…и снова покидаю терема…

…и снова покидаю терема
в самом себе воздвигнутого рабле-
зианского Аббатства Телема́.
И дремлют притаившиеся грабли.

Отвори — и внутри…

Отвори — и внутри. А творец или тварь —
Ни в Таро не узнаешь, ни в Торе.
И отраву тавро, и отваги отвар
Постигаешь, творя или вторя.

Алану Беннету Макгрегору

Пер. из Алистера Кроули по подстрочнику Оксаны Савельевой

О горя пленник! о собрат скорбей!
Ты, бледнолик от боли и невзгод!
Твой замысел увядший вновь цветёт
С Душой Воскресшей! Мысли чародей,
Царь Мастерства! о кроткий Прометей!
Какие тайны путник обретёт,
Где белый дух твой царственный встаёт, —
Не веру! горя пленник, ты над ней!

О безупречный мир, с тобой пребудь!
О, благоденствуй щедрою душой!
Как любишь ты, так пусть взрастёт вельми
Любовь к тебе и вкруг; пока твой путь
Не озарится сбывшейся мечтой,
Где долгий бой родит нетленный мир!

L’Envoi (Напутствие)

Пер. из Алана Беннета по подстрочнику Оксаны Савельевой

Закончен труд. Усталое перо
Не шепчет. Глянец полночи угас.
С Востока, где рождался Свет Миров,
Летит все тайны превзошедший Глас.

Так молвим мы — из Пагоды Златой;
Так слышим мы — Его Покоя Зов;
Так множь сиянье Славы вековой:
Мы счастливы — Ему внимая вновь.

На ждущий Запад Свет летит с тобой;
Воспой, что сберегли из рода в род:
Воспой свой Дар — Закон, и с ним воспой
Припев Любви в том лучшем из Даров.

Слова — не лишь слова! В чужой стране
Пой чаянья сердец, живущих в Нём:
На безупречной Мастера струне —
Не запинаясь, но разя Огнём!

Когда Аллах не идёт к Памиру…

Когда Аллах не идёт к Памиру,
Не сдвинет корни свои Памир.
Не думай, что унесёшь из мира,
А думай, что ты приносишь в мир.

Колобок

Ребята, дышите спокойно:
Мы все на пороге могилы.
Меня не заводят биткойны,
Меня не пугают ИГИЛы.
В парадных и затхло, и сыро,
А дальние дали — лесисты.
Мы все станем ломтиком сыра
Для толстой полярной лисицы.
Я тоже когда-то угроблюсь:
Бильярдного шара обритей,
Несётся мой маленький глобус
По улицам, как по орбите.
И если однажды воскреснем,
Одно только ангелы сверят:
Была ли нежна твоя песня
На пухленькой мордочке зверя.

темна стена…

темна стена. я за стеной в тени.
втяни меня. в себя меня втяни.
тенистые тенёта на стене.
тянись сквозь тень, тянись, тянись ко мне.

велиководНее

В этом тусклом, бесприютном городе
Мне проснуться было суждено.
Не скажу, что я уж слишком голоден —
Просто я немного одинок.

Я взываю к морю: «Забери меня!
И к Дагону — все их Ордена!»
Посреди проспектов — площадь Римана:
Их строитель — Август Фердинанд.

Я ни жив ни мёртв — спасибо, Шрёдингер.
Мой призыв разносится вдали.
Возле правых щупалец — две родинки,
Возле левых — Сальвадор Дали.

Дикие крыла трепещут бешено:
Что ни угол — заплетенье тайн.
Выпьем за паденье дома Эшера!
Где твоя бутылка, Феликс Кляйн?

Пикник на обочине

Среди звёздных обочин
Есть таинственный Шар.
Ты стоишь, озабочен.
До него полушаг.

Пустота перед Шаром.
Но не бойся, давай:
Счастья всем! Счастья даром!
И свободный вайфай!

