21 Мар 2016
автор: Григорий Неделькорубрика: Проза Tags: Григорий Неделько
Увидев письмо, Павел понял, что если не мир целиком, то его представление об оном уже никогда не будет прежним. Причина очевидна, однако не сказать чтобы проста, ведь обнаруженное им послание — написанное на толстых крупных пожелтевших листах — лежало в самом центре жертвенного алтаря, на самом верху лестницы ровно в 52 ступеньки, в знаменитом древнем храме ацтекского бога Кецалькоатля, расположенном в Южной Америке.
Строчки, прикрытые целлофаном и приклеенные к каменным плитам алтаря клейкой лентой, излагали передаваемую кем-то информацию на чистейшем русском языке. Надо думать, просто так никто не станет оставлять сведения в месте, как нельзя менее для этого подходящем, а кроме того, ни один человек — по крайней мере, ни один из родственников, друзей и дальних и близких знакомых — не подозревал, чем Павел Волынцев занимается во время отпусков.
А он занимался реоткрыванием старинных святилищ, то есть переоткрытием уже найденного. Почему? И снова всё просто: во-первых, опасность подобной экспедиции минимальна; во-вторых же, ощущения, что получаешь при зановообретении кем-то ранее обретённого, почти равняются рискованному поиску пионера. Он проверял – один раз, но в Арктике, — и этого ему хватило.
Только вот опытный реоткрыватель Волынцев прежде ни разу не сталкивался не то что с ценнейшими артефактами… Если бы! С бесценными находками, материал и авторство которых явственно свидетельствуют о крайне малом их возрасте по сравнению с местом, где они были найдены. Другими словами, написанных от руки неровных русских строчек на обычных желтоватых бумажных листах попросту быть не могло в данном месте в данное время при данных обстоятельствах.
Тем не менее, глаза их видели, а чуть позже, когда Павел отошёл от первоначального, наиболее сильного, изумления, ещё и щупали руки.
— Секунду! — полуобернувшись, на прекрасном мексиканском сказал Павел, ведущий аналитик в информационной компании, и протянул дрожащие пальцы к обыкновенной клейкой ленте, вроде той, что продавалась менее чем по 100 рублей за рулон в магазине поблизости от его двенадцатиэтажного дома.
Мексиканские провожатые, одетые в прочную и носкую, но не слишком тяжёлую одежду, смуглолицые, с мачете за обвязанными вокруг торса поясами, непонимающе пожали плечами. Затем один из них чуть ближе подошёл к алтарю, нагнулся и рассмотрел, какая именно неожиданная находка привлекла внимание заказавшего экспедицию русского и поразила его — если читать по лицу — сверх меры.
Поднапрягшись, Павел с громким хрустом отлепил ленту, слыша за спиной удивлённый полушёпот мексиканцев; он их прекрасно понимал. Неясным оставалось другое, и, позабыв обо всём на свете, будто столкнулся с давней мечтой, родом аж из детства, — с мечтой, которую наконец-то мог воплотить, Павел потряс рукой, сбросил прилипшую мутного цвета полоску, скривился при этом и быстрее, торопливо скинул защищающий письмо от дождей и прочей непогоды целлофан.
— Что там, Павел? — пересилив вежливую робость (или, быть может, робкую вежливость), обратился к нему руководитель мексиканцев, невысокий мужчина со шрамом через щёку и коротко остриженными жёсткими тёмными волосами.
— Письмо, — по-прежнему не совсем веря в происходящее, ответил репионер.
— От кого?
Павел сглотнул.
— От друга.
Мексиканцы тут же заговорили громче.
Тем временем Павел стал вслух зачитывать невероятное послание — естественно, на языке оригинала. Как вскоре выяснилось, цель письма — не проинформировать его, а поставить перед непреложным, но крайне необычным и неоднозначным фактом.
«Привет, Паш! —
обыденно и до невозможного понятно начинался текст. —
Это я, Рус, твой старый приятель и неугомонный физик-парашютист-исследователь.
Помнится, когда я рассказал тебе о своих планах построить машину континуума, ты посмотрел на меня сразу как на идиота и сумасшедшего в одном флаконе и дежурно пожелал удачи.
Так вот, пишу я тебе из пятнадцатимиллиардного года. Трудно поверить, понимаю. Но всё гораздо проще, чем мнится.
Главное, ты помнишь, что подтолкнуло меня к идее создания упомянутой машины? Вселенная! Ведь больше и старше неё нет ничего… во Вселенной. Понимаешь? Припоминаются наши учёные беседы, под стаканчик «Пяти озёр» и солёный огурчик, а иногда и вовсе без ничего, ради научного интереса, тренировки мозгов и банального развлечения? В последний по счёту наш разговор я сказал, что, раз Вселенная, с точки зрения человека, всенепременно существует, значит, совершенно определённо должен иметься и чисто человеческий способ узнать её истинные размеры, возраст и остальное. Когда ты ушёл, я довольно долго обдумывал сказанное — даже выпитое не особо мешало.
И вот, спустя годы проб и ошибок, исследований и опытов, поисков и творчества, мне удалось-таки сконструировать машину континуума — точнее выражаясь, придумать. Потому что состоит она — из чего бы ты думал? Из компьютера и энергетического портала! И опять же звучит сложнее, чем есть на самом деле.
Тебе известно о существовании радиоактивного излучения, возникшего после Большого Взрыва. Не скрою, я скептически отношусь к этой теории, однако упорядочить факты и найти правильный ответ она помогает лучшего альтернативных предположений. Я сделал на неё ставку — и не прогадал».
Павел вытер обильно взмокший лоб, сунул прочитанный листок под низ и продолжил жадно, вслух впитывать информацию. Мексиканцы, знакомые по роду работу в том числе и с русскими, а значит, отчасти понимавшие их язык, с возрастающими любопытством и волнением слушали «декламатора».
«И вот, — писал дальше Руслан, — мой портал, основанный на автоматическом, зацикленном управлении квантами готов; готов и компьютер, умеющий самостоятельно программироваться и отдавать порталу приказы. Я встал в кабинку, до неприличия походящую на душевую, только с плотными прозрачными стёклами и без ванной с её непременными атрибутами, и скомандовал компьютеру «Начать проект!».
Очень скоро я почувствовал, как всё моё тело, квант за квантом, распадается на части, расслаивается, делается менее реальными и растаскивается по окружающему миру, сливаясь с ним; было одновременно и весело, и страшно, и чертовски увлекательно. Потом что-то вроде скоротечной потери сознания и сущности — или, может, наоборот, долгосрочной, поскольку речь о путешествии через миллиарды лет и триллионы километров…
…И затем я осознал себя в новом мире!
Это оказалось немыслимо! Неописуемо! Я находился в той же реальности и вероятности, только в пятнадцать миллиардов первом году. Если возраст Вселенной высчитан верно, я должен был попасть за её пределы или в никуда. Вместо этого же я очутился опять в нашей пространственно-временной ветке! В первом году!
Суть в том, что радиоактивное излучение от Большого Взрыва хранит информацию о Вселенной до него, после и во время. Отыскав с помощью компьютера необходимые квантовые инфоданные, я сохранил их в компьютере же — предельно приближенном к искусственному интеллекту — и стал ждать, когда, рассеяв меня, уничтожив мои вероятности и смешав их с общим вселенским полем, аппаратура воссоздаст последовательность и алгоритмы того времени и той пространственной точки, что я задал. И впишет меня туда.
К сожалению, кто мог предсказать бытийную невозможность выбраться за установленные природой пределы? Жизнь действительно развивается циклически, и Вселенную с обеих сторон — начиная и с -1 года, и с 15 000 000 001-го — окружают, отграничивают… такие же Вселенные! Точно такие же! Со всеми их содержанием и вероятностными развилками. Следственно, путешествие сквозь четырёхмерное пространство возможно, однако до строго определённой степени: срок — не более 15 миллиардов лет, местонахождение — не дальше нашей любимой Вселенной.
