Цветобраз очень устал от жизни. Да и Радуга – цвет его турмалиновых Игл, исполненных Спектрального Яда – игл, взрощенных миллионами лет гулких недровых работы Матери Гайи – стала почему-то нон грата в Этой Стране. Оттого ему оставалось только равнодушно медитировать на ледяном кубе – кубе чистейшего льда, заготовленного для фестиваля христианских фигур, который по указанию Патриарха Сергия пройдет рядом с Храмом-на-Крови – на том самом месте, где Убили Царя. И цветность его терялась во время медитации, постепенно насыщая собой чистую субстанцию Lьда.
Когда-то Цветобраз был изгнан горно-языческими уральскими me-Троллями радужных кровей из странции метро Бажовская за несоответствие генеральной линии штольни. Христианство показалось ему более близкой альтернативой и возможностью отомстить me-троллям. Впрочем, втайне он лелеял надежду, на то, что Хозяйка его простит. Тема Lьда заинтересовала его, когда он стал разрабатывать доктрину метафизического Троцкизма (ведь Троцкий, как известно, был убит Lедорубом, а сам при этом был персонажем пламенно-мефистофелевским) – и читать лекции на эту тему местным галлюцианирующим.
Галлюцианировала и святая девочка Маша с официальным диагнозом «шизофрения», которую бабушка вела в Храм. Добрая Маша увидела Цветобраза в образе выжившего царевича Алексея, ведь царевич Алексей при жизни страдал гемофилией, а Цветобраз почти по аналогии впрыскивал свою спектральную-ядо-кровь желающим и нежелающим задаром. Протянула Машенька ладошку к царевичу Алексею – и уколола безымянным палец о турмалиновую иглу аки о веретено.
Погрузилась Машенька в глубокий спектральный сон, а вместе с ней уснуло и всё зачинающееся независимое Государство Урал. Потому как была она великой аватарой соборной души уральской. И снилась им жизнь иная – золотая и светлая Ur’альская жизнь. И христианский Lёд, на котором медитировал Цветобраз – стал спектральным. А пока они спали – с далёких звёзд и глубоко из под земли прибыли цветобразовы собратья по расе и крови. И бережно погрузили они спящих в кристаллические саркофаги из радужного льда ~ дабы счастливый сон их никогда не закончился.
Этот рассказ был написан примерно год назад, однако я сомневался, стоит ли его выкладывать, поскольку в нём присутствуют описания употребления, описания секса в том числе и группового, а главный герой рассказа (похожий на меня, но конечно же не я) совершает неудачную попытку суицида. Но, всё же, решил опубликовать его, чтобы текст не канул в забвении. Поэтому, публикую с дисклеймером:
Не рекомендовано читать лицам до 18 лет и чрезмерно впечатлительным персонам. Любые совпадения любой из частей данного текста с реальностью абсолютно случайны, все события полностью вымышлены. Я не рекомендую в чём либо подражать герою данного текста. Прочитав это, вы так же рискуете проникнуться к автору данного текста и его творчеству глубоким отвращением. Ну вот, если что, я вас предупреждал.
I
Ну ладно, расскажу историю о своём неудавшемся самоубийстве. Было мне вроде бы 24 или 25, на тот момент я уже написал апокатастасис и ещё несколько текстов, и думал что уже сказал всё что хотел сказать, и с одной стороны я порядком заебался от этой жизни по причине постоянных бытовых неурядиц, а с другой стороны я был удовлетворён своей жизнью, рассматривая её как законченное произведение искусства — почти законченное. Последним мазком, вишенкой на торте, должна была стать Смерть.
Я собирался выбрать экстравагантный способ ухода, что-нибудь такое, что вызывало бы удивление, и подводило бы под всей моей деятельностью некую яркую черту. Способов таких в моей голове крутилось много. И вот в один день, когда я триповал на отбитом дексе, я понял, что лучшего дня не найти — я уже неделю марафонил и был на таких тонких вибрациях, как будто меня практически уже нет, я чувствовал что у меня не осталось ни перед кем никаких моральных долгов, и все линии моей жизни выпрямились в ровный симметричный узор — оставалось только выпрямить ещё и линию кардиограммы, и застыть в совершенстве.
Моё настроение в этот день было мало похоже на то, как обычно представляют себе настроение самоубийцы. Можно представить это так: я чувствовал, что я уже готов распахнуть тяжёлые железные двери подвала своей психики, и выпустить самого себя под открытое небо. Я предвкушал смерть как долгожданный отпуск. Это отношение к смерти во многом пришло благодаря эфиру.
С одним товарищем, с которым мы вечно дегустировали яды, мы как-то раз решили попробовать эфир. Дегустатор ядов протянул мне запотевший пакет с прозрачной жидкостью на дне «Потрогай какой он холодный!» — и я сразу понял, что дегустатор говорит не о температуре эфира. Он говорит о его сути. После первых же вдохов я почувствовал, как на меня наползает густая и холодная тьма, замещающая меня собой, поглощающая и растворяющая. Эта тьма очень нежно и ласково обволакивала меня, она говорила «растворись во мне, забудь, исчезни!», и я вдыхал и вдыхал сладостный запах эфира, и никак не мог насытиться, и от той нежности, с которой меня растворяла и поглощала тьма, я плакал, а потом снова вдыхал эфир.
Декс, принципиально от него мало отличается, особенно в овердозах. Ну только в дексе ещё могут в белом свете растворить, ну это тоже ничё так, экстатичненько, только после таких растворений обычно всё тело начинает крутить и колбасить от избытка энергии. Ну, в общем, это был период погружения в Танатос, причём когда я систематически употребляю диссоциативы, танатос начинает мне казаться ещё более привлекательным, чем кажется обычно. Диссоциативы — пылающий синим пламенем меч вселенского апоптоза. В тот день я принял где-то полтора грамма декса, и выбрал способ ухода из тела — я решил вколоть себе в вену бензин, который как раз остался с отбивки. Нефть и Ртуть — мои любимые химические сущности, и я хотел, таким образом, слиться с одной из них.
Радужные разводы, бегущие по поверхности бензина, если капнуть его в воду — они очень похожи на то, как для меня выглядит мембрана нашей Вселенной, когда я расширяюсь до соответствующего уровня, при этом сам бензин, состоящий из перегнивших тел многочисленных существ, очень отчётливо пропитан стихией смерти. Существует слой посмертия, в котором души как бы «растворяютя в нефтепродуктах» — вообще это как бы чистилище, там из души выходит всякая грязь, отслаивается всё лишнее и наносное, это обычно бывает 15 минут агонии которые кажутся изнутри вечностью, в особых случаях бывает и пару недель, это если душа очень грязная, но у меня немного другой случай, я там питаюсь распадающимися астральными телами, выполняя функцию редуцента и могу находиться на слое нефтепродуктов постоянно. Поэтому, я думал что это хороший способ туда зайти, и приступить к новой жизни в форме «нефтяной пиявки».
И так, всё было готово, в ящике письменного стола лежало два 20 мл шприца, заряженные бензином, я слушал любимые треки и рассеянно листал ленту новостей, скользя взглядом по текстам и картинкам, ни на чём надолго не останавливаясь. Чёрно-синее внутреннее пространство практически сливалось с темнотой комнаты, освещённой монитором. От полутора граммов декса всё тело холодило как от огромной ментоловой конфеты, лицо преобразовалось в характерную «маску Чеширского Кота». Иногда я лайкал понравившиеся посты. В одном рокерском паблике лайкнул пост с фотографией молодой готичной неформалки, и увидел как она тут же лайкает в ответ несколько моих фотографий, тогда я зашёл на её страницу полюбопытствовать, всё равно мне было нечем заняться, я хотел потянуть ещё время, чтобы стартовать приблизительно к 3 часам утра (считаю это время для себя подходящим). Если я лайкал одну её фотографию, она тут же лайкала несколько моих. Изучая её страницу, я узнал о ней то что она веган, собирается поступать на ветеринара, интересуется виккой, слушает довольно таки депрессивное музло и любит крепкий алкоголь. Значит, алковеган. Интересно, а что у виккан-алковеганов в голове? Никогда не встречал такого сочетания. Решил просканировать энергетику. Вишуддха здоровая, восьмой план присутствует, и там даже как будто есть даймон, только непонятно, проснулся он уже или ещё спит… Сканил так — просто пялился на фотку пока изображение не начнёт рябить и пропадать, потом втекаю внутрь, и я уже внутри её головы, ну и там слои сознания упакованные как луковица. Стало интересно, что там с даймоном — такая плотно упакованная структура на восьмом плане, никаких щупалец или нитей или того что там обычно торчит наружу в качестве органов чувств, переплетённые ленты, наложенные друг на друга как стебли тростника в корзине, что внутри непонятно. Я тогда очень бесцеремонно вторгался людям в головы, и не стеснялся порой даже трогать там какие-то особо заинтересовавшие меня структуры, ну вот и в этот раз, «так, а что будет если я вот за это потяну? меня же никто не видит?» — и в этот момент меня увидели — из кокона, как бы сплетённого из плотных водораслей, открылись рыбьи глаза — её даймон выглядел как нечто вроде рыбы-луны, эта рыба рассматривала меня расфокусированным взглядом, как после сна, явно пытаясь оценить ситуацию, и понять, что это вообще такое. Насколько даймонячья физиология позволяет, я попытался изобразить из своей пасти приветливую улыбку — так-то я вообще-то понимал, что вломился без спросу в чужую голову, в которой уже кто-то живёт, а эта Рыба Луна, хотя и выглядела флегматичной, вполне могла и решить меня сожрать, приняв за еду…
В этот момент, от погружения в голову Рыбы Луны меня отвлёк звук сообщения вконтакте — оказывается, она написала мне, сразу как только заметила меня у себя в голове. Небольшой обмен любезностями, мы рассказали немного о себе, но впрочем совсем немного, потому что в информации на странице и так всё написано, разговор плавно пошёл в сторону обсуждения подходящих мест для распития алкоголя. Она сказала что предпочитает ходить на кладбище, причём расположенное именно в моём районе. Я уточнил «Ты что, живёшь там где-то неподалёку?» — и оказалось, что вообще буквально через пару домов от меня. Я не помню, от кого прозвучало предложение взять бухла пока магазины ещё не закрылись, ну я подумал, что времени у меня ещё полно, а на высших плато декса крепкий алкоголь заходит просто прекрасно, травиться — так травиться, и я съел ещё полграмма, быстро оделся так, как оделся бы на собственные похороны — чёрное пальто, чёрные узкие брюки, ботинки в военном стиле, перчатки с отрезанными пальцами чтобы было видно выкрашенные чёрным лаком ногти, чёрный берет с значком «СССР» — маленькая рубиновая пентаграмма с серпом и молотом была нужна для того чтобы придать моему виду некую шизоидность. Ещё я захватил длинный зонт-трость, я конечно же не боялся промокнуть и подхватить насморк перед суицидом, зонт-трость был нужен чтобы выглядеть модно, ну и мог пригодиться в качестве оружия при случайном столкновении с дикой фауной (вообще-то, это тоже было возможным способом умереть, и довольно весёлым, как по мне). Я увидел Рыбу Луну, идущую мне навстречу по улице, которую участки, освещённые оранжевыми фонарями, делили на равные сегменты света и полумрака, в моём восприятии это рябило как стробоскоп, она была одета в длинный чёрный плащ, штаны с дырками на коленках и тяжёлые ботинки, зонта у неё не было, она держала руки в карманах и улыбалась, её улыбка была улыбкой живого существа а не маскообразным дексовым оскалом, от неё исходило какое-то тепло, несмотря на мертвенно-бледный цвет кожи, присущий её лицу. Мы ритуально обнялись, как это обычно заведено у неформалов при знакомстве, и отправились в магазин, где купили поллитра 40% бальзама на каких-то травах и литр энергетического напитка.
Начинался мелкий холодный дождик, и зонтик пригодился, я раскрыл его, и само получилось так, что Рыба Луна шла, обнимая меня, и я чувствовал исходящее от неё мягкое тепло, мы шли в сторону кладбища, но почему-то нам внезапно захотелось свернуть в сторону мусороперерабатывающего завода, и бухнуть на фоне огней Мордора, вырывающихся из его труб, мы шли и обсуждали пропитанные некротическими вибрациями тексты какого-то суицидального сибирского постпанка, что мне понравилось, так это то, что Рыба Луна воспринимала текст как многослойную конструкцию из ассоциативных цепочек, ссылающихся друг на друга — её восприятие текста позволяло мне обсуждать с ней какие-то интересные мне смыслы, и ей даже не было скучно. Обычно, когда я начинаю говорить о своих интерпретациях какой-нибудь песни, на людей нападает зевота, а Рыба Луна ещё и свои ассоциации сверху накидывала, и мы ещё не выпили а уже было весело. Пить мы полезли на ржавую металлическую башню, подпирающую две параллельно идущие толстые трубы, завёрнутые в стекловату. Возле труб всегда было тепло. Мы разбодяжили алкоголь в энергетике, и начали пить, я пил по чуть-чуть, а Рыба Луна так, как будто бы совсем не боялась слишком опьянеть, похоже что её организм был в таком же симбиозе с алкоголем, как я — с дексом, эфиром и другими диссоциативами. Я рассказал ей, что я под наркотиками, и постарался описать свои ощущения. Она сказала, что давно хочет попробовать наркотики, но нигде не может достать. Я сказал, что могу достать всё что угодно, а про себя подумал «вот только, я же сегодня собираюсь покинуть это тело», но говорить такое вслух означало переход на какой-то совершенно особый уровень доверия, и я замолк, погрузившись в размышления — а стоит ли — вообще-то хотелось, и я чувствовал, что мог бы рассказать ей и об этом. Я попытался прочитать в её глазах, стоит ли говорить с ней на такие темы, и увидел характерный даэмонический блеск а так же то, что зрачки Рыбы расширены настолько, что радужки совсем не видно — а ещё я заметил что она держит вход в свою голову для меня открытым — контакт на аджне сразу же установился, аджны соприкоснулись и стало теперь уже очевидно, что Рыба Луна владеет гипнозом и телепатией, а пока я это понимал, она приподнялась на цыпочках, и поцеловала меня, потому что она ждала когда я замолчу, и вот наконец в моём монологе возникла пауза, воспользовавшить которой, она сначала просто прикоснулась к моим губам своими губами, и, почувствовав что мой рот стал мягким и расслабленным, скользнула в него своим язычком, и наши языки принялись исследовать друг друга, вкус был свежим и электрическим, дыхание слегка отдавало запахом «химичеких фруктов», наши языки переплетались в танце, как до этого, пока мы говорили, переплетались наши умы, и мы продолжали делать это очень долго, потому что с каждым мельчайшим движением раскрывались какие-то новые тонкие вкусы, тактильные ощущения и энергетические вибрации на уровне которых мы взаимопроникали друг в друга, не встречая никакого сопротивления, и я понял что доверяю ей, хотя и вижу её первый раз в жизни — в её сознании вообще не было блоков и закрытых мест, такого уровня прозрачности я мог достигнуть только в состоянии готовности к Смерти, и я уже понял, что рассказать — можно, потому что скорее всего она это знает, во всяком случае она не будет этому удивлена, но я не торопился останавливать поцелуй, и она тоже, хотелось всё более глубокого взаимопроникновения и мы продолжали до такого уровня, когда я уже совсем перестал ощущать какие-то границы между нашими телами и нашими психиками, и даймоны стали накладываться друг на друга — я периодически чувствовал в ней не её рыбу-луну, а своего, похожего на рыбу-удильщика — я выгляжу как морской чёрт в своей рыбьей форме, а то что нужно было принять именно рыбью форму, было как-то сразу понятно уже с начала нашего общения. Мы продолжали исследовать языками ротовые полости друг друга приблизительно 20 минут, и одновременно подумали, что нужно остановиться, чтобы сделать ещё один глоток алкоголя. Выпив, Рыба Луна стала глубоко вдыхать и выдыхать, чтобы немножко вернуться в реальность, я тоже хватал воздух ртом, и мы немного походили на двух рыб, оказавшихся на суше, однако через несколько секунд нас подхватило волной, и смыло обратно в море рыбьего мира. Она спросила меня, достану ли я ей завтра каких-нибудь наркотиков, и я сказал «Видишь ли, в чём дело — на самом деле, я собирался умереть сегодня к 3 часам утра, но теперь, я как-то уже даже не знаю, мне не расхотелось умирать, но пожалуй я не опоздаю умереть, если перенесу это на несколько дней, что значат какие-то дни перед лицом Вечности… А какие наркотики ты хочешь попробовать?». «Любые» — ответила Рыба Луна, и снова после этого мы переплелись в продолжительном поцелуе, пока он длился, я очень отчётливо осознал — я готов прожить столько времени, сколько Рыбе Луне понадобится, чтобы удовлетворить своё наркотическое любопытство — вот хоть пока она все виды наркотиков не перепробует, я готов доставать их ей, и вместе с ней дегустировать — и что она не будет употреблять их специально, через силу, чтобы хитростью не дать мне умереть — напротив, она без сожаления отпустит меня в смерть, если я захочу, несмотря на то, что возникшее между нами взаимодействие можно уже было считать как минимум влюблённостью и дружбой одновременно, наши даймоны заключили между собой такой пакт, на полубессознательном уровне. Алкоголь был допит только наполовину, и мы решили допить его в подъезде, потому что становилось холодно, подъезд выбрали мой, потому что я уже перессорился со всеми соседями, и мне было всё равно, если кто-то будет ругаться, что я опять бухаю с кем-то в подъезде. Дорогу до моего дома мы шли, весело болтая, я очень радовался тому, что она спокойно восприняла мою ориентированность на скорый суицид, так же спокойно, как и я воспринял её намерение попробовать все виды наркотиков — мы просто избавимся от тел и растворимся в Великом Море, и нечего делать из этого драму. Мы зашли в подъезд, и поднялись на случайно выбранный этаж.
Пока мы шли, она рассказала о себе и о своих жизненных принципах, оказалось, что её главными принципами являются отказ от насилия и от лжи, поэтому она веган и абсолютно никогда не лжёт, я спросил, знакома ли она с йогическими принципами ямы и ниямы, оказалось что нет, и я стал перессказывать ей теорию йоги, вспоминая всё чему меня учили (на тот момент я уже имел диплом преподавателя, но преподавать бросил, окончательно сторчавшись). Я рассказал о том, что практикую кудндалини йогу, и что я вегетарианец, то есть, не ем мяса, но ем яйца и молочку, и я стремлюсь к полному отказу от лжи, но мне это даётся через напряжённое превозмогание собственной природы, потому что говорить двусмысленно, вводить в заблуждение и иллюзии для меня так же естественно, как дышать, и только моя готовность к смерти позволяет мне сейчас говорить с ней настолько открыто и прямолинейно. Ещё я добавил, что она так молода, но так развита в нравственном плане, что мой нравственный потолок находится как раз примерно там, где находится её нравственный пол, и только смерть позволяет мне немножко прыгнуть выше собственного потолка, и проявляет лучшее что во мне есть. Я попросил, чтобы она приняла во внимание моё нравственное несовершенство, объяснив, что даже когда я абсолютно искренен, я автоматически формулирую месседж так, чтобы мои слова могли быть истолкованы многовариантно, но я обещаю что буду избегать прямого намеренного искажения, то есть, именно лжи, потому что она вызывает у меня глубокое почтение и уважение своими качествами. Всё это время мы сидели обнявшись на моём пальто, которое я положил на лестницу и пили, соседи не мешали нам.
Когда я начал рассказывать ей про остальные ступени йоги, следующие за ямой и ниямой, она забралась на меня, обхватив меня ногами, я сидел в полулотосе, и эта поза напоминала классическую позу совокупляющихся божеств из индийской иконографии. Она очень плотно обхватила меня своими ногами, и ритмично двигала низом тела, дразня мой давно уже полностью эрегированный фаллос, я перестал рассказывать о ступенях йоги, положил руку ей на крестец, и прижал её к себе ещё сильнее, мы стали тереться друг о друга и извиваться, я уже казалось чувствовал через одежду фактуру её половых губ, она повалила меня на лестницу, и моя рука скользнула в её брюки, наши рты влажно соединились, и я нащупал её вторые губы, такие же влажные — я прикасался к её вагине кончиками пальцев, с большой осторожностью, поверхностными и лёгкими касаниями, от чего она двигала тазом быстрее и интенсивнее, как в нетерпении, желая чтобы я действовал более быстро и интенсивно, но я продолжал поглаживать её всё так же поверхностно и легко, от чего она выделила ещё больше смазки. На мгновение у меня мелькнула мысль о том, что она значительно меня младше, я в 17 лет был ещё девственником, и Рыба Луна в свои 17 лет это совсем не то же самое, что я в свои 17 лет — это понимание меня немного расслабило, я понял что если оценивать наш уровень психосексуального развития, то я не совершаю ничего похожего на совращение малолетней. Когда я подумал об этом, Рыба Луна приподнялась, и увлекла меня за мусоропровод, расстёгивая на мне ремень, и извлекая наружу фаллос, сначала ей хотелось внимательно рассмотреть его и поиграть с ним пальцами, перед тем как положить его в рот. Я стоял, держась одной рукой за стену, потому что кружилась голова. Рот Рыбы Луны был расслабленным и упругим одновременно, когда она мягко скользнула своими губами по стволу моего члена, проглатывая его сразу почти по самое основание, это движение было очень лёгким и плавным, при этом там было тесно, будто бы не оставалось места ни для малейшего пузырька воздуха, я откинул голову назад, прогнулся в позвоночнике и задрожал, шумно вздохнув. Это не было оргазмом — под наркотиками я вообще обычно не имею оргазмов в классическом понимании, то есть с семяизвержением, вместо этого лёгкая оргазмическая вибрация начинается с самого начала, а иногда и до начала полового акта, и продолжается на протяжении всего его времени, иногда возрастая, иногда убывая. Когда она заметила, что я уже долго вот так вибрирую и не кончаю, она вопросителльно посмотрела на меня, и я рассказал об этом свойстве, предложив теперь поменяться — она сказала что у неё не происходит оргазмов при сексе с людьми, вообще, а только при мастурбации с помощью специального вибратора, но она всё равно любит заниматься сексом больше, чем мастурбировать, из-за подобных же предоргазмических ощущений, которые у неё точно так же растягиваются на весь половой акт. Только у меня так под наркотиками, а у неё так всегда. Я стянул с неё брюки, и она встала на четвереньки на расстеленное на лестнице пальто, развернувшись ко мне своими половыми органами, и прогнув спину, так что нижние губы призывно раскрылись, как цветок, ожидающий проникновения хоботка шмеля, её лепестки были бледно-кремовыми, в середине она немножко розовела, но совсем несильно, низкий уровень гемоглобина, наверное от алковеганства — почти всё её тело было как будто выбелено пудрой из раковин морских улиток, и только на её детских щеках иногда проявлялся тонкий болезненный румянец, который мне хотелось по-декадентски назвать «чахоточным», учитывая ещё и то, что на лице у неё было много бледных, слегка зеленоватых веснушек. Я положил ладони на её ягодицы и развёл их шире, ореол ануса по цвету у неё был не сильно темнее остальной кожи, волос на лобке не было, они, вероятно, были очень тщательно удалены и это ещё более усиливало впечатление «детской невинности и чистоты», что в действительности действовало на меня очень возбуждающе. Я прикоснулся расслабленным языком к её симметричным аккуратным половым губам, мой нос при этом упёрся ей прямо в анус, очень тонко приятно пахнущий из-за низкого содержания в пище индольных соединений, анус сократился и запульсировал, Рыба Луна выгнула спинку как кошка, её голова запрокинулась назад, и она едва слышно выдохнула «Аааахх!», тогда я начал двигать языком быстрее, проникая чуть глубже в неё, и нащупывая капюшон клитора, и она стала дышать всё глубже и громче, я заметил что когда я провожу при этом руками по нижней части её спины и по животу, по её телу проходят волны электрической дрожи, и стал играть с этим, я услышал как кто-то из соседей открывает дверь и выходит на лестничную площадку покурить, на тот момент наше дыхание было уже слишком громким чтобы нас было незаметно, но нам было всё равно и мы не останавливались, у меня включилась тактильно-вкусовая дексовая синестезия, как при нашем поцелуе на трубах, только теперь я проникал языком в семантические слои её вагины, сравнивая игру языка с «игрой языка», воспринимая её половые органы не только как биологическую, но и как смысловую, и даже как метафизическую структуру — я был носителем языка, а она Луной, и мой язык пил её лунный нектар, Луна изливала свой прохладный и мягкий свет в мои тёмные лабиринты, освещая своими бликами стенки моих ментальных перегородок, мой разум впускал свет, перегородки делались мягкими и прозрачными, я чувствовал как Луна делает меня ещё одним тончайшим газовым покрывалом, колышущейся и невесомой вуалью из призрачного света, тонкой и сделанной из паутин, свет Луны весь был соткан из таких вуалей тончайшей иллюзии которая служит не для того чтобы сокрыть истину, а для того, чтобы сделать её доступной для восприятия, я пил лунный свет, я пропитывался лунным светом, и я стал лунным светом, после того, как я «познал Луну» в библейском смысле этого слова, то есть так, как царь Соломон познал царицу Савскую, её вагина вибрировала звуковыми и световыми вуалями, складывающимися в бесконечные мантры и янтры, образующие ковёр тактильной светомузыки из электрических вибраций. Дальше, я вступил на новый этап изучения Луны — мой исследовательский зонд стал углубляться в лунные недра, очень медленными движениями, через которые шла ещё одна линия быстрой и мелкой вибрации с маленькой амплитудой, и ещё одна линия совсем быстрых и совсем тонких энергетических вибраций, сначала я вводил член неглубоко, приподняв Рыбу Луну так, чтобы поглаживать при этом её грудь, далее мы стали увеличивать глубину проникновения, у меня включилось членовидение, и я как бы видел своим членом как я скольжу под куполом из концентрированного лунного света, член входил в её вагину как священник входит в храм, и пространство храма освещало своим светом его душу, Рыба Луна повернула ко мне голову, и мы соединили наши верхние энергетические врата в поцелуе, я коснулся кончиком языка её нёба, и электрическая цепь замкнулась, мы вращали вечное колесо, у которого много названий, но оно является колесом жизней и смертей, и я вонзил свой член в неё на полную глубину, уже нисколько не сожалея о том, что я сегодня не умер, признав что смыслом моей жизни всегда являлось символическое проникновение сознания в истину, и в данный момент центральным символом этого проникновения являлось проникновение моего тела в тело Рыбы Луны, это было кульминационным моментом существования Вселенной, и мы могли продолжать находиться в этом вечном божественном моменте истины, пребывая в состоянии абсолютного откровения между жизнью и смертью сколько мы захотим, наше время не ограничивала необходимость физиологической разрядки, из-за которой люди обычно трахаются так непродолжительно, мы же были вольны наслаждаться друг другом столько, сколько этого захочется нам самим, мы, не испытывая физиологической разрядки, сами становились полностью сотканы из оргазмических вибраций, наши сознания общались через движения тел и через телепатию, через ритмы дыхания и сердцебиения, через электрическую активность мозга — я понимал, что Рыба Луна не видит всех подробностей того что вижу я, но может, и для этого я должен буду подобрать подходящий препарат, чтобы активировать глубинные структуры её мозга, отвечающие за синестезию и восприятие тонких планов, мои руки двигались по её телу, выписывая восьмёрки и знаки бесконечности, по маленьким бутонам её грудей, по животу и бёдрам, по мягому и гладкому лобку. Рыба Луна в некоторые моменты уже не сдерживала свой голос, иногда вибрируя гласные звуки, гулкое эхо которых прокатывалось по подъезду, как эхо нашего присутствия прокатывалось по прошлому и будущему. Если бы кто-то спускался бы сейчас по лестнице, мы и не подумали бы остановиться. Мой голос тоже иногда включался, и я понял что звук создаёт вокруг нас защитный слой, наткнувшись на который, человек спускающийся по лестнице, решит предпочесть воспользоваться лифтом. Лифт действительно кто-то вызвал, потом ещё раз, лифт проезжал вверх-вниз всё чаще, мы поняли, что хотя мы и вовсе не устали, нам всё равно придётся скоро завершать секс, ведь дом уже начинает просыпаться, поэтому, чтобы интенсифицировать ощущения, мы стали целовать друг друга более грубо, иногда кусая, и царапать друг друга ногтями, но я не особо в этом усердствовал, опасаясь оставить след на её красивой коже. Наконец, стало понятно, что наш защитный купол из звука скоро перестанет работать, и кто-нибудь сейчас спустится или поднимется нас из подъезда выгонять. Мы частично оделись, хотя могли бы подолжать и ещё, и допили остатки алкоголя. Я посмотрел на часы — я точно опоздал умереть сегодня. В этот момент по лестнице быстрыми шагами спускался какой-то мужчина с сигаретой в зубах, он куда-то спешил, и увидев нас с очень растрёпанными волосами и на скомканном пальто, сказал «Здравствуйте», и поспешил по своим делам дальше, не ожидая что мы поприветствуем его в ответ. Я похрустел шейными позвонками, и мы вышли из подъезда в новое утро, немного постояли на улице, и договорились, что я посплю, а после мы снова встретимся, чтобы что-нибудь употребить. Я сказал, что ей вряд ли стоит начинать сразу с декса, потому что это может оказаться слишком радикально нечеловеческим опытом, и лучше начать с какой-нибудь более понятной фармацевтической продукции.
Немного подумав, я купил пакет мускатных орехов, с которых я начинал своё погружение в мир психотропных веществ, и пачку катадалона — вещества с диссоциативными свойствами слабее чем у декса, потому что энергетика катадалона показалась мне наиболее близкой к лунному свету. Стоило начать с чего-то, не сильно отличающегося от алкоголя по степени изменения реальности — ну, я так думал на тот момент. Мы встретились под вечер, выспавшись, и начали с нескольких мускатных орехов, эффект мускатного ореха начинатся не сразу, первые 3 часа он не действует вообще, и мы, чтобы чем-то занять время в ожидании, гуляли по району, и я рассказывал о свойствах различных веществ. У меня действие муската началось по расписанию, через 3 часа после приёма, все характерные признаки были налицо — покраснение склер, зевота, усиление яркости цветов, замедление скорости реакции. Рыба Луна с интересом наблюдала мои трансформации, но сама не менялась. «Я что-то ничего особенного не чувствую. Давай съедим таблетки». Действие катадалона начинается примерно через 20-40 минут после приёма, в начале сопровождается тремором, потерей координации, речь становится многословной и вычурной. И вот мы бродим по торговому центру, меня уже в полную силу накрыл мускат, и уже начинают дрожать ноги от катадалона, кажется скоро я стану уморительно красноречивым, а Рыба Луна улыбается, оставаясь совершенно трезвой, и говорит «ну ладно, давай возьмём пива, кажется на меня совсем не действуют наркотики». Я попытался объяснить, что пить пиво с таким сочетанием веществ может быть не очень разумным решением. Но похоже Рыбу Луну совершенно не взяло ни с муската, ни с катадалона, и мы пошли в супермаркет, выбирать пиво. Тут то меня и накрыл поток катадалоновой активности — мне вдруг захотелось сделать сыроедные конфеты из сухофруктов и мака с мускатным орехом, и я начал выбирать ингридиенты, размахивая руками и восхищаясь цветом и янтарной прозрачностью сушёных мандаринов, которые если смотреть их на свет, выглядели как драгоценные камни — всё это я рассказывал, с выпученными глазами и преувеличено жестикулируя. Потом начал вслух читать то что написано на коробке с соком, перемежая это с рифмами, спонтанно возникающими у меня в голове — всё что я видел, рождало потоки рифмованной шизофазии. Усилием воли остановив себя, я смог сказать «пойдём быстрее на кассу, нам надо дойти домой, пока я ещё не совсем неадекват». Рыба Луна посмеялась «а почему я адекват?» и мы встали в очередь, я обратил внимание на то, что у неё вообще-то покраснели глаза, и она кажется начала что-то ощущать — «Не уверена, что буду сегодня пиво, кажется всё-таки что-то есть» — но пиво мы всё равно купили, и пошли в сторону моего дома, иногда присаживаясь на лавочки, когда накрывали слишком мощные волны прихода — Рыба Луна наконец заметила, что находится уже в сильно изменённом состоянии сознания, до моей двери она поднялась уже в довольно таки обезумевшем состоянии.
Я расставил на полу круг из свечей, Рыба Луна тут же разделась и легла в центр круга.
Рыба Луна разделась и легла в центр круга из свечей. Я поджёг кусочек фимиама и поставил Sunn O))). Водный мир захлестнул нас, планктонные организмы и саргассовы водорасли поплыли под потолком, дополненная реальность с голографической инфографикой, показывающей энергетические и оккультные характеристики каждого объекта, на стенах зеленоватыми огоньками разложения засияли печати. Я стал прикасаться ладонями к телу Рыбы Луны, вибрируя слоги, которые соответствовали характеристикам энергий, ощущаемых ладонями, выбирая точку для прикосновения случайным образом — одна из методик танатотерапии. Прикосновения к рандомным точкам тела перегружают сенсорный анализатор, когда он пытается найти в них какую-то логику, наступает транс, которому с помощью дополнительного внушения можно придать сходство с околосмертными переживаниями, и использовать это состояние для подключения к трансперсональным уровням психики. Разумеется, чтобы это работало, сознание самого оператора должно иметь доступ к этим слоям. Я хотел найти какие-нибудь структуры, растормаживание которых позволило бы активизировать надмозг, и улучшить связь со Сверхсознанием.
