Гедония

Говорят, я бегу от боли.
Но сомненья меня объяли:
Прямо к боли бежать мне, что ли?
Прямо к боли бежать с хуя ли?
Я из мяса, а не из стали:
В марте мёрзну, горю в июле.
Вы бы к боли бежать бы стали?
Я не стану бежать к ней, хули!
На хуя мне беда, тоска ли?
На хуя они, в самом деле?
Слишком часто во мне искали
Не того же, чего хотели.
В январе замерзают ели.
На войне пролетают пули.
Слишком часто со мной хуели,
Чтобы мне не воскликнуть «хули!»
По себе выбирая долю,
Боли выберу долю я ли?
На хуя мне рыдать «доколе»,
Если можно сказать «с хуя ли»?

شهرزاد

Господин! Дабы колокол мой не стих,
Дабы слов моих не иссяк ручей,
Я оставлю на завтра свой лучший стих
Этой самой тысячной из ночей.

Даже если, царскому не чета,
Мой наряд невзрачный уныл и сер,
Ты привыкнешь в сердце моём читать
Аромат нектаров и запах сер.

Господин! Ты будешь и мил, и строг,
И пускай немало забот глотну —
На моём пергаменте хватит строк
На четыре тысячи и одну.

Тальхарпа

смычком касаюсь
звени тальхарпа
струны дрожанье
играй тальхарпа
ложатся строки
реви тальхарпа
мне мало мало
рыдай тальхарпа

испей тальхарпа
все строки реки
избей тальхарпа
струною руки
изрежь тальхарпа
мне вены вены
измажь тальхарпа
мне веки мёдом

струны дрожанье
ложатся строки
смычком касаюсь
звени тальхарпа
реви тальхарпа
рыдай тальхарпа
играй тальхарпа
мне мало мало

[Не] убивай космонавтов!

Отложены звёздные войны!
Ракета стремится в полёт!
Летят космонавты спокойно:
Никто их теперь не убьёт!

Под бдительным оком Денеба
Недрёмную вахту несут:
На страже российского неба —
Районный ухрюпинский суд!

Пламя Белтайна не гаснет…

Пламя Белтайна не гаснет в развалинах Форта.
Шпага под сенью Собора пронзает аорту.
Так запечатали судьбы владыки Сиона:
Встрече двух армий случиться в стенах Бастиона.

Складными гимнами вместе отметят Победу,
Сложат оружие. Далее путь их неведом:
Обе минувших боёв повидали накала.
Быть ли резне, или пенному литься в бокалы?

Бликами Солнца смыкаются тяжкие вежды.
Ветром самбийским врывается в город надежда.
Сброшены латы щербатые. Cogito ergo…
В ноги идущим ложатся Мосты Кёнигсберга.

Акротелегексамезосонет

Альпийских скал алмазная стена.
На небесах — волна немых стремнин.
Невинность пены нежит Лоэнгрин.
Арфиста-простака длинна струна.

Гроз до́рог брег, и гор огромен рог.
Рванись, Фенрир! Пророк его хитёр.
Остановись, проточных рек добро!
Заступник звёзд зимою не замёрз,

Обледенев, — но золото беззвёздно.
Владыкам вправя волю водовозов.
Сокройся — и в лесу свисти, сиринкс!
Кто скроет блик? И как запел кулик?

…А там горят страдальчески глаза:
Янтарный взгляд, янтарная стезя.

Удивительная волшебница из страны 03

Она, уставшая после суток, идёт домой.
Сготовить ужин, помыть посуду — опять самой.
Разборки в чате, уроки с сыном, стихи писать…
На послезавтра хватило б силы людей спасать!

Ей тридцать с лишним. Её работа — «живи, больной!»
Но после смены — своей заботы полным-полно:
Гулять с собакой, варганить свечи, фоно, спортзал —
Так забывается много легче, кого спасал.

Наденет платье, накрасит губы — гроза мужчин!
(Не дай Господь угадать кому бы, о чём молчит…)
Тех, души чьи пришивала к телу, — им несть числа.
(Забыть труднее, кого хотела — но не спасла.)

Из бара выйдет не слишком поздно — скучает сын, —
И изумрудом вонзятся звёзды в густую синь.
Вот где герои! А я? Да что там, кропаю стих,
Пока успеет ещё кого-то она спасти.

Странная

Древними пространствами
Теплится в груди.
Если ты не странная —
Даже не гляди.

Рапторы и страусы
Нежатся в траве.
Если ты не странная —
Не пиши «привет».

