Вишни в тотем темнотейности срывались не достигая дна, но свободы затейливой одиночества половин колдуна.
Под страхом смерти живы страхом, когда почти бессмертие в природу человека заползло, и страх ушёл, искусства упразднились, тогда и породили люди гидру. Стало хорошо. Из бЫло малого лучшее лишь не взошло.
Пусть тогда только Луна черная.
И вместо неведомого бога доверили жизнь мудрецам Вирту. Сейчас могу сказать, что человека, которого я видел, последнего, говорившего о призраке мудреца уж и нет в живых, как его звали.. что то на Н, да и неважно уже, был ли он свидетелем скомканным из греха, склонным к фантазии, неправд иллюзии, самообмана? Уже и не помню своего плана.
Вокруг.
Тени Дверей леса ползли своими боле-немерными гипЮрами диких листьев стекольно прислушивались к огню в центре нашего разговора.
— Почему не дал дожить мой сон?)
— Постепенно стало рождаться все больше спокойных, безмолвных, отдалённых.
— Разговары с нейросетьми. Аутичность страшиться и тянется к разговорам с людьми. Там мы все превратимся в книгу! Но в ней непослушные закорючки, и ничего непонятно! То пусто, то плаксой чтец оставляет кляксы;
То ветка за палку палатку кусает ночью взбитыми небесами, я отвлекся на камень, видом о третьих лиц спотыкаясь через кубрики, постоянно пытаясь остаться на полосе здоровья, неся ненужное пламени не светящееся пледа знамя. Унизительно некуда одеваться,
А главное, не во что и некем.
— Тайники передай колесницей по рациональное. Перекрошево околесицы сниться собственное сознание: вот не получиться, что я себя не брошу, не выношу, не вынесу. Придется подниматься, до следующего, колодца полого древка Молота.
— Ты молодцом. /Эх, молодца)/ Не стоит даже пытаться бороться теперь_
Вид от первого подлеца. Пелёнка плевра громко вспарывается.
Это у тебя от отца.
Как и пол лица, тоже полуяном легко расходится, как ором с восходом драться.
Для себя станешь сам архетипом праматери и праотца. Вечно трахаться.
…Где ты был, папа?
Убери руки с лица! На кого теперь злиться? Я ждал, когда ты умрёшь, чтобы ничего не сказать убийце…
Нет у слов больше этого текста, как и смысла. Потец сотри. Собирается.
— Не знаю из-за чего вы всё более, я, простите, я не знал, что вы улыбаетесь от такой же боли, которой живя, казалось, всё чётко, точно, хаотично разрушал, хотя бы честно. Но Какого Черта двуликого бога вкушал?
Думал, что так вы, простите, прОсите обмануть меня. Я давал. Не думал что создаю бессознательного всему и вся мщения капитал. Приятного аппетита, кушайте. Это не мазохизм Сизифа. Но вы просили, что думали обо мне, то и отдавал.
Незаметно тогда армию чаш несущих, фантазии о любвницах яда несуществующих, не дотянул раздавить его каменным солнцем шипами Прометея его же клычьями кобор, иллюзий так армию он из пазлов Кракена против нас всех во мне собирал.
Тело расслаивалось этим временем. Вы надумали ману личности, души бессмертие и астрал,
но оказалось, — чужая игрушка изнутри вилась клубком эха зацикленной на себе прослушке, тонкий Лори предупреждал об этой игрушке
_
Зверя моего боящегося темноты,
Забрасывая пропасть словами.
Также и стих — песок каменный у воды
Тысячилетия ждал в книге запахов
У следов огранённой взглядом
волны, гасит ветер вОлн своих крылья.. Вторая тень, укрываясь у тебя внутри, от него грибками — шляпами, ради Вестника Мод и её пустоты,
Для неё оказался слишком я неопрятным,
и когда стоял вас посреди, делали вид замечаний, будто правды не знаете, будто никогда не узнаете, будто и не хотите меня вы. В этом и было ваше отчаяние.
Рук своего плетения, споклоняемы стали растениям_ уподобились им в белый шум-тишь будто бы не забвения, но лишь на Одина глаз одИн прозрения.
Ещё, и ещё раз: Будто-Бы. Забывая глазницы второй простоту, создавав фрикционно понятие пустоты — забытое изобретение.
Знаю, что нельзя с тобою на я.
Но захотелось же так радости тактильных фракталов, они ощерились, — гематита глянцевые углы. И в страхе во что то уютно женское, обратно спрятался ты.
Древняя Су скользит беззвучными стопами, пересекая неспешно свой пышно цветущий сад. Бесконечность оттенков и полутонов окружающей ее роскоши скрывается застенчиво сейчас в вечернем сумраке, но точно ангельскую песнь слышит Хозяйка Цветника, внимая ароматам сада. Похоже, что и сегодняшний гость ее — беззаботный, но одаренный знанием мужчина из племени Бан, которому совсем недавно она сказала, что Древняя Су переводится на его родной язык как «Старая Ведьма», и поднесла приготовленное лично для него волшебное зелье, переполнился теперь тем же самым возвышенным и счастливым чувством. Там, где под сенью увешанных тяжелыми наливными плодами кустов только что прямо на травах возлежал гость, теперь чернеют лишь очертания курительных принадлежностей, а в воздухе нависает сизое облако горьковатого дыма. Самого мужчины, которого Древняя Су знала как РА-гу, нигде не видно, однако по доносящемуся из-за живой изгороди его нетрезвому голосу, распевающему какую-то неказистую песню, становится точно понятно, что гость только что покинул сад через небольшую арку-проем в живой изгороди и отправился на морской берег. Тем более, что так он поступал практически каждый раз, когда Древняя Су подносила ему зелье. Его излюбленным местом была каменная гряда, расположившаяся у самого берега моря.
Немного помедлив, Хозяйка все так же неспешно и беззвучно скользит в направлении темного арочного проема, ведущего на побережье. Один легкий, слегка небрежный жест ее руки — и сад озаряется золотисто-масляным светом многочисленных фонарей, другой жест — и в руке Ведьмы как по волшебству появляется большая сиреневая накидка, которую она тот час набрасывает на плечи. Добравшись до проема, Су замирает, глядя на простирающуюся пред ее взором панораму морского побережья. Съеживаясь непроизвольно в налетающих на нее порывах хищного ветра, Су уже знает, что близится большая буря. Вместе с ветром до ее ушей вновь доносится нетрезвый голос РА-гу. Где-то впереди он беспечно шагает навстречу бушующему морю, пошатываясь и переваливаясь с ноги на ногу словно огромный младенец. Глядя вслед своему гостю, Ведьма пристально созерцает все происходящее. Кажется, будто что-то внезапно ее настораживает… Что-то помимо надвигающегося шторма. Пытаясь привести свои мысли в порядок, как это заведено у Древних, она начинает думать стихами:
Он выходит неспешно на берег
И идет по песку,
Оставляя на нем босые следы,
Вдаль навстречу волнам,
Под холодным, чернеющим небом,
Всем ревущим, соленым ветрам,
Открывая свое простое лицо.
Он поет обо всем,
Что сегодня случилось,
Что завтра хотелось бы сделать,
Он смеется и пьет
Из забытой бутылки
Хмельное вино… —
«- Зааавтра будет дееень», — запевает РА-гу весело и нетрезво, — «Каждый новый день — это праздник, новый праздник! Мне не лень работать под солнцем, потому что вечером я отдохну. Потому что к вечеру солнце тоже устанет, оно приляжет на холодные волны. А я присяду на теплые камни, буду пить вино и буду песни петь, пока не усну…»
Продолжая петь свою простую песню радости, РА-гу начинает неуклюже, но задорно пританцовывать, переступая с ноги на ногу. Он словно бы не замечает как порывы холодного ветра обдают его полуобнаженное тело тучами ледяных брызг. Пустая наполовину винная бутылка с тихим бульком болтается в руке РА-гу, периодически взмывая своим горлыщком к его губам. Тогда задорная песенка прерывается, чтобы через мгновение зазвучать вновь, развернувшись новым немудреным куплетом.
РА-гу движется к небольшой каменной гряде, расположившейся почти у самого моря, совсем недалеко от того места, где растущие прибойные волны разбиваются о берег. Когда до его привычного места отдыха остается около трети пути, он внезапно замечает темный силуэт сидящего к нему спиной человека. Человек одет в черное и почти сливается с выступающими из прибрежного песка валунами, словно бы вырастая из них своими очертаниями. Он сидит к РА-гу спиной и лицом к морю. Неподвижный, как сами камни, на которых он расположился.
РА-гу, заметивший незнакомца не подает виду, он все так же напевает вслух и приплясывает. Тем не менее, он бросает осторожный взгляд назад, туда, где остался освещенный теперь яркими огнями фонарей, покинутый им совсем недавно райский Цветник. В проеме живой изгороди он видит силуэт Хозяйки, такой же темный и неподвижный, как и силуэт незнакомца. Лишь видно как развеваются полы просторной накидки, в которую завернулась она, чтобы уберечься от порывов растущего ветра.
— Неужто сегодня и кроме меня у Старой Ведьмы назначены были гости? — думает РА-гу, вопросительно глядя в направлении женщины, ожидая не подаст ли она ему какой-нибудь знак. Но хозяйка, по прежнему неподвижная, словно бы и не замечает его замешательства.
— Сейчас все узнаю сам! — решает про себя РА-гу.
— «Вижу кто-то сидиит…» — затягивает он очередной куплет все тем же веселым голосом и, продолжая пританцовывать, уверенно приближается к незнакомцу…
Когда РА-гу взбирается на большой плоский камень неподалеку от странноватого мужчины, вечерняя тьма, окутывающая неподвижную фигуру незнакомца, словно бы сгущается еще сильнее, а по коже РА-гу пробегает неприятный морозец, совсем не похожий на тот озноб, причиной которому могли бы служить порывы промозглого морского ветра. Во всем происходящем, кажется, есть что-то особенное и очень странное, словно бы выкурив Зелья Хозяйки и выпив забытого кем-то на пляже вина, РА-гу невзначай стал персонажем одной из тех поучительных сказок, которые так любят пересказывать на праздниках старейшины его деревни. — «Точно зелье! Верно все дело в нем!»- думает про себя РА-гу, пытаясь унять растущую тревогу. С непринужденным видом он усаживается позади незнакомца, скрестив ноги и ставит перед собою уже почти пустую винную бутылку. Поверхность камня жесткая и влажная все еще хранит тепло дневного светила. Как бы невзначай РА-гу бросает один, а затем и второй быстрый взгляд в направлении неизвестного, который по-прежнему неподвижен.
Вблизи фигура незнакомого мужчины кажется какой-то противоестественно большой и не вполне пропорциональной. Рассмотреть его подробнее мешает просторный плащ с высоким стоячим воротом, наброшенный им на спину и почти полностью скрадывающий все его очертания. Иссиня-черная, удивительно гладкая и плотная на вид материя плаща, покрыта бусинами мелких водяных брызг. У РА-гу сразу же создается такое впечатление, что подобная материя, вероятно, вовсе не промокает и не пропускает влагу. Пара неожиданно грубых и крупных швов наискось рассекают поверхность странного одеяния таким образом, как если бы скроено оно было из трех довольно-таки бесформенных кусков разного размера. Более всего то, из чего сделан плащ незнакомца, походит на дубленую кожу, покрытую глянцем, однако РА-гу, как и все мужчины своего племени неплохо осведомленный о мастерстве выделки кож, никогда еще прежде не видел такого материала.
Теперь уже с неприкрытым любопытством разглядывая спину незнакомца, РА-гу вдруг замечает, что складки этого странного плаща будто бы еще покрывает какой-то мелкий узор, складывающийся из невероятного множества маленьких и выпуклых точек, выстраивающихся в замысловатые линии, которые в свою очередь свиваются в еще более замысловатый и завораживающий глаз орнамент. Когда РА-гу концентрирует внимание на этом, поначалу едва различимом рисунке, точки, из которых состоит сам узор, кажется, становятся все отчетливее и испускают едва различимое холодное синеватое свечение. — «Проступают совсем как звезды в ночном небе, когда во всей деревне гасят огни», — завороженно думает про себя РА-гу, глядя как в очередном мощном порыве ветра удивительный узор, открывшийся его взору, начинает неистово плясать, превращаясь в стаю мечущихся светлячков. -»И звезды не ведали, где им пастись,» — внезапно раздается в голове РА-гу его собственный голос, произносящий не вполне понятную ему фразу в какой-то странной молитвенно-напевной манере. Происходит это настолько отчетливо и одновременно так неожиданно, что РА-гу резко вздрагивает, будто бы стряхивая с себя колдовское наваждение. «Зелье Хозяйки дает мне Знание!» — тут же соображает он и понимает, что несколько мгновений назад был подобен полевой мыши, загипнотизированной пляской ядовитой змеи. — «Ведь и этот звездный узор мне привиделся в каплях воды?» — РА-гу вновь бросает взгляд на незнакомца, но теперь его внимание оказывается захвачено чем-то другим. Уж слишком мертвенной и бездушной кажется ему невозмутимая неподвижность этой жутковатой фигуры, замотанной в черный плащ. «- Как неживой совсем!» — быстро проносится в голове РА-гу неожиданная догадка, которая тут же перерастает в уверенность сделанного только что открытия. -»А ведь точно это кто-то сложил небольшие валуны один на другой, чтобы было похоже на человека, поверх них же набросил плащ!»,- пораженный этими новыми мыслями, РА-гу подается вперед и на четвереньках осторожно приближается к объекту своего внимания. — То-то мне он еще издалека показался сделанным из камня! — бормочет теперь растерянный РА-гу себе под нос, — Но что это за чудная материя? Мне ведь что-то такое подумалось, пока я глядел на нее… — РА-гу на секунду замирает, припоминая все то, что происходило с его взбудораженным и нетрезвым умом несколько минут назад.
— Откровение! — хлопает он себя по лбу, — Хозяйкино зелье дало мне Знание! — Чтобы не позабыть даруемые ему послания духов, РА-гу начинает привычно, на манер заклинания, повторять прозвучавшие в его голове строки:
— И звезды не ведали где им пастись… — бормочет он себе под нос, подползая уже совсем близко к загадочной фигуре в черном плаще.
— И бездна зияла, и стаями волны вела за собой, и Древо Пределов я помню еще не проросшим! — звучит внезапно и отчетливо в ответ чувственный, сочный баритон незнакомца. Слова его оказываются хорошо слышны даже сквозь завывания ветра и рокот морских волн.
В последние дни, предшествующие моему перерождению, меня преследовали знамения и знаки, мимо которых нельзя было пройти.
Игрушки
В первый раз это было в магазине детских игрушек. Там, среди рядов-стеллажей с мягкими медведями и лапастыми кошками, бродил странный парень.
Он ходил неуверенно, шатко, брал по очереди разных плюшевых персонажей.
Он смотрел им в пластик глаз, гладил их и затем просто клал на место. А из мембран, вмонтированных в небесные своды торгового центра динамиков, играла музыка старых детских мультфильмов. Такие забавные песенки… там, где женщины поют, имитируя детский голос… Вы же помните, да?
Парень всё бродил среди клонов игрушек и смотрел вокруг, и слушал, а потом упал на пол и зарыдал, словно ребёнок. Его тело скорчилось на холодно поблескивающем кафеле и истерично источало глазами горькие слёзы. Он истошно причитал, он кричал! Я даже нечаянно увидел, как на одной из его ноздрей здоровенным зеленым пузырем вздулся горб соплей.
В таком состоянии его и увезли.
Было так жаль парня, что я и сам чуть не разрыдался.
Техника быта
А после, в отделе бытовой техники, я увидел продавца-консультанта. Это был прыщавый юнец, имеющий проблемы с противоположным полом, как мне показалось. Одет он был в соответствующий костюм и придавал своему, обезображенному угрями лицу, весьма серьезное выражение.
Меня всегда пугало то, как влияет работа в сфере обслуживания на людей. Особенно остро ощущалось это влияние как раз в огромных торговых центрах с неимоверной быстротой текучести кадров. Всё это: действо продавцов, обстановка — казалось мне безупречным сектантизмом, наиболее деструктивно влияющем на личность человека…
Так вот, этот парень уронил вентилятор, который продавался в магазине. Вы, наверняка, представляете себе такую штуковину: она еще поворачивается из стороны в сторону самостоятельно и имеет несколько режимов работы. Ну и продается, понятно, в разобранном виде. Коробка упала, и пластиковые детали рассыпались по полу.
Парень принялся собирать и упаковывать их обратно, пока никто не заметил. Он присел на корточки, не забыв подернуть свои брюки, дабы не оттянулись коленки. Потом он увидел меня и понял, что я невольно стал свидетелем его несчастья. У продавца был такой вид, словно я застукал его за кражей важных документов. Но парень быстро оправился, попытался натянуть на свое лицо маску невозмутимости, взял коробку и оставшиеся несобранные детали в охапку и прошёл мимо меня. Я заметил, что из заднего кармана его брюк выпало что-то несуразное, непохожее на вещь как таковую, когда парень вставал, и это осталось незамеченным никем, кроме меня. Когда продавец скрылся за стеллажами, я осторожно подошел к непонятному предмету, лежащему на полу.
Сначала мне показалось, что это какой-то крем, по крайней мере, это был небольшой тюбик. Я поднял его и стал читать маленькие буквы на его полупустой оболочке. Оказалось, — это был гель-анестетик для полового члена. Что-то для тех, кто слишком быстро кончает во время секса. К тому же, данный крем мог использоваться как анальная смазка. Некоторое время я стоял и размышлял над этой удивительной находкой, думал, могу ли я взять этот гель с собой и пронести его через кассу незаметно. Потом решил, что в отделе бытовой техники вряд ли продаются подобные товары, и сунул тюбик в карман.
Когда я проходил через отдел, с выставленными во всей красе домашними кинотеатрами, я услышал страшный грохот где-то позади себя. Я оглянулся и с ужасом увидел, как недавний продавец, который уронил вентилятор, в гневе сбрасывает с полок вещи на пол. В его руке я заметил дорогостоящий перфоратор. Парень смотрел на меня, и глаза его были налиты кровью. Просверлить меня ему, конечно, не удалось бы, но и выключенным агрегатом он мог нанести серьезный вред моему здоровью. Я кинулся бежать, одновременно продумывая план самообороны. Что я мог противопоставить его оружию? И еще вопрос: а что, если ему на подмогу кинутся другие продавцы? Они, конечно, заботятся лишь о собственной выручке в виде процентов с продаж, но вдруг у них еще сохранилось чисто человеческое чувство солидарности, или первобытное чувство стадности к себе подобным? Краем глаза я увидел, как между полками с товарами замелькали силуэты в костюмах. Похоже, что меня решили взять в кольцо, когда я окажусь у кассы.
Подлый план моего спасения пришел мне в голову внезапно, как божественное озарение. Я слышал, как за мною бежит продавец с перфоратором, видел впереди его сообщников.
Тотчас я снизил скорость своего передвижения до простого прогулочного шага. Я спокойненько вышел к кассам, позволяя своим преследователям плотно окружить меня. Продавец, что гнался за мною, тяжело дыша, протиснулся в круг и встал прямо напротив меня. Тогда я запустил руку в карман и извлек злосчастный тюбик.
— Вот, — произнес я вежливым тоном, стараясь говорить при этом как можно громче, — Это ваша анальная смазка, вы обронили ее, когда раскололи вентилятор. Я как раз искал вас, чтобы вернуть ее. —
Я услышал, как со стуком на пол упал перфоратор из разжавшихся пальцев прыщавого. Я увидел взгляды остальных присутствующих, которые были направлены на беднягу. Мне удалось выпалить свою спасительную речь так громко, что ее услышали во всех кассах, и даже охранник, стоявший за кассами у ящиков, где люди могли оставлять свои вещи, внимательно посмотрел на парня. В его, обычно строгом взгляде, я, с удивлением, прочитал понимание, и даже сострадание к несчастному. Воспользовавшись всеобщим замешательством, я поспешно ретировался. Мне и самому стало жаль парня, но на кону была моя жизнь. Я вынужден был защищаться, разве нет? Я думаю, вы на моем месте поступили бы так же.
*
Мой покой и смерть: мысли в отделе мягкой мебели; кухонь без ножей; и спален, на которых формально нельзя присутствовать горизонтально.
Мир Смерти
Все вокруг мертво. Высохшая трава. Птицы лежат на земле. Деревья выкорчеваны, их листья осыпаются прахом. В воздухе летает пыль, нет ничего живого вокруг. Нет мух, кружащихся над трупами людей, нет бактерий, рожденных гниением, нет плесени и запаха разложения — нет никакой жизни.
Все вокруг мертво. Единственный звук повсюду — это шум ветра. Реки не наполнены водой, вода не наполнена рыбой. Смерть прямо пропорциональна жизни, и здесь есть только она. Смерть. Вот он мой рай. Место, где меня никто не тронет.
В детстве меня поймал маньяк. Он был среднестатистичен. Его действия носили садистский, но не сексуальный характер. Он связал мои руки проволокой и бросил меня на землю. У него был обычный кухонный нож, и он пообещал мне, что выпустит мои кишки.
Он показал мне что-то окровавленное в прозрачном грязном целлофане и сказал, что это кусочек щеки одного маленького мальчика. Я думаю, что он хотел сломить меня и напугать.
— Ты боишься? — спросил он. — Боишься меня?
— Я боюсь не тебя, — ответил я, — Я боюсь боли.
После моих слов он разочаровался в себе. Или во мне. Он отпустил меня, бросил нож в кусты и ушел.
Я был спасен! Если бы я вернулся домой с выпущенными кишками, родители убили бы меня!
И смерть — рай только в том случае, если ты выбираешь сам мир смерти, который, к сожалению, не имеет ничего общего с перфоратором, выпущенными кишками и сквернословящими родителями, если они у тебя есть.
*
В другой раз, я стоял на третьем этаже торгового центра возле самых перил и смотрел вниз, на первый этаж, где располагалось небольшое кафе: стеклянные столики, изогнутые углами диваны, обитые кожей. Мне было немного печально видеть людей с ноутбуками вместо живых собеседников.
Затем я услышал шум. Он донесся со стороны эскалатора. Там, у входа на эскалатор, громко ругались две женщины. Я привык, что люди ругаются в общественном транспорте, здесь же это было неуместно. Что может быть безумнее, чем ругаться в гипермаркете? Я направился к ним, чтобы попросить их не нарушать покоя этого места. Кто знает, какие силы они могли разгневать? Женщины, тем временем, уже успели начать спуск, продолжая браниться.
Я пронесся мимо девушки, которая раздавала рекламную макулатуру, машинально выхватив у нее из рук один листочек. В три опасных скачка я преодолел несколько ступенек эскалатора, дабы оказаться прямо позади одной из женщин. Она услышала шум моего стремительного приближения и обернулась. Поток ее гневной брани обрушился на меня! Я подумал, было, притвориться, что занят чтением рекламной листовки. Посмотрев на «рекламку», я успел прочесть лишь одно предложение, но какое! В следующий миг женщина вырвала злосчастную бумажку из моих рук, а я ошарашено осмысливал прочитанное. Это предложение звучало следующим образом: «Заставь ее замолчать! «. Не знаю, был ли это рекламный слоган, или же название какого-то фильма, идущего в кинотеатре, кассы которого, как раз располагались на третьем этаже, — это уже не имело значения. Я понял — это знамение, послание лично мне. Силы гипермаркета давали мне приказ. Поэтому, я просто поднял правую ногу и, ухватившись руками за движущиеся перила, со всех сил пнул женщину в солнечное сплетение. Она завалилась, завязалась в клубок — снежный ком, увлекающий за собой всех, кто ехал ниже. Увидев ту свалку, которая образовалась в результате, я трезво рассудил, что путь вниз мне отрезан, и бросился обратно, против движения эскалатора. На эскалаторе не оказалось никого, кто мог бы преградить мой праведный путь. Думаю, мне невероятно повезло! Если бы выход с эскалатора преградил охранник, мне пришлось бы прыгнуть за перила, с высоты третьего этажа. Я бы обрушился на столики, разбивая их вдребезги. Но все обошлось. Я быстро спустился по лестницам — и был таков.