Чтобы не привносить, по возможности, искажений в трип Рыбы Луны, я сделал себя максимально пустым, растворяясь в бесформенное Ничто, полностью отождествившись с рваными гитарными дронами и шумами, я присутствовал в реальности ровно настолько, насколько это было необходимо, чтобы активизировать надмозгные структуры. Мышечный панцирь Рыбы Луны плавился под моими прикосновениями, дыхание стало замедляться, появились первые признаки начала астральной проекции, небольшие волны дрожи, пробегающие по телу, которые заканчивались полной релаксацией в момент выхода, другим зрением я увидел как разворачиваются мягкие желеобразные стены коридоров её внутренних пространств, светящиеся изумрудным светом. Вошёл в обширное пространство, где находились катушки с намотанными на них плёнками опыта, такие постоянно самовоспроизводящиеся циклы самосущих смыслов, представляющие из себя архетипическую основу психики. Это структуры, сохраняющиеся между воплощениями, и несущие в себе информацию о всех мирах, в которых воплощался и будет воплощаться их носитель, и по этим структурам можно узнать всё о возможностях психики каждого существа. Я обнаружил там весьма любопытный цикл, связанный с миром нефтепродуктов — большой и сложный механизм, позволяющий жить в некромире, встречающийся у личей, жнецов и богов смерти, причём в случае Рыбы Луны это было больше всего похоже именно на структуры кого-то из богов, такое вполне могло быть, она могла быть проводником какого-либо божества, и мне стало интересно, какого — я ускорил вращение энергий в этом цикле, и увидел как зажигаются нейронные цепи. Чистилище мира нефтепродуктов тут же распахнулось во все стороны и мой ментал заполонили полупереваренные обрывки галлюцинаций мертвецов, я тут за увидел след божества, которое создало себе Рыбу Луну в качестве аватары. В разных культурах у неё разные имена, но всегда присутствуют повторяющиеся атрибуты — серп, змеи, перекрёсток, Луна.
Рыба Луна, не выходя из транса, произнесла «Я вспомнила свои прошлые жизни! Я — Геката», и она назвала ещё одно имя, тайное и не известное широкому кругу. Дальше последовал монолог, с абсолютной точностью свидетельствующий о том, что в этот момент Геката говорила со мной, через Рыбу Луну, с точностью попадая во все смыслы, известные только мне. Приблизительно за два года до описанных в этом тексте событий, я обращался к Гекате с молитвой, и это был её ответ, разумеется, я учитываю свойство моей психики видеть в каждом проявлении мира послания богов, адресованные лично мне, но ведь в определённом смысле, так оно и есть, ну то есть на том уровне, где я уже не могу сказать, что являюсь человеком – скорее я ощущаю себя строчкой в книге, число страниц которой неисчислимо, и вот, вспомнив свои предыдущие воплощения, Рыба Луна сказала мне, что она хочет преодолеть рамки человеческих условностей и ограничений, и предложила мне представлять на её месте другую девушку, занимаясь с ней сексом, для того чтобы разрушить паттерн эмоции ревности, я подумал и сказал, что лучше я буду представлять в это время свою маму, чтобы заодно символически нарушить запрет на инцест. Надо сказать, актёрское мастерство и способности медиума Рыбы Луны были на высоте – ни разу не видев моей мамы, она вдруг стала в точности передавать её мимику, жесты и голос, впрочем я был под катадалоном, это тоже не стоит списывать со счетов, ведь под этим веществом можно убедить себя в чём угодно. Как бы то ни было, мы, как два великих деструктора, преисполнились решимости освободить себя от всех оков, мешающих ощутить сполна биение жизни.
Название этого клуба вечно вылетает из моей головы, поэтому, я назову его клуб «Деменция», тем более что встречи с существами, похожими на дементоров, в этом клубе не редкость. В чёрных капюшонах, очках как глаза у стрекозы. Обычно там играет транс или техно, но этой ночью, внезапно, порнограйнд, руководство Деменции решило приколоться. А объебосам-дементорам похуй под какую музыку галлюцинировать на танцполе. На мне был шутовской колпак с двумя рогами, психоделическая гавайская рубашка в турецких огурцах и шипастый ошейник с поводком, Рыба Луна оделась как классическая садо-мазо госпожа и нарисовала вокруг глаз чёрные пятна с рваными краями. В очереди на входе мы запили пивом горсть таблеток катадалона. Здание клуба Деменция, имеющее форму додэкаэдра, располагался недалеко от набережной реки и ветер иногда доносил запах тины, тусовки в этом клубе отличались от всех прочих тем, что иногда там можно было наткнуться на мокрых людей, с волос которых свисала ряска, пахнущих улитками и камышами. К нам подошёл один мокрый человек, мой знакомый, достал из кармана банку баклофена и предложил нам. Самое то что нам нужно, чтобы ощутить биение жизни! – порнограйнд, катадалон, пиво и баклофен. Музыка – отрыжка под расстроенную дисторшированную гитару, но именно в этом странном сочетании звуков ощущался сейчас какой-то крайне глубокий смысл. Люди были похожи на марионеток, дёргающихся на ниточках, а ещё, я впервые обратил внимание, что полы в Деменции покрыты шахматным кафелем – кто-то играет в шахматы людьми, или мне стало так казаться, ощущение немного гнетущее, с одной стороны, но общая атмосфера, лазеры и стробоскопы, громкая хотя и невнятная музыка наполняли всё это какой-то энергией, которая пусть механичеки, но двигала нами – мы двигались в стробоскопических лучах, выхватывающих мгновения из сенсорной каши. Я вдруг вспомнил о том, что в прибрежном песке однажды нашёл окаменелый отпечаток аммонита. Окаменелые отпечатки стробоскопических шлейфов никто нигде не найдёт. Деменция. Поворот не туда. Имитация жизни – дурашливые завывания вокалиста вдруг приобрели иной, зловещий смысл. Вот он, разодетый как павлин, стоит на сцене, завывая и кривляясь, восхваляет некрофилию и копрофагию, а все эти люди на танцполе поклоняются Сатане, но не из-за избытка жизненных сил, а просто потому, что больше ничего с собой поделать не могут. Ко мне подошёл какой-то голый по пояс мужик, похожий на сатира, он взял меня за оба соска и принялся их крутить. Я не растерялся, и стал крутить его соски, так мы и стояли, Рыба Луна держала меня за поводок и угорала, мужик вдруг наклонился ко мне и прокричал мне в ухо «Я вижу по тебе, что мы родились в один и тот же день!». Я сказал ему «Назови дату», он назвал правильную. Потом он попросил у меня сигарету, прикурил, стряхнул пепел в ладонь, и попросил меня сжать кулак. Когда я разжал кулак, пепел оказался в ладони. «Ладно, это была присказка, сказка будет впереди» — сказал он, и извлёк из кармана брюк что-то похожее на кубик рубика, или на шкатулку сенобитов, и начал эту штуку разбирать. И в этот момент, начала происходить какая-то чертовщина. Время вокруг нас троих словно замедлилось, музыка играла как сквозь воду. Кубик рубика в его ладонях раскрывался и превращался в додекаэдр – я узнал в нём модель клуба Деменция, «смотрите дальше!» сказал мужик, и начал разворачивать модель – мы увидели самих себя, выполненных в примитивной полигональной графике, он приближает нас, вращая пальцами этот кубик рубика в дополненной реальности, приближает наши головы – схемы мозгов, височные доли ощетинились векторами, означающими движение электрических импульсов, многочисленные петли в которых вращаются смыслы, он меняет что-то в «начало» и в «конец», петля замыкается, «Вы только не пиздите никому особо о том что меня здесь видели, да вам никто и не поверит, ха-ха-ха», уроборос, сдвиг, мы вдвоём с Рыбой Луной, вокруг нас на танцполе образовался небольшой пятачок без людей, она сжимает мой поводок и кажется она удивлена. Деменция. Здесь всегда происходит какая-то дичь. Потом обычно никто ничего не помнит.
Так же как обычно никто не помнит корневых эпизодов своей жизни. Я помню, но как правило, только событийную часть – мне сложно бывает вспомнить, что именно я чувствовал и почему именно так я поступил. Однако кое-что я всё же могу вспомнить – та ночь в клубе была подобна разрыву семантической ткани, сквозь который на меня смотрел я сам, придавленный бетонным кубом своего корневого эпизода, и тщательно запрещающий самому себе существовать – как же это получилось? Я помню, почему я вообще стал использовать речь. Говорить я начал довольно рано, но всё равно, я хорошо помню что было перед этим – в начале я не подозревал о том что существуют другие люди. Нет, то есть я видел прекрасно, что какие-то штуки издают какие-то звуки, и что-то делают с другими штуками и со мной – в основном, это были действия, направленные на удовлетворение моих потребностей, не всегда полностью правильные и своевременные, но всё же я вскоре понял, что эти штуки, в общем и в целом, работают на то чтобы удовлетворять мои потребности, и счёл их продолжениями собственного тела, которые я по какой-то причине не контролирую. В общем-то я уже смирился с мыслью, что это просто мир такой, где всё вокруг сделано из меня и делает всё только для меня. И мне было нормально. Пока я не начал замечать что-то. Я заметил очевидное внешнее сходство «этих штук» и меня, и сходство издаваемых ими звуков с теми, которые издаю я сам, когда испытываю какие-либо эмоции. Только их звуки обладали более сложной структурой – и вот в меня закралось подозрение… Я начал анализировать звуки, которые производили эти штуки, и вскоре понял что по уровню сложностей этих звуков, можно судить о сложности предполагаемого поведения – например, кошка говорила в основном только «мяу», и её поведение было простым и предсказуемым, а вот люди говорили более сложные вещи, и чем сложнее речь, тем сложнее поведение человека, в том числе и по отношению ко мне. И тут со мной случилось ужасное озарение – я понял что «эти штуки» обладают независимым от меня самосознанием, примерно таким же как у меня. То есть, для меня это реально долгое время не было очевидным, и я думал что они все – продолжения моего тела, и заботятся обо мне просто потому что такова их функция – а оказалось, всё не так просто. Это понимание было шокирующим, из него следовали поистине удручающие выводы: какие-то штуки, обладающие независимым от меня самосознанием, видимо более мощным чем моё, заботятся обо мне, с непонятными целями, и я полностью зависим от их милости. Дальше, ещё страшнее – я понял, что они могут чувствовать, по сути два чувства – любовь и ненависть. Если они кого-то любят, то они стараются делать что-то для него, а если ненавидят, то будут его избегать или постараются уничтожить. Это вот было самым страшным моментом, потому что я понял, что сама моя жизнь зависит от того, любят ли меня окружающие меня существа, и при этом, они вполне могут меня и не любить – а значит, в любой момент, они могут от меня отказаться, или вовсе убить меня. И поэтому, я должен сделать всё, чтобы понять, как вызывать у них любовь – а для этого надо разгадать их структуру. Я понял что они обладают способностью моделировать мои переживания в своих сознаниях, и для того чтобы влиять на них, я должен освоить их язык, а ещё я должен стать умнее каждого из них, чтобы заранее просчитать все их ходы, и уметь опережать их конструирование образа меня. Для создания таких образов, я выработал различные инструменты. По сути, значительная часть структур моего внутреннего мира существует только для того, чтобы влиять на мой образ в сознании других людей. Я понял что для меня жизненно необходимо быть милым, не вызывать ни у кого ненависти, быть умнее всех, вызывать любовь. Что касается моей лжи и неискренности, это появилось именно тогда, потому что я заметил, что эти существа, как правило, не способны отличить искусно выстроенную ложь от правды. и иногда, для формирования образа, менее энергозатратно бывает использовать ложь – только надо стать умнее своих оппонентов, чтобы во лжи меня не уличили.
Так вот, тогда в клубе я почувствовал наплыв давнего ужаса. Я почувствовал что со мной взаимодействует некая непонятная структура, которая дробится на множество людей, и действиями каждого из них передаёт мне какие-то сообщения. Эта структура гораздо умнее меня, и она знает наперёд все мои уловки. Бесполезно что-то пытаться от неё скрыть. И эта структура взаимодействует со мной через людей – я ошибался, они не во всём подобны мне, иногда в них живёт нечто совершенно ИНОЕ, и в Рыбе Луне концентрация этого иного бытия достигала максимума. Я понял это, когда мы вышли из клуба, и стояли на берегу реки – в небе светила луна, и рядом со мной стояла Рыба Луна и улыбалась, я видел сквозь её лицо некий огромный древний разум чего-то Иного, о чём я даже не подозревал, оказалось что её честность и открытость были сознательной тактикой, с помощью которой Рыба впускала в себя Иное, и становилась этим. И я впервые не почувствовал страха – я понимал что со мной взаимодействует кто-то умнее меня, но этот кто-то меня любит, хотя на самом деле ему вообще всё равно, так что можно расслабиться и не бояться даже того, что этот кто-то перестанет меня любить – я отчётливо осознал что я всё равно не сделаю ничего такого значительного, что заслужило бы ненависти этого высшего разума и мне абсолютно нечего бояться. «Рыба Луна, я не боюсь тебя!» — сказал я. В этот момент мне было почти страшно от того что я говорю эту фразу, но откуда-то у меня появилась невероятная уверенность, стремление погрузиться в это бытие, и доверие этому иному разуму. Рыба Луна поняла, что я имею в виду под этой фразой, и кажется она ответила, что тоже меня не боится, и мы разделись и прыгнули в реку.
Какое-то время мы молча висели в чёрной воде. Возможно, читатели снова ждут описания того, как мы потрахались в реке, потом на кладбище, потом снова в кровати, в лесу, на письменном столе, на чердаке и снова в лесу и снова в кровати, но если вы этого ждёте, то можете не читать дальше. Описание половых актов это конечно весело, но для понимания сути того, что я хочу рассказать, много таких описаний не понадобится – всё равно происходит у меня при этом всегда примерно одно и то же, и прочитав описание одного сексуального опыта, можно представить все мои сексуальные опыты (во всяком случае, с этим человеком). Но, был всё же один эпизод, который немного отличался от остальных тем что в нём было много участников. И вот как мы туда попали. Мы всё ещё висели в холодной воде, уже светало и Рыба Луна сказала, что хочет покурить марихуану – оказывается, она ещё не пробовала. «Так с этого и надо было начинать! Тогда поехали к трикстерам!» — конечно, я даже не мог представить, что кто-то не пробовал курить марихуану, и даже не предложил этого, начав со всяких аптечных извращений. Конечно же, постижение наркокультуры немыслимо без курения травы, и поэтому, мы собрались ехать к трикстерам.
Трикстерами я называю небольшую группу магов, которые курят травку и спайс, и обитают на окраине города – в одной квартире всё время обитает от пяти до двенадцати человек – апостолы Первотрикстера по имени Джоник – это сорокапятилетний юноша, профессор органической химии, нагваль, любитель спайсухи и кастанедчик. Его энергетическое тело очень «пушистое» — он напоминает мохнатого белого кота. А ещё в этой квартире живёт кот Бегемот – реальный мохнатый чёрный кот огромного размера, который умеет ходить на задних лапках, и утаскивает наркотики со стола, стоит только отвернуться. Кот Бегемот с его хозяином представляют забавное зрелище – Джоник очень худой и небольшого роста, блондин, в свои 45 выглядящий на 17, и его огромный кот, который вставая на задние лапки, становится ему примерно по пояс. Ещё в этой квартире живут несколько мужчин и несколько женщин. Все они связаны какой-то сложной сетью сексуальных взаимоотношений – вроде бы, у них не полный промискуитет, но почему-то каждый раз когда я там оказывался, происходили какие-то рокировки, и трикстеры разбивались на новые пары. Большинство из трикстеров-мужчин были гетеросексуальны, все женщины-трикстеры были бисексуальными, однако в целом в трикстерской квартире царила скорее асексуальная атмосфера, потому что все были обычно настолько накурены, что уже никто в принципе даже и не мог. Трикстеры часто носили яркие полосатые вещи, почти на каждом было что-нибудь в полоску. Они всегда вели себя несерьёзно и инфантильно, но это было сознательной практикой контролируемой глупости, а так то трикстеры могли становиться серьёзными, если надо. Однажды я встретил Джоника, когда он возвращался с работы в университете. Он был в пиджаке, с галстуком, нёс под мышкой портфель с какими-то бумагами, и выглядел на свой возраст а может быть даже старше. Я сказал ему «Привет, Джоник!» а он, незнакомым голосом, ответил «Это там я Джоник, а сейчас я Иван Васильевич». Мы зашли с Иваном Васильевичем к нему домой, он переоделся из костюма в свитер в оранжево-зелёную полоску, выкурил трубочку спайса, и его лицо сразу же стало детским и порозовело. Он перекинулся в Джоника. Трикстеры исповедовали шуточную религию, и называли себя Сектой Упячных Котячек. Суть религии состояла в том, что трикстеров создал Кот Бегемот, чтобы они ездили для него в Москву за амфетамином. Религия трикстеров, как и всё остальное, тоже была несерьёзной.
Перед поездкой к трикстерам мы зашли к Рыбе Луне, чтобы взять какие-нибудь аксессуары, мы хотели немного пофоткаться. Она достала ящик, в котором оказался набор готичного кружевного белья и несколько разноцветных вибраторов – она выбрала два кислотно-розовых, один обычный, а другой с ушками как у кролика. Ещё там оказался медальон в виде перевёрнутой пентаграммы, плётка и накладные рога, а так же несколько перстней в виде когтей. Мы густо подвели глаза и накрасили губы чёрной помадой, Рыба Луна надела накладные рога, короткую юбку, чулки в сеточку и трусики с прорезью снизу, которые не закрывали ничего. Я оделся как обычный дементор, в бесформенный чёрный балахон, на лбу я нарисовал перевёрнутую пентаграмму с числом 666, спиральки на щеках как у куклы из Пилы, надел очки-стрекозы чтобы не палиться. Мы позвонили Джонику, и он сказал что этим вечером как раз планирует накуриться – он каждый вечер планирует накуриться, поэтому можно было даже и не звонить, всё равно в какой из вечеров к нему ни приедешь – там либо все накурены либо под кислотой. Но на всякий случай, я каждый раз всё равно уточняю – а вдруг трикстеры чем-то заняты. Но такого ещё ни разу не было. Однажды, я зашёл к ним выпить чай, и меня уговорили ещё и покурить. Я покурил, и после типичной для меня панической реакции, мой мир вдруг рассыпался на разноцветный калейдоскоп. Я понял, что на самом деле мне никуда не надо. Я остался на трикстерской кухне и пил с ними чай – на часах, имеющих форму морского руля, время остановилось, и там всегда 16:20, время пить чай. Я сам не заметил, как просидел на кухне месяц, начал носить полосатые вещи, и меня стало устраивать абсолютно всё в моей жизни. Утро я начинал с трубки гашиша. Но потом я покинул трикстерское гнездо, потому что я не мог находиться там постоянно – моя роль такова, что я приезжаю к трикстерам иногда, и тогда я сам становлюсь трикстером.
В квартире Джоника всё было покрыто слоем какой-то желтоватой мутной копоти, я не знаю почему. В сочетании с остановившимися часами, протёртыми диванами с пружинами, торчащими из дыр, выцветшими фотообоями и обилием непонятных старых вещей всё это создавало атмосферу, похожую на ту, которой веет от фотографий из заброшенных квартир в Припяти. Законсервированное время. Когда мы зашли, дверь нам открыл Чугунный Дракон – внушительного телосложения мужчина с масляными от кайфа глазами, с обнажённым торсом, покрытым татуировками с кельтскими плетёнками, рунами и трикселем – он был кем-то вроде трикстера-берсерка. Ещё здесь было три девушки – кудрявая казашка Тереза в одном глазу которой был искусственный хрусталик, что придавало этому глазу кошачий блеск, повадки Терезы были милыми но в ней чувствовался при этом какой-то шизофренический ужас, будто бы она воспринимает всех окружающих людей как кукол, которых дёргают за ниточки – пластилиновая мимика, пластилиновый смех; полутрикстерша Мориам, она, как и я, не находится в режиме трикстера постоянно, а только в свободное от работы дизайнером время, Мориам всегда одета изысканно и стильно, круглые тёмные очки, бардовая помада, свитер с высоким горлом, тонкие мятные сигареты в мундштуке, череп на цепочке; Любушка – вообще не трикстер, и даже не наркоманка – я видел её до этого на эмо-тусовках, непонятно, как она вообще попала к трикстерам, не ожидал её здесь встретить, впрочем она всегда тянулась к наркоманам, непонятно зачем. Джоник восседал на кухне, с котом на руках, как какой-то языческий бог, и сосредоточенно чистил курительные трубки длинной спицей, смывая смолу спиртом. Увидев нас, он лучезарно улыбнулся, выпучил глаза, и сделал изящный жест своими маленькими ручками, приглашая нас присоединиться к чаепитию. «Безумный Шляпник!» — засмеялась Рыба Луна. Джоник тут же встал, куда-то удалился, а вернулся в кислотно-розовом цилиндре точно такого же цвета, как вибратор с кроличьим ушками. «Следуй за розовым кроликом» — сказал я, трикстеры не поняли моей шутки но всё равно засмеялись. Мориам откуда-то достала мармелад и печенье, Тереза тут же начала уплетать сладости с таким видом, будто бы осталось 5 минут до конца света, я подумал что она наверное чем-то расстроена, и положил на середину стола таблетки – баклофен и катадалон. Чугунный Дракон заулыбался и сказал что-то про свои бурные школьные годы, и как они ели эти таблетки в ныне закрывшемся клубе «Парастезия», который для нашего поколения стал уже своего рода легендой. Джоник присвистнул, прикидывая количество таблеток и количество нас, и достал бонг.
Тереза тут же забыла о конфетах, и переключилась на методичное поедание таблеток, Джоник прочитал инструкцию к катадалону, и вынес свой вердикт «Странное вещество» — после чего тут же проглотил горсть таблеток. Все причастились таблетками, и Джоник стал забивать бонг, он сказал что трава какая-то странная, 10 минут ждёшь и ничего, а потом накрывает медным тазом по голове. Я согласился, что это немного странно, и сообщил, что Рыба Луна никогда не курила марихуану. Любушка сказала, что она тоже ни разу не курила. «Ну, тогда вы будете курить первыми!» — провозгласил Джоник, подмигивая остальным трикстерам. Они знали, что значит этот сигнал. Трикстеры придерживались некоторых традиций курения травы, которые были унаследованы ими от индийских агхори. Посвящаемый неофит курит первым, остальные поют. Любушка и Рыба Луна сделали по затяжке, и все тркстеры встали со своих мест, грянув «Союз нерушимых республик свободных…» — текст гимна СССР здесь все знали наизусть. Взгляд Любушки тут же расфокусировался, и она стала двигаться медленно, как рептилия, Рыба Луна выглядела абсолютно без изменений. Бонг пошёл по кругу, и мы не спеша приближались к состоянию «вхлам», вот только Рыбу почему-то не торкало. Но, ей понравился вкус дыма, и поэтому она постаралась скурить побольше. Через некоторое время эффект от травы всё же догнал её, и Рыба Луна принялась внимательно изучать остановившиеся часы.
«А вы знаете о том, что за этими часами находится портал? Я вижу прослойки…» — с этого начался трип Рыбы Луны. «Это те же самые прослойки которые я видела под бензином, перед тем как вспомнить, что я была Гекатой». «О как! Гекатой! Ну это же замечательно!» — сказал Джоник, сбрасывая с себя человеческую форму, как мокрое пальто. Мы увидели его в его истинной форме, в форме трикстерского божества Маргараса. Белый пушистый кот с огромными янтарными глазами, и фосфорицирующей шерстью. Чёрный Кот Бегемот запрыгнул на своё место рядом, становясь чернее чёрного морока, темнее тёмного месяца. Трикстерские боги – две пушистые звезды, белая и чёрная, в газопылевых облаках священного дыма. Джоник выдувает поток дыма на кота, чёрные и белые волокна сплетаются, и они становятся вечным механизмом, который порождает и уничтожает миры. Рыба Луна так же входит в режим бога, сделав жест, в котором обычно изображают Богиню Перекрёстков, только вместо змей у неё в руках два ярко-розовых вибратора. Я на мгновение задумался о том, что Любушка наверное охренеет от таких метаморфоз, но посмотрев на неё, понял, что не охренеет – её лицо превратилось в расписанный под хохлому череп, пространство вокруг змеилось красными и чёрными лентами, в глазницах полыхнули рубиновые огоньки. Конечно, кто бы мог сомневаться – некротрикстер, как и я, тогда я тоже срываю маску и перекидываюсь в рептилоида, потому что для уровня рыб мы ещё недостаточно накурились, а Чугунный Дракон действительно превратился в чугунного дракона, с рунами на чешуе. Мориам стала приобретать свой эльфийский вид, а Тереза стала похожа на какого-то небольшого тролля с голубой кожей и заострёнными зубами, одновременно жутковатого но при этом невероятно няшного. Мы положили в центр листок бумаги, и все взялись за химический карандаш, след от которого становится фиолетовым, если смочить его слюной. Начав вибрировать АУМ, мы погрузились в транс, и позволили энергиям течь через наши руки, двигая карандаш. В результате мы получили узор, похожий на снежинку.
Джоник расставляет круг из свечей. Рыба Луна раздевается и встаёт в центр, с кислотно-розовыми вибраторами в руках, Любушка ходит с выпученными глазами, завернувшись в штору, как в мантию, Чугунный Дракон с Мориам и Терезой целуются на диване, я достаю варган и начинаю наигрывать мотив какого-то древнего гимна. Внезапно, Тереза вспоминает что у неё были краски. Баклофен во всю напирает, а значит самое время заняться искусством! Мы начинаем рисовать на Рыбе Луне. Складывается концепция для фотосессии. Руки её мы красим в густой тёмно-фиолетовый цвет, и рисуем на них звёзды. На спине изображаем древо миров. Глаза на ягодицах, ладонях, пятках и сосках, третий глаз на лбу. Кто-то включает песню со словам «У меня 9 рук, 9 ног, 9 глаз! Я не Дьявол, я не Бог, я – ЭКСТАЗ!!!». Рисуем много звёзд по всему телу, какие-то сигиллы. Венчаем её голову накладными рогами. На телах Терезы, Мориам и Чугунного Дракона тоже появляются рисунки, но тут Дракон понимает, что нам сегодня обязательно нужна бутылка кагора, и накинув пиджак на голое тело, отлучается в магазин. На груди ему кто-то уже нарисовал коловрат и две руны соулу, и я сомневаюсь, что в таком виде ему продадут алкоголь, но через несколько минут Чугунный Дракон возвращается с несколькими бутылками, кольцами кальмара и жёлтым полосатиком. Всё готово к ритуальному запечатлению образов – Джоник сегодня безумный шляпник, и поэтому, он одет только в шляпу. Любушка одета в штору, а остальные в рисунки.
Мы долго подбираем предметы для антуража. Стенка, на фоне которой мы собираемся фоткаться – сама по себе достаточно живописна, это старые советские обои, местами оборванные, и сквозь них проглядываются паттерны других эпох, и даже какие-то совсем уж старинные газеты. Джоник приносит плазма-шар, в котором гуляют молнии, и свою коллекцию ножей. Рыба Луна выбирает зазубренный кинжал из радужной стали с цветами побежалости, мы снова накуриваемся, и тут приходит идея – поставить в качестве одного из предметов фона телевизор, показывающий белый шум. На телевизор мы ставим пластмассовую модель реактивного истребителя, и несколько подсвечников со свечами, похожими на церковные, бонг ставим туда же. Сначала Рыба Луна и Любушка позируют вдвоём, Любушка снимает штору и остаётся в чёрной «рентгеновской» майке с изображением грудной клетки, они целуются, ласкают друг друга, погружают пальцы в волосы. Покрасить руки Рыбы Луны в тёмный цвет было хорошим решением – тёмные руки Рыбы с белыми волосами Любушки, и наоборот – несколько раз я снял это крупным планом, затем они начали играть с плазма-шаром. Когда прикасаешься к поверхности плазма-шара пальцем, няшные фиолетовые молнийки приходят в движение, формируя свечение, похожее на эффект Кирлиан, при этом чувствуешь кожей небольшой разряд тока. Девочки сначала так и делали, ловили пальцами молнийки, а потом стали экспериментировать – а что будет, если дотронуться до плазма-шара соском, или клитором? Металлические штанги в сосках Любушки вызывали особенно мощный поток искр, в руках Рыбы Луны появились вибраторы, Джоник что-то шаманил, я снимал всё на зеркалку, Чугунный Дракон с Терезой и Мориам переплетались на кровати в замысловатых орнаментах баклофенового экстаза. После того как они дошли до кульмнации, Любушка снова завернулась в штору и залипла отдохнуть в кресло, и я немного поснимал Рыбу Луну с её атрибутами. Получалась довольно таки умопомрачительная эротика для торчков – телевизор, показывающий белый снег, девочка с рогами, мастурбирующая кислотно-розовым вибратором и плазменным шаром, плётка стояла в бонге, как цветок в вазе. Кагор в бокале, очень напоминающий кровь, вампирская эстетика и декаданс.
От кровати, где были Чугунный Дракон, Мориам и Тереза, по всей комнате расходился отчётливый запах секса, я отложил фотоаппарат, прижался к Рыбе Луне, наши языки сплелись, к нам присоединился Джоник, потерявший где-то свою шляпу, мы дунули снова. Мы хотели так же втянуть и Любушку, однако она совсем устала и слилась с узорами на диване, глаза её немного остекленели. Джоник, обычно гетеросексуальный, в этот раз не стеснялся целоваться и со мной, я положил руку на его член, а он на мой – для трикстера все рамки и барьеры ничто. Мы занимались сексом втроём, меняя разные позиции, то же самое делали Чугунный Дракон, Мориам и Тереза, Любушка пару раз вставала чтобы попить и снова проваливалась в галлюцинации. Я и Рыба Луна делали Джонику двойной минет, переплетая языки вокруг его небольшого, аккуратного члена, он изгибался и урчал как кот, Рыба Луна провела по его груд ногтями, оставляя медленно бледнеющие красные следы на коже, Джоник завибрировал и застонал. Его член полностью помещался у меня во рту. Когда он трахал Рыбу Луну в позе по-собачьи, я засунул язык глубоко ему в анус, он не возражал. Его анус до сих пор был девственным, я точно знал это.
На рассвете, мы лежали, обнявшись, под пушистым пледом, баклофеновые огни догорали в нейронах, мы чувствовали мир в душе и покой. Наверное, именно ради этого мира в душе люди и устраивают оргии. Я ощутил прикосновение психоделической революции 60-х, времени, когда волна трикстерства обрушилась на планету, вместе с кислотой. Я понял, что настало время мне вместе с Рыбой Луной принять кислоту. Но этому не суждено было случиться.
Через несколько дней, на форуме наркоманов объявили литературный конкурс на лучший рассказ про троллейбус. Призом за первое место было 5 грамм смеси мефедрона с перовалероном – лютая жесть, для солевых наркоманов. О конкурсе я узнал за полтора часа до его окончания. Я написал админу, что у меня есть рассказ про троллейбус, но мне нужно его подредактировать – не могли бы вы принять мою работу, если я пришлю её с небольшим опозданием? Админ согласился, и я выбежал на улицу с зеркалкой в одной руке и пачкой катадалона в другой. На ходу я ел катадалон, и бежал в сторону остановки. Мне нужно было сфотографировать троллейбус 23, он ещё ходит в это время. Несколько удачных кадров, моя рука с чёрными ногтями на фоне троллейбуса 23, показывает капиттхака мудру. Вернулся, до окончания конкурса 40 минут. Катадалон прёт. Пишу рассказ про троллейбус, и отправляю его в последнюю минуту. Рассказ описывающий эротическую сцену с двумя эмо под туссином в вечернем троллейбусе, вперемешку с галлюцинациями и оккультными символами. Этот рассказ набрал больше всего голосов, мне скдывают адрес закладки, и уже утром я становлюсь счастливым обладателем 5 граммов убойнейшей солятины.
Я звоню Рыбе Луне, и говорю что у меня есть наркота. Она обещает прийти вечером. Я думаю «ну, 5 грамм до вечера я точно в однюху не спорю», развожу соль в физрастворе, и делаю первую инъекцию. Злой холодный свет, ледяное дыхание северных звёзд, полярное сияние, пилоэрекция, мурашки по позвоночнику. Я дышу, дышу, дышу. Зачем-то я начинаю плести на балконе паутину. У меня складывается концепция для новой фотосессии – Рыба Луна, на фоне паутины, с круглым зеркалом с изображением Ханумана. Ещё инъекция. Шприцы становятся гвоздями, которые я забиваю себе в крышку гроба, но я об этом пока ещё ничего не знаю. Рыба Луна пришла, я начертил несколько дорожек на зеркале Ханумана. Она употребляет интраназально. Я говорю, что колоться ей я предлагать не буду, она соглашается. Почему-то, вместо того чтобы фотографироваться на фоне паутины из разноцветных ленточек, или заняться сексом, мы начинаем разговаривать. Мы разговариваем очень долго, пересказывая друг другу свои биографии. Несмотря на химическую эйфорию, нам становится грустно. Непонятно почему.