Усвоив это, я задался следующим немаловажным вопросом — как мне выбраться отсюда? Ты даже представить себе не способен, насколько впечатляюще и ужасно выглядит мир в конце концов своего цикла и начале начал!.. Я перебросил себя и в 1-й год от сотворения — или получения? Или взрыва? — Вселенной. Эти два состояния очень, очень похожи, хотя их и разделяет целая пропасть лет и противоположные полюса значений. Они сходны, будто холоднейший лёд и горячайшее пламя, ну, чтобы ты лучше представлял. В итоге, я остановился на финально-напряжённом, квантово-раскалённом 15 000 000 000-м годе.
Как же мне удалось путешествовать в реальности-вероятности, где самые условия мешали не просто использованию машины континуума — отрицали её бытие?! Ох… Здесь, в образовании и кончине времён-пространств, не требуются ни какие-либо агрегаты, ни физические параметры, ни мысли, что обгоняют по скорости свет – равно и умирающий, и лишь зарождающийся. Я вписал себя, собственную информацию в радиоактивный поток — и скользнул куда захотел. Развоплотив, воплотил себя. Научился преодолевать и расстояние, и время… и творить, и разрушать вещи… присоединившись к практически всеобъемлющему потоку температурой 3 градуса по Кельвину. Это чрезвычайно холодно, насколько ты знаешь: -270 градусов по Цельсию. Однако над тем, кто становится неразрывной частью Вселенной, её существом, её течением-излучением-информацией, — над подобным человеком уж не властны привычные людские законы.
Впрочем, понятие человечности тут — несуществующее, а вернее, смешанное со всеми прочими понятиями до неразличимости, неотделимости.
Конечно, я не собираюсь и не могу, да и не хочу нисколько бросать семью, жену, дочку, родственников, тебя и друзей, — но когда ещё простому сорокапятилетнему мужику выпадет случай узнать то, что, по крайней мере, принесёт в приземлённый мир Терры абсолютно иную, до того не представляемую и не воображаемую точку зрения?
Можешь показать это письмо Таньке и Юлечке, чтобы не волновались. А в качестве доказательства моих вменяемости и правдивости рассказанного выше… Я «уговорил» вселенский радиопоток не на одно лишь довольно лаконичное послание, написанное и оставленное соответствующим образом; с обратной стороны последней страницы, прикреплённое скотчем, ты найдёшь ещё кое-что воплощённое мной с милостивой помощью Вселенной.
Твой друг во времени
Руслан Никитин
- P. S. Надеюсь, жители Земли не станут возражать против того, что проявление моей информации – записка, разум плюс всё им сопутствующее – в ацтекском храме (читай: меня самого как объекта данных) вызвало у населения древности образы бога, которые они воплотили в мифах и изображениях в качестве Пернатого Змея – Кецалькоатля, восседающего верхом на ракете. Я вправду не хотел.
- P. P. S. Лишь вот не уверен, что до меня храм Кукулькана (он же Кецалькоатль) действительно существовал на Земле…».
Павел ошарашенно покачал головой.
«Он всегда любил “Назад в будущее”», — промелькнуло в сознании.
Потом, и боясь, и не боясь разом, перевернул последний листок… и, выпучив глаза, заставляя себя верить! прикоснулся указательным пальцем к небольшой прямоугольной лёгкой вещи. Погладил её, занятый нахлынувшими мыслями.
«Да, — подумал Волынцев, — их стоит использовать и для таких целей. Даже скорее для них и стоит».
Замолчавшие под конец письма, приведённые в замешательство мексиканцы-проводники тянули головы, рассматривая маленький предмет, раскрывали рты и вопросительно переглядывались.
На толстом жёлтом листе, рождённом, если верить первоисточнику, почти что из пустоты, чуть ли не из чистой информации, в самом низу, надёжно прикреплённая по бокам двумя полосочками прозрачного скотча, переливалась под солнцем Южной Америки яркой краской USB-флэш-карта объёмом 12 GB.
Павел знал, что найдёт на ней: данные о конструкции, создании и функционировании машины континуума, изобретения, благодаря Руслану навсегда вписанного в информационно-исторический поток реального мира.
Волынцев повернулся к начальнику сопровождающих.
— Педро, мой ноутбук у тебя. Дай на минуточку.
И загадочно улыбнулся.
(Январь 2016 года)
21 Мар 2016
автор: Григорий Неделькорубрика: Проза Tags: Григорий Неделько
Ни одна снежинка в лавине не чувствует себя виноватой.
(Х. Эллисон «Человек, поглощённый местью»)
Первую нестыковку государственный архивариус Родион Светлов нашёл ясным весенним днём 14 апреля 2215 года, в первый выходной день, субботу.
Ничего особенно странного в том, что он нашёл, не было; более того, любой другой не обратил бы внимание на подобную находку либо – что скорее всего – обратил бы, но записал найденное в плюс, а не в минус. Да и Родион бы не прикоснулся к этим вещам, если бы за десять минут до того не ответил на звонок из Клиники Надежды. Оказалось, что его мать потеряла сознание; её нашла на полу соседка, тётя Глаша, которая, убедившись, что Светлана Игоревна дышит, вызвала «скорую лётную помощь». У матери диагностировали третью стадию рака, и хотя даже четвёртая признавалась медиками операбельной (с 35%-ным успехом), душа шестидесятидвухлетней женщины зависла на волосок от смерти. Средняя продолжительность жизни в стране составляла 108 лет у сильного пола и 115 у пола слабого, но – упущенный момент, и «точка невозврата» окажется пройденной…
Родион десять минут просидел в полнейшем оцепенении, ни о чём не думая и ничего не испытывая. А потом вдруг сразу встал с кресла, прошёл в комнату, отыскал в ящике шкафа материны медали (когда съезжала, она или забыла их, или оставила по какой-то иной причине) и, разложив на диване, стал медленно рассматривать, поворачивая на свет, проводя указательным и большим пальцем по изгибам рисунков.
Это и положило начало дальнейшим событиям.
Вот в руках у Родиона очутилась медаль из второго десятка – мужчина не подсчитывал весьма впечатляющее количество наград матери, — и он ни с того ни с сего сакцентировал на ней внимание. Хм, вроде бы и нет ничего необычного в этом знаке отличия, врученном его матери, ударнице труда, четвёртый десяток лет работавшей на заводе по строительству неболётов. В медали, где на лицевой стороне изображён парящий в облаках мобиль (их производство начато в символическом «круглом» 2100 году), а с обратной написано «Безупречному и незаменимому работнику». И стоит дата: 2195 – 2205, — и к ней подпись: «В честь первого юбилея нового завода. Да здравствует НД!»
«Да здравствует НД!» — лозунг, что десятилетиями объединял силы, верования и таланты без малого двухмиллиардного населения крупнейшего государства планеты. И действительно, непосредственно в лозунге нестыковок не было. Вот только НД – Национальный Демократион – распался ещё в конце прошлого столетия, а с того момента и впредь его территорию (и некоторые позднее полученные земли) занимала НННД: Невероятная Новейшая Народная Держава.
Здесь и жил Родион, в этой Державе, с заглавной буквы, свободнейшей и современнейшей. По улицам, где он ходил, разъезжали роботы, в воздухе, по земле, по воде и под водой передвигались авто; наземные дороги покрывал ровный слой упрочнённой асфальтовой смеси, воздушные – уменьшающий трение, устойчивый репеллент. В дневное время, так же как в ночное, не давали забыть о яркой счастливой жизни и рассеивали, разгоняли темноту летающие вывески салонов и магазинов, гос. объявлений, трёхмерных интернет-баннеров и самодельных плакатов, что крепились к уникальным – и возможным только тут, в НННД, — конструкциям с кустарными антигравитационными двигателями, изобретёнными и собранными местными кулибиными. НННД не знала конкуренции в уровне жизни, демографическом росте, науке, расширении и улучшении малонаселённых пунктов и освоении новых, считавшихся прежде почти не освоенными, а то и вовсе недоступными земель.
