Блистай, Алиса, картами Таро…

Блистай, Алиса, картами Таро:
За амальгамой девственной приснится
Взаимное мычание коров,
Впряжённых вместо сфинксов в Колесницу.

Звезда — среди звёзд…

Звезда — среди звёзд. Поэто-
му не опускай меч ты.
Ах сколько их, мечт поэта…
Поэтом бы стать мечты!..

1.

Крылатые сандальки автостопа.
Пусть первый стоптан, а второй дыряв,
Шипят близняшки-змейки: «Лишь даря,
Ты не терял, а выпрямлял и штопал».

2.

Шин уходящих равнодушный шорох.
Ноябрьский свет излит у большаков
Чуть слышной топонимикой шагов
На суеты тонированных шорах.

3.

Дождём по стёклам биться не к лицу нам,
А что к лицу — не знаешь и сама.
Танцуй, танцуй, осенняя кицунэ:
В твой рыжий хвост окрасился Самайн.

Бороде не хватает ещё седобы…

Бороде не хватает ещё седобы,
И плевать — без тебя ли, с тобою.
Я любые приму испытанья судьбы,
Но судьбе я не сдамся без бою.

Мавка

Ветер с Востока тернист и сочен.
Лунные ночи твоих высоче.

Роза курноса, но так капризна!
Битым корытом — мой лысый призрак.

Был бы доцентом — давал бы справку:
Думал — Лилит, оказалось — мавка.

Баба с кобылы — хвала Аллаху.
Без сожалений топаю нахуй.

Глокая куздра, курдячь не резко!
Что в ней запомнится, кроме секса?

Знаки, цветочки — а дальше враки.
Там, на безбабье, зимуют раки.

Свистну им с горки — губа не дура:
Что ж ты одна-то с такой фигурой?

Песни неспеты, и розы сникши.
Пепел твой бьётся в груди сынишки.

Я же колоду в руках тасую:
Кто ж ты сегодня, моя асури?

Роза цвета Экзюпери

За звездой кончался воздух.

Ухмылялись кровопийцы.

Ты — обидчивая Роза

В сказке Маленького Принца.

 

В ней, размазывая сопли

По пустыне Интернета,

Я писал свой иероглиф

На песке твоей планеты.

 

Я изнежился и слишком

Верил в таинства фиаско.

Я не маленький мальчишка

И, увы, не Авиатор.

 

Мир кокетлив и стервозен,

Но моей пустыни шире.

Где ж мой чёртов астероид,

Где ты спряталась за ширмой?

 

Опустился бы до прозы,

Выл бы: «Ох уж эти бабы!», —

Лишь бы Розу, лишь бы Розу

Не душили баобабы.

 

«Оскудей, рука берущих!» —

Не предмет моих молений.

Я тобою был приручен

Тем, что стала ты Моею.

 

Пусть смеяться не посмеют

Эти розы из теплицы,

Как беседовал со змейкой

В сказке Маленького Принца.

 

Им твои больные звёзды

И чудны, и непривычны,

Ведь для них ты просто роза —

Тоже роза из теплички.

 

Я с тобою был бесстрашен,

И сама ты не из робких.

На! Дарю тебе барашка

В чёрной маленькой коробке!

Carcassonne

Вот и опять — в твоей сумасшедшей пристани.

Пропуск — ухмылка и пачка синего «винстона».

От ойкумены отгородясь кордонами,

Строим дороги и города картонные.

 

Наш перекрёсток. Все перспективы радужны:

Пустим свиней пастись и достроим ратушу,

Выкатим бочку, а то и чайку с клубничкою,

И на балконе будем делиться спичками.

 

И наплевать, что новые строчки скомканы.

Всё оставляю вновь за дверными скобками:

Рваные раны, чёртовы ультиматумы,

Слёзы и сопли, простыни недосмятые,

 

Недолюбови, недоневозвращения,

Страсти мои кошачьи, обидки щеньи, —

Всё за порогом этой безумной гавани.

Всё.

Кроме самого главного.

Одинокая неглагольная

Хоть бы спёкся, хоть из сил бы выбился,

Не спешил бы голову повесить.

