Если лук в саду не вырос…

Если лук в саду не вырос,
Виноват коронавирус.
Если лук хорош на вид,
У него внутри ковид.

Тиндэйфель (Серый Родник, или Легенды Волчьего Леса)

Волков не было среди тех кэльвар, которые были созданы Йаванной до гибели Иллуина и Ормала. Не было их и среди лиходейских — как говорят о них люди и эльфы — тварей, созданных Мелькором. Но, когда Мелькор нанёс свой удар другим валар и опрокинул Светильни, когда огонь, хранившийся в них, потёк по земле, сжигая всё на своём пути, когда гигантские пауки во главе с Унголиантой, балроги во главе с Готмогом и другие существа, служившие Мелькору, вышли из Хэлгора и взялись за уничтожение того, что создала Кементари, некоторые из валар решили создать разумные племена, которые могли бы противостоять Детям Мелькора, пока не пришли в мир Дети Илуватара. Первым из таких валар был Ауле-Кузнец. Из камня высек он Праотцов и Праматерей гномьего народа. Сколько было их, сейчас вряд ли кто-то может сказать, но в преданиях Средиземья помнят лишь семерых, хотя иногда упоминают и гномов из других колен. Но слишком много взял Ауле из того образа Детей Илуватара, что показал валар в видении Эру, так что Илуватар не позволил ему выпустить гномов в мир до прихода эльфов и велел усыпить их до тех пор, пока не пробудятся Перворождённые Илуватара. Вторым был Ульмо, который создал Арвингов — полулюдей-полурыб, — и населил ими воды, подвластные ему. Но не смог он привить им хоть немного воинственности, столь необходимой для того, чтобы защитить Эндор от Тёмного Властелина: Арвинги стали весёлым и беззаботным племенем, сторонившимся всех других племён и не принимавшим участие в войнах. Предания Двуногих почти молчат о них, ибо судьбы Детей Ульмо редко соприкасались с судьбами других народов, но известно, что Золотинка из племени Арвингов однажды стала супругой Тома Бомбадила.

Третьей же была Йаванна. Она думала не только о том, что Дети должны будут противостоять силам Мятежного Вала, но и о том, что Двуногие, когда придут, тоже возьмутся за уничтожение её творений ради удовлетворения своих нужд. Взяла она две чаши из созданных Ауле — золотую и серебряную — и зачерпнула ими огонь Светилен, ещё текущий по Средиземью: золотой — огонь Ормала, а серебряной — огонь Иллуина; и в этот миг погас огонь в Средиземье, и Арда погрузилась бы во тьму, если бы не звёзды Варды и не чаши Йаванны. И нарвала Кементари дубовых листьев, и бросила их в золотую чашу. В серебряную же положила она прядь своих волос. И в час, когда Тулкас загнал Мелькора в Хэлгор, явились из золотой чаши энты — Старшие Дети Йаванны. Но в серебряной чаше ничего не происходило, и огонь, хранившийся там, стал меркнуть. Уже не надеясь, что Младшие Дети появятся на свет, Йаванна взяла с собой Праотцов и Праматерей энтов и с ними пришла к Манвэ, чтобы тот благословил их. И сказал Манвэ:

— О Кементари, именем Илуватара благословляю я эти создания, которые отныне будут Пастырями Древ, ибо Песней твоей был предсказан приход их. Пусть отныне бродят они по лесам Эндора и хранят лесных ольвар от лиходейских тварей Мелькора и от тех из Детей Илуватара, которые вторгнутся в их владения против воли Пастырей. Но разве забыла ты, Кементари, что думы твои не всегда пелись одни? Разве не встречались твои думы с моими и не обретали крыльев, подобно птицам, парящим в облаках? И потому кэльвар, созданные тобою, уже не останутся без Хранителей: прежде, чем пробудятся Дети Илуватара, в мир придут Орлы Западных Владык.

Возрадовалась тогда Йаванна и, подняв руки к небесам, воскликнула:

— Высоко поднимутся деревья Кементари, чтобы Орлы могли поселиться там!

Но Манвэ ответил ей: «Нет, лишь деревья Ауле будут достаточно высоки. В горах станут гнездиться Орлы и внимать голосам тех, кто взывает к нам. Но в лесах будут бродить Пастыри Древ».

Когда же вернулась Йаванна к тому месту, где оставила она свои чаши, то взгляду её предстала весьма странная картина. Два существа, незнакомых ей — то были Гэри, Вожак, и Фреки, Хозяйка — Праотец и Праматерь Вольного Народа, — стояли, ощерившись, возле чаш, а земля перед ними была усеяна трупами гигантских пауков, посланных Мелькором, чтобы отнять последний огонь Иллуина и Ормала. Некоторые из пауков были ещё живы, но Гэри и Фреки убили их на глазах у Йаванны. Тут поняла Кементари, что это — Младшие её Дети. Взяла она их с собой и вновь пошла к Манвэ, чтобы тот благословил их. Когда пришли они к нему, Владыка был в окружении своих Торонов — Орлов. А когда Йаванна высказала ему свою просьбу благословить Драугов и сделать их Хранителями кэльвар, то Манвэ ответил ей:

— Чудны твои создания, Кементари, и великая мощь сокрыта в них, побеждающих пауков Унголианты — а ведь им и дня нет от роду! Но поздно явилась ты ко мне, да и никому из валар не должно иметь два племени Детей, как будто у Илуватара. У тебя есть Дети — Пастыри Древ, и у меня есть Дети — Орлы, и у Ульмо, и у Ауле есть Дети — Арвинги и Наугрим. А посему дай мне этих кэльвар — я усыплю их, и пусть спят они до тех пор, пока не пробудятся Эльдар и Хильдор.

Тогда поняли Гэри и Фреки, что валар отказываются от их помощи. Повернулись они и побежали от Манвэ, ибо, как и всем разумным существам Арды, была дана им свобода воли. А тот послал за ними Торонов, чтобы они задержали двух Драугов. Но волки убили двух из Орлов, пущенных за ними, и ушли в леса, где не могли их поймать Орлы Западных Владык — да и кто может догнать кого-нибудь из Вольного Народа в Вольном Лесу?! Так Тороны поспособствовали тому, чтобы Драуги сделались союзниками Мелькора, а позднее и его преемников — Гэртсаурона и Эарнила, — и с тех пор длится вражда между двумя великими народами — орлами и волками.

От Гэри и Фреки берут своё начало все племена Драугов — Варги и Эминтиры, Нгауры и Балагвайты, Драугамарты и Тинды, Ранадрауги и Мордрауги, Аннанги и Талионы, и ещё многие другие — которые были, которые есть и которые будут. И Псы — тоже потомки Гэри и Фреки, пленённых в первых битвах за Белерианд и извращённых Владыками Запада.

Потеряв своих Младших Детей, Йаванна взяла с собой чаши, в которых было ещё немного огня, и вместе с другими валар полетела в Аман. Когда был создан в Амане Валинор, Йаванна благословила курган Эзеллохар, что был у ворот валар, и, плеснув на его вершину огня из золотой и из серебряной чаши, запела Песнь Веления и стала ждать. Вскоре на вершине кургана пробилось два ростка: там, где был налит огонь Иллуина, вырос Телперион, а там, где огонь Ормала — Лаурелин. Потому-то и испытывали всегда тёплые чувства Волки к Древам, к Светилам — Солнцу и особенно Луне — и к Сильмариллам, — ибо все они берут начало от одного Огня.

