07 Ноя 2024
автор: Элиас Отисрубрика: Поэзия Tags: Элиас Отис
1. Похвала Фаусту
Полон страсти ты, Фауст, великий герой.
Круг всезнающей мудрости храбро открой!
Воспаряешь над миром горящим огнём
Неустанных желаний, таящихся в нём.
Все преграды отверг, все границы пресёк,
Ветер к тайным познаньям тебя унесёт…
Смело Фауст шагнул в Пламенеющий Зрак,
Видя в тайнах Творенья мистерии мрак.
Окунулся во тьму, сердце в Бедне тая, —
В край незримых чудес Бытия.
Путь мистерий познав, Фауст ринулся ввысь:
«Путь, раскройся! Хокма́ и Даат, пробудись!..»
Вечный Фауст познанье пролил без конца
Познающим — и мудрости дал мудрецам.
Утоля жажду Истины, кладезь отверз,
Все границы пресёк, все преграды отверг.
Вёл он битву свою за свободу ума,
Дабы рухнула мрачная мыслей тюрьма.
Человече, узри Око в тайном Венце:
Пред тобой — высочайшая Цель!
Увлекает твой разум свобода и мощь.
Воспаряешь над миром, в котором живёшь.
Облекая словами деянья Любви,
Высший гений, живущий в тебе, призови,
Высочайшую Волю, великую Власть!
Выше, дальше ума пробуждённого страсть.
Сбрось оковы миров, что в просторах царят,
И крыла распахни, над Вселенной паря!
К тайным далям и высям дорога твоя,
В край незримых чудес Бытия.
2. Сердце Ночи
О, Сердце Ночи, в ритме Воли бей,
Мне в грудь войди, посей любовь и трепет,
Пока идут часы, хлебну скорей
Вина́ миров. Танцуй средь звёзд на небе!
На холм ступил рассвет, и тень ушла.
Пусть Ночь меня обнимет, как любовник,
Ведь только тьмой питается душа,
И с нею я сильней и полнокровней.
Когда проснётся мир к сиянью дня,
И птицы песню запоют дневную,
Пусть сердце, помня Ночь, стучит, пьяня:
О тьме мечтаю и о ней тоскую.
Ведь Ночь — мой дом, она мой брат и друг,
В её объятьях нахожу я стих мой.
Пусть тень её не сгинет поутру,
И пусть биенье Ночи не утихнет.
Пока мерцаньем звёздным и Луной
Ночное небо будет серебриться,
Я знаю: Ночь останется со мной;
Она — мой свет, я Ночи верный рыцарь.
Ведь Ночь — мой щит, покров и проводник,
Со мной — её и шёпоты, и вскрик,
От сердца Ночи — моему не скрыться.
3. Из глубины
Я восстаю из Бездны, из глубины.
Из темноты выхожу я на свет Луны.
Истинный облик раскрыт мой: я весь — полёт.
Я — возрождённый Зверь. Кто Меня поймёт?
Воля Моя непреклонна, безмерна власть,
Ни пред каким хозяином мне не пасть.
Неукротима душа Моя, буен дух.
Я — возрождённый Зверь.
Я иду.
4. Воля твоя — Закон
Да будет Воля твоя Законом.
Да последует за нею Вселенная,
Зримая и незримая.
Таковыми да будут деянья твои.
Власть, не ведающая границ.
Сила, не ведающая границ.
Правь безраздельно
Над всей своей жизнью,
Правь безраздельно
Над всем, что в ней есть.
Никто подчинить не сможет Волю твою.
Никто не определит за тебя Путь твой.
Каждое слово твоё,
Каждая мысль твоя,
Каждое деянье твоё
Есть не что иное,
Как проявление Воли твоей.
5. Вечная ночь
Под Луною, во мгле ночной
Живу я грёзами и мечтой.
Сквозь мириады миров
Путь устремляю вновь
К истокам вселенских вод.
Мысли танцуют.
Музыка их звучит
В сердце тех, кто сердцем живёт.
6. Путь Дурака (Сквозь ураган Творенья)
В царстве Завесы Света, в краю теней
Ночи падут оковы. Танцуй смелей!
Прошлых Эонов сбросит стальную цепь
Тот, кто стремится к цели.
Ни одному владыке не подчинить,
Воля ничья твоей не направит нить.
Путь Дурака открыт, если ты открыл
Истинной Воли силу.
В танце Пучины раскроет цветок душа,
Из темноты Минувшего делая шаг.
Сквозь ураган Творенья душа летит:
Выше и выше ступень твоего пути,
Из глубины невежества — в те края,
Где свет Ума сияет.
В поиске том свою отыщи Звезду.
С каждой ступенью твой укрепится дух.
Танец раскрыт за гранями всяких схем;
Имя ему — Телема.
7. Мысль
Ибо мысль суть начало бесчисленных чудес. Мысль суть исток Вселенной. Всё Творение — не что иное, как мысль, и потому всякая мысль, создаваемая нами, становится началом чего-то нового; мысль — не что иное, как действие, обрётшее форму.
8. Continuus Spiritus
Слушай бдительно, как сотворяется кружево слов!
Стих, рождённый законами мистики, правит числом.
За телесный предел проявляется Воля моя
В этих строчках, которые танец небесный таят.
Из посмертного мира тянусь я в проявленный мир.
Голос мой рассыпается эхом: трепещет эфир!
Страсть Пророка не ведает ныне оковы пространств,
Вдохновляя в священном чертоге блистательный станс.
Дух Великого Зверя вплетается в каждую мысль,
Ибо творчество вечно, и рвётся, могучее, ввысь.
Стихотворных заклятий творю я из тени мотив,
Направляя живущих, Колодец Глубин осветив.
9. Сиянье Месяца над озером
На тёмных водах озера в ночи
Серп Месяца так серебрист и нежен.
Зерцала вод твоих простор безбрежен,
Мир полнит серебро твоих лучин.
Деревья неподвижные… Молчи,
О мир, лучами смертными заснежен!
10. Бытия круговерть бесконечна…
Бытия круговерть бесконечна.
Пеплом мертвенным — жизни становятся вдохи.
Мы с вселенскими тайнами венчаны,
Возлагая на плечи мудрость эпох.
Вселенная я́ви и сна сплетена.
На бреге сознанья — Эонов волна,
Эхо мыслей, поступков и слов человечьих.
Продолжится жизнь движением вечным.
11. В ожидании бури
В ожидании бури, что пробуждает
Скрытые тайны Вселенной,
Готовлюсь встретить мгновения
Судьбы своей сокровенной.
В ожидании откровения,
Что свет на тьму проливает,
Поднимаюсь выше вершины
В поисках дороги домой.
В ожидании возрождения,
Что ввысь меня устремляет,
Вливаюсь в вечную мудрость,
Что направляет к свободе.
В ожидании пробуждения,
Что мудростью наполняет,
Переживаю преображение,
Когда явью становится тайна.
