рядом со входом угрожающе возвышался лоснящийся гигант. Молли уже встречала его в Ноге – поговаривали, мол он – важная шишка в ТЕЛЕ, чуть ли не главный. Однако странно, отчего тот стоял у входа вместо секьюрити. Молли сомневалась, что он – управляющий – Адамантан, так его звали, очень учтив, и явно кому-то предан. С таким широким, плотным как у него, телом, он буквально создан для прикрытия чьей-то спины. Молли всегда поражали такие люди – готовые на всё ради своих хозяев, обычно мотивом служит лавэ, но есть и другие – кто готов положить свою жизнь на алтарь ради идеи. И человек, которому они служат – эту идею для них воплощает, являясь её материальным выражением, символом. Но такие являются раз в столетие.

Алый сфинктер скалился им в лицо, бронзовый Адамантан хищно улыбался, сверкая белоснежными зубами, ровными, как на подбор, интересно, он в детстве носил брекеты, или они от природы такие? Зубы картинно обрамлял идеальный рот – большой, но не переквашенный, как это зачастую бывает у чёрных, с ним не будет квашеной капусты – такие губы тебя запросто засосут.

Гигант смотрел на девушек свысока, то растекаясь, то пульсируя, как великан из Чёрного Вигвама.

Эльза растерялась, но Молли быстр взяла ситуацию под контроль:

— Мы по вип приглашению от Лосося, он здесь работает, — невозмутимо сообщает она, глядя на Адамантана снизу вверх, — Я – Молли Блаватская, а это – Эльза Хыр, она со мной, в приглашении было сказано — можно привести друга.

Гигант сдержано кивает, на мгновение погрузившись в себя. Должно быть проверяет данные через ШЛЯПУ.

— Можете предоставить QR для подтверждения? – вежливо спрашивает он, — вы должно быть, впервые? Приглашения вижу, но вас нет в базе Ануса.

— Мы ходим в Ногу, — вставляет Эльза с идиотской улыбочкой.

— Конечно, — кивает Молли, проецируя электронное приглашение в облако ТЕЛА, — Мы действительно в первый раз.

Адамантан с чем-то сверяется, и снова учтиво кивает.

— Пожалуйста, ваши запястья. — Девушки стягивают перчатки, и Адамантан отработанным движением наносит на их тела отметки ТЕЛА. – В Анусе запрещены любые трансляции, если нарушите правило – система клуба их заглушит. Я занёс вас в базу. Сегодня ваши приглашения позволяют опробовать большинство развлечений Ануса за счёт заведения, включая напитки и коктейли в барах, за отдельную плату можно посетить приватные комнаты Тласолтеотль. — Слышится звук авто, и внимание Адамантана привлекает подкативший лимузин. – А теперь прошу меня простить. Приятного отдыха в Анусе, дамы! ТЕЛО всегда радо новым гостям.

Сфинктер расслабляется, приветливо впуская девушек в мягкое, слизистое нутро. Тот час доносятся сдавленные басы, подруги уже было собираются пересечь ребристый порожек, как Эльза вскрикивает, едва не теряя челюсть:

— Тысяча чертей, Молли! Это же Люди ЭS!

Широко улыбнувшись, Адамантан разворачивается в сторону стоянки, спешно направляясь к авто, говоря на ходу что-то в рацию. Кажется, Молли слышит — «Он здесь, босс».

Как зачарованная, она следит за отдаляющейся фигурой Адамантана. Ей приходит мысль, что он может быть начальником охраны ТЕЛА, или даже приближённым того самого «босса» — то ли владельца Ануса, то ли и вовсе всего комплекса.

Из лимузина вылез лохматый мужчина в идеально подогнанной по фигуре, кожаной куртке и джинсах, с дымящейся сигарой в зубах, открывая заднюю дверь авто.

Из светлого салона во влажную ленинбургскую ночь выплыло кресло в дизайне которого угадывался силуэт Чужого. Скрученный в позу зародыша, ксеноморф, опирался об воздух изящными, неестественно вывернутыми лапами, на подлокотниках покоились руки сидящего в Чужом, мужчины. Его ноги были покрыты пледом, выглядывали только плосконосые туфли из змеиной кожи, упирающиеся в гибкие, выпрямленные ладони твари. Голова и челюсть её выступали вперёд, а задние лапы образовывали спинку. Казалось, над креслом потрудился сам Гигер.