Алхимическая свадьба, или Сердечные страдания м-ль N. накануне Самхейна

В небо сокол ввинчен —
Крыльев перекрестье.
Село солнце нынче
Над моим поместьем.

Холодно в усадьбе,
Да легко согреться
Думою о свадьбе
Пана Розенкрейца.

Встать бы спозаранку —
Да в такую даль-то!..
А на сердце ранка
От моих гештальтов —

Трещинка на сердце —
Это ли не кредо!
Ах, оставьте, герцог:
У меня нигредо!

С вами ль по альковам
Знать бы баловаться!
Больно далеко Вам
До мадам Блаватской!

Девства не нарушу,
Бренное — отрину,
Услаждая душу
Тайною доктриной.

Я закрою дверцу
И грустить не стану.
Тешьте сами, герцог,
Вашу свадхистану!

Сезон размножения

*

Весел, жвалист и насеком,
Никогда не стоял за ценой.
Я по полю иду босиком:
Это мой биогеоценоз.

*

Неведенья — бегите,
Коль век сей дебилярен.
Со мной отец Пигидий,
О брат Мандибулярий.

*

Не стройте печальную мину,
Несчастиями осязомы.
Сезон размножения минул? —
Ебитесь в любые сезоны.

*

Он ел одну лишь травку,
Он пил одну лишь травку,
Курил одну лишь травку
И с музами дружил.

Шуршать бы нам по золотым коврам…

тебе опять 17
(с) Владимир Владимирович

Шуршать бы нам по золотым коврам,
Упавшим в срок, ещё сто лет хотя бы!
Но Февралём не баловал февраль,
И вряд ли грянет в октябре Октябрь.

Видение

Я был шаман из племени людского среди племён людей и им подобных: шаман Огня, и силой напивался, когда глядел на языки костра.
И племя с племенем сражалось, и мирилось, и дружило, и вело торговлю.
Одни из нас изведали машины и усмиряли прихотливость молний, другие жили в чаще, и орудий сложнее не было сохи и катапульты.
Так было испокон веков.
Но в Мир сочились пламенные змеи и Драконы, и мы от них искали избавленья.
Драконы были чужды, но разумны, могли спалить огнём, но не стремились, и редко бой вели, но смертоносно.
Безмозглы были пламенные змеи и всё сжигали на своём пути, враги и Людям, и Деревьям, и Драконам, хотя у тех порой на поводу.
Неуязвимы не были Драконы для грозного оружия людского, хотя у нас неравны были силы, и мало кто переживал сраженье.
И не бессмертны пламенные змеи: и их могли мы силой превозмочь, когда их больше не было числом.

Вожди племён людей и им подобных, неся совет, решили примириться перед угрозой общего врага.
Я был один из общего дозора, отправленного в край, откуда змеи ползли, и прилетали к нам Драконы.
Мы долго шли.
Трудна была дорога.
И на привал остановились ночью на незнакомой никому поляне, и спали в ожидании утра.
Когда же свет забрезжил, мы — о ужас! — увидели над головой, что небо прозрачной плёнкою затянуто на вёрсты, на ней же толщей — пламенные змеи.
Им нет числа.
И среди них Драконы.
Просачивались изредка иные и устремлялись к северу и к югу.
Но что случится, если все прорвутся и в Мир людей обрушатся лавиной!
Оружия им вровень не сыскать.

Подавлены, угрюмы, возвращались, своим вождям неся дурные вести.
Когда же оставался день пути, я, спохватясь и не сказав ни слова о замысле товарищам-дозорным, стопы направил вновь на ту поляну, где гибель Мира затаилась в небе.
И в небо, зажигая, бросил спичку.
Она, коснувшись плёнки, воротилась, и я Огонь удвоенный впитал.
За разом раз я повторял камланье: сперва бросал зажжённой спичкой в небо, и если та до плёнки долетала, я ждал её и принимал дыханье.
И так я уподобился Драконам: хотя и был из племени людского, но, пусть с натугой, пламенем дышал, и мог вдыхать его, не обжигаясь, и мог его порою выдыхать.
Я был собой доволен, ибо верил, что стану я теперь щитом для Мира, поскольку пламя пламя растворяло, и змеи трепетали от него.