Насчёт такого государства не принято сомневаться.
Но откуда же, чёрт возьми, на современной медали взялось название давно почившей страны? Страны, безусловно, тоже масштабной и уважаемой, страны, сумевшей настолько припугнуть нацистов, что они отложили в сторону ядерные боеголовки, а после перессорились и перебили друг друга, похоже, решив этим навсегда судьбу ВФГ, Возрождённой Фашистской Германии, и так и не начавшейся Третьей Мировой. Да, НД – страна воистину великая… но умершая.
И ладно бы погрузившееся в пучину небытия название всплыло на награде, так или иначе относящейся к периоду существования НД, что, впрочем, невозможно, учитывая полувековую историю абсолютно другой, солидной и уверенной в себе, Державы.
Вначале в голову Родиона полезли не то чтобы поразительные, но конкретно его весьма удивившие мысли: а что если Держава, то есть НННД, не настолько убеждена в собственных правоте и мощи, чтобы забыть, бесспорно отринуть наследие прошлого? Насколько Родион помнил – хотя уверенным быть, безусловно, не мог, — в последние лет пять, если не десять, ни славный, потонувший в бурных водах истории Демократион, ни какая-либо его чудом выжившая часть не упоминались никем: ни первыми лицами, ни средствами СМИ, ни обычным населением. То, что стало родиной для его бабушки с дедушкой, двух пусть и типических, но великолепных представителей своего поколения, неординарной женщины-математика и астронома-первооткрывателя, лишилось плоти и грёз в глазах молодёжи. Однако их ли одних? Стерев упоминания о Демократионе из книг и журналов, и газет, и телевыпусков, и – чем чёрт не шутит! – Всемирной Сети, да что там, вычистив до белизны пестревшие ранее аббревиатурой «НД» и многочисленными восклицательными знаками здания госслужб в центре столицы, Санкт-Москвы, невидимые контролёры добрались до сознания каждого гражданина, оставив его сперва безбрежно пустым, чтобы затем наполнить необходимой информацией.
Бред? Как посмотреть…
Конечно, если бы Родион высказал посетившие его, надо признаться, чрезвычайной глобальности подозрения кому-нибудь из знакомых, те бы в лучшем случае улыбнулись и предложили сменить тему. В худшем – посоветовали бы мужчине найти новую работу и заодно обратиться к доктору, поскольку Интернет-архивирование народных библиотек, кажется, плохо на него влияет. Да и расслабиться не повредит, сказали бы они, полусочувствующе-полуиронически улыбаясь.
Но вот парадокс: чем прочнее Родион уверялся в этом предположении, отнюдь не беспочвенном и, несомненно, идущем от разума, чем дальше в укромные, недоступные уголки мозга загонял то и дело беспокоивший его вопрос, тем чаще к нему же обращался. Нестыковка давала огромное поле для фантазии и притом казалась безобиднее некуда, но разве иначе бы, с угла зрения простого обывателя, выглядел секрет немалого значения, если б правоохранительные службы хотели всё сохранить в тайне?
Полузабытый ныне мастер слова Эдгар По в «Пропавшем письме» говорил, что лучший тайник – всегда на виду; спрячь дерево в лесу, рыбу среди рыб, каплю в море, а песчинку – в пустыне. Исходя из допущения По, легко выстроить целый заговор или, пуще того, взаимосвязанную систему заговоров, о которой обычные люди не подозревают просто потому… просто потому, что находятся в центре событий. Самые странные и тайные события случаются с ними в повседневной жизни в таком огромном количестве, что глаз замыливается и отказывается видеть реальность, теряет факты и их объяснения, заставляя обывателя поверить, будто бы очередной скучный день в разрастающемся, подобно монстру, государстве – лишь ещё один скучный в нём день. Человек ежечасно сталкивается с секретами, недоступными его понимаю, а может, доступными, но невидимыми в замыленном, зомбированном состоянии, и оттого предпочитает обязательно складывать детали в целое, тем паче что правильные, специальные работники приучают гражданина к тому едва ли не с рождения.
Теория заговора? психоз? смешение понятий? или нечто иное? Чтобы выяснить это, Родион и решился – вероятно, впервые за неполных тридцать пять лет – перешагнуть порог неведомого и сослагательного.
Теребя медаль в руках, рассматривая под различными углами, то опуская под лучи света, то погружая в тень, он пытался отыскать знаки. Хотя бы один-единственный знак, что увязался бы с одним-единственным тезисом его теории и дал бы в руки шифр к случайно полученному знанию. Но чем чаще Родион перечитывал благодарность «Безупречному и незаменимому работнику» и посвящение «новому заводу», чем чаще повторял про себя сакраментальный, слившийся, наверное, аж с основами подсознания рядового державного жителя лозунг «Да здравствует НД!», чем быстрее и основательнее нацеливал разум на работу и поиск улик, тем бессмысленнее становилась цель, ибо приходило понимание: не стоит искать загадок там, где их нет.
«Но как же быть с интуицией! – восклицал он тогда мысленно. – Как быть со всеми чудесами, что не под силу объяснить ни с точки зрения логики, ни с помощью истории, ни категориями подобия?! Пирамиды: египтян, ацтеков, инков… знаем ли мы о них достаточно, чтобы делать выводы? НЛО – реальные, не поддающиеся покуда анализу и объяснению объекты или вымысел скрывающего правду правительства, или нечто третье? Атлантида, Бермудский треугольник, пси-способности… Да что там: совсем недавно, какие-нибудь годы назад, неболёт представлялся ребяческим, не достойным внимания вымыслом научных фантастов, писателей, по мнению вышестоящих чинов, умеющих лишь заигрывать с воображением масс да развлекать их, адресуя посылы низменным инстинктам».
Всё верно, так и принято считать; но что есть не-низменный инстинкт? что не является бессчётной трансформацией бесчисленных следствий царящего – во всяком случае, на Земле – «закона джунглей»? «Выживает сильнейший» — это распространяется на людей, а значит, и на их общество, культуру, науку и литературу, а следовательно, и на остальные области, прямо или же по касательной связанные с государством и его нескончаемыми служителями, машинами, механизмами.
…Шёл десятый час вечера; от непрерывного разглядывания золотой медали («Наверняка драгоценного металла только лёгкий слой», — скептически подумал Родион) в сверкающих лучах псевдосолнца заболели глаза. ПС, светильник последнего поколения, моделирующий излучение настоящих звёзд в миниатюрном формате и корректирующий его с учётом внешней среды и предустановок, — изобретение новых века и жизни, то, которым так просто подкупить и подманить доверчивого горожанина. Отбрасывая прочь ненужные мысли, Родион приглушил свет и положил медаль на стол. Итак, с виду, с первого взгляда, его подозрения не имеют под собой основания, но не тот он человек, чтобы остановиться в начале пути, дать сбить себя с толку и забыть о приоткрывшейся – нанемного, на чуть-чуть – двери в особый, другой мир.
Бред, говорите? Ну что ж, попробуем выяснить!
Начальным пунктом в расследовании шло внимательное, до морочки, изучение двадцати с лишним медалей, орденов и всевозможных наград, что заслужила его мать длительной и ответственной работой на неболётном заводе. Честно говоря, Родион успел не раз сличить «подозрительную награду» и «обыкновенные» и остался разочарованным результатом: ничего. Совершеннейшим образом ничего!
Между тем, теперь у него появилась зацепка, шанс, надежда: а что если где-нибудь, на золотистой, серебристой, медной или любой другой поверхности, он обнаружит то же неестественное, выпадающее за рамки нормы упоминание Демократиона? Он вооружился сохранившейся со времён архитектурного университета лупой-компьютером; полтора десятка лет назад Родион забыл вернуть её на университетский склад, а когда всё же принёс, начальник склада разрешил оставить устройство у себя.
— Ты бы ещё лет через сорок занёс! – усмехнулся добрый бородач с кустистыми усами, дружески хлопая отличника по плечу.