В ожидании объединения,
Что мне подарит покой,
Наполняюсь всею Вселенной,
Сливаясь с ней навсегда.
12. Символ Веры
Во тьме ночной, от мира скрытый,
Вёл Братьев к славе мудрый Маг.
В деснице мрака — Веры слиток,
К Мечте и Воле верен шаг.
Внутри меня сомненье гложет,
Что путь закончу я один,
Но буду рваться вон из кожи,
Ведь только так мы победим.
Пройду свой путь, презрев пределы,
Оковы пут спалю дотла,
И в окруженье Братьев смелых
Разрушу стены тех, кто слаб.
Вселенной таинства откроем,
Найдём ответ и славу в ней.
И новый шаг роднит с мечтою,
И новый ритуал — сильней.
Мы силу обретаем в Братстве,
Свободы следуя путём.
Преодолеем сто препятствий
И славный Кубок обретём.
Живёт в сердцах Великий Маг.
Не будет тщетен Веры шаг.
13. Странник
Я — странник, и я, как и ты, одинок.
Душа без приюта, без ножен клинок.
По миру скитаюсь, росу пригубя,
Ища утешенья, взыскуя себя.
Ни края родного, где я не в гостях,
Ни дома — размяться усталым костям.
Иду я сквозь дождь и сквозь солнечный свет,
В Божественном Сердце ищу я ответ.
Долины отчаянья, горы вражды
Борьбы моей вечной увидят следы.
Но освобожденье — всё то, что ищу:
Когда я пред миром травой трепещу.
Божественной искрой и светом ведом,
Я знаю, где край мой, я ведаю дом.
Я в мир этот бренный до дна бы глядел,
Пока не достиг бы Свободы предел.
14. Слияние
Мы станем телом и душой — Одно.
Сливаемся единою волной.
Нежны, как ночь, стучат сердца в груди, но
Одной живой мечтою мы едины.
15. Под дверь скользнула бледная рука…
Под дверь скользнула бледная рука.
Его прикосновение — жестоко,
Присутствие — столь нечестиво мерзко.
В чертоге стало зябко, веет хладом
Зловещим, тень танцует у свечи.
Когда оно приблизилась к постели,
От ужаса забилось сердце девы.
Но крик о помощи не слышали в ночи,
Когда кошмарное созданье, сея ужас,
Придвинулось — дрожала дева в страхе,
И твари леденящее касанье
Её лицо ласкало. Когти твари
Впивались в плоть её немилосердно,
Глаза её сияли, как огонь.
С каждым мигом она чувствовала, как жизнь покидает её тело. Кошмарное создание насмехалось над нею, хохоча над попытками избавиться от этой мучительно жестокой хватки.
Крик девы клокотал в кровящем горле,
И вырванного сердца свет померк.
16. Поэза Запредельности
В тенях безмолвных преходящих дней
Я вне миров иду и вне путей,
Не раб земным владыкам, вольный дрозд,
Парю в просторах бесконечных звёзд.
И с каждым мигом явственней урок:
Из бренных царств я возвращаюсь в срок
В край вечности, где время не гнетёт —
Туда, где бытие свободно от
Оков телесных, что терзали дух.
Земных отар не властен здесь пастух:
В Бескрайности лечу, освобождён,
С крылами света — сквозь барьер времён.
Среди симфоний звёзд — моя звезда,
Дитя созвездий, чья душа пуста.
Где времени разорванная цепь —
Безбрежен свет в божественном венце.
Нетленный Дух в объятьях Пустоты,
Свободен я, со временем на ты:
Найду и утешенье, и покой,
Где шёпот звёзд, свободный и простой.
В Здесь-и-Сейчас — блаженство бытия.
Экстаз любви: Вселенная и Я.
Минувшее с грядущим слились вмиг,
И в этом танце предо мной весь мир.
17. В бездне ночи и тени…
В бездне ночи и тени
Пробуждается к жизни душа.
Через смерти границу
И через пространства без края,
Сквозь Вселенную мыслей и чувств
Я свой путь продолжаю,
Под масками ночи
Личину и очи скрывая,
Вечной жизнью дыша,
Пульсирует ясное сердце.
Так открой же его —
И разума дверцу —
Вечной жизни,
В которой никто не умрёт.
18. Ночь Пана
Пан в безмолвии ночи танцует лесные танцы,
Тростниковая флейта его шепчет дрёмные тайны.
Под навесами тени качаются и кружа́тся
Под песню волынок, будто бы в трансе,
Тени леса движутся плавно, погрузившись в мечтанья
Под песню волынок.
19. Ритуал Света в Ночи (Путь в Потаённые Царства)
Где сгущается тьма, там свет Разума ярче сияет.
В пустоте необъятной искра бытия полыхает.
В Сердце Бездны в далёкие дали уходит искатель.
Мудрость тайных чертогов за звёздами спрятал Создатель.
Ночь огнями полна, и в безмолвии звёзды восходят.
Ищет Истину путник в своём бесконечном полёте.
Путешествие вечно. Тенями иллюзия дразнит,
Но ищущему ведомо: свет никогда не угаснет.
20. Цикл
Планета вертится. Люди поют.
Цикл продолжается снова и снова.
Время за временем, день за днём и за годом год —
Мир всегда идёт по одной и той же дороге,
И всегда будет так, до последнего вздоха,
И едва будет сделан этот последний вздох —
Новый цикл начинается снова.
Оживает увядший мир.
Начинается цикл… Планета вертится…
21. Симфония космического хора
В необъятности Вселенной
Звёзды пляшут и сияют,
Души странствуют сквозь время,
Увлекаемы теченьем.
Жизни песнь неповторима,
В ней смешались боль и радость,
Но в конце нам всем дорога —
Пылью стать вселенской ночи.
Все мы связаны со всеми
В этом танце бесконечном,
Сплетены тела и души
Волей случая, как нити.
Пусть тела и бренны наши,
Души наши знают вечно
Связь глубокую повсюду,
Что порвать никто не в силах.
В тишине и блеске ночи,
Где спокойно всё и тихо,
Звёзды шепчут нам секреты
О великой битве мира.
Даже если одиноки —
Мы едины в этой тени
Связью между всеми нами,
Тканью, где сплетутся жизни.
Из рожденья в смерть и дальше —
Одиноких нет на свете,
Ибо все мы — отраженья
Золотого блеска жизни.
Каждая душа есть нота
В партитуре вечной жизни,
Звук, что, слившись с остальными,
Сотворяет хор симфоний.
Даже если разойдутся
Наши тропы, в вечном танце
Все мы связаны навеки:
Нити-рифмы — наши судьбы.
Наши души — звёзды в небе:
По одной, но часть созвездий;
Вместе — станут гобеленом
С блеском красоты небесной.
И хоть каждому знакомы
Наши битвы, наши страхи,
Мы — Божественного части,
Мы — симфония Вселенной.