— Никогда бы не подумала, что сюда когда-нибудь заявятся настоящие ЭSмены. Это же просто улёт! – Эльза пытается сделать снимок, но подошедший к ним Адамантан, пожимая руку профессору Савье, скрывает его от взора Эльзы широкой спиной. Копьерукий, попыхивая сигаретой, кривится и что-то бормочет. – Вот это действительно будет покруче премьеры!

Молли не может пошевелиться, как будто всё тело её заполнил криоген. Не отрываясь, она глядит прямо в глаза Савье — тот даже сквозь фильтр выглядит неестественно, как люм реклама, и она сомневается – настоящие ли это ЭSмены, или ватты сыграли с ней и Эльзой злую шутку. Молли не может мыслить – мысли тормозит криоген. Она видит какой-то зал – изображение смазано, словно ватты сдобрили алкоголем. Перед глазами – пол, видна структура ковра, какие-то вещи, должно быть одежда, и босые волосатые ноги. Теперь она чувствует, как упираются в пол колени, босые ноги пропадают из виду, кто-то медленно раздвигает ягодицы, предвкушая, но тут же следует резкий толчок. Волна образов похожа на порно снаффы, изображение меняет ракурс, камера – то от первого лица, со всеми тактильными вытекающими, то сверху – от третьего. Коленопреклонный мужчина – это Савье, босые ноги принадлежат Бладнетте и тот его порет. Так яростно, как не бывает ни в одном геймгей-порно, даже в тактильном. Попеременно Молли то чувствует в своём анусе фаллос, то наблюдает его движенья со стороны, как во сне. Что-то в теле начинает меняться, вся кровь приливает к анусу резким всплеском. Тело прошибает похожий на удар тока, импульс, и Савье обмякает на полу, скорчившись эмбрионом, как его ксеноморфное кресло. Но уже через миг из глотки его вырывается рёв. Тело обездвижено, ноги теряют упругость, но неистово пульсирует анус, готовый вот-вот выстрелить светом.

— Молли, Молли! – трясёт её Эльза. Молли выскальзывает из иллюзии как скользкий хрусталь –из вагины. – Ты что, на Копьерукого засмотрелась? Давай подойдём и сделаем селфи!

— Они приехали инкогнито, — едва пересилив себя, выговаривает Молли, силясь понять, что это было. Сперва – дрочащая на весь вагон, Пеппи, а теперь – это. Савье конечно может влезть в голову даже к шляпнику, но зачем ему проецировать такое для Молли – случайного человека, буквально с улицы? Не могла же она сама к нему подключится. Это невозможно. – Такая новость уже бы стала сенсацией, но о ней ни слова ни в одной ленте. Думаю, не стоит нарываться на неприятности.

— Ладно, — соглашается Эльза, разочарованно направляясь в недра приветливо ждущего сфинктера. – Если они приехали тусить – есть шанс, что пересечемся.

Молли одолевает чувство, что за ней наблюдают. Желая как можно скорей от него избавиться, она ныряет в проход следом за Эльзой.

Чмокнув, сфинктер за их спинами с лёгким, надувным свистом смыкается.

Они спускаются в ребристую кишку Ануса. Вогнутые стены пронизывают всполохи света фрикциями импульсов. Молли усмехается – напряжение улетучивается. Ей хочется найти в этом клубе простату и её простимулировать. Сфинктер сотрясают басы, он легонько, упруго покачивается, как навесной мост. Где-то там, в конце этой кишки уже пахнет вечеринкой.

Мысли о поездке в Анус её волновали как томительное возбуждение перед встречей, но теперь Молли думает, не будет ли предвкушение ярче действа? И тут же забивая на это, расслабляется – энергия тусича наполняет клуб густым концентрированным выбросом, который Молли ощущает уже отсюда, он дыхнул на неё, как дракон – пламенем.

— Мы внутри Ануса, Эльза, прикинь? — Молли прижимается к Эльзе, и с диким восторгом трётся плечом об её плечо, — мы внутри Ануса!

— Да, — вторит ей Эльза, переступая как пьяная лань сквозь тугие ребристости. Прямая, утробно алая кишка Ануса кажется им бесконечной, как пустой квартал Амстердама. Дополненная реальность выворачивается наизнанку гипером.

