Остановка Гоголя

Вишни в тотем темнотейности срывались не достигая дна, но свободы затейливой одиночества половин колдуна.

Под страхом смерти живы страхом, когда почти бессмертие в природу человека заползло, и страх ушёл, искусства упразднились, тогда и породили люди гидру. Стало хорошо. Из бЫло малого лучшее лишь не взошло.

Пусть тогда только Луна черная.

И вместо неведомого бога доверили жизнь мудрецам Вирту. Сейчас могу сказать, что человека, которого я видел, последнего, говорившего о призраке мудреца уж и нет в живых, как его звали.. что то на Н, да и неважно уже, был ли он свидетелем скомканным из греха, склонным к фантазии, неправд иллюзии, самообмана? Уже и не помню своего плана.

Вокруг.

Тени Дверей леса ползли своими боле-немерными гипЮрами диких листьев стекольно прислушивались к огню в центре нашего разговора.

— Почему не дал дожить мой сон?)

— Постепенно стало рождаться все больше спокойных, безмолвных, отдалённых.

— Разговары с нейросетьми. Аутичность страшиться и тянется к разговорам с людьми. Там мы все превратимся в книгу! Но в ней непослушные закорючки, и ничего непонятно! То пусто, то плаксой чтец оставляет кляксы;

То ветка за палку палатку кусает ночью взбитыми небесами, я отвлекся на камень, видом о третьих лиц спотыкаясь через кубрики, постоянно пытаясь остаться на полосе здоровья, неся ненужное пламени не светящееся пледа знамя. Унизительно некуда одеваться,

А главное, не во что и некем.

— Тайники передай колесницей по рациональное. Перекрошево околесицы сниться собственное сознание: вот не получиться, что я себя не брошу, не выношу, не вынесу. Придется подниматься, до следующего, колодца полого древка Молота.

— Ты молодцом. /Эх, молодца)/ Не стоит даже пытаться бороться теперь_

Вид от первого подлеца. Пелёнка плевра громко вспарывается.

Это у тебя от отца.

Как и пол лица, тоже полуяном легко расходится, как ором с восходом драться.

Для себя станешь сам архетипом праматери и праотца. Вечно трахаться.

…Где ты был, папа?

Убери руки с лица! На кого теперь злиться? Я ждал, когда ты умрёшь, чтобы ничего не сказать убийце…

Нет у слов больше этого текста, как и смысла. Потец сотри. Собирается.

— Не знаю из-за чего вы всё более, я, простите, я не знал, что вы улыбаетесь от такой же боли, которой живя, казалось, всё чётко, точно, хаотично разрушал, хотя бы честно. Но Какого Черта двуликого бога вкушал?

Думал, что так вы, простите, прОсите обмануть меня. Я давал. Не думал что создаю бессознательного всему и вся мщения капитал. Приятного аппетита, кушайте. Это не мазохизм Сизифа. Но вы просили, что думали обо мне, то и отдавал.

Незаметно тогда армию чаш несущих, фантазии о любвницах яда несуществующих, не дотянул раздавить его каменным солнцем шипами Прометея его же клычьями кобор, иллюзий так армию он из пазлов Кракена против нас всех во мне собирал.

Тело расслаивалось этим временем. Вы надумали ману личности, души бессмертие и астрал,

но оказалось, — чужая игрушка изнутри вилась клубком эха зацикленной на себе прослушке, тонкий Лори предупреждал об этой игрушке

_

Зверя моего боящегося темноты,

Забрасывая пропасть словами.

Также и стих — песок каменный у воды

Тысячилетия ждал в книге запахов

У следов огранённой взглядом

волны, гасит ветер вОлн своих крылья.. Вторая тень, укрываясь у тебя внутри, от него грибками — шляпами, ради Вестника Мод и её пустоты,

Для неё оказался слишком я неопрятным,

и когда стоял вас посреди, делали вид замечаний, будто правды не знаете, будто никогда не узнаете, будто и не хотите меня вы. В этом и было ваше отчаяние.

Рук своего плетения, споклоняемы стали растениям_ уподобились им в белый шум-тишь будто бы не забвения, но лишь на Одина глаз одИн прозрения.

Ещё, и ещё раз: Будто-Бы. Забывая глазницы второй простоту, создавав фрикционно понятие пустоты — забытое изобретение.

Знаю, что нельзя с тобою на я.

Но захотелось же так радости тактильных фракталов, они ощерились, — гематита глянцевые углы. И в страхе во что то уютно женское, обратно спрятался ты.

Древняя Су скользит беззвучными стопами…

Древняя Су скользит беззвучными стопами, пересекая неспешно свой пышно цветущий сад. Бесконечность оттенков и полутонов окружающей ее роскоши скрывается застенчиво сейчас в вечернем сумраке, но точно ангельскую песнь слышит Хозяйка Цветника, внимая ароматам сада. Похоже, что и сегодняшний гость ее — беззаботный, но одаренный знанием мужчина из племени Бан, которому совсем недавно она сказала, что Древняя Су переводится на его родной язык как «Старая Ведьма», и поднесла приготовленное лично для него волшебное зелье, переполнился теперь тем же самым возвышенным и счастливым чувством. Там, где под сенью увешанных тяжелыми наливными плодами кустов только что прямо на травах возлежал гость, теперь чернеют лишь очертания курительных принадлежностей, а в воздухе нависает сизое облако горьковатого дыма. Самого мужчины, которого Древняя Су знала как РА-гу, нигде не видно, однако по доносящемуся из-за живой изгороди его нетрезвому голосу, распевающему какую-то неказистую песню, становится точно понятно, что гость только что покинул сад через небольшую арку-проем в живой изгороди и отправился на морской берег. Тем более, что так он поступал практически каждый раз, когда Древняя Су подносила ему зелье. Его излюбленным местом была каменная гряда, расположившаяся у самого берега моря.

Немного помедлив, Хозяйка все так же неспешно и беззвучно скользит в направлении темного арочного проема, ведущего на побережье. Один легкий, слегка небрежный жест ее руки — и сад озаряется золотисто-масляным светом многочисленных фонарей, другой жест — и в руке Ведьмы как по волшебству появляется большая сиреневая накидка, которую она тот час набрасывает на плечи. Добравшись до проема, Су замирает, глядя на простирающуюся пред ее взором панораму морского побережья. Съеживаясь непроизвольно в налетающих на нее порывах хищного ветра, Су уже знает, что близится большая буря. Вместе с ветром до ее ушей вновь доносится нетрезвый голос РА-гу. Где-то впереди он беспечно шагает навстречу бушующему морю, пошатываясь и переваливаясь с ноги на ногу словно огромный младенец. Глядя вслед своему гостю, Ведьма пристально созерцает все происходящее. Кажется, будто что-то внезапно ее настораживает… Что-то помимо надвигающегося шторма. Пытаясь привести свои мысли в порядок, как это заведено у Древних, она начинает думать стихами:

Он выходит неспешно на берег

И идет по песку,

Оставляя на нем босые следы,

Вдаль навстречу волнам,

Под холодным, чернеющим небом,

Всем ревущим, соленым ветрам,

Открывая свое простое лицо.