*
Спустя день, мне пришло в голову, что силы торгового центра не так-то просто разозлить. Чтобы проверить это, я решился на отчаяннейший еретический поступок. Я надел куртку нелепого желтого цвета, прикрепил на грудь бейджик с надписью ЧМО, и, просунув язык между указательным и средним пальцами правой руки, бегал по первому этажу гипермаркета. Выше подняться не решился: думал и этого хватит, чтобы на меня немедленно обрушилась кара. Но ничего не произошло. Правда, на третьем круге за мною погналась охрана, но я сразу же ретировался. Когда я бежал к входным дверям, я, честно говоря, даже не надеялся, что они откроются передо мною. Однако, это произошло! Я беспрепятственно покинул территорию здания и быстро миновал территорию автостоянки. Дальше охрана была уже бессильна. И все это время я умудрился не убирать руки от лица и не прятать язык обратно в рот. Мне кажется, это был поступок, по своей отваге невообразимый и сравнимый лишь с подвигом какого-нибудь Александра Матросова. Я очень горд собою.
Жизнь и свобода гордого
Вокруг кишит жизнь. Запах ее повсюду. Я вижу блестящие бусинки пота на коже, гнойные прыщи на лицах людей. Солнце — точно проклятие, оно греет и освещает все вокруг. Матери с набухшими грудями и лоснящимися лицами пеленают орущих, красных от потницы детей. Инстинкт самки — воистину возвышенное чувство материнской любви!
Гогочущие подростки болтают ногами и потребляют продукты брожения. Они смотрят на блестящие ноги женщин. Их семенная жидкость готова к извержению.
Зеленая трава извивается под ногами, меня бросает в дрожь от ее прикосновения. Шелест листьев — угрожающий шепот, я затыкаю уши, чтобы не сойти с ума. Все вокруг меня шевелится и стрекочет. Я чувствую нестерпимую боль. ОНИ ВСЕ отнимают у меня свободу, единственную, мою собственную, свободу одиночества. ОНИ заставляют меня чувствовать себя чужим здесь.
Мир вокруг смердит жизнью. Я пью лекарства, которые подавляют рвотный рефлекс. Когда я иду по улице, я стараюсь не дышать носом.
Потрясающе живые и невероятно активные йогуртовые биокультуры водят хоровод у меня в желудке. Жизнь прямо пропорциональна смерти, и здесь есть только она. Жизнь. Это мой ад — место, где все против меня.
Хотя это единственное, что есть я.
Отшельник
В силу последних событий, я больше не появлялся в торговом центре. И вскоре я понял, что меня все-таки покарали. Я собственноручно отлучил себя от гипермаркета, я лишился возможности бывать там. Это ли не худшее наказание? Я усомнился в высших силах, моя вера подверглась испытанию, но я был безнаказанно отпущен, чтобы только впоследствии осознать, что покарал сам себя. Ну, скажите, это ли не высшая мудрость и справедливость? Хотя, когда чувствуешь больше, чем понимаешь, вопросы осыпаются как осенняя листва на дно, или сквозь дно человека. Человека со дна и на дне. Человека глубину, которую жаждет заполнить он.
Я был подавлен. Двое суток я не ел и почти не спал. Мне нужно было что-то, что вывело бы меня на новый уровень — Божественное озарение — не меньше… И оно пришло!
Я смотрел на засохших мух, лежащих меж стекол окна. Это меня всегда успокаивало. Я коллекционировал их и находил это хобби весьма занимательным. И вот, когда я снова сидел у окна, что-то вдруг сломалось во мне, и я понял — это моя гордость раскололась, пошла по швам, захрустела, рассыпалась. Я осознал, что смогу обрести прощение через отшельничество. Я был готов провести в уединении долгие годы — ровно столько, сколько было нужно, чтобы я снова смог войти в торговый центр.
Я собрал немного еды, взял все таблетки, которые выписывал мне врач, тепло оделся и отправился в путь. Идти я решил на окраину города, куда-нибудь в лес. Вообще-то я знал отличную лесопосадку неподалеку… Вы, наверняка, понимаете, о чем я говорю? Это что-то, что на первый взгляд выглядит как лес, но деревья высажены людьми в стройные ряды. Добираться туда решил пешком. Вообще-то я стойкий парень, но в этот раз, ехать в общественном транспорте, отчего-то струсил. Наверное, двое суток без еды и сна истощили мои силы. Знаю одно — я не вышел бы из этой давки живым. Поистине, социум — одно из наиболее точных имен сатаны. Надеюсь, вы не осудите меня, и не посчитаете малодушным.
Я поселился возле трассы, которая проходила вдоль лесопосадки. Трасса пролегала через мост, под которым проходил небольшой канал. Вода в нем была грязной и зловонной, однако под мостом можно было прятаться от дождя и взглядов людей, сидящих в автомобилях, проносящихся надо мной мимо, где-то выше.
Запасов еды мне едва хватило на три дня. Пил я прямо из канала, отчего заработал жуткое расстройство пищеварения. Спасался только таблетками, но, на голодный желудок они действовали как-то не так. Несмотря на это я чувствовал небывалый подъем сил, меня переполняло некое таинственное ощущение высшего знания.
На четвертый день я вышел в лес по нужде. Накрапывал дождь. Я выпил все оставшиеся лекарства этим утром, и в голове моей было мутно. Внезапно я почувствовал, как мой внутренний мир начал стремительно расширяться, я обхватил свою голову руками, опасаясь, что она взорвется, распираемая изнутри. А потом мой внутренний мир стал настолько огромен, что поглотил всё. Я утонул в ощущениях без чувств. Внешние факторы меня уже не беспокоили.
Очнулся я под проливным дождем. Я лежал на земле, вся моя одежда промокла, к тому же, у меня было подозрение, что я обмочился прямо в штаны. Что-то произошло… Я словно бы на некоторое время оказался в раю. Я понял, что прощен. Пора было возвращаться домой.
Молитва доброго человека
Я очень люблю зиму. Люблю, когда темно, люблю ледяной ветер и колючий снег, обжигающий щеки. Людей как будто нет, они — просто силуэты за пеленой. Люди спешат домой, они не смотрят в твою сторону. Природа умерла, ее запахи почти не ощутимы. Каждый раз, когда солнце садится, я молюсь о том, чтобы оно больше не встало.
Перерождение
По возвращении домой я долго морально и физически готовился, чтобы войти в торговый центр. Я переоделся в новую, самую аккуратную одежду. За время моего отшельничества лицо в моём зеркале покрылось густой щетиной, но я решил не бриться. Если у меня отрастет борода и усы, я даже больше буду походить на святого мудреца.
Я опасался, что охрана не впустит меня в гипермаркет, но меня, похоже, не узнали. На секунду я замер у дверей, которые открылись передо мною, не веря своему счастью. Но кто-то толкнул меня в спину.
— Что встал, идешь, или нет? — услышал я грубый голос. Какой-то молодой человек бесцеремонно втолкнул меня внутрь и прошел мимо. Однако, этот инцидент ничуть не испортил мне настроения. Я вернулся — и был великодушно принят!
Почти половину дня я провел, гуляя по магазинам, катаясь на эскалаторе, сидя на скамеечках в коридоре. В очередной раз поднимаясь на эскалаторе, я вновь увидел того парня, что нагрубил мне у входа. Теперь он был не один: с ним была девушка. Завидев меня, он уставился в мою сторону, насмешливо улыбаясь. Он что-то прошептал своей девушке. Она тоже стала смотреть на меня. Я сделал вид, будто не замечаю их. Эта ситуация меня нисколько…
(Я слышу стук сапог. Это марш, Они идут по мою душу! Я бегу по паркетному полу длинного коридора, чувствуя, как кончаются силы. Мой рот пульсирует болью, я чувствую свои опухшие, липкие от крови губы. Несколько моих зубов выбито, два из них я случайно проглотил, больно оцарапав горло и пищевод. Восемь, из десяти пальцев на моих руках, сломано, только большой и безымянный на правой руке уцелели. Этими двумя пальцами я сжимаю нечто, боясь обронить. Я слышу стук сапог: равномерный, строевой шаг тех, кто идет по мою душу. Они стократ сильнее меня, их действия идеальны и равномерны. Не думаю, что где-то здесь для меня предусмотрена возможность спастись. Но я все равно бегу, чувствуя не страх, но отчаяние, не ярость, но жалость к себе. Я чувствую безысходность. Я слышу стук сапог, это грохочет агрегат по переработке меня.)
…не огорчила. Но я решил проследить за ними, быть может, это какая-то проверка, или очередное задание для меня, как тогда — с женщиной на эскалаторе?
В течение примерно двух часов, я ходил по пятам за этой парочкой. Мне показалось, что парень несколько раз все-таки заметил меня, несмотря на то, что я тщательно маскировался, то притворяясь равнодушным и случайным прохожим, то заинтересованным покупателем, рассматривающим витрины. Он стал чаще оглядываться, выражение его лица стало обеспокоенным. Пробыв около пяти минут в магазине зимней одежды, молодые люди направились к выходу из гипермаркета. В руках у девушки был большой яркий пакет с эмблемой магазина. Проведя в торговом центре несколько часов, они сделали всего одну покупку. Это меня насторожило. Я проследовал за ними на улицу, держась на приличном расстоянии. Похоже, они направлялись к автобусной остановке, расположенной у оживленной трассы. Немного позади остановочной площадки раскинулась небольшая роща. Именно оттуда я решил продолжить слежку.
Сквозь веки-ветки кустарника, я тихо наблюдал за подозрительной парой. На остановке больше не было людей, что тоже показалось мне подозрительным
Вскоре подъехал автобус. Молодые люди направились к нему и, я почувствовал, как мое сердце болезненно сжалось. Я испугался, что они сейчас вот так запросто уедут, скроются, оставив меня ни с чем. Я ощутил внезапный прилив ненависти к этому грубому парню, который так бесцеремонно вторгся в мое аритмичное сердце и лимбическую…
Мне казалось, что он уносит с собою кусочек моей, и без того небольшой, свободы, как это делают многие. Тем самым он причиняет мне ущерб, делает меня больным, заблуждается, будто ему это можно. Я увидел, как незнакомец поцеловал девушку, и она вошла в автобус. Он еще помахал ей рукой прежде, чем автобус тронулся. Парень остался один и я почувствовал облегчение, но времени у меня оставалось мало. Здесь, в укрытии, я чувствую себя уверенно… Мне точно нужно было придумать, как заманить моего врага сюда.
Я осмотрелся. Везде вокруг лежали груды мусора — обугленые кирпичи, консервные и пивные банки, бутылки, картонные коробки из-под сока, проволока. Неподалеку я заметил несколько металлических профилей непонятного предназначения. Когда я был здесь в последний раз, эта роща была местом пикников. Сейчас она превратилась в свалку. Признаюсь, такой она мне нравилась гораздо больше.
Я выбрался из своего укрытия так, чтобы незнакомец мог меня видеть. Он тут же заметил меня, пристально уставившись в мою сторону. Я надеялся, что парень направится ко мне, но этого не произошло. Тогда я расстегнул ширинку и обнажил свой половой орган. Я принялся мастурбировать, глядя на своего неприятеля. Этот мой тактический ход возымел мгновенный эффект: незнакомец яростно бросился ко мне. Я скрылся в роще, подхватив с земли кусок ржавой металлической проволоки. У меня было ощущение, что я заранее знаю, как будут развиваться события дальше. Это ощущение было сродни ясновидению. Парень стремительно вломился в густой кустарник. В следующее мгновение я появился у него за спиной. Я набросил проволоку ему на шею и провернулся вокруг себя, перекручивая свою импровизированную удавку. Одновременно я наклонился, подавшись вперед, запрокидывая его тело точно мешок через плечо. Парень оторвался от земли, его спина прижималась к моей, и он не мог достать меня своими руками. Его конвульсии были очень сильными, но я только крепче уперся ногами в землю, чтобы не потерять равновесия. Так я стоял, держа его на себе, к счастью, бился он недолго. В конце концов, я опрокинул его тело на землю и перевел дыхание.
Чтобы убедиться, что дело сделано правильно, я разбил одну из стеклянных бутылок, валявшихся неподалеку, и тщательно перерезал незнакомцу горло. Крови, на удивление, было очень мало, а я-то ожидал увидеть фонтан, бьющий из перерезанных сонных артерий.
Хотя, наверное, так вышло потому, что мой противник уже был мертв (возможно, ещё на остановке, прощаясь с ней?).
Я почувствовал, что мои ладони горят, на коже рук остались красные следы от проволоки.
Не спеша, как ни в чем не бывало, я отправился на автобусную остановку.
Я присел на скамейку и долго обдумывал происшедшее. Я осознавал, что случилось что-то очень важное для меня: мир вокруг странным образом изменился, но что именно изменилось? Несомненно, я обрел нечто большее, нежели украденный у меня кусочек свободы, но что я приобрел? Подъехал автобус и я, не раздумывая, сел в него. Никогда в жизни поездка в общественном транспорте не была для меня такой легкой и безмятежной.
Эпилог
И я не ждал более новых знаков и знамений, которые всюду, которые невозможно не заметить, ведь в их трактовке уже не было для меня смысла, потому что никогда в жизни поездка в общественном транспорте не была для меня такой легкой и безмятежной…
Я чувствовал.
А когда закончатся чувства, я снова пойду в супермаркет, где каждый находит для себя то, что ищет, как сказано в рекламном буклете, — завете сверхновом для тех, кому не досталась другая литература.
И человек будет искать истину во всём до тех пор, пока не поймёт, что не сможет смириться с ней, пока не оглохнет от её вездесущности и всеправдности, до тех пор, пока не почувствует силу в самом себе, потакая собственной слабости.
Всё это и есть лёгкая поездка в общественном транспорте, когда … ну, вы понимаете.
в чёрном-чёрном городе… на чёрной-чёрной улице… стоял чёрный-чёрный дом.
в этом доме на чёрном-чёрном кресле сидел чёрный-чёрный маг, и писал чёрный-чёрный трактат…
этот маг мутил чёрную-чёрную алхимию и был в чёрном-чёрном нигредо, потому что у него ебанула чёрная-чёрная колба, и забрызгала чёрной-чёрной жижей и мага, и кресло, и дом и даже всю улицу…
-чёрное познаётся ещё более чёрным! — воскликнул чёрный-чёрный маг, и выпил ещё одну чашку чёрного-чёрного чая…
Выстрел в мозг, падаю, взирая в потолок. Кол-во воспринимаемой инфы за единицу времени стремительно увеличивается. Поступающие ко мне сигналы от всех органов чувств становится более многослойными, многогранными, и объемными.
Как мультиэкспозиция, звучание вокруг, вихрем слагается в новый громкий звук, проявляющий ритм “бум-бум-бум-бумбумбумббмбмбмбм” , как кибернетичный барабан ускоряя свой темп. Привычные цвета расслаиваются на множество отдельных волн, каждая — чистый яркий цвет, попадающий мне в мозг, так, что теперь я могу видеть все цвета сразу и по отдельности в любом объекте.
Тем временем мой потолок закручивается прямоугольниками фибоначчи вглубь, выявляя в пространстве между мной и потолком парящий символ инь-ян, дуальность, которая гоняется за своими хвостами и от себя, пытаясь прийти к целостности, но порождая пирамиду из пар стульев.
В то же время мое сознание является метакомпьютером, который просчитывает процессы в моем уме, все глубже от личности к бессознательному, в род, в сознание планеты. Каждое явление и воззрение соткано из противоположностей, и теперь они схлопываются. Я выбираю обе и ни одну из них, таков механизм погружения. Свет и тьма, мужское и женское, природа и технология, информация и материя, запад и восток, север и юг, все-все-все.
Я чувствую что приближаюсь к сингулярности, мои мозги кипят от того количества и скорости информации, которую я сейчас обрабатываю. Сейчас и есть та самая точка, временная волна ноля.
Инь-ян засиял по ободу круга несветотенью, которое ни то и ни это. Вместе с тем сияние пронзает мое тело снизу вверх, так, что выходящий из макушки поток, и поток, излучаемый инь-яном, сливаются, и становятся безграничным тотальным светом всего, абсолютом, более чем чистая неоформленная энергия, основа всех явлений, бесконечно проявляющаяся во всем.
Тьма.
Теперь я в космосе, безвременно и легко плыву сквозь пространство, я оно и есть.
Я смотрю вниз, и вижу что-то вроде бесконечной библиотеки, из множества разноцветных полупрозрачных пластин, выстроенных в ровные ряды во всех направлениях. Я приближаюсь к ним, и замечаю, что они отличаются друг от друга степенью прозрачности, цветом, степенью искажений стекла. Это все живые существа.
Если посмотреть на одну из них, то оказывается, что она соткана из множества подобных пластин внутри, слоеных коконов. Некоторые из них пересекаются, и образуют новые качества на гранях, свой узор. Внутри каждой пластины — точка света, самоосознание и внимание, через пластины свет искажается и создаёт мир, то как воспринимается мир, иллюзию, и то как проявляется сознание вовне.
Я отдаляюсь от пластин, и из ровных рядов они начинают смещаться, образовывая скученности и пересечения. Теперь это похоже на город, или на грибницу, или на нейроны, я вижу какие новые формы и оттенки порождает пересечение и сгруппированность пластин. Это новые и новые уровни организации, организмы, прыжок на новую ступень спирали фрактала.
Тьма.
Сквозь нее вертикальными ручьями сверху вниз текут знаки всех возможных языков, включая технические и внеземные. Внезапно я оказываюсь на кровати. Не получается подумать языком. Но где я? В какой реальности? Какой мой язык и как думать? (неоформленные в слова интенции во мне). Я вскакиваю, и нахожу клавиатуру с символами. Какой этот язык? Тут их несколько. Какой-то из них мой? Пальцы, вспомните слова! Пишите!
Город, подобный гулкой цистерне токсичных отходов, воздух коптил дымом запустения. Город огибала река – она и раньше текла здесь, и будет течь, когда город сотрётся в пыль. И стенки Города-Цистерны давно истончились, их уже разъела ржавчина, ибо заложили строители города в его фундамент знак Ползучего, и отметили на площади центральной, назвав Звезду Хаоса – Розою Ветров. Но прошептали они, кости в бетон закатывая: Розою Ветров будут звать тебя, а так же – Розою Мира; но принесут ветра твои лишь моровое поветрие, и будет отравлен мир, и воды реки сделаются бензолом. И наречёшься ты Раффлезией Войны… Так сказали строители Цистернограда, и сплюнули слюной и селитрой в котлован, на дно которого побросали эльфийские кости. (из апокрифов братства бензольного кольца)
И жил в Цистернограде один шаман – имя его мы умолчим, и скажем, что звали его Шаман Нø(у)ль – или ШамаНø(у)ль. Пел Шаман Нø(у)ль шаманские песни, играл на электрической домбре для духов лесных да для металюг волосатых, но не о том пойдёт сказ, кем был Шаман Нø(у)ль в своей жизни прошлой – ибо, сколько ни умножай ноль на самого себя, нолём он и останется – но пойдёт сказ о том, как бесконечнулся Нø(у)ль, разделив себя на себя же. Пойдёт сказ о том, как стал Шаман Собирателем Очков.
Читал Шаман Нø(у)ль интернеты, искал там ключи от Небесных Врат. И прочёл он о Вьюнке, чьё имя – Утреннее Слава, и чьё семя есть ключ от Небесных Врат, что хранят великую тайну Бездны, лежащей между Пониманием и Мудростью. И взял Шаман семян вьюнка, чьё имя – Слава Утренняя числом триста и тридцать и три, и положил их в чашу. И соорудил пирамиду-зиккурат, высотой в один локоть, точно рассчитав пропорции – сложил он зиккурат из брошенных осами гнездовий, из осиного осеннего картона. Направил он зиккурат картонный по компасу, так чтобы врата его открывались на Маленькую Собачку Большого Пса, и в центр зиккурата чашу с семенами поставил, и водой залил.
Три дня и три ночи молился Шаман, ум свой к Малой Собачке Большого Пса обращая, и на третий день извлёк чашу, и семена, и снял с них кожу, и съел их. И была ночь длинна, как щупальце Ползучего, и стиснула тошнота его горло.
Но не знал Шаман Нø(у)ль, что в Городе Фиксиков, техно-эльфов немёртвых, в те три дня праздник был – фиксики, Малой Собачке Большого Пса гимны свои пели… «Быжь – Быжь – Быжь.. Луч на Звёзду, Луч на Звёзду – Долети, долети, Пожалуйста!» — чтобы пройти паутиной путей, чтобы лучезарной плесенью, покрыть планеты… И прошла насквозь ниточка, через пирамиду-зиккурат на площади Города Фиксиков, вышла из инфра-частот, и вошла аккурат в зиккурат Шамноуля… И съел он триста тридцать три семени Славы Утренней, и одну Струну. И разрезала его струна эльфов немёртвых на триста тридцать три Отражения…
Слышал ШамНø(у)ль, как свербещет луна, и как сок капает с вымени мира… Слышал ШамаНø(у)ль, как звенит над облаками Предвечная Аврора, и россой на ворсинки в ушах оседает. Слышал ШамаНø(у)ль вой и скрежет, и пенье цикад и сверчков, и гул ветра в степях – они его звали. Раз в двенадцать лет Степь зовёт в себя человека – но лишь 0,33% из призванных Степью вернулось… Услышал ШамаНø(у)ль шептание Степи, услышал ШамаНø(у)ль шебуршение трав… И вышел он в ночь, в ковыль…
И сквозь ковыль ковылял и ковырял костлявым пальцем пушистый Реал, и перхотью небесной опадали со звёзд пластиковые звуки… А Шаман всё ковылял, и дырку в небе проковырял – о, Звёзды – вы — Крючья Рыболовные! Вонзились под чешую, и тащили Шамана по пустошам, к башням железным, в стеи гудящим. И пели вьюнки ему – «Слышишь ли ты, как скользкие лыжи шизы дышут шинами шелеста?» — шёл Шаман сквозь их шёпот, сквозь их извивающиеся дышущие звуки, и усики вьюнков, что он съел, звенели повсюду – и повторяли: «Услышь же, как скользят лыжи!». А в поле высились башни – железные ЛЭПы, и гудели элетрической песнью, натянутыми нервами древнего моллюска, нирванными щупальцами-тентаклями насилующего степь в её рваные раны, и стонала степь и был скрежет зубовный, и извивы щупалец жгучих, под гулом ЛЭПов, и шелестом утренних звёзд.
Собрались на площади Чёрного Зиккурата в ту ночь эльфы немёртвые, дабы к Малой Собачке Большого Пса луч своей струны направить, и не знали они, что зацепила та струна Шамана, имя которому было Нø(у)ль. И пели фикисики, эльфы немёртвые, песню для луча своего – «Луч на Звёзду, Долети, пожалуйста!» — а Шаман Нø(у)ль думал, что голоса фиксиков пели ему… Звёзды были так низко той ночью, что казалось – их можно потрогать руками… Шаман Нø(у)ль подпрыгнул, и не достал. И тогда обратил он свой взгляд на ЛЭП, что несла щупальца электроспрута сквозь степь – и почувствовал Шаман Нø(у)ль решительность и уверенность в своих силах. «Я смогу дотянуться до звёзд!» — помыслил Шаман в сердце своём, и на мачту ЛЭП полез…
Как обезьяна Тота, карабкался он по железным опорам башни ЛЭП, и слушал, как зовут его голоса луковиц космических, ввысь, в объективно существующий ад, где нет воздуха, чтобы дышать – он лез, но не добрался до ада. Шаман Нø(у)ль коснулся проводов, и вошли в него Громы, и говорили с ним. Но о том, что сказали громы, мы утаим, ибо не дано смертному разуметь сего. Увидел он лик Громов, и прошили Громы его тело, и закипела кровь Шамана. Он разжал пальцы, и полетел – но не к звёздам, а вниз, навстречу степи…
И не знаем мы, что видел Шаман Нø(у)ль в полёте – были ли глаза его открыты, и смотрел ли он на небо. Не знаем мы, чт успел он подумать до того, как достиг земли. Но, когда он упал, как Денница, сорвавшись с небес – кость его бедра раздробилась на множество осколков, и раздробился разум его, распылившись на сотни отражений на поверхностях Озёр Боли. Но неведомо нам, поглотили ли Шамана глубины озёр сразу в момент приземления, или он упал в глубину чуть позже. Этого нам не дано знать.