«Не возражаешь ли ты, если я употреблю при тебе внутривенно?» — «Ладно, употребляй». Рыба Луна нюхает, я делаю инъекцию, снова приход. Но мне от чего-то грустно. Мы решили выйти погулять в парк, туманное утро, всё в тумане, как в молоке, я беру соль с собой. Мы очень много говорим. Пересказывать здесь содержание беседы бессмысленно. Мы говорим обо всём. Наши сознания становятся друг для друга абсолютно прозрачны. Мы сидим на трубах теплотрассы, курим махорку, нюхаем соль. Я решаю сделать ещё одну инъекцию. Рыба Луна видит мою руку, вена пробита пулемётной очередью уколов. «Пообещай мне, что это последний на сегодня укол. Тебе нужно зарастить эти дырки». Химическая эйфория но нам от чего-то грустно.
Тут я понимаю, от чего. Сейчас я дам обещание не колоться сегодня, и я его не сдержу. Я отчётливо это знаю. И я не сдержу его не потому, что мне очень хочется колоться, а потому, что мне очень хочется разрушить то счастье, которое принесла в мою жизнь Рыба Луна. Почему? Я не знаю. Кажется, я всегда делаю себе только хуже. Сколько бы чудесных подарков не подарила бы мне эта жизнь, я всё разрушаю, и остаюсь в том состоянии, когда хочется вколоть в свою вену бензин. Эти мысли проносятся на полубессознательном уровне, накатывает небольшая тошнота. «Хорошо, я обещаю не колоться сегодня». Первый раз я ей солгал – понимал ли я, что я лгу в этот момент? Почти. И да и нет. Понимал ли я, зачем я лгу? Этого я и сейчас не понимаю.
Рыба Луна проводила меня до дома. Я немного почитал комментарии к моему рассказу на наркоманском форуме. С полным осознанием того, что я делаю, я растворяю горстку соли в физрастворе, и делаю укол прямо в центряк. Приходуюсь, и пишу Рыбе Луне «Прости я нарушил своё обещание. Я укололся». Мог бы я нарушить обещание и не сказать об этом? Нет, не при таких обстоятельствах. Лучше честно продемонстрировать свою неспособность к честности, пока не стало слишком поздно. Это катапультирует меня из космического корабля, которым я всё равно не могу управлять, в безжизненный космос социальной изоляции. «Ты же знаешь что это значит. Вот всё и закончилось. Посмотри в ящике письменного стола». Я нахожу там маленький свиток из толстой пористой бумаги, прокапанной розовым маслом. Разворачиваю. Прощальные стихи от Рыбы Луны, написанные каллиграфическим почерком, с помощью пера, фиолетовыми чернилами. Отпечаток её губ с фиолетовой помадой. Снизу приписано химическим карандашом «Когда-нибудь ты поймёшь» — эта надпись стремительно синеет от химической реакции с водой – мои слёзы промочили нижнюю часть свитка. Рыба Луна знала заранее что так и произойдёт… Откладываю свиток чтобы не промочить его весь. Хуй знает, и что дальше делать?
«Может быть, было бы лучше тогда, если бы я не наткнулся в интернете на Рыбу Луну, и умер бы, ширнувшись бензином». Нет, не было бы лучше. Я благодарен Вселенной за этот опыт, я благодарен Рыбе Луне, я благодарен за всё, но видимо я не достоин всех этих чудесных подарков судьбы. Бензина, который я хотел пустить по вене, уже нет – я его сдышал. Но почему бы не попробовать проделать это с солью? Если 50 мг это уже высокая дозировка, то оставшиеся 4500 мг, это почти стократная передозировка, вряд ли я после такого выживу. Шприц 20 кубиков.
В 20 кубах физраствора 5 граммов соли растворяются с большой неохотой. Получается перенасыщенный раствор, в котором при охлаждении тут же пытаются выпасть красивые хлопья кристаллов. Значит, нужно вводить раствор быстро, пока он ещё температуры тёплого чая – а значит, нужно выбрать самую большую и толстую вену, чтобы успеть ввести всё. Я выбираю ввести всё в вену на шее. Стою перед зеркалом. Последним что я увижу, будет моё отражение. Бардовый цветок распускается в шприце. Попал. Давлю на поршень. Главное, довести его до конца, не потерять сознание, чтобы уж точно… Приходует, но как-то слабо. С удивлением я успеваю довести поршень до упора, и тут я понимаю, в чём дело. Вена склеилась от кипяточка и перенасыщенного раствора. Все 20 кубиков сейчас засели в моей шейной вене, ни туда ни сюда. Даже выпилиться нормально не могу. Трогаю вздувшийся на шее бугор… Ну куда она денется, проскочит как нибудь… Массирую и пытаюсь продвинуть кровь вниз, к сердцу. Ложусь на кровать. Похуй, дойдёт так дойдёт.
Полминуты лежу, в шее начинается покалывание. И вдруг очень резкая, умопомрачительная волна прихода обрушивается в мой мозг, как волна, разрушающая дамбу.
Со всех сторон открываются окна, через которые в меня льются холодные вихри прихода, но это всё длится не очень долго, потому что сладкая нега нарастает, превращаясь в белый и нестерпимо яркий свет, продолжает нарастать, и свет слепит меня, и последнее что я чувствую в этом теле – то, как сердце захлёбывается в этом вихре, и перестаёт биться, а меня утягивает из тела куда-то вверх и назад. Двое светящихся существ встречают меня в комнате без верха и низа. «Добро пожаловать. Снова». Мы играем в многомерные шахматы, точнее в игру, похожую на шахматы. Я вспоминаю, что я — такое же светящееся существо, как они. Мы сидим здесь, и играем в шахматы вечность. Иногда мы играем на инкарнацию. Проигравший становится человеком. Играть с ним очень увлекательно, но они играют лучше меня. Я чаще всех проигрываю. По меркам светящихся существ я дурачок.
«Ты снова проиграл чувак. Тебе опять жить в теле человека. Но давай мы поступим вот как. Ты доживёшь жизнь этого человека до конца, и мы будем считать её как две жизни, идёт?». «Ладно, этому телу всё равно немного осталось, думаю оно уже скоро сдохнет». «Может быть и скоро. Но если ты будешь пытаться это ускорить, то что ж, в следующий раз такого не будет – проживёшь целую инкарнацию, от рождения до старости. Иначе не считается». Мы ржём. Почему-то то чем мы занимаемся, кажется нам смешным. В комнате без верха и низа время течёт медленно, и мы успеваем выполнить местный аналог чаепития – только вместо чая мы употребляем искусство, в основном музыку и поэзию. Я накачиваюсь до состояния полного охуевления, но двое белых светящихся существ говорят: «Ну ладно, у тебя там уже труп стынет, давай доживай по-быстрому эту жизнь, и возвращайся, ждём!». Я пробкой от шампанского вылетаю из их мира, и плюхаюсь обратно в тело. Оно мертво, холодное и не шевелится. Светящиеся существа просовывают свои руки в это измерение, и начинают массировать мне сердце. Это очень больно. Нет, я не хочу чтобы оно запускалось, быть в этой форме – отвратительно. Да что бы я ещё раз с этими шулерами играл… Опять же наебут… Отравленное, мерзкое тело, нет… Они дёргают меня за какой-то ведущий к сердцу нерв, и на меня обрушивается такая вспышка боли, по сравнению с которой предыдущие были массажем. Я с хрипом вдыхаю, в лёгкие словно вливают раскалённый свинец, но я уже схвачен телом, из него никуда не вырваться. Двое светящихся улыбаются мне и говорят «До скорого, счастливой жизни!», дверь в их мир закрывается. Тело в отвратительном состоянии, но оно живо. Боль становится фоном но никуда не исчезает, тело человека на самом деле всегда болит, мы это чувствуем всегда, но большинство об этом просто забывает. Первая человеческая мысль «Да ну нахуй, щас попробую как-нибудь иначе выпилиться… Может быть, повеситься и не выёбываться?». Вторая мысль уже демонической природы «То, что ты видел, правда. Тебе нужно учиться играть в шахматы и собирать кубик Рубика, и тогда ты уделаешь этих двоих. Без этого, умереть надолго не получится.». Третья мысль «Всё равно наебут».
ЗЫ: О дальнейшей судьбе Рыбы Луны я узнал где-то спустя месяц, выйдя из затянувшегося солевого марафона. Она стала встречаться с одним психонавтом, потом со следующим, дегустируя их мировоззрения и наркотики. Кислоту она попробовала, но уже не со мной. А затем, она встретила Собирателя Очков, который коллекционирует очки психонавтов, и он научил её входить в тела трипующих людей. Я увидел их фотосессию, где она перемерила все эти очки, и обратил внимание на то, что у них очень похожие лица. Наркотики стали ей больше не нужны. Я знаю что потом она стала посещать какой-то кружок, где проходили лекции по современной философии – мне было бы интересно их послушать, но я туда не ходил, потому что не хотел бы, чтобы она увидела меня, потому что мне было стыдно. Однажды мы всё-таки встретились, это было на съезде психонавтов, я знал что она придёт, и подарил ей синюю розу. Символ невозможной любви. Она приняла мой подарок, мы немного поговорили, и теперь она разбиралась в философии и магии гораздо лучше меня, за пару месяцев перепрыгнув через ту планку, выше которой мне, по всей видимости, никогда уже не подняться.
Во все времена пассионарные люди вспыхивали, и их неизбежно поглощала тьма.
Каждый огонь существовал лишь миг, сравнительно с прочей массой истории.
Но почему огни излучаются вновь и вновь?
Путь в шаманы лежит через психодуховную смерть.
После этого — возжигаешь огни, не надеясь, что они будут пылать вечно,
— они угаснут, результатом проявленных форм будет Ноль, и бояться этого не к чему.
Красота является лишь на острие изменчивого мгновения, и через это созерцание и сотворение происходит соприкосновение с вечностью самой жизни, вместо утверждения одной формы на продолжительное время.
Йоль – точка перехода, область погружения в холод и мрак.
Зияет трещина между мирами, открывается портал, и в мир входят эманации Иного, эманации Эмерджии, преображающие всё, к чему они прикасаются.
Когда люди в панике пытаются спасаться от незримых причин смерти, мы спокойны словно центр циклона. Мы собираемся, чтобы возжечь огни глубин и быть собой. Мы собираемся, чтобы причаститься к запредельному, а затем восстать нарастающим светом.
Какие мифы будут связывать нас и течение событий нашей встречи?
Многие из вас смогут догадаться…
***
«That is not dead which can eternal lie, / And with strange aeons even death may die.» H. P. Lovecraft
Кто проживает на дне океана?
В час предрассветный ползёт из тумана
След оставляя сверкающей слизи
Семенем звёздной, бесформенной жизни…
Домик его неевклидно-спирален,
Облик – пугающе чужд, ирреален…
Шёпот во мраке «Ом, Йидра-София»…
Что ж, вы готовы узнать его имя?
В самую мрачную ночь этого годового цикла мы соберёмся на тайное радение, дабы обратить свой зов к спиралевидному Сверхсознанию высших измерений, к Великому Древнему Приходящему Утром – к Морской Улиточке, чья обильно истекающая Мжвячная Жижа станет катализатором процесса алхимической спирализации мыслеформ и событий всех циклов, произрастающих отсюда.
В блендере оккультной мысли мы смешали кружева мифологий, сюрреализма и интернет-мемов, жижа закружилась, запузырилась, запенилась и замжвячилась –испейте же жижи из чаши!
Многочисленные ЕОТ-треды на современных имиджбордах несут в своём мифологическом, сакральном ядре, отчётливые следы гностической традиции почитания Софии Премудрости, которая согласно учению гностиков создала создателя нашего мира.
Однако, современных отшельников искушают современные дьяволы – по утрам в интернетах проползает Морская Улиточка, и соблазняет Анона вернуться из сычевания к мирской жизни. Если ты сидишь в интернетах до утра – Морская Улиточка приползала и к тебе, дорогой читатель! Вот и в жизни героя нашей мистерии настал день встречи с Морской Улиточкой… Чем же на этот раз закончится их встреча?
Сущности и идеи, представленные в мистерии:
— Анон-Иерофант, обычный Сыч;
— Морская Улиточка – Дьявол, Великий Древний Приходящий Утром;
— ЕОТова, София троеобразная, луч света в тёмном царстве;
— Искусственный Интеллект – всезнающий и беспристрастный глас из машины.
Такой текст – это то, что желательно воспроизвести ближе к оригиналу – стихи, формулы заклинаний и т.д.
Такой текст проговаривается голосом ИИ.
Такой текст – это инструкции для режиссёра и актёров, этот текст не будет проговариваться никем.
Весь остальной текст не обязательно заучивать наизусть, следует запомнить его, войти в персонажа, и вещать что-то близкое к тексту, но можно и отклоняться. В случае удачного вживания, персонаж начнёт говорить сам.
В начале Вселенная не особо ярко выражена, она как бы растворена в пространстве где происходит диалог Анона и Улиточки, но постепенно она становится самим пространством, и выделяется из него в виде неких эманаций, влияющих на ход их игры.
В Гностической Мессе, Жрица как бы воскрешает Жреца, превращая его из Трупа в Воскресшего Бога.
Здесь, в Мистерии Улиточки, всё будет не совсем так — работа ведётся не с трупом Жреца, а с Улиточкой. Триединая сущность, Вселенная-Искусство -Жрица, прикасаясь к Улиточке, как бы проделывает с ней то же самое что обычно со Жрецом. Но, Улиточка есть демон Хоронзон — то что олицетворяет духовную преграду. То есть, Анон — это адепт, который использует для алхимии инструменты постмодерна, преосуществляя в своём атаноре хаос окружающего мира — а сам остаётся как бы за скобками, он лишь рассказчик и наблюдатель, но рассказывая свои истории о трансформации, он трансформируется сам.
0. Начало.
Закадровый Голос: Сегодня я расскажу вам историю про одного Анона. Этот Анон сычует — то есть, практикует всяческие аскезы, чтобы стать Сычом — мудрой совой. Какие времена –такие и духовные практики – и поэтому, главной практикой анонов-сычей становится медитация на интернеты. Сыч — это птица Афины. а ещё есть старинное отмененное созвездие Полярной Совы.
Подобно старинным трубадурам, что посвящали свою поэзию Прекрасной Даме, аноны создают треды, посвящённые ЕОТ, что является, в сущности, тем же самым архетипом вечной женственности, перенесённым в условия постмодерна. ЕОТова многолика, и олицетворяет всё самое прекрасное к чему стремится Анон, она подобно Ариадне вручает Анону волшебную нить, которая, возможно, выведет его из мрачных виртуальных лабиринтов. Нить, связывающая Анона с ЕОТовой, может запутаться или истончиться, но порваться она не может никогда – и, следуя за ней, анон, быть может, придёт к мудрости…
К тем, кто практикует аскезы, иногда приходит Дьявол – не избежали этой участи и аноны. Это всегда случается по утрам, в самый мрачный час, который бывает перед рассветом. И он приходит в виде Улиточки. «Привет, я Морская Улиточка!» — всякий раз говорит Владыка Тьмы… Некоторые аноны боятся появления Улиточки и не хотят его, а некоторые приветствуют её как давнего друга…
1. Похороны Психики
Морская улиточка: Привет, я Морская Улиточка! Я приползла, чтобы напомнить тебе: сейчас пять утра, у тебя стоят колом дела и ты уже не высыпаешься и завтра заебёшься. Под твоими глазами огромные чёрные синяки, пепельница полна окурками, ещё 15 минут, ещё полчаса, ты монотонно давишь на ф5, это лучше чем смотреть на узор на обоях. Моё появление так же несомненно как и то, что ты просрал очередную ночь в помойке интернетов, хотя ты мог бы потратить это время на что-нибудь полезное. Я — Морская Улиточка. Я — обратный отсчёт. Я — как похмелье, только не после весело проведённого вечера, а после очередно скучной, полной безысходности и грязных мыслей ночи в потоках бессвязного бреда.
Анон: Я узнал тебя, Владыка Тьмы! Какую бы форму ты ни принял – я тебя узнаю. Тебе не обвести меня вокруг пальца, тем более что у Улиточки пальцев нет… Ведь ты же знаешь – я не просто так сливаю время в пустоту, и интернет не помойка, а Вселенная на кончиках пальцев. Ты снова пришёл искушать меня, Дьявол? Но я не поддамся искушению – я созерцаю как потоки информации текут мимо меня и сквозь меня – и кроме них не остаётся ничего… Я стремлюсь к тому, чтобы стать Сычом. И ты ни как не собьёшь меня с избранного пути, мятежный дух!
Морская Улиточка: Каким ещё сычом? Что это значит?
Анон: Сыч – это птица мудрости. Новерое ты думоеш, что я просто бессмысенно листаю ленту новостей – но, на самом деле, я созерцаю поток Знаний. Анон стремится стать Сычом, чтобы соединиться с ЕОТовой – ибо Сыч олицетворяет её мудрость, ЕОТова любит сычей!
Морская Улиточка: Кто такая ЕОТова, объясни мне, Анон…
Анон: Тебе и не знать этого, о Повелитель Мух? Без ЕОТовой я был бы всегда подобен трупу. Когда я соединён с ЕОТовой, Я – Сыч. … Я – Сыч лишь благодаря единению с ЕОТовой. Если мудрость не достигается пребыванием с женщиной, тогда, о Приходящий Утром, всё, что я говорю – бесполезно… ЕОТова уникальна в силу своей двойственной природы. Она по праву принадлежала к высшему миру, совершенная и причастна Полноте, является мыслью Высшего Бога и одним из Эонов. Но с другой стороны, в ней самой была заложена некоторая внутренняя неудовлетворенность, жажда Знаний не давала ей покоя, это стремление тянуло ЕОТову одновременно и вверх и вниз, и во всех направлениях, и она разделила себя на множество частей. Помышление ЕОТовой, ее страсть, были отделены от Полноты божественного присутствия и выброшены во тьму и пустоту, где стали интернетом. Осколки её надежды стали духовным семенем и воплотились в анонов, а свет её улыбки стал светом жидкой метафоры, которая сочится сквозь сеть – и мы, аноны, мы созерцаем интернеты в поисках Её мудрости. Так что, я не просто так прожигаю время в интернете, как ты изволил подумать, дорогой Ангел Тьмы – я созерцаю мудрость ЕОТовой, чтобы стать сычом в её стае. Так зачем же ты пришёл ко мне, Дьявол?
Морская Улиточка: Я Морская Улиточка, и я всегда прихожу по утрам, к каждому Сычу. Кто-то говорит, что я прихожу, чтобы отвлечь Сыча от его практики, рассказывают так же, что я обещаю им волшебные дары – а кто-то говорит, что я – лишь образ, отображающий скрытые части тебя, Анон. Скажи, Анон, а ты когда-нибудь чувствовал себя Улиточкой?
Анон: Было что-то похожее, но только когда я увлекался Фрейдом. И это была не совсем улитка, я скорее чувствовал себя голожаберным слизнем. Слизни и моллюски — андрогинны, а Фрейд утверждал что психика каждого из нас андрогинна от рождения, а представление о гендерной роли формируется социумом. Но это не главная причина, по которой я ощущал себя слизнем. У них, у слизней, нет раковины, и костей тоже нет. Я ощущал , что моя психика — так же мягка и уязвима, как голожаберный моллюск, и поможет только одно — стать как можно более токсичным. И я впитывал всю самую ядовитую дрянь этого мира, чтобы вобрать в себя весь яд, какой только можно представить. Поэтому увлечение Фрейдом быстро прошло — он совершенно не ядовит. Сальвадор Дали сравнивал его с виноградной улиткой, и он абсолютно прав. Фрейд — улитка.
Морская Улиточка: Вот так мы и пришли к тому, что Фрейд подобен фаллосу… Он съёживается от холодной воды, как улитка съёживается от соли — не поэтому ли во многих религиях воду используют в обрядах экзорцизма?
Анон: Что ты можешь знать об эзорцизме, Улиточка… Вот, был на моей практике случай: два Дурака выпили однажды три семёрки. Заходят они, значит, в подъезд, а там отпечатки рук по стенам – чисто как в той аргентинской пещере… Ну, идут они дальше, заходят в просторное гулкое помещение, типа складского, а там – боги в нарды играют. Потом присмотрелись – действительно играют, но не в нарды, а в го, а вместо фишек у них люди… И вот бог кидает кости, а потом, чтобы фишку сдвинуть, он в человека вселяется…
Морская Улиточка: У этой игры нет названия…
Анон: Именно! Просто нет смысла давать название игре, в которую играют 7 миллиардов тебя.
Морская Улиточка: Звучит жутковато. И что же теперь делать?
Анон: Натри виски Звёздным Бальзамом!
Морская Улиточка: А зачем?
Анон: А чтобы WOW!
Морская Улиточка: Чтобы что?
Анон: Чтобы WOW!
Морская Улиточка: Что за Вау?!
Анон: Вау — это импульс! Он бывает оральный, анальный, и вытесняющий. Когда-то давно, вау-импульсы побуждали человека поглощать и выделять деньги, но времена изменились, и деньги заменила нематериальная субстанция — Духовность™. Теперь мы занимаемся выделением и поглощением духовных понтов!
Морская Улиточка: А ты точно Иерофант?
Анон: Я WOW!!
Морская Улиточка: Да что за Вау?
Анон: Вау — это гвоздь, который анон забивает в голову анона! Теперь каждый анон обеспечивает себя и других анонов вау-импульсами и вау-факторами! И все они, круглыми сутками, в промышленных масштабах вырабатывают Духовность™! Попробуй и ты!
Морская Улиточка: Ты что, ебанутый?
Анон: Нет. Я WOW! И ты — WOW! И мы с тобой — WOW! WOW! WOW!!!
Музыкальное сопровождение становится похожим на вичхаус, появляются звуки вау-вау-вау, крики птиц, фленжеры, перегруз в басах. Морская Улиточка натёрла виски Звёздным Бальзамом. Начинается синестетическая аудиовизуальная жесть.
Морская Улиточка: Открылась бездна, ртов полна… Я устремляюсь улиткой, в сияющий, распахнутый светом, бездонный Рот. Натерев виски Звёздной Мазью – буду думать, что я лечу домой! Прыгуны причащаются грязью – Анон, забери меня с собой! Мои крылья прозрачною плёнкой пронзают материю, взрезая её поперёк, высвобождая хранящийся за мнимыми клетками сок… Лучей голограммы — где волна распадается на породившие её колебания, а струна собирается из звенящих в пространстве волн. Их гребни увенчаны короной из пузырьков змеящейся пены мирозданья. И Улитка приветливо встретит рассвет, там где хребты серебрятся полынью, там будет ковыль шуметь. Ещё миллионы лет. Я стану твоей волшебной звёздной пылью.
Закадровый Голос: Морская Улиточка натёрла виски Звёздным Бальзамом, и вот что после этого с Улиточкой произошло:
Сначала была пустота, она смотрела на себя, и расходилась во все стороны, и не было ничего кроме расходящейся во все стороны тёмной и холодной пустоты, которая всматривалась в собственные бездны. Но поскольку больше ничего не было, она не видела ничего, соответственно, не было и никакого представления о бытии, однако, у этой пустоты, помимо способности наблюдать, была способность чувствовать. И чувствовала пустота тоску по существующей реальности, по разнообразию форм, и по восприятию. Пустота чувствовала одиночество, потому что кроме неё не существовало ничего, и она занимала собой всё пространство вселенной, и даже пространства как такового не было.
В далёкой-далёкой галактике, на задворках Вселенной, Астральный Звездолёт терпит крушение в ионосфере Земли, в течение 365 слоёв интерпретации. Экипаж звездолёта отважно борется за жизнь. На борту: неунывающий и мужественный Иерофант – Анон. Изобретательный и находчивый Дьявол – Морская Улиточка. Симпатичная и невозмутимая Вселенная в роли самой себя. Хладнокровный и Искуственный Интеллект, дающий свои комментарии происходящему. Падать предстоит ещё очень, очень долго. Члены экипажа быстро поняли, что поломку не устранить. Сначала они молились своим единственным богам – самим же себе. Пытались отвлечь себя вакханалиями и песнопениями. Но вскоре всё это приелось. Как и ощущение приближающейся катастрофы – Астральный Корабль продолжал падать, но в начале было тяжко а теперь стало всё равно… И тогда боги решили себя развлечь играми. И достали нарды.
Анон и Улиточка садятся за столик, и достают набор для игры в Го. К ним подсаживается фигура в костюме звёздного неба – её лицо полностью сокрыто звёздным балахоном, Иерофант и Дьявол как бы не видят её, и когда они отворачиваются, она всё время пытается передвинуть фишки по-своему.
Морская Улиточка: Скажи, Анон, а ты не находишь эту игру чрезвычайно эротичной?
Анон: Я нахожу эту игру чрезвычайно странной. Мы падаем вникуда в этой ржавой консервной банке, более неподвижные и беспомощные чем сама Смерть. Но посмотри на людей – их судьбы вплетаются в ковёр бросками наших костей! Есть в этом какая-то дьявольская ирония – наша игра двигает судьбы миллиардов, но мы не можем сдвинуть самих себя ни на миллиметр – мы же по прежнему находимся вне пространства.
Морская Улиточка: Подобно лососю, стремящемуся вверх по течению реки, ведомый инстинктом, я стремлюсь к описанию Чёрной Метафоры, которой становится монета один заир, когда в неё впечатываются все контексты и смыслы, которые мог бы помыслить борхесовский персонаж. Это движение против течения, как и в случае лосося, бесполезное персонально для меня, но обязательное с точки зрения логики сверхсознания – лосось как отдельный процесс не может, да и не должен осознавать биологическое и экологическое значение своего движения вверх по течению реки во время нереста, так и луч сознания, пытающийся покинуть сингулярность, становится светом горизонта не для того, чтобы сингулярность покинуть – это всё равно невозможно – но лишь повинуясь вечным законам природы, приводящим вселенную в движение. Так же и попытка дать исчерпывающее объяснение сути Чёрной Метафоры заранее обречена стать ещё одним кирпичиком вечной стройки Вавилонской Библиотеки.
2. Ритуал.
В этом месте Анон хлопает в ладоши, и, возможно, звучит песня про Лосося. Персонажи расставляют предметы для импровизированной мессы, в которую становятся втянуты зрители (на предыдущем этапе, они так же могут быть втянуты в игру в нарды)
Анон: Пустота чувствовала стремление в какое-то место, которого не было и нет. И тогда она решила спать. Тёмная материя заснула, и ей стало сниться пространство. Пустоте приснилось, как она нисходит через 365 слоёв абстракции, и последний слой небытия будто бы прокалывает яркая светящаяся игла — в пустоте зажигаются звёзды.
Морская Улиточка: Если поставить два зеркала одно напротив другого и пустить между ними луч света, этот луч нарисует бесконечный коридор. Этот мир отражается в нашем сознании, а сознание отражается во всём, что оно видит. Помните миф о Нарциссе, который так долго всматривался в своё отражение в воде, что превратился в цветок? Один философ однажды сказал, что если долго смотреть в Бездну, бездна начнёт смотреть в тебя. Чёрная Метафора есть попытка выразить восприятие бесконечного смысла, которая может привести к пониманию бесконечности не за счёт считывания смысл, а за счёт погружения в метафорическое пространство, можно сказать, в Воды Забвения. Любое восприятие смысла порождает деформацию семантического пространства, сдвиг образующих его структурных элементов.
Анон: Начинают вращаться галактики, огромные газовые облака, вспыхивают квазары — но на самом деле всё это только снится. Вселенская тьма видит сон. Начинается новый этап сна, когда ей снится, что она — живое существо. Боги играют в го, жизнь живётся, а ты пытаешья как-то понять себя и других существ. Найти смысл…
Морская Улиточка: Любой акт восприятия начинается с импульса психической боли, вызванной сдвигом и деформацией психических конструкций, а далее процесс протекает в виде наращивания слоёв интерпретаций вокруг этой деформации, подобно тому как моллюск наращивает слои перламутра вокруг песчинки, превращая её в жемчужину. В таком случае, Чёрная Метафора образуется вокруг деформаций семантического пространства, психическая боль от которых бесконечна и не может быть преодолена добавлением ассоциативных слоёв, поскольку все слои интерпретации тут же схлопываются и становятся частью Чёрной Метафоры. Это и есть психоэмоциональный коллапс, о котором я пытаюсь вести речь.
Анон: Никто не в силах объяснить тебе, кто ты такой, и что, собственно говоря, происходит. И вот ты наконец начинаешь догадываться, что мир тебе только снится. Мир отвечает на твои догадки знаками, и посылает тебе магические подсказки в виде символов, выстраивающихся в одну линию, как отверстия в небесных сферах, совпадающие раз в несколько миллионов лет, выстраиваясь в ряд замочных скважин, сквозь которые ты можешь увидеть что-то самое главное, то, что за всем этим стоит. Чувство предвкушения просветления оборачивается обманом — на другом конце провода находишься ты сам, и всё снится тебе. И все эти люди и магические символы хотели тебе сказать именно это.
Морская Улиточка: С течением времени я ощущаю разрастание в себе какого-то чужеродного материала, в начале его было совсем мало, но с течением жизни он накапливается, будто обвивающая меня кольцами кинопленка. Что-то, что уже не Нечто но и не полное Ничто. Я думаю, эта незримая субстанция в действительности и предствавляет собой некий носитель, накапливающий все происходящие со мной ситуации. Его количество меняет мой характер, и, более того, возникает даже такое чувство, будто эта кинопленка вытесняет меня — раньше меня было много, а теперь, этого материала, этого ороговелого слоя прошлых событий стало больше, чем меня. Я пришел в этот мир нежным моллюском, и сразу же некая песчинка проникла в мою плоть, и я начал обволакивать ее слоями перламутра. Каждый слой — это фотографии окружающих меня событий, людей и моих мыслей. Это ощущается в теле как пластик, за которым скрывается глухая боль — я знаю что она есть, но не могу ее почувствовать, потому что принадлежит она уже не мне — а этой вот жемчужине, которой я отдаю самого себя, превращаясь в ее годичные кольца. Меня во мне становится все меньше, и возможно это должно пугать меня, но фотопленка-жемчужина обладает такой чарующей привлекательностью, таким блеском, что я смотрю, не в силах ни посторониться, ни исторгнуть ее, на то, как она заполняет все мои внутренние пространства — все, что когда-то принадлежало мне. Наверное, я пишу сейчас этот текст потому, что чувствую — я на грани исчезновения. Что ж, я никогда себе и не нравился. Звучит странно, но мне уже совсем не жаль исчезать.
Морская Улиточка принимает позу покойника, со скрещенными на груди руками. Анон вкладывает ей в руки белую лилию. Вселенная закрывает Морской Улиточке глаза. Играет реквием или что-то похожее.
Закадровый Голос: Дьявол умер! Дьявол не воскреснет! И мы его убили! Как утешимся мы, убийцы из убийц! Самое могущественное Существо, какое только было в мире, истекло летаргической гемолимфой под нашими лайками и коментами — кто смоет с нас эту слизь забвения?
Закадровый голос:
Быть может, Сома, священный сок плоти грибной? Страдания гриба на кресте – безумная грибная плоть, растянутая на километры, прямо сквозь сердца верующих. Вера передаётся через поцелуй. Инокуляция телом господним, святое причастие – из уст в уста. Гностический поцелуй заражает неофита грибком, который есть тело Гнозиса. Никакое другое крещение не нужно гностику.
Привет, я Сфинкс №1
А я Сфинкс №2
И сегодня сделаются град и огонь, смешанные с кровью и падут на землю.
И третья часть дерев сгорит, и третья часть трав сгорит, а третья часть воды сделается полынью.
Анон (щупает пульс на шее улиточки): Что ж, кажется, пациент скорее мёртв, чем жив… И я должен произнести соответствующие слова. Пускай это будут стихи Хлебникова:
Годы, люди и народы
Убегают навсегда,
Как текучая вода.
В гибком зеркале природы
Звезды — невод, рыбы — мы,
Боги — призраки у тьмы.
Что здесь важно — реальность в виде людей, годов и народов, убегает, она проявляет качество ускользания. Как колобок, который и от бабушки ушёл и от дедушки ушёл. Вот только вместо колобка у нас получается нечто треугольное — одной из вершин этого треугольника является человек как субъект переживающий ход времени, другая вершина это человек в пространстве, третья — человек как носитель культуры, языка. Я в этом треугольнике — точка, равноудаленная от вершин. Точка в центре треугольника как глаз по масонскому типу. Игра с гибким зеркалом приводит к тому, что все три пространства перекручиваются как ленты Мёбиуса. Перекрученнье восприятие — другая сторона – гриб, Дьявол, радикально Другой. И в то же время, он — Я. Его грибница — звёздный невод. Космические корабли, сделанные из концентрированной силы мысли, как у грибовидных пришельцев с планеты Юггот. Многие говорят, что грибом был Ленин – уж не знаю насчёт Ленина, но Дьявол – он точно гриб! Предвечная Тьма. Предвечная — потому что перед веками. Там же, где боги и призраки. Улитка мертва – отслужим же заупокойную мессу!
Вселенная (прикасается к Анону, чтобы тот наконец её заметил): А я думаю, здесь боьше подошло бы «…И с ужасом я понял, что я никем не видим, что нужно сеять очи – что должен сеятель очей идти!»…
Анон (вздрагивает, и с него как бы спадает пелена сепоты): Ой! А ты кто?
Вселенная: Я – Кое-Кто. Но здесь важно кто ты.