Он поет обо всем,

Что сегодня случилось,

Что завтра хотелось бы сделать,

Он смеется и пьет

Из забытой бутылки

Хмельное вино… —

«- Зааавтра будет дееень», — запевает РА-гу весело и нетрезво, — «Каждый новый день — это праздник, новый праздник! Мне не лень работать под солнцем, потому что вечером я отдохну. Потому что к вечеру солнце тоже устанет, оно приляжет на холодные волны. А я присяду на теплые камни, буду пить вино и буду песни петь, пока не усну…»

Продолжая петь свою простую песню радости, РА-гу начинает неуклюже, но задорно пританцовывать, переступая с ноги на ногу. Он словно бы не замечает как порывы холодного ветра обдают его полуобнаженное тело тучами ледяных брызг. Пустая наполовину винная бутылка с тихим бульком болтается в руке РА-гу, периодически взмывая своим горлыщком к его губам. Тогда задорная песенка прерывается, чтобы через мгновение зазвучать вновь, развернувшись новым немудреным куплетом.

РА-гу движется к небольшой каменной гряде, расположившейся почти у самого моря, совсем недалеко от того места, где растущие прибойные волны разбиваются о берег. Когда до его привычного места отдыха остается около трети пути, он внезапно замечает темный силуэт сидящего к нему спиной человека. Человек одет в черное и почти сливается с выступающими из прибрежного песка валунами, словно бы вырастая из них своими очертаниями. Он сидит к РА-гу спиной и лицом к морю. Неподвижный, как сами камни, на которых он расположился.

РА-гу, заметивший незнакомца не подает виду, он все так же напевает вслух и приплясывает. Тем не менее, он бросает осторожный взгляд назад, туда, где остался освещенный теперь яркими огнями фонарей, покинутый им совсем недавно райский Цветник. В проеме живой изгороди он видит силуэт Хозяйки, такой же темный и неподвижный, как и силуэт незнакомца. Лишь видно как развеваются полы просторной накидки, в которую завернулась она, чтобы уберечься от порывов растущего ветра.

— Неужто сегодня и кроме меня у Старой Ведьмы назначены были гости? — думает РА-гу, вопросительно глядя в направлении женщины, ожидая не подаст ли она ему какой-нибудь знак. Но хозяйка, по прежнему неподвижная, словно бы и не замечает его замешательства.

— Сейчас все узнаю сам! — решает про себя РА-гу.

— «Вижу кто-то сидиит…» — затягивает он очередной куплет все тем же веселым голосом и, продолжая пританцовывать, уверенно приближается к незнакомцу…

Когда РА-гу взбирается на большой плоский камень неподалеку от странноватого мужчины, вечерняя тьма, окутывающая неподвижную фигуру незнакомца, словно бы сгущается еще сильнее, а по коже РА-гу пробегает неприятный морозец, совсем не похожий на тот озноб, причиной которому могли бы служить порывы промозглого морского ветра. Во всем происходящем, кажется, есть что-то особенное и очень странное, словно бы выкурив Зелья Хозяйки и выпив забытого кем-то на пляже вина, РА-гу невзначай стал персонажем одной из тех поучительных сказок, которые так любят пересказывать на праздниках старейшины его деревни. — «Точно зелье! Верно все дело в нем!»- думает про себя РА-гу, пытаясь унять растущую тревогу. С непринужденным видом он усаживается позади незнакомца, скрестив ноги и ставит перед собою уже почти пустую винную бутылку. Поверхность камня жесткая и влажная все еще хранит тепло дневного светила. Как бы невзначай РА-гу бросает один, а затем и второй быстрый взгляд в направлении неизвестного, который по-прежнему неподвижен.

Вблизи фигура незнакомого мужчины кажется какой-то противоестественно большой и не вполне пропорциональной. Рассмотреть его подробнее мешает просторный плащ с высоким стоячим воротом, наброшенный им на спину и почти полностью скрадывающий все его очертания. Иссиня-черная, удивительно гладкая и плотная на вид материя плаща, покрыта бусинами мелких водяных брызг. У РА-гу сразу же создается такое впечатление, что подобная материя, вероятно, вовсе не промокает и не пропускает влагу. Пара неожиданно грубых и крупных швов наискось рассекают поверхность странного одеяния таким образом, как если бы скроено оно было из трех довольно-таки бесформенных кусков разного размера. Более всего то, из чего сделан плащ незнакомца, походит на дубленую кожу, покрытую глянцем, однако РА-гу, как и все мужчины своего племени неплохо осведомленный о мастерстве выделки кож, никогда еще прежде не видел такого материала.

Теперь уже с неприкрытым любопытством разглядывая спину незнакомца, РА-гу вдруг замечает, что складки этого странного плаща будто бы еще покрывает какой-то мелкий узор, складывающийся из невероятного множества маленьких и выпуклых точек, выстраивающихся в замысловатые линии, которые в свою очередь свиваются в еще более замысловатый и завораживающий глаз орнамент. Когда РА-гу концентрирует внимание на этом, поначалу едва различимом рисунке, точки, из которых состоит сам узор, кажется, становятся все отчетливее и испускают едва различимое холодное синеватое свечение. — «Проступают совсем как звезды в ночном небе, когда во всей деревне гасят огни», — завороженно думает про себя РА-гу, глядя как в очередном мощном порыве ветра удивительный узор, открывшийся его взору, начинает неистово плясать, превращаясь в стаю мечущихся светлячков. -»И звезды не ведали, где им пастись,» — внезапно раздается в голове РА-гу его собственный голос, произносящий не вполне понятную ему фразу в какой-то странной молитвенно-напевной манере. Происходит это настолько отчетливо и одновременно так неожиданно, что РА-гу резко вздрагивает, будто бы стряхивая с себя колдовское наваждение. «Зелье Хозяйки дает мне Знание!» — тут же соображает он и понимает, что несколько мгновений назад был подобен полевой мыши, загипнотизированной пляской ядовитой змеи. — «Ведь и этот звездный узор мне привиделся в каплях воды?» — РА-гу вновь бросает взгляд на незнакомца, но теперь его внимание оказывается захвачено чем-то другим. Уж слишком мертвенной и бездушной кажется ему невозмутимая неподвижность этой жутковатой фигуры, замотанной в черный плащ. «- Как неживой совсем!» — быстро проносится в голове РА-гу неожиданная догадка, которая тут же перерастает в уверенность сделанного только что открытия. -»А ведь точно это кто-то сложил небольшие валуны один на другой, чтобы было похоже на человека, поверх них же набросил плащ!»,- пораженный этими новыми мыслями, РА-гу подается вперед и на четвереньках осторожно приближается к объекту своего внимания. — То-то мне он еще издалека показался сделанным из камня! — бормочет теперь растерянный РА-гу себе под нос, — Но что это за чудная материя? Мне ведь что-то такое подумалось, пока я глядел на нее… — РА-гу на секунду замирает, припоминая все то, что происходило с его взбудораженным и нетрезвым умом несколько минут назад.