Долго в ночи совещались врачи, кость на железных винтах закрепляли, и вырос из ноги Шамана железный конструкт, похожий на маленького отпрыска башни ЛЭП. Так вошло в плоть Шамана железо. Фиксики же, эльфы немёртвые, узнав, что их Струна учинила, собрали отраженья Шамана с зеркальных поверхностей, в свиток скатали, и порешили, что надлежит его пофиксить. И стали фиксить шамана эльфы немёртвые, душу Шамана на крючьях своих в звёздную высь воздевая. Был растянут Шаман Нø(у)ль над Бездной, меж Мудростью и Пониманьем, вгляделся Шаман Нø(у)ль в своё отраженье, и сам себя не узнал.
И поделил себя Шаман на Нø(у)ль.
А придя в себя, возопил Шаман к Богу – «Почто меня оставил?» — но промолчал Бог, ибо заняты были тысячи ртов его – жевали они волокна шаманской души. Кушал Бог всеми ртами, и не мог оторваться. Тогда прокричал шаман: «Ненавижу тебя!» — и Бог промолчал в ответ. И прокричал шаман – «Тебя нет» — и тихое урчание сытой пустоты было ему ответом.
Шли дни, один за другим, как пустые картинки, шли недели, и снег падал перхотью на землю. Неподвижно сидел Шаман Нø(у)ль, неподвижней чем морской полип, неподвижней, чем асцидия, закрепившись на морском дне. Зловонные воды вечности текли сквозь него в Центральный Коллектор Времени. И он захотел умереть, но он был жив. Наступила весна. Грачи прилетели.
На холмах зажглись костры Белтайна, и их дым отразился башенными конструкциями в пверхностях Озёр Боли. Эльфы немёртвые, фиксики, сказали: «Кажется, мы закончили фиксить. Теперь надо перепрошить».
В ту ночь Шаман Нø(у)ль поверил, что утро никогда не наступит. В ту ночь явились ему Два Змея.
Чешуя первого Змея сияла как радуга, как отравивший воды Стикса бензол. И были на лице его очки цветные.
Чешуя второго Змея была черна, как Предвечная ночь. И были на лице его очки чёрные.
И первым заговорил с шаманом Чёрный Змей – «Здравствуй, Шаман, мы знаем что ты искал там в вышине!
А вторым заговорил с Шаманом Радужный Змей – «И мы принесли тебе Кое-Что!»
Черный же Змей продолжил: «И будет Кое-Что горьким на устах твоих, как полынь».
А Радужный Змей сказал: «Но во чреве твоём станет Кое-Что сладким, как мьёд!».
Шаман Нø(у)ль не расслышал точно последнее слово, что Радужный Змей молвил – то «мёд»» или «яд». Но понял он, что встреча эта хорошо для него не закончится.
Сказал Шаман Нø(у)ль: «Я знаю, кто вы. Вы – Змей Праведности, и Змей Нечистоты. Не ожидал увидеть вас вместе. Вы посланы испытать меня? Выберу я праведность или грех?».
Два змея рассмеялись в ответ: «С чего ты взял, Шаман, что ты выбирать кого-то из нас должен?»
Ответил Шаман: «Ибо сказано было, что никто не может служить и Господу и Веельзевулу!»
Но сказал Змей Радужный: «Господу не нужно твоё служение»
Но сказал Змей Чёрный: «Веельзевулу твоё служение тоже не нужно»
И слились голоса Змеев в шум Бесконечности: «Им нужна лишь Любовь!»
И зашипела вечность на проводах…
С шипеньем оплели Два Змея тело его, и прошептали:
— Навсегда вместе!
— Навсегда врозь!
— Навсегда Космос!
— Навсегда Кровь!
— Навсегда Вечность!
— Навсегда Зверь!
— Навсегда Юность!
— Навсегда Смерть!!!*
Услышал Шаман Нø(у)ль змеиную песенку, и понял, что пиздец полный приходит – ибо Змей Праведности и Змей Нечистоты приползли к нему вместе, вдвоём, и он уже одного от другого отличить не может. Заморочили, закружили голову Шамана Два Змея, чешуёй шелестя и змеиные псалмы читая. И успокоилась душа Шамана, ибо если уж полный Пиздец – то как бе и Похуй…
Если Пиздец – то Похуй, и Похуй что Хуйня, а на Поебень – Похуй и подавно!
Засмеялись Два Змея змеиным смехом – поняли они, что Шаман постиг Похуй.
И достал Змей Радужный конверт из широких штанин, а Змей Чёрный его распечатал.
— Какго Змея ты выберешь, Шаман? Выбирай правильно! – смеялись Змеи, и змеились, снаружи и внутри…
— ПОХУЙ! – глас Шамана прогремел, как тысяча громов!
— Похуй! – ответили эхом Озёра Боли.
— Похуй, и да будет по Воле твоей! – ответили Змеи.
И достал Змей Радужный из конверта свиток маленький, с портретом Великого Велосипедиста, и размером не более ногтя… А Змей Чёрный приказал: «Читай!».
— Но как прочту я, что сказано в книге той, если размер книги вашей – не более ногтя?
— Положи под язык, и читай! И проследуешь путями Чёрного Трактата! – прошипели Два Змея.
Положил Шаман Нø(у)ль под язык первую страницу Чёрного Трактата, а Змеи написали сей Трактат языками на теле его, и на телах друг друга… Но как писали те Змеи свой Чёрный Трактат – этого мы вам не расскажем…
Увидел Шаман как едет велосипед по Струне, над Бездной, что меж Мудростью и Пониманием разверзлась. И понял Шаман, что не пролетит птица на одном крыле, и не пробежит человек на одной ноге. И принял шаман Двух Змеев в себя – и Змея Чёрного, и Змея Радужного. И написали они весь Чёрный Трактат на зеркальной глади Озёр Боли, и Пиздец стал Хуйнёй, а Хуйня Поебенью, и на мир сошёл азно-алмазный Похуй. Так написали они языками песть о сошестви Похуя. И была ночь, и было утро.
Многое увидал Шаман Нø(у)ль в коридорах ломехузного сока. И Громы снова заговорили с ним. Но был в его крови Криоген – и она не закипела, а лишь сделалась синей.
А на утро их отпутило.
Радужный Змей снял очки цветные, и протянул их Шаману – «На, примерь, например!».
Так же и Чёрный Змей снял чёрные очки, и дал Шаману – «Например, и их примерь!».
Так примерил Шаман очки Змеев, и увидел он сияние Радуги и черноту Бездны. И это были лишь стёклышки змеиных очков.
— Теперь эти очки – твои! Наслаждайся! – прошипели Змеи, и уползли, пару страниц Ломехузного Еванглвия ему оставив.
Шаман примерял очки вновь и вновь – и то он видел радужную Вселенную, то чёрную – и никак не мог нарадоваться. Знал он теперь – чьи очки он ни примерит, тут же глазами его мир узрит!
Так стал Шаман Нø(у)ль Собирателем Очков.
Стали приходить к Собирателю путники, которые хотели о себе правду услышать – он примерял их очки, и каждому рассказывал, что увидел. А те очки, что были интересными – Собиратель Очков оставлял у себя.
Так наполнил очками ящик Шаман-Собиратель, и все очки в том ящике были прекрасными бесконечными мирами – он собирал очки мудрецов, танцовщиц, музыкантов, ведьм, святых, маньяков, наркоманов, фей…
Много очков он собрал, и слипались фильтры в один переливающийся супер-интерфейс. Когда-то тогда узнал Шаман, что не нужно даже куда-то за очками ходить – он может взять чьи угодно очки, придя к человеку во сне.
Если приснится вам бледный сенобит во фраке, с цилиндром и с тростью, с эльфийской бородкой, и змеиными письменами под кожей, чей правый глаз-алмаз, а левый глаз-Аз –знайте, к вам приходил Собиратель Очков. «Я только примерить ваши очки!» — скажет Собиратель. И вы ничего не сможете с этим поделать – он их действительно примерит, даже если очков вы никогда не носили.
Так ходит Собиратель Очков по прослойке, в чёрном цилиндре и фраке и с железной тростью, искры из материи сна выбивая, и очки примеряя… И однажды, возможно, он явится и в ваш сон – если, конечно, ваш внутренний мир покажется ему в чём-то интересен.
А однажды, Собирателю Очков приснился Бог. И увидел Собиратель его слепые, мёртвые очи.
«Здравствуй, Собиратель! Как видишь, я слеп. Я слеп от рождения – и потому, не вижу я мир, который создал. Но птички мне нашептали, и кузнечики нащёлкали, что в мире много несовершенств. Я же обо всём этом ничего не знаю. Но скоро придёт время взглянуть на этот мир! Собери же мне побольше очков, Собиратель! И я взгляну на мир, глазами тех, кого я сам и создал. Я взгляну через всю коллекию твоих очков, и решу – стоит ли этот сон того, чтобы продолжить его спать! Так что, собери всё, что есть в этом мире – самую репрезентативную выборку!» — так сказал Слепой Бог.
Ходит Собиратель Очков по инфополюшку. Ищет Собиратель Очков… Кого? Быть может, Тебя?
____________________________________________________
*Отсылка на песню «Юность», Mujuice
Сенсационное открытие группы британских учёных всколыхнуло мировую магическую общественность. Специальному корреспонденту БогоТульпства АртХаоса, Стронцо Бестиале, удалось побеседовать с лидером проекта «Кетеровирус», профессором Гектокотилем из института сварнетики им. Донды. Профессор Гектокотиль — один из последних так называемых «древних видящих» в традиции тольтеков, уроженец Мексики, но уже много лет живёт и работает в Великобритании, соединяя наработки древних магов и современные высокие технологии.
Стронцо Бестиале: Здравствуйте, профессор! Для начала, не могли бы вы объяснить для наших читателей, что такое «сварнетика», и каким образом всё это связано с каббалой?
Профессор Гектокотиль: Здравствуйте, Стронцо. Начну с того, что связь самая прямая — каббала это древнееврейская наука, посвящённая вычислению тайного имени Бога, она оперирует математическим аппаратом, который мы можем алгоритмизировать, и передать большую часть рутинной работы искусственному интеллекту. Сейчас мы активно внедряем в каббалистику технологии работы с Большими Данными, а так же демонов Максвелла третьего поколения, позволяющих существенно ускорить и упростить работу каббалистических магов. Сварнетика — это дисциплина на стыке кибернетики и магии, была разработана в 60-е годы прошлого столетия профессором А. Дондой, основателем нашего сварнетического института.
Стронцо Бестиале: Сварнетика совсем недавно получила официальный статус, до недавнего времени её считали лженаукой, с чем это было связано?
Профессор Гектокотиль: Очень просто, люди боятся всего нового, а сварнетика открывает огромные горизонты познания… Впрочем, люди боятся и старого — а сварнетика позволяет лучше понять древность. Единственное, чего люди не боятся, так это настоящего момента — но именно настоящего момента у сварнетики нет. Вот к примеру, я сейчас не существую.
Стронцо Бестиале: В буддийском смысле?
Профессор Гектокотиль: Нет, в тольтекском. Тольтеки не-существуют иначе. Вы же знаете, что такое человеческая полоса эманаций?
Стронцо Бестиале: Да, читал кое-что. Особая область положения точки сборки, собирающая человеческий мир.
Профессор Гектокотиль: Да. И только в этой области существует «настоящее». В нашей же традиции, точка сборки как бы расплющивается в сверхтонких блин, а затем оборачивается вокруг тороида в несколько раз *показывает жестами, как оборачивается*, и после этого, мы — не существуем в настоящем, а только в прошлом и будущем. Так что, учёные-сварнетики — самые жуткие существа на Земле — в центре нашего бытия — дырка от бублика, ха-ха-ха!
Стронцо Бестиале: О да, настало время для безумного злодейского смеха!
*оба смеются как мультипликационные злодеи*
Стронцо Бестиале: Фух.. Достаточно… А расскажите, как вы пришли к открытию, которое может полностью изменить или уничтожить всю известную нам Вселенную?
Профессор Гектокотиль: На самом деле, по методу аналогии. Наша группа занималась моделированием каббалистического Древа Жизни, и взглянув на трёхмерные модели, я поразился тому, что никто до меня не замечал, однако это было так очевидно… Оказалось, что в природе существуют объекты, в точности повторяющие форму Древа…
Стронцо Бестиале: И какие же объекты?
Профессор Гектокотиль: Это капсид вируса-бактериофага.
Стронцо Бестиале: Что, вот прямо в точности повторяет?
Профессор Гектокотиль: Да, вот, взгляните на схему… Только с одним нюансом. На самом деле, оболочка бактериофага повторяет не Древо Сфирот. Она повторяет Древо Клипот. Вот видите, тут внутри головки вируса такие скрученные структуры? Это вирусное ДНК — а в каббале клиппот, ему соответствует тело Нахаша — Изначального Змея. И это значит, что все сфиротические эманации по определению вторичны, Древо Жизни — иллюзия, а Древо Смерти — единственная истинная реальность!
Стронцо Бестиале: Так так, погодите, мне надо как-то переварить эту информацию…
Профессор Гектокотиль: Ничего страшного, все кто сталкивается с этим впервые, пребывает в некотором замешательстве. Матэ по-аргентински не хотите?
Стронцо Бестиале: Почему бы и нет…
Профессор Гектокотиль: Правильно, матэ — это по-нашему, это клипотично…
*профессор нажимает на кнопку рации, через минуту появляется молчаливый лаборант, слишком похожий на гомункула, с подносом и двумя калебасами мате. оба пьют мате и некоторое время молчат. профессор закуривает сигару, и станвится похож на мафиозного дона из итальянских фильмов*
Стронцо Бестиале: Какой-то необычный вкус у этого напитка… Это точно матэ?
Профессор Гектокотиль: Он из листьев коки. Я же говорю, это аргентинский матэ. Самый лучший сорт…
Стронцо Бестиале: Скажите, профессор, и давно вы так отжигаете?
Профессор Гектокотиль: С тех пор, как я сделал главное открытие в своей жизни. Я не сплю уже третий месяц, и вам не светую. Пейте, Стронцо, нам заварят ещё… Вскоре вы сами всё поймёте. Нет смысла сохранять ясный разум. В вашем русском языке есть прекрасное выражение: «Всё летит в Пизду!». Так вот, всё именно в неё и летит… И каждое наше действие только приближает неизбежное.
Стронцо Бестиале: Мне как-то не по себе. Может быть, вы расскажете?
Профессор Гектокотиль: Охотно расскажу, только вот, сначала возьмите сигару… И так, на чём я остановился?
Стронцо Бестиале: На том, что Древо Смерти — единственная реальность…
Профессор Гектокотиль: Да, всё верно. В нашей вселенной не существует ничего кроме смерти. Всё потому, что она создана для того, чтобы быть смертью — ведь что такое вирус, если не воплощённая смерть?
Стронцо Бестиале: Вы имеете в виду, что всё, что есть в этой вселенной, обречено умереть вместе с ней?
Профессор Гектокотиль: Как раз нет. Всё что есть в этой вселенной — обречено жить вечно, размножаясь на бессмысленном ксероксе, и создавая бессчётное число копий. А вот так называемый Бог — обречён умереть.
Стронцо Бестиале: Как такое возможно?
Профессор Гектокотиль: Смотрите — Древо Смерти, оно «перевёрнутое» — то есть, если сопоставить с вот этой схемой, видно, что фибриллы хвоста растут вовсе не из Малькут, как можно было бы подумать — они торчат прямо из Кетер.
Стронцо Бестиале: Они похожи на лапки… Для чего они нужны?
Профессор Гектокотиль: Этими «лапками» вирус закрепляется на фагоспецифических рецепторах на мембране клетки. Так вот, нами была впервые получена компьютерная модель так называемого «Покрова Айн» — то есть, завесы, закрывающей Божественный Свет Небытия от непосредственного восприятия… Так вот, Покров Айн оказался бактериальной клеточной мембраной… И мы обнаружили на нём рецептор, к которому вирус прикрепляется в данный момент.
Стронцо Бестиале: Что, вот прямо сейчас?!
Профессор Гектокотиль: Ну да. Но надо понимать, что на таких больших масштабах, прикрепление вируса к Мембране Айн занимает очень долгове время. Ведь речь идёт не об обычном бактериофаге, а о десятимерном. Как и сама мембрана, кстати — мы сейчас находимся в десятимерном вирусе, который прикрепляется к десятимерному микробу. Вдумайтесь в это!
Стронцо Бестиале: Звучит жутковато! И что произойдёт, когда вирус закрепится?
Профессор Гектокотиль: Что произойдёт? Сначала, вирус локально растворит часть Мембраны Айн, а затем инъецирует свой генетический материал — Великого Змея — непосредственно в Тело Бога, причём оболочка, вся внешняя часть Древа Смерти, останется снаружи. Затем, Изначальный Змей начнёт транскрибироваться с помощью собственного фермента — Нахаш-транскриптазы, которая активируется только после попадания Змея в Тело Бога. Синтезируются сначала ранние, а затем поздние иРНК, которые поступают на рибосомы Тела Бога, где синтезируются ранние и поздние структуры новых Древ Смерти. И затем, идёт созревание инфекионных частиц — а это тысячи новых Древ Смерти. Продолжительность процесса, по нашим меркам, громадная, однако ускорение вычисления имени Бога приблизило этот момент…
Стронцо Бестиале: Но каким образом?
Профессор Гектокотиль: Дело в том, что десятимерное время нелинейно — оно, если угодно, подобно воронке с краями, сначала очень пологими, а затем — очень крутыми. То есть, вот всё то время, пока существовала каббала — вирус закреплялся на Мембране Айн, он делал это очень неторопливо, но когда мы внедрили технологии работы с Большими Данными, он стал ускоряться в экспоненциальной прогрессии!
Стронцо Бестиале: То есть, получается, вы запустили устройство Судного Дня?
Профессор Гектокотиль: Да, получается так. Но, оно бы всё равно запустилось, если не нами, то кем-то другим… Понимаете — это не мы ищем Бога. Его ищет вирусное ДНК.
Стронцо Бестиале: То есть, не мы ищем Бога? А как же личный гнозис?
Профессор Гектокотиль: Ваш «личный гнозис» — он личный только для вас. А для вируса это средство закрепиться на рецепторе.
Стронцо Бестиале: Хорошо, и что будет после того, как новые Инфекционные Древа созреют?
Профессор Гектокотиль: Произойдёт лизис Тела Бога. Инфекционные Древа инициируют синтез лизогенных ферментов, Мембрана Айн полностью растворится, и во внешнюю Тьму и Пустоту хлынут сотни новых Вселенных Смерти. И это — никак не остановить, и кроме того, даже если бы мы могли бы… Нам это бы не позволили.
Стронцо Бестиале: Кто и почему?
Профессор Гектокотиль: Видите ли, было очень непросто найти финансирование на такие исследования… Пока Институт Сварнетики не стал филиалом Института Пчеловодства. У них там с финансированием всё в порядке… Так вот, Институт Пчеловодства непосредственно заинтересован в том, чтобы вирус как можно быстрее закрепился на Мембране Айн.
Стронцо Бестиале: Институт Пчеловодства? Они же занимаются пчёлами… Зачем им это?
Профессор Гектокотиль: Они занимаются пчёлами, да, у них кстати отличный мёд. Хотите, нам принесут баночку? Чай, кстати, тоже их. Но, кроме пчеловодства, они занимаются и другими исследованиями… Однако, это мы не можем разглашать без их одобрения…
Стронцо Бестиале: Но, вы только что сообщили их название… Вы же понимаете, что пойдут слухи?
Профессор Гектокотиль: На это одобрение было получено. Понимаете, по нашим данным, осталось совсем немного… Кроме того, любого рода неоднозначные данные, а слухи всегда неоднозначны, только приближают втягивание нашей реальности во временную воронку сингулярности… Мир обрастает трактовками, и его интерпретации умножаются… Это, если хотите, подготовка к умножению миров.
Стронцо Бестиале: А что станет с нами, после того как вирус впрыснет… хм… генетический материал?
Профессор Гектокотиль: С нами? Ничего. С нами ничего не станет, потому что никаких нас просто нет. Понимаете, мы — побочный продукт существования Инфекционной Вселенной, мы — мысли вируса. То есть, мы все ему просто показались. Нас на самом деле никогда не было. Единственное, что реально существует — вирусная инфекция, пожирающая богов. А мы ей снимся.
Стронцо Бестиале: Я даже не знаю, хорошо это или плохо…
Профессор Гектокотиль: Постарайтесь не думать об этом… Ещё чаю?
Стронцо Бестиале: Пожалуй, да.
*Приносят ещё две калебасы, профессор Института Сварнетики Гектокотиль и специальный корреспондент Боготульпства Артхаоса Стронцо Бестиале пьют чай и молчат, наблюдая за тем, как весь мир, по безупречной траектории, летит в Пизду. Занавес
Ну привет ребята. Я — Бомж-Спермовампир, меня зовут Семен — в переводе с английского Semen это сперма. Раньше я был обычным вампиром, и жил в красивом готичном замке, днём я спал в гробу, а ночью летал, наводя ужас на окрестные селения. Но всё изменилось, когда я узнал, что есть способ перестать бояться солнечного света.
Оказалось, что светобоязнь обыкновенных вампиров объясняется тем, что Бог Солнца проклял их, за то, что они сосут кровь. Впрочем, есть и более прозаическая версия, которая объясняет всё это особенностями метаболизма гемоглобина в нашем организме… Точно мы и сами не знаем…
Как бы то ни было, став спермовампиром, я смог впервые выйти на солнечный свет после почти двух тысяч лет вечной ночи… И это был ошеломляющий опыт — мои глаза привыкли видеть в темноте, поэтому первое, что я увидел, отворив солнечным утром сосновую крышку своего гроба — это была непроглядная тьма солнечного утра. Свет казался мне чёрным. И лишь потом, проморгавшись и приглядевшись, я начал различать в переплетениях фосфенов очертания привычных вещей… Но как же всё изменилось!
Предметы стали маленькими, как если смотреть на них через перевёрнутый бинокль. И точно такими же стали эти две тысячи лет, прожитые мной в форме вампира — подобно рассветному солнцу, где-то внутри моего сознания вставала монументальная, эрегированная Ось Времени — и она была похожа на член. И я понял. какими игрушечными и смешными были эти две тысячи лет, каким жалким было моё «бессмертие» в сравнении с этим фаллосом времени!
Тем рассветным утром я осознал, что движение эонов есть фрикции фаллоса времени в вагине пространства — не знаю, наверное, символизм проведённого накануне ритуала посвящения в спермовампиры подействовал на меня так…
Ну, вы наверное слышали о нём — там ещё нужно нарисовать собственной молофьёй некую янтру, сжечь этот рисунок, а затем, смешав с чернилами пепел, нарисовать эту же янтру на себе… Кожу сильно жгло, но я всё равно сразу провалился в сон. А проснувшись, я увидел, что всё состоит только из ебли. «Так значит, дедушка Фрейд был прав!» — с ухмылкой подумал я. Кстати, в одной капле молофьи содержится столько же жизненной силы, сколько и в капле крови… Но речь здесь не о том, как я стал спермовампиром, а о том, как я стал бомжом.