Раскрасневшиеся, шатающиеся как деревенские пьяницы, подруги наконец-то вываливаются из сфинктера, обалдев от такого великолепия.

Остановившись как вкопанные на просторной площадке они тонут в шелесте трещёток и ритмичных постукиваниях под носовое пенье шамана. Когда слышишь это произношение – сразу представляешь индейца с широкими, раздутыми ноздрями – сморщенного, опалённого солнцем, с гладкими, седеющими волосами и иссушенного как камбала. На аутентичную атмосферу южноамериканских племён сверху наслоился оцифрованный тропикал-басс, пропущенный через пердёжный бластглитч. Молли кажется, будто это пердит шаман, наевшись перед камланьем бобовой каши.

По обе стороны площадки расположились ацтекские теокаклли с пёстрыми храмами на вершинах. Традиционная лепнина и роспись дополнялась цифровой сеткой глитча. Каждый из храмов посвящался какому-то божеству. Глич пульсировал в ритме танцпола, осыпаясь в толпу фейерверком пикселей. Это зрелище чем-то напомнило Молли каскад фонтанов под цветомузыку.

Широкая каменная лестница вела вниз — в колодец танцпола, увешанный слепками задниц. Справа находился гардероб, а слева – уборные с толпящимися около, посетителями.

Молли подмечает, что многие тут одеты в вещи с вырезами на ягодицах, у некоторых контуры вырезов светятся люмом, как провалы глаз без зрачков. Чтобы хоть немного слиться с толпой, она расстёгивает молнию платья до поясницы.

— Эльза! – Молли трясёт её за плечо, — пошли к гардеробу. Нужно сдать вещи!

При ходьбе винил её мягко шуршит, создавая трение, соблазнительно обнажая ягодицы.

— Ничего себе, — едва поспевая за Молли, Эльза с восхищением вертит головой, рассматривая всё вокруг. – Я то думала, тут везде фонтаны с дерьмом…

— Не стоит верить всему, что пишут в эфире. – стягивая плащ, Молли протягивает его гардеробщице.

Сексблюз из метро упирается в блюдце. Подобно женщинам племени ботокудо, в её нижней губе торчит пластина, вызывая сходство с лицами шимпанзе. Гиперболизация губной фиксации лишь подтверждает их недавний разговор с Эльзой. К тому же сжатая вокруг тарелки, кожа уж очень напоминает анус. Как известно, театр начинается с вешалки, а в Анусе получается – с губного блюдца, как бы намекая – сперва это только губы, напоминающие анус, но дальше тебя ожидают анусы, шепчущие, как губы.

Традиции, от которых берёт начало и современный пирсинг, в ту пору имели глубоко социальный аспект выражая сразу и красоту, и статус, и что вероятно — анимализм. У древних цивилизаций с племенным строем по-прежнему сохранялось тотемное мышление, их магия была примитивна, а инстинкты и приспособленность выше, чем у современного человека во враждебной ему, среде. Но цивилизации мезоамерики не прошли испытания временем — от них остались лишь обломки да осколки в музеях.

Избавившись от плаща, Эльза возится со своей «пластинкой», трансформируя ту в рюкзак.

— Где здесь находится бар? – опираясь локтем о стойку, спрашивает Молли у губатого блюдца. Она очень старается вести себя тактичней, но взгляд так и падает на губу. Или пластину? Благо, спасают гифы. – Мы тут впервые.

— Фам нуфно фоо-он ф фту пифамифу, — шепелявит гардеробщица, указывая рукой влево. Приподнятые уголки верхней губы, должно быть означают улыбку. Очевидно, девушка подверглась в детстве стандартной процедуре по удалению нижних зубов.

— Спасибо! – улыбнувшись в ответ самой дружелюбной из всех, в её нынешнем состоянии, улыбок, Молли хватает Эльзу под руку, бросив мимолётный взгляд в изогнутое зеркало – она выглядит так, словно её вырезали из картона в это плавкое олово глади, и вся змеится — гипюр превращается в чешую.

В Анусе всё сверкает помпезностью. Внизу тусят разгорячённые тела. Центральный край танцпола занимает пирамида поменьше – диджейский пульт за которым очевидно свершает жертвоприношение тот самый МС Аклл.

