невозмутимо познавая…

невозмутимо познавая
всю суть вещей и овощей
я не такая жду трамвая
неоскорбляема вотще
бог попугаем не бывает
бог поругаем не бывает
не поругаем не бывает
и не бывает вообще

Lucifer – Мой Чернокнижник

В черной рясе стоял он в кадильном дыму,

Устремив все надежды в восточную даль.

Этот Путь в бесконечную Черную Тьму

Пролегает сквозь кровью залитый алтарь.

И на проклятом богом чужом языке

Слову Власти Верховной вняла Темнота.

Ритуальный кинжал вдруг качнулся в руке,

Задрожала земля, и открылись Врата.

Показалось — шум ветра куда-то зовет.

И Печать загорелась сильнее огня.

Вдруг из дыма фигура с рогами встает.

«Ты пришел, Люцифер! Ты услышал меня!»

Фимиам быстро таял и ладан сгорал,

Черный воск на свечах, оплавляясь, шипел.

«Мастер мой! Для чего же Меня ты призвал?

Через жизни и смерти кровавый предел?!»

По щеке почему-то скатилась слеза.

«Мой Владыка и Черного Пламени Свет!

Высочайший, теперь мне иначе нельзя.

Ты же знаешь без магии выхода нет.»

Ритуальный кинжал резко дернулся вновь,

И сверкнул алой змейкой разрезанных вен.

«Для Тебя, Люцифер, я бы пролил всю кровь.

Но ты знаешь, чего попрошу я взамен».

Я ему улыбнулся и тихо кивнул:

«Ты получишь по праву свое», — Я сказал.

В серебре пентаграммы огонь вдруг сверкнул

И тогда перед нами Посланник предстал.

Я назвал имена Семи Древних Владык,

Начертал знак священный и отдал приказ.

Исказился от боли Посланника лик,

Полетел он веленье исполнить тотчас.

«Я пришел на твой зов из заоблачных сфер,

Но закончилась ночь, начинает светать.

Милый Мастер, мне жаль, но пора за предел!»

И он сжег всю залитую кровью Печать.

 

2008 г.

 

Вибрация

Помнишь? Всё было темно.
Пульс и дыхание. Схватки.
Звёзды летели в окно —
Старая запись в тетрадке.
Крик, и я вышла на свет.
Воздух колючий, аж больно.
Старт, я в преддверии лет.
Быть мне с рождения вольной.
Вёсны вперёд прокрутив,
Время ли, кто-то незваный,
Звёзды ловил в объектив,
Делая снимки Нирваны.
Пульс да дыханье опять.
Двое — одно, яркий ветер.
Время попятилось вспять.
Жизнь прорывает все сети.
Вёсны в копилку. Полёт.
Верхом стал низ, всё едино.
Вечер разлил красный мёд.
Слой, снова слой, и картина.
Звёзды летят и летят.
Всё на круги и кругами.
Ночь гладит чёрных котят,
Звонко стуча каблуками.
Видишь? Всё снова темно.
Пишешь строку завершения:
В полночь раскрыто окно,
Ладно, пока! С возвращением.

Стихотворение в прозе

Смысл утренней, так же как и вечерней проповеди, я всегда предпочитал извлекать из звука собственной мочи, когда она, пенясь о стены унитаза, выкидывала рулады, то ли намекающие на новое прелюбодеяние, то ли призывающие к смирению, то ли на какие-то непонятные в нашем мире подвиги, а может, просто благодарила меня за свободу, которую она и получала в эти секунды, расплескиваясь золотистым пенящимся фонтаном, готовым покорить вселенную и достичь тех вершин, которых достигают немногие, даже не подозревающие о тех наградах, кои их ожидают по достижению цели.

Настроение

Акростих в стиле Баркова

(также подходит, когда просят что-то почитать, а не очень хочется)

Одно я вам скажу
Такое, в самом деле,
Единожды поняв,
Бывает, навсегда
И время как река
Торопит дни недели
Едва ль отступятся
Сбежавшие года
Отрадно иногда
Тоски душевной раны
Едва затронув нерв
Без боли отпустить
И выдохнув сполна
Творить уже без цели
Если обидчиков
Своих сполна простить
Отсюда и сюда
Тревоги и туманы
Единорогов сонм
Белеет вдалеке
И пламенно слеза
Течет на дно стакана
Ее поймать бы, но
Стремленья нет уже

Хель

Старуха-мать, родительница тьмы
С тобою мы давно обвенчаны
В чертоге брачном коловратом мы
И раны в сердце

Руной смерти

Обозначены

Леониду

Гримуары и Гальдрабуки
Гальдракверы и Ставабоуки
Очарован я мудростью вашей
Анонимных писцов, начертавших

Не слова, не картины, не звуки

Лишь рецепты для виденья — стержень
Адресуя лишь тем человечьим
Существам, что желают жить в Вечном

Ведьма

Люблю я на окраинах Вселенной
Кричать туда, где отпечатки скрыты
Космическим свинцом уста залиты
Божественною благостью промыты
И бриллиантами все кошельки забиты
О! Предсказуемо манящие магниты
Возможностью – навеки, из гранита
Восторженно – взвести хоть монолиты
(О, друг мой шерстяной, хоть убери копыта,
И шерсть, пожалуйста, и не туда вводи
Цветущий ствол, ты, ж, как сапожник летом, —
И без сапог, и по огню ходи)
Всем до свиданья, карты ваши биты

На углях

Мы танцуем на углях
Пробавляясь вероятностью
Субъективной активности
Пошлой необходимости
Неуязвимой обозначенностью
Исходной обреченностью
Трудовой тоской
Вымышленной возможностью
Запредельной уверенностью
Крестообразной надеждой
Растоптанной совестью
Сформулированной ответственностью
В этом обществе холокоста себе подобных
Мы гибнем, сгораем,
Изувечиваем сами себя
За возможность неизвестно чего
Или, за возможность чего-то
Наших судей и судеб отпрысков

Брызг бриза

Пока в пути

Всегда бы так

Ловить твой ускользающий образ

Подобный стихиям

Стихам, стимулам, снам

Синякам под глазами

Бессонницами

В горошинке под одеялом

На окне, на песке, на асфальте

На героическом поступке

Поймать

Быть лукавым надменным надземным

Незамеченным для себя самого

Хотел бы сказать –

Быть со мной?

Понимая невозможность, —

Принижая неизбежность

Рока курка крыла креста

Не сказывается на прожитом

Отказывается от будущего

Перечит, противоречит,

Покоряет неопределенностью

Неуживчивостью причин

Неустроенностью вопросов

Неуместностью повторов

Неизбывностью извинений

Непреднамеренностью убийства

Непосредственностью в ходе допроса

Дачей показаний в кабинете

(в ходе до проса к даче по касанию)

Незапятнанностью репутации

Незамороченностью выборами

Невердиктностью поступков

Невиновностью презумцией

С 8 июня по 7 июля 2017

  • Выложены новые произведения 2 авторов: Fr. Gilel Ben Shahar и Элиаса Отиса.
  • Отмечены специальными пометками авторы, ставшие лауреатами и победителями литературных конкурсов «Поэзия Крылатости», «Поэт времён Апокалипсиса» и «Verbena» (номинация «Лучшее тематическое художественное произведение»), а также те, кто публиковался только в рубрике «Museum» журнала «Апокриф».