15 Май 2015 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
Ещё одна попытка достучаться
к перловице, проснувшейся зимою.
В ракушке — перламутровое счастье.
Снаружи — неизведанное море,
ветра неутомимые поют… Но
она, не слыша, тихо мантру шепчет:
«В ракушке перламутровой уютно».
…В ракушке тёмен самый светлый жемчуг.
15 Май 2015 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
Не закрывайся! В комнате душно. Память поблёкла.
Я буду Феникс, я буду Финист — крыльями в стёкла.
Не обернусь, не преклонюсь, сердце не спрячу,
Но — впереди, но — на руках, но — по горячим.
Было довольНо. оттого ль больно и грустно?
Лишь улыбнусь, если другой — станет игрушкой.
Мы игроки. Только играй — не заиграйся.
Где ни души — в комнате душно. Не закрывайся.
15 Май 2015 Нет комментариев
(Зелёной двери в белой стене посвящается)
«Власть несбывшегося»
Макс Фрай
Рано или поздно, под старость или в расцвете лет,
Несбывшееся зовёт нас, и мы оглядываемся,
стараясь понять, откуда прилетел зов.
А. Грин. «Бегущая по волнам»
И вдруг в поле моего зрения на дороге
вновь появилась и белая стена и зелёная дверь…
Г. Уэллс. «Зелёная дверь в белой стене»
Несбывшееся рыщет у дверей,
Заманивает пассами в силки,
Как самый кровожадный из зверей,
Кому поют осанну дураки.
Всем этим дуракам я фору дам,
Когда, заткнувши уши тишиной,
Иду самозабвенно по следам,
Оставленным несбывшеюся мной.
Дешёвый «крикет» щёлкает опять,
Холодный кофе плещется на дне.
Я снова выхожу тебя искать,
Несбывшаяся дверь в глухой стене!
2011
15 Май 2015 Нет комментариев
Полсотни жизней за одну —
Не много и не мало.
В который раз идти ко дну —
И знать — начнёшь сначала.
В глазах, задетых сквозь толпу
Вооружённым взглядом,
Прожить за краткий миг судьбу —
А больше и не надо!
Один за пять летят года
В понравившейся коже
И забываются всегда,
Как зонт в чужой прихожей.
Огнём болотным дарит свет
Судьба уже другая.
Мне скоро стукнет тридцать лет
И я не успеваю!
Не задержаться, не погрязть,
С ушами не зарыться!
Меняю кожу, как змея —
Мне скоро стукнет тридцать!
Дыханье сбито, хвост трубой —
Ни мига промедленья!
А вдруг не с этою судьбой
Мне светит просветленье?!
Пригладить шерсть, унят азарт,
Остановиться мне бы…
Я жизней пять тому назад
Читала эту небыль.
На рынок завтра загляну,
С петрушкой встану рядом —
— А ну! Полсотни за одну! —
Мне лишнего не надо!
2010
15 Май 2015 Нет комментариев
У меня в детстве была напряженка с друзьями. Точнее – их полное отсутствие. Нет, потом-то они были – и даже много, наверное, я до сих пор отрываюсь за бесцельно потраченные годы в каком-то смысле, а вот тогда – не было. Мы жили в высотном панельном доме, окруженном новостройками, пустырями и запруженными дорогами, ближайший сквер с ушатанными качельками и грязным песком был в нескольких кварталах, а дети нашего дома преимущественно гуляли в лифте. Там они жгли кнопки, катались с этажа на этаж и периодически подвешивали его между. В лифт меня гулять не пускали. Зато вместо садика таскали к себе на работу посменно – то папа, то мама. У папаши на работе тоже было довольно интересно, так как работал он в фотомузее, устроенном в старинном католическом костеле – с кафедрой, исповедальнями, скрипучими деревянными лестницами и узкой-узкой каменной, ведущей на колокольню – все как положено, весь комплект. Но об этом как-нибудь в другой раз, нельзя же все ароматы Франции упихать в один флакон, право.