Тем временем Гэри и Фреки, а с ними и дети их, которые уже успели появиться на свет и окрепнуть, бродили по лесам Эндора, принося ужас и творениям Йаванны, создательницы своей, и тварям Мелькора, и не зная, кто из них на чьей стороне. Но Йаванна часто являлась им во снах, и они чтили её; и всегда Волки чтили Кементари, вне зависимости от того, на чьей стороне были. Но вот пришла первая Стая к воротам Хэлгора, и никто из слуг Мелькора не посмел встать у них на пути, ибо не видели ещё таких существ, но от единственного уцелевшего после боя за чаши паука слышали о них. Беспрепятственно дошли они до трона Мелькора, но когда балроги попытались схватить или убить их, Мятежный Вала жестом остановил их.

— Я знаю о вас, Вольный Народ, — молвил Мелькор. — Знаю и о том, что вы убили моих слуг, посланных за огнём Светилен, и о том, что Манвэ, восседающий ныне на горе Таниквэтиль, предал вас и хотел убить. Знаю, что вы гуляли, вольные, в моих землях и убивали моих слуг и Орлов Манвэ, без разбору. Что же ты скажешь теперь мне, Гэри, отец Драугов?

Величественна и горда была речь Гэри, ибо Йаванна, хоть и улетела на Запад, не оставила Младших своих Детей и учила их многому, приходя во снах и в виде духа.

— Мелькор, Восставший Вала! — произнёс Первый Волк. — Рождены мы были, чтобы служить и охранять, но теперь поняли, что владыка может предать слугу, и слуга может предать владыку. А потому иной путь избран ныне нами. Вольным Народом ходим мы по свету, и нет для нас границ. Ты говорил, что на твоей земле убивали мы твоих слуг. Но нет: в Вольных Лесах охотились волки и спасали свои шкуры от напавших на них. Не было разницы нам, кто кому служит: орёл и паук равно становились нашими жертвами; но орлы более ненавистны нам, ибо благодаря паукам получили мы любовь Йаванны, а благодаря орлам — ненависть Манвэ. А потому слушай, Вала Мелькор: как союзники, но не как слуги, будем мы тебе, пока живёшь ты в Чертах Мира; если судьба сулит погибель тебе, то и наследникам твоим будем мы друзьями, но столь далеко я не могу заглянуть и не могу дать слова за столь дальних потомков. Союзниками будут тебе Волки, но священен для нас этот союз: не пойдём против тебя и слуг твоих, даже если и с тобой не пойдём.

— Да будет так, — молвил Мелькор со своего трона, так как понравились ему речи Первого Волка.

Слышала речь эту и Унголианта, Чёрная Паучиха. И возненавидела она Драугов, убивающих её детей и не желающих служить никому.

— Черносердый! — обратилась она к восседавшему на троне Мелькору. — Непокорны и странны эти создания. Убей их, убивавших моих детей, или я сама уйду от тебя, ибо не желаю видеть их своими друзьями.

— Что ж, убей их, если можешь, — ответил ей Мелькор, и смеялся в сердце своём.

Тогда бросилась Унголианта на волков, щёлкая челюстями, с которых капал яд, но Гэри и Фреки, и шесть сыновей их, схватили её за ноги и растянули на полу перед троном Тёмного Властелина.

— Довольно! — молвил Мелькор, и Паучиха была отпущена. Хромая, покинула она Хэлгор и бежала на юго-запад, пока не достигла Аватара. И многие из пауков её, не желая более служить Мелькору, разбежались по всему Средиземью и спрятались в самых тёмных и мрачных местах.

Волки же жили и множились в Средиземье. Мудрейших из них стал обучать Мелькор Магии — но Магия их чужда Магии Двуногих, и они стали называться Нгаурами за протяжные песнопения — нгаэ. Позднее их прозвали волколаками и оборотнями, ибо научились они принимать облик Детей Эру; но потом Нгаурами звали лишь то племя, что вело свой род с Тол Сириона. Немногие из жителей Арды познали таинство превращения: лишь Айнур и Нгауры достигли совершенства в этом! И хотя ненавидел Мелькор других валар, но позволял Нгаурам, которые были жрецами Йаванны, поклоняться Земной Королеве, и те пели ей гимны, поднимая головы к западным звёздам.

*

Из Майар Мелькора более всего сдружился с волками тот, кто в преданиях двуногих известен как Гортхауэр и Саурон, и кого волки называют Гэртсаурон, что значит Лесной Вожак. Много времени проводил он среди Нгауров, и многому они научились от него. Но вот пришло то время, которого — с разными чувствами — ждали все обитатели Арды: у залива Куйвиэнэн пробудились Перворождённые Илуватара. Так случилось, что первыми из разумных существ, кто увидел их, были Волки. А так как перед пробуждением их Варда из росы Телпериона создала множество новых звёзд, так как в волках жило то же пламя, что и в Серебряном Древе, так как к звёздам были обращены первые восхищённые взоры Эльдар, так как были чудны и прекрасны собой, — то приглянулись они Драугам, и полюбили Волки Звёздный Народ. Но они помнили, что Мелькор их рассказал о пробуждении Перворождённых, и не пошли против чести, и долг свой выполнили. Узнав о том, что Дети врага его пришли в мир, и что понравились они Вольному Народу, так сказал он вожакам волчьим:

— Так ли хороши Дети Эру, как говорите вы мне? Быть может, Илуватар потрудился на славу и сделал Эльдар прекрасными и могущественными. Но вот подружитесь вы с ними — а они предадут вас слугам Манвэ, ибо чувствую я в них дух, родственный валар Запада. Небо, а не земля — стихия их, и Торонов, а не Драугов, будут считать они братьями своими. Но я вижу вашу любовь к ним — и как же мне пойти против желания друзей своих, если и с моими замыслами схожи они? Новое задание даю я вам, храбрые дети Гэри; поймайте, сколько сможете, Перворождённых Илуватара и доставьте их в крепость мою, чтобы они стали слугами моими и друзьями вашими в играх ваших.

Послушали Мелькора Драуги, и многие из них пошли к Водам Пробуждения, и Гэртсаурон на чёрном коне был с ними; и разбили они там лагерь. Чарами своими заманивали Нгауры эльфов-авари в лагерь, а Гэртсаурон усыплял их, чтобы так доставить в Хэлгор. Когда же появился на берегу залива Оромэ, Гэртсаурон, волки и пленённые ими эльфы покинули эти края и перебрались в крепость Мелькора. Там Тёмный Властелин разбудил Эльдар и взялся за их воспитание, ибо не были они ещё под властью Западных Владык. От этих эльфов происходит народ урхов, или орков. Чтобы устрашить врагов своих, Мелькор дал им жуткий облик и свирепый нрав. Но с волками дружили орки. Некоторые даже позволяли ездить им у себя на спинах, но другие не понимали своих собратьев, столь странно выражавших свою любовь к Тёмному Племени, потому тех, кто возил орков на себе, стали звать Варгами, что значит Изгнанники. От Варгов происходят и Аданамелы, что дружат с хазгами. И поныне Варги и Аданамелы говорят на Тёмном Наречии; язык же Эминтиров восходит к синдарину, тогда как Высокие Роды — Балагвайты и Драугамарты — говорят на чистом синдарине, хотя они не более родственны меж собой, чем Эминтиры и Варги.