Когда же не осталось больше спичек, увидел я, что здесь я не один.
Была со мной на этой же поляне Драконица.
Она спала поодаль, а цвет её был — молоко и кровь.
Я, опьянённый силою шаманской, вдруг понял, что, подобно этим спичкам, могу вобрать в себя её дыханье, себя усилив, а её ослабив, пока врагиня спит и беззащитна.
Приблизясь, я приник к её устам, и жадно пил от огненного мёда, и напитался силою могучей, способной пламя пламенем рассеять.
Глаза открылись.
Я же пил так жадно, что сам уже не мог остановиться, и с пламенем в меня вползала мудрость, и память, и сомнения, и боль Драконицы.
А с ними пониманье, что и в неё вливается навстречу всё то, что наполняло ум и сердце.
И, не заметив, стали мы Одно.

Когда же среди сладкого соитья уже меж нами не было границы, то небеса обрушились, и змеи со всех сторон обрушились лавиной.
Я знал, что нет спасенья человеку, и помнил лица тех, кто был мне дорог.
Когда-то.
Но теперь без сожаленья я знал, что никого мне нет дороже и ближе бледно-розовой врагини, с которой сочетались мы любовью, и смерти не тревожили меня.
Хоть был я мал — она была огромна, хоть был бескрыл, двуног — не как она, я знала — знал он — и мы оба знали, что нет меж нами малого различья.
И я, и он, мой суженый двуногий, отправились вдвоём в горящий город, где он, в глазницы молний приручённых смотря, их силу втягивал в себя.
И молнии с руки его срывались, и ими в честь мою и мне в подарок на стенах града обезьян двуногих он выжигал признания в любви.

Шизофреничен триколор…

Шизофреничен триколор
На пару с лентой кумачовой.
Но на рубаху приколол,
И голос слышится: «Ну чё вы?!»

Я тебе никогда не лгал ещё…

Я тебе никогда не лгал ещё,
Да и нечего укорять:
Я вонзаю в твоё Вальгаллище
Меч по самую рукоять.

Небеса — без границ…

Небеса — без границ. И порочить не смей
То, что древние барды провидели:
Те же сказки у нас, то же солнце и смех,
И такие ж дебилы правители.

невозмутимо познавая…

невозмутимо познавая
всю суть вещей и овощей
я не такая жду трамвая
неоскорбляема вотще
бог попугаем не бывает
бог поругаем не бывает
не поругаем не бывает
и не бывает вообще

Мннв КуН Нчи Нкв…

Мне не надо выделываться,
Как убогим Ничто,
Ни чужими идеями,
Ни крахмальным воротничком.

Я в святынях ворованных —
Райским запахом серы.
Среди белых ворон
Я по-прежнему сер.

Буду пьян ли, нечёсан ли —
Аз есмь Я. И поэтому
я могу дажэ,на песать эту строчку ПОЛНАСТЮ, принебригая размером рифмой , и ИЛИМИТАРНЫМИ правелами орфаграфии и пунктуацыи
Но останусь поэтом.

я слагаю в пасьянсы
стихи и традиции
и моё обезьянство
Не Для Вас троглодитцы

и любая моя ахинея
ОХУЕННА

Да я помню, как ты была и близка, и нежна…

Да я помню, как ты была и близка, и нежна…
Не загадываю вперёд, но подумай, ну же:
Если ты не была со мною, когда мне была нужна,
Разве я захочу быть с тобой, когда буду нужен?

Ты не забудешь…

Ты не забудешь. И гран мерси
За то, что помнишь, кому я равен.
Я тот, кто вправе с тебя спросить.
Призвать к ответу и я не вправе.

Назад Предыдущие записи Вперёд Следующие записи