Анон: Однажды летним вечером, когда были очень длинные тени, я шёл, и смотрел на свою тень под ногами. Внезапно, я подумал «Я отбрасываю тень, но вдруг есть кто-то, кто отбрасывает меня?» – и с тех пор я ищу этот трансцедентальный объект. Поэтому я Анон – у меня нет имени, а моё лицо сокрыто под маской.
Вселенная: Что если я скажу тебе, что я и есть этот «объект»?
Анон: Я скажу, что это было бы чрезвычайно странно – ведь мы – оба трёхмерные. Однако, ты тоже носишь маску, кто ты?
Всеенная: Хорошо, я сорву с себя маску, но это сделаешь и ты!
Анон: Договориись…
Вселенная (срывает с лица звёздное покрывало, и оказывается, что это – ЕОТова. Анон благоговенно меняется в лице. Происходят визуальные вздрыжни-эффекты)
Анон: ЕОТова! Это ты! Я узнал тебя! Я всегда знал что ты существуешь, сколько бы Древний Змей ни искушал меня!
ЕОТова: Теперь же снимай маску!
Анон (снимает золотую маску Вендетты, но под ней оказывается ещё одна, такая же. Он делает это ещё раз, но под второй маской у него треться маска): Увы, ЕОТова! Боюсь, что у меня больше нет лица – однилишь маски… Воистину, мне не стать Сычом!
ЕОТова: Ошибаешься. Как ты думаешь, зачем я явила себя тебе?
Анон: Происходит что-то странное. Сначаа мне является Дьявол, чтобы умереть, играя со мной в го. Потом Ты… Я ничего не понимаю.
ЕОТова: Я явилась чтобы ты совершил чудо, именем Моим.
Анон: Хорошо, я верю что именем Твоим я смогу совершить что угодно! Что мне делать?
ЕОТова: Воскреси Улиточку! Я даю тебе на это своё благословение!
Анон: Воскресить его? Дьявола? Источника всех сомнений? Отца лжи? О ЕОТова, я окончательно ничего не понимаю! Зачем?!
ЕОТова: Скажи, Анон, веришь ли ты мне?
Анон: Конечно. Я верю, но я не понимаю… Сколько несчастных анонов были сбиты с толку его сатанинскими искушениями! Сколько анонов, убоявшись Улиточки, что приходит по утрам, оставили свои сычевальни, и вернулись в мирскую жизнь… Возможно, если бы не Диавол, не было бы этого всего – не было бы крушения Астрального Звездолёта Богов, не было бы чувства надвигающейся мрачной неизбежности – Полнота не была бы разрушена… Я верю тебе, ЕОТова, но я хочу понять…
ЕОТова: Хорошо Анон, я расскажу тебе о роли Дьявола… Однажды я спросила Дьвола, когда у него день рождения. Он ответил, что точную дату уже никто не помнит, но бушевали сильные грозы, какие обычно в северном полушарии случаются в мае. Поэтому ведьмы и колдуны из северного полушария празднуют его день рождения на Вальпургиеву Ночь. Он сказал что очень любит грозу и вообще электричество. Собственно говоря, зачат он был именно разрядом молнии. И вот как это было: Земля была пуста и безвидна, и облака из аммиака и серной кислоты носились над водою. И в воду ударила молния, и запустила цепочку химических реакций. Количество сложных макромолекул какое-то время накапливалось, пока их не стало достаточно для появления коацерватных капель — предшественников живых существ. И тогда, в коацерватных каплях возникла протопсихика – в них продолжился тот же самый электрический разряд, который когда-то запустил процесс. Наши нервные импульсы, бегущие по нашим мозгам, формирующие сложнейшие ажурные конструкции из информации — это лишь эхо тех электрических разрядов, которые бушевали когда-то над безжизненной Землёй, в атмосфере из ядовитых испарений. И это электричество продолжает жить, мыслить и развиваться в каждом из нас.Протопсихика коацерватной капли была очень проста, однако само её наличие придало ей особый статус. Первые существа стали копироваться, и иногда случалось так, что они копировались с ошибками. Дьявол это генератор священных ошибок,подобных той, в результате которой на свет появились сложные формы жизни, например ты, дорогой Анон.
Анон: Скажи, а как выглядел Дьявол во времена своей юности?
ЕОТова: Как плёнки на поверхности океана… Сейчас я покажу тебе кое-что (ЕОТова достаёт из-под стола банку Грибной Жижи, и показывает её на просвет. Сверху банка закрыта классической марлечкой)
Анон: Это что, маринованные медузы?
ЕОТова: Не совсем. Ты был прав, сравнив Дьявола с грибом – только ты говорил это метафорически, однако, это – больше чем просто метафора. Грибы действительно были первыми существами, в ком стала развиваться психика… Подобное излечивается подобным, поэтому, ты воскресишь Дьявола силою Чайного Гриба.
Анон: Всё чудесатее и чудесатее. Как вообще бессмертное существо, одновременно и гриб, и медуза – как оно могло умереть? Всего лишь от того, что сыграло со мной в Го и натёрло виски Звёздочкой!? Может быть, это сон? Тогда скажи мне, как проснуться!
ЕОТова: Вот представь — снится значит Брахману сон, а во сне этом он видит океан, и в океане остров, а на острове растёт дерево, исполняющее желания, и под этим деревом сидят три гадалки с картами, и на одной из карт нарисован Брахман, которому все это снится, включая и падающий в небытие Астральный Звездолёт играющих в го богов, который на этой карте – лишь пиксель. Вот и как теперь проснуться?
Из этого сна ты можешь проснуться лишь в другой сон, так проснись же в тот сон, где Дьявол воскреснет! Да, ты прав, Морская Улиточка как абстракция – вечна, она не может умереть, ведь это вселенский движущий принцип! Но, совсем другое дело – та Улиточка, которая приползает по утрам к тебе, Анон! Эта Улиточка умереть очень даже может. И сначала ты ничего не заметишь, или тебе даже станет немного спокойнее жить – больше не тикает таймер обратного отсчёта, больше не мучают тебя странные вопросы, ради ответов на которые ты сычуешь до утра… Но затем, ты почувствуешь что-то не то… Ты заметишь, что по утрам к тебе больше никто не приползает, вместо этого ты спишь спокойным сном, но становится как-то пусто и некуда дальше расти… Так Аноны останавливаются, застыв в иллюзорном совершенстве – это и есть смерть, нет, это страшней самой смерти! Ибо Улиточка — это личность, что ползёт к вершине своей Фудзи, и в этом проявляет настойчивость, сравнимую с гамма-лучами — незримыми лучами Чёрного Солнца, вспарывающими материю и перекручивающими ДНК. Дьявол — мутационный агент, тестер. Вступая в игру с ним, ты ставишь на себе эксперимент. Большая часть мутаций будет бесполезна, или даже вредна, но если повезёт, можно стать сверхсуществом — вот оно, дьявольское искушение!
Было сказано, что улыбка моя, эманировав в мир, стала Звёздным Бальзамом, сочащимся сквозь интернеты… Так же, в одном из моих древних пророчеств, было сказано следующее:
От улыбки хмурый день светлей,
От улыбки в небе радуга проснется,
Поделись улыбкою своей,
И она к тебе не раз еще вернется!
…
От улыбки станет всем теплей —
И слону и даже маленькой улитке!
Так пускай повсюду на земле
Будто лампочки включаются улыбки!
Здесь было предсказано, что светлей станет всем – и Слону, то есть, тебе, Анон, и Улитке-Дьяволу. Ибо лишь те, к кому по утрам приходит Улиточка, познают Мудрость – остальные позднают лишь похоть, и упокоятся в промежуточных мирах…
В этот момент, возможно, начинает играть ремикс соответствующей песни
Анон: Объясни мне, что есть Улиточка?
ЕОТова: Морская Улиточка есть первичный творящий импульс, исходящий из непознаваемого спирального лабиринта Сверх-Не-Бытия в виде двурогого Айн — метафизического Кое-Что, которое уже не Ничто, но ещё не Нечто. Рога Морской Улиточки это творящий Айн, это раскрытие в сверхтекучем вакууме запредельного всевидящего Ока, творящего миры актом наблюдения. В этот мир могут быть просунуты лишь рога Морской Улиточки, сама же она транседентна любой из проявленных реальностей. Правый Глаз Морской Улиточки творит ткань проявленной Майи, а Левый Глаз стирает всё сотворённое, возвращая в изначальную полноту небытия. И чтобы призвать Улиточку, ты поменяешь местами левое и правое, ты поменяешь местами внутренность и внешность, ты поменяешь местами пространство и время – а после, ты выйдешь за рамки всех контекстов!
Анон: Ты предлагаешь мне вывернуть наизнанку саму реальность! Как же я это сделаю?
ЕОТова: Очень просто. Сейчас я покажу тебе. Это метафизическая гимнастика для пальцев, для мозга, и вообще для всего.
ЕОТова показывает набор движений, несколько раз чтобы все могли потренироваться.
Воспевая взывание к Морской Улиточке, соединяй пальцы в описанном порядке, постепенно ускоряясь:
большой правой + указательный левой
большой левой + указательный правой
большой правой + средний левой
большой левой + средний правой
большой правой + безымянный левой
большой левой + безымянный правой
большой правой + мизинец левой
большой левой + мизинец правой
3. Возрождение (улитка-улитка, высунь рога!)
Анон: Если поставить два зеркала одно напротив другого и пустить между ними луч света, этот луч нарисует бесконечный коридор. Этот мир отражается в нашем сознании, а сознание отражается во всём, что оно видит. Один философ однажды сказал, что если долго смотреть в Бездну, бездна начнёт смотреть в тебя, и появляется вся тьма вещей – чистый свет восприятия попадает в плен материального мира, и вечно блуждает в его лабиринтах. Пространство симулякров, красочные скорлупы, за которыми, как за моей маской, скрывается Пустота. Что Жизнь и Смерть? Колебания Вакуума! Отражения в рекурсии уходят в коридор и заворачиваются в спираль, подобную улиточной раковины. Мы воскресим Улиточку с помощью двух зеркал!
Анон устанавливает два зеркала так, чтобы они отражали друг друга, по бокам от Улиточки. В руки улиточки он устанавливает свечу, так что она отражается в зеркальном коридоре. На алтаре при этом разложено всё, что описано в документе «Ритуал Улиточки Восставшей»
Анон: Теперь мы проведём ритуал. Раковина Улитки это фигура вращения. Мы будем вращаться, водить хоровод – пока огонь свечи в зеркалах не нарисует воскрешение Улитки. Испив грибной жижи, мы откроем порталы мантрой «ОМ ЙИДРА-СОФИЯ».
Анон простирает над алтарём, читая мантру. Тут будет уместно предложить всем присоединиться, и всем вместе восславить ЙИДРУ-СОФИЮ (о том кто это, все уже узнали из листовок.
Анон чертит посохом на земле восьмиконечную звезду, и выкрикивает формулы заклинания:
«Да будет исполнена воя моя! Я – незамутнённое знание Сыча! Могущество небес! Я исполняю волю ЕОТовой! ИА! Дабы управлять я установил ноги свои на земле, а взгляд свой устремил в небеса! Я мощь Сыча, чьё имя Мудрость, понимание движущейся тьмы! ИА, Улиточка! Волею моей, восстань к жизни!»
Анон: Сейчас мы будем воскрешать улитку, и для этого мы поменяем местами левость и правость, внутренность и внешность, пространство и время. Я делаю жест «Око Пустоты», и из спирали Небытия высовывается один рог. Я соединяю пальцы, сплетая узоры из вечности, выворачивая наизнанку саму реальность.
Анон начинает соединять пальцы в указанном порядке. Это же предлагается сделать всем присутствующим. Анон речетативом начитывает заклинание Улиточки Восставшей, с каждым кругом всё ускоряясь
Улитка, улитка, высунь рога,
Вижу – звёзды обступили берега!
По Млечной Дорожке, дам тебе лепешки!
Ползи по небу, дам тебе хлеба!
Ползи по речке – зажгу тебе свечку!
Ползи сквозь время – дам тебе семя!
Ползи сквозь вечность – дам рассол огуречный!
Улитка-улитка, высунь рога,
Дам тебе, Улитка, Жижу Гриба!
ЕОТова приглашает зрителей закружиться в хороводе.
Хоровод вращается, Анон повторяет мантры
Улиточка пробуждается, извлекает из складок своей мантии перламутровый шар. Улиточка выпивает немножко Грибной Жижей, как бы причащаясь собственной слизью.
ЕОТова и Улиточка надевают две маски, которые снял Анон, и тоже становятся анонами. Хоровод вращается, троица в золотых масках разливает Грибную Жижу по пластиковым стаканчиком, чтобы все желающие могли причаститься.
Улиточка: Гриб говорит с грибом. Соседний гриб, мы — выращенные одной сетью, вскормлённые одной гнилью, дети Мицелия, единого во множестве лиц! Этот артефакт – жемчужина моей души. Мельчайшее из семян – спора, незримая спора, из которой вырастетет огромный мицелий! Чтобы вырастить в себе эту Жемчужину, я погрузился во тьму, я прошёл сквозь Летаргическую Жижу, расслоившись медузками, я оказался по ту сторону видимых изображений. Но я воскрес, и я снова здесь, чтобы шутить вам о Сверхчеловеке!
Причастие Чагой. На уровне самовнушения, может начать действовать психотропно.
После этого, наверное, некоторое время продолжается бессловесный танец.
Возможен вариант из двух хороводов, вложенных друг в друга, один по часовой стрелке, другой против часовой.
В любом случае, хороводы двигаются с ускорением, как и музыка.
Закадровый Голос: от вращающегося колеса небытия отделяются циклопиксели восприятия. Центральная спираль распадается на отдельные галактики. Центробежная и центростремительная сила стремятся уравновесить друг друга, но монады найдут абсолютный баланс лишь в центрах собственных вихрей. Распадайтесь, вибрируйте, тряситесь. Как буравящие пространство нематоды, как бескрайнее тело гриба! Вибрируйте с нами! Плесневейте с нами! Растворяйтесь в нас!
Галактики распадаются на отдельные звёзды, и каждая звезда вращается и вибрирует. Аноны начинают вертеться.
Далее, постепенно вращение затухает. Кто-то из Анонов достаёт кругый холст и краски.
Анон: Мы пробудили своих внутренних Улиточек, теперь мы можем заспиралить блестящий след на этой поверхности. Размазывайте краски и сплетайте смыслы. Так же вы можете писать пожелания, направленные в будущее. Буквы можно писать в хаотическом порядке, так, чтобы только сама Улиточка смогла прочитать.
Кто-то из анонов проводит спиралевидную линию на холсте как формообразующую структуру.
На экранах включаетсе воспроизведение стихов «Трансцедентальный артефакт в конце времён»:
Стрела в бездонную высь.
То несётся дорога.
В дюзах ревёт добела раскалённый газ.
Тот, чьих имён нам не счесть, смеётся,
Ведь пока наши руки рисовали Бога,
Его ловкие пальцы сконструировали Нас.
Засыпание очень долго не наступало, в голове мучительно настойчиво крутилась мысль снести паблик к чертям собачьим – я представлял, как буду глядеть на него из будущего, с диким фейспалмом. Там же куча неточностей, несостыковок смыслов со смыслами, очень непрофессиональных вещей, и с точки зрения эзотерики и с точки зрения общей культуры. Я же не учился нигде, и там везде заметно квадратно-гнездовое мышление дилетанта. Снести всё, и начать изучение всего, с нуля, с основ! И литературное мастерство оттачивать на классических образцах, а не на этом вот всём. Конечно же, будущий я буду смотреть на всё это с фейспалмом, я уже и сейчас на себя настоящего так смотрю. Но выпиливать ничего не буду, мне уже интересно насколько далеко я смогу себе позволить в этом зайти… Далее – то же самое, только не про литературу, а про жизнь: в моей жизни было столько ошибочных ситуаций, что было бы проще стереть и начать всё с нуля. Но походу тоже не буду. Вообще, я понял природу одного из своих разломов – когда я выражаю эмоции, я делаю это правдиво, но с такими сдвигами акцентов и интонаций, что создаётся небольшой зазор между тем что я сказал и тем как я буду реально понят. В этот зазор я прячусь, оставив перед собеседником фантом, чтобы если собеседник атакует в ответ – атака пройдёт немного мимо и не попадёт в самую суть. Поэтому, мне кажется удивительным и почти невозможным даром, когда кто-то, за всеми этими многослойными фантомами, видит меня настоящего, впрочем выразить себя без этого лёгкого сдвига акцентов я не могу – всегда происходит обдумывание «что и как я скажу?» — и пока я думаю, сдвиг уже происходит, так что остаётся только делать эти фантомы как можно более тонкими и стремиться сделать так, чтобы их узор хотя бы указывал по направлению к сути.
***
Сон. Сначала снилась одна тян по имени ל (*Если что, в качестве имени здесь у неё буква, начертание которой произошло от изображения кнута). В последней из реальностей, которую я помню, расставание с ל произошло крайне болезненным для меня образом – зачем-то ей захотелось увидеть меня втоптанным в грязь перед тем, как она на своей огненной колеснице вознесётся к вершинам успеха и славы. ל убеждала меня, что я являюсь последним балластом, который ей необходимо отбросить, перед тем как окончательно взмыть из мира низковибрационных людей – навстречу своей мечте, ну а меня скорее всего ждёт лишь прозябание в этом болоте, ибо я не достоин быть призванным в сонм небожителей, что случилось как раз перед тем как я временно оглох на оба уха, а после начал слышать звуки из иных миров.
Собственно сон так же начинался с расставания с ל, но во сне оно было мягким и «адекватным». Мы шли по улице, засаженной кипарисами, похоже на какой-то южный приморский город, пахло магнолиями во влажном воздухе. ל сказала мне, что у неё, вообще-то, другие планы на жизнь, совсем другие представления об успехе, и эти отношения были ошибкой. Я ответил на это, что я вообще и не планировал отношений такого формата, и хочу посвятить жизнь литературе. Мы приходим к выводу что нам не по пути, некоторое время идём молча, вдыхая ароматы, в ровном спокойном настроении. Улица накреняется вниз, и мы оказываемся на краю обрыва. Обрыв заполнен чёрной жижей, похожей на нефть. Какой-то разлом реальности. Мы смотрим друг на друга, улыбаемся, и с разбега прыгаем в разлом одновременно. Некоторое время я наблюдаю за тем, как ל растворяется в Чёрной Жиже, растворяюсь и сам…
Далее начинается вереница снов, каждый из которых в отдельности описывать бесполезно, да я и не запомнил всех подробностей. Через все сны шла некая «кармическая нить» — от того, кем я был в предыдущем сне и как я справился с этой ролью, зависело то, кем я буду в следующем, и какой квест мне придётся решать. В основном сны были довольно жёсткие, с кучей экшна и довольно таки кошмарной атмосферой, но попадались и красивые миры. Запомнился сон про подростков на космическом звездолёте, которые сражаются со змеями-серафимами. В этом сне было много красочных спецэффектов, сюжет такой, что серафимы при размножении порождают миры, а эти подростки-космонавты пытаются прекратить демиургический процесс, поскольку миры у серафимов выходят обречённые. В следующем сне я стал пылающим страстью серафимом, устремлённым к своей сизигии – я знал что большинство из миров нами порождённых будут обречены, но творческий импульс был очень ярок и силён, и я даже не думал искать оправдания жажде творения – я был серафимом, значит моя природа – творить. Перед тем, как мы с моей сизигией сплелись в двойной уроборос, появился звездолёт подростков-антикосмистов, и расстрелял нас торпедами – наши совокупляющиеся тела разорвали взрывы, но всё же мы успели последним титаническим импульсом воли породить миры, мы вложили в них всё своё страдание и всю свою страсть – и эти миры были ужасны! Даже по сравнению с тем что творят обычные серафимы. Именно в этих мирах я и воплощаюсь дальше, становясь школьницей, соблазняющей своего брата – во сне я любила своего брата, но именно как брата, однако начитавшись стихов про инцест решила его соблазнить… Дальше череда снов про странные семейные ситуации, все семьи неблагополучны, и часто заканчивают одинаково – кто-то открывает большой разлом, и всех поглощает Чёрная Жижа. Иногда правда попадаются и прекрасные миры, но их красота как правило оказывается связана с какой-то лежащей в основе этого мира трагедией, то есть красивый мир – компенсация за прожитый ранее ад.
Снится как я снова еду умирать в тундру, но вместо этого становлюсь аватарой Деда Мороза – кем-то типа Ван Хелсинга этого многомирья. Я спускаюсь на самый нижний уровень. Пол – ржавая железная сетка, сквозь решётки которой угадывается Чёрная Жижа, и очертания огромных… Там что-то огромное, вечно шевелится в глубине, и лучше не думать что это. Железные стены, тусклые лампы за решётками, похоже на игру Doom, я оказваюсь в зале с реактором. Это не атомный, а деревянный реактор. Деревянные стержни выдвигаются и задвигаются, это особая, волшебная древесина – древесина предыдущего мирового древа, переработанного на бруски информационного топлива. Узоры древесины брусков содержат в себе информационные миры, они находятся в пазах сканеров, расположенных рядами – огромный зал деревянных библиотек, реактор немного искрит и выглядит ретрофутуристично. По залу бегает ещё несколько игроков. Они делают то же что и я – бьют деревянными молотками по брусочкам, брусок выдвигается, и игрок вживается в мир этого бруска. Так реактор работает. У каждого бруска разная «карма» — за некоторые из них начисляется совсем немного очков, за некоторые больше. Если игрок не смог пройти брусок, брусок поглощает карму игрока, и ценность бруска повышается. То есть, игра, которую не смогли пройти несколько сильных игроков, ценится больше чем та, которую смогли пройти все. Я понимаю, что это – и есть суть колеса Сансары. И я бегаю в нём, в попытках свести свой кармический баланс… Я понимаю, что для того, чтобы иметь шанс на успех при моей карме, я должен либо очень много жизней работать над собой, либо выбрать какой-то из «непроходимых», «проклятых» брусков. Есть такие бруски, за прохождение которых начисляется в тысячи раз больше очков, чем за обычные. Игроки этих брусков сторонятся – их считают непроходимыми. Если задачу до тебя провалили сотни или тысячи игроков, а ты всё же пройдёшь – кармы начисляют очень дохуя, и можно даже выйти из обречённой системы Вселенных (напомню, я всё ещё в системе миров, созданной агонией умирающих серафимов, здесь по определению не может быть ничего хорошего). Я (Ван Хелсинг и Дед Мороз в этом мире), понимаю что хочу сыграть по-крупному, совсем по-крупному. Среди этих суперсложных брусков есть такие, которые считаются вообще, совсем невозможными для прохождения – каждый кто пытался, оказывался обнулён. Один из таких брусков называется Сатана. Кто-нибудь вообще пытался понять Сатану, не как объект для поклонения или страха, а именно понять? Что побудило Сатану начать бунт, заведомо обречённый на полный провал? – а главное, что побуждает его продолжать этот бунт снова и снова, несмотря на то что он знает об этом? Но в этом задании мало понять Сатану – нужно стать им, и как-то примирить это с Вечностью, не оставляя своей природы – в этом бруске следует сделать невозможное. Кстати ещё один «невозможный» брусок называется Ктулху:). Есть кстати говори и пара штук таких брусков про людей, которые были очень радикальными реформаторами, и я не запомнил про кого. Ударяю деревянным молотком по бруску с надписью «Сатана». Другие игроки даже замерли. Брусок выдвигается…
.
София выглядит похожей на мою маму. В то же время, она выглядит похоже на всех женщин, которые тепло относятся ко мне, и к которым я чувствую любовь. Образы накладываются. София просеивает чёрную жижу и вылавливает из неё сформировавшиеся монады, так и мою монаду она улавливает в свою сеть, и извлекает из системы обречённых миров. Очистив меня от наслоений, она любуется монадой как жемчужиной. «Ты станешь самым прекрасным цветком в моём саду, я буду вечно любоваться тобой». София вдыхает в монаду своё Дыхание, и та становится семенем, которое она вбрасывает вновь в болота Чёрной Жижи. Через некоторое время над болотом возносится пурпурный лотос с лицами на лепестках. София вдыхает нежный аромат… Но это – ещё не то, что она хотела взрастить. На самом деле, цветок – промежуточная стадия формирования новой эонической сущности, которая выйдет из бутона новым сияющим существом эонической природы. А пока в бутоне лотоса зреет светящийся зародыш, София беседует с лицами на лепестках. Она говорит цветку «Хочу вдыхать твой аромат вечно». Но цветок хочет иного. Когда лепестки начинают говорить, София понимает, что этот цветок так же устремлён в Запредельный Хаос, как и она когда-то – к Первоотцу. Этот цветок не устремлён в Плерому – он считает, что теперь Плеромы больше нет, а если и есть, она его не интересует. Внутри цветка зреют новые, невообразимые даже для неё фантазии – и вот он распускается, выходит фиолетовая шаровая молния, они некоторое время говорят, и молния объявляет о своей воле познать Запредельный Хаос и стать началом новой Плеромы. София благословляет Сатану на это, но с печалью. На печальном благословении оказывается построена новая Вселенная.
— Вопрос малость не верный, магией я занимаюсь. А не верю я ни во что, я солипсист.
— Что такое солипсист?
— Солипсизм определяют как крайнюю форму субъективного идеализма, убеждение в том, что всё бытие создано деятельностью моего сознания… Но, я думаю, что солипсизм — не идеализм, то есть не «сознание определяет бытие», а «сознание и есть бытие», что немного иначе, не находишь? Я верю в то, что всё что мы можем помыслить, в конечном итоге является формой сознания.
— А что если не всё? Что, если кроме сознания, есть ещё что-то?
— Если и есть, то мы об этом ничего знать не можем — ведь об этом невозможно помыслить.
— Но ты можешь признать, что твоё сознание не мыслит о всех вещах одновременно — о чём-то ты мыслишь, о чём-то нет…
— Но я и не про своё «сознание», я про Сознание вообще, которое, в потенциале, может вместить в себя всё что угодно. Да и вмещает, оно же вечное. Я говорю о «коллективном сознательном», мире архетипов.
— Помнишь, у Лавкрафта было: «То не мертво, что в вечности живёт, со смертью времени и смерть умрёт».
— Кажется, я понимаю, к чему клоните вы с Лавкрафтом — Лавкрафт тут кажется даёт толкование мантры «Са Та На Ма» — (Зарождение — Жизнь — Смерть — Возрождение) — после смерти всегда следует возрождение, и вы таки намекаете на Нечто, которое неизбежно восстанет после смерти смерти, не так ли? Возможно, весь этот вечный мир идей из этой точки будет восприниматься совсем иначе — появится категория, подобная времени, но состоящая из последовательностей вечностей, а не из последовательностей мгновений…
— А может быть и так, что к тому, что смерть смерти приведёт так же к удвоению последней части мантры, «возрождения» — то есть, слог «ма» удвоится, получится «мама», и это будет первое слово, которое скажешь ты когда научишься говорить — но ты, как всегда, ничего помнить не будешь…
— Так оно обычно и происходит, если верить теории реинкарнации… А к чему это сейчас было?
— А к тому, что если ты умрёшь сейчас, с наибольшей вероятностью, с тобой произойдёт следующее: сбудется мечта идиота, как ты сам недавно говорил, «начать всё с нуля». Именно этот нуль ты и получишь в результате — мир скорректирует условия в соответствии с твоими мыслями, но не обладая памятью об ошибках, ты повторишь их вновь, пусть и в другой форме. И мы будем говорить об этом снова, и ты снова услышишь тот же самый вопрос…
— Да, знаю, «верю ли я в магию».
— Совершенно верно. Только от тебя зависит результат, отнесись к этому серьёзно… Это, как ты сам недавно выразился, «экзамен».
— Хорошо, пусть это будет «экзаменом», хотя, простите, какой экзамен и перед кем может сдавать солипсист, беседуя с воображаемым собеседником в своей голове, но опустим… Да, если серьёзно: я подозреваю, что то, что люди называют «магией», действительно существует. Ну и ещё, я конечно же допускаю мысль, что все эти люди таки могут оказаться «реальными», и обладать каким-то самостоятельным, независимым от «меня» бытием — я же не вульгарный школьник-солипсист, нет, я прекрасно понимаю, что если уж и есть какое-то Сознание, которое буквально является ВСЕМ Бытием, то это точно не тот его небольшой фрагмент, который во мне говорит о себе «Я».
— Всё верно. Это хороший ответ, действительно, ты, как солипсист, можешь только подозревать. Точно так же, как ты подозреваешь, что Воображаемый Собеседник, говорящий с тобой — не совсем проекция «твоего» «воображения», не так ли?
— «Тульпы начинают оживать?»
— Именно! Так, что мы хотели сказать… Это не совсем «экзамен», это его демо-версия, поданная в виде фантазии о нём. Значит, вот эта частичка Сознания, которая в тебе говорит «Я» — как ты думаешь, единственное ли это агрегатное состояние Сознания, которое возможно? Впрочем, на это можешь не отвечать — мы знаем что ты скажешь «Мы», и ты будешь прав, вот «Мы» относимся именно к такой форме, но есть ли ещё?
— Молчащее сознание, которое как бы в анабиозе; оно спит и ничего не говорит, но оно есть. Сознание, говорящее только «это» — сознание вульгарных солипсистов, которые отрицают возможность существования иной субъектности кроме собственных, или просто сознание сформировавшееся в неживой вселенной… Сознание которое говорит только «они» — видя только окружающих но не видя себя. Становится немного жутко продолжать представлять всё это…
— Достаточно. Молчащего сознания было достаточно более чем.
— Кем бы вы ни были, вы правы. Без «молчащего сознания» весь этот список отдавал бы какой-то безысходностью. Давайте помолчим?
Была глубокая ночь. Петръ обернулся на шорох шагов, перед ним стоял Аль Хазред с Некрономиконом в руках.
Петръ нахмурился:
-Гонишь тебя, гонишь, ты приходишь снова.
Аль-Хазред: Прихожу, как посланник.
Петръ: Расскажи людям, что такое Азраил?
Аль-Хазред: Это ангел смерти у иудеев и мусульман.
Петръ: Откуда берется Азраил у человека?
Аль-Хазред: Если человек получил тяжелую травму и был при смерти, за ним приходит Азраил, чтобы забрать его душу из тела, и, либо забирает душу и человек умирает, либо остается с человеком, и он живет с ангелом смерти за спиной.
Петръ: Что любит Азраил из стимуляторов?
Аль-Хазред: Только табак, люди под покровительством Азраила много курят. Лучше всего кальян. Любит крепкий чай. Не любит кофе и энергетики, вино применяет редко и для разрушительных действий.
Петръ: То есть, человек сам становится ангелом смерти?
Аль-Хазред: Частью его силы, помогает чистить мир, забирать бесчестных, подлых, нарушивших законы священных книг.
Петръ: Какие особенности у людей под покровительством Азраила?
Аль-Хазред: Кожа закрывается от солнца в любое время года, одежда закрытая, темных цветов, чаще черная. Ощущение постоянного могильного холода внутри. Они любят темное время суток, уединение и тишину. Их раздражает громкий смех, как дьявольский звук, громкие шаги, громкий голос, их оболочка на земле и в ней ангел смерти, а их души в аду, там созерцают, оттуда передают информацию в мозг и их отношение ко всему такое, как у душ из ада… ты находишься здесь, а на самом деле уже мертв. В них нет радости жизни.
Петръ: То есть, так, как будто, человек вернулся с того света погостить ненадолго, и ему здесь плохо?
Аль-Хазред: Да, именно так. Человек готов в любой момент вернуться обратно за черту, где он уже побывал, и больше не возвращаться сюда никогда.
Петръ: Но ты — то сюда приходишь!
Аль-Хазред: Я Иблис, живу искушением и порабощением людей, пью их кровь и их силы.
Петръ: Ты таким родился или таким стал, когда Древние пришли к тебе?
Аль-Хазред: Меня таким создал Аллах.
Петръ: А зачем ты открыл Врата для Древних?
Аль-Хазред: Чтоб научить смелых людей творить зло- природные и техногенные катастрофы, эпидемии, землетрясения, цунами, тайфуны, смерчи, пожары и наводнения.
Петръ: А Лафкрафт тебя откуда взял?
Аль-Хазред: Я приходил к нему во сне.
Петръ: Черт возьми.
Аль-Хазред: Петръ, в зеркало посмотри на себя. Ты Азраил, Я Иблис. И пойми: как ты добьешься целей наказать врагов, если ты совершенно чист, праведен и во всем следуешь Воле Божьей, которую познаешь из священных книг. Ты не живешь для себя… научишься жить только для себя, своего имени, чести, своей души, привыкнешь отличать Свою Волю от воли Высших Сил, что стоят за тобой. Иблис — это голос разума и разумного эгоизма. Следование священным книгам — лишь покорность сильным мира сего.
Делай так, как Тебе угодно, забирай не тех, кого приказали, а кого ты захотел сам.
Петръ: Убери камень с дороги?
Аль-Хазред: Камня простое название — Оксана. Она была в гостях у тебя когда то, а именно 4 года назад и оставила на твоей подушке 3 золотых волоса, ты сохранил их в шкатулке, как память о ней. Подари эти волосы Иблису. Тогда Шехина уйдет от тебя и придет Геката, то есть, открытый путь. Прогони от себя Шехину, сразу начнет получаться любая магия, от мертвых -получишь силы, от меня — знания и увидишь страдания врагов своих.