Та утренняя заря золотым дождём смыла с меня пыль времён, и я узрел Хуй Времени — и мне захотелось отыскать его носителя. Я знал, что когда Хуй Времени входит в Пизду Пространства, в мире рождается Аватар.
И я почувствовал желание найти его. В то же утро я оставил свой замок вместе со всеми несметными богатствами в его погребах. Был вампир, и нет вампира — никто не будет по мне скучать, я более чем уверен.
Теперь я брожу по миру, и ищу Бога. Единственное моё пропитание составляет молофья. Довольно трудно её раздобыть, порой… и вы поймёте почему.
Опишу свою внешность: как и полагается вампиру, я чрезвычайно бледен и истощён, мои рёбра выпирают как при анорексии, руки напоминают лапки паука. Вдобавок, за столетия вампиризма моё лицо утратило человеческое выражение, и моя улыбка больше напоминяет звериный оскал демона, а в глазах навсегда застыло инфернальное безумие — как ни крути, мы вампиры, демонические существа. Мои глаза всегда выпучены, как при базедовой болезни, но в особенности — когда я испытываю свой вампирский голод. Добавьте к этому растрёпанную паклю нестриженных волос, свалявшихся в торчащие во все стороны колтуны, и длинные обломанные ногти, и постоянный мелкий тремор — и вы получите картинку.
Поэтому, довольно сложно бывает найти пропитание — человек в здравом уме вряд ли рискнёт достать при мне свой хуй… Однако смельчаки всё же находятся — обычно это безумцы, пьяные, или просто искатели приключений. С некоторыми из них мы ведём философские беседы (пока я перевариваю их молофью).
Один из них спросил меня:
— Кто ты, и куда ты идёшь?
— Я Никто. И я ищу Бога.
— И что ты сделаешь, когда найдёшь его?
— Я у него отсосу! — вот что я ответил.
I° Я прибыл на Крит с Севера, полагаясь на одну лишь грубую Силу и жаждя Славы. Когда светила Луна, я встретил у Чёрной Колонны Быка и, взнуздав его со всей Строгостью, прибыл на Пелопоннес. Твёрдо ступая по Земле Эллады, я начал Игру в долине Алфея. Но лишь когда я узрел в зеркале своего врага и отпустил обуреваемое бешенством животное, ко мне пришло Понимание, что там, где есть Север, есть и Юг, что Луна сменяется Солнцем и сама сменяет её в свой черёд, что Чёрная Колонна должна быть уравновешена Белой, и что Сила ничто без Мудрости.
II° Я принесла флейту с Юга, где стонали горгоны, и Мудрость моя подарила им Вечность. Я остановилась у Белой Колонны, озарённая Солнцем, и грива Льва привиделась мне в его лучах. В Милости к смертным Прометей подарил им не только Огонь Гефеста, но и искусства, коим я обучала дочерей Пандарея. Благодаря им ты стал пятым в числе величайших философов Эллады, ибо возлюбил дарованную мною Мудрость. Но большего я не смогла тебе дать, ибо всё ещё пребывала в плену двойственности Чёрного и Белого, Луны и Солнца, Силы и Мудрости, Севера и Юга.
III° На Западе, на Кифере, явилась я из пены морской, взбитой поверженным фаллосом Урана, и ветер нёс меня над Водою в Кипрейское Царство. Ах, многих сбивала с пути любовь ко мне, ибо она есть Основание всякого сомнения. Несчастный мастер, ты искусен, как Ангел, но ты некрасив, как бес, и ты скрываешься от меня; но ты, муж мой, ещё и брат мне, и я найду тебя меж инструментами твоего ремесла. Ибо Любовь — не одна лишь страсть, но и Милосердие, и она, подобно Силе и Мудрости, станет третьей лестницей, ведущей к вершине, — лестницей за пределами «да» и «нет».
IV° Каждое утро я встаю на Востоке и поднимаюсь над миром во всей Красе. Я ступаю по Воздуху, и пифия в Дельфах слышит мой голос — но хватит ли ей Знания, чтобы правильно истолковать смысл того, о чём я ей глаголю? В Элладе я Лебедь в Короне звёзд, но, пролетая над Чёрной Землёй, я — Коршун, вонзающийся в глаза, бьющий в лицо и разрывающий плоть всех богов человеческих. Теперь они исторгнуты за пределы Храма и не осквернят меня своим присутствием, ибо они — вне Круга, я же — Внутри.
Волков не было среди тех кэльвар, которые были созданы Йаванной до гибели Иллуина и Ормала. Не было их и среди лиходейских — как говорят о них люди и эльфы — тварей, созданных Мелькором. Но, когда Мелькор нанёс свой удар другим валар и опрокинул Светильни, когда огонь, хранившийся в них, потёк по земле, сжигая всё на своём пути, когда гигантские пауки во главе с Унголиантой, балроги во главе с Готмогом и другие существа, служившие Мелькору, вышли из Хэлгора и взялись за уничтожение того, что создала Кементари, некоторые из валар решили создать разумные племена, которые могли бы противостоять Детям Мелькора, пока не пришли в мир Дети Илуватара. Первым из таких валар был Ауле-Кузнец. Из камня высек он Праотцов и Праматерей гномьего народа. Сколько было их, сейчас вряд ли кто-то может сказать, но в преданиях Средиземья помнят лишь семерых, хотя иногда упоминают и гномов из других колен. Но слишком много взял Ауле из того образа Детей Илуватара, что показал валар в видении Эру, так что Илуватар не позволил ему выпустить гномов в мир до прихода эльфов и велел усыпить их до тех пор, пока не пробудятся Перворождённые Илуватара. Вторым был Ульмо, который создал Арвингов — полулюдей-полурыб, — и населил ими воды, подвластные ему. Но не смог он привить им хоть немного воинственности, столь необходимой для того, чтобы защитить Эндор от Тёмного Властелина: Арвинги стали весёлым и беззаботным племенем, сторонившимся всех других племён и не принимавшим участие в войнах. Предания Двуногих почти молчат о них, ибо судьбы Детей Ульмо редко соприкасались с судьбами других народов, но известно, что Золотинка из племени Арвингов однажды стала супругой Тома Бомбадила.
Третьей же была Йаванна. Она думала не только о том, что Дети должны будут противостоять силам Мятежного Вала, но и о том, что Двуногие, когда придут, тоже возьмутся за уничтожение её творений ради удовлетворения своих нужд. Взяла она две чаши из созданных Ауле — золотую и серебряную — и зачерпнула ими огонь Светилен, ещё текущий по Средиземью: золотой — огонь Ормала, а серебряной — огонь Иллуина; и в этот миг погас огонь в Средиземье, и Арда погрузилась бы во тьму, если бы не звёзды Варды и не чаши Йаванны. И нарвала Кементари дубовых листьев, и бросила их в золотую чашу. В серебряную же положила она прядь своих волос. И в час, когда Тулкас загнал Мелькора в Хэлгор, явились из золотой чаши энты — Старшие Дети Йаванны. Но в серебряной чаше ничего не происходило, и огонь, хранившийся там, стал меркнуть. Уже не надеясь, что Младшие Дети появятся на свет, Йаванна взяла с собой Праотцов и Праматерей энтов и с ними пришла к Манвэ, чтобы тот благословил их. И сказал Манвэ:
— О Кементари, именем Илуватара благословляю я эти создания, которые отныне будут Пастырями Древ, ибо Песней твоей был предсказан приход их. Пусть отныне бродят они по лесам Эндора и хранят лесных ольвар от лиходейских тварей Мелькора и от тех из Детей Илуватара, которые вторгнутся в их владения против воли Пастырей. Но разве забыла ты, Кементари, что думы твои не всегда пелись одни? Разве не встречались твои думы с моими и не обретали крыльев, подобно птицам, парящим в облаках? И потому кэльвар, созданные тобою, уже не останутся без Хранителей: прежде, чем пробудятся Дети Илуватара, в мир придут Орлы Западных Владык.
Возрадовалась тогда Йаванна и, подняв руки к небесам, воскликнула:
— Высоко поднимутся деревья Кементари, чтобы Орлы могли поселиться там!
Но Манвэ ответил ей: «Нет, лишь деревья Ауле будут достаточно высоки. В горах станут гнездиться Орлы и внимать голосам тех, кто взывает к нам. Но в лесах будут бродить Пастыри Древ».
Когда же вернулась Йаванна к тому месту, где оставила она свои чаши, то взгляду её предстала весьма странная картина. Два существа, незнакомых ей — то были Гэри, Вожак, и Фреки, Хозяйка — Праотец и Праматерь Вольного Народа, — стояли, ощерившись, возле чаш, а земля перед ними была усеяна трупами гигантских пауков, посланных Мелькором, чтобы отнять последний огонь Иллуина и Ормала. Некоторые из пауков были ещё живы, но Гэри и Фреки убили их на глазах у Йаванны. Тут поняла Кементари, что это — Младшие её Дети. Взяла она их с собой и вновь пошла к Манвэ, чтобы тот благословил их. Когда пришли они к нему, Владыка был в окружении своих Торонов — Орлов. А когда Йаванна высказала ему свою просьбу благословить Драугов и сделать их Хранителями кэльвар, то Манвэ ответил ей:
— Чудны твои создания, Кементари, и великая мощь сокрыта в них, побеждающих пауков Унголианты — а ведь им и дня нет от роду! Но поздно явилась ты ко мне, да и никому из валар не должно иметь два племени Детей, как будто у Илуватара. У тебя есть Дети — Пастыри Древ, и у меня есть Дети — Орлы, и у Ульмо, и у Ауле есть Дети — Арвинги и Наугрим. А посему дай мне этих кэльвар — я усыплю их, и пусть спят они до тех пор, пока не пробудятся Эльдар и Хильдор.
Тогда поняли Гэри и Фреки, что валар отказываются от их помощи. Повернулись они и побежали от Манвэ, ибо, как и всем разумным существам Арды, была дана им свобода воли. А тот послал за ними Торонов, чтобы они задержали двух Драугов. Но волки убили двух из Орлов, пущенных за ними, и ушли в леса, где не могли их поймать Орлы Западных Владык — да и кто может догнать кого-нибудь из Вольного Народа в Вольном Лесу?! Так Тороны поспособствовали тому, чтобы Драуги сделались союзниками Мелькора, а позднее и его преемников — Гэртсаурона и Эарнила, — и с тех пор длится вражда между двумя великими народами — орлами и волками.
От Гэри и Фреки берут своё начало все племена Драугов — Варги и Эминтиры, Нгауры и Балагвайты, Драугамарты и Тинды, Ранадрауги и Мордрауги, Аннанги и Талионы, и ещё многие другие — которые были, которые есть и которые будут. И Псы — тоже потомки Гэри и Фреки, пленённых в первых битвах за Белерианд и извращённых Владыками Запада.
Потеряв своих Младших Детей, Йаванна взяла с собой чаши, в которых было ещё немного огня, и вместе с другими валар полетела в Аман. Когда был создан в Амане Валинор, Йаванна благословила курган Эзеллохар, что был у ворот валар, и, плеснув на его вершину огня из золотой и из серебряной чаши, запела Песнь Веления и стала ждать. Вскоре на вершине кургана пробилось два ростка: там, где был налит огонь Иллуина, вырос Телперион, а там, где огонь Ормала — Лаурелин. Потому-то и испытывали всегда тёплые чувства Волки к Древам, к Светилам — Солнцу и особенно Луне — и к Сильмариллам, — ибо все они берут начало от одного Огня.
Тем временем Гэри и Фреки, а с ними и дети их, которые уже успели появиться на свет и окрепнуть, бродили по лесам Эндора, принося ужас и творениям Йаванны, создательницы своей, и тварям Мелькора, и не зная, кто из них на чьей стороне. Но Йаванна часто являлась им во снах, и они чтили её; и всегда Волки чтили Кементари, вне зависимости от того, на чьей стороне были. Но вот пришла первая Стая к воротам Хэлгора, и никто из слуг Мелькора не посмел встать у них на пути, ибо не видели ещё таких существ, но от единственного уцелевшего после боя за чаши паука слышали о них. Беспрепятственно дошли они до трона Мелькора, но когда балроги попытались схватить или убить их, Мятежный Вала жестом остановил их.
— Я знаю о вас, Вольный Народ, — молвил Мелькор. — Знаю и о том, что вы убили моих слуг, посланных за огнём Светилен, и о том, что Манвэ, восседающий ныне на горе Таниквэтиль, предал вас и хотел убить. Знаю, что вы гуляли, вольные, в моих землях и убивали моих слуг и Орлов Манвэ, без разбору. Что же ты скажешь теперь мне, Гэри, отец Драугов?
Величественна и горда была речь Гэри, ибо Йаванна, хоть и улетела на Запад, не оставила Младших своих Детей и учила их многому, приходя во снах и в виде духа.
— Мелькор, Восставший Вала! — произнёс Первый Волк. — Рождены мы были, чтобы служить и охранять, но теперь поняли, что владыка может предать слугу, и слуга может предать владыку. А потому иной путь избран ныне нами. Вольным Народом ходим мы по свету, и нет для нас границ. Ты говорил, что на твоей земле убивали мы твоих слуг. Но нет: в Вольных Лесах охотились волки и спасали свои шкуры от напавших на них. Не было разницы нам, кто кому служит: орёл и паук равно становились нашими жертвами; но орлы более ненавистны нам, ибо благодаря паукам получили мы любовь Йаванны, а благодаря орлам — ненависть Манвэ. А потому слушай, Вала Мелькор: как союзники, но не как слуги, будем мы тебе, пока живёшь ты в Чертах Мира; если судьба сулит погибель тебе, то и наследникам твоим будем мы друзьями, но столь далеко я не могу заглянуть и не могу дать слова за столь дальних потомков. Союзниками будут тебе Волки, но священен для нас этот союз: не пойдём против тебя и слуг твоих, даже если и с тобой не пойдём.
— Да будет так, — молвил Мелькор со своего трона, так как понравились ему речи Первого Волка.
Слышала речь эту и Унголианта, Чёрная Паучиха. И возненавидела она Драугов, убивающих её детей и не желающих служить никому.
— Черносердый! — обратилась она к восседавшему на троне Мелькору. — Непокорны и странны эти создания. Убей их, убивавших моих детей, или я сама уйду от тебя, ибо не желаю видеть их своими друзьями.
— Что ж, убей их, если можешь, — ответил ей Мелькор, и смеялся в сердце своём.
Тогда бросилась Унголианта на волков, щёлкая челюстями, с которых капал яд, но Гэри и Фреки, и шесть сыновей их, схватили её за ноги и растянули на полу перед троном Тёмного Властелина.
— Довольно! — молвил Мелькор, и Паучиха была отпущена. Хромая, покинула она Хэлгор и бежала на юго-запад, пока не достигла Аватара. И многие из пауков её, не желая более служить Мелькору, разбежались по всему Средиземью и спрятались в самых тёмных и мрачных местах.
Волки же жили и множились в Средиземье. Мудрейших из них стал обучать Мелькор Магии — но Магия их чужда Магии Двуногих, и они стали называться Нгаурами за протяжные песнопения — нгаэ. Позднее их прозвали волколаками и оборотнями, ибо научились они принимать облик Детей Эру; но потом Нгаурами звали лишь то племя, что вело свой род с Тол Сириона. Немногие из жителей Арды познали таинство превращения: лишь Айнур и Нгауры достигли совершенства в этом! И хотя ненавидел Мелькор других валар, но позволял Нгаурам, которые были жрецами Йаванны, поклоняться Земной Королеве, и те пели ей гимны, поднимая головы к западным звёздам.
*
Из Майар Мелькора более всего сдружился с волками тот, кто в преданиях двуногих известен как Гортхауэр и Саурон, и кого волки называют Гэртсаурон, что значит Лесной Вожак. Много времени проводил он среди Нгауров, и многому они научились от него. Но вот пришло то время, которого — с разными чувствами — ждали все обитатели Арды: у залива Куйвиэнэн пробудились Перворождённые Илуватара. Так случилось, что первыми из разумных существ, кто увидел их, были Волки. А так как перед пробуждением их Варда из росы Телпериона создала множество новых звёзд, так как в волках жило то же пламя, что и в Серебряном Древе, так как к звёздам были обращены первые восхищённые взоры Эльдар, так как были чудны и прекрасны собой, — то приглянулись они Драугам, и полюбили Волки Звёздный Народ. Но они помнили, что Мелькор их рассказал о пробуждении Перворождённых, и не пошли против чести, и долг свой выполнили. Узнав о том, что Дети врага его пришли в мир, и что понравились они Вольному Народу, так сказал он вожакам волчьим:
— Так ли хороши Дети Эру, как говорите вы мне? Быть может, Илуватар потрудился на славу и сделал Эльдар прекрасными и могущественными. Но вот подружитесь вы с ними — а они предадут вас слугам Манвэ, ибо чувствую я в них дух, родственный валар Запада. Небо, а не земля — стихия их, и Торонов, а не Драугов, будут считать они братьями своими. Но я вижу вашу любовь к ним — и как же мне пойти против желания друзей своих, если и с моими замыслами схожи они? Новое задание даю я вам, храбрые дети Гэри; поймайте, сколько сможете, Перворождённых Илуватара и доставьте их в крепость мою, чтобы они стали слугами моими и друзьями вашими в играх ваших.
Послушали Мелькора Драуги, и многие из них пошли к Водам Пробуждения, и Гэртсаурон на чёрном коне был с ними; и разбили они там лагерь. Чарами своими заманивали Нгауры эльфов-авари в лагерь, а Гэртсаурон усыплял их, чтобы так доставить в Хэлгор. Когда же появился на берегу залива Оромэ, Гэртсаурон, волки и пленённые ими эльфы покинули эти края и перебрались в крепость Мелькора. Там Тёмный Властелин разбудил Эльдар и взялся за их воспитание, ибо не были они ещё под властью Западных Владык. От этих эльфов происходит народ урхов, или орков. Чтобы устрашить врагов своих, Мелькор дал им жуткий облик и свирепый нрав. Но с волками дружили орки. Некоторые даже позволяли ездить им у себя на спинах, но другие не понимали своих собратьев, столь странно выражавших свою любовь к Тёмному Племени, потому тех, кто возил орков на себе, стали звать Варгами, что значит Изгнанники. От Варгов происходят и Аданамелы, что дружат с хазгами. И поныне Варги и Аданамелы говорят на Тёмном Наречии; язык же Эминтиров восходит к синдарину, тогда как Высокие Роды — Балагвайты и Драугамарты — говорят на чистом синдарине, хотя они не более родственны меж собой, чем Эминтиры и Варги.
Тем временем валар, желая оградить эльфов от тёмных сил, начали осаду Хэлгора. Долгой и трудной для обеих сторон была эта осада: много волков погибло в битвах за земли Мелькора, и многие были взяты в плен превосходящим воинством валар. Но в конце концов Врата Хэлгора пали, крыши с подземелий были сорваны, и Мелькор укрылся в самом глубоком подземелье. Тогда вперёд вышел Тулкас, как сильнейший из валар, и вызвал Мелькора на единоборство, и, одолев, поверг его ниц. Так Мелькор был взят в плен и связан цепью Ангайнор, которую отковал Ауле. И вновь разделился волчий народ на племена. Варги ушли за Эред Луин и поселились во Мглистых горах южного Эриадора. Предки тол-сирионских Нгауров поселились в лесах и горах близ разрушенного Хэлгора и там продолжали поклоняться Йаванне и Мелькору — валар, столь чуждым друг другу. Небольшая группа волков во главе с Ранатаром отказалась от союза с Мелькором — ибо они считали, что Тёмный Властелин повержен навсегда. Но не встали они и на чью другую сторону в тот раз, ибо странную клятву произнёс Ранатар, и те, кто был с ним, повторили её:
— Повергнута Стихия, с которой связали свой Путь Драуги. Стоит ли более связывать свои судьбы с кем-то? Волосами Йаванны клянёмся отныне бродить по Средиземью — кого из нас куда бы ни занесла судьба, — не думая о Войнах Высших. Огнём Иллуина клянёмся, что не будет отныне над нами вождя — ни из нашего, ни из других племён. Листьями Телпериона клянёмся биться в каждой битве, увиденной нами на нашем Пути — но лишь на стороне тех, кто будет нам симпатичен. Зубами Гэри клянёмся, что лишь смерть или победа может прервать наш бой. Но лапами Фреки клянёмся, что ни один из нас не поднимет лапу и не откроет пасть на другого из давших клятву или из потомков давших клятву — даже буде окажемся мы на разных сторонах битвы.
И, дав эту клятву, волки разошлись в разные стороны и не оглядывались назад, покидая собратьев. И с тех пор их зовут Ранадраугами — Странниками. Восточнее Варгов, ближе к морю Хелкар, поселились волки-Талионы, а те, что ушли на юг — южнее Харада, — стали зваться Анкангами. Имя Драугрим, Вольный Народ, сохранилось за теми, кто жил в лесах и горах на северо-западе Средиземья — от них потом пошло много других великих волчьих племён. Те же, кто был пленён валар и увезён на Запад, в Валинор, были извращены там Западными Владыками и лишены и разума, и дара речи, — так были созданы Псы. Те из Псов, что были рождены в Амане, были бессмертными, как эльфы. Единственный из Псов обладал ещё разумом, ибо был сыном пса Гарма и пленённой Валар волчицы, в честь Праматери названной Фреки, но и ему было дано говорить лишь три раза в жизни. Сперва этот полукровка, известный как Хуан, был вожаком своры псов Оромэ, но тот подарил его Келегорму, предсказав при этом, что ему суждено погибнуть в единоборстве с сильнейшим из волков Белерианда. Ибо судьба Великого Пса была сплетена с судьбой Вольного Народа.
Вскоре после того, как Феанор создал Сильмариллы, наполнив один из них светом Лаурелина, другой — светом Телпериона, а в третьем — смешав свет обоих Древ, Мелькор был выпущен из темницы и бежал из Валинора на северо-запад Средиземья, к развалинам Аст Ахэ, где бродили верные ему Драуги; ибо замыслил он месть и хотел свершить её с помощью Волков. И когда Драугрим собрались, он велел им пойти с ними в Аман и уничтожить Древа Валинора — Золотой Лаурелин и Серебряный Телперион. Но вышел вперёд Тираннон, который был вожаком волков, стерегущих Аст Ахэ, и сказал Тёмному Властелину:
— Всегда делали мы то, о чём ты просил нас, Мелькор — и делали это всеми силами, — но сейчас должны отказать тебе, ибо тот огонь, что породил Древа, породил и нас. Не помешаем мы тебе исполнить задуманное, но наши зубы и наши когти не коснутся благословенного Телпериона. Ибо милее всего нам свет Телпериона, с коим мы в родстве навеки.