Тем временем валар, желая оградить эльфов от тёмных сил, начали осаду Хэлгора. Долгой и трудной для обеих сторон была эта осада: много волков погибло в битвах за земли Мелькора, и многие были взяты в плен превосходящим воинством валар. Но в конце концов Врата Хэлгора пали, крыши с подземелий были сорваны, и Мелькор укрылся в самом глубоком подземелье. Тогда вперёд вышел Тулкас, как сильнейший из валар, и вызвал Мелькора на единоборство, и, одолев, поверг его ниц. Так Мелькор был взят в плен и связан цепью Ангайнор, которую отковал Ауле. И вновь разделился волчий народ на племена. Варги ушли за Эред Луин и поселились во Мглистых горах южного Эриадора. Предки тол-сирионских Нгауров поселились в лесах и горах близ разрушенного Хэлгора и там продолжали поклоняться Йаванне и Мелькору — валар, столь чуждым друг другу. Небольшая группа волков во главе с Ранатаром отказалась от союза с Мелькором — ибо они считали, что Тёмный Властелин повержен навсегда. Но не встали они и на чью другую сторону в тот раз, ибо странную клятву произнёс Ранатар, и те, кто был с ним, повторили её:

— Повергнута Стихия, с которой связали свой Путь Драуги. Стоит ли более связывать свои судьбы с кем-то? Волосами Йаванны клянёмся отныне бродить по Средиземью — кого из нас куда бы ни занесла судьба, — не думая о Войнах Высших. Огнём Иллуина клянёмся, что не будет отныне над нами вождя — ни из нашего, ни из других племён. Листьями Телпериона клянёмся биться в каждой битве, увиденной нами на нашем Пути — но лишь на стороне тех, кто будет нам симпатичен. Зубами Гэри клянёмся, что лишь смерть или победа может прервать наш бой. Но лапами Фреки клянёмся, что ни один из нас не поднимет лапу и не откроет пасть на другого из давших клятву или из потомков давших клятву — даже буде окажемся мы на разных сторонах битвы.

И, дав эту клятву, волки разошлись в разные стороны и не оглядывались назад, покидая собратьев. И с тех пор их зовут Ранадраугами — Странниками. Восточнее Варгов, ближе к морю Хелкар, поселились волки-Талионы, а те, что ушли на юг — южнее Харада, — стали зваться Анкангами. Имя Драугрим, Вольный Народ, сохранилось за теми, кто жил в лесах и горах на северо-западе Средиземья — от них потом пошло много других великих волчьих племён. Те же, кто был пленён валар и увезён на Запад, в Валинор, были извращены там Западными Владыками и лишены и разума, и дара речи, — так были созданы Псы. Те из Псов, что были рождены в Амане, были бессмертными, как эльфы. Единственный из Псов обладал ещё разумом, ибо был сыном пса Гарма и пленённой Валар волчицы, в честь Праматери названной Фреки, но и ему было дано говорить лишь три раза в жизни. Сперва этот полукровка, известный как Хуан, был вожаком своры псов Оромэ, но тот подарил его Келегорму, предсказав при этом, что ему суждено погибнуть в единоборстве с сильнейшим из волков Белерианда. Ибо судьба Великого Пса была сплетена с судьбой Вольного Народа.

Вскоре после того, как Феанор создал Сильмариллы, наполнив один из них светом Лаурелина, другой — светом Телпериона, а в третьем — смешав свет обоих Древ, Мелькор был выпущен из темницы и бежал из Валинора на северо-запад Средиземья, к развалинам Аст Ахэ, где бродили верные ему Драуги; ибо замыслил он месть и хотел свершить её с помощью Волков. И когда Драугрим собрались, он велел им пойти с ними в Аман и уничтожить Древа Валинора — Золотой Лаурелин и Серебряный Телперион. Но вышел вперёд Тираннон, который был вожаком волков, стерегущих Аст Ахэ, и сказал Тёмному Властелину:

— Всегда делали мы то, о чём ты просил нас, Мелькор — и делали это всеми силами, — но сейчас должны отказать тебе, ибо тот огонь, что породил Древа, породил и нас. Не помешаем мы тебе исполнить задуманное, но наши зубы и наши когти не коснутся благословенного Телпериона. Ибо милее всего нам свет Телпериона, с коим мы в родстве навеки.

Рассердился Мелькор и хотел уже наказать силою своей Драугов, но вспомнил, как храбро бились они при Хэлгоре, и гнев его утих. Хотел он разбудить балрогов, что таились в подземельях, чтобы они помогли ему свершить задуманное, но тут почувствовал, что очень скоро здесь должны появиться Тулкас и Оромэ — злейшие его враги, — и вынужден был удалиться отсюда. А направился он на юго-запад, в край с названием Аватар, где скрывалась после ухода от него Унголианта. Хотя и помнила ещё Паучиха о своём позоре в Хэлгоре, но Мелькору удалось уговорить её пойти на Валмар. Когда же Древа были погублены, Унголианта вновь предала Властелина, возжелав Сильмариллы. Поняв, что он не сможет справиться с нею один, Мелькор испустил ужасающий крик, что отозвался в горах — край тот с тех пор звали Ламмот. Глубоко и далеко был слышен этот крик. Под развалинами Аст Ахэ проснулись, наконец, балроги и, перенесясь через Хитлум, огненным смерчем примчались в Ламмот. А вслед за ними, перенесённые магией Тираннона, на выручку Мелькору устремились и Драуги. Пламенными мечами балроги разбили сети Унголианта, опутавшие Тёмного Властелина, а волки, кусая её за ноги, долго гнали её на восток, через Хитлум, пока не достигли они подножья Эред Горгорот. Тут ей на помощь пришли таящиеся здесь твари её племени, и Драуги были вынуждены отступить на север. Этим подвигом волки Аст Ахэ вновь вернули себе расположение Мелькора, потерянное было после отказа идти на Валинор. Но с тех пор печальнее стал вой волков, ибо слагали они Плачи о Погибших Древах. Сперва к звёздам — росе Телпериона, а затем к Луне — цветку её — обращает взоры Вольный Народ, ибо лишь Луна, да звёзды, да Сильмариллы хранят ещё огонь Иллуина, породивший Гэри и Фреки.

*

Пятьдесят лет прошло с тех пор, и вот, явился к Финроду, что жил тогда на Тол Сирионе, его друг Тургон, сын Финголфина, и вместе они отправились на юг вдоль Сириона, так как устали от северных гор. И вот, за Полусветным Озером, близ вод Великой Реки, их застигла ночь, и они легли на её берегу. Ульмо же, поднявшись по реке, погрузил их в глубокий сон и тяжкие грёзы. Непокой снов остался с ними и после пробуждения, но они ничего не сказали друг другу, ибо воспоминания были смутны, и каждый думал, что Ульмо послал весть ему одному. Но всегда были они в тревоге после этих видений, и они часто бродили одни в нехоженых землях, ища повсюду потаённое место для своих народов, ибо казалось каждому, что ему велено подготовиться к дням лиха и основать твердыни, чтобы Мелькор не смог сокрушить их. И однажды, когда Финрод бродил там один на севере Таур-им-Дуината, на него напал небольшой отряд орков, что забрели сюда после падения Хэлгора и Аст Ахэ. Храбро сражался Финрод, но одному ему было бы несдобровать. На счастье эльфа, волею судьбы оказался в Таур-им-Дуинате волк по имени Карак-Мегиль, Клык-Меч. А был Карак-Мегиль из Союза Ранадраугов, Вольных Драугов Белерианда, а потому, увидев сражение и вспомнив о клятве, встал на сторону того, кто был ему более симпатичен — на сторону Финрода, храбро сражавшегося против превосходящих сил противника. Трёх орков Карак-Мегиль успел убить со спины, ещё до того, как кто-либо понял, что в бой вступила новая сила. Подав же знак приветствия Финроду, Ранадрауг пропел боевой клич — и тотчас половина из оставшихся в живых орков переключилась на волка. Но он ловко выскальзывал из их кольца, то уходя за пределы досягаемости орочьих ятаганов, то прыгая к противникам, сбивая их по очереди на землю лапами и перегрызая им глотки. Говорят, что в тот момент, когда Карак-Мегиль перегрыз горло последнему из своих орков, Финрод снёс голову мечом последнему из своих. Так и началась странная дружба эльфа и волка — ибо Карак-Мегиль был уже стар, а наследников у него не было; и некому более было передать свои знания и умения. Потому и взялся учить Ранадрауг Финрода высокой технике волчьего боя — боя зубами и лапами, — насколько телосложение Двуногих подходит для этого. Но Финрод оказался способным учеником и хорошо освоил эти навыки, изменив, что было возможно, под себя. Когда же почувствовал Странник приближение смерти, он попрощался со своим случайным другом и учеником и пошёл на Восток, к Амон Эребу. Там и отошёл его дух в чертог Мандоса, предназначенный всем Смертным, там и упокоилось его тело — на горе столь же одинокой, как он сам. А Финрод вернулся в свои владения и вскоре основал твердыню Нарготронд, за что получил прозвище Фелагунд, Властитель Пещер. Туда и перебрался Финрод. Остров же Тол Сирион был захвачен волками, которых вёл Гэртсаурон, через два года после Дагор Браголлах. За верность и отвагу, проявленную в этом бою и во множестве других, Гэртсаурон подарил своим Нгаурам под храм Йаванны крепость на этом острове, а сам остров переименовал в Тол-ин-Нгаурхот, Остров Поющих. Но Финроду, построившему крепость на Тол Сирионе и потерявшему её в боях, умереть было суждено в ней же, ибо уже родился Берен, о котором люди до сих пор слагают песни, — сын Барахира, что спас Финрода Фелагунда в Дагор Браголлах.