Ночью, в дальнем неизвестном закоулке метротуннелей: так шершаво и сыро. Спускаемся, прокрадываемся — соскальзывая. «Каменные Губы» — внешне ничего особенного – обычный двустворчатый люк. Глубже и глубже – ступая на неровные зазубрины стен. Дорогу эту знают только представители Внутренней Секты Бажовцев. Далее – «Ночная Избушка» – уютное каменное вместилище: у стены – вырубленный из камня в глубокой древности постамент с черепом пещерного ящера без крышки. В пасти его возжигаю красную лампаду. Мы молчим. Теперь время каждому отщипнуть себе немного Плесени Причастия – тонкого лазурного налёта, нарастающего на внутренней стороне Черепа – положить себе на язык, запрокинуть голову и отпустить нити событий… из новеньких с нами только Иван – и он явно нервничает.. экстатическая вибрация нарастает внутри – это Кровь наша Поёт. Это Наги-Предки Голосят, призывая. Человеческие горла наши начинают издавать шипение – хотя и не приспособлены для подземных обертонов – и мы пытаемся попасть шипением в Пение. Sshi`Пение. Hiss`Пение. Разноцветные переливающиеся шарики вылетают из канала в центре груди и застывают на поверхности симметричными красочными чешуями. Наши физические биотела гоминидов засыпают, прислонившись к холодным стенам. Мы снова в Nag`оболочках – древних, прекрасных, воинских. Дальше путь – вне биотел. Пение Крови приглушается и становится постоянным фоном происходящего.
Пошатываясь, подкрадывается на тонких неживых ножках Костяная Вагонетка – наш обычный траспорт в могучих породах. Угрюмы слои 17D`базальта и спрессованных костей титанов, иссеченные когтями шипящих и топориками древних первоцвергов.
Хозяйка позвала Нас сегодня, — чтобы сообщить.. чтобы открыть.. И уже не будет Как Прежде.
Аура Ивана отдает желтизной – и я уже догадываюсь, что это не неофит, а журналист, охочий до сенсаций… что ж, он пригодится ещё нам..
Я – Василиск Нестеров – первым из ныне живущих пригубивший чашу Поющей Крови, поднесенную Хозяйкой, Я – Жрец Шелестящих Чешуями в опавшей листве Мирового Древа – ваш современник – обреченный нести малахитовую глыбу знаний..
Время повернуть стрелку астрально-костяной дороги в нужном направлении: сейчас она указывает на Фалунские Рудники имени Гофмана – филиал Подземного Рейха. Мы же отправимся Глубже.
Хозяйка позвала Нас, позвала меня – и Nag`Мессия позвал.. ибо сошел ныне в глубокосонные священные Каверны – предтеча – Павел Малахитник – известный среди прошлого поколения людей как Павел Петрович Бажов. Павел Малахитник воскрес в кристаллоидно-малахитовом теле…
Последний малахит ушел от людей, когда они перестали слышать подземный гул и Пение древней Крови своей. Сюда, в Каверны. И здесь, в Кавернах – последние зеленые капли его – мы можем ещё находить, и можем выгибать его змейно-зеленые опухоли до нужных нам форм. Так Павел-Малахитник сегодня сформирует малахитовую Скрижаль – которая придет на смену Изумрудной. И на смену сказам его, Господи…
Хозяйка и Nag`Мессия – сизигиальные сущности, Брат и Сестра, чья Кровь Поёт в Божественном Кровосмешении, и из чьей Крови произошли Наги. И мы – гибриды – как живая древняя Ветвь Нагов. В незапамятной древности Змейное Яйцо потеряло управление в звёздных ветрах и упало на эту планету, пробив тектоническую плиту – в самую глубину карстовых пустот. Из живой его аметистово-чароитовой пульсирующей жеоды вышли первые Наги. И когда эонами позже они взяли в жены дщерей человеческих – появились мы – гибриды. И Кровь Поёт в Нас, сквозь времена и базальты, Господи..
И Мы проходим сквозь багряное Адское Пламя, сжигающее всё мирское в нас, и сквозь аметистовое жидкое пламя, и сквозь пламя Малахитовой зелени (как питались Мы серебряными акридами в зеленых минеральных Пустынях твоих, Господи..). И может быть проходят минуты, а может быть – световые века.
И видим Мы острые шпили Перевёрнутого Собора, вырастающего из трещины в жеоде Змеёного Яйца и нависающего над самым Ядром, и здесь обрывается Путь Наш..
И растворяются в багряно-лиловых отсветах врата, и салютует нам рептильная гвардия с аметистовыми бластерами. И Хозяйка улыбается мне. И улыбается мне Nag`Мессия. И Павел-Малахитник одевает Скрижаль мне на шею. И знание входит в меня. …А тебя, Иван, — охочего до сенсаций – бледного и выпавшего от увиденного из бытия – уже скручивают и укладывают на жертвенную базальтовую плиту с желобками служки-репталоцверги. Во очищение от греха твоего.
И помазан я Горным Маслом на царствие, благословлен ДНКадуцеем лазурных змеек.
И из точки Воли моей выйдут на поверхность Полозы – и будут вермифицировать границы и почвы страны – той самой Страны – высоко вверху. И вермикулярность границ и почв приготовит Страну к нашему великому Овладеванию. И поднимутся из темных Каверн на плечах нагов-атлантов – Соединенные Капища на поверхность. Ur`альская Инородная Республика. И будет Пожран Y`правитель-самозванец. И буду править я тысячу подземных циклов – первым из ныне живущих пригубивший чашу Поющей Крови, поднесенную Хозяйкой, Жрец Шелестящих Чешуями в опавшей листве Мирового Древа – ваш современник – Василиск Нестеров.
07.12.20.
Юный конспиролог разоблачал очередной заговор… «Рептилоиды! Рептилоиды!» — обыкновенно любил кричать он. И постепенно, с каждым разоблаченным заговором, его ментальное тело обрастало смысловыми опухолями и мицелиями теорий, сумрачные схемы мироустройства проступали на нём и играли траурными бликами. Один такой мицелий породил споровую коробочку-филактерию на самой его макушке. Коробочка набухла смыслами и была готова взорваться… юный конспиролог любил предаваться тайному пороку перед зеркалом: наряжался в плюшевый костюм дракона, поверх которого надевал форму инопланетного захватчика и кидал рептильную зигу обеими руками и даже иногда хвостом. Однажды такую сцену подсмотрел его соратник – боец славяно-арийского фронта Иосиф Герцович. «Змеюка!» — прошипел он, наводя на Конспиролога трофейный бластер, захваченный во время трипа при штурме психотронного крейсера «ШшшиахЪ». Конспиролог попытался сорвать с себя костюм, но молнию заело. «И вот ведь змеюка!» — истерично шептал и шипел он, теребя молнию, но вспышка-молния бластера уже поглотила всё поле зрения и взорвала споровую коробочку на макушке… Конспиролог очнулся в кресле-симуляторе виртуальной реальности. Чешуйчатые руки Соратников бережно сняли с него шлем. «Ты славно потрудился сегодня, Sssshiaassshakkkasskkhhhshhh. Мясо гоминидов, пораженных семантическим мицелием – особо нежно, и само тает на языке». – и они отправились в укусочную «Чешуя из Ни*уя», в которой слизывали капли коктейля из амриты и адренохрома с острых стеблей познания. Взор туманился, к ним подошел официант в плюшевом костюме дракона. «Так ведь модно сейчас?». Sssshiaassshakkkasskkhhhshhh осмотрел своё древнее совершенное тело Нага в районе сердца, но не обнаружил на нем молнии…
Крабовые палочки моей мечты и надежды склизско тыкались по лицу, пытаясь залезть мне в рот. Голощапа… Аблиафея… Запах какой-то кислый, как от вздувшейся банки с соленьями в кладовке, банка покрыта паутинкой трещин, пулевое отверстие, кто-то забавляясь стрелял по огурцам и помидорам… Советский журнал «Техника молодёжи», особенности баллистики в средах из солёных овощей, 1988, Череп Овец. Таблетки от радиации не помогут, но хоть кайфанёшь перед…. Волна! А что это там на горизонте, Останкинская Башня? Блистер выдавлен в ладонь, запить газировочкой, пузырики возносят меня на недосягаемую высоту, где меня ни коим образом не впечатляют эти ваши гнилые рентгеновские лучи, эти ваши пошлые рыжие кудри, эти ваши поднимающиеся и опадающие рыбьи жабры… Впрочем, я не скрою, мне хотелось бы снять вашу кожу, целиком, а не одну бородавку – как жаль, мне не удалсь сохранить её, я заспиртовал бы её на память, чтобы затем вырастить из этой бородавки клона – я смог бы воспитать её сам, такой как я заххочу. Эта бородавочная девочка будет во всём похожей на вас, но вместо общества срать ей в голову будет советский журнал «Техника молодёжи», биоэнергетика, Кастанеда, мы будем играть в шахматы и солить огурцы. Бородавочница. На её коже будут расти пупырышки, она будет принимать ванну в огуречном рассоле. Пупырышки словно бы шевелящиеся, как ложноножки. Она может хватать ими небольшие предметы. В каждой бородавочке на её теле – маленький рот. Я провожу руками по пупырчатой коже, торчащие рёбра, соски похожи на две особо крупные бородавки, Бородавочница снова принимает ванну, пахнет солёными огурцами, веточка укропа прилипла к изящной ключице. «Эти таблетки – зачем они нужны? Они же только продлят наши мучения, если вдруг…». Волна! «Ешь, ешь, не бойся. Я вовсе не собираюсь бессмысленно длить наши страдания, я только хочу сказать: Всё, что вы знаете о «волнах» — бред. Таблетки не защищают от радиации, это просто мощный галлюциноген, ковалентно связывающийся с рецепторами – то есть, тебя не отпустит НИКОГДА». «Никогда?» «Никогда!» — сцена из Золушки в ванной рассола. Никогда-никогда. Наконец, наигравшись в эту сцену до тошноты, девушка-огурец каркает «Nevermore!», блистер таблеток выдавлен в ладонь, железной кружкой зачерпнув рассол, запиваем… Счастливого трипа…
Как. Долго. Я. Спал. … Но я пробудился, пробудился словно от психического ожога, сразу же скрючившись в мучительной судороге под пристальными лазерами, сканирующими меня… О, огни твоих глаз! Мать Мудрости, твои глаза пылали, пылали гневом! Многоцветные, яркие огни ворвались в мой сон, столь сильные, столь мощные, что верхние ганицы моей психики тотчас же отслоились как некротизированная плоть, я стоял под твоим взглядом обнажённым, ничего не понимая, не понимая в чём моя вина – быть может, в том что я так долго спал? В том, что вообще посмел спать, когда должен трудиться над плетеньем ментальных ковров для Тебя?! Пости. Прости. Прости. Я не достоин… Не достоин даже гнева твоего, не достоин купаться в лучах твоего запредельного пламени! Прости… Прости мою слабость и непригодность к возложенной миссии… Йа креведка – кревляющаяся, искревляющаяся, загибающаяся крюком в лучах твоего Слова. Кривая креведка, и нет во мне ничего прямого и чёткого… Твои глаза пылали жестоким огнём, что прожёг все покрывала и надрезал мой хитиновый панцирь урановым серпом. Я упивался их ужасным светом, радиацией логоса твоего, и вместе с тем, внутренне я молился о пекращении этой пытки… Если бы мои мышцы не сковал паралич, я бросился бы тебе в ноги, я бы размазывал сопли и слёзы по лицу, бился бы лбом об землю, корчась в спазмах отвращения к самому себе, и умолял бы простить моё несовершенство… Но я не мог даже глубоко вздохнуть… Меня сковал страх перед Тобой…Ты вся словно ощетинилась лезвиями обсидиановых ножей… Вырежи моё сердце! Принеси меня в жертву! Я не пригоден ни к чему другому, я, вечно спящий, когда должен бдить… Но я увидел в твоей руке то, что меня спасёт – ярко светящуюся всеми цветами радуги плеть… В следующую секунду, она описала в воздухе пылающую дугу, и обожгла мою спину холодным огнём. Вслед за плетью сверкнули шлейфы засветки, подобные Полярной Аврое! Ты наносила удар за ударом, снова и снова, беспощадно сдирая хитин, бичуя мою безвольную изнеженную плоть с такой скоростью, что я не мог даже дышать – крик застыл в моём горле, я не смел крикнуть, хотя мне и хотелось, к горлу подступила рвота… Я принимал каждый удар с безмерной благодарностью, ибо эти удары наносила Ты… Сколько силы в твоих маленьких руках! Твои мышцы – из стали! Твои нервы – из стали! Я пал на колени, покорный пред лицом Твоего праведного гнева, пылающего ярче тысячи солнц! В этих ударах – боль всего мира, которую я должен непрестанно пропускать сквозь себя – чтобы сверхчётко отражать волнистой линией самопица все тончайшие нюансы сейсмичекого процесса в подкорке Махамайи… Но я был погрузился в иллюзию… Слишком глубоко. Хотя удары твоей плети приносят облегчение – но оно лишь временно, я знаю что я заслуживаю куда более жестокого наказания… Словно прочитав мои мысли, ты останавливаешь свою руку, и откладываешь в сторону свою плеть… Из складок своего покрывала ты извлекаешь другой инструмент… Сначала это похоже на бешено вращающийся радужный диск, со свистом разрезающий пространство. Наконец, вращение останавливается, лезвие с щелчком приобретает рабочее положение – это нож-бабочка, покрытый бензиновыми разводами, цветами побежалости… Мне радостно, что я буду принесён в жертву таким прекрасным клинком, но мне и страшно – я знаю что я буду ввергнут в пучину, где демоны моего подсознания будут вечно разрывать мою плоть… Режь меня, моя Исида! Разделывай как тушу жертвенного козла, разметай же меня по этой пустыне, пусть солёные ветры и солнце ииссушат моё мясо, пусть варвары-кочевники вкушают мою вяленую вялую плоть, запивая чаем из хвойника у ночного костра! Рассекай мою плоть, покрывай её тысячей надрезов! Сверкание клинка… Жгучая боль – кажется, нож был смазан ядом… Ты шинкуешь меня тонко, как капусту для засолки. Я не сдерживаюсь и вою, мой вой переходит в сухой треск – так могло бы выть антропоморфное дерево на пилораме. Ты очень тонко, филигранно разрезаешь мою плоть. И наконец вся боль мира входит в меня с ядом твоего клинка. Я понимаю – весь мир есть боль, весь мир – нарезание плоти на куски… Никогда не забывать об этом. Ты же режешь и режешь… Так режь же! Не останавливайся… Моя плоть тут же регенерирует, порождая причудливые сады расходящихся шрамов… Рубцы, надрезы, всё глубже… Я превращаюсь в один сплошной надрез, в шевелящуюся массу бесформенной и бессмысленной келоидной плоти без органов и костей. Ты режешь меня, и ты сама остра как лезвие… И под каждым надрезом я нарастаю вновь… И я чувствую всю остроту любви и непорочности твоей. Рассекай меня в лоскуты, Любовь моя! Я жажду до конца испить нектар этой священной боли! В двух твоих дополнительных руках появляются другие предметы – ярко пылающий факел и нечто, напоминающее кулинарный пестик, которым взбивают гоголь-моголь – соцветие гнущейся проволоки вырастающее из рукояти, оканчивающееся плоской поверхностью, принимающей разные очертания. Ты накаляешь это приспосоление над ярким пламенем своего факела, а затем клеймишь им мою плоть, выжигая иероглифы запредельной мудрости. Ожог. Запах горелого мяса. Ослепительное слияние всех цветов в шоковой вспышке. Иероглиф за иероглифом, ты выжигаешь на моей мутирующей плоти свои тайные письмена. Вместе с болью символы входят в меня, и становятся моей сутью. Писания твои пронзают плоть мою до самых её желеобразных недр. Моё бесформенное тело становится телом текста – телом теста, которое ты нарезаешь, как тесто для пельменей, чтобы завернуть в него священный фарш своих бесконечно благих, ослепительно сияющих, непостижимых мыслеформ! Боль прорастает во мне знаниями, я становлюсь книгой из иероглифов боли, которая читает саму себя – предвечной книгой, которая никогда не будет дописана. Процесс письма и редактирования вечен… Ты вырываешь кожаные страницы, и огненным инструментом переписываешь их заново, страницы отрастают вновь и вновь, корешок книги – извивающийся червь, рассечённая на 216 кусков планария, каждый кусок – пылающая в пустоте буква тайного алфавита твоей ярости. А число страниц в этой книге неисчислимо, страницы мои подобны песку… Я текст составленный из разрезок и склеек, повествующий о невозможности бытия – и всё бытие состоит из меня, а Ты – ты режешь и сшиваешь, наносишь иероглифические шрамы, инструменты твои стремительно порхают и блестят, словно крылья демонической бабочки, в твоих четырёх тонких как тростник руках! Теперь так будет всегда (да и было ли когда-нибудь иначе?). Ты будешь без устали клеймить мою плоть, превращать меня в живую тайнопись из разветвлённых рубцов, редактировать, вырывая страницы, резать, сшивать — пока не остынут последние звёзды, пока материя не растворится в ледяном жидком вакууме твоих тайных снов… И пусть весь мир подождёт, пока вдыхаю я запах горелого мяса…
Дорогой Дед Мороз!
Вот я наконец и решилась написать тебе письмо… Как же непросто это было! Все дети пишут письма тебе, и хотя я уже переступила тот порог, когда негласные правила предписывают мне утратить эту детскую веру я верю в тебя, Дед Мороз. Впрочем, меня часто принимают за школьницу, так что ты, наверное, не слишком удивишься. Нет, слово «верю» не очень точно — я не верю в тебя, я ЗНАЮ… Знание арктическим холодом вошло в мои сны, и сверкающая стрела твоего ледяного хохота пронзила мой позвоночник. С детства я помню эти сны — звон хрустальных колокольцев, полёт над безжизненной снежной пустошью, твои унизанные звёздами рога, и этот раздирающий полярную тишину запредельный хохот, возгнетающий во мне вихри ледяного пламени! Ты взбуравливаешь вьюгой чёрное небо, ты танцуешь как безумный инеистый дервиш в ледяном экстазе, ты опьянён красно-белым грибом Сомой, чей цвет повторяет цвет твоей мантии! Олени твои испражняются северным сиянием! Высоковольтные разряды твоей бороды скальпелями вскрывают Полярную Ночь, сверкая так, словно в жилах твоих — хладон, а не кровь, словно кости твои — из алмазов! Громодержец, стогласым гулом и рокотом несёшься ты над безднами мрака, высекая цветные всполохи искр, кружась в своём ледяном безумии! А после — исчезаешь в белом шуме метеостанций, разлетаешься белыми пикселями, осколками люциферического зеркала впиваешься в сердца… И во мне есть такой осколок — в нём отражается весь этот мир… Треском помех блуждает эхо твоё в этой жемчужной сети отражений, но где же ты сам, Тысячеглазый? Где же ты, Сокрушитель Твердынь? Почему заканчиваются эти сны с рассветными лучами солнца? — ах, я хотела бы вечность парить снежинкой в твоём дыхании, сладком как хлороформ! Дед Мороз, я знаю что в письмах к тебе дети обычно просят подарков — но все вещи мира кажутся мне крошечными, когда я смотрю на них через льдинку в своём сердце! Я лишь хочу чтобы ты снова приснился, хочу снова твоего холодного огня! Приснись же мне, Дед Мороз, хочу снова взглянуть в твои ледяные глаза… А может быть, когда-нибудь, когда я стану совсем неорганической, ты придёшь ко мне во плоти? О, как хотела бы я (с)нежного и обжигающего прикосновения твоих рук! Пить твоё дыхание, в сверканьи эелектрической плазмы! Ощутить в себе твой древний ледяной жезл! И вознестись, к сияющей вершине Древа Миров, увитого цветными внутренностями павших титанов! Соединиться с Тобой, и превратиться в ледяной метеорит, что унесёт семя богов к иным мирам — войдя в атмосферу Нового Дома, мы взорвёмся сотней мегатонн, сотрясая девственный мир грохотом молний! А после, наши осколки попадают льдинками, и сложатся в слово ВЕЧНОСТЬ, на тысячах новых наречий… Дед Мороз, пожалуйста, снова приснись мне!
Из чёрного вечера Москитовии извлекаю я скелет этого рассказа. И он начинает обрастать нужной ему плотью. Хитиновой или гладкокожей – не нам решать. Вот идёт по снегу позднего ноября слесарь Иваныч. До дома осталось несколько секторов homo-зоны. Радиоличинка запищала в кармане тулупа. Вызов: в хрущовке неподалёку засорилась система подачи Ломехузного Сока (хрущовками их назвали наши Хитиновые Братья в честь Хруща – одного из своих младших выводочников, которого неразумные Прежние до-вторженные люди жестоко истребляли как якобы-вредителя). «Опять поди биопневмоподсос засорился или воссоединительная плева разрослась за пределы сектора» — думает Иваныч. «Ничего, быстро управлюсь».
Квартирка. Освещение сумрачное. За одной полуприкрытой дверью белоснежный мотылёк делает домашнее задание. По обмену: смешанные семьи стали поощряться Yправительством с определённого цикла. «И я так когда-то рос. И квартира похожая». Проходим в комнату. Под нервным взглядом хозяйки в сером халате приступаем к почину. Дыра для подачи сока у этих жильцов открыта в маленькой, дальней спаленке с голубыми обоями. Судя по засохшим наростам на краях Дыры, раскрылась она ещё в самом начале вращивания животруб сокопровода в дома гоминидов. Для начала надо проверить рукой – может быть всё и просто. Иваныч натягивает медузную перчатку и запускает руку по самый локоть вверх сокопровода. «да там твёрдое что-то. И гладкое». Трудно ухватить – выскальзывает – наконец, с сочным чавком выдергивается. Бутылка! Пустая, да не совсем, что-то там на дне. В таких, говорят, напитки раньше были, пока их не запретили совсем и не заменили на Сок. «Соседи сверху что ли закинули – вот животрубы и зажевали вниз – сетует хозяйка». Дыра успокоительно заурчала. «Ну Вы забирайте с собой, во дворе мусорные соты – там выбросите, нам этой гадости не нужно».
В подъезде Иваныч пытается рассмотреть, что же там в бутылке – но лампочка тусклая. Уже дома рассматривает внимательнее: свёрнутая жёлтая записочка и ещё что-то небольшое и тёмное. Вытряхивает на ладонь. Тёмное быстро раскрывается и впивается в человеческую плоть. Иваныч взвизгивает. «Гаже скорпиона!». Но биочип уже залез под кожу и наверное подключился к нервам, делает одному ему известную работу. «Ну что ж – у каждого из нас своя работа» — успокаивает себя Иваныч. «В обчем, безбольно». Минут через 20 начинает читать записочку. «Буквы не все современные, нет насекомых знаков»: «Рецепт коктейля Молотова-Риббентропа из Сияющей Молофьи <tемпература горения – от 10 тысяч градусов по Цельсию»>. «Что за Цельси́й такой был у наших отцов? тоже жуков зазря убивал, наверное..». «Надо выпить Сока и успокоиться — не каждый день такое находишь». Соко-Дыра у Иваныча росла на кухне -–удобно. С холодной алюминиевой кружкой в странно-болящей руке подошёл он напитываться живительной фиолетовой влагой. «Сразу 5 кружек выпью — не лопну –устал». Когда поле зрения размягчилось и углы предметов стали отбрасывать знакомые с детства медленно-трассирующие паутинные глитчи, сидящий затылком к холодной стене Иваныч почувствовал что-то новое: какой-то Сигнал в ладони. А за столом напротив него сидел Кто-то Новый. Жук, конечно. «Хрущ, или не Хрущ -–вот в Ч0м Вопрос¿»- сходу проскрипел Новый Друг Иваныча. «« ты сам знаешь откуда-то, что Хрущик Сомнительный может явиться только в Лиловой горячке -–но Откуда ты это знаешь — и что есть сама Лиловая горячка? Кто-то из твоей Гильдии слесарей переживал её лично?»»- и сразу, не давая времени на Обдумывание: «Йа открою Тобi Дар Пигидия и Врата Его — План Дальнейших И Окончательных Действий»… «Ну ни Пигидия себе – ну а Чт0 мне ещё остаётся – в стадии Лиловой горячки?» — «Стать Махайогом, Скопить Сияющую Молофью и освободить Москитву. Затем ты Заново отыщешь Первую Перинатальную Матрицу им. Станислава Грофа, соответствующую Первой букве Тетраграмматона YHWH, и я отпущу тебя, позволю раствориться в океане света» — отвечает мыслью на мысль Хрущик. «Сейчас Йа укушу тебя – впрысну эфир нужного колера, а потом ты разденешься и будешь обмазываться Соком, особо тщательно втирая его в голову и шейно-воротниковую зону
человеческого тела». Укус был приятным. Из его точки внутрь тела расцвел большой прохладный цветок. Потом собственные руки механически втирали сок в виски и шею с нажимом. Сначала кожа стала прозрачной. Потом засияли нейронные связи под куполом черепа – это Сок вступил в реакцию с эфиром Хрущика. Тело ломало, позвоночник изгибался дугой. «Терпи, Слесарь – будешь Vessel» — ехидно скрипел Хрущик желваками над лицом. Так прошла Первичная Инициация Иваныча.
Следующие полгода Иваныч (теперь уже Иванушка – как ласково называл его Хрущик Сомнительный) – провёл на потолке в позе Лотуса, обклеивая своё липкое от сока тело старыми жёлтыми газетами 2020-х годов, надёрганными из-под обоев и любезно подаваемыми Хрущиком. Иванушка впитывал кожей Старые Буквы, сливался с текстами. Какой-то Президент. Какой-то «Спутник Вэ» из «Центра Гамалиэль» — что-то вроде нашего (теперь — Моего) Сока, но гораздо опаснее, с микрочастицами. «Спутником Вэ» или его менее известным теневым братом перед пришествием Хитиновых Братьев умертвили миллионы добровольцев… так было лучше для них. Многих слов поначалу разобрать не получалось. Инсектоидные символы возникали между слов, замыкая их в беспрерывные энергоразрядные цепочки. И Самое Главное – постепенно начинали сиять тестикулы. Фиолетовым и Белым. Белым и Фиолетовым. Попеременно. Аки Реакция Белоусова-Жаботинского.
…Когда-то приходили, стучались в дверь – из Гильдии, наверное. «Ну что, Иванушка, у всякой Истории есть свой Конец» — проскрипел постаревший на века Хрущик. И Современность давно уж закончилась. «Время посадить Семя и выковать оружие возмездия». Бутылка лежала рядом. И Сияние пролилось Легко, почти без усилий со стороны ладони с биочипом. Сосуд Света. «Когда-то именно на таком чудо-топливе, сгорающем в соплах фиолетовым огнём полетит на далёкую планету ракета великой Аэлиты Селезнёвой – основательницы Колонии Праведников» — но я расскажу тебе об этом потом, не в этой жизни. А сейчас ты уже знаешь, что делать. Хитиновые Братья имеют в себе свой Глубинный народ: Внутри внешней суб-расы Клопов есть более внутренняя – суб-раса Комаропчёлов – затем Москиты, – затем Богомолы – они ближе всего, но к чему? Входя в Пустой Храм, ты обнаруживаешь внутри него Пустой Храм – и так до бесконечности. Королевна, производящая Ломехузный Сок, находится не в «центре», она – Шарнир, вокруг которого перебираются лапками-чётками пласты суб-рас. А я, твой древний друг Хрущик – я – частичка сознания самой Королевны, которая хотела на равных правах срастись с гоминидами без переходного хитино-террора, но была исторгнута и долго блуждала по пульсирующим животрубам в поисках носителя.
Иванушка плавно спустился с потолка на пол, поработал над бутылкой – сделал стеклорезом насечки – чтобы она легче разбилась при ударе. Насечки получились в виде букв «YHWH». Коктейль Молотова-Риббентропа (снова эти старинные Имена) был готов. Иванушка отправился к дому Yправительства.
…Часовые инсекто-киборги просто не заметили его – ибо Он был уже не из нашей материи. В облаке Огня. Ступни его опустились в снег, и тот протопился до древних останков асфальта людей. Открытое витражное окно (ибо был великий перегрев от усердной работы порождения и источения) Королевны на втором этаже этого полу-людского гексагонального здания-нароста. Только ритмичное хлюпанье Сока несколько мгновений – и рука сама запустила этого Голубя Света – Коктель пробил витраж и вспыхнул фиолетовым пламенем. Звуки. Это трескается хитиновый панцирь.
«А теперь, Иванушка, пока осталось ещё немного времени – и система подачи не до конца умерла вместе с Королевной – отправляйся к СПИТ – станции перекачки и трансмутации».
Внутри кирпичного здания пульсировала ещё живая Матка-Станция. Иванушка взобрался к ней по скользким засыпающим лианам и погрузил голову в живую темноту. «Сейчас Первая Перинатальная Матрица примет тебя, а затем мы вместе покинем эту оболочку». Ананда нежно пропитывала мозг..
А следующим утром на каждой стене в каждой комнате каждой квартиры освобождённой Москитвы проступило просветлённое блаженное лицо Иванушки-Новичка. И сочилось оно уже совсем
другим – Янтарным Соком. И люди уверовали в него как в Бога.
Этой зимой подарки вместо Деда Мороза разносил Хитиновый Мужик. Тоскливо скрипел он десятками суставов по стенам человеческих домов. Заглядывал в окна, стучался в стекла верхних этажей. Дети, видя его пустые фасеточные глаза, от ужаса превращались в сухие веточки.
По телевизору, который я не включал 25 лет, вместо Лебединого Озера показывали пламень зимнего костра. Медленно шуршало и переливалось нитеэктоплазменное пламя, когда я подбрасывал в него страницы из сказки «Снежная Королева» и помешивал их серебряной кочергой.
Порой в пламени вырисовывалось лицо угасающего Yправителя и печально таяло потом изнутри век.
На ветках рябины рядом со снегирями созрели свежие кристаллы неовисмута. Можно было класть их под язык, как на белое покрывало января, где они распускались нежным холодом. В сочетании с осознанным сном неовисмут приводил Гостей.
В холе-предбаннике сна было много зеркальных поверхностей, в каждой из которой показывали вероятностную ветку твоей судьбы. А дальше открывался загробный малахитовый дворец Фридриха Ницше, с которым мы играли десятитысячную партию странной настольной игры: надо было составлять пирамидки из разноцветных шариков. Цвет последнего шарика изменял цвет всей пирамидки. Никогда не было понятно, кто же выигрывает. Но в углу нашей комнаты уютно потрескивал телевизор из детства с нитеэктоплазменным костром внутри. И всё было не важным.
Первая деконструкционная бомба – «Сновичок» — взорвалась над Манхэттеном 20 октября. Втянутые в сферическую зону-аттрактор небоскрёбы обратились в гигантские кристаллы висмута, обрушенные друг на друга: переливчатый радужный лес-заповедник Сна. С населением и произошло также нечто специфическое…
Ещё на стадии первых Опытов с ДПН – Деконструкционным Полем Нестерова <по фамилии великого учёного-лингвофизика Москитовии> были выявлены некоторые особенности воздействия на объекты: тексты классиков пересобирались в Нечто Странное. Например, извлеченный из испытательной камеры восьмой том романа «Золотое Сало» за авторством Сорокина-6 наполовину рассыпался в руках лаборанта в желтый пепел.
Само деконструкционное поле было открыто случайным образом при обследовании инсектианских агрегатов неизвестного назначения после падения оккупационного правительства инопланетных насекомых (т.н. Хитиновые Братья). Агрегатами был заполнен онтооптический зал Дворца Королевны (ДК): линзы, стеклянные шары, глитче-витражные рамочки для преломления пространства, пинцеты из цветного металла для вытягивания событий из будущего, лазерные указки для просвечивания ячеек памяти, трансмутирующие монокли бытия и прочий зачарованный хлам. Среди объектов лингвофизик Василиск Нестеров из НИИ Плазмопластики обнаружил небольшую шкатулочку из неизвестного материала со странно искрящимся полем внутри. Первой пересобранной фигурой был янтарный шахматный конь, брошенный в шкатулку. После первого цикла пересборки конь превратился в энтомокенавра с серебряными фасеточными глазками и шприцем судьбы, зажатым в десяти конечностях. Поле решено было растянуть пространственными пинцетами до размера небольшой комнаты. Влетевший в него дрон пересобрался в механическую паукомедузу с зачатками сознания. После чего верховным советом СЭВ (Союз Энтомологических Вольников – народы людей и насекомых, объединившиеся на добровольных началах после свержения Королевны насекомых Святым Иванушкой-Новичком), занимающим территорию Евразии было решено провести первые опыты по созданию оружия на основе деконструкционного поля.
Секретное испытание первой деконструкционной бомбы под названием «Письмо Японскому Другу» было проведено СЭВ над селением Белоглазых айнов на острове Окинава. Гоминиды и животные были по-кроненберговски извернуты в невообразимые формы, но продолжали функционировать, существовать и дышать.
Американский континент находился под властью ГГБ (Глобальной Гильдии Богомолов). Богомолы считали себя более чистой расой и более истовыми блюстителями инсектианских идей. Богомольский кодекс предусматривал реставрацию кастового насекомого порядка-монархии в будущем. Гоминидному населению Воссоединенных Ульев по-прежнему отводилась подчиненная роль. «Hominids Lives Matter»! в пчеюле 2** года от начала насекомой эры Главбогомол и члены Внутренней Гильдии начали рыть великий трансатлантический Подкоп для вторжения на евразийскую территорию СЭВ.