— Откровение! — хлопает он себя по лбу, — Хозяйкино зелье дало мне Знание! — Чтобы не позабыть даруемые ему послания духов, РА-гу начинает привычно, на манер заклинания, повторять прозвучавшие в его голове строки:

— И звезды не ведали где им пастись… — бормочет он себе под нос, подползая уже совсем близко к загадочной фигуре в черном плаще.

— И бездна зияла, и стаями волны вела за собой, и Древо Пределов я помню еще не проросшим! — звучит внезапно и отчетливо в ответ чувственный, сочный баритон незнакомца. Слова его оказываются хорошо слышны даже сквозь завывания ветра и рокот морских волн.

А потом незнакомец поворачивается к РА-гу лицом.

Пророк в супермаркете

Пролог

В последние дни, предшествующие моему перерождению, меня преследовали знамения и знаки, мимо которых нельзя было пройти.

Игрушки

В первый раз это было в магазине детских игрушек. Там, среди рядов-стеллажей с мягкими медведями и лапастыми кошками, бродил странный парень.

Он ходил неуверенно, шатко, брал по очереди разных плюшевых персонажей.

Он смотрел им в пластик глаз, гладил их и затем просто клал на место. А из мембран, вмонтированных в небесные своды торгового центра динамиков, играла музыка старых детских мультфильмов. Такие забавные песенки… там, где женщины поют, имитируя детский голос… Вы же помните, да?

Парень всё бродил среди клонов игрушек и смотрел вокруг, и слушал, а потом упал на пол и зарыдал, словно ребёнок. Его тело скорчилось на холодно поблескивающем кафеле и истерично источало глазами горькие слёзы. Он истошно причитал, он кричал! Я даже нечаянно увидел, как на одной из его ноздрей здоровенным зеленым пузырем вздулся горб соплей.

В таком состоянии его и увезли.

Было так жаль парня, что я и сам чуть не разрыдался.

Техника быта

А после, в отделе бытовой техники, я увидел продавца-консультанта. Это был прыщавый юнец, имеющий проблемы с противоположным полом, как мне показалось. Одет он был в соответствующий костюм и придавал своему, обезображенному угрями лицу, весьма серьезное выражение.

Меня всегда пугало то, как влияет работа в сфере обслуживания на людей. Особенно остро ощущалось это влияние как раз в огромных торговых центрах с неимоверной быстротой текучести кадров. Всё это: действо продавцов, обстановка — казалось мне безупречным сектантизмом, наиболее деструктивно влияющем на личность человека…

Так вот, этот парень уронил вентилятор, который продавался в магазине. Вы, наверняка, представляете себе такую штуковину: она еще поворачивается из стороны в сторону самостоятельно и имеет несколько режимов работы. Ну и продается, понятно, в разобранном виде. Коробка упала, и пластиковые детали рассыпались по полу.

Парень принялся собирать и упаковывать их обратно, пока никто не заметил. Он присел на корточки, не забыв подернуть свои брюки, дабы не оттянулись коленки. Потом он увидел меня и понял, что я невольно стал свидетелем его несчастья. У продавца был такой вид, словно я застукал его за кражей важных документов. Но парень быстро оправился, попытался натянуть на свое лицо маску невозмутимости, взял коробку и оставшиеся несобранные детали в охапку и прошёл мимо меня. Я заметил, что из заднего кармана его брюк выпало что-то несуразное, непохожее на вещь как таковую, когда парень вставал, и это осталось незамеченным никем, кроме меня. Когда продавец скрылся за стеллажами, я осторожно подошел к непонятному предмету, лежащему на полу.

Сначала мне показалось, что это какой-то крем, по крайней мере, это был небольшой тюбик. Я поднял его и стал читать маленькие буквы на его полупустой оболочке. Оказалось, — это был гель-анестетик для полового члена. Что-то для тех, кто слишком быстро кончает во время секса. К тому же, данный крем мог использоваться как анальная смазка. Некоторое время я стоял и размышлял над этой удивительной находкой, думал, могу ли я взять этот гель с собой и пронести его через кассу незаметно. Потом решил, что в отделе бытовой техники вряд ли продаются подобные товары, и сунул тюбик в карман.

Когда я проходил через отдел, с выставленными во всей красе домашними кинотеатрами, я услышал страшный грохот где-то позади себя. Я оглянулся и с ужасом увидел, как недавний продавец, который уронил вентилятор, в гневе сбрасывает с полок вещи на пол. В его руке я заметил дорогостоящий перфоратор. Парень смотрел на меня, и глаза его были налиты кровью. Просверлить меня ему, конечно, не удалось бы, но и выключенным агрегатом он мог нанести серьезный вред моему здоровью. Я кинулся бежать, одновременно продумывая план самообороны. Что я мог противопоставить его оружию? И еще вопрос: а что, если ему на подмогу кинутся другие продавцы? Они, конечно, заботятся лишь о собственной выручке в виде процентов с продаж, но вдруг у них еще сохранилось чисто человеческое чувство солидарности, или первобытное чувство стадности к себе подобным? Краем глаза я увидел, как между полками с товарами замелькали силуэты в костюмах. Похоже, что меня решили взять в кольцо, когда я окажусь у кассы.

Подлый план моего спасения пришел мне в голову внезапно, как божественное озарение. Я слышал, как за мною бежит продавец с перфоратором, видел впереди его сообщников.

Тотчас я снизил скорость своего передвижения до простого прогулочного шага. Я спокойненько вышел к кассам, позволяя своим преследователям плотно окружить меня. Продавец, что гнался за мною, тяжело дыша, протиснулся в круг и встал прямо напротив меня. Тогда я запустил руку в карман и извлек злосчастный тюбик.

— Вот, — произнес я вежливым тоном, стараясь говорить при этом как можно громче, — Это ваша анальная смазка, вы обронили ее, когда раскололи вентилятор. Я как раз искал вас, чтобы вернуть ее. —

Я услышал, как со стуком на пол упал перфоратор из разжавшихся пальцев прыщавого. Я увидел взгляды остальных присутствующих, которые были направлены на беднягу. Мне удалось выпалить свою спасительную речь так громко, что ее услышали во всех кассах, и даже охранник, стоявший за кассами у ящиков, где люди могли оставлять свои вещи, внимательно посмотрел на парня. В его, обычно строгом взгляде, я, с удивлением, прочитал понимание, и даже сострадание к несчастному. Воспользовавшись всеобщим замешательством, я поспешно ретировался. Мне и самому стало жаль парня, но на кону была моя жизнь. Я вынужден был защищаться, разве нет? Я думаю, вы на моем месте поступили бы так же.

*

Мой покой и смерть: мысли в отделе мягкой мебели; кухонь без ножей; и спален, на которых формально нельзя присутствовать горизонтально.

Мир Смерти

Все вокруг мертво. Высохшая трава. Птицы лежат на земле. Деревья выкорчеваны, их листья осыпаются прахом. В воздухе летает пыль, нет ничего живого вокруг. Нет мух, кружащихся над трупами людей, нет бактерий, рожденных гниением, нет плесени и запаха разложения — нет никакой жизни.