На тот момент Родион как раз завершил обучение, получил заслуженную «пятёрку» за диплом и второй год работал помощником архитектора городских механизированных арок. Неудивительно, что Васильич – складской управляющий – пошёл навстречу примерному студенту; значительную роль сыграли (Родион не сомневался ни секунды) сплошные «отл.» в голографическом аттестате. Не нашлось бы в пределах университета человека, который бы не слышал о Родионе Георгиевиче Светлове, настолько въедливом и талантливом молодом архитекторе, что его, пускай Родион и не успел закончить вуз – учился на пятом курсе, — ставили в пример первокурсникам. Да и одногруппники не завидовали, скорее, гордились знакомством со столь необычайным примером «ботаника», которого, благодаря сдержанному характеру, общительности и доброй непосредственности, язык не поворачивался вслух назвать этим штампованным словом.
Теперь дела прошедшие не имели значения. Каким бы одарённым юношей не был Родион, это не помогло ему разобраться с загадочной медалью. Вернее, он нашёл ответ, но тот не устраивал сыщика-любителя в корне: ни на единой награде матери, именной ли – нет ли, более или менее значимой, — нигде не упоминался распавшийся давным-давно Национальный Демократион.
Задача загнала Родиона в тупик, но он – вот беда! – не любил тупиковых ситуаций.
И он знал, к кому обратится завтра.
На следующий день, стараясь не задумываться о причинах, побудивших его к нетривиальному поступку, и повторяя мысленно, что путь «забыть о случившемся и сделать вид, словно ничего не происходило» никуда не денется, Родион после завтрака отправился в ломбард к Клетову.
Фабрика, где сделали медаль, уж канула в небытие, разыскивать её работников, могущих что-либо знать об одной из тысяч наград, которые производились на конвейере, не выглядело умной здравой мыслью, зато имелся у Родиона знакомый скупщик ценностей Марк Клетов. Тот, по роду занятий – через руки Клетова прошло великое множество ценных и претендующих на ценность старинных вещей, — неведомым образом узнавал в мельчайших деталях историю сдаваемых ему медалей, колец, браслетов и камней, чем неизменно поражал Родиона. И ни одно посещение не обходилось без увлекательного, когда-то мистического, когда-то душещипательного, когда-то жуткого, повествования из «жизни» малюток Клетова. Хозяин ломабрда так и называл сдаваемые ему вещи – «мои малютки».
Однако сегодня инициатором захватывающего рассказа выступил Родион, принесший Марку крайне занимательную вещицу, о чём владелец ломбарда поспешил сообщить Светлову.
— Нет, форма, отливка и позолота типичные, — сказал он.
Родион кивнул своим мыслям: ага, получается, насчёт позолоты он оказался прав. А по поводу остального?
— Но есть что-то нетипичное, да? – задал Родион вопрос, потому что Марк вдруг погрузился в молчание, а лицо его приняло задумчивое выражение.
— Не готов утверждать наверняка… – начал Марк.
Это было на него не похоже; этот человек был железобетонно уверен во всём, что касалось его работы, — раз и навсегда, и без малейшей вероятности обратного.
— Тем не менее, твоя фраза подразумевала некое «но», — вновь подстегнул Марка Родион.
Некоторое время хозяин ломбарда колебался: было похоже, что он не хочет выглядеть глупо, или, как минимум, он хотел, чтобы его правильно поняли.
— Понимаешь, — заговорил Марк наконец, — я никогда прежде не видел на медали времён НННД хоть чего-нибудь, напоминающего о Демократионе.
Вот оно! Марк в точности повторил его подозрения!
— И это означает?.. – прозвучал следующий наводящий вопрос от Родиона.
Клетов развёл руками.
— Да что угодно. Ошибка? Сомневаюсь… хотя вдруг-то… Но, с наибольшей вероятностью, медаль поддельная. Возможно такое?
— Никоим образом: ни первое, ни второе.
Глаза Марка выразительно требовали пояснения, которое Родион и предоставил:
— Медаль вручили моей матери.
— Хм-м-м. – Марк немного помолчал; судя по его лицу, он намеревался ответить, но боялся, что Родион превратно истолкует его слова. И всё-таки решился: — Не хочу тебя обидеть, но, кажется, наше прекрасное государство решило сэкономить на твоей матери.
Родион не обиделся – лишь понимающе кивнул.
— Неудивительно. Странно другое: на всех прочих медалях упоминания об НД не встречается.
— Точно?
— Целый день их разглядывал.
— Хе. – Марк усмехнулся, но незлобно, а будто только что осознал очевиднейшую вещь. – Подождёшь минуту? Я сейчас.
— Конечно.
Родион заинтересованно следил за тем, как Марк скрывается в подсобном помещении. Оно делилось толстой перегородкой на две части: собственно подсобку и «сейф» для сданных в ломбард драгоценностей. Обе комнаты надёжно защищали автомеханические двери последнего поколения с сенсорными «ручками» — запирающими механизмами, реагировавшими на отпечатки пальцев владельца, и ни на чьи больше. Либо на рисунок сетчатки глаза и образец голоса (имелись встроенная камера и микрофон), однако тоже исключительно на фиксированный.
Пока Родион задавался мыслью, что же внезапно пришло в голову Марку, тот вынырнул из-за въехавшей внутрь стены железной двери, позволяя ей вновь занять законное место, свету над металлической лестницей выключиться, а электронному кодовому замку защёлкнуться.
— Гляди, — коротко обратился Марк и, передвинув миниатюрный запирающий механизм «дышащей коробки» из сколь прочного, столь и гибкого сплава, высыпал из открывшегося прямоугольного отверстия на идеально чистую, аутентичную, под «XXI век» стойку целую груду орденов и медалей.
— Ничего себе, — вырвалось у Родиона.
— Ты сюда смотри.
Порывшись в позвякивающих металлом знаках отличиях – как в приличествующих XXIII столетию голочиповых, так и в стилизованных под минувшие года, — Марк извлёк на свет три медали.
Первой, являвшейся не чем иным, как записанным на устойчивый к повреждениям голодиск изображением, некоего успешного и трудолюбивого человека наградили за «Неостывающую любовь к знаниям тысячелетий, несомую в народные массы». Длинноватая формулировка, ну так и награждали e-библиотекаря.
Вторая медаль напоминала принесённую Родионом, в том числе стандартной двухцветной (красный с синим – цвета флага) тряпичной колодкой. Но покрытие её было серебряным, а не золотым, и толщиной она уступала раза в полтора; её выдали «Лучшему вратарю хоккейной команды».
Третья, так называемая «сборная» (выполненный из дешёвых деталей четырёхчастный конструктор), по цене уступала предыдущим и предназначалась «Неболётчику II класса».
Вместе с тем все три изделия объединял неоспоримый факт: там, где указывалась страна-производитель, стояло две не вызывавших сомнений буквы – «Н» и «Д». Национальный Демократион.
— Я же помнил, что где-то видел схожие, — объяснял Марк. – А когда ты показал мамину медаль, точно щёлкнуло в голове, и я догадался, куда должен был положить эти. Видишь, они одного года, потому и удалось быстро их отыскать.
— Да. – Родион кивнул. – Того же года, что и моя… хочу сказать, материна: 2205-го.
— И буквы, видишь? «НД».
— Да. – Родион снова кивнул. И потом – чего сам от себя не ожидал – спросил: — Не похоже, что вы принимаете мои слова и подозрения за чудачество.
— Куда там! Заинтриговал ты меня, — честно признался Марк и улыбнулся во всё своё полное лицо.
— Но что же значат наши находки? Если они действительно хоть что-то значат.
Марк пожал плечами.
— В жизни столько необъяснимых вещей…
— Но я чувствую важность, исходящую от них!
— Хо. Возможно. И у меня тоже проснулась некая смутная мысль, настолько смутная, что не получится описать словами. Только больше, увы, ничем тебе помочь не в состоянии.