Алая подсветка стробоскопов и лазеров прорезающих танцпол, эпилепсирует пиу-пиу фантастикой. Анус напоминает пластиковый городок в диснейленде. Вот только Анус не был пластиковым. Напротив, от него ярко разило древностью, в которую органично вплелись технологии. Всё равно что поставить голоэкраны в джунглях — не реконструкция, а скорее — мутация.

Окончательно синхронизировавшись с хексаграммами, фосфены заработали, зажужжали механизмы, как какой-то стимпанковый эффект. Фильтр эпохи. Всё мельтешит, Анус сокращается, сверху зияет космос.

— Ну и где твой Лосось?

Молли пытается пошевелить языком, но боится, что если только им дёрнет – он снова начнёт зудеть.

— В галерее.

— И где эта галерея?

— В зиккурате.

— Может сходим вниз? Я хочу тусить среди глиняных задниц.

— Успеем.

Они подходят к декорированной лианами, пирамиде с извивающимися в камне змеями у подножья. Вход охраняют облачённые в шкуры, воины-ягуары с дубинками наперевес.

Их мощная грудь лоснится маслом во всполохе стробосковоп, тяжело вздымаясь пятнистой расцветкой табби. Каждый мускул поигрывает под ритм танцпола, соски плавно покачиваются в такт растянутому пению икаро. Глядя на них, Молли немного тревожно – она понимает, что это лишь мишура — на самом деле это обычные вышибалы в традиционных костюмах, но всем своим видом они вызывают священный трепет.

Проходя мимо невозмутимых воинов, Молли улавливает исходящий от них, аромат – животное амбре каких-то феромонов — одновременно привлекая и отпугивая, их запах внушает первобытный ужас угрозы.

Каменные стены теокалли слабо пропускают звук, но он просачивается сквозь вход, заползая в коридор, как шипящие змеи — ритмика босых ног, удары об натянутую на каркас, кожу барабана из мошонок, или скорее, сфинктеров врагов, скрип лиан и шелест возящейся над корнями жизни. Леденя кровь, шепчущие слова шаманки завораживают до дрожи, к ним присоединяются трубы и звук перерастает в один большой гомон, сменяясь почти роботической угрозой апокалипсиса.

Кладку стен прорезают тонкие сине-красно-изумрудные нити диодов, извиваясь и ветвясь округлыми и кубическими завитками узоров как кибернетические лианы. Холл дополнительно подсвечивают позолоченные светильники ящеричного стекла в форме задниц.

Стены украшают круглые керамические пластины в традиционном ацтекском стиле, изображающие анусные раффлезии. Эти мясные цветы кажутся Молли древней диковинкой, иероглифами, загадочным шифром.

Коридор разветвляется двумя лестницами, под одной – место, где можно перекусить – о чём свидетельствуют не только подсказки, но и заманчивый аромат тако, а под другой — вход в минибар.

Почти всё выдержано в трёх основных цветах с вкраплениями камня, золота, глины, обсидиана в сочетании с пластиком и пиксель артом цифрового напыления.

Интересно, размышляет Молли, что бы сказали ацтеки, если бы спустя сотни лет увидели как эксплуатируют теперь их культуру? Хотя возможно, они тоже любили анусы. С их кровожадными культами и концепцией Шибальбы, Молли не удивилась, если бы они посчитали Анус вратами в ад.

— Добро пожаловать в задний проход, детишки. – смеётся Молли, смело шагнув на лестницу, — Назад дороги нет.

Вторя ей смехом, Эльза направляется следом, вцепившись в перила – там, сверху находится бар с видом на танцпол и террасой, как следует из указателя. Должно быть, основной движ уже начался, поэтому никто не толпится в проходе – все, кто хотел, заняли свои места и вовсю наслаждаются тусой.

«Мы тоже пришли тусить. Пойдём сейчас и напьёмся». Единственным алкогольным напитком который у Молли ассоциировался с Мексикой, была текила.

Бар – визитная карточка любого клуба. Очевидно нет ни одного клуба, где бы не зависали в баре. Вот и Анус оказался не исключением. Молли тут же сообразила, что отрываться сюда приходят отнюдь не одни извращенцы, как она всегда считала. Скорее народ просто жаждал диковинки и свободы, иллюзию которой здесь несомненно давали отведать с лихвой. Знай только плати. И соблюдай правила. Анус — дороже и элитней Ноги, это ощущалось сразу, как только они вошли внутрь. Если бы не халявная вип проходка, такой клуб Эльзе точно бы оказался не по карману.