Все вокруг мертво. Единственный звук повсюду — это шум ветра. Реки не наполнены водой, вода не наполнена рыбой. Смерть прямо пропорциональна жизни, и здесь есть только она. Смерть. Вот он мой рай. Место, где меня никто не тронет.

В детстве меня поймал маньяк. Он был среднестатистичен. Его действия носили садистский, но не сексуальный характер. Он связал мои руки проволокой и бросил меня на землю. У него был обычный кухонный нож, и он пообещал мне, что выпустит мои кишки.

Он показал мне что-то окровавленное в прозрачном грязном целлофане и сказал, что это кусочек щеки одного маленького мальчика. Я думаю, что он хотел сломить меня и напугать.

— Ты боишься? — спросил он. —  Боишься меня?

— Я боюсь не тебя, — ответил я, — Я боюсь боли.

После моих слов он разочаровался в себе. Или во мне. Он отпустил меня, бросил нож в кусты и ушел.

Я был спасен! Если бы я вернулся домой с выпущенными кишками, родители убили бы меня!

И смерть — рай только в том случае, если ты выбираешь сам мир смерти, который, к сожалению, не имеет ничего общего с перфоратором, выпущенными кишками и сквернословящими родителями, если они у тебя есть.

*

В другой раз, я стоял на третьем этаже торгового центра возле самых перил и смотрел вниз, на первый этаж, где располагалось небольшое кафе: стеклянные столики, изогнутые углами диваны, обитые кожей. Мне было немного печально видеть людей с ноутбуками вместо живых собеседников.

Затем я услышал шум. Он донесся со стороны эскалатора. Там, у входа на эскалатор, громко ругались две женщины. Я привык, что люди ругаются в общественном транспорте, здесь же это было неуместно. Что может быть безумнее, чем ругаться в гипермаркете? Я направился к ним, чтобы попросить их не нарушать покоя этого места. Кто знает, какие силы они могли разгневать? Женщины, тем временем, уже успели начать спуск, продолжая браниться.

Я пронесся мимо девушки, которая раздавала рекламную макулатуру, машинально выхватив у нее из рук один листочек. В три опасных скачка я преодолел несколько ступенек эскалатора, дабы оказаться прямо позади одной из женщин. Она услышала шум моего стремительного приближения и обернулась. Поток ее гневной брани обрушился на меня! Я подумал, было, притвориться, что занят чтением рекламной листовки. Посмотрев на «рекламку», я успел прочесть лишь одно предложение, но какое! В следующий миг женщина вырвала злосчастную бумажку из моих рук, а я ошарашено осмысливал прочитанное. Это предложение звучало следующим образом: «Заставь ее замолчать! «. Не знаю, был ли это рекламный слоган, или же название какого-то фильма, идущего в кинотеатре, кассы которого, как раз располагались на третьем этаже, — это уже не имело значения. Я понял — это знамение, послание лично мне. Силы гипермаркета давали мне приказ. Поэтому, я просто поднял правую ногу и, ухватившись руками за движущиеся перила, со всех сил пнул женщину в солнечное сплетение. Она завалилась, завязалась в клубок — снежный ком, увлекающий за собой всех, кто ехал ниже. Увидев ту свалку, которая образовалась в результате, я трезво рассудил, что путь вниз мне отрезан, и бросился обратно, против движения эскалатора. На эскалаторе не оказалось никого, кто мог бы преградить мой праведный путь. Думаю, мне невероятно повезло! Если бы выход с эскалатора преградил охранник, мне пришлось бы прыгнуть за перила, с высоты третьего этажа. Я бы обрушился на столики, разбивая их вдребезги. Но все обошлось. Я быстро спустился по лестницам — и был таков.

*

Спустя день, мне пришло в голову, что силы торгового центра не так-то просто разозлить. Чтобы проверить это, я решился на отчаяннейший еретический поступок. Я надел куртку нелепого желтого цвета, прикрепил на грудь бейджик с надписью ЧМО, и, просунув язык между указательным и средним пальцами правой руки, бегал по первому этажу гипермаркета. Выше подняться не решился: думал и этого хватит, чтобы на меня немедленно обрушилась кара. Но ничего не произошло. Правда, на третьем круге за мною погналась охрана, но я сразу же ретировался. Когда я бежал к входным дверям, я, честно говоря, даже не надеялся, что они откроются передо мною. Однако, это произошло! Я беспрепятственно покинул территорию здания и быстро миновал территорию автостоянки. Дальше охрана была уже бессильна. И все это время я умудрился не убирать руки от лица и не прятать язык обратно в рот. Мне кажется, это был поступок, по своей отваге невообразимый и сравнимый лишь с подвигом какого-нибудь Александра Матросова. Я очень горд собою.

Жизнь и свобода гордого

Вокруг кишит жизнь. Запах ее повсюду. Я вижу блестящие бусинки пота на коже, гнойные прыщи на лицах людей. Солнце — точно проклятие, оно греет и освещает все вокруг. Матери с набухшими грудями и лоснящимися лицами пеленают орущих, красных от потницы детей. Инстинкт самки — воистину возвышенное чувство материнской любви!

Гогочущие подростки болтают ногами и потребляют продукты брожения. Они смотрят на блестящие ноги женщин. Их семенная жидкость готова к извержению.

Зеленая трава извивается под ногами, меня бросает в дрожь от ее прикосновения. Шелест листьев — угрожающий шепот, я затыкаю уши, чтобы не сойти с ума. Все вокруг меня шевелится и стрекочет. Я чувствую нестерпимую боль. ОНИ ВСЕ отнимают у меня свободу, единственную, мою собственную, свободу одиночества. ОНИ заставляют меня чувствовать себя чужим здесь.

Мир вокруг смердит жизнью. Я пью лекарства, которые подавляют рвотный рефлекс. Когда я иду по улице, я стараюсь не дышать носом.

Потрясающе живые и невероятно активные йогуртовые биокультуры водят хоровод у меня в желудке. Жизнь прямо пропорциональна смерти, и здесь есть только она. Жизнь. Это мой ад — место, где все против меня.

Хотя это единственное, что есть я.

Отшельник

В силу последних событий, я больше не появлялся в торговом центре. И вскоре я понял, что меня все-таки покарали. Я собственноручно отлучил себя от гипермаркета, я лишился возможности бывать там. Это ли не худшее наказание? Я усомнился в высших силах, моя вера подверглась испытанию, но я был безнаказанно отпущен, чтобы только впоследствии осознать, что покарал сам себя. Ну, скажите, это ли не высшая мудрость и справедливость? Хотя, когда чувствуешь больше, чем понимаешь, вопросы осыпаются как осенняя листва на дно, или сквозь дно человека. Человека со дна и на дне. Человека глубину, которую жаждет заполнить он.

Я был подавлен. Двое суток я не ел и почти не спал. Мне нужно было что-то, что вывело бы меня на новый уровень — Божественное озарение — не меньше… И оно пришло!