— Вряд ли вы их мне отдадите.
— Даже если бы хотел, не имею права: это залог.
— Но сфоткать можно?
— Сфоткать можно.
Родион расстегнул объёмистый верхний карман на всесезонной куртке и достал оттуда фототрансформер: фотоаппарат, камера, компьютер, телефон в одном флаконе. ФТ сам поймал нужный ракурс, отрегулировал чёткость и освещение, и Родиону оставалось лишь нажать на сенсор, что он и сделал. Неслышно появившись, в памяти устройства сохранилась сверхчёткая фотография; потом, на всякий случай, Родион сделал ещё пять снимков, самостоятельно отрегулировав настройки угла обзора.
Закончив с этим, он убрал фототрансформер и медаль матери на место, поблагодарил Марка, попрощался с ним и вышел из ломбарда под знакомый, привычный дождь со снегом. Родион машинально поморщился, активировал клапан капюшона, прикрывая голову, и, чуть пригнувшись, направился через неприветливую погоду к «Московскому перевозчику» — неболёту, приобретённому в качестве подарка к тридцатилетнему юбилею, а именно тогда, по счастливой случайности, у Родиона накопилось достаточно денег.
Касание пальцев сенсоручки, и дверь, также испещрённая чувствительными и защищёнными на информационном и физическом уровне сенсорами, скользнула вверх. Родион забрался внутрь; дверь автоматически закрылась и заперлась, и, включив зажигание голосовой командой, он устремился в меланхоличное санкт-московское небо. Уверенными движениями пальцы рук управляли вектором, скоростью, углом наклона, высотой и прочими характеристиками перемещения «Московского перевозчика».
«“Московский перевозчик”, — мелькнула неожиданная мысль, — название явно родом из прошлого».
Продолжая попутно размышлять над этой догадкой (а может, банальным совпадением), Родион разогнался до 450 километров в час на огороженной защитным силовым антигравбарьером воздушной трассе и продолжал набирать скорость.
Начатый им поиск – молодой мужчина не сомневался ни мгновения – не прекратится на сегодняшнем успехе: обманчивая, ускользающая реальность требовала развития, как требует сюжетного поворота книга. И Родион не стал противиться; кроме того, он успел с головой погрузиться во вновь открытые, не виданные раньше краски обыденности, которой тридцать четыре с гаком года считал предначертанную ему жизнь.
Первым делом, когда вернулся домой и разделся, Родион прошёл в единственную комнату своей однокомнатной хай-тек-квартиры уровня чип-мид (дешёвая, для среднего класса) и, расположившись в рабочем кресле с эластичной конструкцией и упругой, похожей на подушку обивкой, положил на складной автостол ФТ. С помощью радиоконнектера Родион подключил фототрансформер к мини-кому, беспроводному компьютеру, и закачал в него голографии; после этого пролистал их, выбрал три наиболее удачные – по одной на медаль – и, раскрыв на мониторе, принялся разглядывать.
Двигая рукой в «поле» — сенсорном пространстве, полтора века назад заменившем «мышку», — он перемещал голографии, приближал и отдалял их, поворачивал. Затем, задействовав пальцы рук, выбрал вкладку «Вид» и отрегулировал настройки изображения, придав снимкам дополнительную чёткость. Решив, что этого недостаточно, полазал в установках «видеоматери» (неразъёмного соединения микросхем, включавшего в себя материнскую плату, видеокарту, звуковую карту, процессор, вентилятор и прочее), приспособил экран к параметрам изображений и опять уставился на монитор, позади которого, под крышкой, в узком пространстве, скопились собранные воедино и уменьшенные, со времён старых компьютеров, составляющие кома.
Вторичный просмотр и анализ ничего не изменили: сходство наград заключалось лишь в небольшой аббревиатуре «НД» на каждой из них. Родиона результат не устраивал совершенно; плюс ко всему, он не привык сдаваться, да и имелась у архивариуса мыслишка, где поискать улики и информацию. Всё очень просто: в каком ином месте хранятся временами непредсказуемые, а порой и неповторимые, скрытые от глаз ламеров и пользователей сведения, если не в Интернете, Всемирной Сети, опоясавшей планету от края до края, связавшей людей разных национальностей, вероисповеданий и статусов, подарившей землянам чудо общения на интере – усовершенствованном аналоге эсперанто – и возможность передавать друг другу в реальном времени в считанные секунды гигабайты информации. Интернет, или, короче, Инт, стал второй, искусственной ноосферой человеческой расы – им-то и воспользовался Родион, пускай и не хакер, зато опытный юзер, здесь он отыскивал редчайшие аспекты интересовавшего его дела.
При зримом, ощутимом могуществе Инта, понадобилось-таки несколько часов, чтобы выйти на след. В районе четвёртого часа мониторинга, на сайте «Нет Третьей Мировой!» по адресу www.voyna-ne-nachnetsya.ert, в разделе «Находки наших поисковиков», Родион наткнулся на нечёткие, но убедительные и, определённо, достоверные голографии медалей – итог работы ВПК, военно-поискового клуба. Медали чрезвычайно напоминали материну награду и те, что он сфотографировал в ломбарде, а последняя на сайте и вовсе точь-в-точь повторяла медаль-конструктор, что показывал ему Марк.
Разница заключалась в том, что в Инт выложили снимки пятидесяти-шестидесятилетней давности: тогда Демократион продолжал безбедное существование, ничем не намекая на будущие правительственный кризис, забастовки рабочих по всей стране и военные гражданские конфликты, что и привело к распаду прежнего и образованию нового великого государства. «Красная революция» — таким термином пользовались историки – случилась внезапно, в считанные дни отринув демократические тенденции и вернув на арену мировых событий аналог СССР. Это был СССР обновлённых вида и модели, с переделанным названием, но, как и прежде, государство социалистической или, скорее даже, прокоммунистической направленности, отчаянно смелое, иногда безумное – и безупречно систематизированное.
Соответственно, ничего странного в интернет-голографиях, на первый взгляд, не наблюдалось; по сути же, Родион обладал подлинниками и снимками медалей, что попросту не могли существовать в его время. С точки зрения математики, медали НД в период жизни НННД – огромная шестерёнка из Системы №1, неведомым, необъяснимым способом угодившая в Систему №2. Последствия этого? Теоретически – колоссальные! Практически? Родион не усматривал сколь-нибудь явных, масштабных проблем, что, однако, лишь сильнее возбуждало его любознательность.
Сохранив голографии с электронной страницы на компьютер, Родион возобновил расследование, но за последующие три часа ни на что значимое не наткнулся. Шумно выдохнув, он откинулся в кресле, позволил предмету мебели обтечь тело и принять удобную фиксированную форму, вслед за чем стал рассуждать.
У него на руках: медаль, несомненно, подлинная, и порядка тридцати снимков сносного качества аналогичных изделий. Сами по себе вещицы занимательные, и теория Родиона наверняка разбередит и подстегнёт умы многих учёных-историков, однако чёткой логической связки между найденным и искомым, моста от предполагаемого к реальному, как не было, так и нет.
Крутанувшись в кресле и отвернувшись от кома, Родион опустил лицо на ладони и, массируя виски, начал мысленно перебирать знакомых, которые могли бы ему помочь. Женёк, админ по профессии и хакер по призванию? Но взламывать ничего не надо. Люся, приятельница с исторического факультета? Вряд ли: у неё не военный профиль, да и происхождение медалей и орденов явно не её интерес. Петька, сосед по лестничной клетке? Нет, он дальше визора не смотрит. Партнёры по компьютерным играм и шапочные знакомства в соцсетях отпадают сразу: слишком мало о тех людях известно Родиону, не стоит рисковать и доверять им потенциально опасную информацию. А даже если никакой опасности нет, в лучшем случае, примут за дурака и расскажут другим: Инт, невзирая на технологии XXIII века, по-прежнему та ещё помойка.
И тут Родиону пришла в голову смелая, неординарная идея. Ради неё он решился на завтра выпросить у начальства отгул.