Мамина работа тоже была в музее, но еще меньше похожем на музей, чем костел. А похож он был на лес, чем, собственно, и являлся – 16 гектаров изумительного смешанного леса, с ручейками, глубоким оврагом, прудом с лягушками и парочкой холмов. Посреди этого буйства природы тут и там были разбросаны отдельные домики и целые подворья, собранные по бревнышку в разных уголках Украины и привезенные сюда, в музей народной архитектуры. В домиках все было сделано на совесть – аутентичные миски-плошки на полках, прялки с кудельками, закопченные иконы в Красном углу, подсолнухи у крыльца и жмурящиеся откормленные коты на завалинках. Это само по себе было круто, тем более, что все бабушки-смотрительницы во мне души не чаяли и пускали в самые святая-святых, куда не ступала нога и не хватала рука неблатного туриста. Например, звонить в школьный колокол или лазить на пахнущий сеном и мышами чердак. Но меня в мои средне- и старшедошкольные года больше привлекало живое и шевелящееся, нежели «глубокое преданье старины», поэтому львиную долю свободного от обязательного и неотвратимого поедания супа, взятого из дома и гретого на плитке, времени я проводила у пруда с лягушками, изучив весь цикл их жизни, так сказать, в натуре. Вот они романтично орут и лезут друг на друга, порой попадая своим зазнобам лапой в глаз, вот вспучивается у поверхности очередной комок неаппетитной субстанции, называемой икрой. Вот в темной воде начинают мелькать мелкие и шустрые головастики, черненькие и блестящие, которых можно наловить в баночку и целый день смотреть, а вечером непременно выпустить обратно. А вот – кульминация! любимый момент! – у подросших головастиков обнаруживаются лапки, а потом – всегда внезапно, хоть и ждешь этого целый год – головастики исчезают из пруда, и это значит, что надо переворачивать прелые листики и скользкие камушки у самой кромки воды – и они будут там, ошалевшие от второго рождения, еще хвостатые, но уже четвероногие и почти сухопутные тварюшки… Впрочем, хватит о лягушках, я же не ради них в кои-то веки расписалась тут, аки Толстоевский! Лягушки, конечно, были хороши, но глуповаты, поэтому в товарищи по играм не годились.
При этом странном музее был небольшой зверинец, в котором скучали несколько зверей-аборигенов этого региона. Вечно линяющие лисицы, количество которых каждый раз сокращалось к зиме, вонючие хорьки и печальный медведь, глядящий на мир через два слоя решеток. Одного, реденького поначалу было достаточно, пока какой-то одаренный дошколенок не просунул между прутами руку с яблочком. Я бы медведя не винила – кто угодно озвереет от жизни такой – три на три в собственном дерьме. Да и вряд ли он намеренно зажевал горемычную конечность. Просто – ну не лошадь он, чтобы бархатными губами ювелирно подцепить верткое яблочко с ладони и интеллигентно схрупать, кося лиловым глазом. Он цапнул все, что было – и навеки обрек себя на камеру строгого режима. Все эти звери меня интересовали мало – конечно, я ходила и каждый раз здоровалась со всеми, чин-чином, но интерактива как-то не получалось, и мой интерес на третьей минуте обычно угасал. А однажды случилось нечто необычное для размеренной музейной жизни. Зайдя как-то раз на территорию «Посторонним В», где были сараи, сотрудницкие огороды, загон с лошадками и стога душистого сена, я увидела в привычном пейзаже новый элемент: собачью будку и сидящего возле нее на цепи черненького симпатичного щеночка. Толстолапый и умильный, он тут же был мною потискан, почесан, а позднее – и накормлен приныканной от обеда котлетой. Щеночек всячески поощрял все мои инициативы и вообще в прямом и переносном смысле ел из рук. Вечером, идя с мамой домой, я рассказала об этой прелести, а в ответ получила сногсшибательное известие, что щеночек – взаправдашний волк, которого привезли сюда на днях охотники. Надо понимать, завалили его родительницу, а над отпрыском сжалились, а поскольку зоопарка в городе не было, сдали его в это наше подобие зверинца. Говорили, что волчик ночами воет. Но тут уж я ничего не могла поделать – сбегать из дому я начала значительно позже, на следующем левле, а пока – чуть утром заходила на территорию — так сразу к нему. Он вилял хвостом и тявкал – совсем, как настоящий щенок, о котором я, как линдгреновский Малыш, грезила ночами, но при этом щенком не был, что было в сто миллионов раз круче. Я дала ему имя: начитавшись Чаплиной, заселившей свою коммуналку всевозможным хищным зверьем, стала звать его Арго, как одного из ее подопечных. И плевать мне было, что какие-то недалекие взрослые зачем-то присуропили ему собачью кличку Бим – откуда один шаг до Тузика, как мне казалось и кажется.