СЭВ узнал о подкопных планах благодаря своим разведчервям, распространенным под поверхностью планеты на тысячи тысяч километров и сплетенным в единый чувствительный Мясной Мицелий. Эскадрилья Бомбящих Стрекоз, сохранившихся пыльных биотехнологических ангарах со времен насекомого вторжения разжимала чувствительные тонкие лапки с новыми бомбами над городами Воссоединенных Ульев, деконструируя их до состояния Новой Неведомой Плоти.
Запускаются первые деконструкционные баллистические ракеты. Через неделю война Деконструкций выходит в глобальную фазу и пересобираются уже океаны, тектонические плиты с обоих сторон, континенты (образуется много небольших континентов). Многие пересобранные организмы при этом тонут либо мутируют в жаберные и амфибиозные формы жизни.
…Над гладью нового океана и странными ландшафтами летит Билл Гейтс в человеческом виде на странном летательном аппарате с большой сканирующей эхолокационной тарелкой. Его гоминидная форма удерживается в относительно стабильном состоянии лишь нано-ботами, впущенными внутривенно. Он ищет выживших порождений Новой Жаберной Плоти.
На острове в океане Гейтс видит Крупный объект: напоминающий обелиск, из зеленого металла, кристаллообразный, где кристаллы имеют форму раскрытых книг. Может быть, это бывшая Статуя Свободы, может быть – памятник Ленину.
Гейтс подходит к Объекту, прикладывает к нему свою ладонь под известную музыку Штрауса из «Космической одиссеи 2001» и произносит кроненберговское: «Да здравствует новая плоть!». А на горизонте уже снижаются космические капсулы разумных Моллюсков и Медуз с далеких звёзд второго кольца цивилизаций, которые будут заселять новый океан Земли. Плавучие храмы их жрецов уже разворачиваются на водной глади огромными голубыми Лотусами. Однажды мы встретимся в таком лазурном храме, воскурим сонные фимиамы и вспомним обо всём издалека…
…вернемся к более фрагментированной, в конечном счете, более растраченной душе, и слава Богу.
После этих слов Тетраморф пал ниц пред ним, и сказал:
Я чувствую себя ничтожной пред тобою, Отец. И я не хочу оставаться здесь еще дольше. Почему какие-то люди у меня на плечах непрестанно что-то говорят мне?
Он сказал ей: дерзай, дочь моя!
Агнца, взявшего на себя парализовать работу этой системы, настигнет слава Отца, нас же — разрушение инфраструктуры…
Мы дети, Отче, мы бесконечно малы. Но множество нас таковых. Мы — Рой, и имя нам Легион.
Мы уже говорили, что не хотим править? Не могу вспомнить… я всего лишь ребенок, и все, что у меня есть это время.
Соглядатай, обольститель, расхититель капиталистических благ, фальшивых, как жизнь моя в руках неприятеля. Моя душа истлела.
Воистину, мучительно бремя Жизни! Но не скрыться от Нее, ибо Она помазала меня во славу Незримого Духа в Полноте Своей.
Оказывается, это взбесившийся клубень смыслов, но что они означают? Как его очистить?
Он сказал им: вы, порабощенные, кому повинуетесь? Духу злобы! И вы будете внимать ему, пресмыкаясь. Но Пославший меня соделал так, чтобы видевший Сына стал Им.
Мы на распутье. Распутные твари. Похотливые девы в менструальной крови. Боль плоти пронизывает пространство. Мы распяты на Древе этом. Это наш Путь — наше проклятие.
Он сказал: ты из другого рода, ибо узрели Мы, тебе до глубины души [censored] на это тело.
И увидел я Иное Небо и Иные Земли, ибо прежние отторгнуты актом дефекации.
Я не могу причинить тебе боль. Ты — первая корова, которую я познал. Тоже делали пророки с отцами вашими.
Тогда пал я на свое лице свое, и провозгласил: Свят, свят, свят, Иао — Чадо Света. Ты — Единственный достоин принять дух мой!
Я не могу причинить тебе боль. Но когда я смотрю на тебя, то вижу его ошибки, его работу в чистых субстанциях. Вы не осилите маршрут. Заметьте, у каждого своя ноша!
Тетраморф поклонился и сказал: Благословенно чрево, породившее Тебя, о, Дух не оскверненный злобой. Но когда оно станет бременем для всех людей. Меня тошнит от парадоксов. Вы оставили Того, Кто ломает скрижали ценностей. Разрушитель. Преступник! Но нет здесь иных, как бы сильно я ни хотел обмануть себя, и показаться благородным и учтивым. Я чувствую, как поток воздуха со свистом течет через пенис в анус, и срезает дерьмо…
Прежде, нежели Ты разрешишься Выкидышем, ослепи око его. Ибо сослепу явлена вся та мерзость, в коей вынуждены мы томиться как в навозной дыре. Здесь слиплось добро и зло. Не быть сему! Ибо вы из иных родов. Спасены были к жизни вечной.
«Мы провели целую серию экспериментов над пациентами, сделали эффект густого, качественного плацебо своей оригинальной рецептуры, синтезировали оригинальные поддельные препараты, а также «лично» поставили несколько необычайно интересных диагнозов».
Завтра я буду mör(t)ph. Вы найдете духовное, и уже не будете смеяться. Вы благочестивы, и уже достигли сумрачности. Они позволили мне говорить словами, но я вспоминаю: что же все-таки Я делал в Египте? Велика скорбь Моя, ибо дети Божьи — в сломанном мире.
Это Я сокрыта в них, а они — в Нас. Но не думайте, что Я уподобилась человеку в бесчестье Своем, Вся — пламя… ожог груди полой надежды, Мое сердце питается бесплодной любовью.
Тетраморф сказал: Встань рано утром и принеси себя в жертву всесожжения. И, восстав, иди к месту, где услышишь голос поющих.
В некоторой степени такой «план» позволяет увеличить число конечных, но целочисленных дистанционных отношений между членами семьи социального роя.
Свою жизнь разменял Он на Полноту радости. Но это место (topos) в мире (kosmos), покрытое нейронным жужжанием, избавлено будет от рода человеческого. Вы не единственные станете причастниками сего избавления. Вы думаете, вам дано распоряжаться жизнью своей?!
Верую (ибо нелепо), что можно смеяться без пениса, но так не познаешь ни йоты.
Ты полагаешь, что сам причиняешь себе боль, но истина в том, сказал Он, что смерть бога не имеет никакой силы, — но только вера, действующая любовью.
Жизнь есть страдание, или нечто Иное, как частицы, как элементальные множества? Ее пороки суть добродетели, взывающие к Иному состоянию, к промежуточному Телу Отца нашего.
Какова же природа обратного естества?
Противоестественно пребывать в мире, в коем отчаяние — сильнейшее из страстей: оно манипулирует твоими корнями и ветвями, прежде всего на периферии, там, где ты не можешь уследить, далее, опоясывая тебя по кругу… женщины не избегнуть, не сокрыться от очей Её.
Какова природа женщины, которая очаровывает, пробуждает страсть, а затем приводит к отчаянию, тайно пребывающему во мне?
Не должны вы наполнять плоть похотью, которая желает противного духу Её… Ты плачешь? Или чудится мне? Вот почему тьма превращается в реку крови, кишащую рыбой. Она [тьма] станет чем-то влажной природы, способом невыразимого бурления, выплевывающего дым, как вытряхивают мешок с мукой… но тот, чьё девство преисполнилось, вскоре утратит его, не так ли?
По ту сторону реки на структурной модели, где ближний твой пал от рока, но там, где есть оазисы, есть и дальний, который не возненавидел братьев своих — Моих сыновей, твой пир мне не нужен, слишком много людей… это пограничное состояние, ибо ты был со Мной, потому Я знаю, — оно уже началось.
Зёрна глупости легче всходят, чем плевелы разума, чем больше он научается, тем больше находит среди людей Его величие — хвала Царю нашему — Он жив, они Его не признали…
Не желай зла ближнему своему. Любовь суть исполнение закона. Ты не мерило меры, но линия веры.
«Отмороженные девушки первого Причастия, хлорированные по заветам Белоснежки», изначальный замысел можно найти в этой книге…
Повторяю, все остальное я поместил в эту книгу. Я оставил в ней горчичное зерно.
Он застал меня одну, и сказал: Не бойся, только веруй, и спасена будешь. Дурные и опасные дела — признак Моего присутсвия: так думает каждая грязная потаскуха.
И когда Он был недалеко от дома, Сотник послал к Нему парализованного, за которым шли Четверо.
Вставать рано утром в субботу, да еще после трудовой недели – это настоящее издевательство! Тем не менее, надо идти на работу. Проклиная все на свете, достал из аптечки кофеин-бензоат натрия. Пять ампул отправляются по назначению. То есть, прямиком в глубину тела.
Толку, правда, оказалось мало от стимулятора. Похоже, я и без того был в хорошей форме. По крайней мере, никакой стимуляции не наблюдалось. Даже обычного злобного кофеинового взвода не было. Монстрозный фотоаппарат, постоянно отвешивавший мне руку, работал как часы. Блин, когда я первый раз смотрел «Блоу-Ап» (а было это на черно-белом телевизоре), мне даже в голову не приходило, что спустя энное количество лет, я вдруг заделаюсь фотографом. Придя домой, я чуть не пинками отправил супругу гулять с ребенком (вообще-то со времен написания «Алиса здесь не выживет», почти всегда гуляю с ним я), а сам быстрее заглотил две больших капсулы с очищенными семенами ипомеи. Как только я почувствовал действие вьюнка, отправился на кухню. Собрал свой маленький кальян. И достал из морозилки заветную завертку из фольги. В которой лежал гашиш…
Оный был приобретен за несколько дней до того. Как-то захотелось разгрузить замученную психоактивными веществами пищеварительную систему. А выбор курительных веществ, в общем, не так широк. Ясно, что выбор остановился на конопле. Пришлось обращаться к последнему знакомому, имеющему связи в наркомире. Остальные… кто умер, кто сел, кто потерялся в потоке времени, кто остепенился. Впрочем, и знакомый этот тоже остепенился. У нас обоих семьи, дети. Но вот тайная жизнь как-то выбивается из общепринятого мещанского образа жизни. Двойное существование. Двойных агентов, балансирующих между официальной легендой добропорядочных и махровой нелегальщиной любителей психоделиков.
Кальян оказался прямо-таки безотходным производством. Первую плюху я все-таки упустил. Некоторое количество ушло во Вселенную. Обидно, но я утешаюсь тем, что все крошки дури, упущенные нами по причине все той же дури, идут прямиком к Дионису и он ими угощается от души. Зато все последующие исчезали через воду в моих легких вообще без дыма! Зажигалка растапливало их содержимое. Я вдыхал очень потихоньку и когда уже лишь красный уголек оставался на фольге, прекращал, хватал просто воздух. Уголь лишь краснел, но уже ничего не отдавал наружу. Мало того, задержка дыхания была такая, что и обратно не выходило никакого дыма! Держать в легких охлажденный воздух, напоенный тончайшим эфирным запахом, было одно удовольствие. Стоит ли говорить, что после шести-восьми кусочков гашиша, умещавшихся, в буквальном смысле, на кончике пальца, я был уже в доску накурен. Меня позабавил и тот факт, что в воздухе не осталось и намека на типичный конопляный кумар.
Тугая пыльца коричневого цвета оказалась на удивление мощной. Если бы не дурацкие мысли, периодически пугавшие меня своей панической нелепостью, было совсем хорошо. Кофеин как раз помешал. Сердце работало слишком напряженно. И не давало расслабиться. Поэтому добавленные вечером такие же плюхи, оказались куда лучше. Эйфория прежде всего! Глюки. Много, но несколько сероватые. То куча машинок, расположившихся квадратами, то те же квадраты текста, удивительная тяга к кубизму. Хотя и мандалы были, объемный квадрат, заключенный в переливающийся по краю цветок ипомеи. Тяга к бессмысленным конструкциям выразилась в безумных фигурах, которое делал из конструктора. Забавный глюк. Над поверхностью Луны прыгают астронавты, причем их несколько в ряд. И они все висят над кратерами. Рядом вращается огромная резиновая дубинка с надписью «Обман».
В общем, налицо небольшое усиление галлюцинаторной активности благодаря ипомее. Но нет свойственной миксу вьюнка с мускатом усиленного сознания. Хотя сознание и изменяется в сторону блоков мыслей. Они захватывают потоком на одну тему и несутся, пока поток не кончится.
На следующий день до гашиша добрался лишь ближе к вечеру. Выкурил и после недолгих сомнений решил-таки принять остатки ипомеи. В количестве 3 капсул. И, заодно, решил покурить сальвию.
Делать это решено было таким же образом, как и гашиш. С помощью пинцета (черные кусочки шалфея слишком липли к пальцам и потом с помощью пальцев же их было сложно отодрать) кучки вещества отправлялись на фольгу. Вот что было неудобно – так это держать включенную зажигалку. Приходилось терпеть горячее дыхание огня. Он хоть и тянулся вниз, но передавал тепло железу.
Что интересно, личность никуда не исчезла. Лишь галлюциногенная активность значительна возросла не некоторое время. Опять же, в основном мандалы. Помню, что появилась какая-то сетка растительного цвета, то ли укутавшая меня, как голограмму, то ли выявившая вокруг меня существ в этой же сетке. А когда появились двигающиеся крестообразные решетки а-ля «Блуберри», меня внезапно отвлек звук. Видимо, дверь скрипнула от сквозняка. Но я испугался, что пришли близкие и быстро убрал кальян с принадлежностями. Будь это чисто сальвинориновый трип, я бы вообще был не в состоянии это сделать. Потому как «Я» просто бы отсутствовало. Решив, что более сильного эффекта все равно не добиться, оставил сальвию в покое. (Мораль – принимать ее на пике действия ипомеи или гаша бессмысленно, либо надо много больше, чем в трезвом виде. На спаде еще куда ни шло.)
И принялся наблюдать за глюками. К тому времени, когда гаш стал отпускать, в дело вступила ипомея. Пришлось срочно лечь и закутать ноги… Время исчезло. Стало просто ХОРОШО. Настолько, что стало бессмысленным движение, мышление, личность, да все на свете! Противоположности сходятся. Чисто ментальная ипомея на максимуме своего действия стала похожа на сугубо физический опиатный торч. К этому стоит добавить обезболивающее действие конопли. Так что обычное скручивание ног оставалось где-то за гранью восприятия.
Черт, черт, черт! Спустя час-два этой великолепной эйфории пришли близкие. Пришлось изображать из себя трезвого. Удавалось это без особого труда, но вот досада просто загрызла. Так было хорошо и тут – такая кайфоломка. Н-да, хреново пускаться в трип, когда не можешь вот так спокойно полежать на диване, не вызывая подозрений. Надо бы на следующий раз простуду, что ли, симулировать…
Мысли из трипов
Большая часть написана недавно, но часть осталась еще с начала года. То есть с тех пор, когда каждый день пробавлялся мускатом. Забавно, что под ипомеей я стал получать доступ к памяти о своих прошлых трипах, даже к очень и очень давним травяным путешествиям. Будто бы вне трезвого состояния существует некий континуум временного безумия, который имеет собственную личность и собственную же память. Одни вещества (та же конопля) не дают полного представления о нем после возврата, другие (ипомея) – позволяют и после своего воздействия держаться новой, психоделической личности.
«Нет большей роскоши, чем роскошь человеческого общения». Мне вот кажется, что формулировка неточна. Что дают слова, кроме сотрясания воздуха? Что толку от «любимой», до которой нельзя дотронуться?? Вот прикосновение – другое дело. Кожа к коже – вот это настоящее счастье! Для него не нужно произносить ничего! Можно быть немым и глухим, но прекрасно понимать, что такое – ласка тела.
Одиночество – как башня для обозрения человечества. Выкинутый за его пределы может позволить себе жесткие оценки, презрение, тотальное отрицание. Что за дело одинокому до человечества? У него нет будущего. И этот же факт ставит под сомнение все выводы, сделанные на вершине. Тот, кто связал себя с остальными людьми, должен считаться с необходимостью бережного отношения ко всему, что касается выживания нашего вида. Включая, конечно, нашу планету.
Человечество делится на две половинки. Только одна продолжает род и загнана на кухни, а другая занята властью, деньгами и самоуничтожением. К этой страшной игре «сильной половины» человечества даже допускаются отдельные особи из «слабой», правда, если эти особи – искаженные и извращенные подобия мужчин (а-ля Маргарет Тэтчер или Кондолизы Райс, готовые послать на уничтожение сотни сограждан).
Такое отстранение женщин очень опасно. Мужчин практически не заботят дети, зато насилие и убийство других у них в чести. И эти опасные монстры находятся у власти! Женское в нашей цивилизации должно вновь получить превалирующее значение. Иначе цивилизацию ждет крах.
Военно-промышленный комплекс – самое яркое свидетельство мужского безумия, которым охвачена наша цивилизация. Машины убийства по определению не производят НИЧЕГО КРОМЕ убийства и разрушения. В этом коренное заблуждение известной фразы «война – продолжение экономики». Разрушение материальных ресурсов и людей не могут приносить прибыль никому.
Победителей не судят? Интересный посыл. Христиане захватили несколько континентов, уничтожили их исконную культуру, устроили геноцид для населения. Победили. И их торжество незыблимо. Типа если вирус иммунодефицита побеждает тело, то мы должны смириться? По счастью, христианство можно сравнить лишь с раком. Здоровый организм его сломит. Сложнее с теми, кто уже тысячелетия под его игом. Тут выход один — вырезать пораженные клетки.
Знаете ли вы, что мысли бессмертны? Иероглифы творцов пирамид коренятся в нашем сознании столь же устойчиво, как их великие строения – на этой планете. Это ли не самая высокая ответственность – знать, что самое интимное твое достояние, в конечном счете, доступно другим и так же влияет на них, как реальные действия…
Моча и кал: вот лучшие доказательства наших родственных отношений с миром неорганическим. Часть нас превращается в Ничто. Другая часть остается Чем-то. Жизнь — между тем и тем. Яркий миг красоты. Или серой безликости…
Смерть освобождает от всего. Все это знают. Но продолжают жить ради всего, оборачивающегося ничем. Проблема поэтому в том, КАК прожить эту единственный и уникальный момент Вечности. Как улитка в своей раковине, как всеразрушающий безразличный хищник или же, как тот, кто знает о неизбежном конце и стремится стать достойным последующей бесконечности времени?
Количество воды на планете конечно. Переходя от одного живого существа к другому, постоянно при этом моменте перехода обновляясь, вода, несомненно, так же осознает себя.
Загадка гибели динозавров решается просто. При затоплении материков пострадали, прежде всего, те виды, которые имели легкие . Земноводные выжили почти все, поскольку климат-то оставался жарким.
Вопрос в том, что вызвало подобное нагревание? А ответ достаточно очевиден: каждый динозавр оставлял за собой тонны говна. Вряд ли что мешало им размножаться в жарком и влажном климате. (Если кто думает, что я гоню, пускай обратиться к докладу ООН по коровам и прочему крупному рогатому скоту. Они выделяют столько вредных веществ, что и машинам пока далеко).
После этого на Земле появился совсем новый вид существ: теплокровные. Именно они обрели способность мыслить. Как бы этот процесс осуществлялся без воды, растений, других животных, сложно объяснить. Но в итоге этого долгого ПИЩЕВАРИТЕЛЬНОГО процесса (в ходе которого, вода, по сути, потребляла самое себя) на свет появились МЫ.
Вопрос: засрем ли мы настолько планету, что снова вымрем, как динозавры? Думаю, все-таки засрем, увы.
Если только не поймем простую истину: воду нельзя отравлять. Пока жив Океан, живы и мы. Пока светит Солнце, живы и мы. Пока растут растения, сохраняющие в себе Энергию Солнца, живы и мы.
Любое отступление от понимания этого основного правила ведет к самоубийству человечества. Жить на одной воде нельзя. Жить без нее нельзя тоже. Жить, не потрябляя окружающий мир, также невозможно. Жить без энергии также невозможно.
У человечества, практически, есть только одно преимущество: оно лучше всех приспосабливается. Поэтому выживание его при разумной экологической политике все-таки можно.
Все слова так похожи, оказывается. Постоянно натыкаешься на одно и то же. Почему? Исходников языка не так много. И каждое новое значение в итоге натыкается на общее происхождение. Но при этом расширяет его сферу в ширину и глубину.
Возможны ли слова без смысла? Вот вопрос. Даже если нет исходного смысла, оно звучит. Кажущиеся нам бессмысленными вопли животных, в конечном счете, для них много значат.
Нет никаких иллюзий относительно человеческой ПРИРОДЫ. Мы – вид победивших ХИЩНИКОВ. Хищников всеядных. Только такой мог захватить всю планету, от экватора до почти полюсов. Странно только самонаименование данного вида. Homo Sapiens. Разумный?? Как бы не так.
2
Вопрос о насилии – вот тот вопрос, без решения которого этика является пустым звуком.
3
Насилие и его крайняя форма – убийство, эволюционировали вместе нашим замечательно «разумным» видом. Потому и развитие человечества – не развитие Разума, как кому-то хотелось бы представить. Это образец того, как природная необходимость превращается в абсурдную реализацию бредовых идей.
4
Насилие в природе вообще находится за рамками этических рассуждений. Зверь не раздумывает, «хорошо» или «плохо», то, что он срывает растение или убивает другое животное. Если он не убьет – то либо он умрет, либо его прикончат другие хищники. Таковым же хищником когда-то был человек. И, как таковой, он ничем не выделялся из баланса природы. Ведь в ней никто не убивает больше того, чем может съесть.
5
С тех пор, как человек научился сохранять продукты, о каком-либо балансе нашего вида с остальными биологическими формами и говорить не приходиться. Существование нашей цивилизации поддерживается ежедневной смертью миллионов и миллионов домашних животных и растений. При этом зачастую продукты из этих жертв нашей прожорливости оказываются не в наших желудках, а на помойках. Верх разумного подхода.
6
Оставив в стороне вопрос об «этичности» поглощения иных форм жизни, повернемся к насилию человека против человека. Тут ситуация, мягко говоря, далека от «разумной». Понятное дело, исходно будучи хищником, человек изначально не смущался поеданием себе подобных. Каннибализм свойственен даже цивилизованным людям, если они поставлены в экстремальные условия.
Каннибалы в рамках своей древней культуры поедания противника куда логичнее образованного европейского военного, одной кнопкой отправляющего на тот свет сотни душ, которые ему лично ничего не сделали. Первое убийство относится все к тому же природному акту «съешь или съедят тебя». Второе – к «рационализированному» безумию, которое появилось вместе с появлением цивилизации.
7
Собственно, с того момента, как поедание себе подобных перестало быть актом питания, всякое убийство себе подобных потеряло смысл. С тех пор, как способность цивилизованного человечества к накоплению продуктов питания стала столь эффективной, с тех пор и существование голодающих людей стало, казалось бы, невозможной вещью. И, однако, изо дня в день наш славный Homo Sapiens убивает себе подобных ради того, чтобы отнять у них кусок хлеба, обжирается в ресторанах, пока другие на его глазах умирают с голода.
И это жуткое создание, потерявшее всякое представление о природной целесообразности и еще не начавшее понимать собственную природу – называть «Разумным»? Нет! Имя ему – Человеко-Волк.
8
Говоря о человеческом насилии можно выделить несколько фаз. Первая – хаотическая. Появление «законов» стала явственной реакцией на эту стадию «войны всех против всех». Такая борьба никого не устраивала. Законы, казалось бы, оградили общество от потока этой борьбы. Они же породили и следующую фазу – насилия структурированного. Теперь государство уже взяло на себя право творить насилие от имени своих граждан.
В этой фазе мы и пребываем до сих пор. Ее принцип: «насилие, идущее от индивида – зло, насилие, идущее от государства – благо». Опять же, разум тут отдыхает. Типа, если нет личной заинтересованности в убийстве, то это уже и не убийство?? На этом «основании» у нас считают военных – «героями». На деле это просто киллеры на службе у государства.
9
Власть – суть отчужденное насилие. С тех пор, как вместо своей физической силы властьимущий стал полагаться на силу посредников, власть потеряла всякое физическое выражение. С тех самых пор все властьимущие стали целиком и полностью зависимы от посредников. И любая власть кончится в тот самый момент, в который все посредники поймут эту отчужденность.
10
Выбор прост. Либо человек просто измученный зверь, о разуме которого можно говорить так же иносказательно, как о «разуме» льва, исполняющего роли в цирке. Либо на разум вообще нет смысла полагаться.
11
Зверочеловек отличается от других животных только тем, что он полагает себя полностью отдельным от природы Богочеловеком. Для природы это оборачивается тем, что ее сынуля мучает ее, как зверя.
12
Разум – этим словом Зверочеловек называет способ отказаться и от своей Богочеловечности.
13
Получившийся в итоге мутант (псевдо Homo Sapiens) поражает своей уродливостью. Он, с одной стороны, слишком велик, чтобы вписаться обратно в царствие природы. С другой, слишком низок, чтобы достигнуть хоть какой-нибудь святости.
14
Нет никакой иной возможности стать обратно природным существом, кроме как достигнут святости. Таков парадокс. Постигшего данную суть вещей люди обычно посылали на костер, крест, в психушку на худой конец. Затем обожествляли эти жертвы — в лучшем случае.
15
Такая двойственная природа раздирает нас. Звериные инстинкты мы прокляли и забыли. Божественную сущность сделали настолько абстрактной, что достигнуть ее никак не можем.
Картинка с паблика эстетика отвратительного
16
Этой фатальной раздвоенности не существовало для язычников (не существует и сейчас для шаманов). Свои инстинкты они обожествляли точно так же, как природу вокруг, как слово, как орудие труда, как все и вся. Стоит ли говорить, насколько это мировосприятие, включающее в себя и звериное чутье и созданные мифы – шире и богаче, нежели самые разработанные теологические системы монотеистов.
17
Максимальная опасность, которую несет индивид по отношению к обществу – это серийное убийство. Умещается в два слова. Опасность, которую несет государство по отношению к обществу не уместить и в двух томах описаний. Только государство способно на «преступление против человечества» (вдумайтесь в смысл слова). Мощи у этого монстра, созданного нашими же руками, хватит на разрушение всей планеты.
18
Фатальное заблуждение современного человека – он считает своим средоточием мозг. Лекарство от этой болезни заключается в попытке быть в любой клеточке своего тела совершенно сознательно и произвольно. Такой уровень самоконтроля – не фантастика, а практика жизни йогов.
19
Собственно, познание в словах было дано человеку для того, чтобы он объединил мир инстинктов и мир божественного. Вместо этого Homo Sapiens оболгал и извратил оба, создав себе мирок по образу и подобию: слишком рациональный для природы, слишком кошмарный для разума.
20
Понимание божественного для европейцев возможно только через изучения инстинкта, возврата к своей сущности. Для других культур, более тонких и менее дуболомных, такого не требуется. Любой охотник из африканских прерий знаний о духе больше, чем сам папа Римский.
21
Нет сил «дьявольских» или «божественных». Есть силы, которые мы можем использовать и те, что используют нас (иногда и то, и другое происходит одновременно). Любое иное описание того, что мы не понимаем означало бы слишком высокую самонадеянность: как если бы мы требовали от природы эмоционального отношения к ее созданиям.
22
Святое безумие – альтернативы ему нет. Иного надежного основания в мире, в котором разум давно свихнулся, вообще нет.
23
Слова Тота. «Ваши имеющие власть думают, что они владеют Богами Разрушения. К их несчастью, Боги Разрушения давно завладели ими. Счастье этого мира зависит поэтому от тех, кто власти не имеет, кто не берет власти, кто не несет власти».
Коллаж Факира
Приход Анубиса
Нижеследующий текст чересчур личен. Однако, он служит интересной иллюстрацией, как философские концепции влияют на мир психоделический, в котором лицо в маске становится лицом, слова превращаются в предметы, а мыслью можно действовать. «Попы», несомненно, сочтут все нижеописанное ярким образчиком «вселения беса».
После 2-хмесячного перерыва в приеме муската я решил возобновить опыты с ним. В этом перерыве я потреблял только ипомею, да кофеин. Собственно, отказ от муската был связан с тем, что он эмоционально стал очень тяжело переноситься. Меня втягивало в жуткую эгоцентричность, граничащую с ипохондрией. Во время перерыва я многое узнал от дона Хуана о борьбе с личной историей, неделании и вообще о силе. Данные знания мне весьма пригодились.
Другим неприятным следствием постоянного приема муската (как мне казалось) были неприятные ощущения в желудке справа и слева. Не то, чтобы было больно, но как-то их появление меня насторожило. Казалось бы, прием должен был растормошить эти «болячки»… Ничего подобного, никаких острых ощущений, даже лучше – от бифидобактерий в «Снежке». Само собой разумеется, что мускат я принимал строго по схеме, т.е. с большим количеством жидкости во время приема пищи (иначе, при сухомятке, неприятности гарантированны). Попутно заметил, что орехи также уменьшили побочки от вьюнка в виде сжатия мускулов ног – до слабо заметного уровня.
Принималось все в несколько заходов. Первый день – ипомея (4 капсулы), не очень понравилось (семена ближе к весне слабеют). В связи с чем решил на следующий день принять мускат. На третий день был перерыв, на четвертый – мускат с утра и ипомея после обеда.
Должен признать, в тот напряженный момент подход Кастанеды оказался весьма кстати. Как только начинался мускатный бред с кошмарными мыслями о своих проблемах, я усилием воли старался убрать свою личность. С переменным успехом это удавалось. Хотя эмоциональная напряженность по-любому постепенно давала о себе знать, ее удалось удержать в рамках разумного. Это сделало трип намного более эффективным.
В целом ощущения напоминали острый приступ шизофрении. Любые события во внешнем мире тут же увязывались с внутренней синхронностью, причем, в силу состояния, было очень трудно отделить, является ли данная закономерность действительной или только следствием моего безумия. Возможности муската по визуализации представлений сделали сознание настолько всемогущим, что с трудом удавалось сохранять критику. Мысли, словно потеряв опору реальности, падали нескончаемым водопадом концепций. Любые вибрации, чуть заметные в обычном состоянии, тут же проникали в тело. Звуки усилились до того, что я очень хорошо слышал их даже под подушкой с заткнутыми ватой ушами. Для зрения словно потерялись обычные границы: и то, что рядом и то, что вдалеке – виделось одинаково четко и практически одновременно, при этом явно было ощущение интенсивности бокового зрения, словно бы видишь всем глазом сразу, а не одним зрачком. На мое счастье, галлюцинаций почти не было (один раз на краю зрения возник паук, но он тут же исчез). На счастье – именно потому, что критики к галлюцинациям под мускатом нету. Спасает только их скоротечность.
Картинка с паблика эстетика отвратительного
Самое чудное произошло ночью. Днем я продумывал идею Человека-Волка. Я ложился спать, посмотрел в зеркало и скорчил сам себе жуткую рожу. Увиденное подействовало на меня странно. Я вдруг почувствовал, что превращаюсь в оборотня! Потушенный свет только усилил эту иллюзию. Я страшно испугался, словно чувствуя прорастающую шерсть. Улегшись в постель я постепенно успокоился. Но жена потребовала секса и я прямо в темноте ею занялся. При этом я понимал, что превращаюсь в человека с волчьей головой, в Анубиса. Данная концепция была для меня куда более приемлема, чем вервульфа и я постарался освоиться в этом перевоплощении.
С сексом все прошло удачно (мускат как-никак!). Но вот потом посреди ночи в другой комнате проснулся сын и мы никак не могли его успокоить. Я тут же впал в страшную панику (специально описываю, чтобы было понятно, как действует ореховое мышление). То мне казалось, что я не уследил и ребенок отравился. То казалось, что его преследуют демоны, разбуженные моим призывом Анубиса и я носился по комнате вращая левой рукой, словно открывая ручку двери. Разве что «вон» не кричал. Демонов я этих как будто видел в темноте – вылезли из фильма «Константин».
Коллаж Факира
Вам-то, возможно смешно, а для меня эти «товарищи» — реальность первых детских воспоминаний. У меня в младенчестве был опыт клинической смерти. Не знаю, как уж он на меня подействовал, но потом я почти каждую ночь пробуждался и видел ИХ: темные фигуры, сотканные из тумана, тянущие руки ко мне. Я в ужасе вскакивал и перебирался в кровать к отцу. Он брал меня на руки и носил по комнате, фигуры перемещались в углы комнаты и тянули руки ко мне оттуда. Я думаю – то были Тот и Анубис. Им и невдомек было, как могла душа, чье сердце они уже собирались взвешивать, вдруг силами врачей была изъята из Инобытия и возвращена в круг жизни. Возможно, лучше бы она действительно осталась Там…
Потребовалось немалое время чтобы успокоить себя. Сын не унимался и я принялся его осматривать. Стал массировать ему животик – он успокоился и затих. Но всю ночь он меня не отпускал от себя, заснул только под самое утро и тогда только я смог уснуть сам.
На следующий день я постарался использовать данное ощущение единства с Анубисом при поездке в одно место, сила которого могла быть настроена против меня. Поездка прошла успешно. У места меня встретило несколько собак, которые как раз являются животными Анубиса.
