RSSСвятые на углях ада
11 Сен 2019 No Comments
рубрика: Проза Все произведения: Тарья Трест
Прибой мечом рубит берег. Я плыву через Стикс к свету, вычёркивая всё обречённое, плавно, как рубиновый ангел, проливая слёзы у погребального костра. Ядерный взрыв разрывает мир, превращая его в выжженную, мёртвую землю. Только на рассвете я осознала, что она действительно умерла, и приняла решение отпустить, оставив мертвецов мертвецам. Мои ногти были выкрашены в цвет траурных лент, но я поменяла их на медный, поменяла скорбь на химический пластик жизни во рту, на вечное солнце пульсирующих пределов. Корабль уплыл в закат, натянув под потоком лёгкого ветра белоснежный парус, просвечивающий розоватый отблеск неба. Распятия его мачт казались мне раскинутыми в стороны, руками каменного изваяния пророка, взирающего с вершины скалы на распростёртый у его ног, город. Вибрации тонкие, мёртвые, глухие, будто сквозь бетон, сквозь вату прорываются гулом, оружие разрывает броню, рассекает в щепки деревянную дверь, а внутри всё спокойно. Чайки вымерли. Вельветовое море омывает мыслями. Предела и смысла нет, есть только графика, очертания, и движение. Лёгкость заскользила из меня во вне, оставляя меня чистой, всецело ясной, подобной богу. Я не плод любви, но он сказал, что его любви хватит на нас обоих. Всё зависит только от того, сколько ты сможешь позволить себе. Ясность прорывается сквозь расшитые пластиком, стены, мелодия, звучит торжественно, фатально, вечно. Каждый жест, каждая фраза — всё сейчас значимо, как нечто уникальное и последнее.
— Добро пожаловать в ад. — молвит он, ведь мы не улетели на облаке оранжевого дыма, что валит из глаз, теперь осталась только одна дорога, и мы отправились туда вместе. Я смотрела Иисусу в такие же безумные, ясные, как и мои, глаза, чётко и пристально, ощущая себя самой смертью, которая ебашит, смертью, которая веселиться, катаясь на аттракционе, чтобы ощутить в себе жизнь, и мы с Иисусом, развлекались на этих аттракционах вечно. Эта наша история. Мы — боги. Святые, пустившиеся в пляс на диких углях собственного ада. Мы — две статуи, два живых человека, два бога в одном краю, пока черти танцуют на стенах. Это наши тени создали округлый, воздушный спектакль, сцену моей жизни. Зачем мы вынуждены каждый раз играть даже для себя эту роль? И кто такой актёр, если не безликий? Тот, кто может сыграть кого угодно, но полностью потерял себя, стёр все свои лица, оставив только маски, натянутые на лик всецелой опустошённости. И покуда я стояла, прижимаясь к нему, величие проросло во мне и вырвалось, словно я — бог, единый, внутренний бог, который выскользнул на поверхность, занимая собой обзор. Я поняла, как этот мир создан — объёмными контурами, игрой восприятия, а внутри ничего нет, так же, как и снаружи, а то, что помогает нам быть собой — это грязные мысли,- то, что делает нас людьми, когда-то вдохнутыми богами. Не останавливайся, представь, что весь мир — это оргазм маленькой девочки. Весь мир был создан оргазмом, большим взрывом, великим космическим удовольствием с лёгким привкусом грусти и опустошения. Так зачали наши тела. Так зачали материю. А теперь — протяжный стон и прострация. Я продолжаю играть свою роль, произносить свою речь.
— Я была в аду.
— И как там?
— Огонь горит.
— Чтобы воскреснуть, нужно сперва умереть. — и он беспощадно прав.
— Они погибли, их сожрал собственный мрак, или собственный свет, то, что погасло, то, что стало смирительным, стерильным, смертельным. Я больше не боюсь этих слов. Мне больше не перед кем отвечать.
И свеча под его пальцами начинает менять свои фактуры, то стекая воском, то скатываясь, а он орудовал сгоревшей спичкой, чтобы придать ей плавные, стремительно меняющиеся формы. Он подкинул обломок церковной святости в погребальный костёр. А когда от неё остался только фитиль, всё ещё отчаянно жаждущий жить, но при этом, поглощённый огнём, я осознала всю тщетность жизни и её невозврат, её преклонённые колени и боль. То, что себя исчерпало — продолжать бессмысленно. И во мне словно взорвалась атомная бомба слёз. Голова склонилась на сложенные, как в молитве, ладони, волосы растеклись зелёными змеями по рождественской скатерти. Я вспоминала, как она отцветала, вяла, гнила, а я просто смотрела, как она исчезает, как каменеют её черты, разглаживаются и застывают, оставляя лишь трагичную новость за завтраком и погребальные венки. Боль пронзила меня своим горьким, каким-то неправильным послевкусием, но таким величественным. Свеча погасла, а там, где она горела, осталась скрюченная в зародыше, маленькая и жалкая обгоревшая фигурка моей матери. В этой игре нет иного смысла, кроме как смысла самого течения игры, в этом поединке нет победителей и проигравших. И пусть всё тщетно, но там, в дымовых облаках из глаз, я видела мир, который не доступен многим, я дышала их тленом, а затем порождала свою пустоту, я больше не хотела проливать слёз, став каменным изваянием божества, и распрямив плечи, полной, раскрытой грудью впустила в себя мир. Я была словно в ракушке, в уютном коконе из энергии, все мои ощущения были за гранью меня, я была не в себе, а повсюду, словно спираль, электрический ток, транслятор мира. Горечи больше нет, только лёгкость, и мы вдвоём, среди рождественских огней, восковых гор на скатерти, объёмных рисунков, отслоившихся от поверхностей, среди живой энергии и звуков, видим, как из зеркала выходят похожие на нас, фигуры, будто бы вся комната наполнилась духами, или слепками живых людей. Мы завоюем новые земли, чтобы было, где и чем дышать. Мы — статуя Иисуса с распростёртыми, над пропастью, руками, скалы которой стихия рубит мечом, разбиваясь морской пеной об берег.
Добавить комментарий
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.