Впервые сплелись судьбы Берена и Драугов, когда Нгауры Гэртсаурона заманили в ловушку и взяли в плен Горлима Злосчастного, который предал отряд Барахира. Далее, когда Мелькор назначил высокую награду за голову Берена и поручил оркам раздобыть её, орки, наслышанные о подвигах сына Барахира, испугались искать его, и потому за дело вновь взялись Нгауры. Поймать Берена им не удалось, ибо, наслышанный об их приближении, бесстрашный Берен испугался и покинул Дортонион. Когда же Гэртсаурон, наконец, пленил Берена, Финрода и тех людей, что сопровождали их в походе за Сильмариллом, судьба в третий раз столкнула Волков с Береном, ибо Чёрный Майа бросил его отряд в крепость Тол-ин-Нгаурхот. А сделал он это с тремя целями: выведать планы отряда, угостить волчьих жрецов человечиной — лакомым кусочком — и дать возможность им принести жертвы Йаванне. Так Финрод Фелагунд вновь — в последний раз — посетил построенную им крепость на острове, когда-то принадлежавшем ему. Сперва Нгауры убили и съели людей, что были пойманы вместе с Береном, но никто из них перед смертью не сказал о планах отряда. Берена они хотели оставить напоследок, ибо чуяли, что именно в нём заключается тайна их похода, хотя сам Гэртсаурон видел здесь главным Финрода. Что же касается самого Финрода, то волки хотели сохранить ему жизнь, ибо всегда хорошо относились к Звёздному Народу — даже когда приходилось с ними во имя Долга. Но случилось так, что, когда главный из волков Тол Сириона, Курулин, пришёл за Береном, Финрод напряг силы и, разорвав свои путы, бросился на Нгаура. Не забыл ещё эльф того, чему учил его Карак-Мегиль, и потому ему удалось убить Курулина зубами и руками. Но и сам он был смертельно ранен, ибо даже Старшие Дети Эру редко могут сравниться силой с Младшими Детьми Йаванны.

Тем временем новая нить вплелась в верёвку, связывающую сына Барахира с Младшими Детьми Йаванны, ибо в плену у Келегорма Лутиэн, возлюбленная Берена, познакомилась с Хуаном-Полуволком и подружилась с ним. Хуан часто приходил в покои Лутиэн, а ночами лежал перед её дверью. Будучи одинока, дочь Тингола и Мелиан говорила с Псом о Берене, и Хуан понимал всё, ибо ему доступна была речь любого живого существа, обладавшего голосом; самому же ему лишь трижды в жизни было дано говорить. Первый раз использовал он это право, когда посоветовал Лутиэн бежать и рассказал, как это можно сделать. Покинув Нарготронд, где держал их Келегорм, они отправились на север; и Хуан позволил ехать Лутиэн на себе верхом, как Варги возили на себе орков и как ныне Аданамелы возят хазгов. Мчались они быстро, ибо Хуан был скор и неутомим, и принёс её к мосту, что вёл на остров Нгауров. И тогда запела она песнь, которой не могли сдержать каменные стены, и Берен ответил ей слабым голосом. А вслед за ним запели волки, живущие в крепости, ибо слово Нгаур, которым Двуногие обозначают волков, способных принимать облик, подобный человеку или эльфу, значит Поющий. Содрогнулся остров от этой песни, и силы покинули Берена, и подарила ему песня Нгауров видения древней Тьмы, явленной их предкам Мелькором.

Гэртсаурон же послал на мост молодого волка-жреца по имени Морхонн, велев ему разузнать силы и намерения прибывших. Приняв человеческий облик, приблизился он к Лутиэн, но Хуан молча набросился на него и вцепился в глотку и задушил, не дав обернуться волком. Не дождавшись возвращения первого посланника, отправил Гэртсаурон второго, более опытного, именем Эннорхель. Ещё издали увидев Хуана и мёртвого собрата, Эннорхель принял свой истинный облик и бросился на врага, но и его постигла участь Морхонна. Однако в предсмертной песне успел он сообщить Гэртсаурону, что двое полукровок на мосту: Лутиэн, дочь эльфа и майа, и Хуан, сын пса и волчицы. По случаю гостил на острове Драуглуин, верховный жрец Йаванны и вожак Нгауров Аст Ахэ. Знал он, что не ему суждено прославиться как величайшему волку Белерианда, но долг позвал его на этот роковой бой, и вызвался он сразиться с пришельцами. Так велик был ужас от его приближения, что Хуан метнулся прочь, а Лутиэн лишилась чувств. Но, падая, она развернула перед его глазами свой чёрный плащ, и Драуглуин замешкался, ощутив мимолётную дремоту. Лишь тогда Хуан прыгнул, и долго длилась жестокая схватка меж ним и Драуглуином, ибо силы были равны. Но в разгар битвы, когда всё зависело от единственной случайности, Лутиэн пришла в себя и пропела короткое заклинание, и яркая вспышка, похожая на отблеск Лаурелина, ослепила на миг Драуглуина, и Хуан смог нанести решающий удар. Истекая кровью, вырвался Драуглуин и вплёл свою нить в Тиндэйфель, и с тех пор только волки помнят, что на самом деле произошло на мосту к Тол Сириону, ибо история Двуногих пишется рукой победителей, какими бы средствами ни досталась им победа.