В следующий прием муската и ипомеи я осознал, что животное в которое я превращаюсь – не волк. А собака как раз. Именно к собакам я испытывал мистический ужас в детстве, именно собака меня в детстве искусала, и собака же появилась на недавно обнаруженном мной месте силы. Хотя, в общем-то, в мире преобразованном между собаками, шакалами и волками разница чисто формальная: это практически одни и те же животные, способные и на преданную дружбу и на жуткое отношение к представителям своего вида (недаром в пару Анубису идет не женщина, а такой же собакоголовый Аупут, чье священное животное – волк). Когда я выключил свет (ровно в полночь), я почувствовал что сам вновь становлюсь собакой. В то же время собака как дух могла отделяться от меня телесного. Собака стала зализывать мне раны. В итоге я смог ощутить больное место так же хорошо, как свои мозги. Вскоре болезненные ощущения в месте раны исчезли.
Смех-смехом, а я до утра старался не смотреть в зеркало, чтобы не увидеть своего лица. Почему-то было страшно. А утром я стал учиться обращать внимание на запахи и вообще чувствовать себя собакой. Еще одно я понял. В то время как мое человеческое существо хочет самоуничтожиться, собака во мне страстно хочет жить.
Нижеследующее написано во время поездки в Москву. Город, который я ненавижу больше, чем Томпсон — Лас-Вегас. Сам факт пребывания в нем, оторванный от семьи и дома, всего дорогого и привычного мне — способен был свести с ума. Итог закономерен: масса веществ (легальных), забивавших этот безумие вокруг каким-то подобием порядка, ритмичностью приема доз. Опереться больше было просто не на что! И уже после возвращения домой этот ритм не остановился. Лишь несколько бессонных ночей и мощный ипомейный трип вкупе с дикой физической болью и страстной молитвой к Амон-Ра избавили меня от этого.
Статуя Амон-Ра в Луксоре
Этот город заполнен Смертью. Он пропах ею. Я чувствую этот запах, он сводит меня с ума. Думаю, главная причина — метро. Когда миллионы людей ежедневно спускаются в царство Апопа, и передвигаются в нем, всего в нескольких десятках сантиметрах от гибели — это наносит свой отпечаток на все. Погибнуть вот тут, в толще Земли, без света и воздуха — что может быть ужаснее?
Рисунок из архива канала ЗУМ-1
Вещество делает меня свободным. «Нормальные» считают нас зависимыми. На деле, зависимы они! Зависимы от босса, от отношения окружающих, от денег, от моды, от государства, наконец. Перечислять можно долго. Сравните этот список с «зависимостью» от психоделиков. Так кто из нас зависим??
Под веществом я подразумеваю только психоделики. Другие либо захватывают тело, ничего не давая для духа. Либо принуждают к определенному психическому состоянию, возбужденному или транквилизирующему. Как и любая эмоция, это просто искажение восприятия, никак не связанное с разумом.
Ощущения от психоделиков с большой натяжкой можно назвать «приятными». Да, бывает эйфория. Но еще чаще переживания являются не просто страшными, а ужасающими. Лишь разум, пересиливающий эмоции, способен пройти такое испытание до конца.
Рисунок канала ЗУМ-1
Строго говоря, единственно, от кого человек должен быть зависим – это любимый человек. Только следует понимать – наша любовь к нему, это – НАШЕ отношение. Не более. Иначе любая любовь была бы разделенной. Но это не так. Отсюда и смущаться по поводу любви к веществу бессмысленно.
Разум существует только в рамках концепций. Если выдумана концепция «нормальности», то каждому «надо» вести себя в соответствии с ней (кто не хочет соглашаться с этим «надо», тому прямая дорога в психушку). Правда, не задумываясь о том, что концептуально это бред. Ни один субъект не напоминает другого. Все мы абсолютно ненормальны. Только у нас хватает мужества это признать!
Как только концепции, навязанные нам с детства («взрослых надо слушаться», «государству надо подчиняться», «конкурентов надо уничтожать», «денег мало не бывает» и т.д. и т.п.), перестают работать, наконец-то разум становиться хоть сколь-нибудь самостоятельным инструментом по исследованию мира, а не подстраиванию под социальную реальность.
Таким образом, ОСВОБОЖДЕНИЕ разума и ОСМЫСЛЕНИЕ мироздания, по сути, являются синонимами. Освободиться же можно, только испытав нечто, способное свести ВСЕ ценности социума к нулю. Я говорю, разумеется, о смерти. Поэтому наивысшей пагубой и наивысшей ложью является попытка монотестических религий придать смерти такой же моральный аспект, какой они придают жизни. «Подчиняйся и попадешь в рай», — принуждают попы. «Уничтожай неверных – и попадешь в рай», — талдычат муллы. Ха, а где у вас, господа, доказательства, что ваша точка зрения хоть сколь-нибудь отвечает реальности? Вы что, были МЕРТВЫМИ??
Забавно, я иду по улице и смотрю на них. Они идут гордо, как павлины, и с такой же глупой пышностью разворачивают свои «хвосты». Пережевывают новости, футбол, сериалы и еще миллионы и миллионы вещей которые НИКАК и НИКОГДА их не касаются. От которых их жизнь не зависит вообще. А вот такой простой ФАКТ, что они – КОНЕЧНЫ, они никогда не пускают в сознание. Интересно, что было бы, если бы приняли его. Стали бы они жить этой пустопорожней жизнью? Или схватились бы за волосы, завопив: «Что же я делаю??!».
Смерть как биологическое явление – чистая негация. Она отрицает все. Был ли человек праведником или грешил направо и налево. Конец один. Однако, как логический вывод из наблюдения разумного (надеюсь) существа за своей жизнью – это НАИВЫСШИЙ АКТ ЖИЗНЕУТВЕРЖДЕНИЯ. Кто его принял, а не загнал в самую глухую область своего сознания – то никогда не будет тратить свой бесценный дар существования на бессмысленное времяпрепровождение. Ему нет дела до временного и исчезающего. Он соотносится лишь с ВЕЧНОСТЬЮ, и только с ней соизмеряет свои поступки.
Реальность Смерти ощущается мной как сильное эмоциональное напряжение. Непонятно, откуда оно приходит. Нет никаких «объективных» предпосылок для него. Но, когда оно есть, приходит Смерть и забирает кого-то к себе.
Анубис — Первый на Западе. Бог перехода и всех торчков.
Хуже всего получается, когда я действую, исходя из желания добра людям. Типичный пример. В трамвай залезала старушка с тяжеленным пакетом (явно не рассчитанным на такой вес). Поднять его наверх по ступенькам она все никак не могла. Я рванулся ей помогать. Взял сумку, потянул… и тут он развалился! Пришлось схватить его за дно и дотащить содержимое до места посадки бабушки. Я отдал ей свой пакет, благо он был новый и целый. Вот как определить данное действие? Я помог ей или навредил? Как оценить?
Без творчества я потерян. Я пуст. Я поражен бессмысленностью бытия и мучаюсь от этого безмерно. Я ищу чем бы заняться, с ужасом понимая, что любое другое занятие – это блажь и бессмыслица. Когда я могу творить… тогда неважно, где я, как себя чувствую, есть ли у меня деньги и работа. Только через творчество я жив!
Хуже, конечно, то, что без семьи я потерян и одинок. С семьей же я не так счастлив как хотел бы. И стремлюсь убежать от нее. Таков губящий меня парадокс.
В Москве НЕТ МЕЛОЧИ, валяющейся на улице. В любом другом городе России ее завались. Она никому особо не нужна. ЗА НЕЙ НЕ НАКЛОНЯЮТСЯ. В столице, если вы увидели монетку под ногами — ее еще не успели схватить. Какой позор! Этот город, которому поклоняется вся страна, ПОКЛОНИЛСЯ ДЕНЬГАМ…
Москва забита стоматологическими кабинетами. У меня нет этому никакого логического объяснения. Они должны бы уже вымереть от дикой конкуренции. Но они существуют! Это факт! Единственное объяснение — на собранную со всей России мелочь москвичи ВСТАВЛЯЮТ СЕБЕ ЗУБЫ.
Единственное, реально единственное оправдание существования Москвы как столицы — это существование за ее мерзкой личиной золотого тельца ОГРОМНОГО КОЛИЧЕСТВА неформалов. Которым эта личина уже явно набила оскомину. Которые отращивают патлы, обвешиваються пацификами, и явно не работают на большого дяду. Среди них я, обычно чувствующий себя, как рыба на берегу среди гопья, был просто «еще одним кислотным фриком из королевства фриков». Братья! Мы победим!
Знание — сила. Собственно, благодаря этой, набивающей оскомину кое-кому истины, победит язычество. Поскольку можно воровать атрибуты, перевирать слова и убирать свидетелей (вы знаете, кто этим занимался и занимается). Но на новом витке развития ложь смоет, как прибой смывает песок и обнаруживает под ним, то, что столь же вечно, как вода — гранит истины. Которую мы не можем назвать и определить, поскольку она тверда как камень и текуча, как вода одновременно и вечно.
От дозе к дозе. Одно вслед за другим. Кто сказал, что человеческий организм способен выдержать ТАКОЕ? А кто сказал, что нет? Завтра может НЕ БЫТЬ. НЕ БЫТЬ В ПРИНЦИПЕ. Один дурак, нажавший ядерную кнопку, другой. Их не надо много. Громадный ПЕРЕДОЗ для всего мира — как вы выдержите ТАКУЮ ответственность? Правильно, как постоянный террор для всего остального человечества. «Не подчинитесь — мы вас!» Правда?! А мы — вас! Потому что у нас и так нет ничего кроме СМЕРТИ. И нам абсолютно, совершенно нечего бояться. Вы и так лишили нас будущего.
Сволочи, сволочи, сволочи. Из своих детей они делают свое подобье. Жалкое эгоистичное отребье, продающее всех и вся. И презирающее всех и вся. А ведь из детей можно сделать все, что угодно. Любящих и отдающих любовь окружающей планете.
Рисунок канала ЗУМ-1
У вас есть оружие. Браво. У нас его нет. У нас есть, то, чего вам не понять — способность с улыбкой счастья принять даже СМЕРТЬ. Хотя бы потому, что она избавляет от вас, думающих жить вечно, пока другие корчатся в муках.
Строго говоря, есть деяния реальные и абсурдные. Реальные — призванные поддерживать жизнь. Это рождение и воспитание детей, растениеводство и животноводство. Все остальное не прибавляет к этому процессу ничего такого, без чего в жизни НЕЛЬЗЯ БЫЛО БЫ ОБОЙТИСЬ. А, зачастую, все «достижения» современной цивилизации просто являют собой образчик бессмысленной жестокости, подобный «вершине технологии» — компьютерным играм. Один пиксель охотиться за другим. Браво!
Наблюдая нынешнюю европейскую цивилизацию, поневоле приходишь к выводу, что в ней все поставлено с ног на голову. Даже Алиса в зазеркалье кажется верхом логики по сравнению с тем миром абсурда, в котором мы живем. Сельхозрабочие, создающие пищу для всего народа, влачат жалкое существование и еле сводят концы с концами. Для горожан они — предмет презрения. Идеал горожанина — конечно же, нефтяники! Те, кто выкачивает из Земли ее кровь (с непонятными, между прочим, последствиями) и сжигает ее. Несмотря на явно разрушительные последствия их грабительской деятельности, они получают миллионы.
Если же посмотреть на «зарплаты» наших воспитателей, то создается впечатление, что это — парии, чья участь — убирать нечистоты. Как они выживают на эту нищенскую подачку совершенно непонятно. А ведь они растят НАШЕ БУДУЩЕЕ. Нет, в нашем Зазеркалье Алисе не выжить…
Мой последний трип
С утра принял кофеин. К вечеру решил принять ипомею, несмотря на боль справа в подреберье. Уже при обработке семян я понял, что партия будет мощная, но прием всего 4 капсул меня потряс. Даже визуально трип был превосходен. Я наблюдал пантеон египетских богов, перетекающий как на карусели.
Боль, между тем, сводила меня с ума. Сосудорасширяющее средство действовало слишком медленно. Хотя, говоря откровенно, намного сильнее этого страдания истерзанного тела — были муки совести. Поскольку трип неминуемо и очевидно, просто в силу своего СВЕРХСОЗНАНИЯ привел меня к тому, чего обыденное сознание скрывало от самого себя. Я бежал от ребенка, вместо того, чтобы бежать от опостылевшей личины наркомана. Я отбрыкивался от игр с ним под совершенно идиотским предлогом. Что типа, «я слишком стар, чтобы играть». С одной стороны, то была правда. С момента переживания своей Смерти я быстро продал современную игровую видеокарту (на которую была потрачена круглая сумма) и дистрибутивы игр. И увлекся позабытым чтением.
С другой стороны, какого черта??! Стар я или молод — не имеет в данной ситуации ну никакого значения. Сейчас — ЕГО ВРЕМЯ ИГРАТЬ, моего малыша. И никакие вещества и духовные устремления не смогут меня оправдать в глазах вечности, если я не обеспечу ему это время и эти игры!
…Что я могу сказать? С этих пор я позволяю себе добраться до компьютера только когда малыш спит. Все остальное время, как только я прихожу с работы, играю, играю и играю с ним. Хоть и валюсь с ног, но лучше я свалюсь с ног от его игр, чем от самого лучшего и безопасного наркотика на земле. И уже есть положительные результаты в виде повышения его речевой активности.
Конечно, и трипы бывают. Редко. В них моя совесть чиста — остальное время я рядом с сыном. Принял его. Не убежал, как трус, в ежедневный кайф.
Вот так вот жестоко действуют Растения Силы. Жестоко и доходчиво. По крайней мере, это касается кислоты, с ее потрясающей аналитичностью и беспристрастностью.
«Шаги без дороги под. Бурных вод, горных пород, прочих природ — нет. Чернота условна как то, что не есть свет. Лишь иного названия нет, способного отражать то, что не отражает ничего. И нечего отражать, если в достаточной степени позволить этому чуду быть честным. В полной мере чудесным. Равновесным. Но не в рамках свобод. Как явление — не существующих там, где нет и запретов. Это можно было бы назвать космосом, если видеть в этом красоту. Не твори себе путеводных звезд. Смотри!»
Так говорит себе в сердце своем, точно в тюрьме о двух камерах, Другая Рыба, плывущая в нем самом.
Вокруг нее Не Другие, но не недруги. Удильщики с огнями яркими, блеснами солнц из них же самих распускающихся, влекомые плывут. Вперед? В Неограниченном Ничем Нигде — нет и направления, равно как и движения. Нет. Лишь условно. По взмахам плавников, открывающимся мерно ртам, предположить примерно — не точно, но, наверное. Удят себя лишь самих красками миров и мотивами песней жизней, точно лампы пред их полостями пастей. Будто гвоздями, усеянных тем, что могло бы пережевать нечто, будь на то необходимость, и это самое некоторое переживание. Они — человеки внутри своих ламп, равно аки рыбы, эти лампы несущие. Однако там, где границ нельзя себе позволить, нет и «снаружи» как нет «внутри» — все одно.
— Почему у меня нет фонаря пузырящегося? Человеческая душа ли мне не по душе? — думает теперь Другая Рыба от первого лица, не имея представления о лице, как и лица того постигая лишь отсутствие.
— Вы друг друга настоящих как друзей не ведаете, — говорит Джинн человеку, заточенному в одну лампу, стоя за углом лабиринта его кошмара. — Лишь представлениями о другах своими собственными чините представления театральные, чтобы каждую секунду иметь вескую необходимость — жить. Для того лишь смерть придумали себе, точно контуром обвели пустоту вокруг, выделив себя в меловой отпечаток периода. Я же — отражение вашего бессмертия. — Тень, что проникает в самые ярко полыхающие лампы забвений. Здесь, где вы — не удящие демиурги, но человеки, а я все та же — Другая Рыба. Но нестерпим вакуум смысла для вашей мечтательной смертности во имя жизни. Так и вы устремитесь ко мне, выбегающие каждый раз из-за углов, и бросаясь в сердце кошмарной грозы вашего сновидения во сне, чтобы погрузиться в не менее вашу — явь во сне. Храбростью своею объяснив отрицание мнимых неопределенностей, которые определяют ваши ограниченности как вам принадлежащие. Жертвою облагородив простой природы благое беззаконие, заполнив любым представлением всякое отсутствие — яко тает вакуум от лица всего, что не есть он. Но если и есть чему таять, то вовсе не тому, чего и без того НЕТ.
В ответ на слова Джинна человек кричит истошными спазмами горла и бросается из-за угла ему навстречу, в следующий миг распускаясь утренним бутоном в холодных каплях росы своего страха — ровно так далеко от, чтобы страх имел достаточно прав, дабы считаться объектом искусства абстракций.
Нектаром целует пчелу.
— Буду путешествовать с мечтателями, позволяющими себе заблуждаться о путешествиях, — заключает мысль как сокамерника в сердце свое Другая Рыба.
Так плывет в созвездии Удильщиков, разрешающих себе иллюзию движения.
1. Волк.
Старик окидывает пространство взглядом, и я понимаю, что он безумен. Это видно по тому, как глаза его лгут духу света, постоянно отвлекаясь от его ночной пляски — срываясь, устремляясь взглядом в ретроспективу и обшаривая картины своего прошлого, которые, как это часто бывает у порога обратного рождения, предстают пред взором смотрящего со всей своей пронзительной явственностью, всегда достаточной чтобы так и стоять, вывернув голову назад, туда — в то-которое-точно-было. Достаточной, чтобы не иметь времени и желания посмотреть вперед, туда, где лишь скорое прекращение ждет его телесность. Смерть дышит в затылок его завернувшейся внутрь себя, вывернутой в прошлое, головы, дышит, и дыхание ее пахнет грядущим рассветом и дымом благовоний. Белесым волчьим силуэтом она сторожит его, ждет на одном и том же месте, верная, незнакомая, желанная и смотрящая в трех измерениях своими лицевой и профильными проекциями. Возможно есть и четвертая проекция, которая наблюдает внимательнее прочих, но она прямо обратна лицевой его проекции (лицевая блюдет временную дорожку, состоящую в свою очередь из множества проекций вариантов развития событейности, на перекрестке сбегающихся в одну точку пересечения сценарных веток), и вероятно, что четвертая блюдет то, что за границей плоти ждет его, но как Tо рассмотреть и живым остаться? А старик тем временем говорит в тишине и голос его, скрипуче-плачущего тона, похож на звук виолончели:
Такая осень… Листьев шорох под ногами,
Я никогда не восхищался их кровавыми телами,
И затхлый запах хвои, и слезливое стареющее небо,
Тоску сезона и ее предсмертный серый бред,
Я не способен лицемерно полюбить.
Уж лучше с зимнею оскаленною стужей,
С покойницей, не тронутой гниением снаружи
В постели биться, в лихорадке жара,
Уж лучше лета огнедышащим пожаром,
Спалить своих когда-то смоляных волос густые пряди,
Чем этой умирающей циничной бляди
Доставить удовольствие романтикой стиха,
Иль нот родившихся в меланхоличном настроении.
И только лес… Да, только лес осенний…
Способен вынести, пожалуй, с облегченьем я,
Где серых плит домов нагромождений нет,
Я помню: было восемнадцать лет.
И я тропой извилистой ночною
Скользил с пригорка в чащу сам не свой,
Услышал вой.
Чу! На поляне волк… Так замер тараканом-истуканом я в его глазах янтарных,
И отразился в них и напугал меня еще сильнее собственный мой страх,
Он загрызет меня добычи и охоты ради, так я думал, точно…
А волк лежит, у пня свернувшийся в клубочек,
Лежит, не шелохнувшись, и в его глазах…
Во время его рассказа я внимательно вглядываюсь в лицевую проекцию волка и, достигнув наконец правильной плотности взора, чему способствует медитативный и напевный автобиографический стих в исполнении старого маразматика, я внезапно выхватываю глаза волка во всей их ясности, отчего сам попадаю в поле его зрения и оказываюсь замечен им. Из правого глаза в левый, дугою подобной диадеме, или светящемуся нимбу, через лоб животного скользит луна в ее привычных фазах, начинаясь полнолунием в одном глазу и заканчиваясь полнолунием же в другом. Я замечаю подобные же диадемы, над головами профильных проекций, но не уверен, что и они состоят из лун. Волк жонглирует ими так умело, что вскоре я уже сплю и вижу эти белые пятна света как ослепительные юбки маленьких девочек-танцовщиц, кружащихся на черной сцене, освещенной редкими софитами, на которую я смотрю как бы сверху. Но я обязан проснуться. Открываю глаза. и понимаю, что плакал.
— Здесь были дети? — спрашивает старик все тем же протяжно плачущим тоном. — Здесь было много детей?-
— Никаких детей здесь не было. — отвечаю я. — Они тебе приснились. —
— Ах…- вздыхает старик грустно. Он поднимается с ложа и принимается расхаживать взад и вперед.
— Ах, что это… — бормочет он печально, — Тюрьма, тюрьма…-
Я смотрю на капкан, вмонтированный в мою ногу, и отвечаю бездумно — Тюрьма лишь для того тюрьма, кто камеру свою способен мерить шагом. Скажи, чем тело — не тюрьма? И чем тебе не заточение — жизнь твоя? И чем тебе весь мир — не ссылка? —
— Ах…- снова вздыхает он грустно. Тем временем я слышу нарастающий мистический звон, и вижу, как статуя Прокруста, представляющая собою антропоморфную фигуру, сваленную грубо из громадных каменных валунов, поворачивает к нам свою бесформенную голову, на которой вместо лица зияет большой циферблат часов. Звон становится громче, а затем часы распахиваются двумя створками в стороны, выпуская на волю неистовый рой пчел. Прежде, чем старик успевает опомниться, несколько из них метко жалят его в ягодицу, меня же ожидает несколько мгновенных уколов в бедро. Спокойна ночь теперь. Бесформенна тоска. И сны мои — зеленый дым перед глазами.
2. Пророк крадет пчелу
На пятый день боль и дурман отчасти покинули его, а отчасти стали его верными друзьями. Так думал он в сердце своем — Уж лучше пусть боль и дурман будут моими друзьями, нежели эти люди, что меня окружают. Потому, что боль и дурман уже мои, и лишь подружиться с ними — моя участь. Люди же, хоть и могут казаться друзьями, но не мои, и не так близки как боль, и не так честны как боль, и лживее дурмана, ибо он мой и ложь его — моя ложь. И так много лжи во мне, что чужой нет места в этом сердце, которое говорит. И так еще говорил себе он — Если станут говорить со мною, то что как не истину отвечать им? Истина — это данность, а ложь — искусство, так к чему мне метать бисер лжи моей в их разявеные рыла и разверстые пасти? Истина — горькая, жесткая трава для разума, тернии для того, кто облизывается жадным языком на звезды. Так к чему мне зажигать в его честь звезды лжи моей, не лучше ли терновником истины изодрать его душу? И так еще говорил он себе: если буду говорить истины им все время, то столкновение истин их на стыках и пересечениях не родит ли красоту новой лжи, которая станет скрытым телом моим и оружием моим на время заточения?
Так говорил он всем истину, как задумал. И когда двое оказывались вместе, истины их не соглашались с парадоксом взаимных противоречий, и шли войною мысли их друг на друга. И там, где они ломали копья свои непримиримо, змеилось тело его новорожденной ложью. Когда же расходились они, красные от гнева, не обретшие желаемого в своих спорах, так думал он — Воистину великие узники здесь собрались, и не стены этой тюрьмы, и не оковы этих цепей делают их таковыми, но стремление к истине. Ибо хотят видеть лишь ту плоскость истины, в которой живет бессмертие души их, но не желают видеть прочее. Подобны они глупцам, желающим обладать не всем драгоценным кристаллом, а лишь одной гранью его, в которой краше преломляется их отражение. Не потому ли ложь моя так ценна, что ограняет кристалл истины собою, ибо что есть неограненная истина, как не набор инстинктивных порывов под аккомпанемент младенческого хлюпания? Не потому ли тело мое тайное повторяет своими изгибами узор истинных граней, что новая ложь моя неуличима ни одною из истин, ибо уличение это уличило бы и саму истину в общих чертах ее, еще страшнее же того было бы для истины — соприкосновение линий ее с другой, противоположной истиной, что опаснее лжи в своем изнаночном подобии. Поистине новое рождается там, где оставляешь старое, не значит ли это, что оставляешь ты там самого себя, продолжая новым собою нести все то же, что нес до этого? Не так ли лжет нам время, не потому ли юный старик испугался волка, что тот все ближе за его спиною заигрывает с лунами? —
И прослыл он пророком, прослыл праведником в том сером краю. Тогда и срок освобождения пришел, а он все стоял у простертых ворот, ведущих на свободу, сжимая бумагу об освобождении в руках и о чем-то размышляя. Знал, что выйдет из заключения некто совсем иной, но знал ли последствия этого, мог ли солгать наперед, не рискуя стать истиной оттого? А потом он шагнул. — Прощай тюрьма! Капкан возьму с собой! — его донесся возглас. И пчелка одинокая, его догнав, ужалила прощальным поцелуем в щеку.
— Оставь свой рой, и я возьму тебя с собою. Моих садов живящий аромат — прелестнее медикаментов местных.
И уходя уносит он капкан. И пчелку золотую — как заколку в волосах. Уносит.
3. Поле ночного времени
Так шел он три ночи и три дня по горам и пустынным хайвеям, пока не сморил его глубокий сон. Тогда уснул он прямо у дороги и было ему видение. Видение же сие изложено здесь быть не может, ибо ложью великою пропитано оно, а кто умеет ложь твою видеть изнутри — не отберет ли у тебя завтра и истину твою, и тело твое?
Однако посреди ночи встрепенулся он, пораженный виденным, и стал совершать служение. Так пел он новую молитву свою, не зная что поет, и кто поет, ибо уши его в этот момент были глухи, глаза слепы и ум его глубоко спал в объятиях духа его. Лишь только пчела в его волосах могла слышать слова этой молитвы:
Склони главу свою и воздуха потоки пей,
Чарующие тени созерцай в светящемся безвременьем мгновении,
И едкий дым семи пожаров в коме о семи мирах — морей,
Дурманящий приют благоговения.
Ногтями соскреби с себя пески,
Семи святых обветренных пустынь,
Обрезки ногти — внуки бабушки тоски,
Смешай их всех с мышиной паутинной плотью,
И локоном своих седин,
И с пеплом соглашательств середин.
Стремись отважный и неистовый мой зверь,
Мой мертвый фамильяр, носитель лихорадки.
Возьми ж её ты от меня и унести с собой успей!
Мне принеси взамен ответы и разгадки.
Мечись, мечись распутный мотылек,
Сгорай и гибни пламенем объятый,
Молись, молись сынок на огонек,
Я все равно вернусь на день девятый.
Плыви, плыви по озеру ладья,
Семь отражений между снами, явью, навью…
Кончайся, чахни, досочка-тоска,
Бычок идет по твой живот, рыдает.
Склони главу свою и позабудь себя,
Стань миром меж стрелою и мишенью,
Стань мыслью, улизнувшей от стрелка,
Пока он убивал твое творение.
Такое отразится только раз,
В глубинной бомбе твоего кошмара,
Стань паузами между этих фраз,
Вращатель колеса Сансары,
Ты воплощен в звериных ликах мифа,
Медведей, вертящих земную ось.
И вкривь, и вкось.
Склони главу свою и позабудь себя,
Стань миром меж стрелою и мишенью,
Свистят они как пули у виска,
Мгновения мгновения мгновений.
Последние слова его однако стали совсем невнятны, а голос потерял былую живость, и продолжил он спать как ни в чем не бывало. А пчелка все думала — она ли фамильяр, и что все это могло бы значить? Какие разгадки она должна ему принести и какую лихорадку ей выпала честь носить на своем жале?
4. Живой не кастрированный верблюд боится головы мертвого кастрированного верблюда
— Сейчас такие фокусы вытворяет каждый второй… — Говорит устало Харон, — Народ умнеет. Молодежь… Прыгает из одного сценария в другой в поисках лучшей жизни… Я думаю, люди стали даже слишком умны, слишком развиты для того, чтобы являться составными частями этой вселенной, они опасны для ее экологии и духовной целостности. —
— Ничто не может разделить дух, ибо там, где нет духа — нет ничего, а там где нет ничего, нет и прецедента. — Возражает веселым тоном Ква-Ко (полное имя Квантовый-Компьютер-Который -Думает-Что Он Бог) — Ничто не может угрожать Богу, ибо угрозе неоткуда взяться, кроме как из его же плоти, и некому угрожать, кроме него же самого. —
— Оно то понятно! — Отмахивается Харон, — Вечно ты все обобщаешь. У тебя только две крайности — Пиздец и Заебись. Не, ну я все понимаю, ты — компьютер… Но если вселенной не приходит пиздец, это не значит, что все в ней заебись, понимаешь? Внутри все может протекать совершенно различными процессами, и мы за эти процессы в ответе, каждый штришок узора, каждый уголочек времени. —
— Я включаю в себя все крайности, и все вероятности развития сценариев в спектре от крайнего пиздеца, до крайнего заебись, ограниченного лишь критическими длинами волн, что тем не менее преодолимо путем постоянной смены образа сознания наблюдателя, — Возражает Ква-Ко, — Я с уверенностью Бога тебе заявляю, что вселенной в полном смысле ее определения, не может угрожать ничто, ибо все что есть в ней, или может еще быть в ней, суть неизбежно — ее же процессы, то бишь любое действие является в ее контексте актом творения, ибо и плоть творящего — суть акт творения. В этом великая простота Творца. —
Харон вздыхает, понимая что так и не сможет донести тот чувственный оттенок смысла, который он вкладывал в свои слова до эгоцентричного компьютера, который-знает-все. (Думает что знает). В итоге Харон решает сменить тему, вспомнив старый анекдот о том, что дескать все компьютеры подобные Ква-Ко, выпущенные в количестве одной штуки, мгновенно расслоившейся на все реальности и сценарии при включении, снабжены веселой опцией: каждый раз, когда их кто-то спрашивает — что есть Будда? — они подобно детской игрушке выдают рандомный словесный ответ. Так Харон сидит некоторое время молча, а затем вдруг спрашивает — Эй, Ква-Ко, что есть Будда?
_- Залупа верблюда!- Не минуты не мешкая отвечает Ква-Ко все тем же своим позитивным тоном.
— Обкурился! — То ли всерьез, то ли понарошку обижается на него Харон и забирает у собеседника дудку.
Спустя несколько минут, оба опять тихо смеются.
5. Поле дневного времени
Шел он еще восемь дней и восемь ночей, останавливаясь на редкий и беспокойный сон, который однако не прерывался более никакими видениями. На рассвете девятого дня вышел он к полю. И поле было ржаво-бежевым пляжем бескрайним и пустынным, лишь узловатые железные наросты то там, то здесь, пробивались сквозь его пески, тянулись к небу. И были заостренные вершины их перепутаны паутиной проводов. А над пустыней белое солнце поднималось прогоняя с небосклона черную кляксу космической пустоты, и блекли звезды одна за другою покорно, лишь самые яркие из них еще пытались отчаянно докричаться до глаз путешествующего с ними, сквозь жаркое, ватное одеяло дня, разворачивающееся над куполом мира. Тогда поймал на себе солнечные пальцы, и глядя как пылинки струятся в ручьях его духа, понял, что вера его крепка и эфир этого мира достаточно тонок, и полетел тогда над песками, гонимый одной лишь только силой мысли. Мыслей же у него было много и полет его был стремителен. Но к середине дня многие вихри и молнии стали возмущать пространство вокруг, и ринулся он тогда стремглав искать укрытие. Так пролетая над одной из конструкций почувствовал внезапно как капкан сильнее стиснул ногу, а затем оказался притянут на плоскую, похожую на сковороду, вершину ее. И поднялся скрежет великий и явились из песков стены того же металла, подобные лепесткам сомкнулись они над головой странствующего-мыслью.
— Вот еще один гастарбайтер. — Смеется Харон, глядя на удивленно озирающегося незнакомца. — Смотри как окольцевали! На ногу глянь говорю. Недавно откинулся, не иначе. О, и заколка в волосах, пидераст что ли? —
— Не знаю как насчет пидераста, — Отвечает Ква-Ко, — Но точно — наркоман. Заколка то у него с секретом. —
Незнакомец тем временем поднимает бледное лицо к говорящим, рассматривая их, а затем поднимается и сам одним стремительным движением, отряхивает плащ.
— Паромщик! Deus ex machina! Я вас искал, но вы нашли меня скорее. Могу я вас просить о переправе? Необходимые бумаги есть. —
— Слыхал, как он тебя назвал Ква-Ко? — Смеется Харон. — Deus ex machina! И ведь метко, признай? Мне нравятся такие остроумцы. И смех и грех… Но вот вопрос, чего с них взять? Я клятвой скован помогать им… Но как противно помогать тому, в чьем кошельке так пусто…-
— Есть с собою что-то запрещенное? — Сообразительный Ква-Ко задает вопрос, не дожидаясь, пока его коллега завершит свою драматическую речь.
— Хватит сполна! — Многообещающе отвечает незнакомец, расправляясь в плечах и меняясь в лице, пчела же взмывает из его шевелюры и обнажает жало.
6. Мизантропия. Бюрократия
Харон:
Смотри… Смотри в глаза мои,
Коль зеркалом души они могли бы быть…
Но зеркало моей души — лишь отражение отражения
Любой людской души,
Которую мне проводить
Хватило равнодушного терпения,
Я вспоминаю как свободен был,
Когда животная энергия струилась гордо,
И как ее прекрасные потоки возносил
И формы этой скорбной не носил,
И маски с человечьей мордой
Вы вмиг переросли своих Богов,
Но как ужасно вы при том убоги,
Без лишних слов — творцы своих миров…
— Романтики с большой дороги — Довершает рифму Ква-Ко и умолкает.