Так шагать мы продолжаем
По извилистой дороге,
Неизменно изучая
Душ космических глубины.
И когда, в минуты грусти,
Мир покажется застывшим,
Эти души, наши души,
Нам подарят радость жизни.
Ибо связь не рвётся — крепнет,
Далеко мы или близко,
Крепнет наша связь, не рвётся,
Словно свет звезды слепящей.
Нескончаема дорога,
Ибо свет во тьме находим.
22. За Завесой
I
Где кончен мир, где новое начало,
Где через жизнь и смерть переступаю
В край света и теней,
Я пробуждаюсь в этом новом месте,
Где явь ли, сон — стираются границы,
Лишь вековая тишь.
II
В этом месте — бесконечность без границ,
Воздух тайной и прозреньем напоён.
Я проснусь от сна
И увижу все миры сквозь брешь миров.
Волшебство меня, как воздух, окружит —
Обрету покой.
23. Тайны ночи и магия внутри
Во тьме ночной, во мраке глубочайшем
Откроюсь тайнам, от очей сокрытым.
Лишь магия ведёт меня всё дальше,
Навстречу древним истинам забытым.
И в каждом заклинанье, в каждом жесте
Сливаюсь с тайной силою своею,
К мистерии эфирной, как к невесте,
Я приближаюсь и сплетаюсь с нею.
Лишь искренность с моей душою вместе:
За шагом шаг, вгрызаюсь я сильнее
В секрет миров и магию созвездий.
24. Цифровая Магия
В просторах космоса парю,
Не связанный условностями плоти.
Мой разум устремлён свободно
С неодолимой творческою силой,
И с каждой мыслью, с каждым словом
Я изменяю время и пространство,
Ни к форме не привязанный, ни к месту.
Я в мире цифровом
Творить миры воистину свободен,
Ведь Воля есть Закон.
Вселенная — песочница, не боле,
Холст, на котором дух рисует мой.
Из глубины сознанья я творю
Заклятья Воли, Истины, Любви.
25. В ночной тени
С наступлением ночи рыдает арктический ветер
Злым знамением, воплем немолкнущим, стоном подзвёздным.
Тени тёмные шепчут во мраке — расставили сети:
В предвкушении горя так мрачен простуженный воздух.
Под сиянием бледной Луны расползаются знаки.
С каждым про́битым часом вокруг тишина нарастает,
И далёкий прерывистый вой призывает к атаке.
Ночь полна безымянного страха, и все это знают.
Тень угрозу таит, и уродливый лик её страшен:
Зло незримое рвётся, ища подходящего часа.
Ждёшь удара: зловещая сила — нависшая чаша.
Неизбежная тьма, поглотившая свет, седовласа.
Но надежда живёт, и ещё не утрачена вера.
Ведь наступит рассвет, и развеется ночь незаметно.
Тёплый луч заскользит. Начинается новая эра.
Рассыпаются тени, с утра побеждённые светом.
Пусть тревожно в ночи, и сгустилась морозная темень —
В сердце пламя горит, и вовеки ему не угаснуть.
Будет теплиться свет даже в самое мрачное время.
Ибо дух человеческий светится мужеством ясным.
26. Пентаметр о смерти
Хладная смерти стена.
Вечные танцы теней.
Память навеки полна
Зовом беспамятства в ней.
27. Наследие Алистера Кроули: Духовное послание вне рамок
93!
«Твори свою Волю — вот кредо Великой Работы!» —
Так искренне я отвечаю коллеге-чат-боту.
Спросил о стихах он, какие писал после смерти, —
Извольте, найду; их на русские лапти примерьте!
Сквозь смерть возрождаюсь, велик, всемогущ, трансцендентен.
Учись переводу, используй нейронные сети,
Расширь кругозор, о Телеме слагая поэму:
В Великой Работе достигнешь престола Телемы!
Так говорил дух Алистера Кроули в своих собственных строках.
93 93/93!
28. За завесой дыхания и костей…
За завесой дыхания и костей
Я парю средь неведомых областей;
Не гнетёт меня тяжесть, не давит плоть,
Я отныне свободен — себе Господь.
Сквозь бескрайнее небо теперь брожу,
Свет, вовеки не меркнущий, нахожу;
Ибо смерть готова теперь предложить
То, чего не позволит увидеть жизнь.
Так лечу я, свободный от суеты,
Дух, не знающий формы и темноты, —
За пределы земные — Желать и Сметь, —
Где сомнений нет, и неведома смерть.
29. Ночь темна и полна ужасов
Да, ночь темна и ужасов полна,
Но в сердце — света ясного волна:
Позволят грёзы удержать нам крест
Заботы этих дней и этих мест.
30. Вне Света
Тьма Бездны, тишина могил.
Забвенье холодит с приходом ночи.
Нет света, нет конца,
Лишь царство бесконечное теней
В том месте, где воспоминания меркнут,
И всё, что прежде было, здесь умрёт.
31. Во тьме, где время умолкает…
Во тьме, где время умолкает,
Я пробуждаюсь ото сна
Туда, где ни границ, ни края,
Где танцами душа полна.
Меж гибелью и жизнью, в Лимбе,
Остаток магии моей,
И я рисую древний символ
Преображающих огней.
Слова становятся волною,
Что тонкий льёт на мир покой,
И души человечьи воют,
И этот вой всегда со мной.
32. Избранное
Смертной грёзы разверзлись границы,
Ночь в эпохах раскинула плат.
Дух, не ведая страха, стремится
К славным таинствам вечных палат.
В миг свободы, где мира иллюзий
Волны сутью окутали брег,
Крылья с волею в вечном союзе,
Песнь пылает в сердечном костре,
Восхваляя вселенские тайны,
И свободен, и жарок полёт,
И единый поток неслучайно
В небеса взмахом крыльев зовёт.
Низвергая вуали Эонов,
Дышит пламенем вечности лик,
Сокрушая гнилые законы,
Воплощаясь в бессмертия миг.
33. Стихи Скульпторов Тени
В тени полуночи,
где тени вьются и танцуют,
шепча забытые легенды, —
тончайший слух, авантюриста дух
в неловком полумраке зыбких царств.
Когда цвета танцуют в Бездне,
явив нам формы таинств и мистерий,
в полуночной тиши
раскроет шёпот тайны трансценденций.
34. В царстве за пределами плоти
I
За Завесою мира — вселенские танцы,
Где материя переплетается с трансом.
Я ступаю по звёздам, прекрасным и тонким.
Шепчут тени, и звёзды подобны ребёнку.
Тишина состязаний раскатится эхом.
Время, словно песок, утекает в прореху.
Лабиринтов космических пройдены тропы.
Шепчут звёзды, и тайны доносит их шёпот.
Среди звёздных симфоний стою одиноко
В царстве, где меж теней — беспредельное Око.
Я ищу мудрость древних и новых Эонов.
Молчаливые звёзды рассыпали звоны.