Рассердился Мелькор и хотел уже наказать силою своей Драугов, но вспомнил, как храбро бились они при Хэлгоре, и гнев его утих. Хотел он разбудить балрогов, что таились в подземельях, чтобы они помогли ему свершить задуманное, но тут почувствовал, что очень скоро здесь должны появиться Тулкас и Оромэ — злейшие его враги, — и вынужден был удалиться отсюда. А направился он на юго-запад, в край с названием Аватар, где скрывалась после ухода от него Унголианта. Хотя и помнила ещё Паучиха о своём позоре в Хэлгоре, но Мелькору удалось уговорить её пойти на Валмар. Когда же Древа были погублены, Унголианта вновь предала Властелина, возжелав Сильмариллы. Поняв, что он не сможет справиться с нею один, Мелькор испустил ужасающий крик, что отозвался в горах — край тот с тех пор звали Ламмот. Глубоко и далеко был слышен этот крик. Под развалинами Аст Ахэ проснулись, наконец, балроги и, перенесясь через Хитлум, огненным смерчем примчались в Ламмот. А вслед за ними, перенесённые магией Тираннона, на выручку Мелькору устремились и Драуги. Пламенными мечами балроги разбили сети Унголианта, опутавшие Тёмного Властелина, а волки, кусая её за ноги, долго гнали её на восток, через Хитлум, пока не достигли они подножья Эред Горгорот. Тут ей на помощь пришли таящиеся здесь твари её племени, и Драуги были вынуждены отступить на север. Этим подвигом волки Аст Ахэ вновь вернули себе расположение Мелькора, потерянное было после отказа идти на Валинор. Но с тех пор печальнее стал вой волков, ибо слагали они Плачи о Погибших Древах. Сперва к звёздам — росе Телпериона, а затем к Луне — цветку её — обращает взоры Вольный Народ, ибо лишь Луна, да звёзды, да Сильмариллы хранят ещё огонь Иллуина, породивший Гэри и Фреки.
*
Пятьдесят лет прошло с тех пор, и вот, явился к Финроду, что жил тогда на Тол Сирионе, его друг Тургон, сын Финголфина, и вместе они отправились на юг вдоль Сириона, так как устали от северных гор. И вот, за Полусветным Озером, близ вод Великой Реки, их застигла ночь, и они легли на её берегу. Ульмо же, поднявшись по реке, погрузил их в глубокий сон и тяжкие грёзы. Непокой снов остался с ними и после пробуждения, но они ничего не сказали друг другу, ибо воспоминания были смутны, и каждый думал, что Ульмо послал весть ему одному. Но всегда были они в тревоге после этих видений, и они часто бродили одни в нехоженых землях, ища повсюду потаённое место для своих народов, ибо казалось каждому, что ему велено подготовиться к дням лиха и основать твердыни, чтобы Мелькор не смог сокрушить их. И однажды, когда Финрод бродил там один на севере Таур-им-Дуината, на него напал небольшой отряд орков, что забрели сюда после падения Хэлгора и Аст Ахэ. Храбро сражался Финрод, но одному ему было бы несдобровать. На счастье эльфа, волею судьбы оказался в Таур-им-Дуинате волк по имени Карак-Мегиль, Клык-Меч. А был Карак-Мегиль из Союза Ранадраугов, Вольных Драугов Белерианда, а потому, увидев сражение и вспомнив о клятве, встал на сторону того, кто был ему более симпатичен — на сторону Финрода, храбро сражавшегося против превосходящих сил противника. Трёх орков Карак-Мегиль успел убить со спины, ещё до того, как кто-либо понял, что в бой вступила новая сила. Подав же знак приветствия Финроду, Ранадрауг пропел боевой клич — и тотчас половина из оставшихся в живых орков переключилась на волка. Но он ловко выскальзывал из их кольца, то уходя за пределы досягаемости орочьих ятаганов, то прыгая к противникам, сбивая их по очереди на землю лапами и перегрызая им глотки. Говорят, что в тот момент, когда Карак-Мегиль перегрыз горло последнему из своих орков, Финрод снёс голову мечом последнему из своих. Так и началась странная дружба эльфа и волка — ибо Карак-Мегиль был уже стар, а наследников у него не было; и некому более было передать свои знания и умения. Потому и взялся учить Ранадрауг Финрода высокой технике волчьего боя — боя зубами и лапами, — насколько телосложение Двуногих подходит для этого. Но Финрод оказался способным учеником и хорошо освоил эти навыки, изменив, что было возможно, под себя. Когда же почувствовал Странник приближение смерти, он попрощался со своим случайным другом и учеником и пошёл на Восток, к Амон Эребу. Там и отошёл его дух в чертог Мандоса, предназначенный всем Смертным, там и упокоилось его тело — на горе столь же одинокой, как он сам. А Финрод вернулся в свои владения и вскоре основал твердыню Нарготронд, за что получил прозвище Фелагунд, Властитель Пещер. Туда и перебрался Финрод. Остров же Тол Сирион был захвачен волками, которых вёл Гэртсаурон, через два года после Дагор Браголлах. За верность и отвагу, проявленную в этом бою и во множестве других, Гэртсаурон подарил своим Нгаурам под храм Йаванны крепость на этом острове, а сам остров переименовал в Тол-ин-Нгаурхот, Остров Поющих. Но Финроду, построившему крепость на Тол Сирионе и потерявшему её в боях, умереть было суждено в ней же, ибо уже родился Берен, о котором люди до сих пор слагают песни, — сын Барахира, что спас Финрода Фелагунда в Дагор Браголлах.
Впервые сплелись судьбы Берена и Драугов, когда Нгауры Гэртсаурона заманили в ловушку и взяли в плен Горлима Злосчастного, который предал отряд Барахира. Далее, когда Мелькор назначил высокую награду за голову Берена и поручил оркам раздобыть её, орки, наслышанные о подвигах сына Барахира, испугались искать его, и потому за дело вновь взялись Нгауры. Поймать Берена им не удалось, ибо, наслышанный об их приближении, бесстрашный Берен испугался и покинул Дортонион. Когда же Гэртсаурон, наконец, пленил Берена, Финрода и тех людей, что сопровождали их в походе за Сильмариллом, судьба в третий раз столкнула Волков с Береном, ибо Чёрный Майа бросил его отряд в крепость Тол-ин-Нгаурхот. А сделал он это с тремя целями: выведать планы отряда, угостить волчьих жрецов человечиной — лакомым кусочком — и дать возможность им принести жертвы Йаванне. Так Финрод Фелагунд вновь — в последний раз — посетил построенную им крепость на острове, когда-то принадлежавшем ему. Сперва Нгауры убили и съели людей, что были пойманы вместе с Береном, но никто из них перед смертью не сказал о планах отряда. Берена они хотели оставить напоследок, ибо чуяли, что именно в нём заключается тайна их похода, хотя сам Гэртсаурон видел здесь главным Финрода. Что же касается самого Финрода, то волки хотели сохранить ему жизнь, ибо всегда хорошо относились к Звёздному Народу — даже когда приходилось с ними во имя Долга. Но случилось так, что, когда главный из волков Тол Сириона, Курулин, пришёл за Береном, Финрод напряг силы и, разорвав свои путы, бросился на Нгаура. Не забыл ещё эльф того, чему учил его Карак-Мегиль, и потому ему удалось убить Курулина зубами и руками. Но и сам он был смертельно ранен, ибо даже Старшие Дети Эру редко могут сравниться силой с Младшими Детьми Йаванны.
Тем временем новая нить вплелась в верёвку, связывающую сына Барахира с Младшими Детьми Йаванны, ибо в плену у Келегорма Лутиэн, возлюбленная Берена, познакомилась с Хуаном-Полуволком и подружилась с ним. Хуан часто приходил в покои Лутиэн, а ночами лежал перед её дверью. Будучи одинока, дочь Тингола и Мелиан говорила с Псом о Берене, и Хуан понимал всё, ибо ему доступна была речь любого живого существа, обладавшего голосом; самому же ему лишь трижды в жизни было дано говорить. Первый раз использовал он это право, когда посоветовал Лутиэн бежать и рассказал, как это можно сделать. Покинув Нарготронд, где держал их Келегорм, они отправились на север; и Хуан позволил ехать Лутиэн на себе верхом, как Варги возили на себе орков и как ныне Аданамелы возят хазгов. Мчались они быстро, ибо Хуан был скор и неутомим, и принёс её к мосту, что вёл на остров Нгауров. И тогда запела она песнь, которой не могли сдержать каменные стены, и Берен ответил ей слабым голосом. А вслед за ним запели волки, живущие в крепости, ибо слово Нгаур, которым Двуногие обозначают волков, способных принимать облик, подобный человеку или эльфу, значит Поющий. Содрогнулся остров от этой песни, и силы покинули Берена, и подарила ему песня Нгауров видения древней Тьмы, явленной их предкам Мелькором.
Гэртсаурон же послал на мост молодого волка-жреца по имени Морхонн, велев ему разузнать силы и намерения прибывших. Приняв человеческий облик, приблизился он к Лутиэн, но Хуан молча набросился на него и вцепился в глотку и задушил, не дав обернуться волком. Не дождавшись возвращения первого посланника, отправил Гэртсаурон второго, более опытного, именем Эннорхель. Ещё издали увидев Хуана и мёртвого собрата, Эннорхель принял свой истинный облик и бросился на врага, но и его постигла участь Морхонна. Однако в предсмертной песне успел он сообщить Гэртсаурону, что двое полукровок на мосту: Лутиэн, дочь эльфа и майа, и Хуан, сын пса и волчицы. По случаю гостил на острове Драуглуин, верховный жрец Йаванны и вожак Нгауров Аст Ахэ. Знал он, что не ему суждено прославиться как величайшему волку Белерианда, но долг позвал его на этот роковой бой, и вызвался он сразиться с пришельцами. Так велик был ужас от его приближения, что Хуан метнулся прочь, а Лутиэн лишилась чувств. Но, падая, она развернула перед его глазами свой чёрный плащ, и Драуглуин замешкался, ощутив мимолётную дремоту. Лишь тогда Хуан прыгнул, и долго длилась жестокая схватка меж ним и Драуглуином, ибо силы были равны. Но в разгар битвы, когда всё зависело от единственной случайности, Лутиэн пришла в себя и пропела короткое заклинание, и яркая вспышка, похожая на отблеск Лаурелина, ослепила на миг Драуглуина, и Хуан смог нанести решающий удар. Истекая кровью, вырвался Драуглуин и вплёл свою нить в Тиндэйфель, и с тех пор только волки помнят, что на самом деле произошло на мосту к Тол Сириону, ибо история Двуногих пишется рукой победителей, какими бы средствами ни досталась им победа.
Что же случилось дальше — волкам то неведомо, ибо некому было передать им всё как есть. Известно лишь, что перед смертью успел доползти Драуглуин до Гэртсаурона. Одни говорят, что, умирая, он передал хозяину Тол Сириона своё тело, и тот попытался в нём исполнить судьбу Хуана-Полукровки, коему предначертано было погибнуть в битве с сильнейшим волком Белерианда, но тоже не преуспел, ибо только волку была дана сила на это. Другие утверждают, что Гэртсаурон сам обратился волком с той же целью, но замешкался от магии Лутиэн или от воспоминаний, связанных с нею и родом её, и был пленён и отпущен только в обмен на власть над островом. Иные же уверяют, что никакой битвы и вовсе не было, и майа не то в страхе бежал из крепости, не то намеренно сдал её, преследуя какие-то собственные цели. Так или иначе, покидал Гэртсаурон остров по воздуху, подобно летучей мыши, а не волку, и достиг Дортониона. Лутиэн же с помощью Хуана освободила пленников, среди которых нашла и Берена, скорбящего у тела Фелагунда. Похоронив его, они отправились в странствия, а Хуан вернулся к господину своему Келегорму, и хотя не любил его уже так сильно, как прежде, оставался верен ему даже тогда, когда сыны Феанора были вынуждены бежать из Нарготронда. Лишь тогда, когда Келегорм и Куруфин попытались похитить Лутиэн и убить Берена, отрёкся Хуан от службы Келегорму, чтобы защитить своих новых хозяев (или товарищей — если кровь Фреки говорила в нём сильнее крови Гарма). О том же, как, насладившись днями с Лутиэн, Берен снова пустился на поиски Сильмарилла; как Лутиэн отправилась вслед за ним, взяв с собой Хуана-Полукровку; как снова привёл её Хуан в Тол-ин-Нгаурхот, где, используя чары острова и то, чему учила его мать, обратился в подобие Драуглуина, а Лутиэн помог обратиться в подобие летучей мыши Тхурингвэтиль — посланницы Гэртсаурона; как воссоединились они с Береном, нагнав его в этих личинах; как во второй раз заговорил Валинорский Пёс, рассказав Берену и Лутиэн о роке, который ожидает его и их; как передал он Берену облик Драуглуина, и как оставив Полукровку, отправились они ко Вратам Аст Ахэ в этих личинах, — об этом довольно сказано в писаниях Двуногих, и не Вольному Народу решать, где в них правда, где ложь, где недомолвки, а где заблуждения. Между тем, созрел уже Рок Хуана и ждал их у Врат Аст Ахэ.
*
За 12 лет до гибели Драуглуина Мелькор изгнал эльфов из Ард-Галена потоками лавы. С тех пор зелёная долина превратилась в пустыню, и только самые сильные и отважные могли выжить в ней. Поэтому волки Аст Ахэ использовали эту землю для испытания переярков. Драуглуин был первым, кто выжил в этой пустыне, но с тех пор волков Анфауглита становилось всё больше, и отбор делал их всё крепче. Они составляли избранную гвардию Мелькора, Анфауглир, что значило Племя Удушливой Пыли, но чаще их называли Аттакуин, Выжившие. Когда стало известно, что Хуан-Полукровка бродит по Белерианду, Мелькор, помня о пророчестве Оромэ, избрал сильнейшего отпрыска Драуглуина от волчицы Лосдраугвен, названного при рождении Хенриль, что значит Ясноокий. Ещё до того, как у Хенриля прорезались глаза, он убил и съел Сколль и Хитиль, брата и сестру своего помёта, и, отказавшись от материнского молока, перешёл на свежее мясо. Когда он чуть подрос, его отправил в Анфауглит, и там питался он пауками и скорпионами, к коим питал родовую ненависть, и приучился не спать много дней и ночей подряд. Убитые же Сколль и Хитиль явились к чертогам Мандоса, отведённым Детям Йаванны, но, увидев в небе Цветок и Плод Великих Древ, побежали за ними по небу, ибо, как все волки, жаждали света, но — Своего Света.
Когда, спустя год, вернулся Хенриль в Аст Ахэ, он был уже крупнее отца своего Драуглуина и получил прозвище Каркарато, Большой Клык. Мелькор поселил его в главной башне Аст Ахэ, у своего трона, и кормил с рук отборным мясом Эльдар и Хильдор. А когда Хенриль достиг зрелости, назначил его стражем у Врат Аст Ахэ, ибо знал, что Берен и Лутиэн уже идут сюда в поисках Сильмарилла, и что рано или поздно Полукровка тоже наведается сюда. Супругой Хенриля стала Амарт, а единственным сыном — Мордрауг, чьими потомками в Четвёртую Эпоху были вожаки Эминтиров, Стражей Ангмарских гор, из рода коих происходит Эрэдрауг — Убийца Маглора, освободивший последнего Феаноринга от проклятья и забравший у него Сильмарилл Телперина спустя семь с половиной тысячелетий после Войны Гнева.
Хенриль издалека учуял путников, и хотя скрывала Берена личина Драуглуина, а Лутиэн — личина Тхурингвэтиль, природное чутьё подсказало ему, кто скрывается под ними. Потому, когда они приблизились, он не дал им войти, но свирепо двинулся на них, и под взглядом волка человек и эльфийка сбросили свои личины. Но Лутиэн была дочерью майи Мелиан и, направляемая кровью майар, выступила перед Хенрилем со всей мощью Стихий. Подняв руку, она велела ему уснуть, и Хенриль погрузился в сон, поражённый древней магией. Во сне же попал он в Лориэн, где встретился с Йаванной Кементари. И рассказала ему Земная Хозяйка о Жребии Нолдор, лежащем на Сильмариллах, но тогда ещё не знал Хенриль, зачем рассказали ему об этом, и много бед произошло из этого. Берен же и Лутиэн прошли через Врата и явились пред троном Мелькора. Там и случилась знаменитая Битва Песен, и песня Лутиэн была такой исключительной красоты и слепящей силы, что слепота поразила Мелькора. Воспользовавшись этим, Лутиэн набросила свой плащ ему на глаза и навела на него сон, и он рухнул перед нею, а железная корона с громким стуком скатилась с его головы. Все замерло, ибо и все обитатели Аст Ахэ погрузились в сон вместе со своим правителем. Тогда Берен вынул из ножен кинжал Ангрист, отнятый у Куруфина, и вырезал из железных тисков тот Сильмарилл, в котором смешался свет двух Древ. Он сжал Камень в кулаке, и Сильмарилл покорился его прикосновению и не ожёг его. Тогда Берену пришло на ум, что он мог бы исполнить более, чем поклялся, и унести из Аст Ахэ все три Камня Феанора; но не таков был жребий Сильмариллов. Ангрист сломался, и осколок его, отлетев, задел щеку Мелькора. Тот застонал и шевельнулся, и все обитатели Аст Ахэ дрогнули во сне. Страх охватил тогда Берена и Лутиэн, и они бежали, забыв об осторожности и не сменив облика, желая лишь только ещё раз увидеть свет. Никто не пытался ни задержать, ни преследовать их, но Врата для них были закрыты, ибо Хенриль пробудился и в гневе стоял у порога Аст Ахэ. Прежде чем бегущие могли его заметить, он увидел их и прыгнул. Лутиэн была обессилена и не успела использовать свои чары. Но Берен метнулся вперёд, заслонив её и выставив перед собой правую руку, сжимающую Сильмарилл. Жаждя впитать в себя мудрость и свет Двух Древ Валинора, с коим каждый волк ощущает своё родство, Хенриль пересилил страх и нанёс удар. Челюсти Аттакуина сомкнулись на правом предплечье Берена, ломая кости и разрывая мышцы и сухожилия; но проклятие Феанора лежало на Камне, и вместо света Хенриль получил боль, а вместо мудрости — безумие. Мгновенно его внутренности наполнились мучительным пламенем. Обезумев от ужасной боли, с воем бросился он прочь, и эхо вторило его крикам, мечась в Железных горах. И когда покинул он Север, всё живое в ужасе стремилось убраться с его дороги, ибо он убивал всех, кто попадался ему на пути, не различая эльфа и орка, оленя и медведя, человека и гнома, — даже своих собратьев-волков не щадил он, гонимый светом Телпериона и Лаурелина в его чреве. Так сила Хенриля обернулась против него самого, ибо иного давно погубила бы эта боль, а он лишь метался в непрекращающейся агонии, неся смерть, ужас и разрушение по всему Белерианду. Берен и Лутиэн же, как известно из Лэйтиан, покинули Аст Ахэ благодаря Торондору и его орлам и достигли Дориата, где, поражённый их историей, Тингол согласился выдать свою дочь за Смертного, хотя и не получил Сильмарилл, всё ещё находящийся в руке Берена.
И все же радость в Дориате, вызванная возвращением Лутиэн, была омрачена, ибо, узнав причину безумия Хенриля, все ужаснулись ещё более, поняв, что эту опасность питает грозная мощь Сильмарилла Двух Древ, и тяжко будет одолеть её. Берен же, услышав о нападении Волка, понял, что цель его ещё не достигнута. И поскольку день ото дня Хенриль все более приближался к Менегроту, решено было готовить охоту на волка, опаснейшую из всех охот, о которых повествуют предания. На эту охоту вышел и Хуан-Полукровка, а также Берен, Тингол и другие прославленные воины Двуногих. На рассвете, когда они переправились через Эскалдуин, Хенриль лакал воду у подножия водопада к северо-востоку от Менегрота, утоляя неистребимую жажду. Когда невыносимые страдания его были усыплены сладкой водой Эсгалдуина, а разум ненадолго вернулся к нему, он вплёл свою Песню Боли в Тиндэйфель, не заботясь о том, что может быть услышал. Почуяв приближение охотников, идущих на звук, он не стал нападать сразу, но, вспомнив тяжкие уроки выживания в Анфауглите, нырнул в густой кустарник и затаился там. Никто из Двуногих не смог бы его отыскать, но потерявший терпение Хуан, желая встретиться с врагом, учуял его и с лаем бросился к его укрытию. Однако Хенриль играючи ускользнул от него и, пробравшись через колючие заросли, бросился на Тингола, почуяв в нём вожака охотников. Держа копьё, Берен попытался защитить эльфийского короля и своего новоиспечённого родственника, но Хенриль выбил копьё, словно соломинку, и, повалив Берена, вонзил свои прославленные клыки в его грудь. В это мгновение Хуан прыгнул из зарослей на спину Волка, и они покатились в яростной схватке; и не бывало в мире подобного поединка пса с волком, и от шума схватки камни раскололись, обрушились и преградили путь водопаду. Наконец, смертельно ранил Хенриль Хуана, и тот, скуля, отполз к умирающему Берену, чтобы, заговорив в третий раз, проститься с ним. Но и сам Хенриль был тяжело ранен, и пламя Сильмарилла проникло в его кровь, убивая величайшего из волков Белерианда.
Поют Нгауры, что незадолго до Дагор Дагорат Хенриль вернётся, и вместе с ним убитые им Сколль и Хитиль, и вступят в рань Восставшего Вала. И когда Мелькор откроет Врата Ночи, Сколль отыщет Сильмарилл Лаурелина, а Хитиль достанется Сильмарилл Телпериона, сохранённый для неё в Краю Волков тем, в ком течёт кровь четырёх рас — Айнур, Эльдар, Хильдор и Драугрим. Сам же Хенриль сразится с Эарендилом, вернувшимся с небес, и, сразив его, отнимет у него Сильмарилл Двух Древ. Втроём, не опалённые пламенем Камней, Хенриль и дети его, Сколль и Хитиль, вернут Сильмариллы Мелькору, и зазвучит Вторая Музыка Айнур, более великая, чем Первая. Многое неясно в пророчестве Нгауров, и не верит Вольный Народ в нерушимость предначертанного, но кровь четырёх рас смешалась после того, как Дориат пал от проклятия Феанора в битве за Наугламир.
*
В то время Лутиэн и воскресший Берен жили на Тол Галене, Зелёном Острове, что на реке Адурант, самой южной из тех, что сбегают с Эред Линдона, чтобы слиться с Гэлионом. Сын их, Диор Элухиль, взял в жёны Нимлот, родственницу Келеборна, принца из Дориата и супруга Галадриэль. Сыновьями Диора и Нимлот были Элуред и Элурин, а дочь звали Эльвинг. Когда посланец из Дориата явился к Берену и Лутиэн и поведал им, что гномы царя Ногрода убили короля Тингола и похитили Наугламир с вплетённым в него Сильмариллом Двух Древ, Берен покинул Тол Гален и призвал к себе Диора, и они отправились на север, к реке Аскар, с большим эльфийским войском из Оссирианда. И когда гномы пришли к Сарн Атраду, отягощённые богатствами Дориата, весь лес наполнился пеньем эльфийских рогов, и со всех сторон полетели стрелы и дротики. Много гномов было убито в первой стычке, но некоторые, уйдя от засады и объединясь, бежали на восток, к горам. Однако когда шли они по пологим склонам горы Долмэд, появились Старшие Дети Йаванны и загнали гномов, давно досаждавших им своими топорами, в сумрачные чащи на склонах Эред Линдона, и, говорят, ни один гном не вышел оттуда живым. В той битве у Берен сражался в последний раз и своей рукой убил царя Ногрода, сорвав с него Наугламир, вернулся на Тол Гален. Диор же, наследник Тингола, простился с Береном и Лутиэн и, покинув Лантир Ламат, с женой своей Нимлот пришёл в Менегрот и поселился там; с ними были их юные сыны Элуред и Элурин и дочь Эльвинг. С радостью приняли их Синдар, и Диор Элухиль взошёл на престол, дабы возродить величье и славу королевства Дориат.