Волчик рос. К концу осени его переселили с заднего двора в вольер – по диагонали от медвежьего, через грядки от косульего. Значит, признали-таки зверем, а не дворняжкой, и, видимо, начали опасаться. И я, честнейший и правильнейший ребенок, тем не менее, поняла, что на глазах у всех совать тонкие девчачьи ручонки между косяком и дверью, где они как раз проходили, чтобы потрепать волчьи уши, все же не стоит. Благо, в будни музей был малолюден, опасаться нужно было только сотрудников, но и они мелькали на горизонте нечасто. Он улыбался мне издали. Все видели растиражированные интернетами фотки собаки-улыбаки, но мало кто, наверное, может сказать о себе, что ему улыбался волк. Да-да, волк, не волчонок уже – здоровенный зверь, с гривой истинного вожака пепельного цвета – куда делась детская брюнетистость, кто б знал? Я садилась на корточки у самой сетки, он приваливался боком или спиной к тому самому зазору в ограде, чтобы было удобней чесать. И мы общались, хотя я мало что ему говорила вслух. Мамина стряпня по-прежнему исправно харчилась на двоих – и, в отличие от тупоумного медведя, Арго аккуратно брал очередную котлету с открытой ладошки – а потом еще и вылизывал – в благодарность и для порядку. Всего один раз меня запалили – увлекшись тереблением ушей, я пропустила появление толстого Боди, противного типа, тут же меня отогнавшего и накапавшего маме. К удивлению моему, мама как-то не сильно отреагировала — ей бы эту выдержку в мои семнадцать, когда я ходила гулять не с волками, а всего лишь с барабанщиком! Но с этого времени осторожность мы удвоили и изобрели новые методы чесания, так как ту щель доброхоты с подачи Боди старательно замотали проволокой.
А потом я пошла в школу – то есть, это говорится так: я пошла. На самом деле, школа была на другом конце города – потому что единственная русская – и меня туда водили. Никакой свободы передвижения у меня в ту пору не было, оставалось скучать и спрашивать маму подчеркнуто-небрежным тоном: «Как там Бим?». А что Бим… сидит. В один из редких воскресных визитов, с радостью обнаружила, что вольер ему расширили чуть не в четыре раза – присоединив часть пустыря и бывших грядок, так что теперь ему было хоть, где размять лапы. Правда, косуля заполучила себе нежданного соседа и вечный адреналиновый шок, я так понимаю, ну да ничего, зато Арго на нее мечтательно поглядывал и периодически скреб сетку со своей стороны – надо полагать, просто так, чтобы держать скотину в тонусе. Ко второму классу мы переехали, и в новом дворе у меня наконец-то образовались друзья, среди которых – Маринка, дочка ветеринара, любительница всей и всякой живности, но залипающая на веки-вечные при виде лошадей. Я познакомила ее со своим волком – он, как истинный джентльмен, вежливо дал себя погладить, но ручные волки интересовали Маринку не в пример меньше, чем две низенькие, коренастые лошадки, возле которых она и пропадала, изводя килограммы яблок, груш и морковки. Ну так – каждому свое, кто ж спорит. Тогда примерно я начала мечтать, что вот – нет, не традиционное «вырасту», а как-то иначе, стану самостоятельной и определенно крутой – это да, а вырастать для этого не обязательно. И тогда обязательно приду ночью в музей, выпущу Арго – и мы с ним вместе уже выпустим всех зверей, включая нервную косулю и пофигистичного медведя – просто для справедливости. Так шло время. Виделись мы нечасто – когда раз в неделю, когда и того реже. Скоро рука уже перестала пролезать в выисканное отверстие, и пришлось довольствоваться трепанием прямо через сетку.