Я смотрел на засохших мух, лежащих меж стекол окна. Это меня всегда успокаивало. Я коллекционировал их и находил это хобби весьма занимательным. И вот, когда я снова сидел у окна, что-то вдруг сломалось во мне, и я понял — это моя гордость раскололась, пошла по швам, захрустела, рассыпалась. Я осознал, что смогу обрести прощение через отшельничество. Я был готов провести в уединении долгие годы — ровно столько, сколько было нужно, чтобы я снова смог войти в торговый центр.

Я собрал немного еды, взял все таблетки, которые выписывал мне врач, тепло оделся и отправился в путь. Идти я решил на окраину города, куда-нибудь в лес. Вообще-то я знал отличную лесопосадку неподалеку… Вы, наверняка, понимаете, о чем я говорю? Это что-то, что на первый взгляд выглядит как лес, но деревья высажены людьми в стройные ряды. Добираться туда решил пешком. Вообще-то я стойкий парень, но в этот раз, ехать в общественном транспорте, отчего-то струсил. Наверное, двое суток без еды и сна истощили мои силы. Знаю одно — я не вышел бы из этой давки живым. Поистине, социум — одно из наиболее точных имен сатаны. Надеюсь, вы не осудите меня, и не посчитаете малодушным.

Я поселился возле трассы, которая проходила вдоль лесопосадки. Трасса пролегала через мост, под которым проходил небольшой канал. Вода в нем была грязной и зловонной, однако под мостом можно было прятаться от дождя и взглядов людей, сидящих в автомобилях, проносящихся надо мной мимо, где-то выше.

Запасов еды мне едва хватило на три дня. Пил я прямо из канала, отчего заработал жуткое расстройство пищеварения. Спасался только таблетками, но, на голодный желудок они действовали как-то не так. Несмотря на это я чувствовал небывалый подъем сил, меня переполняло некое таинственное ощущение высшего знания.

На четвертый день я вышел в лес по нужде. Накрапывал дождь. Я выпил все оставшиеся лекарства этим утром, и в голове моей было мутно. Внезапно я почувствовал, как мой внутренний мир начал стремительно расширяться, я обхватил свою голову руками, опасаясь, что она взорвется, распираемая изнутри. А потом мой внутренний мир стал настолько огромен, что поглотил всё. Я утонул в ощущениях без чувств. Внешние факторы меня уже не беспокоили.

Очнулся я под проливным дождем. Я лежал на земле, вся моя одежда промокла, к тому же, у меня было подозрение, что я обмочился прямо в штаны. Что-то произошло… Я словно бы на некоторое время оказался в раю. Я понял, что прощен. Пора было возвращаться домой.

Молитва доброго человека

Я очень люблю зиму. Люблю, когда темно, люблю ледяной ветер и колючий снег, обжигающий щеки. Людей как будто нет, они — просто силуэты за пеленой. Люди спешат домой, они не смотрят в твою сторону. Природа умерла, ее запахи почти не ощутимы. Каждый раз, когда солнце садится, я молюсь о том, чтобы оно больше не встало.

Перерождение

По возвращении домой я долго морально и физически готовился, чтобы войти в торговый центр. Я переоделся в новую, самую аккуратную одежду. За время моего отшельничества лицо в моём зеркале покрылось густой щетиной, но я решил не бриться. Если у меня отрастет борода и усы, я даже больше буду походить на святого мудреца.

Я опасался, что охрана не впустит меня в гипермаркет, но меня, похоже, не узнали. На секунду я замер у дверей, которые открылись передо мною, не веря своему счастью. Но кто-то толкнул меня в спину.

— Что встал, идешь, или нет? — услышал я грубый голос. Какой-то молодой человек бесцеремонно втолкнул меня внутрь и прошел мимо. Однако, этот инцидент ничуть не испортил мне настроения. Я вернулся — и был великодушно принят!

Почти половину дня я провел, гуляя по магазинам, катаясь на эскалаторе, сидя на скамеечках в коридоре. В очередной раз поднимаясь на эскалаторе, я вновь увидел того парня, что нагрубил мне у входа. Теперь он был не один: с ним была девушка. Завидев меня, он уставился в мою сторону, насмешливо улыбаясь. Он что-то прошептал своей девушке. Она тоже стала смотреть на меня. Я сделал вид, будто не замечаю их. Эта ситуация меня нисколько…

(Я слышу стук сапог. Это марш, Они идут по мою душу! Я бегу по паркетному полу длинного коридора, чувствуя, как кончаются силы. Мой рот пульсирует болью, я чувствую свои опухшие, липкие от крови губы. Несколько моих зубов выбито, два из них я случайно проглотил, больно оцарапав горло и пищевод. Восемь, из десяти пальцев на моих руках, сломано, только большой и безымянный на правой руке уцелели. Этими двумя пальцами я сжимаю нечто, боясь обронить. Я слышу стук сапог: равномерный, строевой шаг тех, кто идет по мою душу. Они стократ сильнее меня, их действия идеальны и равномерны. Не думаю, что где-то здесь для меня предусмотрена возможность спастись. Но я все равно бегу, чувствуя не страх, но отчаяние, не ярость, но жалость к себе. Я чувствую безысходность. Я слышу стук сапог, это грохочет агрегат по переработке меня.)

…не огорчила. Но я решил проследить за ними, быть может, это какая-то проверка, или очередное задание для меня, как тогда — с женщиной на эскалаторе?

В течение примерно двух часов, я ходил по пятам за этой парочкой. Мне показалось, что парень несколько раз все-таки заметил меня, несмотря на то, что я тщательно маскировался, то притворяясь равнодушным и случайным прохожим, то заинтересованным покупателем, рассматривающим витрины. Он стал чаще оглядываться, выражение его лица стало обеспокоенным. Пробыв около пяти минут в магазине зимней одежды, молодые люди направились к выходу из гипермаркета. В руках у девушки был большой яркий пакет с эмблемой магазина. Проведя в торговом центре несколько часов, они сделали всего одну покупку. Это меня насторожило. Я проследовал за ними на улицу, держась на приличном расстоянии. Похоже, они направлялись к автобусной остановке, расположенной у оживленной трассы. Немного позади остановочной площадки раскинулась небольшая роща. Именно оттуда я решил продолжить слежку.

Сквозь веки-ветки кустарника, я тихо наблюдал за подозрительной парой. На остановке больше не было людей, что тоже показалось мне подозрительным

Вскоре подъехал автобус. Молодые люди направились к нему и, я почувствовал, как мое сердце болезненно сжалось. Я испугался, что они сейчас вот так запросто уедут, скроются, оставив меня ни с чем. Я ощутил внезапный прилив ненависти к этому грубому парню, который так бесцеремонно вторгся в мое аритмичное сердце и лимбическую…

Мне казалось, что он уносит с собою кусочек моей, и без того небольшой, свободы, как это делают многие. Тем самым он причиняет мне ущерб, делает меня больным, заблуждается, будто ему это можно. Я увидел, как незнакомец поцеловал девушку, и она вошла в автобус. Он еще помахал ей рукой прежде, чем автобус тронулся. Парень остался один и я почувствовал облегчение, но времени у меня оставалось мало. Здесь, в укрытии, я чувствую себя уверенно… Мне точно нужно было придумать, как заманить моего врага сюда.

