Синквейн

Синквейн,
Блестящ, звенящ,
Возник, взошёл, угас.
Подкован в двадцать два крыла
Пегас.

Мясная Избушка

Вспомнил одно очень шизовое место. Называется оно «Мясная избушка». Это бревенчатый двухэтажный домик, покосившийся, внутри домика — мутные банки с древними соленьями, иконы почерневшие от сырости, деревянная посуда и множество предметов быта зажиточной деревенской семьи, но всё тронутое гнилью и плесенью. Стоит эта избушка где-то в лесу, в болотистой местности, там часто ещё блуждающие огни, языческие капища говорят рядом были — и там на камнях плесень светящаяся растёт. Дом выглядит заброшенным, но там то и дело бегут странные фрактальные складки по шторам, слышатся вздохи, смех, плач, непонятно откуда играет психоделическая музыка, по стенам ползают калейдоскопические разноцветные пятна, появляется запах фиалок и сандаловых палочек. В заброшенную избушку однажды залезли кислотники, чтобы там потриповать, но оказалось что место непростое, и болотные огни начали свою работу — а от китайской синтетики эти существа мутировали во что-то совсем уж странное. Жители домика уверяли меня, что это случилось потому, что кто-то поставил на плеере какую-то песню, которую не следовало ставить, а кто-то другой при этом смотрел в старинное зеркало, и увидел в нём колыхание шторы, в котором была какая-то ошибка… Так же, один из них говорил, что это всё случилось в качестве воображаемой надстройки к ненаписанному комментарию на книгу, прочитанную им когда-то во сне. А кто-то и вовсе называл это «желудочно-кишечным аттрактором Дьявола». Версии разнятся…
В общем, в какой-то момент, один кислотник обнаружил, что волокна древесины этого домика — это вовсе не древесина, а живое, пульсирующее МЯСО. А когда он попытался выйти из избушки, он не смог этого сделать. Коридор замыкался в петлю. А его друзья то и дело распадались на куски паралона или на сухих бабочек. Он оставил попытки выбраться — это не удавалось очень долго. Несколько раз он встречал альтернативные версии своих друзей и даже себя. Происходило много всякого, и живой дом давно начал с ними общаться. А потом он обнаружил, что в доме никого нет. В том числе и его самого. Когда-то давно в нём действительно кто-то трипанул, но эти люди уже давно уехали, многие из них уже мертвы (да и жили ли они когда-то, или были миражом, наведённым линзами подземных пустот? никто не знает), а вот их отголоски, сохранённые разумным домом — до сих пор живут, и жрут бесконечную кислоту, в мясной избушке из которой невозможно выбраться. Иногда им кажется что они идут по лесу. «Неужели получилось?!» — спрашивают они друг друга, и оказываются в вышитом гобелене с лесом на стене. Мясная избушка довольно постукивает деревянными ложечками и усмехается.

Солльх

Посвящение погибшим в Лаан Гэлломэ*

Гэлли им фаийили, аи-аи солльх.
Им фаийили иръи, аи-аи солльх.
Гэлли эйнии нэи, аи-аи солльх.
И-энэили иръи о аллу-ойо.
Иллэне къераньэ, эн эли, солльх.
Орэйн къераньэ, эн эли, солльх.
Энелтэ къераньэ, эн эли, солльх.
И-хэлгьэили итэ-ирэй о фойоллэ.

Им йандьели ири, аи-аи солльх.
Им йандьели таойэ-Арта, аи-аи солльх.
Гэлли антили иръи, аи-аи солльх.
И-энэили иръи о аллу-ойо.
Ахтэнэр къераньэ, эн эли, солльх.
Лаитэнн къераньэ, эн эли, солльх.
Гэлеон къераньэ, эн эли, солльх.
И-хэлгьэили итэ-ирэй о фойоллэ.

Гэлли им фаийили, аи-аи солльх.
Им фаийили иръи, аи-аи солльх.
Гэлли эйнии нэи, аи-аи солльх.
И-энэили иръи о аллу-ойо.
Иэрнэ къераньэ, эн эли, солльх.
Гэллаин къераньэ, эн эли, солльх.
Халиэ къераньэ, эн эли, солльх.
И-хэлгьэили итэ-ирэй о фойоллэ.

Им йандьели ири, аи-аи солльх.
Им йандьели таойэ-Арта, аи-аи солльх.
Гэлли антили иръи, аи-аи солльх.
И-энэили иръи о аллу-ойо.
Таир къераньэ, эн эли, солльх.
Ориен къераньэ, эн эли, солльх.
Артаис къераньэ, эн эли, солльх.
И-хэлгьэили итэ-ирэй о фойоллэ.