Потом – уж не помню, по какой причине, долго не виделись. То ли болела я, то ли еще что, но несколько месяцев точно. А между тем, лихие девяностые повсеместно правили бал в бывшей столице Галицкой Руси. В музее процветала ментовская мафия. Они, по идее, должны были охранять территорию по ночам – и охраняли как-то, но вот уволить проштрафившегося было совершенно нереально. Его-то увольняли, но у него оставались друзья, которые ночью были цари и боги всея лесопарка, да и днем за печкой не прятались. Они просто открывали оскорбленному ворота, дозаправлялись в полете и шли мстить за поруганную честь и попранное достоинство. Так музей лишился нескольких домиков – столетние бревна горят превосходно. Никто не смел ничего возразить – а сделать – и подавно. И как-то, шалея со скуки и паленой горилки, эти короли ночной Вероны решили устроить себе этакое шоу «За стеклом», да еще и с материальной выгодой – свести волка с их ментовской овчаркой – как минимум, позырить, а то и получить выводок. Нетрудно представить негодование Арго, когда среди ночи пьяные морды открыли его вольер и начали запихивать туда какую-то постороннюю суку. Конечно, он начал ее рвать. По нему выпустили кучу пуль – не то семь, не то двенадцать, все это рассказала мне мама довольно много времени спустя, почему-то пряча глаза – неужели она все-таки знала? Где-то в ее архивах была фотография – большая, черно-белая, снятая местным фотографом через решетку. Почему-то я не могла ее попросить, и она канула в безвестность во время одного из переездов.
А под пригорком жили козлы. Целый загон блеющих и вечножующих созданий, с дегенератскими горизонтальными зрачками, постоянно плодящихся и готовых с энтузиазмом жрать все, что протягивали им поверх ограды. Козлов я, конечно, кормила – травой и пыльными лопухами, сорванными тут же, под забором. Они ничем не отличались от тех, что в изобилии росли у них в загоне, но это не мешало стаду, пинаясь и толкаясь, тесниться у бревна, служащего ограждением, и, вытягивая шеи, сворачивая морду набок, стараться ухватить подношение – первей и больше. К слову сказать, привычка кормить козлов, видимо, на редкость прочно укоренилась в моем сознании, не вышибешь топором. Иногда козлам перепадало капусты от добросердечных прихожан, а однажды какой-то милый мальчик скормил ненасытному козлу спущенный воздушный шарик. С не меньшим рвением, нежели капусту и придорожную поросль, козел схарчил резиновое изделие и, разумеется, околел.
15 Май 2015 Нет комментариев
Город штормит.
Мартовским духом все мысли повыдуло вон,
Мчусь поперёк под литавры дверей и окон —
Вечный транзит.
Глорию мунди оставьте, пожалуй, себе.
Я вам на сдачу сыграю на медной трубе —
Славный гамбит!
В крошечном городе сказочнее, что ни день.
Ветры порой увлечённо играют в людей —
Кто запретит?
Время свилось вокруг рёбер в тугую спираль,
Мне, как обычно, полпинты прозренья в Грааль —
Можно в кредит.
Мартовский ветер вздымает порывы и пыль,
Белые сны преподносит как серую быль —
Вот паразит!