Я осмотрелся. Везде вокруг лежали груды мусора — обугленые кирпичи, консервные и пивные банки, бутылки, картонные коробки из-под сока, проволока. Неподалеку я заметил несколько металлических профилей непонятного предназначения. Когда я был здесь в последний раз, эта роща была местом пикников. Сейчас она превратилась в свалку. Признаюсь, такой она мне нравилась гораздо больше.

Я выбрался из своего укрытия так, чтобы незнакомец мог меня видеть. Он тут же заметил меня, пристально уставившись в мою сторону. Я надеялся, что парень направится ко мне, но этого не произошло. Тогда я расстегнул ширинку и обнажил свой половой орган. Я принялся мастурбировать, глядя на своего неприятеля. Этот мой тактический ход возымел мгновенный эффект: незнакомец яростно бросился ко мне. Я скрылся в роще, подхватив с земли кусок ржавой металлической проволоки. У меня было ощущение, что я заранее знаю, как будут развиваться события дальше. Это ощущение было сродни ясновидению. Парень стремительно вломился в густой кустарник. В следующее мгновение я появился у него за спиной. Я набросил проволоку ему на шею и провернулся вокруг себя, перекручивая свою импровизированную удавку. Одновременно я наклонился, подавшись вперед, запрокидывая его тело точно мешок через плечо. Парень оторвался от земли, его спина прижималась к моей, и он не мог достать меня своими руками. Его конвульсии были очень сильными, но я только крепче уперся ногами в землю, чтобы не потерять равновесия. Так я стоял, держа его на себе, к счастью, бился он недолго. В конце концов, я опрокинул его тело на землю и перевел дыхание.

Чтобы убедиться, что дело сделано правильно, я разбил одну из стеклянных бутылок, валявшихся неподалеку, и тщательно перерезал незнакомцу горло. Крови, на удивление, было очень мало, а я-то ожидал увидеть фонтан, бьющий из перерезанных сонных артерий.

Хотя, наверное, так вышло потому, что мой противник уже был мертв (возможно, ещё на остановке, прощаясь с ней?).

Я почувствовал, что мои ладони горят, на коже рук остались красные следы от проволоки.

Не спеша, как ни в чем не бывало, я отправился на автобусную остановку.

Я присел на скамейку и долго обдумывал происшедшее. Я осознавал, что случилось что-то очень важное для меня: мир вокруг странным образом изменился, но что именно изменилось? Несомненно, я обрел нечто большее, нежели украденный у меня кусочек свободы, но что я приобрел? Подъехал автобус и я, не раздумывая, сел в него. Никогда в жизни поездка в общественном транспорте не была для меня такой легкой и безмятежной.

Эпилог

И я не ждал более новых знаков и знамений, которые всюду, которые невозможно не заметить, ведь в их трактовке уже не было для меня смысла, потому что никогда в жизни поездка в общественном транспорте не была для меня такой легкой и безмятежной…

Я чувствовал.

А когда закончатся чувства, я снова пойду в супермаркет, где каждый находит для себя то, что ищет, как сказано в рекламном буклете, — завете сверхновом для тех, кому не досталась другая литература.

И человек будет искать истину во всём до тех пор, пока не поймёт, что не сможет смириться с ней, пока не оглохнет от её вездесущности и всеправдности, до тех пор, пока не почувствует силу в самом себе, потакая собственной слабости.

Всё это и есть лёгкая поездка в общественном транспорте, когда … ну, вы понимаете.

Батюшка плавил на воске дыханьем…

Батюшка плавил на воске дыханьем, Золота тихий колор — реставратор.

Скольженье внутри картины_полыхнуло волной ломаной

Звука людского гомона. (Но нужно признать, что был самый тихий тот вечер за мириады тысячелетий, когда посещали его люди, когда приходили дети)

движением змейным в картине заметил…

кинжал, показалось, дамасский.

Но, может быть, в свете неверном, треск раздирающий факелов, Огня заразу, искрами брызг окропив крупину, так вдруг почудилось ему…

Нет, Нет, Пётр! Думал, ты крепче, ребёнок каменный… прости.

краски на воске, рамки двойными стандартами непробиваемы стекла за великое слово и мамы его раздевал до собственной откровенности идеал, но закрестился, что холодом вспыхнули лилии, и каждая вещь в доме том раскололась.

— за что испугался?) талантливый друг мой любимый, ты просто устал, и мерещатся страхи. Не бойся, взгляни на праматерь живущих. За что убоялся, неужто слаба твоя вера?

Я говорю, видел всё. И говорю, что позволено светом чертать мне, что гнозис этого света не важен, когда мне показано всё.

Пречистое сердце твоё, и не бойся, искусства желание — это единственная дорога к тому, что ты, эскапист на пустом месте, в своей душе назвал богом.

Я. Я Один? Один! Но Я не Одно.

*

Вкруг бархатной птицей порхает, ощупывая водоворотом, взглядом бордовым кристально мерцает в повсюду от страхов закрытые окна.

Какое же пламя скрывает взор фантазёра в реальности замкнутого озера? Как в продранных глазах щенка он гаснет, наверняка. Такое, ну, как одинаковость всего… кино, прожить назад, не управляя телом. Я не хочу того всего. Но мало мне! От этого ли мало одного мне тела? Вот слышит сойка сон колоколов, солёный дух их прочертился формой рефлексов неба в опадающей листве в определённых кодом срезах времени. Но, может быть, во всех кто-то увидел красок новых для себя? На воске, рамки — двойными стандартами непробиваемы стёкла, не в слово и мамы его раздевал до собственной откровенности идеал, но закрестал, и каждая вещь в доме том раскололась.

Куда опадают зеркала?..

Куда опадают зеркала? Скала, видишь, была когда-то птицей, просто — с тебя ростом. Сейчас спала ты, в известия укутавшись сюжетов, мечты и книги, что своим сюжетом — тоска об этом, что прибивает чёрствость прочих снов, виня себя за это право оставаться инструмента плачем. Ночами чаще чистит своё сердце по частям, как револьвер, блюститель счастья. Его манер стреляться всякий раз — твоя смешная шутка над собой. Любой герой, которым можно отразиться в мире, разит сражением За. Отражение в каждом новом сорте зла его торжественным сожжением.

Рытвин молитвенных ритмов…

Рытвин молитвенных ритмов — шрамами шиты её покрывала

Раковины бытия утроб. Голос робок, что твой озноб у надгробия каждого,

Но другого, «в этот раз — не тебя чтобы», дня. Проб высоких её твоего пера касаний —

лень лечить страдания, оттого не страдать вовсе. Ничего личного больше, чем это. Заплети в косы её силуэта очертания —

Ядовитых змей красоты промысел. Чтобы больше вопросов, чем ответ один — всегда просто сел и уже на месте том самом, что хотел всеми телами клеток мозга, но в уме иметь возражения умел достоверно-строгие, чтобы всё-таки не успел.

Домна

1

ТЫ!

 

Видишь, латы стонут забралами рыл

Распахнутых?