Звёзды не отпустят, о, вереск,
Не отпустят нас, о, вереск,
Звёзды видят вас, о, вереск,
Да запомните нас навсегда живыми.
Иллэне ушла, помни её, вереск,
Орэйн ушёл, помни его, вереск,
Энелтэ ушла, помни её, вереск,
Да услышите в молчании нашу весну.

Мы не вернёмся, о, вереск,
Не вернёмся в Арту, о, вереск,
Звёзды примут нас, о, вереск,
Да запомните нас навсегда живыми.
Ахтэнэр ушёл, помни его, вереск,
Лаитэнн ушла, помни её, вереск,
Гэлеон ушёл, помни его, вереск,
Да услышите в молчании нашу весну.

Звёзды не отпустят, о, вереск,
Не отпустят нас, о, вереск,
Звёзды видят вас, о, вереск,
Да запомните нас навсегда живыми.
Иэрнэ ушла, помни её, вереск,
Гэллаин ушла, помни её, вереск,
Халиэ ушла, помни её, вереск,
Да услышите в молчании нашу весну.

Мы не вернёмся, о, вереск,
Не вернёмся в Арту, о, вереск,
Звёзды примут нас, о, вереск,
Да запомните нас навсегда живыми.
Таир ушёл, помни его, вереск,
Ориен ушла, помни её, вереск,
Артаис ушла, помни её, вереск,
Да услышите в молчании нашу весну.

* Текст написан на ах’энн 

Что впереди? – Мили…

– Что впереди? – Мили.
– Сколько идти? – Долго.
После давней заветной были
Здесь только одна дорога.

– В карте туда – болота,
Вдруг не дойдём? Страшно…
– Что ж, пожалуй, смутит кого-то…
Всё это, мой друг, неважно.

Кто нам помог – знает,
Кто сам прошёл – помнит.
Так пристало ли чёрной стае
Бояться, коль нет погони?

Карта зачем? Выбрось.
– Кинул давно в пашне!
– Вижу, ты, пострелёнок, вырос…
Так в путь же. Нам к древней Башне.

Тьма с ароматом яблонь

Посвящается Tezcatlipoca Guerrero de la Noche

Тьма с ароматом яблонь жмётся по углам,
Парчу тревожит.
Легко советы принимать… а вот я сам…
Кто мне поможет?

Уже не пленник этих стен, и снят замок,
Но стены душат.
Ни разу не был за весь мир так одинок.
Здесь? Там? Где нужен?

Мечтал открыть глаза вдали от всех корон,
Пусть не в фаворе,
Но выходил на раззолоченный балкон –
И видел – море.

Новая тень

Не нужно пришедшим слышать их,
Голоса из-под скал, пепла шёпот,
Потоки застыли, гнев вихря стих,
А звенел, помнишь, морненов топот.

И стержень звучит молчанием,
Тишина поднимается к небу.
Ты знаешь во снах отчаянных:
Ты лишь там, – никогда здесь ты не был.

Что стало с тобой, земля моя?
Зов камней неспокоен в постылом.
Над кряжем – звезда усталая.
Спит родник, что учителем был вам.

Откройся, окно рассветное,
На границе миров с громкой ложью…
За правду – улыбку бледную –
Я эпохи и дни равно брошу.

Откройся, окно слияния,
Не для пира, для страшного долга,
Впусти новой тени знание
И хозяина чёрных осколков.

Две изумрудных струны

Тебе обещало знак утро – созвучием лета,
И тридцать и три золотом видящих арф,
Но горьким дождём шелестело затишье рассвета,
Бесцельно ты шёл в полдень в слепящих снегах.

Не видел ты доли своей и в прибрежье, в шуме рек,
И все песни дня – тени, что в розах видны.
Закат. Затерявшись в конце васильковых сумерек,
Ты путь разглядишь – две изумрудных струны.

Остров сквозь грёзы

Повящается Хелкару, Гэленнару, Андору,
моим помощникам по Храму,
в также лорду Эльдасару и Халлерис из дома Хадора, хотя они здесь и не присутствуют

Эти нагретые солнцем камни,
Эти обвитые ветром стены,
Стены Роменны, камни Эльданны,
Шорохи вольны, да волны пенны.

К свету спускались бегом на пристань,
Пахнет ракушками, – ну и зори…
Зори над мачтой: свет народился.
Дорог немного, любая к морю.

В город вернёшься – сквозь пыль, со смехом;
Тут раз пропустишь, столкнёшься дальше.
Дальше – опять смех двоим помеха:
День только начат, успел, кто раньше.

Звуки мелодий, лихих, степенных,
Гостю вопросы: «как в ваших странах?»
«В странах подлунных язык – напевный,
Вот так…» Простятся – под утро рано.

Остров сквозь грёзы, земля печали,
Земля под морем: так помнят люди.
Сколько бывало здесь изначально,
Того уже никогда не будет.