В понедельник Родион проснулся по «рабочему будильнику» на наручном коммуникаторе, хотя в Архив ему идти не требовалось; зато в здании независимой инт-радиостанции «Голос Свободы» его ждал Карпыч.
С Карпычем Родиона познакомил Витька Емелин, визионный репортёр; они с Витькой, помнится, случайно наткнулись на героя интернет-СМИ в стилизованном кабаке «Пиво и водка». Карпыч оказался компанейским мужиком, образованным, но простым в общении; он приглашал Родиона почётным гостем к себе на работу, говорил что-то насчёт интервью и так далее. Родион понимал, что «почётный гость» — дружеская преувеличенная формулировка, однако знакомствами разбрасываться не стоит, и он пообещал, если появится возможность, посетить альма-матер свободной инт-радиожурналистики. Что ж, вот пора и настала.
— Привет, Род!
Карпыч, с аккуратной узкой бородкой, в очках с чёрно-коричневой оправой, по-братски обнял Родиона и похлопал по плечу.
— Привет, Карп.
— Ну, проходи-проходи, рассказывай, что тебя привело.
Они очутились в кабинете Карпыча, примыкавшем к радиостудии; журналист полез в холодильник, достал «Тёмное славянское» и протянул Родиону. Отказываться не следовало, тем более что самые лучшие и полезные связи образуются на почве совместных пьянок. Родион принял высокую пузатую бутылку с перегородками и полостями воздуха внутри, из-за чего пиво в ёмкости большого объёма занимало только 0,33 литра. Он нажал на пробку-кнопку, открывая внутренний замочек, пробка откинулась, и архивариус глотнул очень неплохого, мягковатого, с приятной несильной горчинкой пива.
Карпыч осилил за раз полбутылки, вернул кнопку-пробку на место и убрал бутылку назад в холодильник, к её не открытым до поры родственникам-близнецам.
Подошло время объяснить цель визита; так Родион и поступил, не вдаваясь в подробности и не озвучивая смелые теории, попахивавшие шпиономанией. Без лишних слов описал находки, объяснил заинтересованность в них ежегодной систематизацией Архива, когда на соответствие нормам и правилам книги проверялись иногда вплоть до самого содержания, и продемонстрировал Карпычу материну медаль.
Выслушав, Карпыч снял очки, протёр специальной, серо-фиолетового цвета тряпочкой.
— Должен признаться, в подобных темах не разбираюсь, — слегка неуверенно начал он. И хотя настрой Родиона пошатнулся, Карпыч, вновь даря надежду, добавил вот что: — Но ты правильно сделал, что пришёл: у меня много друзей в Инте и вне его. Я переговорю с ними, а всё, что разузнаю, скину тебе на почту. Адрес не изменился, rod_island@e-pochta.ert?
— Он самый. А когда ждать?
— К вечеру, думаю, управлюсь. Нормально, не горит?
— Не горит. Спасибо, Карп!
— Пока не за что.
Карпыч улыбнулся; Родион взял недопитое «Тёмное славянское», приблизил к собеседнику, как бы чокаясь с его невидимой бутылкой, и сделал пару хороших глотков. Оставалось – ждать.
Вернувшись домой, Родион пообедал и помыл посуду, но после не знал, чем себя занять. Звонок по мобу – подзаряжающемуся от света мобильному телефону уменьшенной конструкции – застал его ходящим из угла в угол по комнате.
Он взял трубку и сказал «Да?», тем самым, через микрофон, давая команду мобу ответить на вызов.
— Привет, — раздался голос Карпыча. — Ну, поговорил я с ребятами, и с девчатами тоже. Не знаю даже, повезло или нет.
— В смысле?
— Нашлись медали, которые ты искал.
— Отлично же!
— Но они находятся в Соединённой Канаде.
Родион замолчал, переваривая новость.
— В СК?
— Да. И ты гораздо сильнее удивишься, узнав, где именно.
— Не томи.
— В Государственном хранилище.
— Постой-постой: медали времён НД, ну, с аббревиатурой, символикой и прочим из времён НД, сейчас лежат в главном хранилище Канады?
— Именно так я и сказал. Разве не слышал?
По тону Карпыча Родион понял, что тот шутит, только вот архивариусу вдруг стало не до шуток.
Ехать в СК, чтобы проверить теорию, которая на деле может представлять собой не более, чем параноидальный бред? Чистое фантазёрство? И ради этого отпрашиваться с работы, тратить уйму совров (советских рублей) и рабочих дней? Придётся же не просто слетать аэропоездом или аэротакси – понадобится немало времени, чтобы освоиться на месте, попасть в хранилище, найти нужные медали, вернуться… А если он не найдёт медалей? Нет, ещё раньше: если его не пустят в госхранилище иностранной державы, что вообще-то, скорее всего, и случится?
Да к тому же, как ни крути, дни внепланового отпуска придётся отрабатывать, с вычетом отпускных из зарплаты, которая, памятуя о дороговизне столицы, не столь уж высока. При этом сохраняется отнюдь не маленькая вероятность, что Родион, с учётом перечисленных неприятных последствий, ничего не разузнает в далёкой недешёвой поездке…
Чтобы сбить напряжение, он незаметно для себя ритмично застучал по трубке пальцем.
— Что ты там выстукиваешь? – незлобиво осведомился Карпыч. – «Болеро» Равеля?
— Н-нет, — задумчиво протянул Родион, возвращаясь, в конце концов, из неприятного возможного будущего в настоящее, в сегодняшний день. – Нет, я… Ты ведь скинул голки мне на почту?
— Как и договаривались.
— Отлично, спасибо!
— Это всё?
— Д-да, — неуверенно ответствовал Родион. – Да, пожалуй, пока всё.
— С тебя ящик «Краснознамёновки»! – пошутил Карпыч: то ли почувствовал сгустившуюся мрачную атмосферу и захотел её разрядить, то ли, что вероятнее всего, проявлял доставшийся ему непосредственный дружелюбный характер.
— Как штык, — рассеянно отозвался Родион. – В следующий раз приду с ящиком водки.
— Ловлю на слове, — сказал Карпыч и прервал связь.
Родион неторопливо положил молчаливую трубку на место, на журнальный столик в коридоре, попутно обдумывая дальнейшие действия.
А, собственно, зачем ломать голову? Сперва надо взглянуть на то, что прислал Карпыч, и дальше уж решать.
Пройдя в комнату и плюхнувшись в самоформирующееся кресло, Родион задвигал пальцами по «полю», открывая браузер. Затем нашёл в «Закладках» сайт e-pochta.ert, затем – вывел на экран виртуальную сенсорную клавиатуру и набрал на ней, при помощи всё того же «поля», пароль. И наконец нажатие на «Ввод», после чего на экране отобразилось мигающее, новенькое электронное письмо.
E-письмо содержало краткое, для проформы, приветствие и четыре не слишком качественных, но, тем не менее, в меру чётких снимка. Первые три – вариации на тему медалей, что он уже видел, с обязательными буквами «НД» на них. А вот четвёртое… Четвёртое-то и вызвало у него наибольший, поистине неподдельный интерес: на аверсе у плотной, широкой, отливающей медью монете-медали значилась ставшая чуть ли не родной аббревиатура из двух букв, «Н» и «Д», тогда как с обратной стороны…
Родион оттолкнулся ногами от идеально ровного паркетного пола; среагировав на изменение ситуации, кресло выпустило колёсики и откатилось практически через всю комнату. В волнении и недоумении, лихорадочно работая мозгами, Родион тёр не бритый третий день подбородок и достраивал логическую цепочку. Нечто подсказывало, что теперь ему это удастся, что теперь скрытое сделается очевидным.
Потому что на реверсе у сголографированной медали было отлито четырёхбуквенное название, целиком и полностью соответствовавшее реалиям 2215 года. «НННД», «Невероятная Новейшая Народная Держава».