В огромном помещении бара во всю стену изумрудно светится стойка. За ней трудятся сразу несколько барменов, ловко обслуживая толпящихся посетителей. Зеркальные стены над стойкой отражают всплески стробоскопов и изящные спины бутылок, перемежающиеся с керамическими сосудами расписанными сколопендрами и гигантскими кактусами.

Дальше – зона отдыха, плавно переходящая в широкую, увитую лианами, террасу с видом на танцпол и расположенные напротив, теокалли.

Каменные терракотовые стены, казавшиеся в полумраке тёмно бурыми, почти чёрными, украшают декоративные копья, всевозможные дубинки с обилием обсидиана, церемониальные ножи для жертвоприношений с резьбой в виде Текпатля – зубастого ножа-кровопийцы, грибные туми, маски, керамика, каменные и глиняные скульптуры, наскальная роспись иллюстрирующая сюжеты охоты и танцев. А так же широкие плазменные экраны органично встроенные в интерьер.

Вполне цивильно. Если не считать ребристых кресел и диванчиков округлой сфинктерной формы, хотя незнающий мог бы принять их за пончики.

Большинство диванчиков заняты. Люди в виниле, биолюме и латексе потягивают коктейли, гиф-гики в массивных геймерских девайсах залипают в виртушке, хаотично жестикулируя в воздухе, компания в латексных комбинезонах с сердцевидными вырезами на заднице раскуривает трубки с мапачо, несколько пар неистово сосутся, вцепившись друг другу в жопные дыры. Кто-то прохаживается по террасе с калебасой посасывая мате через бомбилью, кто-то опираясь о каменные перила, отдаётся доносящейся снизу, музыке.

Подойдя к свободному месту у стойки, Молли усаживается на высокий стул и заказывает текилу у тот час подоспевшего бармена.

Пока они ждут, Эльза указывает на один из экранов:

— Смотри, тут есть чувак, который гадает по сфинктеру. Это как раз в той пирамиде, напротив.

Молли отвлекается от созерцания карты с напитками, с интересом прильнув к экрану, где теперь пожилой японец, обозначенный как мастер-каллограф Комон Маста показывал художественный порформанс, используя краски под поэтичными названиями «подарок гейши» и «торжество самурая». Мастер, судя из промо, должен вскоре выступить в галерее Раффлезий, расположенной в теокалли Артануса.

Экраны оказались своеобразными инфо-гидами. Такая себе рекламная превью нарезка. Узнав, где предположительно стоит искать Лосося, Молли переводит взгляд на стойку – как раз подносят текилу.

— Может попробуем, как здесь? — она указывает на один из пунктов лежащих на стойке ламинированных карт, вильнув в сторону Эльзы заголённой ягодицей, – Ну что, слизнёшь?

Но Эльза слизывает соль с ребра ладони, лихо опрокидывая шот.

Пожав плечами, Молли повторяет те же манипуляции. Отправив в рот лайм, ей кажется, что вместо текилы она глотнула пейотной рвоты какого-нибудь шамана. Вместе с его желудочным соком. Лайм только усиливает тошноту. Молли представляет, что будет, если она блеванёт на стойку, и усилием воли подавляет желание, проглотив с поднявшейся вверх, текилой рвотные спазмы. Не хватало ещё, чтобы первый раз был как всегда через жопу. Хотя Молли подозревала, что на эту стойку скорее всего исторгались, при чём не раз.

— Молли?

Она резко оборачивается, столкнувшись с мутными выцветшими, как линялое небо глазами за прозрачными стёклами гифов в перевёрнутых голограммах на тонком крючковатом носу и напрочь красной роже. Их дизайн напоминает дедушкины очки в футляре, которые просто стали изящней со временем, так и оставшись старушечьими.

— Ромул? – закашлявшись, она чуть было на него не исторгается.

Он кивает, щедро отхлебнув из бокала:

— Круты гифы, Молли, — делает комплимент Ромул, — и вообще, ты такая крутая.

Голос масляный, так и лоснится.

— Спасибо, Ромул.

— Пьёте текилу, девочки?

— Только что выпили.

— Девочки уже в стелечку, — пьяно вставляет Эльза и хохочет, как дура. По ней видно, что она – всё, они с Молли выглядят так, словно до вечеринки уже накатили. Ромул кажется, не заметил, что на самом деле девочки не пьяны, а заправлены ватой. Но им плевать – тем и хороши расширения.