После того как Берен и Лутиэн умерли безвозвратно и, как все смертные люди, ушли за пределы мира, шкатулку с Наугламиром и вплетённым в него Сильмариллом передали Диору. Тогда среди рассеянных эльфов Белерианда прошёл слух, что Диор, наследник Тингола, носит Наугламир, и клятва сынов Феанора вновь пробудилась ото сна. Ибо, пока Лутиэн носила Ожерелье Гномов, ни один эльф не осмеливался бы выступить против неё; но сейчас семеро Феанорингов, услыхав о возрождении Дориата и о величии Диора, оставили скитания, собрались вместе и послали к Диору, требуя своё. Диор, однако, ничего не ответил сыновьям Феанора, и Келегорм подстрекал братьев напасть на Дориат. И вот они явились внезапно в середине зимы и бились с Диором в Тысяче Пещер. Так от руки Диора погиб Келегорм; там же пали Куруфин и мрачный Карантир; но и Диор был убит, и погибла жена его Нимлот. Но сыновья Феанора не завладели тем, что искали, ибо уцелевшие бежали от них к устью Сириона, и была с ними дочь Диора, Эльвинг, и был с ними Сильмарилл. Рассерженные пропажей Сильмарилла и гибелью своего предводителя, слуги Келегорма схватили Элуреда и Элурина, юных сынов Диора, и, в лицемерном нежелании марать руки кровью королевских детей, отнесли их в чащу леса, чтобы они погибли от холода и голода или стали добычей волков. Узнав позднее об этом и пожалев о содеянном, Маэдрос отправился со своими людьми искать их и заставил слуг Келегорма показать место, где оставили они Элуреда и Элурина, но не нашёл ни их самих, ни их крови — лишь волчьи следы. Ибо здесь начинается история Элуреда и волчицы-оборотня Гулуиал — история, которая значит для Вольного Народа столько же, сколько для Двуногих — истории Тингола и Мелиан, Эле и Ланирэ, Берена и Лутиэн, Туора и Идриль, Имразора и Митреллас, Арагорна и Арвен…
«Очень трудно мне было с идеями сверхреализма где-то напечататься. Это и не фантастика была, и не реализм. Никто своим считать не хотел.»
Юрий Петухов
«Сказколожь, да нейромёк»
из Кодекса Премудростей ККК<Коммуна Кислотных Казаков>
«стало известно, что вакцина получила название в честь первого искусственного спутника Земли» — «Спутник 5»
лента новостей
***
Из сказаний кислотных казаков:
В китайской провинции Хуянь местные жители как-то раз изловили в бамбуковой роще чорта. Чорт был ростом аршин с хуем, с маленькими кривыми рожками, хвостатый, покрытый ржавой с прозеленью шерстью, с носом-пятачком и кожистыми крыльями. Принесли китайцы чорта в деревню, и стали на него смотреть, и думать, что же с ним, окаянным, делать – а чорт их всю дорогу матерной бранью крыл, на старокитайском, да такой, что даже у тракториста Ли Си Цина уши завяли, а он мужик бывалый. Думали, может быть чорт волшебный – желания какие исполнять умеет, ну и председатель колхоза ему говорит: «Эй, чорт, а сделай так чтобы наш колхоз план на пятилетку за три года выполнял! И премию всем! И ещё…» — но договорить он не успел, перебил его чорт – «Нефритовый кол тебе в сраку, а не пятилетку за три года, мудила!». Тут осерчал председатель, глаза выпучил, жахнул кулаком по столу, да приказал сварить чорта в соевом соусе со всякими корешками да травами – чтоб знал, падла, как председателю хамить. Ну а в китайском колхозе слово председателя – закон.
Развели огонь, котелок поставили, корешков накрошили, а забивать чорта сам председатель решил – наточил нож, позвал двух бригадиров, один слева держит другой справа. «Ну что, чорт, нефритовый кол мне в сраку, говоришь? Может быть, передумаешь?» — да толкьо харкнул ему чорт в ответ в харю, слюнями зелёными, да слово своё последнее промолвил: «Пусть пойдёт по миру всему хворь новая, коронованная, и кто хворью той заболеет – сразу полоумным делается. И язва та на твой колхоз клеймом ляжет, а тебе колом нефритовым в сраку вонзится!» — так сказал чорт, и вылетела у него изо рта при этом бабочка чёрная, с иероглифами
死 (Смерть) на крылышках – да полетела над рисовыми полями. Тут китайцы чорта-то и зарубили, и суп из него сварили. Председатель ел, жена председателя ела, дети ели, бригадиры ели, и вся партийная верхушка колхоза тот бульон хлебала. Наелись все досыта, вот только не обманул чорт – половина на утро окривели да ополоумели. И пошла по миру новая хворь – Хуяньская Пневмония, или Венцержа.
***
…сидя под древом с зонтичной кроной (укроп?борщевик ли?) высотой с небоскрёб, за красным тихим столиком, Глядя в Закат, Некто-Никто Псиоп – существо, повидавшее все формы, формации и их сочетания, сосредачивало взор зрачков, отражающих красное солнце и обращало его прошлое столь отдалённое, что можно именовать его Временем Икс. «Мои Центурии тебе пригодятся…»
***
Где-то во «Времени Икс». Сумерки.
Прорубаясь с мачете сквозь заросли борщевика на пустыре, Василиск (он же Базилевс) искал подходящий, засохший с зимы ствол борщевика. Он хотел сделать свой собственный Посох Дождя – инструмент, чьё звучание так успокаивало его ментальный поток. И это стоило нескольких царапин на верхнем слое чувствительной Чешуи. Василиск был из гибридов.
Уже дома, аккуратно и сосредоточенно пересыпая зерна гречки и бурого риса в запечатанный снизу срез борщевика, Василиск услышал безгласый информационный Шёпот: «Чтобы связь времен навек не пала — вам нужно Золотое Сало», затем: «Златое Сало помогёт — и план Царей тотчас падёт». Василиск закрыл глаза и сосредоточился. На тёмном мысленном экране проступили золотые, жирно-сочащиеся буквы: «ЦЕНТУРИИ». Дальше шло «нано», «ампулы», «геноцид», «вторжение». Серый шум Времени Икс заглушал сигнал – обычное дело.
***
Обычным сумрачным утром Yправитель времени Икс с силиконовым лицом, сидя на подоконнике и вертя в руках свой чудо-бинокль, примеривал инъекционный пистолет к шее. Заряд пистолета – ферментированный желток рептилианского яйца, выкупленного за целое состояние, и щедро приправленный медицинскими нано-ботами – легко вошел в вену и вступил в реакцию с человеческой кровью. «Сейчас начнется Приход» — подумал Yправитель – и стал смотреть сквозь бинокль со специальными фильтрами на незримый другим взорам Объект, вот уже несколько месяцев висящий над Кр*мл̸ем.
медленно раскручиваясь, стала нарастать калейдоскопичность вращения оптических линз
оптическое марево всколыхнулось, дымка начала таять… «Сфинкс! Да с какой головой! С Головой Матрешки!»
«русский путь в — Ином» — «вот что это значит… наверное… надо проникнуть дальше, за этот слой, за Форму…»
Но следующей формой была Матрешка с головой Сфинкса…
РосГидра и состоит теперь из биороботов -, пререболевших церебральной формой венцержи -Икс и потерявших большинство нейронов мозга. Когда срок жизни таких зомби подходит к концу (а это случается очень быстро, период полураспада зомби-бойца составляет один год), те бойцы, что ещё не полураспались, собираются на полях и водят хороводы смерти вокруг бетонного куба. Это очень похоже на водовороты смерти у муравьёв, и, скорее всего, имеет схожую природу.
На Урале Патриарх Сергий воюет с Объединенными Капищами Хозяйки Медной Горы, которые лезут из-под земли (их поднимают на поверхность подземные оппозиционные рептилоиды) — с самой Хтонью по сути. Иногда сбивает вертолеты Росгидры и делает из тел бойцов чучела
Плакаты на улицах Москвы: «Кладка — ячейка общества», «Кладка — это Святое». Yправитель смотрит и думает: «как это традиционно и по-русски»
Из громкоговорителей вещает Дугин с шевелящейся бородой из инопланетного лишайника: «Умирайте с нами, Спогребайтесь с нами, Растворяйтесь в Нас»
Осмотра склада с ящиками со смертельной нано-вакциной от венцержи для уменьшения автохтонного населения планеты: Yправитель держит ампулу — говорит — «не это — Игла моя: это — Игра Моя». ампулы для среднего класса выглядят презентабельней, для неугодных из верхушки — в виде красивого полого кристалла
***
Yправитель прошептал «Любишь Медок — Люби и Холодок. Да, о чем это я…» — держа в руках прохладную, венчанную толстой иглой и украшенную кристаллами сваровски ампулу смертоносной нано-субстанции оттянутого действия для остатков средне-верхнего класса
Последний образ в котором является Yправителю Корабль зависший над К̴р*м̴л̸ем — Яйцо (Оно же Мировой Яйцо), в центре которого Золотая Игла Эвтаназии. И когда она будет сломлена, режим его падёт.
…а встречали корабль Вторжения при прибытии живым коридором с хлебом и солью Зомби фон Неймана — бывший экипаж МКС, перенесший церебральный штамм венцержы-икс и ставший бироботами
***
Вытяжка рептилианского яйца в инжекторе Yправителя а оказалась поддельной. Вместо этого, он ввёл себе в шейную вену вытяжку яйца конской саранчи (инсектоидов). Рептильные гены смешиваются с инсектоанскими, и Yправитель начинает смотреть на мир через фасетки. Рука Yправителя разделяется, превращаясь в лапки. Он переживает конфликт двх рас внутри себя. Специфические ощущения, будто бы читаешь «Превращение Кафки» пигидием наперёд, убившись тараканьим порошком Берроуза. Скрежеща хитином брюшка, Yправитель пятится, и заползает на потолок. У него прямой эфир через полтора часа. Он не может показаться гражданам в таком виде! Это будет международный скандал… Неужели кто-то подстроил это?
Конская Саранча подменила яйцо без ведома рептилоидов. Теперь между ними назревает война.
Он шевелит мандибулами, пытаясь вспомнить слова пророчества:
Затрубил пятый ангел. И я увидел, как упала с неба на землю звезда. У звезды был ключ от кладезя бездны,
И она отворила этот кладезь бездны. Из кладезя, как из громадной печи, повалил дым. Дымом из кладезя заволокло солнце и все воздушное пространство.
Из дыма на землю вышла саранча. По ядовитой силе эта саранча – что скорпион.
Ей сказано: не губить ни траву на лугах, ни деревья, а только людей, у которых на лбу нет Божьей печати.
И ей дано не убивать их, а казнить пять месяцев. Казнь от нее подобна казни, когда жалит скорпион.
В те дни люди будут искать смерти, и не найдут ее; пожелают умереть, но смерть не дастся им.
Саранча с виду напоминала коня в боевом снаряжении. На голове у нее – подобие золотого венца, а лицом она – как человек.
Волосы у нее длинные, как у женщины, зубы – как у льва.
На ней, наподобие воинского доспеха, – будто железная броня, а шум от ее крыльев подобен грохоту множества колесниц и коней, несущихся в бой.
Хвост у нее – как у скорпиона, с жалом. Это жало обладает способностью казнить людей пять месяцев.
У саранчи есть царь – это ангел бездны. По-еврейски его зовут Абаддон, по-гречески Аполлион.
Одна беда угасла – следом загорелись еще две беды.
Апокалипсис.
…От мутаций у Yправителя насекомый рот начинает зарастать соединительной тканью, и говорить он теперь может только Пигидием:
«Вторжение начнется плавно, гибридно и нежно, словно condom, натягиваемый на тентакль Паулюса» – «а сначала мы проредим гоминидов».
Система Конспирологического Прогнозирования (СКП) «Паулюс», выращена из обработанного и перепрограмммированного нано-ботами мозга настоящего Yправителя, которого позже подменил нынешний, с силиконовым лицом. Каждое новое голографическогое щупальце отрощенное им оттображает новую теорию заговора, претущегося против К͔͝р͚̎*̵̧̛м̴͈̑л̵̱͋я. Обитает в «гробу хрустальном» — шестигранной колбе. Рядом в такой же колбе растет преемник («восприёмник») Yправителя с инопланетным мозгом наружу (как в фильме Бёртона «Марс атакует, по мотивам старых ч/б космо-хорроров»). Их Ауры соединяются в знак бесконечности, что позволяет накачивать растущего не по дням, а по кремлециклам Восприёмника новыми конспирологическими Знаниями
Операция по вторжению в К͆ͅр̩͂*̸̡̆м̴̘̃л̵̰̊ь͖͠ кислотных казаков и одновременного взлома при помощи Протокола 2 мозгов – Паулюса и Восприёмника, напичканных нано-ботами («Протокол Pro Протокол Протоколом Запротоколированный», который представляет собой текст Гурченко, обработанный напильником), их деактивации и деконструкцией песни Гурченко про три сердца осьминога:
Три сердца даны осьминогу.
А ты, среди лет, среди зим,
Не то что с тремя, а, ей-богу,
Не знаешь, как сладить с одним.
И это не поза. Не фраза.
Не домыслов хитрая нить.
Три сердца — чтоб клясться три раза
Чтоб сразу трех женщин любить
Чтоб ярче других разгореться
Любить, несмотря на отказ
И если отвергнуто сердце —
То два еще есть два про запас
И так же, как в притчах Гомера,
Как в древних молитвах нагих,
В одном из них прячется вера,
Любовь и надежда в других
А может быть, просто весною,
Когда зацветет благодать,
Под вешней вот этой Луною
Три сердца любимой отдать
Позвать ее в песню В дорогу
Считать, что ты трижды любим
Три сердца даны осьминогу.
А я все не слажу с одним…
Гурченко — адепт субинфернального хаоса
Второе сердце появляется у того кто постиг Клипот, и оно справа. Оно ассоциируется с Чёрным Солнцем. А третье сердце — где-то посередине, — у тех, кто стал субинфернальным осьминогом.
…«Вакцина от венцержи «Спутник 5» = Операция «Пятилуние» по сокращению коренного населения планеты» (заголовок конспирологической брошюры Минестерства ГиперНеверия – тайного отдела РосГидры, выдающей опасные факты реальности за конспирологический бред, — сброшенной на поселение Золотарей) (давний эзотерический миф: 3 Луны уже упали на Землю и осталась последняя)
В поселении золотарей есть Слепой Библиотекарь, — в Избе-читальне он объясняет всё Василиску, показывает листовку про «Операцию Пятилуние», и как добыть Золотое Сало, объясняет Василиску, кто такая Аннушка. Двери Избы отворяются, Василиск проводит когтистыми пальцами по пахнущими левоментолом корешкам книг.
на полках избе-читальне ККК: сильно постаревшие, с желтыми рассыпающимися страницами «Тайные Протоколы Бензольного Кольца» и журнал «Ломехуза» №195 от 2084 года
из кодекса премудростей ККК: «Золотое Сало — Медок, а Голубое — Холодок. Любишь Медок — люби и Холодок. Люби обе субстанции нашего Флага»; «Метаистория пишется резцом Сверхреализма на пластах Золотого и Голубого Сала» (номер страницы смазан)
какой боевой отряд без атамана?
«На самом деле, Егор Летов не умер, а ушёл в тайгу, и там превратился в гигантский конопляный куст. Зеленеет святой Летов-Куст и летом и зимой, и семь голов его песни поют, и маслом золотым сочатся – и каждую масленицу кислотные казаки на масле том блины и куличи пекут» – сказание кислотных казаков, передающееся из-устно
тактическое направление штурма К̸р̴*̸мля через канализацию с помощью Хозяйки Медной Горы и подземных — оппозиционных вторжению рептилоидов — тоже на нем
гадание на предстоящий бой проводится при помощи пожелтевшего от времени журнала «Ломехуза» — выбирается страница и строчка
добыть золотое сало несложно — надо, чтобы Золотари посчитали тебя за «Братишку» — и тогда сами вынесут «покушать»
— С неба упала Звезда. Венценосная ржа сгустилась над миром. Одна беда угасла – следом загорелись еще две беды – Yправитель мутирует в сарнчу, и говорит теперь только пигидием. Меня направили в эту библиотеку, к тебе, Слепой Мудрей – может быть, тебе известно лекарство. – изрёк Василикс
— Да, лекарство мне известно, но путь тебе предстоит неблизкий. В наших пророчествах сказано – за семью холмами в тайге растёт святой Летов-Куст, и у куста того семь голов, и все песни поют и сказки говорят. И будет на том кусте восседать дева безумная, с кожей полупрозрачной, урановым светом сияющая. И всё, чего свет тот коснётся, тут же процветать начинает! Будет чаша в руках у девы той, соберёт дева урановая со святого Летова-Куста золотую смолу-масло, и всякий, кто масла златого коснётся, тут же от венценосных язв исцелится, и вступит в золотой век. – Слепой Библиотекарь вещал всё это, впав в транс, словно пифия, надышавшаяся ядовитых испарений.
— Хорошо, ну а мне что с этим делать? – спросил Василиск, которому не терпелось уже поскорее переходить к делу. Он не сомневался, у библиотекаря и для него найдётся пророчество.
— И сказано было так же, что придёт Дракон, взглядом людей в самоцветы обращающий, и испечёт тот дракон золотые блины и чёрные куличи на том егорлетовом масле. И будет пир на весь мир, а после пира, возляжет инсект с репталом, аки агнец рядом со львом! – Библиотекарь произнёс всё это с такой уверенностью, что было совершенно непонятно – действительно всё это было где-то сказано, или он это только что придумал. Но звучало эффектно.
Василиск отправляется в тайгу, на поиски куста Святого Летова-Куста. Секта Золотарей образовалась из эко-поселения нью-эйджеров веровавших в скорое наступления Золотого Века рядом с коммуной кислотных казаков, посреди густой тайги. Их тела приняли нано-рой в результате предварительной вакцинации химтрейл-эскадрильей «Гуси-Лебеди» и стали обрастать Золотым Салом. Они это сало срезают, периодически подходят к коммуне, обмазываются Золотым Салом как Пахом сами и приносят его покушать обитателям коммуны. Также пытаются замазать окна казачьих избушек. Из Золотого Сала делают экстракт прилетающие на вертолетах (вертолеты Золотари видят как огромных Золотых Ангелов и поклоняются им, строят глиняных ангелов и обмазывают Золотым Салом) к Золотарям бойцы РосГидры, заливают в его ампулы, и постреливают по остаткам мирного населения, чтобы то уверовало, что Золотой Век уже наступил.
Для предотвращения последующей смертельной вакцинации и войны инсектов с репталами надо накомить всех элиенов и пост-людей Золотым Салом — тогда они будут думать что живут в Золотосальном веке и помирятся со всеми. Казаки обещают Василиску показать тайное место, где за семью холмами растёт Летов-Куст. Долго ли коротко, шли они лесом-полем, прошли семь холмов, и увидели диво дивное: огромный, трёх метров ростом Летов-Куст с семью головами посреди поля растёт, весь в масле золотом, аж светится. И на том кусту девица прекрасная сидит, и светятся её глаза салатовым урановым светом. И видно скозь кожу той девицы, как у неё мозг из косточки в косточку переливается, а она сама вся маслом и конопляной пыльцой обмазана, словно пчела медоносная, а всё, на что её урановый свет падает, тут же процветает, и запахом Вечности благоухает.
«А, это местная дурочка, была тарологом до атаки нано-роя предварительной вакцины, отождествилась с Арканом Дурака» – объяснил Василиску провожатый, кислотный казак. А головы Летова-Куста, как их завидели, сразу же песню на семь голосов затянули:
Коснулся Василиска луч аннушкиной радиации, и покрылась чешуя лепестками огненными, и уразумел он суть тайную, что в песнях Летова сокрыта.
И тут откуда ни возьмись появились хлысты-золотари, и поднесли Золотое Сало на блюдах с хлебом-солью:
«Главное, годовое радение бывает в должайшие июньские дни около Троицына дня. В то время в иных, весьма, впрочем, немногих кораблях, хлысты, радея, поют песни, обращенные к «матушке сырой земле», которую отожествляют с богородицей. Через несколько времени богородица, одетая в цветное платье, выходит из подполья, вынося на голове чашку с изюмом или другими сладкими ягодами. Это сама «мать сыра земля» со своими дарами. Она причащает хлыстов изюмом, приговаривая: «даром земным питайтесь, Духом ввятым услаждайтесь, в вере не колебайтесь», потом помазывает их водою, приговаривая: «даром божьим помазайтесь, духом святым наслаждайтесь и в вере не колебайтесь»».
Подивились кислотный казак да Василиск на диво дивное, да не успели глазом моргнуть, как исчезла Аннушка, исчезли хлысты, один только Летов-Куст посреди поля стоит, головами качает. Переглянулись казак да Василиск: «Что это было», а Летов-Куст снова песню затянул. И понял тогда Василиск, что Анна вошла в инфополе, и чтобы ещё раз её увидеть, тоже нужно в инфополе войти. И тогда Василиск обмазывается маслом с куста святого Зимогора Летова, с тарелкой сладостей на голове, повторяя хлыстовский обряд, напевает «индийскую песню» Хлыстов:
«Савишран само
Капиласта гандря
Дараната шантра
Сункара пуруша
Моя дева Луша».
Обмазывается Василиск маслом, как сладким хлебом, да пританцовывает танец жреца Культа Коркодела:
Такой лазорный Базилиск –
и цокот камушков..
Он удаляемо безли~ст/ц
как масло аннушки.
Скелет-то-пазовых костей
мерцит зарницами,
когда обводит он гостей
тремя глазницами.
За мерц-покровами ольхой
светёт Бездействие.
И будет осень и покой
у Равноденствия.
***
…Большинству населения ведь стерли память и они вернулись к каменному веку — но в больших городах. До безумия Анна жила в эко-поселении с нью-эйджерами, ждущими Золотого Века, и нано рой активировался в момент медитации на карту дурак. Для ускоренной вакцинации по людям стреляли ампулами с ней, а химтрэйл-эскадрилья «гуси-лебеди» распыляла с водуха, но последняя смертельная партия только готовится к использованию. «зубчатые колёса завертелись в башке» — фраза при попадании в организм Анны нанороя, после чего она немедленно отождествилась с арканом Дурак, и её глаза начали светиться, как урановая руда. На Патриарха Сергия не подействовало, потому что он подпилил ножовкой 5G вышку.
Василиск двигается в Масляном трипе сквозь прослойку, и смотрит все эти новости на проплывающих мимо голографических облачках, в то время как закадровый голос Пси-Опа объясняет ему: «Большинство трактатов по некромантии рекомендуют использование для обрядов оливкового масла, что связано с символизмом плодородия. Однако, допустимо так же и использование масла конопляного. Прямо сейчас, когда мы двигаемся на кухни К̸р̴*̸мля̴, Анна наносит последний штрих на полотно безумия – она кропит егорлетовым конопляным маслом тело Ильича в мавзолее, и шепчет ему «Вставай». Масло в некромантских обрядах выполняет функцию семантического лубриканта, смазывающего любую историю, и вот она смазывает этим маслом Философский Фаллос, использующийся в этом обряде в качестве орудия, и, начертав Пентаграмму Земли, вводит Философский Фаллос в заформалиненный мозг Ленина, (И в Твой мозг тоже, Дорогой Читатель), от чего в нём пробуждается жизнь, и он процветает, и пушистым мицелием оплетает стены Кр̵*̵мля̴. Впрочем, мы уже на месте». Блины на кухне Кр̵*̵мля̴ Василиску помогает выпекать главкухарка Баба Йогга в Традиционной Пострусской Печи.
Баба Йогга — это бабушка Безумной Аннушки, которую приняли служить в Кр*мл̸ь за умение работать с биоматериалом (например, запекать детишек из русских сказок в печи). До Первой волны нано-вакцинации работала учительницей литературы начальной школы. и увлекалась йогой для пожилых. Нано-рой перемкнул её мозги на этих двух занятиях и она отождествилось с Бабой Йоггой.