Следующие сутки он провёл в Архиве: именно так – в Архиве, а не на работе. Он делал вид, что работает, хотя сам при этом занимался, главным образом, поисками новых сведений, новых доказательств, которые обоснуют его смелую, чуть ли не сумасбродную теорию. Она пока не сложилась до конца, но уже немало паззлов, как говорится, нашли друг друга. Родион смотрел внутренним взором на выстроенную из кусочков картину, пытался представить общий рисунок и всякий раз терпел поражение.
Архив тоже не хотел помогать: лишь путали взгляд десятки и десятки тысяч хранилищ информации на любой размер и тип, не поддающиеся подсчёту мегагигатерабайты информационных данных о вещах, что составляют ежедневную бытность НННД. Строительство зданий и мобилестроение, высокие технологии и прокладывание труб, многообразные науки и виды искусства, общественные организации и гос. службы, миллионы перечисленных в алфавитном порядке личностей и история отношений Державы с государствами-соседями… На автоматизированных, оснащённых защитой, вентиляцией и светом, устойчивых к повреждениям полках лежали и стояли, в коробках-упаковках и без них, платы, чипы, флэшки, «чёрные ящики», планшеты, ФТ, фоны, визоры, музыкальные точки… Чёрт возьми, в спецхранилище валялись папирусы. Папирусы! Но нигде ни слова об ошибке, о написанном, выгравированном, отлитом либо отпечатанном «НД» вместо «НННД». Казалось бы, невелика разница: всего-то две буквы. Но две буквы – это вполовину меньше; а помимо прочего, они и означали совершенно иное, государство, строй, родину, которой уж нет на лице земли.
— Ты идёшь домой? – окликнул его заведующий Архивом Николай Семёнович, когда Родион особенно увлёкся копанием в библиотеках и потерял счёт времени.
— Я… задержусь, — насколько мог достоверно, изобразил профессиональный энтузиазм молодой архивариус.
— Запрёшь тогда дверь.
— Хорошо.
— Ключи, как всегда, на столе.
— Хорошо.
Николай Семёнович, привычным движением отряхивая на ходу шапку из редкого сейчас натурального меха (то ли незримые снежинки и капли дождя сбивал, то ли пыль сбрасывал), вышел из Архива. Дверь с еле слышным шумом встала на место и негромко пипикнула, оповещая об этом. Родион остался один.
А что толку? Весь Архив он не перелопатит. Да даже если бы перечитал каждую книгу, каждый журнал, газету и документ, где гарантия, что искомые куски загадочного паззла спрятаны здесь?
Родион присел на пневмостул и сильнее задумался.
Возможно… Да! Ему нужна система. Всё образует систему или является частью систематизированного потока; чтобы подобрать ключ к крупному порядку, открой порядок мелкий. Надо только догадаться, каким образом якобы алогичная, не поддающаяся пока рациональному объяснению замена «НННД» на «НД» может быть связана с Архивом. Если тут и схоронен очередной ключик к очередной двери, ведущей к разгадке, то это наверняка поможет его найти!
«Что я имею на данном этапе, — размышлял Родион. – Медали из разных времён – голокопии и один оригинал; упоминание на них двух разных стран, которым соответствует территория приблизительно одинакового масштаба; “НД” на всех монетах, кроме той, где отлиты обе аббревиатуры; и предположение, что в происходящем таится заговор правящих верхушек нашей Родины.
Хорошо. Отлично. Но в чём именно состоит заговор?
Или “заговор” — не совсем верное слово?
Судя по найденным медалям, судя по тому, что здесь и там встречаются обрывки логической цепи, что способна привести меня к правильному ответу, некая подоплёка действительно имеется, иначе я бы не обнаруживал сведения в местах, где и рассчитывал их отыскать.
Отсюда следует две вещи. Первая – это знаменитое “Один раз – случайность, два раза – совпадение, три раза – система”. Вторая – я и теперь ищу в верном месте!»
Родион, не в силах совладать с разом охватившим его энтузиазмом, вскочил со стула и зашагал между рядами металлических книжных шкафов. Он не шёл в какое-то определённое место, к сознательно выбранному сектору Архива, но, несмотря на это, мощное волнение сменилось столь же нежданной могучей уверенностью в том, что он идёт куда надо.
Родион остановился, поджал губы, обвёл полки взглядом. Что же он ищет? Что он вообще надеется найти среди тысяч и тысяч и тысяч терабайт информации?!.. И вдруг – озарение! А быть может, и увиденное, в конечном счёте, звено в цепочке рассуждений.
Он стоял перед книжным, бумажным сборником в ретро-стиле (твёрдый переплёт); том назывался «Медали “НД”».
Сомнения исчезли: теория обретала осязаемые очертания, ведь в период существования НД подобных сборников не выпускалось. Ретро, по большому счёту, вошло в моду, только когда НД исчез, — это и послужило причиной: люди скучали по нему, тосковали по множественным ипостасям Демократиона, в основном мирным. Чтобы успокоить население и во благо будущего использовать веру в прошлое, по приказу правительства, выпускали сборники и компиляции позабытых романов и рассказов, песен и классических композиций, кинофильмов и мультфильмов… Производство в такой степени поставили на поток, что переоборудовали целые заводы для этой «благой цели»; мало того, строили новые заводы и фабрики. Государство не жалело денег на свою растворившуюся в небытие копию.
Почему? Зачем?
Теперь у Родиона были ответы на оба вопроса.
«Почему?» Государственный механизм в лице его первых людей не желал стопориться или менять направление, или видоизменяться; он стремился сохранить прежние форму и движение. НД не должен умереть, а всё-таки умерев – больше зримо, чем по существу, — он обязательно возродится, воспрянет вечно живым фениксом из тлетворного, бессмысленного и беспричинного, пепла.
Здесь же легко отыскивался и ответ на вопрос «Зачем?»: чтобы не дать строю погибнуть и научить людей не только быть всегда готовыми к его повторному появлению, но и всячески способствовать реинкарнации, или, коли так сложится судьба, лже-возрождению.
В решение вписывалось ровным счётом всё, притом сохраняя свежесть и правдивость; будучи разгаданной, загадка не выглядела условным нагромождением фактов. Нет, это система подогнала происходящее под себя, а не наоборот; Родион не играл и не манипулировал с найденными фактами. Хоть вероятность ошибки, без сомнения, наличествует всегда…
«…Но в этот раз ей нет места, — подсказывая, ликовали мысли, — ей места нет!»
Что же, замечательно… Но каков будет следующий шаг?
Оглядываясь на ходу, Родион сбежал по мокрым ступенькам в тёмноту минус первого этажа, или подвала, жилой стоэтажки. В конце он чуть не навернулся и высказал коварной лестнице всё, что о ней думает. Но есть ли смысл жаловаться? Он знал, куда идёт и где это место находится.
Незаконное файлохранилище называлось «Форт книг». Размером оно раз в десять, а то и больше уступало государственному Архиву, где трудился Родион, но содержанием выигрывало миллион очков. В «Форте книг» оседало всё запрещённое, не утверждённое, контрабандное, нелегально скопированное, распространённое «пиратами», отпечатанное в обход закона и т. д., и т. д., и т. д. Рай для библиофила – ну, или преступника, связавшего жизнь с книжной продукцией.
Родион редко здесь бывал. Он и сегодня пришёл только потому, что цепочка ответов, ведущая с самого начала (от радикально смелого подозрения) до самого конца (пока не узнанной тайны, что манила почище уже познанных), — эта цепочка абсолютно явно тянулась в сторону «Форта».
— Здорово, Род, — приветствовала его жевавшая жвачку неформалка Ксюха; по понедельникам, средам и пятницам она брала на себя ответственность смотрителя.
— Здорово, Ксю.
Они чмокнулись в щёку.
— Как Икс поживает? – спросил Родион.
На самом деле, Миха, но Ксюхин сменщик, обчитавшись научно-фантастической литературы второй половины XX века (может, комиксов про «Людей Икс»), выбрал себе такое вот прозвище, на которое с тех пор только и откликался.