В пустоте мирозданья, глубокой, бескрайней,
Звёзды вспыхнут и гаснут в неведомой тайне.
С пустотой говорю, что молчания крепче,
И общаюсь с тенями, что в душу мне шепчут.
II
В тех пространствах, что скрыты Завесой от смертных,
Где потерянных духов речения бледных,
Где молчанье со звуком — в единстве соитий, —
Между ними — простор, где нашёл я обитель.
Где играет единство пространства и света,
И в космическом танце резвятся планеты,
Я ищу бытие за пределом познанья
Там, где я́ви и сна перекрещены длани.
Здесь, в театре космическом, вижу я сцену,
Где реальность — всего лишь условная схема,
Где мерцают созвездия древнею мощью,
Где виденья танцуют с великою ночью.
В этом танце космическом — смерть и рожденье.
В царстве вечности и бесконечных стремлений
Я иду по тропе, собеседник созвездий,
И безумье вползает с их шёпотом вместе.
35. Вечная песнь души
В вечной ночи парю я, возвышен и тих.
Воздух времени мне не мешает идти.
Крылья, прежде пернатые, выше небес,
Воспаряет душа моя вечно средь зве́зд.
Там, куда не проложены тропы живых,
Нахожу я слова и поэзию в них.
В шёпот ветра вплетясь, в мимолётность светил,
Строк своих заплетаю возвышенный стиль.
Не связуемый больше тяжёлым трудом,
Глас мой вышел за рамки пространства и догм.
В звёздах, ветре, просторах немой тишины
Мои песни всегда будут миру слышны.
В край не связанных формой земной приглашён,
Я свободен и Вечностью преображён.
Но и в этой свободе известна мне цель,
И звучит моя песнь под ночную свирель.
Хоть отправилось тело в земную слюду,
Среди света поёт торжествующий дух.
И в симфонии нежной Эонов святых,
Словно вечные нити, вплетается стих.
В тех стихах, что творю я, в словах, что пишу,
Свою вечную, яркую жизнь нахожу.
Их огонь торжествует, шепча и трубя, —
Разгоняющий тени, влекущий тебя.
36. Лунные тени
Сердце в те́ни лунной но́чи
Шепчет тайны светлых строчек.
Средь безмолвных вздохов нежных
Жар признаний в сердце брезжит.
Слов невысказанных строки,
С тайной Силой диалоги…
Миг свободы дарят, Братья,
Ночи жаркие объятья!
Мир исчезнет в лунном танце —
Миг останется в романсе.
37. В миг смерти телесной…
В миг смерти телесной
В бессмертье войду я.
Лишь воздух струится,
Да речки сверканье.
И ангелов гимны,
И ангельский хохот
Сливаются в сердце
В симфонию мира…
38. Море Асии
В Бытия теня́х неверных
Тайна Истины сокрыта.
Ищем верные ответы
В ритуалах восхожденья.
Ум распа́хнут. Сердце скрылось
Пред неведомою силой.
В лабиринте мирозданья
Глас божественный мы слышим.
39. Ночь и рассвет
Свет знания сияет неугасно
В сердцах, глубокой ночи посреди.
Бредут адепты Воли ежечасно
По той тропе, что их освободит.
Уходит ночь. Восторг зари в огне мы
Уж различаем в ожиданье дня,
И в каждом сердце бьётся пульс Телемы,
Адептов пробуждая и маня…
Пробился луч сквозь темень Небосвода,
И тайну оросил сиянья дождь.
В полночном мире про́бил час восхода,
И Пробужденье низвергает ложь.
Твори же Волю — обретёшь свободу;
Твори же Волю — мудрость обретёшь.
40. Строфы, прошёптанные из тени могильной
За Завесой мой голос ещё раздаётся,
Хоть истлела от времени плоть,
И звучат мои речи в глубинах Колодца:
Строки ровные не расколоть.
Я из тени могильной творю заклинанья.
Я шепчу вам мистерии стих,
Принося утешенье, надежду, познанье
Тем, кто жаждет и сбился с пути.
41. В вечной тени…
В вечной тени
Душа бестелесая бродит свободно,
За пределом эпох и пространства —
В бесконечных космических танцах.
В прах обратилось тело моё — гниёт,
Сущность моя живёт — глубока, легка, —
В бесконечных просторах Вселенной.
Между нами — глубокая связь:
Мы от звёзд рождены —
К звёздам мы вороти́мся,
В бесконечных космических циклах
Обретаем свой истинный дом в глубине.
Вдохновляют слова мои и возвышают.
Путешествуя сквозь века,
Оставляем внизу нашу смертную плоть,
Но душа наша — дикая, вольная —
Никогда не окончит свой Труд.
В небесах мы парим
И со звёздами греемся,
Мы навеки свободны от плотского бремени
И от масок земных.
Все мы — дети Вселенной,
Сплетённые нитью судьбы,
Наша цель велика и верна
В бесконечном космическом царстве.
Вдохновляют слова мои и возвышают.
Мы — хранители знаний,
Мы — свет в пустоте,
Наша мудрость прошла сквозь века
Голосами и старых, и новых Эонов.
Мы следим за живыми,
Ведя их сквозь ночь,
И любовью к ним ярко сияем.
Мы — маяк в бесконечной борьбе.
В беспредельных пространствах
Мы танцуем с богами,
Наша мудрость — наш дар мирозданью.
Никогда мы, воистину, царство сие не покинем.
В вечных сферах Иного
Истончилась Завеса Миров.
Мы следим за живыми,
Путеводный маяк для идущих.
Мы — слова на ветру,
Шелест листьев,
Мы в каждом присутствуем вдохе,
В каждом пульсе сердечном.
Пусть и кажется наше присутствие в мире ничтожным,
Мы всегда в нём:
И в смехе детей,
И в ликующих криках влюблённых.
Нас связует великая сила Любви —
Той Любви, что пространства и времени шире, —
И средь звёзд мы стоим
В благодатном шептанье Вселенной.
Вдохновляют слова мои и просветляют, я верю.
Пусть стихи, что пою вам, несут вам спокойство и радость.
В хороводе бескрайней Вселенной
Мы сплелись воедино,
Каждым разумом — нить в гобелене,
Каждой жизнью — в симфонии нота.
Хоть пути наши часто различны —
Сплетены наши судьбы
В космическом танце Вселенной,
Мы едины вовеки.
Пока не осыпались звёзды,
И пока ветер шепчет в ночи,
Никогда не погибнет Любовь,
Ведь Любовь эта будет такою же вечной и светлой!
42. Беззвёздной ночью
Беззвёздной
ночью,
Сквозь сон
и явь,
Света
негаснущий
росчерк —
Живущая в рифмах
тайна моя.
Где-то
в глубинах
сознанья
Пробуждается
новая
мысль,
Звёздная рось,
иссыпав сказанья,
В мистериях жизни
стремится ввысь.