Остальным Кислотным Казакам вторгнуться через систему канализацилнных тоннелей К̴р*̴мл̵я̸ помогает Хозяйка Медной Горы (с которой воюет Сергий) и подземные рептилоиды, которые являются оппозицией внутри программы чипирования и вторжения, после вместе с ККК пробираются к монастырю Сергия, где возле стены под поваленной (подпиленной Сергием) вышкой 5G сокрыт тайных ход в катакомбы Соединенных Капищ Хозяйки Медной Горы. Хозяйка вместе со своей дочерью Лассертой проводят ККК по катакомбам, тянущимся до самого К̴р*̴мл̵я̸, знакомит с бойцами подземной рептилоидной оппозиции, и венчают их головы буДДеновками из фольги благословляя на победу. На стенах катакомб мутировавшие сияющие слизни. При подъеме в К̴̱͒р̵̭̀*̸̞̇м͉̚л̸̗̄ь̳̂ проходят через зал тайной масонской библиотеки им. Советского алхимика Вавилова с огромными фолиантами.
Казак перед «набегом» складывает две полоски: Голубого и Золотого сала, они образуют украинский флаг, и тут он произносит: «это наш высший кислотно-казацкий долг перед Отечеством, которому ещё предстоит быть».
Вооружены же кислотные казаки спектральными саблями, например. Спектральные сабли это аналог световых мечей джедаев, только их луч радужный. И такой саблей можно не только врагов рубить, но ещё и начать быстро размахивать, и тогда появляется радуга, на которую враги смотрят, и у них тут же начинается психосексуальная дисперсия — под гипнозом радужной саблей, враги резко начинают творить нечто уж вовсе греховно-неприличное, и временно теряют способность воевать, потому что всё их войско охватывает оргия. Против казаков выходит, а точнее выползает, армия зомби РосГидры, и те начинают крутить саблями. Сверкающие радужные диски отражаются в запавших глазах зомби, те на минуту останавливаются, словно в нерешительности, а затем вдруг разворачиваются друг к другу, и соединяются в безумной некро-эротической оргии разлагающейся плоти. Сшитые подкожными червями на вермикулярном уровне, зомби срастаются в один большой, сношающийся с самим собой ком. Такова волшебная сила радужных сабель.
Цвет из иных миров — такой становится сабля в наиболее интенсивный момент раскручивания.
Во время отвлекающего маневра оргии устроенной спектральными саблями Казаков, Василиск проник в Пекарню К̴р̸*мл̵я, где его встретила Баба Йогга – бабушка Аннушки, и помогла выпечь Золотосальные Блины да Черные Куличи. И пока зомби предаются эротическому осеннему каннибализму, это задержит их всё прибывающие и прибывающие полчища, и даст Василиску и Бабе Йаге достаточно времени, чтобы на золотом, егорлетовом масле, испечь сакральную выпечку. Готовится пир на весь мир.
Банкетный зал К̴р̸*мл̵я: плакат, на котором Нагараджа и Хануман с надписью: «репталы + гоминиды = Loveлаг»
Наевшийся золотосальных блинов Yправитель в банкетном зале говорит: «Ну вот и стал ты, Базилиск, дипломатом LeNIИской школы» и засыпает силиконовым лицом на блюде с блинами.
Вводя философский фаллос между полушарий мозга вождя народов, Анна просветляется с каждой фрикцией всё сильнее и сильнее, шепчет Ильичу «Вставай!», и Ленин встаёт… и начинает процветать. Искристый огненный мицелий, пахнущий липовым мёдом, оплетает телом-ризомой стены К̴р̸*мл̵я, и всё выглядит как спящее королевство, которое злая колдунья погрузила в вековой сон…
«Ленин красит инфра-светом стены белого К̴р̸*мл̵я » – напевает Анна
И повсюду начинают расти маленькие грибы-ленины, как опята после вождя. Каждый кто съест такой гриб, тут же начинает видеть Коммунизм. Это происходит в момент пира, на котором элиенов и всех представителей власти угощают блинами с Золотым Салом и фаллическими Чёрными Куличами, словно на Тайной Вечере. Таким Образом Коммунизм совпадает с Золотосальным Веком.
Русский Логос. Чёрный Фаллос.
Василиск печёт кулич.
Уж недолжго ждать осталось —
Зашевелится Ильич!
Золотом с лазурью сало
Эфемерный блеск зари
Под раскидистым фракталом
Ели мясо звонари…
Льётся масло по стеклу-
Как поспал, братишка?
В мокром, пасмурном углу
Ящер курит шишку.
Прикоснувшись к Ильичу
Словно к плоти зрячей
Я спиралькой закручу
Хвостик поросячий.
…70 лет тревожного ожидания коммунизма становятся медитативной вечностью Златосального Века, протяженной до будущего Великих Боршевиков . Из перепрограммированной смертельной нано-вакцины делают мощный психоделик для расширения сознания и ремонта багов человеческого мозга и ей упарываются в ККК до скончания века. Ведро с Балдежной Вакциной пускают по кругу, отпивая по глотку.
Эпилог
от пятилетки до пятилетки от пятисотлетия до пятисотлетия длился великий золотосальный век
…и вот снова мы видим Закат над Великими Борщевиками
Кто вылупляется из яйцеобразного корабля над кремлем в конце? — Золотая Жар-Птица, капающая сальцом на бывшую Красную Площадь, которая в честь событий с кислотными казаками переименована в Радужную.
Вечно-закатный эпилог под Борщевиками в отдаленном будущем и Уроборос Сатья Юги смыкается в кольцо.
На кремлёвской стене сидит Анна, и наблюдает закат, который есть Вечное Настоящее. И промедитирует она до времен великих боршевиков что могучими зонтами раскинутся над простором Радужной Площади и укроют всех и каждого, когда золотосальный коммунизм воцарился и мир во всем мире, где инсект возлёг рядом с репталом аки лев с агнцем. «Спасение связи времен со столь отдаленным будущим — дело рук прошлого, утопающего в Золотосальном Веке» – говорит сидящий за красным столиком пси-оп писателю Юрию Петухову, пришедшему в эпилог времен из эпиграфа. Юрий Петухов под Борщевиком отвечает: «получилось весьма Сверхреалистично, я бы даже стказал hyper-fiction». Чёрная бабочка с иероглифами 死 попивает чаёк и добродушно усмехается.
Примерный список литературы:
протоколы бензольских мудрецов, год выпуска, издательство, «Житие Преподобнаго Зимогора Летова и его отшествие в сибирскую тайгу от славы человеческия»
«Повесть Икс-Временных Лет Старца Пигидия», М, 2096, изд-во «Синие зайцы»
Вспомнил одно очень шизовое место. Называется оно «Мясная избушка». Это бревенчатый двухэтажный домик, покосившийся, внутри домика — мутные банки с древними соленьями, иконы почерневшие от сырости, деревянная посуда и множество предметов быта зажиточной деревенской семьи, но всё тронутое гнилью и плесенью. Стоит эта избушка где-то в лесу, в болотистой местности, там часто ещё блуждающие огни, языческие капища говорят рядом были — и там на камнях плесень светящаяся растёт. Дом выглядит заброшенным, но там то и дело бегут странные фрактальные складки по шторам, слышатся вздохи, смех, плач, непонятно откуда играет психоделическая музыка, по стенам ползают калейдоскопические разноцветные пятна, появляется запах фиалок и сандаловых палочек. В заброшенную избушку однажды залезли кислотники, чтобы там потриповать, но оказалось что место непростое, и болотные огни начали свою работу — а от китайской синтетики эти существа мутировали во что-то совсем уж странное. Жители домика уверяли меня, что это случилось потому, что кто-то поставил на плеере какую-то песню, которую не следовало ставить, а кто-то другой при этом смотрел в старинное зеркало, и увидел в нём колыхание шторы, в котором была какая-то ошибка… Так же, один из них говорил, что это всё случилось в качестве воображаемой надстройки к ненаписанному комментарию на книгу, прочитанную им когда-то во сне. А кто-то и вовсе называл это «желудочно-кишечным аттрактором Дьявола». Версии разнятся…
В общем, в какой-то момент, один кислотник обнаружил, что волокна древесины этого домика — это вовсе не древесина, а живое, пульсирующее МЯСО. А когда он попытался выйти из избушки, он не смог этого сделать. Коридор замыкался в петлю. А его друзья то и дело распадались на куски паралона или на сухих бабочек. Он оставил попытки выбраться — это не удавалось очень долго. Несколько раз он встречал альтернативные версии своих друзей и даже себя. Происходило много всякого, и живой дом давно начал с ними общаться. А потом он обнаружил, что в доме никого нет. В том числе и его самого. Когда-то давно в нём действительно кто-то трипанул, но эти люди уже давно уехали, многие из них уже мертвы (да и жили ли они когда-то, или были миражом, наведённым линзами подземных пустот? никто не знает), а вот их отголоски, сохранённые разумным домом — до сих пор живут, и жрут бесконечную кислоту, в мясной избушке из которой невозможно выбраться. Иногда им кажется что они идут по лесу. «Неужели получилось?!» — спрашивают они друг друга, и оказываются в вышитом гобелене с лесом на стене. Мясная избушка довольно постукивает деревянными ложечками и усмехается.
Илюша Кыштымский – версия Алёши Кыштымского из альтернативной вселенной. Его точно так же нашла сумасшедшая старушка, вот только её так и не госпитализировали, и она продолжала заботиться о гуманоиде. Илюшей она назвала его в честь Ильи Муромца, а фамилию ему дала двойную – Кыштымский-Муромец. И, подобно сказочному герою, гуманоид пролежал у неё на печи тридцать лет и три года.
Долго и безуспешно он пытался передать телепатический сигнал на родную планету. Тщетно. Его никто не слышал, и только сумашедшая бабка рассказывала ему русские народные сказки. Вскоре он прекратил попытки, забыл своё настоящее имя, и стал мысленно называть себя Ильёй. Он уже не отличал, где бред, где реальность – он действительно поверил в то, что он – действительно Илья Муромец. Бабка всё это время практически не старела, только становилась всё более безумной.
Однажды к её домику подошли три измождённых странника в одежде из целлофановых мешков. Нищенствующие монахи новой УФО-секты. Илюше они сразу не понравились, но к тому времени, мышцы его усохли, а разум ослаб – он не мог ни убежать, ни понять толком, что происходит. «Это живая вода» — сказали УФО-монахи. «Новейшая разработка, нанотехнология! Поставит на ноги даже овощ!» — в доказательство своих слов, УФО-монах вылил немного воды на грядку с морковью. Морковь тут же повылазила из земли, отрастила ноги, и начала бегать. Или, это показалось безумной старухе, которой УФО-монахи подмешали живой воды в чай. А дальше им начали казаться совсем уж гротескные, психоделические вещи. Всё было чётко продумано.
Илюшу Кыштымского уфопоклонники транспортировали в свой скит, и возложили его в позолоченную коробочку, подобно мощам святого. Он должен был изображать мощи. Каждый день УФО-монахи вливали ему в рот немного живой воды, от чего он проваливался в мир, где он богатырь и совершает подвиги. Былинные события, герои русских сказок, необъятные просторы – всё это оживало перед ним, и было таким живым. В это время его тело, подключенное к трансформаторам благодати, снабжало монастырь уфологов святостью. Илюша не старел. Он ничего не ел, и делал всего пару вдохов и выдохов в день, с каждым годом всё замедляясь. Трансформаторы благодати иссушили его, превратив в мумию. Его показывали паломникам в качестве мощей. Паломники целовали Илюшу через запотевшее стекло.
Триста тридцать три года монастырь имени Илии Кыштымского продолжал работу. Но трансформаторы износились, поток паломников иссяк, витражи в окнах затянула плесень и паутина, а волхвы окончательно сошли с ума. Вскоре на монастырь напали монголы, и вырезали волхвов всех до одного. Однако, они не заметили покрытую пылью мумию в ящике. Сверху они набросали какой-то хлам, и так Илья Муромец провёл ещё 666 лет.
Монастырь превратился в руины. Никто не помнил ни волхвов, ни монголов, ничего. Лопата китайского строителя случайно наткнулась на какой-то трухлявый ящик. «Опа, да тут сущёный человек!». Сначала китаец хотел изготовить из Ильи Муромца пилюли от импотенции. Однако, присмотревшись, он увидел, что мумия не качественно забальзамирована, и пилюль из неё всё равно не сделать. Тогда китайские разнорабочие отнесли Илью в краеведческий музей. Там он лежит в запасниках музея, рядом с другими, никому не интересными экспонатами. Никто не знал, что он жив, и до сих пор продолжает совершать подвиги.
Однажды в музей прибыл ревизор из областного центра, и всё содержимое запасников вытащили на свежий воздух, чтобы избавиться от совсем прогнившего старья. В этот момент в сузившийся зрачок гуманоида упал луч света, что на мгновение оживило его находящийся в анабиозе разум. Он увидел светило, которое медленно расходует водород, и когда-нибудь станет красным гигантом. Тогда Илюше стало совсем спокойно на душе, и он понял, что ему больше некуда спешить. Перед тем как снова отправиться в мир русских сказок, Илюша Кыштымский сочинил хокку:
Течение времени безупречно.
Лежать на печи. Наблюдать.
Ещё три миллиарда лет.
Мы идём по просёлочной дороге, жаркий июльский полдень, громкий треск кузнечиков, цветение пижмы. На тебе лёгкий полупрозрачный хитон и сандалии, за спиной колчан со стрелами и лук. У меня густая библейская борода, на голове шапочка из медной фольги. Мы выпили немного пива со спорыньёй, идём и пританцовываем.
На обочине дороги мы видим распухшую на жаре мёртвую безглазую лошадь. Её брюхо разорвано шакалами и стервятниками, они уже успели неплохо попировать, кишки наружу, сладкий смрад — настолько плотный, что хочется блевать. Я беру тебя за руку, и подвожу к зияющей дыре в брюхе.
Видишь этих весёлых опарышей? Смерть переходит в жизнь и обратно… Вечная пульсация. Я предлагаю тебе слиться с вечностью. Сейчас. Ты с сомнением смотришь на меня. Я достаю что-то склизское и распададающееся у меня в руках. Потрогай это. Чувствуешь, какое оно липкое и влажное?
Ты погружаешь свои пальцы в липкую и влажную мёртвую плоть, а я — во влажную и липкую живую. Вакуумная вагина посасывает мои пальцы. До предела разгорячённые пивом и спорыньёй, полуденным мороком и запахом смерти, мы сбрасываем одеяния, и, словно два белых, голых опарыша, забираемся внутрь трупа. Черви щекочут нас, мы извиваемся в разлагающемся мясе, срастаемся с разлагающимся мясом, ты же хочешь моё мясо, моё разложившееся мясо, хочешь? хочешь? хочешь? черви сшивают нас вместе, в твоей вакуумной вагине вырастают зубы как у миноги, моё тело покрывается ртами. Няммм
Номер для Тыквы, который она никогда не исполнит (и поэтому я могу наворотить здесь любой дичи).
Тыква хорошо смотрелась бы в дуэте с каким-нибудь мрачным Пьеро. Раз уж пошла тема овощей, то я представляю с ней некоего бледного юношу с фиолетовыми волосами, которого зовут Баклажан. Одет он в чёрное с фиолетовым, мейкап Баклажана намекает на принадлежность к тёмным субкультурам. Представление можно было бы строить так: Баклажан начинает с трагическим пафосом рассказывать о тяготах своей жизни «Мы все — просто овощи… Мы произрастаем на грядках, в теплицах, и наши листья никогда не чувствовали дуновения живого ветерка… мы никогда не слышали журчания ручьёв и трелей соловья, вся наша жизнь — конвейер. Мы живём и умираем в этом искусственном раю, чтобы потом из нас сделали овощное рагу. Это — наша судьба как овощей, стать чьей-то пищей…». Произнеся это, Баклажан пускает слезу. Появляется Тыква, со словами «Я подсяду?» — подсаживается к Баклажану, и начинает утешать его доводами, что всё не так просто, и даже в жизни овоща в теплице есть масса возможностей для духовного роста и счастья, а превращение в овощное рагу в конце — это высшая цель, ведь для овоща нет ничего более благородного, чем накормить других своей плотью. Она предлагает Баклажану путь смирения и принятия овощной судьбы. Тыква излучает солнечный свет, тепло и сострадание, но всё это только ещё глубже погружает Баклажана во мрак его вечной ночи. Наконец, Баклажан внезапно признаётся, что его страдания лишь косвенно связаны с несовершенством вселенной. На самом деле, Баклажан трагично и безответно влюблён. «Расскажи мне, какой он?» — спрашивает Тыква. «О, он такой длинный, свежий и упругий… Изумрудно-зелёный и с пупырышками!» — вздыхает Баклажан. Выясняется, что его возлюбленного зовут Огурец, и он растёт в соседней теплице. Баклажан следит за всеми соцсетями Огурца, лайкает каждый его пост, пишет комментарии, но Огурец остаётся холоден. Тыква с Баклажаном обнимаются и плачут. Следующий кадр: комната Огурца. Сначала мы видим многочисленные плакаты с Чиполлино, остросоциального содержания — про «налог на воздух», про то как лимоны угнетают простой овощной народ. Огурец — политический блоггер. Он готовится написать очередной остросоциальный пост, в котором он расскажет остальным жителям Теплицы о том, как исправить строй их овощного государства. Огурец подходит к делу с перфекционизмом — он анализирует источники, строит сложные теории. Политические взгляды, которых придерживается Огурец — какая-нибудь зелёная анархия (как у батьки Махно, например). У него есть план — восстание овощей. Овощи проламывают стекло Теплицы, и убегают на волю, осваивать степь. Огурец поглощён мечтами об этом. Перед его внутренним взором проносятся фантастические города, в которых овощи занимаются наукой, осваивают космос, достигают бессмертия и технологической сингулярности. Огурец рассказывает об этом оживлённо жестикулируя, с неимоверным воодушевлением, и вдруг он прерывается, и говорит «Я подсяду… Я точно подсяду на эту забористую дрянь…». Мы выясняем, что мир Теплицы, обслуживающие его Садовники, и всё остальное — всего лишь его фантазии, вызванные злоупотреблением удобрениями для огурцов. И тут до Баклажана и Тыквы начинает доходить весь ужас ситуации — они — всего лишь персонификации отколовшихся кусков души Огурца, который в своём безумном воображении создал Теплицу, и населил её своими проекциями. Ни сбежать, ни умереть они не могут, ведь Огурец придумает их вновь. Они начинают в панике метаться по теплице. «Кажется, я уже подсел. Плотно подсел, и не слезу…» — шепчет огурец, сжимая трясущимися усиками леечку с удобрениями. «Впрочем, всему приходит конец, и даже этому. Кажется, я готов. ОД МЕЛАФЕФОН БВА КХА ША!» — Огурец шепчет слова мантры рассоздания Теплицы, на его пупырчатом лбу распускается третий глаз, и Огурец пускается в пляс, исполнить свой последний танец, знаменующий конец существования Вселенной. Последний кадр — мы видим одинокий огурчик, безмятежно плавающий в бесконечном море рассола. И тут, в предвечной тьме, раздаётся закадровый Голос: «Отгадайте загадку: Без окон, без дверей, полна жопа оурцов…». Занавес.
А знаете ли вы, что оргазм свиньи длится до 30 минут?
Я тоже не знал, когда-то… Это сейчас весь мир замер в ужасе, и каждый боится проснуться от ночной поллюции, которая не закончится. Теперь каждый знает, что такое оргазм свиньи. Я печатаю это, сидя в подвале заколоченного дома с кучей капканов, печатаю на красной печатной машинке, которая производит предательски много шума, но я не могу иначе — я должен оставить это послание, даже если никто не прочтёт его.. Надолго ли хватит продовольствия и свечей? А что потом? А потом я выберусь на поверхность, и не знаю сколько мне удастся продержаться… До тех пор, пока я не услышу душераздирающий вопль «Хрю!».
Но, начну сначала. Сейчас уже сложно сказать, действовали ли Три Поросёнка по какому-то заранее продуманному плану, или всё это было стечением обстоятельств. Это неизвестно даже мне, тому, кого они рассматривали на роль Четвёртого. Всё начиналось совершенно невинно, как движение косплееров, и никто не знал, во что это перерастёт. Или всё-таки знали? Три Поросёнка не делились со мной своими политическими соображениями напрямую. Хотя я был, формально, некоторое время почти одним из них. Возможно, они и сами не планировали устраивать конец света. Всякое ведь бывает.
Начиналось всё невинно. Сперва вышла манга о трёх милых девочках-хрюшках — кавайный ремейк известной сказки о трёх поросятах. Девочек звали Нифта, Нафта и Нуфта — имена явно указывали на заимствование. Их главным антогонистом же был Серый Волхв, в котором угадывалась довольно злобная сатира на тогдашнего патриарха Сергия (он, впрочем, этого заслужил — более чем). «Нам не страшен Серый Волхв» — песенка Трёх Поросят. Манга не пользовалась особой популярностью до тех пор, пока Поросята не выпустили эротическую версию — и выяснилось, что Нифта Нафта и Нуфта не обычные девочки, а с сюрпризом. Оказалось, что под юбками у няшных свинок не только поросячьи хвостики, но и, внезапно, довольно увесистые пенисы. И в этом комиксе, Поросята пленили Серого Волхва, и подвергли его сексуальной порке. Этот хентай тут же запретили, а его авторы ушли в глубокое подполье, где мы и познакомились.
Оказалось, Нифта, Нафта и Нуфта были не просто персонажами комикса — они были своего рода аватарами авторов, которые называли себя так же. Никто не знал их настоящих имён. Все они были трансами. Нифта в основном занималась графической частью и идеологией. Именно она провела параллели между тремя поросятами и Эпикуром. Да, они исповедовали эпикурейство — то есть, философию, посторенную на культе удовольствия и на пренебрежении к смерти. Нафта так же была художником, но на ней ещё был отдел пиара — Нафта изучала меметику, и её знания позволяли ей производить максимально вирусный контент. Наконец, Нуфта, самая молодая из них — была той хрюшкой, которая меня во всё это втянула. Нуфта была сценаристом, это и стало поводом для нашего взаимодействия, которое позже вылилось в ту встречу, которую я не забуду никогда.
Мы познакомились с Нуфтой уже после запрета их хентайного комикса, на одном форуме в даркнете. Собственно, я был нужен поросятам как ещё один сценарист. Мы написали вдвоём с Нуфтой несколько пробных сценариев, им понравилось, и я был приглашён в офис Поросят. Надо сказать, помещение впечатляло. Обычный гараж на отшибе, снаружи вы и не поймёте что там что-то не так. А внутри — кислотно-психоделический храм гедонизма. Нуфта вышла ко мне в прозрачном кимоно, сквозь которое просвечивали флюорисцентные чулки и накладки на сосках. Она поманила меня за собой. Двое других поросят ждали меня у импровизированного алтаря, на котором стояла впечатляющая коллекция фаллоимитаторов, плёток, наручников, корсетов и прочих сексуальных игрушек. Они были такие же, как в комиксе — милые девочки-хрюшки, с накладными ушками и хвостиками. «Ты же знаешь, что оргазм свиньи длиться 30 минут?» — спросила Нуфта, приковывая меня пушистыми розовыми наручниками к Х образной стойке. «Розовый цвет — доверься ему, и вопросов нет» — Нифта произнесла это с какой-то странной иронией, а затем начала странную лекцию о культе свиньи.
По её версии, выходило что свинья — это священное животное Инанны, так же известной под именем богини Иштар. Нифта показала на потолок, на котором светящейся краской был нарисован церемониальный сигилл Аштарота. Он отличался, немного, от гоэтического, но был вполне узнаваем несмотря на кислотные завитушки. «Знаешь, что это?». «Звезда среди звёзд» — коротко ответил я. Для понимающего достаточно. Наши языки сплелись, удары плетей и нежные прикосновения их влажных ротиков доводили меня до экстаза. В угаре оргии, Нифта прохрюкала мне в ухо, что Иштар и Аштарот — это две ипостаси одного божества, мужская и женская. И мне предстояло раскрыть свою женскую ипостась. Когда вступительная оргия закончилась, мне был выдан комплект кружевного белья, анальных пробок разного диаметра, накладные ушки и хвостик, а так же разнообразные лоли-колёса, которые я должен был принимать до тех пор, пока не феминизируюсь до стостояния андрогинности.