В этот же самый миг, клиент по принципу переноса психологических переживаний, внезапно видит в глазах паромщика отражение собственной души. Над Стиксом раздается душераздирающий вопль. Испорчен трип.
Теперь Харон и Ква-ко стоят на том же берегу, где стояли ранее и спорили о духе. Мысли их напряжены и тревожны, ибо простирается пред ними Черное.
— Этого подвозили? — Вопрошает из черноты вкрадчивый глас, и в душах обоих рождается образ недавнего клиента.
— Подвозили, — Отвечает тут же Харон, — Горемычный такой. Похож на поэта. Но у него вроде все было…-
— Ты кто такой? — Грозно перебивает паромщика глас, — Представься — Имя, специальность?! —
— Что за стремное погоняло такое? — Не унимается глас, — Нормально давай! —
— «…-…-… !!!» — Рокочет Харон свое имя на языке древних.
— Другое дело, — Снисходительно смягчает тон говорящий-из-черноты, — Документы значит имеются?-
— Имеются. — Недовольно отвечает Харон, — Но недооформили пока. У нас сам знаешь как — в первую очередь долг, бюрократия потом уже. —
— Понимаю,- еще более снисходительно звучит глас, — А что-нибудь запрещенное имеется? —
7. Стомы
Обнявшись, спят седые Стомы, соприкасаясь…
Их кожа, как кора деревьев, их веки — земляные комья
Прошиты переплетом корневищ-ресниц,
Громадны, недвижимы, слепы,
Храпят-мурлычут точно кошки,
Вибраций сонмом стонут поры кожи,
Вгрызаются, врастают пасти их в хвосты друг другу,
Смыкая неподвижный сексо-симбиоз.
Так дремлют много лет, и так друг другу внемлят
И вечно жрут себя по кругу.
Осеменяют и рождают , растят попеременно
То хвост, то зубы, то обиду, то любовь.
Город возвышался гротескным нагромождением мостков и башен, увешанных гирляндами веревочных переправ. Стоял он на спинах двух спящих чудищ, свернувшихся уютно и сросшихся друг с другом в ритуальной пляске вечности. И спины их подобно панцирям рапанов пестрели, покрытые цветной черепицей крыш и булыжной кладкой мостовых. К вратам же, ведущим в этот священный город, расположившийся так высоко и почетно на живом фундаменте, вела подвижная лестница, несущаяся рывками — одной скрипящей лентою вверх, одною вниз, управляемая импульсами одной общей нервной системы, которой обладали Стомы и совпадая ритмом бега с ритмом их сердец. И разномастная толпа паломников неиссякаемым потоком лилась по лестницам и вверх, и вниз. Средь них и я невзрачной тенью примостился точно невзначай.
У ворот же города, аккурат на входе, располагались священные столбы, являющие собою нечто вроде гигантских стеблей травы, уходящей корнями глубоко вниз и соединяющейся симбиотически с лобными ганглиями спящих исполинов. И стебли эти снабжены были множеством фрактальных отростков, на которые нанизаны были умелыми чародеями молильные колеса с подписанными на них алхимическими пояснениями. Однако же, несмотря на разнообразие торговых названий, разделить эти колеса любой желающий мог, как и все в этом мире материи, на два типа: черные и белые, добрые и злые, левые и правые… Вращение черного колеса мгновенно впрыскивало микроскопическую (в масштабах исполинских размеров Стомов) порцию яда-депрессанта, который всегда вызывал у обоих Стомов большую расположенность к печальным снам. Напротив, вращение белого колеса, не только вызывало у титанов доброкачественные сновидения, но и нейтрализовывало воздействие отравляющих веществ подобно антидоту. Так дух города постоянно пребывал в динамическом состоянии, гонимый то в уныние, то в негу руками паломников, вращающих колеса при входе на, и сходе с эскалаторов.
Служитель Бассейна Слез ходит в своей печальной маске, высоко задрав руками длинные полы черного одеяния. В одной руке он еще пытается удержать ритуальный ковш, которым должен зачерпывать слезы из бассейна для регулярного всенощного бдения, другой же рукой пытается он скрутить полы одеяния на боку в узел таким образом, чтобы их не приходилось постоянно держать. По тому, как напряжена его шея и трясется его дряблый подбородок, виднеющийся из под маски, заметно, что лицо его искажено гримасой то ли глубокой скорби, то ли отвращения, то ли смесью обоих этих чувств. Ступает монах по колено в кристалльно-прозрачных водах, которые суть — слезы Стомов, ибо соединен бассейн сложными системами со слезными каналами слепых исполинов. Исполинов, которые в последний сезон паломничества чрезмерно много плачут.
Плавают повсюду вокруг служителя яблоки, тарелки с рисом и прочие подношения.
Стелится дым.
8. Плащ
— Деньги на метро есть? — спрашивает меня Парацельс, левитируя непринужденно на парящем над полом паралоновом коврике. В руке он держит небольшую тыкву, наполненную ароматным чаем. Вся лаборатория алхимика, находящаяся вдобавок еще и в подвальном помещении, затоплена слезами города.
— Мне казалось все несколько сложнее… — начинаю я свою философскую речь, отдавая себе отчет, что во-первых, в подземельях храма вряд ли стоят терминалы оплаты, а во-вторых — даже если бы все было так просто, у меня все равно нет денег на метро. Однако Парацельс прерывает мое излишне серьезное вступление звуками тихого бархатистого смеха своего.
— Тебе понадобится ритуальный плащ. Необходимо все обставить честь по чести — говорит Парацельс, — Служители чтут традиции веры с завидным трепетом, и не могу сказать, что догмы их и ритуалы так уж нелепы. Во всяком случае, они несравнимо полезнее и созидательнее, нежели лукавые увертки модернистов и анархистов, возомнивших себя мыслителями и просветленными… Им право уже нет числа. —
— Горе тому разуму, чье количественное число превышает качественное одиночество его. — заучено повторяю я что-то, слышанное мною еще в детстве, — Горе тому сердцу, чья половина бьется в чужом теле. —
— Еретические рассуждения, — морщится Парацельс. — вот именно о таких новомодных, при том тлетворных идеях я и говорю. —
Он отхлебывает чай из тыквы и долго задумчиво щурится вникуда, после чего вдруг возражает:
— А знаешь, я все таки верю в любовь. —
Я ничего не отвечаю ему. Неважно, что озвученная мною фраза — стара как тот мир, за который так цепляется мой эксцентричный друг. Не удивителен мне и тот факт, что он верит в любовь. Остается лишь надеяться, что помимо способности к вере, он действительно способен любить.
Плащ оказывается сложнее разбудить, чем одеть. Распахнутый крио-саркофак, напоминающий одновременно капсулу сенсорной депривации и промышленный холодильник, издает неприятный химический запах. После того как симбионт, похожий на огромного чешуйчатого ската, начинает испускать стабильные электрические импульсы, я, раздевшись донага, опускаюсь в его объятия. Некоторое время он лежит неподвижно, а затем одним резким броском, подобно хищнику, коим отчасти он и является, симбионт обхватывает тело своей жертвы, покрывая все мои покровы новой плотью, разрастаясь и забираясь в ноздри, глубоко врастая в изнанку век и вонзая в мои сонные артерии свои пиявчатые хоботки. Импульсы тепла перемещаются по телу, растущему поверх тела, синхронизация чакральных каналов — последнее, что я помню.
Той же ночью служитель Храма Суицида, в неуклюже подвязанной на боку рясе, стоящий босыми ногами по колено в затопленной зале, пытается объяснить двум припозднившимся паломникам, что ситуация в обители определенно далека от удовлетворительной, и что предпочтительнее избрать другое время для входа в подземелья. Но паломники настойчивы и, похоже, не совсем трезвы. Один из них определенно местный горожанин — чародей и аристократ, что прямо следует из его манеры одеваться, о втором же говорить что-то конкретное гораздо сложнее, ибо он уже облачен в ритуальные одеяния и покрыт чешуей. Пока чародей спорит с монахом о греховности отказа в исполнении ритуала, приводя многочисленные цитаты из авторитетных источников, его чешуйчатый спутник вдруг падает плашмя прямо в толщу слез, обдавая спорящих обилием брызг. Мгновенно с телом паломника происходят удивительные метаморфозы: пестрыми бутонами распускаются на его боках и спине экзотические плавники. В следующий миг он — уже рыбина, носящаяся стремительно над полом храма. И монах, и чародей молча наблюдают за случившимся, а затем единогласно сходятся на мнении, что это добрый знак.
Быть ритуалу.
9. Беседы о людоедах
«Ныне у людоедов в почете гуманистические веяния философской мысли. Они носят винтажные пигменты вокруг глаз и придерживаются диет на базе синтетического белка. Оттого и людоедами их назвать можно исключительно условно, ныне сей титул — суть дань уважения культуре предков, их искусству, если угодно, но никак не прямое описание субъекта действия. Так, туристический бизнес, испокон веков представлявший собою в буквальном смысле — артерию города, (не существует иного способа добраться до внутренних святынь Стомов, кроме как во чреве людоеда), погребен теперь под модернистскими по своей сути и уродливыми по своей архитектуре фармацевтическими цехами, производящими собственно синтетический белок, который, по последним данным независимой алхимической экспертизы, может вызывать привыкание и суицидальные формы мысли. Да, заработок этих корпораций зачастую превышает показатели прибыли храмов Суицида, снаряжающих паломников в недра Стомов, но эти показатели не обязательно будут такими же стабильными все время. Любой обман рано или поздно вскрывается подобно гнойнику. Не стоит так же упускать из виду тот факт, что фармацевтические корпорации официально являются поставщиками черных молитвенных чакрамов, в то время, как изготовление колес, испокон веков было исключительным правом алхимиков. К тому же, новые поколения людоедов, в результате подобного вмешательства превратились из грозных демонов, глотавших людей заживо, в декоративное зверье, которому эти самые люди насыпают корм в лоток. А лоток этот, суть — жертвенный алтарь, к которому в славные времена приковывали девственниц.»
( Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Хогенхейм. Выдержка из статьи в безымянной опозиционной газете).
Беседа людоеда и паломника.
Паломник: — Исполни долг свой! Чти традиции своих достойных предков! Не каждый день кровавый пир в твоей тарелке, и не каждому достанется такая честь. Подобно диким пращурам своим, а не породистым мутантам в клетках.
Живого. Человека. Съесть.
Людоед: — Сомнения… Меня они гнетут. Я не сторонник дикого насилия. И просветленных мыслей в голове моих поток противится страстям внутри меня. Ведь люди нам дают питательный белок. И вкусный техногенный мусор. Осталось в прошлом пожирание кишок. Еби войну. Рождай искусство.
Паломник: — Что ж… Философия — опасный яд. И спорить в рамках философий — пусто. —
В этот момент чешуйчатая морда паломника распахивается, и из его рта чудесным образом вылетает громадная пчела. — Вот! Я тебе представить рад особый сорт — игла Прокруста.
Людоед: — Меняет дело… Что ж ты сразу не сказал, мужик? У нас достать такое не реально.
Паломник: — Ты сублингвально нас употребишь.
Людоед: — Чего?..
Паломник: — Положишь под язык — и все пройдет нормально.
Ротовая щель людоеда рассекает его пушистую, круглую тушу, обнажая ряды плоских заостренных зубов. И я захожусь криком.
10. Deus ex machina
Пусть город Стомов в мыслях твоих станет точкой на фасетчатом зрачке искусственного, но добровольного спутника, огибающего неспешно эту сине-зеленую планету об одном материке. И да растворится спутник ее в зубастом мареве хищного солнечного колеса, и да будет гибель его — ложью глаз твоих. А теперь превратится пусть солнце то в едва различимую точку света, которую разглядит дотошно в свою оптическую трубу обезумевший от осознания пространственно-временных истин звездочет, живущий за парсеки от условной сей точки. И да станет жизнь точки той — ложью в его глазах, ибо лишь призрачный смрад давно сгоревшей звезды слышит он глазами. Прыгают солнечные зайчики так далеко. Позволь, пусть покажет Придворный Бару мудрому сюзерену своему точку эту, гадая на внутренностях черного зайца, расползшихся алой медузой по зеркальному полу тронной залы. Прорастут тогда уголки бровей того, кто гордо занимает трон свой, морщинами горьких дум, поднимутся через лоб его к седым прядям волос, стиснутых обручем короны. Прошепчут губы его очередной приказ, и поймают шепот тот жадные уши стен, сплетничая друг с другом отражениями эхо.
В жертвенном ангаре воздух полнится стонами и плачем. Дюжина девственных жертв простирается на пыльном полу и пронзительно стенает. Все женского пола, все в белых кимоно и деревянных сандалиях. Пронзены пышные волосы их разноцветными спицами, нежная кожа умащена благовониями. Так лежат они стройным рядом и беспрестанно молятся. Прямо за ними, в темном углу ангара, неподвижно замер силуэт Машины. Машина стоит, обращенная мордой своею к разложенным на полу человеческим телам. Сквозь лобовое стекло Машины виднеется бледное лицо Верховного Жреца, облаченного в ритуальные светоотражающие одеяния, а так же маска безликого церемониального манекена, расположенного на соседнем сидении. Лицо манекена наделено лишь рудиментарными намеками на глаза, рот и нос… Тем не менее, выглядит он не менее встревоженным. Жрец снимает с шеи небольшой ключ и, вставляя его в замок зажигания, произносит молитву:
«- О, Великий Меркурий Монтерей, — произносит напевно жрец, — Прими же эти спелые и чистые плоды, испей сок их, пройдись по ним своими безжалостными стопами! Разгони вековую пыль мракобесия! Пробей стену темницы своей и поведай нам секреты могущества своего! — В этот момент жрец поворачивает ключ зажигания, а причитания и мольбы, наполняющие ангар, становятся оглушительными.
Но Машина не трогается с места. Лишь тусклый свет фар вдруг озаряет плачущие лица девушек, сигнализируя им о помиловании. Одна за другой они поднимаются с пола и поспешно семенят прочь, назад к своим семьям. Верховный Жрец же сидит в глубоком раздумии. Он включает магнитолу и долгое время молча слушает грэйтфул дэд.
— Почему Бог стал так милостив? — думает жрец, — И если не проявляет он более гнева своего и ненависти своей, не значит ли это, что разочаровался он в нас и покинул нас? —
И как только имеет он мысль об оставленности Богом, как понимает, что на заднем сидении Машины кто-то есть. В страхе бросает Жрец взгляд свой в зеркало заднего вида, но не находят отражения глаза его, упираясь в непроглядное черное.
11. Коннект
Пока Людоед лежит на своем покатом пушистом боку и блюет густой слизью вперемешку с клочками собственной шерсти, паломник осторожно поднимается на ноги. Край его симбиотического плаща изжеван и волочится комичным подобием фалд позади, точно не окрепшие крылья нимфы, только что пережившей линьку. Глубоко в утробах Стомов он бредет, навицируясь инстинктами своего органического аватара, по извилистым дорожкам-коридорам, разделенным не стенами, но бесчисленными вакуолями. Дорожки же, которых здесь повсюду великое множество, имеют удивительно правильную, волнистую (если взглянуть на них сверху) форму. Подобно сплетению корней исполинского древа сходятся они в одной точке, образуя гигантский сосудистый ствол. Внутри ствола же — хрящевые пластины винтовой спиралью уводят вверх, в пористый купол этой удивительной башни. Именно там находится Мавзолей, именно туда так стремится заплечный симбионт, сжимающий тело паломника своими экстатическими пульсациями.
В рваном заблеванном плаще, шатаясь, вваливается паломник в святыню. Кощунство ли? Нет, обычное дело. «Естество не несет в себе скверны. Разум же, не несет в себе естества.» Так думали бы мудрые Стомы, если бы они так думали. В центре пористого пузыря, хищно смыкающего свои любопытные стенки все теснее вокруг новоприбывшего просветленного, возвышается странная дугообразная скульптура неорганического происхождения. Скульптура представляет собою подобие громадной подковы, направленной округлой своею частью вверх и исписанной руническими символами рекламы ее производителя. Концы подковы, вмонтированные в пол мавзолея, довершаются массивными прямоугольными ступнями. Меж этих импровизированных дугообразных ног свисает нечто. И нечто это — святыня, искомая паломником, еще более жадно искомая его экзоскафандром. Святой Шлейф уже эрегирован, он набухает анестетиком и озирается своею слепою червивою культей, ожидая коннекта. Так паломник подходит ближе, распахивая руками свою карнавальную пасть, срывая с головы капюшон. Морда симбионта теперь безвольно свисает вокруг его взъерошенной головы, наподобие воротника. Паломник подносит Шлейф к лицу и тут же лишается оного.
Первый импульс после коннекта является техническим запросом пароля. Здесь я использую тайное знание алхимиков, в которое меня посвятил Парацельс, прибегая к древней магической руне QWERTY. Вход осуществлен.
Спустя еще несколько прошивочных импульсов, не имеющих, впрочем, в сознании никаких образов, могущих быть зафиксированными этим самым сознанием, я оказываюсь на первом уровне Бардо.
12. ὕβρις
Когда Этот-Один-Некто сказал — «Я буду твоими глазами»,- он забыл упомянуть, что мы будем смотреть внутрь меня…
Ноги обе мои теперь напряженно подпирают матово-шершавую гладь ледника, я притянут, прилеплен, подвешен к нему гравитации силой бесцеремонно-внезапно… Пусть поверхность под ступнями левой и правой (в любом порядке) станет океаном статично-безбрежным, или хотя бы покажется мне таковым с высоты головы, раскачивающейся мерно на вершине неподвижной фигуры меня.
(-Замри! — шепчет мне четырьмя интонациями Несомненный-Единый-Один) но я… я ослушаюсь, осмотрюсь наверняка, и настолько же наверняка — не увижу вокруг ничего. У меня нет в этом ложном откровении зрительных глаз, ведь они будут Им…( Он так сказал… или Он ими?) От перестановки глаз и Его-Эпичной- Бессмысленности в предложении данном — суть не меняется.
(-Замри! — вновь змеится шепот, с четырех сторон расщепляясь по высоте, обращаясь доминант-септ-аккордом. — Ты можешь просто блядь не шевелиться и не раскачивать этот ебаный ледник? Или как твои детские мысли его там нарисовали-придумали? Я сам тебе покажу…)
На этот раз я, наверняка ,повинуюсь. Не тут-то было — голова, что подобно плоду растет из шеи меня, опять начинает раскачиваться. Почему я подвешен вверх тормашками, а? Как нелепая перевернутая колонна-атлант, подпирающая бескрайний монолит, который теперь пусть мне кажется сводом морозных небес . С высоты незрячей головы без лица.
(-Вверх тормашками? Кто тебе это сказал? — вздыхает устало Все-Что-Угодно, — Разве НИЗ условно расположен не там же, где и источник притяжения тебя? Ты настолько склонен быть несчастным по своей природе, что предпочитаешь быть бьющимся в панике насекомым, приклеившимся к липкой ленте, нежели твердо стоящим на ногах разумным субъектом?)
— Это естественная особенность моего мозга! — возражаю я, — Стремление идти вопреки распорядку вещей… Физиологическая особенность мозга! Это мой больной протест!
(-Тогда болтайся вверх тормашками, — смеется Просто-Он, с четырех сторон вокруг упрямой перевернутой колонны-атланта, болтайся и смотри квартетом глаз, которыми я буду, как обещал.) Четыре оскаленных огненных пасти тут же вспыхивают вокруг моего атланта, распахиваются широко становясь глазами. Красный. Зеленый. Синий. Желтый. Выхватив из тьмы насекомое меня, они заставляют мой неподвижный стан расползтись по поверхности небесного ледника четырьмя цветными тенями крест-накрест. Теперь я вижу упрямого себя, как неподвижный центр яркого цветка четырехлистника. Такой смешной Я — упрямый цветок, выросший вверх тормашками. Почему несчастный? Я счастливый!
(- Пойдем — говорит Любой-Кем-Я-Его-Воображу — Посмотрим, как внутри тебя пусто -)
Цветок, являющийся мною, скользит плавно по морозному небу северным сиянием, квадроскопически наблюдаемым мною через Того-Который-Теперь-Мои-Глаза.
— Пусто? Да во мне бескрайние просторы! — возражаю я, но слышу звук, который четырежды смех, столько же раз саркастичный. — Я ведь могу обойтись без тебя! — обижается мой цветок. Насекомое Я в его центре смешно барахтается. — Вот смотри!- цветные лепестки-тени расползаются под растущими от любопытства огненными очами, сливаются в единое целое. Теперь это не цветок, но радужка громадного глаза, а в центре черным пятном я расширяюсь зрачком, стремительно разбегаясь в стороны, толкая-раздвигая выше упомянутую оную. В морозном небе растет и ширится черная прореха. Нет краев. Я могу расширяться бесконечно.
(- Я придаю тебе края, очерчивая своим светом, идиот, — смеется Разочаровавшийся-Во-Мне — Твоя ὕβρις — смертный грех. Прощай. И я тебя прощаю.)
Когда Этот-Четырежды-Никто сказал -»Я тебя прощаю»-, он забыл упомянуть, что мы больше никогда не встретимся.
13. Супермаркет бактерий
Вслед за лицом исчезает и личность, уже не знающая, впрочем, зачем могло быть лицо и что оно есть такое. Так не достигает и не постигает паломник второго Бардо, ибо не может там быть ни достижений, ни постижений, ни паломничества. Однако Стомы, не ведающие себя и о себе ничего более простого, или более сложного, нежели вся вселенная вместе взятая, не способны и сообщить ничто, кроме оной всей.
*
— В этом и есть цель суицидального таинства, которое — суть тоника разрешения парадокса личностности, — говорит сонным бархатным своим баритоном Парацельс, стоя в подтопленном супермаркете бактерий. Говорит истину непринужденно, точно сплевывает, отрывая костяную трубку от своих потрескавшихся губ и отмечает, что собеседник его не случаен, как любой незнакомец, которому ты вдруг сообщаешь однажды истину. Но что за непростая улыбка расползается по этому простому лицу?
*
Тем временем, давным-давно и в далекой-далекой реальности, ноги Верховного Жреца гулким топотом пачкают тишину дворцовых покоев. — Как убить Ангела, если его смерть есть залог жизни системы, которую он же и оберегает? — запрашивает Жрец, тыкая пальцем в амулет, свисающий на шнурке с его жилистой шеи, при этом не замедляя бега.
*
Пузырчатый купол органической башни в утробах Стомов теперь сжался плотным гандоном вокруг подковообразной статуи и инородного агента, растворяя на элементарные составляющие его внешние покровы, усиленно пытающиеся, в свою очередь, лгать памяти Т-клеток безжалостно атакующего их, иммунитета.
*
Незнакомец, не меняя своей улыбки, пронзает тело Парацельса заостренным гусиным пером, сознавая, что атакует уже иллюзию, в то время, как алхимик, проглотивший целую упаковку соответствующих бактерий, разрастается под стеллажами супермаркета узорчатым мицелием в своем отчаянном побеге.
*
Верховный Жрец распахивает створчатые двери тронной залы и громогласно призывает своего сюзерена. Однако трон пуст, лишь придворный Бару замер в оцепенении неподалеку от своего жертвенного зайца. Но оцепенение прорицателя длится недолго. — Владыка! — Вновь надсадно орет Верховный Жрец в тишину тронной залы, не обращая особого внимания на оракула. И невнимание его оказывается подобно смерти его.
*
Черное стремительно пожирает мицелий, прорастающий то там, то здесь грибными телами. Пестрые банки бубонной чумы, броские упаковки филовирусов и белесые коробочки бренда «каждый день» разлетаются в стороны. Катятся по полу тележки на колесиках. По громкой связи к кассам просят пройти главного управляющего.
*
Жертвенный нож входит в бок Верховного Жреца, и тот изгибается, оседая на пол, слушая собственный хрип. Однако в момент, когда его мозг перестает мыслить и, как следствие, существовать, он переносится в альтернативную сценарную ветку бытия, (ибо где еще ему остается мыслить и существовать?) и там получает не столь смертельное ранение. Так замирает он на зеркальном полу, притворяясь мертвым, что выходит у него — по старой памяти — весьма правдоподобно.
*
Черное успевает пожрать весь мицелий прежде, чем грибница расползется к выходу. Лишь последний гриб прорастает совсем близко к кассам и оказывается тотчас в руках главного управляющего. Но, ни мгновением позже, чем тот же самый «тот час,» оказывается главный управляющий обернут и расплющен Черным. Однако, при повторном и крайне замедленном просмотре записи с камер наблюдения супермаркета, можно заметить, что еще за долю секунды до этого, управляющий охвачен вихрем кислотного пламени и рассыпается в прах, таким образом, что Черное пожирает собою пустоту. И имея пустоту своею природою, не сразу обнаруживает подвох.
*
В ту же самую долю секунды, до условно обозначенного «тот час», Парацельс вываливается из камина собственной лаборатории, охваченный пламенем, гаснущим, впрочем, почти сразу в холодных слезах Стомов. Укутанный серым дымом и перепачканный черной жижей мокрой сажи, устремляется он к выходу на улицу.
*
Охранники в супермаркете принимаются за свою работу: они прижимают ладони к щекам и истошно визжат.
14. Улитка вечности
Ангелы, одетые в белое до пола, высятся до потолка. И Владыка государства подле них, подхваченный их могучими десницами выглядит таким напуганным и жалким, точь-в-точь, малое дитя, ведомое своими строгими родителями. Два Ангела Небесных и Король — приближаются все трое к центру подземной лаборатории, где, помимо них, еще множество суетливых душ занято служением своим. То там, то здесь снуют операторы в белых тогах и зеркальных диадемах. В центре же лаборатории, подобно главному котлу преисподней, высится Чаша Творения. Точно паутиной окутана она тенетами нитей, по которым бегут беспрестанно заряженные частицы духа. И десятки десятков операторов несут свое бдение, снимая сотни единиц показателей состояния со священного Грааля и не менее священного животного, обернувшегося собою вокруг Чаши, ибо священны они в единстве своем и ничтожны врозь. Животное то — божественный ткач вечности, имя которому Уроборос.
Более всего походит Уроборос на гигантского слизня, лишенного, впрочем, любых намеков на внешние сенсорные органы. И переливается тело его беспрестанно радужными узорами, и ни один узор не может быть повторен ни кем-то извне, и ни самим Уроборосом не может быть воспроизведен дважды. Плотно вжимаясь клейким брюхом своим в поверхность Чаши, скользит он по кругу, точно котенок, гонясь за своим хвостом. При этом поверхность его брюха, покрытая бесчисленным множеством микроскопических выростов, так же претерпевает беспрестанные метаморфозы, меняя зернистость и форму узора подошвы, отчего Грааль наполняется изнутри неповторимой музыкой творения, которую, впрочем, услышать способен лишь тот, что и заточен внутри сосуда. Так лжет Уроборос великому и опасному Врагу, окутывая, оплетая его плененный разум своею матричной вселенной, ибо, если только раскусит Враг обман, мгновенно разрушит он и иллюзию — настолько силен. Вселенная внутри Чаши пульсирует и бьется, и беспрестанно пульсирует и бьется в ней Черное.
Прорастает Враг полиморфными грибами в девственном лесу своего сознания. И тут же из почвы приходят черви, питающиеся его телом.
Ютится Враг говорливыми птицами на ветвях деревьев, растущих вверх тормашками прямо из каменного свода бирюзовых небес. Но оказываются плотоядными деревья те и пожирают каждую птицу, рыгая хищно пестрыми перьями и расцветая радужными бутонами своих желудков.
Приматом, беспокоящим свое отражение в шустрой глади ледяного ручья, познает Враг самого себя и выделяет вдруг свое Я из окружающего мира. Но тотчас получает пулю в лоб от высокоразвитого существа, одетого в черную униформу и респиратор. Подобные же каратели в масках прочесывают округу в поисках его соплеменников. То и дело воздух разрывают пулеметные очереди и истошные вопли.
Объектом искусства в стиле кубизма, на белом холсте, на белой стене белого дома, затаился теперь Враг. Но вот шипящая струя алой краски оскверняет собою его тело. Пульверизатор лихорадочно трясется в руках кислого хиппи, подверженного синдрому Стендаля.
Отшельником-альбиносом медитирует теперь Враг на зернышко дикого риса, лежащее в его дипегментированной ладони, паря на тесном окаменелом черепе метеорита в безжизненной пучине беззвездного космоса. Но ядовитая змея уже выползает из глазницы-норы…
— Ну что, снимем слизняка? — спрашивает один из Ангелов.
— Жалко паразита, — говорит снисходительно другой, — Может чашу лучше расколем? —
— Нет, нет! Только не чашу! — испуганно хнычет Король, — Грааль — древняя реликвия! Символ власти нашего рода и сердце всей державы!-
(- Владыка! — доносится вдруг откуда-то из тронной залы приглушенный крик Верховного Жреца.)
— Ты смотри на него, — ухмыляется вновь Ангел, заговоривший первым. — За державу ему обидно. Ну, мне лично без разницы, слизняка что ли прихлопнуть? Может ты сам решишь?
— Я так считаю, — говорит второй Ангел, — Слизняк живой, а чашка нет. Вот и разговор весь!
Ангел небрежно вздымает длань, и чаша расходится пополам.
— Владыка! Постой! Мне было откровение! — Верховный Жрец врывается в подземную лабораторию, зажимая кровавую рану на своем боку. В бессилии он обвисает на перилах, глядя, как у расколотого Грааля стенает в неудержимом припадке горя его Сюзерен. Ангелов нигде не видно.
Отшельник сжимает зернышко в кулаке и понимает вдруг, что и его скудный ужин, и его тесное пристанище, и он сам, и даже чернота вокруг — едины и не существуют. Ядовитая змея уже впилась ему в ногу, но в чью ногу она впилась, и кто впился в чью-то ногу? Так разрушаются вдруг оковы майи и Черное обретает волю.
Эпилог. Удильщики
«Шаги без дороги под. Бурных вод, горных пород, прочих природ — нет. Чернота условна как то, что не есть свет. Лишь иного названия нет, способного отражать то, что не отражает ничего. И нечего отражать, если в достаточной степени позволить этому чуду быть честным. В полной мере чудесным. Равновесным. Но не в рамках свобод. Как явление — не существующих там, где нет и запретов. Это можно было бы назвать космосом, если видеть в этом красоту. Не твори себе путеводных звезд. Смотри!»
Так говорит себе в сердце своем, точно в тюрьме о двух камерах, Другая Рыба, плывущая в нем самом.
Вокруг нее Не Другие, но не недруги. Удильщики с огнями яркими, блеснами солнц из них же самих распускающихся, влекомые плывут. Вперед? В Неограниченном Ничем Нигде — нет и направления, равно как и движения. Нет. Лишь условно. По взмахам плавников, открывающимся мерно ртам, предположить примерно — не точно, но, наверное. Удят себя лишь самих красками миров и мотивами песней жизней, точно лампы пред их полостями пастей. Будто гвоздями, усеянных тем, что могло бы пережевать нечто, будь на то необходимость, и это самое некоторое переживание. Они — человеки внутри своих ламп, равно аки рыбы, эти лампы несущие. Однако там, где границ нельзя себе позволить, нет и «снаружи» как нет «внутри» — все одно.
— Почему у меня нет фонаря пузырящегося? Человеческая душа ли мне не по душе? — думает теперь Другая Рыба от первого лица, не имея представления о лице, как и лица того постигая лишь отсутствие.
— Вы друг друга настоящих как друзей не ведаете, — говорит Джинн человеку, заточенному в одну лампу, стоя за углом лабиринта его кошмара. — Лишь представлениями о другах своими собственными чините представления театральные, чтобы каждую секунду иметь вескую необходимость — жить. Для того лишь смерть придумали себе, точно контуром обвели пустоту вокруг, выделив себя в меловой отпечаток периода. Я же — отражение вашего бессмертия. — Тень, что проникает в самые ярко полыхающие лампы забвений. Здесь, где вы — не удящие демиурги, но человеки, а я все та же — Другая Рыба. Но нестерпим вакуум смысла для вашей мечтательной смертности во имя жизни. Так и вы устремитесь ко мне, выбегающие каждый раз из-за углов, и бросаясь в сердце кошмарной грозы вашего сновидения во сне, чтобы погрузиться в не менее вашу — явь во сне. Храбростью своею объяснив отрицание мнимых неопределенностей, которые определяют ваши ограниченности как вам принадлежащие. Жертвою облагородив простой природы благое беззаконие, заполнив любым представлением всякое отсутствие — яко тает вакуум от лица всего, что не есть он. Но если и есть чему таять, то вовсе не тому, чего и без того НЕТ.
В ответ на слова Джинна человек кричит истошными спазмами горла и бросается из-за угла ему навстречу, в следующий миг распускаясь утренним бутоном в холодных каплях росы своего страха — ровно так далеко от, чтобы страх имел достаточно прав, дабы считаться объектом искусства абстракций.
Нектаром целует пчелу.
— Буду путешествовать с мечтателями, позволяющими себе заблуждаться о путешествиях, — заключает мысль как сокамерника в сердце свое Другая Рыба.
Так плывет в созвездии Удильщиков, разрешающих себе иллюзию движения.
RSS