Что же случилось дальше — волкам то неведомо, ибо некому было передать им всё как есть. Известно лишь, что перед смертью успел доползти Драуглуин до Гэртсаурона. Одни говорят, что, умирая, он передал хозяину Тол Сириона своё тело, и тот попытался в нём исполнить судьбу Хуана-Полукровки, коему предначертано было погибнуть в битве с сильнейшим волком Белерианда, но тоже не преуспел, ибо только волку была дана сила на это. Другие утверждают, что Гэртсаурон сам обратился волком с той же целью, но замешкался от магии Лутиэн или от воспоминаний, связанных с нею и родом её, и был пленён и отпущен только в обмен на власть над островом. Иные же уверяют, что никакой битвы и вовсе не было, и майа не то в страхе бежал из крепости, не то намеренно сдал её, преследуя какие-то собственные цели. Так или иначе, покидал Гэртсаурон остров по воздуху, подобно летучей мыши, а не волку, и достиг Дортониона. Лутиэн же с помощью Хуана освободила пленников, среди которых нашла и Берена, скорбящего у тела Фелагунда. Похоронив его, они отправились в странствия, а Хуан вернулся к господину своему Келегорму, и хотя не любил его уже так сильно, как прежде, оставался верен ему даже тогда, когда сыны Феанора были вынуждены бежать из Нарготронда. Лишь тогда, когда Келегорм и Куруфин попытались похитить Лутиэн и убить Берена, отрёкся Хуан от службы Келегорму, чтобы защитить своих новых хозяев (или товарищей — если кровь Фреки говорила в нём сильнее крови Гарма). О том же, как, насладившись днями с Лутиэн, Берен снова пустился на поиски Сильмарилла; как Лутиэн отправилась вслед за ним, взяв с собой Хуана-Полукровку; как снова привёл её Хуан в Тол-ин-Нгаурхот, где, используя чары острова и то, чему учила его мать, обратился в подобие Драуглуина, а Лутиэн помог обратиться в подобие летучей мыши Тхурингвэтиль — посланницы Гэртсаурона; как воссоединились они с Береном, нагнав его в этих личинах; как во второй раз заговорил Валинорский Пёс, рассказав Берену и Лутиэн о роке, который ожидает его и их; как передал он Берену облик Драуглуина, и как оставив Полукровку, отправились они ко Вратам Аст Ахэ в этих личинах, — об этом довольно сказано в писаниях Двуногих, и не Вольному Народу решать, где в них правда, где ложь, где недомолвки, а где заблуждения. Между тем, созрел уже Рок Хуана и ждал их у Врат Аст Ахэ.

*

За 12 лет до гибели Драуглуина Мелькор изгнал эльфов из Ард-Галена потоками лавы. С тех пор зелёная долина превратилась в пустыню, и только самые сильные и отважные могли выжить в ней. Поэтому волки Аст Ахэ использовали эту землю для испытания переярков. Драуглуин был первым, кто выжил в этой пустыне, но с тех пор волков Анфауглита становилось всё больше, и отбор делал их всё крепче. Они составляли избранную гвардию Мелькора, Анфауглир, что значило Племя Удушливой Пыли, но чаще их называли Аттакуин, Выжившие. Когда стало известно, что Хуан-Полукровка бродит по Белерианду, Мелькор, помня о пророчестве Оромэ, избрал сильнейшего отпрыска Драуглуина от волчицы Лосдраугвен, названного при рождении Хенриль, что значит Ясноокий. Ещё до того, как у Хенриля прорезались глаза, он убил и съел Сколль и Хитиль, брата и сестру своего помёта, и, отказавшись от материнского молока, перешёл на свежее мясо. Когда он чуть подрос, его отправил в Анфауглит, и там питался он пауками и скорпионами, к коим питал родовую ненависть, и приучился не спать много дней и ночей подряд. Убитые же Сколль и Хитиль явились к чертогам Мандоса, отведённым Детям Йаванны, но, увидев в небе Цветок и Плод Великих Древ, побежали за ними по небу, ибо, как все волки, жаждали света, но — Своего Света.

Когда, спустя год, вернулся Хенриль в Аст Ахэ, он был уже крупнее отца своего Драуглуина и получил прозвище Каркарато, Большой Клык. Мелькор поселил его в главной башне Аст Ахэ, у своего трона, и кормил с рук отборным мясом Эльдар и Хильдор. А когда Хенриль достиг зрелости, назначил его стражем у Врат Аст Ахэ, ибо знал, что Берен и Лутиэн уже идут сюда в поисках Сильмарилла, и что рано или поздно Полукровка тоже наведается сюда. Супругой Хенриля стала Амарт, а единственным сыном — Мордрауг, чьими потомками в Четвёртую Эпоху были вожаки Эминтиров, Стражей Ангмарских гор, из рода коих происходит Эрэдрауг — Убийца Маглора, освободивший последнего Феаноринга от проклятья и забравший у него Сильмарилл Телперина спустя семь с половиной тысячелетий после Войны Гнева.

Хенриль издалека учуял путников, и хотя скрывала Берена личина Драуглуина, а Лутиэн — личина Тхурингвэтиль, природное чутьё подсказало ему, кто скрывается под ними. Потому, когда они приблизились, он не дал им войти, но свирепо двинулся на них, и под взглядом волка человек и эльфийка сбросили свои личины. Но Лутиэн была дочерью майи Мелиан и, направляемая кровью майар, выступила перед Хенрилем со всей мощью Стихий. Подняв руку, она велела ему уснуть, и Хенриль погрузился в сон, поражённый древней магией. Во сне же попал он в Лориэн, где встретился с Йаванной Кементари. И рассказала ему Земная Хозяйка о Жребии Нолдор, лежащем на Сильмариллах, но тогда ещё не знал Хенриль, зачем рассказали ему об этом, и много бед произошло из этого. Берен же и Лутиэн прошли через Врата и явились пред троном Мелькора. Там и случилась знаменитая Битва Песен, и песня Лутиэн была такой исключительной красоты и слепящей силы, что слепота поразила Мелькора. Воспользовавшись этим, Лутиэн набросила свой плащ ему на глаза и навела на него сон, и он рухнул перед нею, а железная корона с громким стуком скатилась с его головы. Все замерло, ибо и все обитатели Аст Ахэ погрузились в сон вместе со своим правителем. Тогда Берен вынул из ножен кинжал Ангрист, отнятый у Куруфина, и вырезал из железных тисков тот Сильмарилл, в котором смешался свет двух Древ. Он сжал Камень в кулаке, и Сильмарилл покорился его прикосновению и не ожёг его. Тогда Берену пришло на ум, что он мог бы исполнить более, чем поклялся, и унести из Аст Ахэ все три Камня Феанора; но не таков был жребий Сильмариллов. Ангрист сломался, и осколок его, отлетев, задел щеку Мелькора. Тот застонал и шевельнулся, и все обитатели Аст Ахэ дрогнули во сне. Страх охватил тогда Берена и Лутиэн, и они бежали, забыв об осторожности и не сменив облика, желая лишь только ещё раз увидеть свет. Никто не пытался ни задержать, ни преследовать их, но Врата для них были закрыты, ибо Хенриль пробудился и в гневе стоял у порога Аст Ахэ. Прежде чем бегущие могли его заметить, он увидел их и прыгнул. Лутиэн была обессилена и не успела использовать свои чары. Но Берен метнулся вперёд, заслонив её и выставив перед собой правую руку, сжимающую Сильмарилл. Жаждя впитать в себя мудрость и свет Двух Древ Валинора, с коим каждый волк ощущает своё родство, Хенриль пересилил страх и нанёс удар. Челюсти Аттакуина сомкнулись на правом предплечье Берена, ломая кости и разрывая мышцы и сухожилия; но проклятие Феанора лежало на Камне, и вместо света Хенриль получил боль, а вместо мудрости — безумие. Мгновенно его внутренности наполнились мучительным пламенем. Обезумев от ужасной боли, с воем бросился он прочь, и эхо вторило его крикам, мечась в Железных горах. И когда покинул он Север, всё живое в ужасе стремилось убраться с его дороги, ибо он убивал всех, кто попадался ему на пути, не различая эльфа и орка, оленя и медведя, человека и гнома, — даже своих собратьев-волков не щадил он, гонимый светом Телпериона и Лаурелина в его чреве. Так сила Хенриля обернулась против него самого, ибо иного давно погубила бы эта боль, а он лишь метался в непрекращающейся агонии, неся смерть, ужас и разрушение по всему Белерианду. Берен и Лутиэн же, как известно из Лэйтиан, покинули Аст Ахэ благодаря Торондору и его орлам и достигли Дориата, где, поражённый их историей, Тингол согласился выдать свою дочь за Смертного, хотя и не получил Сильмарилл, всё ещё находящийся в руке Берена.