2011
15 Май 2015 Нет комментариев
Бац! С хрустом ломаются кости. Земля встретила сурово
и неприветливо. А ты и забыл уже, что она так встречает. Встречает тех, кто слишком далеко от неё оторвался. Пом-
нишь, когда ты в первый раз расправил крылья — тебе было страшно, — ты знал, что такое земля и как больно падать, даже если просто поскользнёшься на обледенелом тротуаре, а вот что такое летать, ты не знал. И когда ты взмыл над крышами, кронами, городом, рекой и лесом, ты замер от восторга пополам с ужасом и, испугавшись собственной смелости, ринулся вниз — поближе к земле…
Позже ты настолько свыкся с полётом, что только удивлялся, озирая с птичьей высоты свои владения, чего было так пугаться! А владения были действительно твоими, ибо видел их только ты да птицы, — но какое дело птицам, спешащим по своим птичьим делам, до твоих восторгов — им, крылатым от природы!..
Ты уверился в силе крыла и летал всё выше и выше, всё реже вспоминая про землю. То, как ползали там, внизу, ты и миллионы таких, как ты, стало казаться просто глупым сном, от которого остаётся лишь смутное воспоминание.
Брызги рассветных морей осыпали твои крылья, когда
ты, как ветер, проносился над волнами, а вековые сосны, скрипя, рассказывали тебе — только тебе — свои тягучие, печальные были.
А порой ты, опьянённый собственным счастьем и потому всемогущий, взлетал выше, и пропадали сосны, а перед тобой расстилалась звёздная ширь. И ты носился, как лопоухий щенок, от одной звезды к другой, а потом засыпал, обессиленный, где-то на границе лазури и черноты, с блаженной улыбкой, думая, что так будет всегда…
А потом — БАЦ! И ты слышишь, как с раздирающим душу хрустом ломаются тонкие кости. Вокруг всё бело от перьев, а ты так ничего и не понял. Был только свист, страшный свист ветра в ушах, а потом из ниоткуда на тебя вынырнула земля.
Как она была близко! А ты ведь совсем забыл о ней, забыл, что она существует…
Осень. Ты стоишь посреди усыпанного золотом парка, зябко кутаясь в серый плащ, и смотришь в небо. На белые перья, разбросанные по аллейке, падают первые, самые тяжёлые капли дождя, словно решив лишний раз придавить их к земле. К Земле… Месть была жестокой. Ты ведь начисто разучился жить здесь, ты привык быть свободным… Свободным, как птица. Ты ещё не представляешь, как тебе придётся нелегко.
А пока ты стоишь в пустом парке и слезящимися — проклятый ветер! — глазами смотришь в небо. В небе кружат серебристо-белые чайки. Как высоко они летают! Слишком высоко…
2001
14 Май 2015 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Виктор Барсук
5 лет назад у меня заболел попугайчик. Он уже явно умирал, вряд ли дожил бы до утра. Как-то я вышел на кухню, он был в клетке, клетка закрывалась хорошо, дома не было никого, кроме меня. Когда я вернулся, его уже не было, и я его никогда не видел, ни живым, ни мертвым. А звали его Лойсо, и это было единственное слово, которому он научился, хотя мы пытались всей семьей.
Батя говорит, что кольские шаманы для вхождения в транс сейчас используют тетрис, не на компьютерах, конечно, а такие пультики вроде мобильника, которые еще в 90-х появились.
Единственная история, под которую стабильно засыпает младшая племянница — это баховская Чайка. Причем всегда на том моменте, когда Джонатан разбивается о скалы. Если не засыпает под нее, значит, еще не меньше часа будет бурагозить.
В переходе на Владимирской есть бомж (или кто-то похожий на бомжа), который никогда ни у кого ничего не просит, и у него даже нет коробочки для денег. Вокруг него всегда собираются кошки. Деньги ему все равно кидают, конечно, но пару раз я заставал его в тот момент, когда он уходил, и он никогда ничего не поднимал из того, что ему кидают. Непонятно, что он там вообще делает и на что живет, но улыбается он часто. А воняет от него все равно как от бомжа.