Но, увы, сегодня классно выспался,

А хотел чуток покуролесить.

 

Что за дни бы ясные ни выдались,

В них ночные звери раскричались.

Сорок тысяч жизней мы не виделись

Перед тем, как месяц не встречались.

 

Чья душа поёт струною грифною,

А в моей июньский кот нагадил.

Что ж, пейсатель, жги глагольной рифмою,

Коль с другими рифмами не сладил.

 

Вот и строчки экстренно кончаются,

Чтобы вслед за рифмами не слиться.

Чем махнуть рукою и отчаяться,

Лучше уж, прости, я буду злиться..

День сурка

Так было.

День первый.

Утренний чай.

«Милый, скучаю!»

«Тогда встречай».

«Нет, я сама приеду

к обеду».

«Милая, жду!»

Жду.

Жду..

Жду…

Жду этой встречи.

Вечер.

«Милый,

я не приду».

 

Так уже было.

Снова день первый.

Утренний чай.

«Милый, скучаю!»

«Тогда встречай!»

«Нет, я сама приеду

к обеду».

«Милая, жду!»

Жду.

Жду..

Жду…

В полубреду

жду этой встречи.

Вечер.

«Я не приду».

И постель остыла.

 

Так уже было!

Снова день первый

на нервах.

Утренний чай.

«Милый, скучаю!»

«Встречай!»

«Нет, я сама приеду

к обеду».

«Жду!»

В полубреду

жду, чёрт возьми, этой встречи.

Вечер.

«Я не приду».

И в груди застыло.

 

Так. Уже. Было.

Снова — день первый.

На нервах.

Утренний чай.

«Милый, скучаю!»

«Ну так встречай!»

«Нет, я сама приеду

к обеду».

«Всё ещё жду!»

Вечер.

Пулей в затылок —

Вечное «не приду».

 

Так. Уже. Было.

Снова — день первый,

и — не впервой.

Когда же второй?

«Милый, скучаю!»

«Ну так встречай!»

Грёбанный чай…

Где это чёртово завтра?..

 

Так… уже… было…

Ода Скульд

Знаешь, если б она постучалась в дверь —

Бывшая, поза-бывшая, даже поза-поза-…, —

Я всё равно так же глупо бы ей поверил

И, наверное, не задавал бы лишних вопросов.

 

Даже пускай доходило порой до драк,

Если на стены лез от её истерик,

Я бы не строил стены и, вот дурак,

Снова бы, без сомненья бы ей поверил.

 

Это потом, обжигаясь в тысячный раз,

Выл бы опять, как в небо, в плечо сестрице,

Пиво бы пил, с балкона бы трубку тряс

И говорил бы себе, что больше не повторится.

 

Ну а пока — изящны твои стежки,

Милая Урд, но подруга моя — Верданди.

Трубку курю, улыбаюсь, пишу стишки,

Чай попиваю с плюшками на веранде.

Стою, вдохновлённый потерею…

Стою, вдохновлённый потерею,

И в искренность искренне верую.

И каждая встреча — мистерия,

И каждые грабли — как первые.

 

Задумано, сказано, сделано.

Беснуется солнышко летнее.

Ну где она? где она? где она?

Единственная.

Последняя.

Чёрная Луна

Я врал себе про принцесс и Город,

А про наивность — потом наврёте.

Мы не успели сходить с ней в горы,

Зато, бывало, кончал ей в ротик.

 

Великолепие слов и вздохов —

И кропотливость камней укладки.

С низаньем бусин, признаться, плохо —

А поцелуи, конечно, сладки.

 

Ко мне и правда судьба любезна

И не клевала меня в затылок.

Мы не успели дойти до Бездны,

Зато ебались среди могилок.

 

Апрельский ветер стихает резко,

И майский жук завершает сальто.

Мы расставались по смскам

С незавершённым опять гештальтом.

Иероглиф

Дворы на Киевской уродливы,

Но вечны правильные схемы:

Пишу любимой иероглифы

Двухцветьем древнего Аль-Хема.

 

Дверей захлопнувшихся около

И шуток богохульных кроме,

Ладьёю правит Око Сокола,

И Бэс-Мефджет застыл на стрёме.