Бьётся кречет раненый,
Плачет и кричит.
Если ты не странная —
Не приду в ночи.

Брезжит утро раннее.
Около пяти.
Если ты не странная —
Нам не по пути.

Геморрой тревожит сраку…

Геморрой тревожит сраку,
Рак сожрал потенцию.
Хуй с ней, с жопой, хуй с ним, с раком,
Только б не деменция.

Для меня только то и ценно…

Для меня только то и ценно,
Что шептания муз — тихи.
Будем жечь, мой любимый цензор!
Я — глаголом.
А ты — стихи.

1984

Ты тоже преступник, хотя и не знаешь об этом.
Читаешь стихи — а они уже день под запретом.

Прошёл на секунды быстрей у дорожного знака.
Твой кот неприлично глазел на чужую собаку.

Под музыку гимна поднялся не слишком проворно.
Твой голый сынишка у берега — детское порно.

Не теми цветами раскрасил сарай в огороде.
Мечтаешь о том, чего не было раньше в природе.

Добавил в свою самокрутку щепотку корицы.
Тому, кто ударил тебя, отвечаешь сторицей.

Войну называешь войной, а урода — уродом.
Твой предок далёкий — потомок враждебных народов.

Сегодня сошёлся с женой в недозволенной позе.
Нашёл неизвестные смыслы в классической прозе.

Гляди виновато, склоняйся покорно и кайся,
Чтоб чёрную метку не ставить в твоём аусвайсе!

Коту Сергею посвящается

Из кафешки у откоса,
В холод адский, голод гадский,
Кот уволен по доносу
В прибалтийском Котоградске.

Сред котов больших и малых
Из латуни и фарфора
Кот под лавкой у вокзала
Подмяукивает хворо.

Нарисованные кошки
Из витрин взирают сыто,
А под ними — кот продрогший,
Кот голодный, кот забытый.

Дует с моря ветер сильный.
Подвывает кот от ветра:
«Люди, я не просто символ!
Дайте мне тепла и света!

Не затем я кушал рыбу,
Честным был котом рабочим,
Чтоб обрёк меня на гибель
Злой, безжалостный доносчик!»

…Ветер воет, плещут волны.
Кошек мраморных насмешки.
По доносу кот уволен
Из завьюженной кафешки.

https://www.change.org/p/%D0%B2%D0%B5%D1%80%D0%BD%D0%B8%D1%82%D0%B5-%D0%BA%D0%BE%D1%82%D0%B0-%D1%81%D0%B5%D1%80%D0%B3%D0%B5%D1%8F-%D0%BD%D0%B0-%D1%80%D0%B0%D0%B1%D0%BE%D1%82%D1%83?utm_content=cl_sharecopy_37829410_ru-RU%3A3&recruited_by_id=c7f37e10-b169-11ee-b2f0-1d73b50429c8&utm_source=share_petition&utm_medium=copylink&utm_campaign=psf_combo_share_initial

Патриотическое

За Петром затворите окошко!
Почините прогнившее днище!
Запретите, Володя, картошку:
Это чуждая русскому пища.

Обойдёмся варёною брюквой,
Обойдёмся капустою кислой.
Запретите болгарские буквы!
Запретите арабские числа!

Запретите английских бульдогов!
Запретите немецких овчарок!
Запретите еврейского Бога
И бренчанье гавайской гитары!

Запретите чужих утконосов,
Запретите нерусских туканов,
Запретите чужие кокосы,
Запретите чужие бананы!

Запретите заморских пингвинов —
Только утки, вороны да зайцы!
Запретите испанские вина!
Запретите турецкие яйца!

Победив чужеземное войско,
Заживём беззаботно и свято
В наших финно-литовско-монгольско-
Византийско-варяжских пенатах!

Это — на Новый год!

Помнишь — на кухню порой прибежишь тайком,
Где оливье, селёдка и антрекот, —
Мама заметит — и строго грозит перстом:
«Это не трогай! Это — на Новый год!»

Вечер. Подъезд. Поцелуи. Её рука.
Юная дева томно в ответ вздохнёт —
Но отстраняется, взор отведя слегка:
«ЭТО не трогай! Это — на Новый год!»

Рыться в себе ты вполне и давно привык.
Лярвы, как нервы, встали в твой хоровод.
Только одну бережёшь от себя, увы:
«Эту не трогай! Эта — на Новый год!»

Рак, простатит, подагра и в сердце шум.
Что ещё сука Старость с собой возьмёт?
Но всё кряхтишь, прикрывая свой ясный ум:
«Это не трогай! Это — на Новый год!»