Заступай за них!

 

Разрешай щетинам шил

Причинять тебе

Все объятия.

 

Исключи часы из

Колючих стрел

Часовых

Циферблатных башен.

 

Завинтись в их ступени

Маршами.

Вниз.

Вниз!

ВНИЗ!

0

…!!!

 

Лишённый теменей страха

Нетопырь,

Ты теперь —

Лгущий Времени,

Торопись!

Рассеки себя злобы молнией

От темени и до паха!

–1.

Не пленённый именем,

Гвоздь незваный

К ужасу своему,

Будешь ужином

Жертвенно

Возлежать

Во пружинах желудков

Цепней кольчатых.

 

Меж клешней

Их кишечных

Чешуй

 

В полный рост,

 

Да восстанешь тростью!

 

За неё заступай двумя «Я».

–2.

(Я)

 

Отчленяй свои очи прочь!

 

Слышишь?

 

Изувеченный меч

Дышит тайнами

Окровавленных плеч.

 

ИХ ЗАГЛАВИЯ, СИРЕЧЬ — КЛЮЧИ.

ОБНАЖИ ИХ!

 

Загрызи зверьми

Мучения скважин

Всех дверей

 

«Бескомнатных».

 

Незнакомец, скомкай их.

 

Отбери.

–3.

Ты чуешь?

 

Челюсти чаш раскалённых

Замыкаются

Во царствия свои.

 

В тех дворцах

Прах безглавых царей.

 

И ступней твоих некролог

 

Пролегает чрез них.

 

Да преступит он плоть головней!

–4.

За порогом нижним

Ожоги расскажут,

Как кожи твои кричат.

 

Приближение криков

Тебе поможет

Отыскать рычащий

 

Очаг.

 

Незнакомец, теперь ты —

–5.

ВРАГ.

 

В плечи прячь твои

Голодные головы.

Печей олово

Чавкает

За словом

Слово —

Оловянное,

Плавкое

Своё безмолвие.

 

Из печи в плач

Сберегай, врачуй,

 

ПРИСТУПАЙ!

Помоги мне

Извлечь

Из Печи

Вещь,

Естество её.

 

Надоумь перечить

Коме Домны

Всех моих

Незнакомцев

Искомых.

 

Мною.

 

Научай,

Как высечь

Из вечности искры

Их святой беспечности.

 

Нашепчи

 

Имеющим уши

Промеж

Их ушей

Прямиком в душу.

 

Охраняй

От меня,

За меня.

 

Аминь.

Без обложки

Спросить он превозмог себя у палого бескрылого душою снега,

Прежде бега своих часов, летящих на луну в канале сточном —

Песчинок многоточных,

Как отвечало ему, ум ломало, жало безжизненности

Многожильное, кистью сжимало его совесть и жалость.

Они, казалось ему тогда, сужались на фоне модальности плена в такую малость,

Что съесть своё отражение в зеркале —

Всего лишь шалость решения в пропасти уравнений пасти.

Его делили на части за соучастие в мысли

Расплёсканной шире краёв потаённых карманной раны.

 

Пространство не терпит обмана, пространство терпит себя.

 

Он знал, что словами задан как жизнью,

Правдивы ли, лживы их вариативы — всего лишь стоны одного мотива,

Который ретивым животным страсти двигает скулы плоти песни.

Оно молчало смыслами, так ответ каменел коралловым баллом, в месиве

Оценок массы и власти маски над (без лица морали) сказкой

О косном мозге вечности.

Он заменял окоченелость конечностей

На одеяло ламповой прелести роста кристалла ленивого.

Были милыми те, кто безликостью иконописной растворялись

В его сердец трепетом ритма прошитом эшелоне графических пиков.

Риск есть всегда, да, но на фреске рисунка доступных рисков

Дорисована кем-то, теперь недоступным,

Простотою скуки руки — звезда.

 

Оттого между «нет» и «да» — чаще «да», чем «нет»,

Рефлекс обусловлен комфортом движения рта в ответ на то,

Что — «хоть да, хоть нет» — одной пустоты след,

Но над нею мечта.

Красота холста — в его чистоте

Перед сердцем разбитой вазы и истерикой кисти, об этом рассказывающей

В неглиже подробностей.

Он уже скорее — способность даже во рже

Завораживать мир один за другим в своём багаже «Сознания Без Обложки».

 

Его кормят с ложки Божки андрогинных тел,

Которым, как мелом, обводит он нимбы и рожки

Обмылком бескрылого палого снега,

Что превозмочь спросить успел

Прежде своих часов бега (…)

Спонтанная зарисовка от скуки

Вести сна.

Меня подхватывает ядов дым, туманные равнины его глубин — окраины чужой души в свечении Кирлиана.

Святая Анна, кто твой господин?

АННА: Мой господин — сгоревшего письма снующий смрад. Ты рад услышать этот аромат?

Мой господин — безжалостные бесы твоих небес. Письма сгоревшего ответы на твои вопросы. Роса на скошенной косе. Все как один — они простоволосы.

Все как один!

— Неужто все? Ваш батюшка судил повес, кладя песчинки на часы…

АННА: Не ссы!

Утренний след.

Куда вспорхнули стаи всех твоих тетрадей? Каких преград преодоленья ради? За изгородью гладь реки. На ней твоей руки пятиконечные шаги — исподняя одной ладони клонов. И в лоне каждой длани по лампаде! А на калитке спит не пробуждённый, не растревоженный никем засов.

Куда стремятся вихри твоих волос? И отчего стремления их противоречат флюгерам на крышах зданий? Глаза твои полны настолько, что не смеют, право, вместить в себя ни слёз, ни страстных причитаний. Страданий благовест, терпенья крест, я вижу, лежат покинутыми у калитки… Какая-то ошибка. Безумица — могла ли говорить она со мною о том всерьёз? Я должен место то из памятей извлечь. Куда вспорхнули все её тетради? Не вижу на снегах последствий греющих костров. Неужто каждый лист кремирован на собственной лампаде? Я вижу, за рекой танцует вьюги рой. Лампады гасит за одну одной. Вернуться бы в покои дрёмы. Сом подо льдом. Во снах обязан я поговорить теперь с сомами. Они поведают о том, что видеть бы могли сквозь проруби рыбачьи. О чём судачат рыбы подо льдом? Помогут ли? Я должен попытать удачу.

Сомовьи пересуды.

СОМ 1: Я целовал её ладони сквозь потолки реки!

СОМ 2: Я плавником расчёсывал её запутанные локоны. Она, как в краски кисть, макала в воды их, минуя прорубей бокалы…

СОМ 3: Я в тот момент был глух и нем. Я ел подарки дна!

СОМ 4: Не слушай их, они лгуны и пошляки. Я расскажу тебе о том, что прошептала она, когда…

Безумица — могла ли говорить она о том всерьёз… С сомами?

Жертвие

Цветопёстрое кладбище

Знати героев

В стати самадхи

Стражи опутаны.

Света волокнами

Кроны голов.

Стопы — мицелием слизевиков.

Сон(мы)!