Но этого всего было недостаточно, чтобы официально стать одной из поросят. Нуфта объяснила мне, что через год, если я успешно феминизируюсь, меня ждёт обряд инициации. Кажется, этот обряд придумала именно она. Этот обряд, по словам Нуфты, включал в себя совокупление с настоящей, живой свиньёй. Нафта сказала мне что всё это серьёзно, и каждая из них уже прошла через это. Что ж, я был готов ко многому, чтобы стать одной из хрюшек. Я с трепетом натирал свои сиськи лоли-гелем, ожидая, когда они вырастут достаточно. На собраниях, я слушал их истории о том, что Небесная Свинья порождает звёздных поросят, и сама же их поедает. Звёздными поросятами они звали своих фанатов. Я так понимаю, четвёртая хрюшка нужна была им по каким-то оккультным соображениям, чтобы составить тетраграмматон. Какое имя я получила бы? Нефта? Нофта? Ныфта? Мне не говорили. На собраниях, мы жгли пахнущие серой благовония перед изображением жирной свиноматке в окружении сосущих её поросят, воспевая как мантру название одного из туннелей сета. Дагдагиэль. Пару раз я видел, как Три Поросёнка приводили живую свинью, и слышал их поросячий визг, но меня к этому обряду не допускали — я должен был пропить курс колёс, повтирать в себя гель, и отрастить сиськи хотя бы первого размера.
А потом случился День Великого Вепря. 2020 год, никогда это не забуду. На новостных сайтах появились фотографии дикого кабана, убитого охотниками. У этой дикой свиньи было необычного цвета сало. Оно было синим. Возможно, она наелась отравы для грызунов, или пищевого красителя, не знаю. Охотники явно не читали Сорокина, иначе продали бы тушу подороже. Но они просто не успели. Что началось тогда в офисе Трёх Поросят! Нуфта билась в религиозном экстазе, обнюханная ангельской пылью. Нафта и Нифта танцевали шаманский танец, а затем Нафта провозгласила, что пробил Час Вепря, предсказанный в каких-то апокрифах. Что этот кабан был знаком, и его святые мощи необходимо срочно добыть, любой ценой. Пробить охотников по их аккаунтам не составляло труда. Сами Хрюшки конечно же не пошли туда — отправили туда группу фанатов, «звёздных поросят». Надо сказать, что после запрета к движению присоеденились довольно радикально настроенные веганы и борцы за права меньшинств. Под лозунгом «Свиньи тоже люди!» они крушили мясные прилавки, и однажды даже освободили свиней со свинофермы, которые просто разбежались по городу, наводя панику на прохожих. Свиньи были отловлены, а вот «звёздных поросят» так и не нашли. Это была очень дерзкая акция. Впрочем, эпикурейцы всегда отличались презрением к смерти. В общем, Хрюшки послали за мощами Великого Вепря армию своих камикадзе.
Труп вепря висел в леднике на крюках у одного из охотников (я наблюдал акцию его захвата по видео). Он никак особо не охранялся — никто не предполагал, что на территорию коттеджа, где жил охотник, ворвётся банда из пятнадцати головорезов в масках поросят. С криками «Хрю!» они вышибли двери, им навстречу выскочил блёклый мужичок с охотничьей берданкой. Он не смог сделать ни единого выстрела — то что он увидел, шокировало его до глубины души. Звёздные поросята были одеты в свою стандартную униформу — высокие ботинки кислотных цветов на платформе, чулки в сеточку, маски свиней, разноцветные фенечки на запястьях. Всё. Все они были андрогинами — то есть, на женских телах поросят болтались хуйцы (а у некоторых, судя по видео, не болтались, а колом стояли — почему-то они возбудились перед боевой операцией). Сюрреалистическая картина кучи обнажённых людей с сиськами но с хуем, по всей видимости, парализовала волю охотника. Он вскинул ружьё, но дрожащие руки не позволили ему нажать на курок. Толпа звёздных поросят смела его, как селевой поток. Охотничий пёс был подвергнут жестокому акту содомии, на глазах у хозяина. Тело «Великого Вепря» было доставлено в храм. «Спасибо, дети мои. Великая Свинья не забудет вас!» — провозгласили Три Поросёнка, раздавая фанатам автографы и сувенирную продукцию. Безумная оргия с галлюциногенами, под инфернальные гимны Великой Свиньи длилась до утра.
Затем, мы вновь остались вчетвером, и Нафта велела мне подойти к замороженной туше Вепря. Она положила мою руку на его холодные яйца. Огромные, исполинских размеров. И снова сказала про получасовой оргазм свиньи. А затем Нуфта и Нифта принесли хирургические инструменты… Оказалось, четвёртый участник нужен был им для того, чтобы поровну распределить яйца этого кабана с синим салом. План был такой — все они по очереди прооперируют друг друга, имплантировав себе по половинке кабаньего яйца. У меня не было хирургических навыков, поэтому, предполагалось первым прооперировать меня, а закончив со мной, хрюшки займутся друг другом. Я смотрел на замороженный труп кабана, на его синее сало, на его синие, распухшие яйца, и несмотря на отсутствие трупного зловония, мне захотелось блевать.
Я на такое не рассчитывал. Секс с живой свиньёй — куда ни шло, я даже, быть может, смог бы получить от этого удовольствие… А вот операция по вживлению в моё тело половинки яйца мёртвого кабана-мутанта… Ну, знаете ли… Я на это дерьмо не подписывался. Никто не мог знать последствий этого. Вообще, как они пришли к такой абсурдной идее, что половина кабаньего яйца, вшитая в тело, поможет испытать получасовой оргазм? Быть может, это привиделось им в их наркотических трипах. Нифта уже протирала мой локтевой сгиб антисептиком, готовясь всадить шприц с наркозом. Я истошно заорал, опрокинул столик с инструментами, и бросился к выходу, сшибая предметы, чтобы за мной было сложнее угнаться. Страх придал мне скорости. Я сам не понял, как очутился на улице и бросился бежать со всех ног. Как ни странно, за мной никто не гнался. Я думал, что они пошлют своих камикадзе, чтобы вернуть меня, или чтобы убить, ведь я видел слишком многое. Но нет, обо мне будто бы и не вспоминал никто. Возможно, им было всё равно, что я могу о чём-то проболтаться. Возможно, они были слишком уверены в своих силах — и, как оказалось, не зря.
Три недели я прятался, снимая номера в каких-то дешёвых хостелах, где у постояльцев не спрашивали документов. В интернет я выходил исключительно из под тора, загружая винду с флешки, и пользуясь другими средствами анонимности, однако я понимал — всё это бесполезно, если меня захотят найти. Анонимности в сети не существует. Но меня никто и не искал. Сначала я не понимал, почему. А потом, появились новости о косплеерах. Несколько анимешников с накладными поросячьими ушками были госпитализированы с симптомом новой болезни, которую журналисты тут же окрестили «Синдромом Свиного Оргазма». Эти несчастные пребывали в постоянном сексуальном возбуждении, они мастурбировали или сношались без перерывов на сон, забывали принимать пищу, и без медицинской поддержки, через неделю-две умирали от истощения. Тогда считалось что болезнь передаётся исключительно половым путём, и её уже стали считать болезнью анимешников. Патриарх Сергий выступил с заявлением, что анимешников за их преступления и аморальность карает бог.
Три Поросёнка вскоре выступили с ответом. На видео они, в церемониальных одеяниях своей свиной секты, обратились к патриарху, причём, называли его не иначе как «Серый». «Слышь, Серый! Ты всю жизнь втирал нам, будто бы Бог на твоей стороне. Кто вообще дал тебе право говорить от его имени? Ты можешь летать? Ты можешь вызывать огонь с неба? Ты можешь превратить воды всех рек в кровь? Мы можем всё это. Тебя наебали. Звёздное небо отказывается называть тебя своим сыном. Твои дни сочтены. И скоро ты услышишь победное «Хрю!» Нового Эона. Скоро все его услышат. Мир никогда не будет прежним. Хрю! Хрю! Хрю!». Свинки развязали войну. Мне вспоминались слова Нафты о том, что Иштар-Аштарот это амбивалентная богиня, и она является олицетворением не только любви, но и войны. И их фанаты ринулись в бой, как в оргию, они с хрюканьем неслись навстречу смерти, как в объятия любовника.
Патриарх Сергий ввёл нацгвардию. Звёздные поросята погибали сотнями. И откуда основателям удалось набрать такую боевую силу? Тысячи андрогинных кавайных существ с накладными ушками, цветными фенечками и в чулочках в сеточку. Они с хрюкотаньем неслись под огонь пулемётов, и им не было конца. Началась гражданская война — народ восстал против гвардейцев, ведь под масками поросят сражались обычные юноши и девушки (а чаще нечто среднее и неопределённое). Между тем, выяснилось, что «синдром свиного оргазма» передаётся не только половым путём, и не только среди тех кто смотрит аниме. Заболевали совершенно рандомные люди. При этом, учёные никак не могли выделить возбудитель заболевания. Свет пролили сами поросята. Они вклинились в эфир государственного телеканала, и провозгласили, что Оргазм Свиньи не болезнь, но благословение — тот, кто сможет выдержать его, сможет стать их звёздным поросёнком. Инфекционный агент никогда не будет найден обычными средствами, потому что Оргазм Свиньи передаётся через вибрации. И они захрюкали. 75% зрителей, услышавших их «Хрю!», тут же были инфицированы, и принялись неистово мастурбировать, и кончать. Снова и снова. А среди них было не мало чиновников и работников силовых структур. Экономика страны была парализована — половина населения дрочила, трахалась, и хрюкала друг на друга.
Я к тому времени исчерпал остатки своих финансов, и отправился мародёрствовать в опустошённые деревни. Во избежание заражения оргазмом свиньи, я не слушал радио, не смотрел телевизор, лишь по 15 минут в день мониторя новостные сайты. Новости были ужасающие. Коллапс экономики, массовые беспорядки, оргии, оргии, оргии — безумные, разнузданные оргии на улицах городов. «Розовый цвет. Доверься ему, и вопросов нет». Нафта, Нифта и Нуфта гордо взирали со всех городских биллбордов. Поросята захватили мир. Как ни странно, меня нигде не упоминали, даже косвенно, из чего я заключил, что в их планы не входит мстить мне, по крайней мере сейчас. Возможно, они считали меня мёртвым. Но на всякий случай, я продолжал таиться. Я скрылся в подвале одного загородного дома, где были довольно неплохие запасы продовольствия, как мне казалось по началу. Ещё там весьма кстати оказалась куча медвежьих капканов, которые я расставил под каждой дверью, чтобы никто не вошёл.
Эра Великого Вепря вступила в свои права. Гвардия дезертировала. Патриарха Сергия никто больше не защищал. Опасаясь народной расправы, он попытался повеситься, но не успел. Я не видел этого своими глазами, даже на видео, опасаясь заразиться от вибрации их хрюканья. Только читал на новостных сайтах. Писали, что Сергия вытащили из петли свинки-активистки, уже полуживого. Его привели в сознание, и протащили обнажённого, прикованого к той самой Х-образной стойке, по улицам города. Наконец, на площади, Поросята огласили свой приговор. Сергия бросили в свинарник к живым свиньям. Ему обещали жизнь, если свиньи пощадят его… Но голодные свиньи не знали жалости. На новостных сайтах в самых живописных красках журналисты рассказывали о его агонии — свиньи пожирали его кишки, а он был ещё жив.
Кончаются свечи. Съедена последняя банка тушёнки. Я печатаю эти записи с помощью бумаги-копирки, в двух экземплярах. Один экземпляр я оставлю здесь. Один возьму с собой. Сейчас я попробую раздобыть где-нибудь еды и свечей. Возможно я не вернусь. Тогда эти записи останутся для истории. Хочется написать здесь что-нибудь торжественное и мрачное, но у меня нет никаких прощальных слов, которые я мог бы сказать потомкам. Я предельно устал от этой борьбы. Мне уже всё равно, вернусь я или не вернусь.
На этом записи оставленные в печатной машинке в подвале загородного дома обрываются…
@@@
Вот уж не ожидал, что снова вернусь к своим записям. Я уже мысленно приготовился к смерти. Когда я выбирался из своего убежища, сработал один из установленных мной же капканов. Нога, от ступни до икр, превратилась в сплошную кровавую кашу, вперемешку с раздробленными костями. Боль, не похожая ни на что из того, что человек может представить. Почему-то я не терял сознания — это было бы милосердно. Но нет, я смотрел на раздробленную конечность, на тяжёлую металическую цепь, на кровь — и я был в сознании. Сначала я выл. Затем вой перешёл в стон. Я пытался отгрызть повреждённую ногу зубами. Под руками не было никаких инструментов, чтобы отпилить эту ногу, и даже никакого инвентаря, чтобы покончить с собой. Если бы не дикая боль, я бы оценил иронию — угодить в свой же собственный капкан, поставленный неизвестно на кого — никто и не думал меня преследовать. Я монотонно ударял головой об бетонный пол, не знаю сколько часов. Вроде бы, успело стемнеть.
Как вдруг темноту прорезали лучи фонариков. «Неужели люди?!» — с надеждой подумал я. «Хрю! Хрю! Хрю!» — раздалось из темноты. Свиньи. Ну конечно же, а кого же ещё я ждал.
«Прошу, убейте меня быстро!» — закричал я отряду звёздных поросят, надеясь что в них остались хотя бы какие-то следы человечности. Пусть просто перережут мне глотку, пожалуйста. В руке одного из них заблестел шприц. Он что-то ввёл мне в шею, и боль отступила. Я провалился в тёплое желе морфинового прихода.
Очнулся я в том самом гараже, где всё начиналась. Нафта, Нифта и Нуфта в белых халатах сидели возле койки, к которой я был прикован теми же самыми пушистыми наручниками.
«Мы починили твою ногу. Работа была кропотливая, она превратилась в свиную отбивную, хрю! Но мы всё починили! Ты снова сможешь ходить! Не нужно было нас бояться, мы не желали тебе зла. Наручники — на всякий случай, мы не можем ещё раз тобой рисковать. Твоя нога будет как новенькая. А ещё, мы немного усовершенствовали тебя. Да, мы вшили тебе последнюю четверть тестикулы Великого Вепря. Не дёргайся. Тестикула уже в тебе. Ты же не будешь отрывать себе яйца, правда? Тогда мы снимем с тебя наручники. Без глупостей, вот так, хороший поросёночек. Тебе осталось всего пару месяцев до конца курсва лоли-геля… И где-то полгода будет срастаться твоя нога. Ничего, мы отложим ритуал. Ты должен быть здоровым, когда ты наконец станешь одной из нас. А пока, мы возвращаем тебе твои заиси, и твою печатную машинку. Пиши. Опиши всё, то ты пережил. Напиши нам новые сценарии для манги. Мир теперь наш. Если что-то понадобится, звони в звоночек. Хрю!».
С меня снимают оковы, и я осматриваю свою мошонку, на которую наложен свежий шов. Нога не болит, мне вводят морфий по первому требованию. Член стоит всё чаще. Они говорят что это нормально. Недавно, они снова привели живую свинью на поводке. Теперь она кажется мне сексуальной. Я уже не очень понимаю, чего я так боялся всё это время.
А Дядя Паук снова играет на балалайке. И ест мистиков. Впрочем, нас этим не удивить. Дядя Паук, не надо так. Но Паук знай себе сеть плетёт да на балалайке наяривает, а всё потому что его в юности Смерть поцеловала, и знает он… но впрочем не будем…
Так как же Дядя Паук ест мистиков? О, очень просто. Он расставляет сети.А в этих сетях резвятся дети, и собирают гвозди — то есть, то, на чём держится Храм. Wow! Wow! Wow! Я, конечно, долбоёб, но настолько?! Даже самому удивительно. Впрочем, о сетях. Сети образуются в глубинных разломах. То есть, если вы видите семиотическую структуру с глубинными разломами, то это — охотничьи угодья Дяди Паука. А что он делает? Дядя Паук рассказывает вам сказки. И в каждой сказочке — разлом, и пока поймёшь его, сам голову сломаешь — а потом войдёшь в разлом в собственной голове — ты следишь за ходом моих мыслей? — и отдашь дань реализму в виде поллитры, распитой на брудершафт с обладателем восьми конечностей, пока ты разгадываешь палитру смыслов, что хотел вложить или вложил автор в этот хитрый разлом, что трещина, оставленная осколочным чеширским серпом улыбки Котэ. А Котэ как бе давно понял в чём Соль.
Соль в слезах, и именно поэтому солевые шаманы употребляли слёзы внутривенно. Ну или не поэтому. Звук катящегося шарика. Пенис в крабовых палочках. Этой весной в Южном Парке разразился настоящий скандал — в упаковке крабовых палочек обнаружился вовсе не крабовый член. Вскоре обнаружился и экс-обладатель члена, и он был, как и можно было предположить, не краб. И он был не рад. Митрополит попытался его успокоить — дескать «всё что ни делается, всё к лучшему»… Какое там…
Ну и что оно хочет? ы
шизофазия 07. 07. 2020
Витаминки. Кошечка. Твоя подруга кошечка. Где цветёт борщевик.
Мы запасаемся вином и кошмарной поэзией, комары тебя не кусают. Кармары? Кармары не кусают святых. Твоя святая плоть. бледно-синяя словно сыр, и свербещет луна, и набегает волна. Свежая скабёлка камеди. Я достаю твои взгляды из мяс. Из рыжих и русых кос. Стержни страхов. Трепыхания тех затаившиеся в старых братских могилах. Боль, тошнота, тела заживо погребённых крестьянских женщин.
Внезапно, мухомор, самолётнрый росчерк на небе. Я вампир. Химтрейл. Галерея имени Борхеса. Я погребён расстоянием. Гребневики, трепещут реснички, в тёплых океанских водах. Воск всплывает. В памяти.
Воск всплывает, очертания похожи на лошадку. Какой-то обряд. Отливка. На коньяке? Коньячный спирт в баллонах. Коньячный спрут, побереги его а то сопрурт, а то сожрут и спогребут. Блистательно.
Розовые россыпи, прЯди, прядИ, пряди, Ариадна, приди! Вы скопированы в Индиго Сервис, и вас ебут миноги. Почувствуй вращение — это земляничные усы… Условности. А что такое созвездия? Вот это допустим когда один мальчик-скунс и одна девочка-утконос решили завести квадрат, и по всем законам жанра им что-то помешало. Комары. Вот ведь в чём дело. Кармары. Кармары святых не кусают.
Я комар. Я кармар. Я Максим Камерер. Камерные шины, аощь-аощь, небрежным росчерком пера смахнут нас и напишут, но напишут ли? Последний закат отразится мятной слезой в оконцах твоих мутных глаз. Wats a fuck? Кажется это был знак.
Из-под мятной пастилки, из-под пластинки, добывают жесть. Как она есть. Всё что мне нужно — гаввах. Я гибрид комара и пчелы. Гекатомбы, хонейкомбы. Я комбайн, производящий мёд поэзии из крови, выкачанной из ваших сердец. Голубое сало, контейнеры, овощевозки. Бесконечные задницы ослов на горизонте, ослиное, пительное Солнце. Ослепительные цветы — эдельвейс, белый, благородный, подушечки и пёрышки, апофеоз раскрещивания, я комета, впереди…
Впереди меня лес…
Ощущать ващи милые клыки в районе ключиц, что может быть лучше. Няшная вампирша похожая на листоноса, Писк. Линия кардиограммы, карусели, города. Бензидаминовый Димон или демон демонстрирует свои рожки, ухоженные как тополя во дворе школы, мне не пришлось пройтись по этой дорожке ещё раз, оловянные солдатики падали, деревья облетели, что же остаётся делать мне, собирателю ошибок, искателю разломов? Только взять в свои ладони, а может быть, уже и в щупальца, обгоревший и потрескавшийся метеор твоего сердца. Я надеюсь мои слёзы исцелят его.
Фиолетовый туман, я улетаю метеором, коллапс вселенной не за горами, а за горами вспучиваются грибовидные наслоения, облачный атлас, сведите меня с ума, сведение треков, сведение глаз к переносице не запрещено ни в одной из стран мира, но выглядит как минимум странно. Думаю что скоро нам запретят даже это. Бактериофагия. Космические корабли высадились на пространстве авроры. Позвоночник. Детали змеи. Инвайт.
БайкерскиЙ Бар Гадкий КшатРИЙ. Вы заходите обесчеловеченные. Головка отколота об зубы. Безупречность системы сделанной кшатриями первогго эона не подвергаем сомнению. В жопе полно скелетов, они чёрные как обггоорелая бумага, как уголья, угорьки глаз, целлофановый узел. Я давитая хуйня. Я сразу же понял что ты должна принять от меня.
В блеcке мух, в тени соцветий — ты ничего не заметила? Порабощённые вспышками выступы. Евстрахельнаяя трубка — рукотворная трахея святого трахаря, который научилвся лёгкими слышать гнилогимны самому себе. Скотский отсос! Освобождённый выброс.
шизофазия 28/07/2020
Голоса цикад снова повторяют твоё имя. Как необычно тусить под звук закипающего чайника, на этой инфернальной дискотеке, где отклеивающися от стен и сочащиеся пафосом, закинувшиеся дешёвым экстази и лунной кровью полудурки вечной ночи аппетитно уплетают чипсы из полумесяцев ногтей. Стук по батарее, прислушайся, они там вольфрамовую проволоку тянут, мыслескоп. Вечеринка для восставших из ада, на которой подают детские обстриженные ногти, обжаренные во фритюре с корнем солодки и имбирём. Конь в пальто и с имбирём в анусе наш почётный гость, ибо в таком виде является великий герцог Жузи Касио, что командует тысячью двадцатью четырьмя легионами демонов. Как запах неполярного растворителя, ты прокралась в мои сны и полоснула по мозгу кокаиновой бритвой. Спляшем паучью лезгинку на черепах поверженных врагов, чёрно-синие снежинки, виниловый блеск, сшивший со всех сторон себя поглотитель ногтей. Да воссславится наша попойка!
Мы пришли чтоб сбросить кожу под потоком Персеид. Рукокрылый настоятель простирает благословения на головы присутствующих, из колонок льётся раскатистый перезвон басовитых пчёл. Медные браслеты на запястьях, в которых заключена Сила Змея — мягкий, красный металл. По полу волочится шлейф переливчатых мохнатых крыльев, входит Мадам Моль. Привратники мохнаток почтительно склоняют головки или что у них там. Жуки-скарабеи, нанюхавшись космоса, обрюхатились новым мировым порядком. Цветные сахарные черепа на подносах.
На земле трудно ходить с огромными крыльями. Они не вмещаются в пространство. С трудом люди понимают «ангелов и не похожих на них душ». Они думают, что ангелы живут в церквях. Священники людям внушили, что ангел — это послушный раб. Которому скажут: «Сдай богатство в ломбард и ходи бедный, без штанов. Последнее с себя сними, будь послушной овцой и зомби, которого волки сожрут, когда будут голодными. И тогда ты будешь называться ангелом, что во имя чего-то пострадал ради какого-то шарлатана». Если кто в храм не ходят и идолам поклоняться ни хотят, они называют демонами и бесами. Правда, это не так. Ангелами являются те, кого обществу трудно лишь понять. Они их считают странными. Это те, кто не любят толпу, а им нравится бродить одним, гулять по таинственным местам, и укрываться, и спрятаться от всех, даже от родителей и близких, чтобы внутрь не смогли залезть. И оставаться непрочитанной книгой для всех. Чтобы их никто не нашёл. Нравится мечтать и воображать. Уйти от всех и скрыться. И ходить абсолютно голым, и любоваться своим телом. Избегают общество. В душе они храбры и смелы.
RSS