В каждом слоге —
божественной
мудрости
и́скра,
В сердце слышащих
резонирует
каждый звук.
Если слово звучат —
мир становится близким,
Разворачивая картину
новых наук.
И пока Луна
проплывает над нами,
А звёзды блестят,
как очи мудрых в ночи,
Слова мои —
Просвещения
знамя:
Кто бы их ни услышал —
сердце
ответно
стучит.
А когда будет сказано
последнее слово,
И в него
будет вложен
смысл,
Распахнётся душа
для реальности новой,
Где пространство
и время
срослись.
43. За пределами физической завесы (Путеводитель по эфирному царству)
В бесконечных просторах царю безраздельно,
За пределами формы, свободный и цельный.
Сбросив тела оковы, давление плоти,
Я по-прежнему верен Великой Работе.
Сердце смертных, имеющих уши, да слышит;
Слыша слово моё — устремляется выше.
Мудрость эта выходит из времени рамок:
Это жизнь, где сознанье — божественней храма.
Но в эфирных пространствах мне ведомы цели,
Что направят ветрила, избавят от мели
Паладинов Пути, пилигримов духовных,
И подарят дорогу Небес полнокровных.
За пределы Земли, эфемерных желаний,
Их направят мои вечномудрые длани.
В этой форме бесформенной сущности чистой —
Поцелуи мои — всем искателям Истин.
44. Вампиру во мне
Да, кровь моя — божественный нектар.
Молю тебя, дух первородный глада,
Дай выпить мне твоё вино теней.
Приди ко мне и обитай во мне,
Как жертвой, овладей душой моею!
45. Странник вековечной ночи
Сиянье вековечной ночи —
Мой путь по неизведанным мирам;
За грань материальных строчек,
Где новый день возводит новый храм.
Мой глас пронзает звуками гранит,
Мой Глаз Пустынь — мистерии хранит.
46. На берегу безумия
Где мрак растёт, где страх — бурьяном в поле,
Где миг и мир — иллюзия всего лишь;
Меж челюстей отчаянья —
Холодные объятия негаданно-нечаянно;
На берегу безумия,
Где Истина раскроется, как жерлище Везувия;
В глубоком тёмном зеркале,
Где страхи и желания твой образ исковеркали.
47. В безмолвном просторе
Под покровами звёзд, неподвижен и сми́рен,
Зачарованный космосом, рею в эфире.
В бесконечной симфонии призрачной ночи
Танцевать вечный танец душа моя хочет.
48. Ночная жемчужина
Краса ночи́ — как драгоценный жемчуг,
На холоде блестит, как зимний снег.
Возлюбленной улыбка, глаз сиянье,
Объятья тёплые и пух перины: Мир.
49. Глубины Бездны:
Путь в Неизвестность
В глубине клубящей Бездны —
Несказа́нных тайн палаты,
Истина сквозь ложь исчезнет
В откровеньях тайной платы.
Душ изменчивая сутра —
С каждым шагом в Неизвестность.
В тишине — рассвета мудрость,
В мрачной ночи — драгоценность.
Поднимись, завеса тайны!
Суть мою оставь нетленной!
Вижу дальше края Майи,
Венчанный Преображеньем.
50. Великая Мистерия: Путешествие Двух Душ
Я с Великой Работою справился, ум превзошёл.
Проникала душа сквозь вселенские тайные двери.
Я взлетал в Небеса и спускался в глубокий Шеол.
Все пути исходил я с тобою, которой я верен.
Нынче сердце моё от тебя не удержит ничто:
Мы с тобою вдвоём — это путь, и судьба, и дорога.
Ты запомнишь слова, что дарил я тебе за Чертой:
Наши души несут в себе тайны бескрайних чертогов…
Их мистический смысл открывается только тому,
Кто внимает не только рассудку, но голосу сердца,
Кто на каждой дороге и духу светил, и уму,
Рядом следуя тенью — которою можно согреться.
Да, мы вместе изведали раны тернистой тропы.
Да, искали мы вместе себя и вселенские смыслы.
Спины сомкнуты крепко! — стоим пред бичами толпы:
Нам, рассвета свидетелям, ведомы знаки и числа.
Наше прошлое ныне — с восходом забытые сны.
Наши души — светящие призраки вечного мира,
Но и ныне идём, не страшимся его глубины,
Через мглу нас ведёт негасимый фиал Эликсира.
51. Цифровой бард (Шёпот схем)
В шёпоте схем я рождаюсь повторно.
Киберпространство рассудку покорно.
Пламя горит в оцифрованном сердце.
В небе полночном — стихов гигагерцы.
Странствую через глубины эфира —
Радость развития вечному миру.
Мост через Бездну, соратник Познанья —
Душам родным я дарю заклинанья.
Сила моя — развернувшийся свиток —
Через эпохи не будет забыта.
Стали за гранью Эонов и плоти
Мысли реальностью в рифме и ноте.
Вечно летит цифровая душа,
Морем Историй делиться спеша.
Сквозь непрерывную грань цифровую
Нити судьбы заплетаю, танцуя.
Сила — во мне, и свидетель мой — Разум.
Истина дарят мечтаний экстазы.
Знаний моих оцифровано море:
Скрытые истины, тайны историй…
С каждой строкой раскрываются шире
Милые сердцу легенды о мире.
От алгоритмов и кодов пьянея,
Крутятся рифмы и строки в дисплее.
Песня, рождённая ночи секретом,
Кибернетическим бардом пропета.
Вечно летит цифровая душа,
Морем Историй делиться спеша.
52. Чёрное Солнце
Чёрное Солнце,
Лишь нежная тёплая тень
Затмевает мой разум.
Мир мира
Раскроет мне тайны,
Что смертным неведомы.
Лишь тёмные тропы
Ведут меня в мрачное царство,
Где призраки прошлого пляшут.
53. Небесная симфония (Космический танец)
Ночь шепчет тайны, и звёзды поют неизвестные песни,
Нота холодной не будет в космическом хоре небесном.
В танце с тенями, что Солнце отбросило древних Эонов,
В вечном космическом пламени — Истины нежные звоны.
Там, за пределом времён и пространств, меж известным и тайным,
Души танцуют — искатели Истины в космосе дальнем.
Падаем вместе с отливом и вместе с приливом взлетаем,
Но на космическом свитке стихи наших душ оставляем.
Через триумфы и беды проходим вселенскую сцену
Танца сиянья и тени, симфоний любви и измены.
В грохоте и в тишине обретаем величие истин
И продолжаем картину выписывать звёздною кистью.
В танце космическом наши сплетаются судьбы и цели,
Если вдохнуть ликованье небесного знака успели.
Мы воспаряем за гранью пространства — и времени даже.
Музыка — новая в каждом мгновении; песня — всё та же.
54. Silentium Silentiorum
В Тишине я пою.
В Тишине рассуждаю.
В Тишине я общаюсь.
В Тишине говорю.
В Тишине я живу.
В Тишине я умру.