И все же радость в Дориате, вызванная возвращением Лутиэн, была омрачена, ибо, узнав причину безумия Хенриля, все ужаснулись ещё более, поняв, что эту опасность питает грозная мощь Сильмарилла Двух Древ, и тяжко будет одолеть её. Берен же, услышав о нападении Волка, понял, что цель его ещё не достигнута. И поскольку день ото дня Хенриль все более приближался к Менегроту, решено было готовить охоту на волка, опаснейшую из всех охот, о которых повествуют предания. На эту охоту вышел и Хуан-Полукровка, а также Берен, Тингол и другие прославленные воины Двуногих. На рассвете, когда они переправились через Эскалдуин, Хенриль лакал воду у подножия водопада к северо-востоку от Менегрота, утоляя неистребимую жажду. Когда невыносимые страдания его были усыплены сладкой водой Эсгалдуина, а разум ненадолго вернулся к нему, он вплёл свою Песню Боли в Тиндэйфель, не заботясь о том, что может быть услышал. Почуяв приближение охотников, идущих на звук, он не стал нападать сразу, но, вспомнив тяжкие уроки выживания в Анфауглите, нырнул в густой кустарник и затаился там. Никто из Двуногих не смог бы его отыскать, но потерявший терпение Хуан, желая встретиться с врагом, учуял его и с лаем бросился к его укрытию. Однако Хенриль играючи ускользнул от него и, пробравшись через колючие заросли, бросился на Тингола, почуяв в нём вожака охотников. Держа копьё, Берен попытался защитить эльфийского короля и своего новоиспечённого родственника, но Хенриль выбил копьё, словно соломинку, и, повалив Берена, вонзил свои прославленные клыки в его грудь. В это мгновение Хуан прыгнул из зарослей на спину Волка, и они покатились в яростной схватке; и не бывало в мире подобного поединка пса с волком, и от шума схватки камни раскололись, обрушились и преградили путь водопаду. Наконец, смертельно ранил Хенриль Хуана, и тот, скуля, отполз к умирающему Берену, чтобы, заговорив в третий раз, проститься с ним. Но и сам Хенриль был тяжело ранен, и пламя Сильмарилла проникло в его кровь, убивая величайшего из волков Белерианда.

Поют Нгауры, что незадолго до Дагор Дагорат Хенриль вернётся, и вместе с ним убитые им Сколль и Хитиль, и вступят в рань Восставшего Вала. И когда Мелькор откроет Врата Ночи, Сколль отыщет Сильмарилл Лаурелина, а Хитиль достанется Сильмарилл Телпериона, сохранённый для неё в Краю Волков тем, в ком течёт кровь четырёх рас — Айнур, Эльдар, Хильдор и Драугрим. Сам же Хенриль сразится с Эарендилом, вернувшимся с небес, и, сразив его, отнимет у него Сильмарилл Двух Древ. Втроём, не опалённые пламенем Камней, Хенриль и дети его, Сколль и Хитиль, вернут Сильмариллы Мелькору, и зазвучит Вторая Музыка Айнур, более великая, чем Первая. Многое неясно в пророчестве Нгауров, и не верит Вольный Народ в нерушимость предначертанного, но кровь четырёх рас смешалась после того, как Дориат пал от проклятия Феанора в битве за Наугламир.

*

В то время Лутиэн и воскресший Берен жили на Тол Галене, Зелёном Острове, что на реке Адурант, самой южной из тех, что сбегают с Эред Линдона, чтобы слиться с Гэлионом. Сын их, Диор Элухиль, взял в жёны Нимлот, родственницу Келеборна, принца из Дориата и супруга Галадриэль. Сыновьями Диора и Нимлот были Элуред и Элурин, а дочь звали Эльвинг. Когда посланец из Дориата явился к Берену и Лутиэн и поведал им, что гномы царя Ногрода убили короля Тингола и похитили Наугламир с вплетённым в него Сильмариллом Двух Древ, Берен покинул Тол Гален и призвал к себе Диора, и они отправились на север, к реке Аскар, с большим эльфийским войском из Оссирианда. И когда гномы пришли к Сарн Атраду, отягощённые богатствами Дориата, весь лес наполнился пеньем эльфийских рогов, и со всех сторон полетели стрелы и дротики. Много гномов было убито в первой стычке, но некоторые, уйдя от засады и объединясь, бежали на восток, к горам. Однако когда шли они по пологим склонам горы Долмэд, появились Старшие Дети Йаванны и загнали гномов, давно досаждавших им своими топорами, в сумрачные чащи на склонах Эред Линдона, и, говорят, ни один гном не вышел оттуда живым. В той битве у Берен сражался в последний раз и своей рукой убил царя Ногрода, сорвав с него Наугламир, вернулся на Тол Гален. Диор же, наследник Тингола, простился с Береном и Лутиэн и, покинув Лантир Ламат, с женой своей Нимлот пришёл в Менегрот и поселился там; с ними были их юные сыны Элуред и Элурин и дочь Эльвинг. С радостью приняли их Синдар, и Диор Элухиль взошёл на престол, дабы возродить величье и славу королевства Дориат.

После того как Берен и Лутиэн умерли безвозвратно и, как все смертные люди, ушли за пределы мира, шкатулку с Наугламиром и вплетённым в него Сильмариллом передали Диору. Тогда среди рассеянных эльфов Белерианда прошёл слух, что Диор, наследник Тингола, носит Наугламир, и клятва сынов Феанора вновь пробудилась ото сна. Ибо, пока Лутиэн носила Ожерелье Гномов, ни один эльф не осмеливался бы выступить против неё; но сейчас семеро Феанорингов, услыхав о возрождении Дориата и о величии Диора, оставили скитания, собрались вместе и послали к Диору, требуя своё. Диор, однако, ничего не ответил сыновьям Феанора, и Келегорм подстрекал братьев напасть на Дориат. И вот они явились внезапно в середине зимы и бились с Диором в Тысяче Пещер. Так от руки Диора погиб Келегорм; там же пали Куруфин и мрачный Карантир; но и Диор был убит, и погибла жена его Нимлот. Но сыновья Феанора не завладели тем, что искали, ибо уцелевшие бежали от них к устью Сириона, и была с ними дочь Диора, Эльвинг, и был с ними Сильмарилл. Рассерженные пропажей Сильмарилла и гибелью своего предводителя, слуги Келегорма схватили Элуреда и Элурина, юных сынов Диора, и, в лицемерном нежелании марать руки кровью королевских детей, отнесли их в чащу леса, чтобы они погибли от холода и голода или стали добычей волков. Узнав позднее об этом и пожалев о содеянном, Маэдрос отправился со своими людьми искать их и заставил слуг Келегорма показать место, где оставили они Элуреда и Элурина, но не нашёл ни их самих, ни их крови — лишь волчьи следы. Ибо здесь начинается история Элуреда и волчицы-оборотня Гулуиал — история, которая значит для Вольного Народа столько же, сколько для Двуногих — истории Тингола и Мелиан, Эле и Ланирэ, Берена и Лутиэн, Туора и Идриль, Имразора и Митреллас, Арагорна и Арвен…

Средневековая «Жизнь в 100 словах»

Колыбель. Пелёнки. Плач.
Инфлюэнца. Оспа. Врач.
Крест. Молитва. Лук. Чеснок.
Нож. Пиявки. Шепоток.