Я б хотел заведовать звёздами…

Я б хотел заведовать звёздами,
Чтобы знать – нам любить не поздно ли,
Чтобы видеть, когда мир кончится,
А вопросы об камень сточатся.

И тогда пред утром простимся мы
С этим миром моим единственным,
Между серых полосок бризовых
Мне услышится зов неистовый,

И вселенная станет мантией…
Я так сжился с своим проклятием,
Пусть носить там венец блистательный, –
Эти звёзды, – сердца мечтателей,

Растворяясь, приму всё новое,
Вместо пламени – мгла суровая,
Улыбнусь и скажу: «ты ждал, и я,
И сияют сердца коронами».

Неправильное королевство

Расскажите, спляшите, спойте всех нас – наизнанку,
Наша стая не слышит в искусстве придумок веса.
На земле для красивых легенд и воздушных замков
Я основал своё неправильное королевство.

Что способна вера? Чем больше гипотез – тем дальше.
Где же вы, кто пророчили нас в перепутье терпком?
Вспоминаем. Гляди мне в глаза. Вот старший и младший.
И неужели лгать, о люди, научил вас Мелькор?

Так чего же достойны слова – память, правда, горечь?
По чью же душу все намёки, мольбы и заклятья?
Здесь мои сотоварищи – им только боль их в помощь,
Не читая – знают, не рядились в чужие платья.

Буду проклят чуть больше вернувшей судьбу нам в руки,
Романтизировать быль – не дело для басилевса.
На земле для прекрасных надежд и воспетой муки
Я основал своё неправильное королевство.

Советник

«Красный – чтоб не было видно пятен…»
«Красный…» – шепчутся за спиной.
Странная комната, думам кстати,
Планам, черченным под луной.

Тихо шаги – тук-тук по мрамору, –
Как быстро меняются здесь сердца…
Пленный сменил на роскошь камеру,
Всего-то измену раскрыв льстеца.

Поздно приехал я, чтоб учить вас,
Поздно биться и поздно петь.
Вышел срок крысам не прятать лица,
Или бросить – и уцелеть.

Я подарю вам злые истины,
Они настоящи – и этим злы.
Вы не гадали, что исчислены,
Не зря мне Жестоким в столетьях слыть.

Что же, свершайтесь, слова пророка,
Роду проклятых тлен суля:
«Ступит на остров сей Тьма с Востока…»

Луч… Быть время у короля.

Не верь мне

Для кого-то красивая сказка,
Шанс героев узнать подробно,
Ссоры с другом над книжною краской,
А потом мир забудут оба.

Для кого-то загадок подспорье,
Полутворчество, новый образ.
На поверхности столько историй.
Где театр – не нужен поиск.

Ну а я… не видать мне покоя.
Ты не верь мне. И не пытайся.
Если чуешь, кто-что я такое,
Отвернись. Сделай вид. Улыбайся.

Вторая Песнь

Здесь воля пронижет Свет,
И дань дополучит Тьма.
Весь шёпот беззвучных лет
Истает в твоих волнах.

Мы видели эту Песнь,
Мы пели её одну,
Теперь мир на чашах взвесь
И Битве отмерь длину.

Останется ритм Скорбей,
Останется тень Любви.
Ты старое не жалей.
Ты новое назови.

Рассыпь песок в изгибы злого ветра…

Рассыпь песок в изгибы злого ветра.
Что предначертано, то не уйдёт.
И связь сожги. Пусть близится комета
И властвует в тенях весь твой черёд.

Блеснут ресницы золотым приливом,
Во Тьме расширятся зверей зрачки.
Песок на полотнище горделивом.
Песок на трупах крови пьёт толчки.

Погибшая надежда

Выпьем за былые, други, повороты, –
Я сегодня, словно прежде, Чёрный Зигур.
Руки в красных брызгах. Тени жертв… кого-то…
Их казнят, не так ли? Я не слышу криков.

Верные наивны. Разве могут ранить
За спиной наветы или сплетни ваши?
Почести, награды – всё бы отдал майа
За минуту в трансе Храма – чёрном, страшном.

Следует их сжечь… их муки – дань не Эру:
Если нужно, я весь Храм наполню кровью.
Грань откроет вход великому Мулкхэру;
Лишь посредник я, лишь путь ему готовлю.

Пусть решится всё о нас на Менелтарме…
«Прекратить? Не нужно боли, Тьму обретшей?»
Те, кто помогал и руки омывал мне,
Замолкают при улыбке сумасшедшей.

Рвёт закатный ветер мантии багрянец,
Всех молитв не счесть… ненужными словами…
Страха нет, а боль – лишь временный посланец.
Тьма всех примет, знайте. Жрец верховный – с вами.