Тату

Дочка сделала тату.
Говорят одни: «Не ту!», —
А другие: «Святый Боже!
Накажите школоту!»

Соцработник держит речь:
«Это папу надо сжечь,
Раз не смог родное чадо
От шайтана уберечь!»

Собирают педсовет,
Дабы вывести на свет —
А иначе ждёт обоих
Лишь канава да кювет.

Притащил кадило поп,
Правду-матку рубит в лоб
(Бдит, родной, не миновала
Сатанистов кара чтоб):

«Если всяк начнёт колоть
Бесовской узор на плоть —
Быть беде: на мир обрушит
Пламя серное Господь!»

Подключился прокурор:
«Только плаха и костёр
При такой угрозе миру
Здесь достойный приговор!»

Негодуют всей страной
Брызжут пеной да слюной,
Не решат всем миром, что же
Делать с дочкой и со мной.

…………………………………………….

Дочка сделала тату.
Ставлю чайник на плиту.
Семки лузгаю тихонько
Да стишки себе плету.

Психосинтез

Это интимно
Свой внутренний мир
Раскрывать, разрывать, показывая
На обозрение
Публике, аудитории
Дать шанс
Прислушаться, соизмериться
Распаковаться
Найти в себе бутон
Свободы, счастья, любви
Дать распуститься
Цветку возможностей
Непреднамеренных
Случайностей
Тревожных предзнаменований
Счастливых исходов
Возможных свершений
Плачевных неудач
Ищущих опыта
Не всегда предсказуемых
Обреченных на поиск
В запутанном лабиринте
Бытия
Становясь кем-то
Возвращаясь к себе
Задавая вопрос
Без названия
Тысячный раз спрашивая
Теряя нить
Перескакивая от одного к другому
Кто же он — твой идеал?
Кто ты на самом деле
Что — не ты
Нанизывая карту странствий
На свое раздутое эго
Луковицы одна за одной
Шкурки чистят
Попалась тонкая, срезай толстую
Будут слезы
Будет много чего еще
Непредсказуемость неудачи
Возможность продвижения
По хребту замороженности
Слово топит лед
К слову тянутся, хотят постичь
Прислониться к хорошему
Заслониться от неудач
Выглянуть в форточку
Оставляя тело в тепле
В уютном остатке
В закоулке
Тебя нет, меня тоже
Вздерни флаг с твоими требованиями
Белый флаг, без ничего
Я тоже буду с тобой
Играть в классики
Прыгать через веревочку
Повешенного
Рукой славы указывать путь
Где все спят, возможно все
Такой вот психосинтез

Заговор от боли нутряной и сердечной

1

Черная боль распадись, уйди,
оставь ретивОе ровно стучать в груди,
с потом выйди из пор, хладным ливнем хлынь!

Сердце, темную – не захлебнись – теплынь
оставь в узких жилах, вдоль их гони,
не через край плесни!

2

Перейди на беглого, на прохожего,
хворь, найди на меня похожего.
Перелети по ветру на кого живого,
на золотого, на красивого, на молодого.
Перетеки водою, дождем, ручьем
на тело бело – что не мое, хоть чье.

3

Распространись, поветрие, как злой слух дурной,
распространись над сонною, над бодрствующею страной!
Слушай ты слух, человек, и в него непреложно верь,
а кто смерти верит, тот ей широко отворяет дверь.

4

За семью морями, семью ветрами
остров молодой из воды глубокой,
из солей – смерть – белых, валов свинцовых,
под звездой бегучей, далекой, гиблой –
остров дурь-Буян – алатырник дикий,
где растет трава – синева – плеск листьев,
мертвая трава, из нее нить-нитка
тянется, прядется – лен, лен – смерть-цветом.

Я слежу за нитью, ее мельканьем:
пальцы – пробежь ловких – вдоль, вдоль – торОпко –
дева, дщерь неспяща, играет нитью,
пока тянет-тянет – и мне быть живым…

5

Сидит слепая, саван шьет,
уколется – беда;
то песни жалкие поет,
то песни без стыда.

Поет о том, что вдалеке,
на чуждой стороне,
есть кто-то жив, – поет по мне,
и нить скользит в руке.

И труд ее от слез промок –
и мой к ней в эту тьму
отводит путь на крюк, на срок,
немыслимый уму.

6

Черную свечку ставлю, коптит ее мертвый воск,
горькие слезы плавлю, весь в мыслях быстрых мозг.

Разное представляется – все прошлое, и подробно;
зрение убыстряется – вспоминаю, смотрю беззлобно.