Палки. Розги. Соль. Горох.
Храм. Евангелие. Бог.
Пастырь. Кара. Страшный Суд.
Сеновал. Девица. Блуд.

Порка. Слёзы. Поп. Псалтирь.
Ряса. Чётки. Монастырь.
Настоятель. Келья. Член.
Враг. Набег. Пожары. Плен.

Бегство. Лес. Село. Порог.
Поле. Барщина. Оброк.
Хлеб. Мука. Полати. Стол.
Пиво. Куры. Частокол.

Тиф. Холера. Мор. Чума.
Воры. Засуха. Зима.
Холод. Голод. Пашня. Труд.
Пот. Мозоли. Лошадь. Кнут.

Дом. Жена. Запасы. Хлев.
Жадность. Зависть. Похоть. Гнев.
Страх. Донос. Охрана. Плач.
Инквизитор. Суд. Палач.

Дыба. Пытки. Приговор.
Столб. Дрова. Смола. Костёр.
Крик. Проклятья. Пепел. Смрад.
Черти. Вилы. Муки. Ад.

Синквейн

Синквейн,
Блестящ, звенящ,
Возник, взошёл, угас.
Подкован в двадцать два крыла
Пегас.

42

«Правильно поставленный вопрос — половина ответа».

Исколесив полмира до седин,
Я оставлял полмира впереди —
Проверить обоснованность сентенций.
И сердце билось пёрышком в груди,
Когда я вопрошал «21»,
из рук не выпуская полотенце.

Нескоро, Пёсий Бог, тебе за мной,
чтоб отмерять шаги судьбы земной,
но я считал —
и список был некраткий.
Я проклинал царя.
Я крал зерно.
Я порицал.
Я был с чужой женой.
Я ел сердца.
Подслушивал украдкой.

«Входите.
Подождали и внизу б».
На год по зубу.
По греху на зуб.
На грех — по богу,
по строке
и ному.
Ты так далёк,
мой друг —
мой верный труп,
как громный глас
архангеловых труб —
на полпути
к далёкому Иному.

River

«Лети, журавушка, — грудь Вселенной туга, как бубен».
Олег Медведев

I. не хватает дамы чтобы две пары сложить в фулл-хаус
¿ʎvɐфǝҺ ɯиuɔ оɹоdоɯоʞ ʎ ɐɹǝdǝƍ ıqнvоʚ ıqʚ ǝɓɹ
после сатьи трета после двапары извольте хаос
оvɐɯɔʎ иwɐɔʎ wоɔ ɯиɓоʚ qɔиvɐɯʁduɔ иɯdǝҺ хиɯ ɯʎwо
на четыре ветра четыре масти четыре варны
ɐwоɔ оɹонҺǝd ɐ‘mиɔʎ ʞоɔɐw ǝɔɐuɐε ʚ qɯɔǝ оɹɐvƍ
цирк уродов кони парад-алле несмешного жанра
ıqwоɔ оvɐw ʎwоdǝɔ oıdǝʚε иv ņоdǝɔ ǝ‘nиɯu хɐʞǝd ʚ ˙IΛ

III. бородатый крестик плешивый нолик игра иная
ʎvɐфǝҺ ɐн ʁɔɯǝҺох иvоƍ оɓ ǝжоɯ ʎdɐɯинɐɔ
на краю на грани идущим в_месте в каком не знаю
оvɐuʎ оɹǝҺ ʎεоʚ ɔ ıqƍ ɯоʚ но ʎɓǝvɔ оu wоʞεоʚ ɐε
маскарад в костюме чумной вороны во время пира
ноɔɔǝʚ и ɯиwɔ ņıqннɐ‘mǝƍо ʎwǝ нǝжʁdɐε wоdƍǝdǝɔ
разноси заразу рази разруху моя рапира
но ɔǝv ʚ wоʞvоʚ ʎɓоvоɹ ɔ ɯиdɯоwɔ и ɯоʚ wdоʞ ʚ ʞǝжон ʎʞvоʚ ˙ΛI

V. что теперь у нас там опять попробуем сводку с фронта
ʎvɐфǝҺ ɐн ɐʞmʎʚɐdʎж иɯǝv ņонҺиниɔ иʞʎd εи
что ещё остаётся нам раз уж фронт с четырёх сторон-то
ɐvɐʚǝҺон ʁʁнdǝҺǝʚ ʁdɐε хıqɯɔиvоwɔ хɐdɯɔоʞ ʚ ɐ
из колёс в телеге углов в дому и собачьих пяток
oıоʚхиv ɔ нʎv qwǝɔ oıоƍǝdǝu εǝƍ oıоʚ и оɹоɯɯо
четырёх ветров четырёх мастей обойдёмся пятой
ņǝоʚх и ņоvоwɔ wониuoıv vɐuоdu ʁ wоdɯɔоʞ хɐuоdu ʁ ˙II

пирожки с ковидлом

*

твердят олегу что в аптеку
не пустят без защитных средств
теперь в аптеку он заходит
в презервативе наголо

*

я натянул перчатки маску
презерватив противогаз
меня подозреваю тоже
незримый кто-то натянул

*

к восьмому году карантина
россия вышла на плато
дошла до края матюгнулась
и кинулась с обрыва вниз

Журавлица

Синица в руке… А ты, длинноклювая, ты даже не в небе —
Ты где-то на грани, рубеже, горизонте небытия и событий.
Я путаю карты локаций с дорогой к дому, как быль и небыль,
Паучьи сети, Ариадновы нити…

Я старый лис, я каждый вечер жду тебя, жду тебя в гости,
Хотя у меня для тебя лишь крупа и железная миска.
А ты всё так же дразнишь меня кувшином с высоким горлом.
Ты далеко. Я слишком близко.

А сон утекает в трещины.
Девчонка, девица, женщина.
Ты думаешь — так будет легче мне —
Качельки то вверх, то вниз?
Но ты мне опять мерещишься.
Зачем ты опять мерещишься?
Уйди! Но опять мерещишься.
Вернись! хотя бы на миг! хотя бы на жизнь!

Я сотворил не первую сотню твоих близнецов из бумаги.
Не выбираю одно из двух: вдохну в тебя дух, нареку твои имена…
Должна же сработать одна, хоть одна из тысячи магий!
Но за дверями она, за дверями война…

По ночам я вою, а днём укрываюсь улыбкой, хвостом, делами,
И даже эти строки — ошибка роли, даже эта песня — провал.
А ты мне снова машешь крылом — тень от тени, пламя от пламени, —
Ты опять исчезаешь… Ты, конечно, права.

И сон утекает в трещины.
Девчонка, старуха, женщина.
Ты думаешь — так будет легче мне —
Качельки то вверх, то вниз?
Но ты мне опять мерещишься.
Зачем ты опять мерещишься?
Увы, но ты мне мерещишься…
Вернись! хотя бы на миг! хотя бы на жизнь!

MAYDAY

Мини сменяют макси.
Солнце ласкает крыши.
Люди снимают маски.
Люди весною дышат.

Вёсен их непочатых
Сколько им в сердце литься!
Трогают без перчаток
Листья, ладони, лица.

Город цветёт сиренью.
Новый рассвет — стерилен.
Город плетёт свирелью
В норы напев старинный.

Песня зовёт с собою,
Песня течёт в дома их.
Ждёт в полосе прибоя
Новое солнце мая.

Всем заплатившим виру
Полуприкрытых ликов —
Майское солнце — вирус
В яркой короне бликов.