Я увижу, словно въявь, как бесится судьба,
Море и огонь обнимутся поспешно,
И блеснёт, под рёв волны, с Небесного Столпа
Мрачным серебром погибшая надежда.

Валинор

Ты, мой слушатель, знай: есть без карт рубежи.

Там, подальше отсюда, – над Морем, – лежит
бывший дом мой, где красочней – лучше, чем вольно,
где назло небесам от сияния больно;
ты узнаешь, вдруг если проведаешь сам, –
есть долина, где издревле тошно глазам
от мудрейшей и высшей вокруг красоты,
и подумай, – я сам строил эти мосты…

Та долина больна, бесконечно больна,
пусть она, словно мир, с днём и ночью равна,
и ничто не спасёт вечно юный росток –
в ней сверкающий радостью город-песок.

Он был прежде всего, вместе с этим – так молод.

Чьи-то стоны и кровь, было, видел тот город, –
в равнодушном мелькнут хрустале и уйдут;
а цветы одурманивают и цветут,
словно время – не горькая города сила,
словно место не только она исказила,
насадив странный лес из осколков стекла,
все мечты раскалив на камнях добела.

Я рождён был в том сне, жил среди, наравне,
как другие, доволен был чудом вполне,
но стеклянный шедевр мне однажды был сломан
силой краткого, чёткого лживого слова,
и дурманы исчезли (на свете есть воздух!),
и я понял: дышать и бежать, коль не поздно.

И случилось так много, – не стану о жутком, –
и с тех пор не осталось уж времени в сутках…
пусть, но этого хватит долине ответить:
за тоску лицемерную в эллери детях,
за всю боль остальных городов и долин,
что не дожили ныне до мхов и седин,
за послов всех, убитых без переговоров
той же силой, что быть обещала опорой.

Передай там, как будешь заглядывать в дом мой,
всем служителям, пешкам и главным по дрёме:
как ходил по алмазным дорожкам когда-то,
раздавлю сам же в прах, – по привычке солдата.

Свиток золота

Ты, вечный мой друг, нота вовне, нота внутри,
Великий философ и ласковый слабых убийца,
Древнее всех древних металлов, сфинкс среди ночных пирамид,
Пиши же свой свиток на душах!
Звени на ветру, даже если от правды твоей будет больно,
Сияй, даже если другие ослепнут,
Стекай, играючи, капельками в лабиринте своих отражений,
Ты ничто, и в то же время ты – всё,
Кипящий родник осознания, бывший здесь прежде всех мёртвых,
Невидимый знак бытия, сам себя познающий,
Исчисливший время и волны ленивой мелодией смерти,
Нашёптывай лживый восторг им, не видящим истины,
Указывай путь к прекращенью им, не знающим меры,
Залей их судьбу ярким светом, мнят пусть, что избраны свыше, скорей оступятся в неверном луче,
Сделай тяжёлой их чашу, чтоб верили глазам, данным телом, и чувствам; чаша, мол, перевесила, мудрей они тех, чья чаша легка.
Каждой чешуйкой на шкуре слушай меня,
Каждым вихрем в спирали пройди моё сердце,
Каждой песчинкой впитай все ответы не-жизни,
Каждый миг посвяти сохраненью своих несказанных миров.
Мой друг и философ, свиток начат, калечь, воскрешай,
Расскажу о мирах, что захочешь, любой вопрошай.

Мне теперь уже это не высказать…

Мне теперь уже это не высказать,
Пусть побудет страница нетронутой.
Не рассчитано здешним неистовство
Старых дней, страх питающих омутов.

Не качнётся, туманом залечена,
Злая боль о веками несбыточном.
Память спит, заперта, не замечена,
Тишиной этот крик в камне выточен.

Колыбельная

Зашиты в нужном, дневном аспекте,
Слова привычно так много значат.
Но всё ж лежит перемычка света
Из мира яви в неоднозначность.

От дальних странствий до внешних мыслей
Неторопливо плывёт дремота,
От нераскрытых тонов зависит,
Какой здесь, днём, будет жить охота.

Усни для жизни в надлунный полдень,
Дремли под тайно желанный праздник,
И пусть сны небо не беспокоит
От внешних мыслей до дальних странствий.

Драуглуину

Как толща веков отделяет от слов,
Сказанных в песне сполна,
Бледна и прохладна под аркой ветров
Злая луна, волчья весна.

Вернулась та ночь, ярче орчьих костров,
Каплей стекает с клыка.
Луна – свет и кровь нерасказанных снов.
Миг до броска. Ну, а пока

Знакомая морось. И запахи – те.
Я недостоин эпох.
Товарищу новых не выдумать тел.
Богом был волк. Волком издох.

Назад Предыдущие записи Вперёд Следующие записи