Голем западного окна

09 Янв 2024 Нет комментариев

автор: Элиас Отисрубрика: Проза Tags:

— Мы теряем его! Мы его теряем! — тихо бормотал Эдвард, бледный, словно сам находился на смертном одре.
Только нечеловеческая воля к жизни удерживала от распада элементы, составляющие крохотное тельце гомункула, от которого осталось, наверное, не больше трети; остальное, судя по следам, было будто бы оторвано чудовищными клыками.
— Йа’ад баб!.. — безжизненным голосом произнёс гомункул. — Йа’ад баб!
Язык показался мне незнакомым: не иврит и, скорее всего, не ангельский. Беглый взгляд на Эдварда — и он уже услужливо подносит пергамент и перо.
— Йа’ад баб!..
Несомненно, это какое-то послание. Йуд, Хей… Может, Айн или Алеф? Нет, уж больно похоже на первый слог Тетраграмматона, так что 10+5=15. Алеф и Далет, ещё 5. Или всё-таки 74?..
Пока я второпях записывал вариант за вариантом, надеясь обрести ответ в гематриях, мой ассистент рылся в книгах в надежде отыскать любую крупицу информации, которая могла ускользнуть от нашего внимания.
— Йуд-Хей-Айн-Далет, Бет-Бет! — вдруг протараторил Келли. — 93!
Я обернулся. В его руках был томик этого некогда модного французского врача, Реблейза (мне никогда не давалось континентальное произношение имён).
— Любовь есть Закон, любовь в согласии с Волей, — не то прочитал, не то вспомнил Эдвард. — Агапе, Телема. Гематрия не еврейская, а греческая!
— Браво! — воскликнул я, с удивлением заметив, что книга в руках Эдварда — не медицинский трактат, а та бульварная сатира, что загубила карьеру сему почтенному эскулапу.
— Йа’ад баб!.. — тускло напомнил о себе гомункул, едва шевелясь на секционном столе.
Я судорожно оглядел лабораторию, отметив про себя, что в ней не мешало бы навести порядок. Алхимические мензурки и реторты соседствовали с пучками сушёной полыни и склянками с заспиртованными жабьими языками, енохианские скрижали валялись на полу, местами затянутые паутиной, а корень мандрагоры, который я не мог отыскать три года, оказался на самом видном месте, в двух шагах от атанора.
— Йа’ад баб!..
Решение пришло как озарение свыше, никак не связанное со всей чередой моих предшествующих размышлений.
— Неси муку!
— Джон? — удивлённо взглянул на меня ассистент.
— В чулан! Живо! — прикрикнул я, и он, нервно передёрнув плечами, всё же торопливым шагом удалился исполнять моё поручение.
Пока его не было, я, вспомнив уроки моего учёного друга, рава Якоба Елизара, отрезал узкую полосу пергамента и произнёс внезапно вспыхнувшее у меня в голове заклинание:
— I call you back! Я призываю тебя обратно!
«Call back». Коф-Ламед, Бет-Каф — ведь у евреев нет букв для обозначения гласных, а местоимения, как известно каждому герметисту, только усложняют общение с духами. «Довольно просто», — как бы подбодряли меня письмена. «Тот, кто порождает», — подсказывали гематрии.
Тем временем вернулся Эдвард. Я почти вырвал у него из рук мешочек муки, отсыпал изрядную долю в таз и швырнул туда уже почти не подающего признаков жизни гомункула.
— Воды!
Ассистент подал кувшин, и я стал замешивать тесто, заново вылепливая оторванные неведомым чудовищем части тела для своего нежданного гостя.
Закончив, я вернулся к пергаменту, трижды скрепил согласные связующей Вав — «гвоздём», который мудрые жители Святой Земли сделали соединительным союзом (три солнечные шестёрки только ещё раз утвердили меня в мысли, что я на правильном пути), — и вставил отрезок пергамента в грудь гомункула.
Долгое время ничего не происходило, и мы как заворожённые смотрели на обновлённую моими трудами фигурку. Затем она неуверенно пошевелила конечностями — «Йа’ад баб! Йа’ад баб!» — и вот — о чудо! — запела на незнакомом мне языке, немного напоминающем чешский:
— Я от бабушки ушёл,
Я от дедушки ушёл,
Я от зайца ушёл,
Я от волка ушёл…