Մասիս

Я не умею писать красиво —
Ряды помарок строчу в тетрадку.
«Сидите дома!» — удел крысиный.
«Срывайте маски!» — призыв к теракту.

Мертвее дронта твоя истома,
Зима длиннее ушей ослиных.
Привет, голубка! Лети из дома,
Неси ковчегам букет маслины!

# # #

Этой сказкою мотивируйся,
Где чем дальше — тем охуеннее.
Заразите #коронавирус‘ом,
Чтоб чихал я на #обнуление.

Расскажи…

Расскажи солдату с войны,
Для чего окопы нужны.
Чтоб его, на радость ворон,
Там нашёл заветный патрон,
Чтобы полыхали в огне
В жертву неизвестной войне.

Расскажи окопу с войны,
Для чего погоны нужны.
Чтобы не ушёл без следа
Из окопа мёртвый солдат,
Чтобы оставались на дне
От него на этой войне

Расскажи погону с войны,
Для чего патроны нужны.
Веселее прыгалось чтоб
Из окопа в братский окоп,
Чтобы пополнялись извне
Списки присягнувших войне.

Расскажи патрону с войны,
Для чего солдаты нужны.
Чтоб укрыл военный закон
Тех, на ком жирнее погон,
Чтобы стал богаче вдвойне
Тот, кто не бывал на войне.

Гимн коучей

Соло:
Лёгкий бриз колышет волосы,
В голове шевелит бред.
Я работаю философом —
Продвигаю личный бренд.

Хор:
Ненавязчивою вирою
Вам характер закалим,
Матеря и мотивируя
Кандидатов за калым.

Соло:
Есть изюминка — так съешь её,
Нет изюминки — не ной.
Покупайте мысли свежие —
10 по цене одной!

Хор:
Мы вам кованые поручи.
Мы не сеем, не печём.
Мы не неучи, а коучи —
Мы научим, что почём.

Пастырь

Я ковылял в плену вещей, никак
Не вырастая из пелёнок,
И встретил сельского священника
В суровой рясе пропылённой.

Он был без «бентли» и без «ролекса».
Слегка хромал его ботинок.
Он жил неброско и по совести.
Не по указке. Не картинно.

Он небесам молился истово
С земель завьюженных и зимних
И год за годом шёл на исповедь
К попам в перстнях и лимузинах.

И в изумлении, не мешкая,
Я вопрошал: «Послушай, дедушка!
Грехов у них — вагон с тележкою,
Тебе же — отчитаться не за что.

Он рясу мял и хмурил оспины.
«Я сам того… не лучше прочих.
А за грехи — прости им Господи».
И замолчал. Замкнулся. Прочерк.

…Моя душа скулила щененько.
Мир был взъерошен и повёрнут.
А я прощался со священником
И вырывался из пелёнок.

ニョロニョロ

В сомнамбулических грёзах Кадата —
Звёзды-софисты, звёзды-софиты.
Нам бы податься с тобою куда-то:
Мне — в хатифнатты, тебе — в ханафиты…

…В чёрной дали за орбитой Юггота
Бросили «Тайны Червей» немертины.
Вспомнили Хемуля. Молвят: «Его-то
И не хватало для полной картины!

Он, испытавший тропу насекомых,
Знает секреты иных дивергенций!
Протуберанцевой плетью секомы,
Сможем мы в этих глубинах согреться».

Шепчут червям осторожные жабы,
Слизь выделяя в морозную среду:
«Бросьте, родные! Какого мазхаба
Веретники старика Альхазреда?

Нет ему места средь нищих и сирых:
В гневе и радости дервиш не дервиш!
Нет ему веры!»
…На краешке мира
Верят в барометры бледные черви.

Сонным и яростным неодинаков
Млечной Дороги жестокий напиток.
Черви ползут по тропе хатифнаттов.
Жабы идут по пути ханафитов.

Свитер с оленями

Посты мои не так уж и часто лайкали:
Кому сдалась она, эта ваша экзотика?
Куда мощнее трафик у Лаймы Вайкуле,
У сисек, Путина и, несомненно, котиков.

Тягаться с ними в эту эпоху неча мне:
Другие в топах и чартах теперь везунчики.
Пускай страдает Орёл несвареньем печени,
Когда ему на меня донесут лазутчики.

Я жру глютен, рифмую, хожу вразвалочку,
Пишу на стену и спать ухожу вне графика.
Когда в эфире такая херня на палочке,
Избави боже (иль кто там) от этих трафиков.

В чертогах памяти — полки теперь с соленьями,
Портфель без ручки, и даже скелеты — классика!
А у меня есть свитер теперь с оленями.
Сварганить, что ли, парочку с ним мемасиков?

Житие Св. Франциска

Оком смерю строго сам себя присно и ныне я.
Среди смертных грехов моих не бывает уныния.
Кто тут горбится: «Иду я с мечем, судия»? —
Горстка гордости, толика чревоблудия,
Как в огне — во гневе, охоч до похоти,
Скормлен скорби, корысть коростою — Господи! —
Позавидовал бы и сам ему, коли мог бы я:
Сохни-сдохни, мол, цапля, бесплодной смоквою! —
Да всё мимо-мимо вас, цапли мои умильные.
Что мне станется, нету коль на меня уныния?
Семерыми этими все мы до смерти пичканы,
Посему, чем с вами, мне лучше с птичками.

Хорёк — сурку (Колыбельная)

Я хорёк, а ты сурок.
Ты мой плавленый сырок,
Ты мой вяленый кишмиш:
Ем тебя, пока ты спишь.

Я хорёк, и у сурка
Подгрызаю я бока.
Прыткой белкой Рататоск
Выгрызу сурочий мозг.

Раскуроченный сурок,
Спи, мой друг, без задних ног,
Спи, мой друг, без задних лап,
Спать силён — проснуться слаб.

Ты сурок, а я хорёк,
Быстрый маленький зверёк.
Я обедай, я играй:
Прочь, сурок, в сурочий рай!

Ты посапывал-сурчал —
У меня живот урчал.
Всякой соне мой урок:
Время спать, резвиться — срок.

Я хорёк, а ты сурок.
Ты мой яблочный пирог,
Ты мой ласковый кишмиш:
Кусь тебя, пока ты спишь.

Свободен, крепко шит и кроен ладно я…

Свободен, крепко шит и кроен ладно я,
Но без побед — кого волнуешь ты!
Я брошу вам в лицо перчатку латную,
Чтобы в дуэли не было нужды.

Мальчишка

Эриху «Bubi» Хартманну

Он натянул штурвал, задирает выше.
В доле секунды — серое брюхо ИЛье.
Жмёт на гашетку. Пара трескучих вспышек —
Дальше от фейерверка уносят крылья.

Что ему! Может быть тысячу раз неправым
Тот, чью фуражку он примерял по пьяни, —
Самое главное — помнить о юнге фрау,
С кем любовались звёздами на поляне.

Звёзды теперь иные на крыльях светят —
Детская память, ночной перестук Транссиба.
Он им теперь не зритель, а ангел смерти:
Делай что должен — но, чёрт возьми, красиво!

Сколько их было, парных боёв и сольных;
Вылетов сколько — да и падений сколько!
Помнит Мальчишка: не подведёт подсолнух,
Если ему достанется от осколка.

На фюзеляже меток — нет места плюнуть:
Сбились со счёту штатные соглядатаи.
Только важнее — как приминали блюмен,
Сочные губы ягодами глотая.

Нежно ладонью — борт серебристой птицы:
Под облаками — тот, настоящий, дом их.
«Слушай, Мальчишка! чем тебе есть гордиться?» —
«Что ни единый раз не терял ведомых».

Назад Предыдущие записи Вперёд Следующие записи