— Пьёт светлое пиво, жрёт копчёные сардельки и смотрит ретромультики вперемешку с футболом, — своим делано безразличным, наигранно позёрским тоном ответила Ксюха.
— То есть как обычно?
— Как обычно. Что тут забыл?
В устах Ксюхи это звучало как простой вопрос, а не как «Не пошёл бы ты отсюда!..».
Родион пару секунд раздумывал, поделиться ли с ней причиной, и потом решился, хотя и не открыл всей правды.
— Интересует история НД: надо для Архива. А в «Форте» полно самых неожиданных книжных неновинок.
— Да, по этой части мы круче всех.
— В какой бы раздел заглянуть?
— «История», «Политика», «Ретро», — лениво перечислила Ксюха, перекатывая жвачку во рту. – Да, ещё «XXII век».
— Спасибо.
— Обращайся. – И она, скрестив татуированные руки на груди, устремила взгляд на пыльную лампу – бог знает, что она там нашла.
Вопросы вроде этого Родиона и не занимали; гася опять накатывавшее волнение – предчувствие то усиливалось, то ослабевало, но не оставляло ни на минуту, — архивариус подошёл к первому по алфавиту стенду.
«История».
Здесь лежали диски, дискеты, чипы и собственно бумажные книги по так называемой альтернативной, то есть негласной истории государства. Оценив ситуацию, Родион понял, что времени придётся потратить немало; лучше бы, конечно, прийти с утра, чтобы к вечеру закончить, но не терпелось поскорее добраться до истины. За это похвальное, хоть во все времена и не слишком-то ценимое правительством стремление, и придётся заплатить бессонной ночью. А завтра – в Архив…
«Кончай ныть, — подстегнул себя Родион. – Вперёд!»
И он погрузился в перелопачивание первого из разделов…
На сей раз повезло: уже во втором по плану разделе, «Политика», он набрёл на то, что искал; набрёл совершенно внезапно, краем глаза коснувшись пожелтевшей бумажной страницы ветхой и тонкой пропагандистской книжонки. Но, едва ухватив кусочек текста, зрение заставило весь организм Родиона напрячься и перетянуло внимание на себя.
Просматривая короткую сноску, Родион сильно удивился, почему же эти две строчки мелкого текста, бессодержательные или, больше того, глупые, показались ему крайне важными?! А затем он вчитался, и волосы зашевелились на спине от настигшей мужчину догадки; он с трудом удержался, чтобы не выронить брошюрку.
«НННД, — было отпечатано в сноске, — Ненавидящая Неонацистская Дробилка».
«Нет! – замелькали в голове мысли. – Нет, не может быть!..»
Но текст не собирался никуда исчезать. Несложно, в таком случае, догадаться и о реальном значении аббревиатуры «НД»: просто — «Нацистская Дробилка».
Руки дрожали; он порывисто сунул брошюру в карман куртки и запечатал его, нервно дёрнув клапан.
Затем вернулся к Ксюхе.
— Ксю…
— Да?
— Можешь вбить в поисковик…
— Конечно. – Она тотчас повернулась к плавающему в воздухе кому. – Чего искать? Да что ты дрожишь-то, и взгляд будто не свой? – проявила заметный – для неё – интерес смотритель.
— Я… это… отходняк у меня, — нашёлся Родион.
Ксюха поверила или, по крайней мере, решила не допытываться, что тоже хорошо; отходняк для неё не новость.
— Вбей «Нацистская дробилка», — почти не веря собственным словам, сказал Родион.
— Как, ещё раз? «Нацистская давилка»?
— «Дробилка».
— По-моему, ты чересчур глубоко погрузился в ретро, — без малейшего намёка на интонацию пошутила Ксюха.
— Возможно, — нетерпеливо согласился Родион. – Ну, есть что-нибудь?
— Одна книженция. Щас принесу.
Родион не успел в полной мере ощутить прилив небывалой нервозности и сокрушительный поток догадок и образов, что сыпались на его обнажённый беспощадной истиной мозг, — вернулась Ксюха, за что он был ей очень и очень признателен.
— Вот. – Она помахала прозрачной пластиковой упаковкой – немыслимо! – с CD-диском; на изрядно потёртой наклейке читалась первая буква имени, «Г», и, чуть ниже: «“Империя никогда не исчезала”. (Научно-фантастический роман.)» — Привет из двадцатого века. Или двадцать первого, — безразлично пояснила Ксюха.
— Можно?
— Бери, тебе и принесла.
Родион сунул диск в пустой боковой карман на куртке и дёрнул на клапан.
— Ещё я там брошюру взял…
— Которую?
Он припомнил название.
— «Настоящая история НД».
— Настоящая? Хе. Как будто есть ненастоящая.
— Ага, — не стал спорить Родион. – Как будто…
— Далеко собрались, мужчина?
Он вздрогнул от неожиданности и обернулся на зычный женский голос.
Прямо перед ним стояла девушка с невзрачным лицом, шатенка, волосы убраны в хвост; тонкие, сжатые в полоску губы выражают неумолимость, которая свойственна таким, как она, — патрульным предикции, бывшей полиции. Судя по нашивкам на форме, девушка дослужилась до звания сержанта.
Родион не стал выяснять, что требовалось от него сержанту-предиктору, почему она обратилась именно к нему или, точнее, чем он себя выдал. Он бросил быстрый взгляд на Ксюху; на секунду и предиктор взглянула на смотрителя, видимо, ища скрытый смысл в поведении Родиона. Тогда он, рванувшись вперёд, изо всех сил, плечом, ударил предиктора в грудь. Издав возглас, где мешались удивление и возмущение, она упала, ударившись головой о стойку и потеряв сознание.
Хотя последнего Родион уже не видел: он стремглав нёсся по скользкой крутой лестнице и дальше – в ночную тьму, и дальше – прочь, прочь отсюда! Как можно дальше от «Форта книг»!
Понимая, что времени у него нет, Родион потратил драгоценные минуты… даже секунды, на единственное: замерев в тени неработающего фонаря-курсира, вынул из внутреннего кармана куртки фон и вбил в инт-поисковик: «Империя никогда не исчезала».
Появилось лицо умного симпатичного бородатого мужчины-писателя, его псевдоним (Жирный Лошадник) и гиперссылка на библиографию; в сноске говорилось о произведении, откуда взята цитата.
Второй шла фотография другого мужчины: наверное, красивого, с точки зрения женщин, без всякой растительности на худом лице и с вьющимися волосами на голове; этот человек тоже был писателем, хотя имя его отчего-то не упоминалось. Зато первой строчкой в сноске шла ссылка на роман под тем же названием, что уже не раз встречалось Родиону.
Нажав кнопку блокировки сенсотуры, Родион убрал фон обратно, застегнул куртку и тёмными переулками устремился в метро.
У него оставался лишь один выход.
Владелец квартиры не открывал предикторам. Тогда тот из них, что стоял впереди – младший сержант, — выжег лазером электронный замок, резко дёрнул дверь в сторону и вбежал в освободившийся проём. За ним последовали остальные.
…Однокомнатная холостяцкая берлога, с непременными её атрибутами (грязная посуда у автомойки, разбросанные носки, неподнятые занавески и другое в этом же духе), оказалась пуста.
На кухонном столе сотрудники предикции нашли записку, состоящую лишь из короткого предложения; подписи не стояло, но можно было побиться об заклад, что записка – дело рук пропавшего неведомо куда хозяина квартиры.
«Дробилка никогда не исчезала!» — заявляли неровные печатные буквы на грубо вырванном, наверняка из записной книжки, бумажном листе в линейку.
Скоростной аэросостав заходил на посадку. Внизу ждала неизведанная и чужая, отчасти пугающая, а отчасти влекущая неизвестностью Объединённая Канада.
Что он искал здесь? Родион пока не знал точно.
Он не знал…
…но обязательно выяснит!
(Декабрь 2015 года)
RSS