Понятное дело.

Тело опрятно в одежды гладкие спрятано.

Стянуто в шее и талии.

Ткань из Италии, чистый прозрачный голос

Бога.

Ноги шагают по самым стеклянным из луж,

Как бы по окнам.

Модный кокон

Неправильной формы.

Локоны клёнов, заряженных красками осени.

С проседью.

Выпил весь дождь без остатка из облака,

Но кто бы что ни сказал,

Молчания проволока из чистого золота

В форме сердца.

Четыреста сорок восемь герц

И ещё четыре герца.

Проба волны на вкус

Солёный и синий.

Принял на грудь.

В глубине сплетения солнц

Что-то, ахнув, от счастья замерло

И замёрзло

В объятиях корки льда яда.

Оранжевого янтаря плен

И счастье похоже на содержимое ампул

Настольных ламп.

В них плещется свет и зелёным ожогом сетчатки

Плывёт силуэт

Балерины в короткой сборчатой юбке.

Четыре минутки и ещё четыре секунды.

Древние руны на внутренней красной обивке век.

Человек звучит!

Ещё более гордый, чем гимны осеннего небосвода.

Вот так несовпадение…

Бытует мнение,

А ко мнению прилагается мнимый мнящий.

Я согласен с любым говорящим чувством,

Лишь бы оно настоящее.

Другое дело, успел ли заметить смотрящий,

Имеющий уши.

В уши его змеёю гремучей вползает полезная музыка

С магнием и витаминами.

Помпезность.

Любезный,

Кто там танцует на площади возле машины для переработки

Пластика?

Пластика танца его — не сказать ничего,

И пальцы его сплетаются в свастику воедино

С чьей-то невидимой пятерней в оперении

Призрака-рукава.

Опьянение.

Все признаки налицо,

Схвачен в кольцо зрачка окружающий мир тугими объятиями.

Платье из математики

Множественных пространств,

Чай с мачехой и матерью на открытой прохладным ветрам веранде.

Магнитные камни-цикады;

Запахи сада;

Виды на звёзды;

Скрежет зубовного жемчуга

О поверхность вощёной груши.

Пышные, но утончённые окончания словоформ.

Золотое руно нейронов.

Тридцать восемь копий царя Соломона

И ещё четырнадцать клонов.

Переполненных до краёв.

Незаконно рождённых.

Незнакомых.

Снов.

 

Сонмы!

Каникулы рептилоида Яши

Переплетаема так медь

Чинарами души.

Балуй, Зелёненький, во тьме –

Чешуйками шурши…

 

Прожилист Криптозоосад,

И хочется домой…

Осьмиконечная Звезда:

Там – Енох золотой.

 

Стекло люцерн и люциферн

Молчало столько лет…

А странный Я – как Ты совсем:

В зеленоватый свет

 

На дисколёте скоротеч-

но – к звёздному Ещё.

…И «человечество» пожечь

с орбиты Злым Лучом.

 

24.08.11

Про рептилоида Яшу

Он шёл —  переливчат,

Коронообразен,

Чешуйки цветные

измазавши в Грязях.

 

Лазурно, неваше,

Медузногоргонско –

змеилось над Яшей

нездешнее Солнце.

 

Он холод и яшму

почувствовал Кровью.

Смеялись над Яшей

мохнатые тролли.

 

На ртутном болотце,

где негде согреться –

оставил в колодце

Рептильное сердце.

 

На ртутном болотце…

Рептильное сердце…

31.05.11.

tR.I.P.

Звёздный лаз серебряной трухой

в темноте обдаст – кто подойдёт…

Эхо красноватым ветерком

Залетает в ухо и поёт,

 

Как слоится вдаль продольно ил…

Как в него вступает Звездолаз…

Мы нога к ноге туда куда

закатился мой хрустальный глаз,

 

Закатился Марс, впадает Нил…

У тебя – холодная рука.

Я Коцит соломинкой допил –

и тебе оставил два глотка..

 

И из горла Ада [глубиной

в сорок пять моих серденых ран] –

Позвоночный, мясный, костяной –

Выползает Бог – Левиафан.

 

31.12.11.

Звезда Ересиархов

На Бетельгейзе болотно-зелёной –

Свет монохромный:

 

Пьют эктоплазму

Три богомола,

Три богомаза –

 

Ян, Иван, Евган.

 

Пишут синхронно

Иную Мадонну –

Медузу Горгону:

Икону.

 

Их опекает

Ласковый Каин,

 

И наблюдает

Небо коричневое.

 

Продолговатое

Око Всевидящее –

Знает..

 

Ткут мозаичную змейную расу

Светоча три

в нефритовых рясах –

 

Ян, Иван, Евган.

 

30.10.11.

Сестра

Поделом нам, поделом –

бледным и молчащим…

Отогрей, Сестра, крылом –

чёрным, настоящим.

 

Поделись, Сестра, тоской –

птичкой-невеличкой.

Потому что нет другой

Антибеатриче.

 

Если будешь только Ты,

если хватит силы –

бросишь первая цветы

на мою могилу.

06.04.09

Горлица ночная…

Горлица ночная,

влажного пера..

Подошла другая –

что не из ребра..

 

В омут окунула

милости своей.

Тёмного аула

круг сомкнулся в ней. –

 

Мне её ночные

язвы целовать.

Мне её святые

веки закрывать.

 

Горлица ночная,

перья распусти. –

До утра, слепая,

тихо погости.

 

Ты поймешь, – простая,

тёмного пера –

Кто была другая,

Кто – моя Сестра..

 

28.10.11.

Иллюминация

А обломовцы – как всегда –

на завалинке, на завалинке…

Эти зимние города –

декаденты в хрустальных валенках.

Но лишь только нащупают, злясь,

выключатель в запечном мороке, —

и, сверкая и матерясь,

Солнцешар захрустит над городом…

06.04.09.

Кости колдуна

Их разбросали, измельчив,

На пустыре вчера.

Но что-то белое торчит:

Возникли два ребра

 

Из бочага, где бурый мрак,

Ползёт моллюск хряща.

Ключица пляшет средь мурав.

Тритончики пищат…

 

И вот пузырчатая плоть

Проклеена опять.

А мимо девочка бредёт:

Ей долго здесь молчать…

 

Ей злой пустырь теперь жених.

Она пьяна, больна.

Она читает странный стих

Про кости колдуна.

 

30.09.11.

Nigrum Tea Alchimia

в чёрном-чёрном городе… на чёрной-чёрной улице… стоял чёрный-чёрный дом.
в этом доме на чёрном-чёрном кресле сидел чёрный-чёрный маг, и писал чёрный-чёрный трактат…
этот маг мутил чёрную-чёрную алхимию и был в чёрном-чёрном нигредо, потому что у него ебанула чёрная-чёрная колба, и забрызгала чёрной-чёрной жижей и мага, и кресло, и дом и даже всю улицу…
-чёрное познаётся ещё более чёрным! — воскликнул чёрный-чёрный маг, и выпил ещё одну чашку чёрного-чёрного чая…

Назад Предыдущие записи Вперёд Следующие записи