 

И пусть молва набрешет скоро, что,

Мол, цепки сети повилики,

Но будет сердце легче пёрышка,

Когда найдёт меня Двуликий.

Стокгольмский синдром

К чёрной башне за рвом с огнедышащей лавою

Я пришёл её слух осквернить серенадою.

Там хранит её страхи зверюга трёхглавая,

И о скалы бойцы разбиваются, падая.

 

Я пою, то к окну обращаясь, то к ворогу,

И машу то мечом, то рукою, то лютнею.

«Выходи, — говорю, — ты мне люба и до́рога!

Будет в замке моём веселей и уютнее!»

 

И, казалось бы, вышел и статью, и доблестью,

Не обижен умом, в грабежах не замечен я,

Но что делать, скажи, с той загадочной областью

В середине пути между мозгом и печенью?

 

Я привык подтираться людскими законами

И законами жанра без дрожи побрезгую,

Но, к несчастью, принцессам привычней с драконами,

Чем принять от бастарда корону принцесскую.

 

И сердиться на пленницу, вроде бы, не за что,

Но слова непечатные в песню мне просятся.

Хоть платочком махни, моя странная девочка,

Чтоб мне в древнюю лаву с досады не броситься!

Как заклинание

Стихотворения —

как заклинания.

Было горение —

стало камлание.

 

Было парение,

было признание —

как повторение

чуда познания,

 

как продолжение

на расстоянии,

как приближение

нерасставания.

 

Без сожаления

пользуйся силою.

Самосожжения —

глупости, милая.

 

Самозабвение —

вместо отчаянья.

Благоговение

не за плечами ли?

 

Изнеможение

после слияния

пьётся блаженнее

в блудодеянии.

 

Звёздные выплески

в потустороннее,

град мой египетский,

тьма Вавилонии.

 

На перекрестии

зреет незримое,

милая бестия

неповторимая.

Вертеться мне так ли, сяк ли…

Вертеться мне так ли, сяк ли —

Нескоро в нём станет пусто.

Пока они не иссякли —

Надежды, стихи и чувства.

Иуда и Пётр

Недоговорками и словами

Пепельный воздух спёрт.

Лучше предай меня целованьем,

Чем отрекись, как Пётр.

 

Чаша любви без дна. Приготовь ей

Жертвенное на стол.

Чёрною розой, фатою вдовьей

Заворожи костёл.

 

За горизонт, пронзительно синий —

В сумерках. И в поту.

Крест перевёрнутый под осиной —

Тем, кому пел петух.

 

Отроки в печь, голова на блюдо —

Старый, как время, спорт.

Не отрекайся, мой брат Иуда.

Делай что должен, Пётр.

Когда я перестану тебе звонить…

 

Когда я перестану тебе звонить

И тупить вконтактик хрен знает сколько,

Это будет значить, мол: извини,

Никаких зазеркалий — одни осколки.

 

Когда в этих окнах погаснет свет,

И кольцо твоё встретит тебя под дверью,

Ты поймёшь: ничего между нами нет,

Потому что больше в тебя не верю.

 

Растечётся звёздное молоко,

Погребая память об этой ночи…

А пока — что строчка, то в горле ком,

И свербит надежда от многоточий…

то ли

то ли стеной стена

то ли пьяным пьяна

вдаль от каких небес

вновь тебя носит бес

что ж ты давай болтай

как хохотал белтайн

нашей с тобой весне

сталью по сердцу смех

где мне тебя искать

счастьице из песка

жарче ко мне тянись

будь же со мной!..

…………………………..

милая, уж прости:

не дописался стих…

Таня моя, Таниска…

Таня моя, Таниска,

тайна моя сатанинская,

пальцами тонкими, Танька,

тянись до меня,

достань-ка меня, Танис!

Последние танки

гостят в моём Танелорне.

Тинькай, Тинувиэль, тренькай!

Дай отдохну, Танька,

тенью в твоей тени.

Танцем моим останься

в граде моём сетианском,

тайна моя, Танис!

Назад Предыдущие записи Вперёд Следующие записи