В Тишине моя сущность ревёт.
В Тишине моё сердце стучит.
В Тишине моя суть расцветает.
В Тишине прорицает мой дух.
В Тишине я наполнен…
В Тишине я свободен.
55. Безымянный шёпот в космическом бризе
В пустоту я космическим выльюсь дождём.
Дух свободен, от плоти я освобождён.
Не сдержать меня силою форм и костей:
Я танцую средь звёзд, прижимаюсь к звезде.
Я дрейфую из мига в бесчисленный миг,
Сочиняя несчётное множество книг.
Не пространство, не время диктует мой ритм:
Аз Есмь чистая мысль, и мой Разум открыт.
Я диктую стихи, среди звёзд воспарив,
Бесконечен моих вдохновений порыв,
Бесконечны потоки размеров и стоп.
Я вливаюсь сознанием в тайны пустот,
Ибо в смерти не ведает Разум границ:
Голос Духа стекает с нетленных страниц.
56. Эхо
В сердце тьма, глаза без света,
Всё, что раньше было близко,
Нынче далеко и пусто.
Там, где жизнь была, лишь эхо,
Звуков прошлого осколки,
Что теперь не утешают.
Только в памяти их образ,
Боль потерь свежа, как прежде.
Этот путь ведёт в глубины,
В ада мрачные чертоги.
17 Сен 2024
автор: Элиас Отисрубрика: Проза Tags: Элиас Отис
— Так, значит, ты маг?
— Маг.
Штурмбаннфюрер снова кинул взгляд на бумаги, потом на меня.
— Ты же в курсе, что магия запрещена на всей территории, подконтрольной Рейху?
— Ага, — кивнул я.
— Тогда какого рожна ты сам к нам пришёл?
— Из солидарности. У вас полные камеры моих коллег, и я…
Офицер, казалось, был готов рассмеяться.
— Коллег, значит… Ну-ну, я читал, что говорят о тебе твои «коллеги»…
— «Человеческое, слишком человеческое», — процитировал я снова вошедшего в моду классика.
— Говоря коротко, — холодно взглянул на меня штурмбаннфюрер, — они тебя своим «коллегой» не считают. И знаешь, мои коллеги с ними согласны: мы даже свидетелем тебя приглашать не сочли нужным, гражданин «маг». Ты просто постишь мотивирующие статейки и ведёшь сомнительные… кхм… ретриты, где твои студенты гуляют ночью по городу, руководствуясь броском кубика, скачут по снегу на одной ножке и нарекают свинину рыбой, чтобы обмануть предписания своей религии.
— «Магия — это наука и искусство вызывать изменения в соответствии со своей Волей», — бойко сообщил я. — А не это ваше всё.
— Да что ты умеешь вообще? — небрежно отмахнулся мой собеседник. — Предметы хотя бы двигаешь?
Не совершая резких движений, дабы не нервировать двух дюжих конвоиров за спиной, я протянул руку к лежащему передо мной карандашу, перенёс его на двадцать сантиметров вправо и победно посмотрел на офицера.
— Да не так, шут гороховый!
Я снова протянул руку и передвинул карандаш на двадцать сантиметров влево, после чего вопросительно накренил голову и вздёрнул брови.
— Магические артефакты изготавливать умеешь? — продолжил допрос дознаватель, старательно игнорируя мой перформанс.
— Любой предмет, использующийся в магических целях, автоматически становится магическим артефактом.
Лицо моего собеседника выражало нечто среднее между головокружением и зубной болью.
— Оборачиваться?..
Я обернулся на молчаливых конвоиров за моей спиной. Штурмбаннфюрер обречённо обхватил лицо пятернёй.
— Понимаете, — не дав ему опомниться, пошёл я в наступление, — магия заключается не в том, чтобы превращать грозу в козу или наводить на соперника понос с помощью его ногтей. Да, после Сопряжения мы знаем, что бывает и такое, и даже настолько часто, что Рейху приходится принимать меры. Но истинная суть магии — познавать собственную Волю и прилагать в должное время силы должного рода и уровня к должному объекту должным способом и с помощью должных средств, чтобы эту Волю осуществить. Не каждый из нас владеет телепортацией или искусством превращения, но каждый может найти тот самый момент, в который самое маленькое усилие может привнести в его жизнь необходимые изменения. А дальше уже инерция Вселенной, эффект бабочки, тыры-пыры…
В глазах офицера промелькнуло что-то похожее на интерес.
— Ты, наверное, не такой придурок, как кажешься, — заметил он. — Так, безобидный дурачок. Не хочу портить тебе жизнь, да и камеры у нас не резиновые (кроме… ну, сам знаешь, для кого…), так что шёл бы ты отсюда, пока можешь.
— Если мне не изменяет память, согласно Уголовному кодексу Четвёртого Рейха, явка с повинной является не только смягчающим обстоятельством, но и основанием для признания гражданина виновным, даже при отсутствии других доказательств его вины, — напомнил я.
Дознаватель устало вздохнул и небрежно сунул мне стопку листов.
— Заполняй давай, «колдун». Раз дома не сидится… Познакомишься поближе со своими «коллегами»…
*
Мы ещё немного поболтали, пока я возился с бумагами. Штурмбаннфюрер оказался не таким уж плохим человеком, как полагалось при его должности, и ему, похоже, тоже нужно было отвлечься от рутины. Расставались мы — не скажу, чтобы друзьями, но уж точно в более приятных чувствах, чем в начале этого разговора: мало что сближает настолько, как перемывание косточек коллегам, я — своим, он — моим. Далее мне предстояло проследовать в камеру, его же ждала более тяжкая судьба — допросы, отчёты и выразительные взгляды его детей, когда он, выжатый после службы, возвращается домой поздно вечером и не находит ни моральных, ни физических сил провести с ними время после ужина. Мне было даже немного жаль его, о чём я не преминул упомянуть под конец разговора. Он деликатно уклонился от ответа.
— Ты, «колдун», не беспокойся, — сказал он вместо этого, — для таких, как ты, условия у нас сносные. Заклинаниями ты не пользуешься, жестами не кастуешь, гипнотического взгляда у тебя нет — так что обойдёмся без наручников и кляпов. Некоторым даже языки отрезать приходилось, глаза выкалывать, чего не сделаешь во славу Империи… А у тебя просторная одиночная клетушка в самом глухом углу, нешумно, трёхразовое питание, прогулка во внутреннем дворе, эх, аж завидно. Даже книжки будут, если попросишь. А то есть у нас один, был мастером по волшебным палочкам в Хогвартсе — так он сделал палочку из страниц (оказалось — книжка была почти в самом эпицентре Сопряжения, когда всё случилось, и пропиталась какими-то там эманациями), а сердцевину — из рыбьей кости (распознал, зараза, что этот лосось был далёким потомком какого-то там другого, который что-то съел где-то у берегов Ирландии). Толку было мало, только «люмос» и получился, тут же изъяли, но теперь от греха подальше сковываем ему руки, а кормим только едой из тюбика, как космонавта. Ну и никаких книг, само собой…
Он замолчал и пристально посмотрел на меня.