— Я тут рядом присяду? – Ромул, усаживается на пустующий стул за стойкой. От его умащенной бороды пахнет персиковой помадкой. Такие, как он — постоянные клиенты барбершопов. Интересно, там бреют яички – по акции – два по цене одного? — Вы здесь впервые, да?

— Откуда ты знаешь?

— Да я завсегдатай. — Он весь расплылся, как кисельный мякиш. Бараньи глазки умные, хитрые, но масляные и слабовольные. У Ромула нет характера, именно поэтому он так напоминает хлеб, или скорее, сладкую булочку с корицей – приторную и банальную донельзя — лощёную, умащенную маслицем, немного раздутую — сдобные булочки хороши, когда они приподняты. Раздутый живот — пивной, или бюргерский, но Ромул не женат — не потому что не носит кольцо, его активный рум – типичный рум холостяка.

Интересно, какой у Ромула рум инсайд? Глядя на него представляется что-то кисельное, или квашеное, Ромул – квашеная капуста, но сладкая, сладкая квашеная капуста. Или скорее тушеная, судя по цветовой гамме его одежды, в своём стильном джемперке соломенного цвета, узких персиковых брюках и официозном галстуке Ромул выглядит пресно, как персиковый кисель.

— Я кстати Лезия Олни, можно просто Эльза, — широким жестом Эльза протягивает руку для поцелуя.

– Лезия среди раффлезий! — Он растерялся, но быстро сообразил, что от него требуется, касаясь уголком сухих, в мелких трещинках, тонких губ её пафосно изогнутого запястья, исполосованного именами кумиров. Перчатки Эльза так и не одела. — Как поэтично! – он галантно поклонился, не отрываясь от Эльзиной ручки, – А я Ромул.

— Лезия – Поэтесса – будто прожевала и выплюнула в лицо Ромулу Молли.

— Что намерены делать дальше? – спрашивает Ромул, срываясь почти на фальцет, отпустив наконец её руку.

— Где-то тут выступает Лосось.

— Лосось? – оживляется бородач.

— Это он нам прислал приглашения. – прожевывает Эльза.

— Проводишь нас к Лососю, – спрашивает Молли, подперев локтём стойку, — раз ты тут завсегдатай?

— Я к вашим услугам – учтиво тянет Ромул, и Молли понимает, что он пьян — Вы обратились по адресу. Но сперва позвольте вас угостить. – он жестом подзывает бармена – Текила – это лишь верхушка айсберга. Это всё равно что приехать в незнакомую страну, и вместо того, чтобы отведать местную кухню – пойти в Макдональдс.

— И что же ты предлагаешь? – Эльза подвигается ближе, но Ромул уже спешно делает заказ подоспевшему бармену.

— Два нектара любви для этих роскошных дам.

Эльза зарделась, активировав режим капризной, гонористой суки. Молли осталась беспристрастной. Глядя, как старается Ромулу подлизать Эльза, она только радуется – типаж Ромула её не привлекает.

Ромул ходил в походы. «Ночь с палаткой вдали от города, девственная природа, но главное — горы, горы – это преодоление, чем выше ты взобрался, чем шире видел простор — тем глубже ты заглянул в себя. Ты знаешь, как сложен путь на вершину, и как не лёгок при спуске. Стоя на вершине, кажется, что вот он – весь мир на ладони, но чтобы это узреть, нужно преодолеть не одну гору». Так Ромул говорил Молли в тот единственный день, когда они встретились на Лисьей бухте в крымских горах, где 16-ти летняя Молли отдыхала с семьёй, а компания Ромула разбила неподалёку свой лагерь. Среди них было много металлистов, поэтому одетую во всё готическое и чёрное, Молли пригласили на огонёк с песнями под акустику, дешёвым портвейном и разогретыми на костре, туристическими пайками.

Как ни странно, тогда именно Ромул оказался наиболее искренним и интересным собеседником. Сидя у тлеющего огня, они проговорили всю ночь. Оказалась, что оба они из Ленинбурга, но пересеклись именно здесь, каждый раз удивляясь какой всё-таки мир тесный. На следующее утро, не выспавшаяся, с тяжёлым похмельем от мерзкого портвейна, Молли вернулась в свою палатку, чтобы вскоре ухать домой вместе с семьёй – они пробыли здесь неделю, и отпуск подходил к концу, а Ромул с компанией только заякорились. Они так и не обменялись контактами, Молли считала, что это одна из тех самых случайных встреч, которая никогда больше не повторится.