Черная свечка пламени кидает по ветру клочья,
сквозняк облетает голову, свечка льет, кровоточит.

Черная свечка тает, как тает моя болезнь;
как, толстая, догорит, умрет – так и мне воскресть.

7

Долгими тропками ходил-ходил, собирал
травы разные, тайности лесные знал,

много чего слухом слыхивал от молвы,
ходил – мертвой, живой находил травы.

Плоти трав мял зеленые, соки давил,
целебный напиток, панацейный, себе варил.

Понабрала трава с земли, неба силу свою,
я глотаю чего – будто землю ем, будто небо пью.

8

С наговором,
с шепотком, с дымком,
кипятка –
свежа густая струя –
глотком
не обжигаюсь, целебная
горечь в нем.

9

В жилы проникает,
хозяйски по ним идет,
изымает боли,
счет ведет
стукам, чтоб ретивОе
сверху вниз
не устремлялось, ухало.
Кровь из
вен брызжет лишняя,
в медь лиясь, –
бережет меня воля вышняя.
Помолясь,
я отправляюсь здравствовать,
век жить,
над словесами царствовать,
заговоры творить.

10

Мои окончены сроки,
а жизнь – она вот, течет.
Условия лет жестоки,
дней идет хитрый счет.

И кто-то вдвойне заплатит
за лихву мою, втройне:
как жизни твоей не хватит –
другая отдастся мне.

11

Как птица по небу,
отлетает пусть хворь-болезнь;
змейкой по камню
юркни, мелькни, исчезнь –
чтоб ни следа, ни шрама,
чтоб память, что о тебе,
была смутной самой
мне
в октябре.

Николетта Чекколи

Из сиреневой чащобы выползает сладкий змей
карамельная ограда мармеладовых затей
все бисквитится, мороженкой в кубики играть
в подсознаньи растревоженном
голову отдать
Где-то кролик глупый прыгает
Где ж ему ещё
Паровозик нежно пыхает
Начался отсчет
Только паучоночки, девочки-котеночки
Девочки-русалочки, шалтайчики-болтайчики
Масочки надетые, мы все в красивых платьицах
Шаловливых рубчиках
Сражаемся с драконами
Отрываем головы куклам,
которые не хотят с нами играть
Но мы нежные, как рыбки
Или щупальца медуз
Мы удваиваемся дружно
За руки держась
Скачет конь, в доспехах рыцарь, видимо, ко мне
Ну и он наверно, сгинет, при такой луне

Несчастная страна! гордись своим размером…

Несчастная страна! гордись своим размером,
Смакуй минувших лет истории и даты,
Как старый импотент с большим обвислым хером
Вздыхает томно: «Эх, а ведь и я когда-то…»

Ангел устал от себя…

Ангел устал от себя,
Ангелу хочется водки,
Девочек лапать
Да колбасы закупить.
Скинуть бы крылья до пят
Да невесомость походки,
Нимб вроде шляпы
Снять бы и все позабыть.

Но появляются сны,
Хитрые, скользкие сницы,
Властные снища
И пробивные сонцы.
Там он — наставник иных,
Вечный клиент психбольницы,
Праведный нищий,
Апологет Лао-Цзы.

Ангел идёт на базар
И покупает кровянку.
Тянется зимняя ночь,
Мрачно блестит гололёд.
Свечи — неполных семь пар,
Свитер надеть наизнанку,
Плоть вместе с кровью — толочь.
Кольцами тоже сойдет.

И человек. Проводник
Праведной милости горней.
Нужен ещё человек,
Чтоб получился обряд.
Кто же? Соседский старик?
Дама с гламурной прихожей?
Или тихоня Жанетт?
Или Адам-психопат?

Ангел выходит во двор
И через арку — на площадь.
Может, хоть кто-то
Бродит в январский мороз?
Старый облезлый забор…
Люди здесь будут попроще…
Кто это? Кто ты?
Рыжий ободранный пёс.

Тычется носом в ладонь,
Смотрит угольями в душу.
Что ж ты, дружище, дрожишь?
Чей ты? Теперь вроде мой…
Слушай, имел ли ты дом?
Да и когда же ты кушал?
Где твой ошейник, малыш?
Ну-ка, идём-ка… домой.

Тихо крадётся метель,
Самое сонное время
В окнах, ну кроме
Лишь одного, где босой
Ангел без крыл и затей,
Стоя в углу на коленях,
Ласково кормит
Рыжего пса колбасой.

Назад Предыдущие записи Вперёд Следующие записи