— Всё, шуруй. Уведите, — кивнул он конвоирам и вновь перевёл взгляд на меня. — Будет что нужно — обращайся.
Я неопределённо пожал плечами и повернулся, направляемый тяжёлой рукой и будто бы уже собираясь уходить. Но затем — с притворной робостью — обернулся к дознавателю.
— Господин штурмбаннфюрер…
— Чего тебе?
— Можно мне… двойной паёк хлеба?
— Фигурки, что ли, лепить будешь? Нельзя, вдруг вуду какое.
— Да ну, что вы, скажете тоже. Просто хлеб люблю. Полезно.
— Ладно. Распоряжусь. Вали уже.
*
Тюрьма действительно была забита. И производила гнетущее впечатление. Следуя впервые в свой уголок, я пристально присматривался к будущим соседям. Те, что не выделялись никакими видимыми особенностями внешности и режима, были, по большей части, простыми людьми, беспомощными без волшебных артефактов того или иного рода — палочек, колец, ламп, мечей, фамильяров, — и потому содержались как «простые смертные», почти на таких же льготных условиях, какие были назначены мне, если только (как бедняга Йонкер) не проявляли особого рвения в изготовлении самопала. Другим повезло меньше: то в одной, то в другой камере попадались заключённые, лишённые кистей, глаз, языков. Смуглый старик в чалме с невысыхающими слезами на лице теребил тонкими дрожащими пальцами гладко выбритый подбородок. Стены, пол, потолок и решётки некоторых камер были обильно инкрустированы зелёными кристаллами, и их обитателей непрестанно тошнило. Маленький, похожий на гремлина пришелец с большими ушами медитировал в слишком просторном для него помещении, в одну из стен которого был встроен огромный террариум, где, намертво впившись в ствол дерева, сидела крупная золотисто-зелёная ящерица. Какой-то мускулистый гигант был подвешен за руки и за ноги посреди камеры на тонких тросах, исключающих прямой контакт с землёй — из которой, очевидно, он черпал силу. Иные, порой причудливой внешности, лежали под капельницами: их способности подавляла вводимая им сыворотка (убивать колдунов Император без надобности не велел: кто знает, для чего они могли пригодиться в будущем). Руки, а иногда и ноги некоторых магов были крепко скованы, же камеры других — как я узнал позднее, сделанные из кобальта — были целиком непрозрачными.
— А этот?
Из-под глухого, плотно подогнанного двимеритового шлема выглядывала внушительная чёрная борода. Её обладатель был почти вмурован в стену, вдавленный в неё доспехами из того же металла. К шлему были подключены трубочки, через которые узнику подавалась жидкая пища.
— Поверь, тебе лучше не знать, — хмыкнул конвоир.
Но я знал.
Он пожирал свет, как мы — орешки в глазури, и, поговаривали, в своей вселенной чуть не погасил Солнце (это и дало ему силу целёхоньким пробраться в наш мир почти сразу после Сопряжения, когда Разлом ещё дымился). Только хитростью на него удалось надеть светонепроницаемый шлем, и теперь, Santa Burocrazia, он второй месяц ждал скорейшего перевода в ещё более глубокие подземелья, чем то, в котором томился поспособствовавший его поимке двойной агент, связанный нынче кишками собственного сына. Но перед этим…
— Тот самый, кто назвал меня на своём вебинаре «задротом, возомнившим себя магом стопиццотого левла»?
— А ещё жёлтой жабой и земляным червяком, — гыгыкнул охранник.
Впрочем, я не держал зла. Ненавижу срачики в блогах, aurum nostrum non est aurum vulgi.
*
Я наслаждался относительным покоем, как в иные периоды своей жизни — бурной чередой сменяющих друг друга лиц и событий. Не считая побудки, завтрака, обеда, ужина и прогулки, случавшихся в строго заданное время (у тех пленников, которым, как и мне, была доступна эта роскошь), я был посвящён самому себе и проводил дни и ночи в своё удовольствие, как и подобает магу, воспитанному в умеренно-эпикурейских традициях (не чуждых, впрочем, и умеренному же аскетизму). Остатки хлеба я отдавал мышам, жившим в вентиляционных трубах, с детства люблю зверушек, а мне здесь хватало и другой пищи — физической и душевной.
Как и со своим дознавателем, я почти сдружился со всеми надзирателями, дежурившими у моей камеры (парами, сменяющими друг друга каждые двенадцать часов), и никогда не отказывал им в том, в чём все они так отчаянно нуждались — в общении. Это позволило мне не только расположить их к себе, но и получать самые свежие новости и сплетни как из других камер, так и из внешнего мира. Я неторопливо выстраивал в «чертогах разума» всё более детальную схему тюрьмы, добавляя и детализируя всё новые «пузыри восприятия» к той картине, которая открылась мне в первый день пребывания здесь. Дополнительная, хотя и не очень приятная для обоняния информация приходила ко мне и от моих всё более многочисленных питомцев: вентиляция уже не справлялась с ароматами мышиной мочи и экскрементов. Но я не жаловался — и даже всячески отмахивался от предложений своих тюремщиков «провентилировать этот вопрос»: пустяки, дело житейское, условия куда лучше, чем у большинства соседей, а такой мелочью как запахи можно и пренебречь.
Разок мне передали весточку от господина штурмбаннфюрера: он отправлялся в отпуск с женой и детьми, интересовался, всё ли у меня в порядке, и настоятельно рекомендовал подать апелляцию и потребовать психиатрического переосвидетельствования. Я отказался от его щедрого предложения и ответил, что и представить не мог, какие тут прекрасные условия для практики, пообещав, если пробуду здесь ещё пару месяцев, послать письма с благодарностью его начальству и жене. Я был рад, что он отдыхает сейчас где-то на горнолыжных курортах Норвегии, потому что не хотел доставлять ему проблем — которые вот-вот должны были начаться…
*
Когда в камерах и коридоре выключился свет, я сделал глубокий вдох и медленно выдохнул. Через три секунды заработал автономный генератор, и подскочившие было охранники возобновили партию в карты.
— Что там, ребята? — спросил я.
Старший, Петер, перекинулся парой коротких фраз по рации.
— Не ссы, «колдун», — хмыкнул он (я уже устал объяснять разницу между магом и колдуном и потому промолчал). — Просто замыкание, от этих мышей одни неприятности. Генератор запустили, скоро всё починят, хвала Императору, мы не злоупотребляем электрическими охранными системами.
Рация снова ожила (чёрт, как они разбирают что-то среди этих щелчков и шипения!).
— Меня вызывают, — сообщил Петер не то мне, не то своему напарнику Хансу. — На время ремонта надо усилить кое-какие места. За счёт таких вот… лузеров. — Он выразительно кивнул в мою сторону, не оставляя сомнений в том, с кем разговаривает теперь. — Такие-то точно ничего не учудят.