— Нектар любви или Xtabentun – со знанием эксперта проговаривает Ромул, пригладив бороду, — это маянский ликёр, название напитка можно перевести как утренняя слава. Его изготовляли на основе ферментированного мёда и цветов ипомеи. Но в последствии, после прихода конкистадоров, стали добавлять анисовый ликёр и ром. С напитком связана одна любопытная легенда о жрице любви с таким же именем. Каждый, кто провёл с ней хотя бы одну ночь – непременно влюблялся. Так и ликёр – все, кто его пил, утверждали, что он кружит голову подобно чарам той женщины.

— О, как интересно! – Эльза опирается подбородком об согнутые в кулачок, пальцы. Кажется, ещё немного, и она снимет гифы, чтобы вкрадчиво заглянуть в глаза.

Туземский бармен ставит перед ними широкие бокалы с мутно зелёным, почти жёлтым напитком, напоминающим сильно разбавленный абсент, с добавлением льда и декором из каких-то розовых лепестков.

С сомнением взяв бокал, Молли сухо проговаривает «спасибо» и глотает хвалёный ликёр. От терпкого приторного аромата с резкими нотами аниса почти сразу накатывает слабость, и она едва не сваливается со стула, вцепившись в стойку рукой. Но тут же, по оледеневшему изнутри телу разливается приятное блаженство. Мягкая эйфория пробивает брешь в наркозной броне меха.

— Ничего себе! Даже от псисиг не так торкает! – Молли проникается алкогольными традициями мезоамерики. Ромул кисло улыбается, потягивая своё пиво. Но на Эльзу напиток кажется не производит никакого впечатления.

— Если хотите приобщиться к культуре Ануса, трепетно наследующего древние обычаи, — продолжая вводить подруг в алкогольный экскурс, вещает Ромул, — стоит так же попробовать балче, его ещё называют напитком богов, и всенепременно – Yolixpa, только здесь, в Анусе его готовят так же, как и некогда в горах Пуэбло, откуда он родом. Обязательно просите горький, именно таким и должен быть настоящий Yolixpa.
— Я думаю, нам пора в галереи. – с трудом бормочет Молли — не смотря на эйфорию, её всё ещё мучит головокружение.

— Ну что ж, — Ромул ставит на стойку пустой бокал, слезая со стула. – Теперь можно и духовно обогатиться. Я как раз собирался отведать манны.

— Что ещё за манна? – шепчет Эльза.

— Вскоре увидишь. – хитро усмехнувшись, отзывается Молли.

Продолжение следует..

\\

Глоссарий

Гифы – гифайз, очки дополненной\вирт реальности

Пшики – расширения для гифов, переводящие девайс на мысленное управление, способствуют более эффективной работе с гифами

Эфир – беспроводная, облачная сеть, ловящая даже в труднодоступных местах без покрытия, например под землёй

Биолюминоформ, Люминоформ, люм, биолюм – искусственный биологический материал, поглощающий ультрафиолет, и вырабатывающий свет или тепло, используется в качестве декора или для согрева в одежде и окнах

Биопласт – заменитель кожи, искусственный, органический, не животного происхождения, материал

Хумана – органическое искусственное мясо на основе человеческого ДНК

Гипер – состояние под гиперпшиком

Драйв – активное состояние гипера, плато

Рум – активная пользовательская ячейка в эфире

Рум инсайд – внутренняя ячейка с личными данными, виртуальное хранилище

Румер – пользователь эфира

Гифер – пользователь девайса гифайз

Мехер – гиф-хакер

Криптон – меняла криптвалюты на черном рынке. Криптонами так же называют нелегальные сетевые криптообменнеки

SIG – система нагревания курительных смесей

Стимсиги – стики для SIG на растительной основе с экстрактом мусцимола

Псисиги – нелегальные стики для SIG с психоактивными эффектами

Стекловатт, стекловатта, ватты – нелегальные, кустарные расширения

Шляпник — человек с имплантом ШЛЯПА для постоянного контакта с эфиром и дополнительными возможностями без применения сторонних девайсов

Трипnet — тактильная сеть для шляпников