Со сновидениями меня тоже батя научил работать, еще когда я был совсем мелким, а значит, когда и книг-то особых на эту тему не продавалось. Но вот входить в сны я так и не научился как следует.
Когда я работал в психушке санитаром, один псих использовал молочные каши, чтобы делать невидимые надписи, как Ленин.
Вчера нам на склад завезли блокноты, где картинка явно хеллоуинская, с тыковками и ведьмами на метле, а написано «С новым годом!»
2014
14 Май 2015 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Виктор Барсук
идет бычок качается сейчас я упаду
летит бычок качается сейчас я упаду
ползет бычок качается сейчас я упаду
все, докачался бычок твой —
сказал напоследок виндовс
и правда упал
2015
14 Май 2015 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Виктор Барсук
в незнакомом раёне мне дали по морде
так обидно мне, так обидно!
познакомиться б дали сначала
а потом уже били в морду
2015
14 Май 2015 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Виктор Барсук
мы с тобой шумно ссорились
и тихо потом мирились
вот живут, как кошка с собакой! — ворчали люди
а я лизал тебе нос
а ты сладко мурчала
2015
14 Май 2015 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Виктор Барсук
голуби полюбили мой подоконник
почему-то голуби полюбили мой подоконник
полюбили именно мой
почему-то именно мой
топчутся и воркуют в самый сладкий час до рассвета
топчутся как слоны в самый сладкий час до рассвета
в самый сладкий час или даже чуть раньше
да ещё и срут как собаки
а еще говорят — это сизая птица мира
а еще говорят — это синяя птица счастья
и еще говорят
много всякой про них поебени
так чего они топчутся, суки
в самый сладкий час до рассвета?
если это, блин, птица мира —
значит, с миром что-то неладно!
2015
14 Май 2015 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Виктор Барсук
вот
сижу и думаю
надо наверно что-то писать
потому и бездумье
безмыслие
мысли плавают туда-сюда
словно в проруби сами знаете что
словно пятнышки пены
за спиной океанского лайнера
сходятся и расходятся
этим чем-то похожи на нас
тоже сходимся и расходимся
кто бы знал для чего
а слева по борту рай
мне не надо туда, фальк-ренне
мне на остров к сестре-реке
мы еще поживем
2015
14 Май 2015 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Виктор Барсук
кошки греются на люках
в теплый мех носы укутав
кошки греются на люках
безмятежно пар вдыхают
кошки греются на люках
голубь может быть спокоен
кошки греются на люках
все проблемы мирозданья
им до кончика хвоста
кошки греются на люках
вот бы мне свернуться кошкой
жалко люков нет свободных
2015
14 Май 2015 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Виктор Барсук
ждет принца на горошине
принцесса на бобах
2015
14 Май 2015 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Виктор Барсук
избушка на курьих ножках!
с курьими крыльями
с курьим телом
с курьими перьями
с курьей гузкой
с курьим хвостом
с курьей шеей
с курьей головой
с курьим клювом
с курьими мозгами
летает как курица
кудахчет как курица…
тьфу, бля.
это и правда курица…
2015
14 Май 2015 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Виктор Барсук
а за тем поворотом я встречу тебя
за моим поворотом я встречу тебя
за твоим поворотом я встречу себя
чтобы ты меня встретила тоже
2015
14 Май 2015 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Виктор Барсук
дети переходили дорогу по зебре
мягкой зебре
дохлой зебре
воспетой бодлером
все это двигалось вздымалось и блестело
под детской ножкой
а лежачий полицейский
взирал на это.
даже не свистел
2015
14 Май 2015 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Виктор Барсук
я располагаю женщин к предательству
они располагают меня к изменам
мы стоим друг друга
враг врага
брат сестры
и любовник любовницы
мы стоим друг друга
мы стоим друг напротив друга
(одно лишь слово так много меняет)
а между нами ветер
2015
14 Май 2015 Нет комментариев
рубрика: Поэзия Tags: Виктор Барсук
поэтому
я не стану поэтом
2015
RSS