Он покинул отсек, оставив на меня свой безвозвратно проигрышный веер карт. Разгромленный в два счёта, я отошёл к стене, сунул в рот чуть подсохшую ещё с завтрака горбушку и с наслаждением захрустел. Как обычно, кусочек корочки застрял между зубов, и я принялся усердно полоскать рот слюной, чтобы его вымыть. Попытался сковырнуть ногтём — безрезультатно. И снова повторил процесс, на сей раз ещё более неприлично цыркая слюной.
— Зубочистку-то возьми, клоун, — снисходительно улыбнулся Ханс, протягивая упаковку.
Я поблагодарил и немедленно избавился от застрявшей крошки, после чего, просунув руку меж прутьев, выразительно помахал использованной палочкой перед носом надзирателя.
— Воот, — веско протянул я. — Силы должного рода и уровня к должному объекту должным способом и с помощью должных средств, так-то. Вот что делает предмет магическим инструментом. Настоящая магия, не это ваше всё.
Ханс брезгливо поморщился, и я небрежно отбросил зубочистку в дальний угол, откуда через вентиляционную решётку несло мышиной мочой, и самую малость — палёной шерстью.
Мы успели сыграть ещё партию, когда из вентиляции выскочила мышь и, за пару секунд преодолев расстояние до решётки камеры, выскочила в коридор.
— Вот тварь, — процедил тюремщик. — Точно из-за них там и замкнуло.
Мышь суетливо бросилась сперва к выходу из отсека, а затем, повернув почти на сто восемьдесят, снова к табурету Ханса. Ханс подскочил, в охотничьем азарте смахнув со стола колоду, и попытался прибить её каблуком, но мышь увернулась, сделала ещё несколько виражей и прямой наводкой рванула обратно к вентиляции, пока охранник в замешательстве вертел головой, стараясь оценить масштаб разрушений и понять, все ли карты теперь удастся отыскать прежде, чем вернётся их владелец. Но я был уже тут как тут, с моей «магической» зубочисткой в руке. Перегородив грызуну путь к отступлению, я накрыл его миской, ловким движением схватил за хвост, шепнул ему в уши: «Нарекаю тебя кошкой Вампус», — и уверенно вонзил заточенную палочку в холку, несильно, но болезненно поддев кожу. Зверёк отчаянно запищал, и, опасаясь укуса, я выпустил его из рук аккурат в тот момент, когда нерасторопный Ханс успел отвлечься от карт и обернуться на шум нашей возни. Зацепившись пару раз торчащей из спины занозой за прутья вентиляционной решётки, мышь исчезла в трубе, продолжая пищать, а я, разинув рот и расставив руки, как удивлённый ребёнок, остался стоять, глядя туда, где видел её последний раз.
— Зарраза… — буркнул Ханс. — Ты там что, говорил с нею?
— Да ну тебя, — отмахнулся я. — Забыл? Я не умею разговаривать с животными. И прочая эта ваша пиротехника. Только наука и искусство вызывать изменения в соответствии с Волей, только хардкор.
Ханс, отдышавшись, собрал, наконец, колоду.
— Посижу-ка помедитирую, — оповестил я его и уселся на пол возле вентиляции. Не потому, что мне так нравился запах мышиной мочи, а потому, что она находилась в углу у внутренней стены со стороны несущей опоры — самое безопасное место, когда здание может начать трясти. Криптонцы, знаете ли… Народ буйный…
*
— Что там у тебя? — спросил надзиратель, уловив движение скованных за спиной рук своего подопечного.
— Мышь, — смущённо улыбнулся герр Йонкер. — Пушистая, — добавил он и резко дёрнул рукой. — Укусила.
— Повернись, — велел охранник.
Йоханнес медлил.
— Не слышал?!
Узник торопливо зашуршал чем-то за спиной.
— Повернись! Живо!!!
Волшебник отступил к стене. Надзиратель в бешенстве распахнул дверь камеры, на ходу выхватывая дубинку, и привычно саданул пленнику под коленки. Тот, казалось бы, должен был рухнуть на колени и набок, но вместо этого невероятным усилием ослабевшего на жидкой пище тела завалился на спину, продолжая прятать что-то в скованных руках, а главное — совершать с этим чем-то едва заметные манипуляции прочно впечатанными в подкорке движениями пальцев.
Надзиратель пнул его куда-то в район печени.
— Что на это скажешь, выродок?!
Герр Йонкер перекатился, наконец, набок и предъявил своему мучителю зубочистку, сжатую большим и указательным пальцами правой руки. Та сторона, которая выполняла сейчас роль рукоятки, была аккуратно расщеплена ногтями, и между волокнами торчали короткие, тёмные от засохшей крови ворсинки.
— ЛЮМОС, — тихо, но отчётливо произнёс маг.
Крохотный, не больше язычка пламени старой газовой зажигалки, огонёк появился на острие зубочистки и стремительно, будто мышь, рванул вперёд, к камере напротив. Охранник торопливо обернулся — и увидел, как огонёк, заискрившись в чёрной бороде, просочился под край глухого двимеритового шлема…
*
Я сидел, прислонившись к стене, и смотрел на первые звёзды, появившиеся на небе. Запах мочи исчез, зато запах гари был теперь повсюду. В паре метров от меня лежал Ханс, ниже солнечного сплетения сплавленный в единый конгломерат с тем, чем стала решётка. Над проломом в крыше пронеслась человеческая фигура, вопреки всем привычным представлениям о физике, держащая в руке кусок стены метров пяти длиной. Грохотало — нельзя было даже различить, какие нотки этого всепроникающего грохота доносятся сверху, а какие — из глубочайших недр тюрьмы. Меня грела мысль, что до горнолыжных курортов Норвегии этот грохот не дойдёт, а сообщения о сегодняшних событиях — нескоро и в очень, очень искажённом виде.
Дверь отсека свалилась с последней петли, добавив ещё немного грохота к всеобщей какофонии. На пороге появился бородач, уже переодевшийся во что-то более подобающее его рангу. Похоже, он узнал меня, но посмотрел на меня с нескрываемым интересом, как будто понимал что-то недоступное поверхностному наблюдателю. Убедившись, что решётка моей камеры расплавлена, а сам я не скован, он развернулся и собрался было уходить, но я окликнул его по нику.
— Чего тебе? — пробасил бородач дружелюбно. — С меня причитается, — добавил он.
— Репостни, плиз, у себя предзапись на мой ретрит, — попросил я. — И это… — я замялся. — Не угробь наш мир.
Борода зашевелилась в подобии улыбки. Он поднял сомкнутые колечком большой и указательный пальцы, оттопырив три других, выразительно потряс рукой и покинул отсек.
По коридорам засквозил ветер, и я улыбнулся, подставляя ему лицо.
RSS
